Под черным крылом Горюна. Часть 1. Главы 33-34

                33

  Возвратившись поздно вечером в усадьбу, Новицкий,  к своему удивлению, обнаружил там  Булыгу.  Булыга явился  не один. С ним был Пишкин, все такой же экстравагантный, только вместо оранжевого его шею обматывал белый шелковый  шарф, завязанный бантом.  Приятели привезли с собой разбитную особу лет двадцати – маленькую, рыженькую, которую представили как начинающую актрису.
— Люси, —  отрекомендовалась она изумленному хозяину. —  Впрочем, — полные губки ее обиженно приоткрылись. — Если угодно, Людмила. Но все друзья зовут меня Люси.
Новицкий взял Булыгу под руку, отвел в сторону.
— Ты что, спятил? Зачем притащил сюда эту компанию?
— Друг Новицкий, так ведь из благих  же побуждений. Я знаю, что по части женского полу у тебя полный напряг, вот мы с Пишкиным и решили сделать тебе подарок.
— Я тебя о чем-нибудь просил? И вообще, Носков-Булыга, катился бы ты отсюда прочь!

Булыга  явно не ожидал подобного от своего приятеля. Несколько минут, открыв рот, смотрел на него, затем губы его задрожали.
— Вот, значит, как! Гонишь, словно бездомного пса. Хорошо, друг Новицкий, я уйду, но моя кровь будет на тебе, так в предсмертной записке и напишу: почил, мол, от несправедливой обиды, нанесенной лучшим приятелем.
— Что ты несешь! — Новицкий тряхнул Булыгу за плечо. — Я разве против того, чтобы ты здесь жил, но зачем таскать за собой вот этих, — он кивнул в сторону Пишкина и его приятельницы. — Сдается мне, ты скоро переселишь сюда  весь уездный бомонд.
—  Вот те крест,   в последний раз. Ты уж прими наш подарок, друг Новицкий. Сифилиса у нее нет,  я тебе гарантирую.
— У меня появилась  невеста. На кой черт мне твоя шлюха?
  Новицкий бросил недовольный  взгляд на девицу.
— Новицкий, невеста твоя, поди, особа  честная, недоступная. Люси же всегда пожалуйста, кочевряжиться не будет. Ну  так что, принимаешь подарок?
— Так бы и врезал тебе по уху! — Новицкий, словно и впрямь собирался драться, сжал кулаки. — Но не могу. Ты хоть и порядочная сволочь, а  все же мне без тебя было скучно.

— Пишкин! —  победно крикнул Булыга. — Выкатывай херес! Новицкий, пусть ты и язвенник, как говорит доктор, но выпить с нами обязан.
Приятели дружно продекламировали  оду (1) в честь Бахуса. Особенно старался Пишкин, он так и блистал красноречием.
— Скажи, Носков-Булыга, — обнял приятеля за плечи Новицкий. —  Почему у Пишкина такая смешная фамилия? Он действительно Пишкин, или это его псевдоним?
— Пишкин, друг Новицкий, это то же, что твой Пушкин. Совершенное  отсутствие  природной скромности позволило Пишкину  взять псевдоним,  созвучный имени великого поэта. Вот и стал Пишкиным. А талантище, что у твоего… как его… забыл…   Впрочем, что за  разница!   
— Как его зовут в действительности? — не унимался Новицкий.
— Поди, знай – то ли Портянкин, то ли Козявкин. Только сам посуди, разве такая фамилия звучит?
— Совсем не звучит, — согласился Новицкий.
— А девка-то, девка, —  Булыга толкнул приятеля в бок, — глаз с тебя не спускает. Пышет вся. Нет, ты посмотри, какие формы, так ходуном и ходят! Ты, друг Новицкий, ее, душеньку, приласкай. Она это дело любит.
— Да  пошел ты!

  Когда была приговорена вторая бутылка хереса, приятели решили, что пора отправляться на покой. Тем более  что часы показывали без четверти два ночи. Не успел Новицкий с наслаждением растянуться под одеялом, как дверь тихо скрипнула, и в комнату вошла  Людмила. Она, явно желая произвести эффект, стала снимать тонкие  чулки, причем делала это медленно, изящно, по-кошачьи соблазнительно нагибаясь. Затем так же медленно расстегнула пуговицы платья. Оно плавно опустилось к ее  стройным ногам. За платьем пришла очередь белья. К своему удивлению,  Новицкий не почувствовал того возбуждения, которое должен испытывать мужчина  при виде обнаженной женской фигуры, скорее, ее потуги произвести впечатление  были ему неприятны. Вспомнилась Лиза. В лиловом  платье, с книгой в руках. Он ясно увидел полные слез золотистые глаза и вновь, как третьего дня, услышал  сказанную ею фразу: «Вам знакома  «Крейцерова соната» господина Толстого? Боже, как это ужасно, муж из  ревности зарезал свою жену».
Людмила нырнула  под одеяло. Новицкий посторонился.

— Почему  вялый? — с сожалением спросила Людмила. Ее рука плавно переместилась к нему на  живот. — Совсем  не нравлюсь?
— Я впервые тебя увидел сегодня, чего же ты хочешь?
— Еще скажи, что никогда не пользовался услугами продажных женщин. Но я не такая. Ты мне нравишься, и я хочу тебя.  А  если я чего-то хочу, то добиваюсь.
— Скажи, ты читала «Крейцерову сонату» графа  Толстого? — неожиданно спросил ее Новицкий.
— Ты о чем? —  удивленно посмотрела на него Людмила. — Ты дурак?  Зачем мне всякие сонаты? Я читаю только те пьесы, в которых мне приходится играть. Сегодня ты моя пьеса, понял?
 Новицкий оказался в ее страстных  объятиях. Девица  была  опытной  и знала, что следует делать.  Печальный образ Лизы померк, уступив место животной  страсти и острому наслаждению.

Утром его разбудил Булыга. Девицы рядом не было, и если бы не пятна на простыне, Новицкий подумал, что все это ему приснилось.
— Ну  как? Ничего девка? —  Булыга  осклабился, обнажив полный ряд желтых зубов.
— Подлец ты, Булыга, — кисло  произнес Новицкий, вставая с постели.
    Было гадко и безрадостно на душе, словно сорвавшимся с гор потоком вымыло из нее все прекрасное.
— Как знаешь, —  развел руками Булыга. — Я добра  тебе хотел.
— Иди отсюда, дай мне одеться, — мрачно произнес Новицкий. —  И чтобы через час твоих приятелей духу здесь не было. Ты меня понял?
— Понял. Неблагодарный ты тип, Новицкий. Погоди, вспомнишь еще своего друга,  а я не приду, хоть обзовись.
— Иди-иди, уж как-нибудь без тебя обойдусь.
    И Новицкий демонстративно повернулся к Булыге  голым задом.

  Приятели убрались из усадьбы быстро, к безмерной  радости всех ее  обитателей. Новицкий  вспомнил, что в последнее время совсем перестал заниматься делами, позвал к себе в кабинет Лодыгина. Управляющий  не замедлил явиться, словно только и ждал, когда хозяину будет угодно вспомнить о нем.
—  Иван, —  Новицкий порылся в куче бумаг на столе, —  на прошлой неделе я просил тебя разобраться со  счетами. Что там у нас?
— Неважно, барин. Часть долгов по закладным  удалось погасить, но кредиторы шибко наступают.
— Плохо, —  нахмурился Новицкий. — Очень плохо. Проценты растут,  денег нет.
— Да, печалование ваше  велико, – заметил Лодыгин, – но не все так безнадежно, как кажется.
— Делать-то что? — нетерпеливо спросил  Новицкий.
—Я тут намедни просмотрел договоры об отдаче земли в содержание из  выстройки (2).  На часть участков в этом году истекают сроки договоров. Вот, к примеру, участок – тот, что у поймы. По договору арендатор выстроил на нем  маслобойню. Если продать эти участки со строениями тому же арендатору, можно неплохие деньги взять. Мужики купят, если цена будет сходной. Полученные деньги   пустить в погашение процентов. Так хоть часть проблем решить можно. Да и кредиторы утихомирятся.

— Верно говоришь, —  Новицкий забарабанил пальцами по столу. — Надо продавать то, что можно продать. Эти участки все равно не используются под угодья. Решено, буду продавать. Найди покупателей.
— Чего их долго искать. Свои же, рехновские   мужики,  и купят.
— Лады! — Новицкий встал из-за стола, потянулся. — Может, скоро, Иван, и отпадет потребность жалкие гроши считать. Заживем лучше прежнего.
— Хорошо бы, барин, только я в это слабо верю. Слухи ходят, что царь с министрами  передел земли затевают.
— Это как? — удивился Новицкий.
— По деревням говорят, что те земли, которые в настоящее время  сдаются в аренду помещиками, будут изыматься в казну. Казна же из этих земель станет удовлетворять потребность мужиков в земле.
— Не может быть! — Новицкий сник, представив  всю глубину угрозы  непродуманных  действий властей. — Я думаю, царские помпадуры (3) все же не решатся на подобный шаг. Хотя, кто их знает… Чтобы снизить революционный накал в стране, они будут готовы всех землевладельцев на живодерню стащить, на потеху черни оставить с голым задом.

— Барин, пока это только слухи, но есть нечто  более важное. — Лодыгин округлил глаза. — Как думаете, почему Половников так спешно покинул ваш  дом?
— Не знаю, в его темную душу я не заглядывал.
— Я знаю. Вчерась Аленка все рассказала. Оказывается, Булыга видел Половникова здесь. И донес на него в полицию, шельма. Только опоздал маненько. Не видать ему Половникова,   как заветных ключей от рая!
— Не может быть!
   Новицкий задвигал челюстями, словно пережевывал сказанное Лодыгиным. Но все сходилось. С чего бы это вдруг полиция была так хорошо осведомлена? Покачал головой.
— Подлец, ничего не скажешь. Если еще раз явится сюда, убью вот этими самыми руками. Какой  подлец!
И Новицкий с презрением, на какое только был способен, сплюнул.
               
                Примечания

1. Ода – торжественное стихотворение, посвященное какому-либо событию или герою.
 
2. Содержание из выстройки – при таком виде аренды хозяин предоставляет свой участок земли другому лицу с условием, чтобы тот  выстроил на нем некое строение. По истечении срока аренды земля со строением возвращается хозяину.  Арендатор при этом освобождается от обязанности вносить плату за используемую землю.

3. Помпадуры – выражение из сатирических очерков «Помпадуры и помпадурши» М. Е. Салтыкова-Щедрина (1826- 1889). Слово обозначает самодура-администратора, пользующегося покровительством высшей власти.
 
                34

  Жизнь текла своим чередом, перемешивая в едином потоке малые радости со многими печалями. Канул в прошлое  страдник июль. Стояли по лесным опушкам соломенными шатрами сметанные стога. Поспело жнивье. Затихли птицы, как говаривали в народе – задумались перед предстоящим перелетом. Стали собираться в стаи черные  грачи, тренируя облетами подросших птенцов перед дальней дорогой. Нет-нет, да и виднелся на кудрявой березе среди сочной  зелени желтый лист. Пока еще одинокий, но предугадывающий скорую смену времен. Переступило лето через зной, повернуло на осень. Стали короче дни, холоднее ночи. Наступил  собериха-припасиха  август.

 Много земледельцу в это время работы. Как любили повторять мужики: сбило лето лень да  спесь, некогда на полати лечь. Только сейчас Новицкий понял эту нехитрую истину, когда пришлось целыми днями  мотаться  с Лодыгиным по полям. Урожай не был  хорошим. К тому же град побил часть посевов. А установившаяся с середины июля  засуха не дала колосу налиться в полную силу. Стояла рожь хилая, редкая.
 В это время, полное хозяйственных забот, Новицкий  мало бывал в гостях у своих соседей. Иногда Лиза доставляла радость своими нехитрыми посланиями, в которых выражала желание чаще видеть его в своем доме. Она делилась мыслями о  прочитанных книгах, о видах на урожай, о спорах папеньки с отцом Геннадием по вопросу веротерпимости. Лиза всем сердцем приняла царский указ об открытии старообрядческих храмов (1), и теперь недоумевала, почему православное священство ругает за этот шаг правительство. Пару раз пришлось Новицкому бывать в усадьбе Тропова.  Марианна, как ему показалась, была чем-то сильно озабочена. Выглядела плохо, все больше уединялась в своих  покоях  и не хотела никого видеть. Щепин объяснял такое поведение будущей жены нервами. На все попытки вызвать доктора Марианна отвечала решительным отказом. Новицкому показалось, что дело здесь вовсе не в нервах. Княгиня была больна. Но характер своей болезни тщательно скрывала от окружающих.

Тут  как на грех  случилось происшествие, заставившее Новицкого сильно перепугаться. В один из  воскресных дней, вернувшись из церкви, Лукерья  что есть силы  грохнулась в кухне на пол. Перепуганная Аленка позвала барина. Новицкий обнаружил кухарку без сознания, с кровавой пеной на губах. Очнувшись, Лукерья плохо понимала,  что с ней происходит, заговаривалась. Нужен был врач. Яков по случаю воскресного дня был отпущен к родне в деревню.  В доме были только Гордей и Аленка. И Новицкий принял единственно правильное решение: самому  ехать в город за врачом.

 Доктора дома не оказалось. Груша, кутаясь в шаль, с заспанным видом сообщила Новицкому, что Викентий Харламович по срочному вызову еще на зорьке отбыл к Троповым, там что-то неладное творится с  княгиней, и когда будет – не сообщил. Но если господин пожелает, может подождать доктора у него в доме. Новицкий принял приглашение и часа три промаялся в ожидании врача. Наконец, в сенях он услышал шаги.
Назаров вошел бледный, весь в испарине, словно только что принял душ и не успел обтереться. Увидел Новицкого, нахмурился.
— Что вас привело ко мне, Дмитрий Федорович? Вы давно ожидаете? —  голос его дрожал, словно он никак не мог справиться с душевным волнением.
— Чуть более трех часов. Еще немного – и отбыл  бы  восвояси.
— Вы заболели?
— Нет,  абсолютно здоров,  моя кухарка нуждается в вашей помощи.
— Что с ней? —  Назаров снял легкий  пиджак, повесил его на спинку стула.
— Не знаю, упала, когда пришла в себя, стала заговариваться. Никого не узнает, несет всякую околесицу.
— Раньше с ней что-либо подобное было?
— Не замечал, не знаю.
— Я сейчас переоденусь и мы поедем. Скажите, она раньше не падала, травм головы не было?
Новицкий задумался.

— Вскоре после  моего приезда в имение она упала и сильно ударилась головой. Но быстро оклемалась, только головными болями до сих пор страдает.
— А еще раньше?
— Этого знать не могу, надо спросить у ее внучки. Или у Гордея. Они знают наверняка.
— Понятно. Хуже, если та травма, о которой вы мне сказали, не была первичной. Скажите, Дмитрий Федорович,  вы не замечали у нее склонности  к ипохондрии, немотивированным страхам?
— Нет. — Новицкий покачал головой. —  Хотя  справедливости ради следует сказать, что её я  вообще  мало замечал.
— Грушенька, —  крикнул Назаров в открытую дверь, — приготовь теплой воды. А вы, Дмитрий Федорович, подождите меня, я скоро.

  Новицкий  после недолгих препирательств с доктором  все же воспользовался его экипажем, привязав Лорда позади дрожек.
— Викентий Харламович, – прервал молчание Новицкий, – ваша экономка сказала, что вы были у Троповых. Что-то случилось с Марианной Вениаминовной?
— Дмитрий Федорович, существует такое понятие, как врачебная тайна. Скажу лишь, что с княгиней все в порядке, ее недомогание носило временный характер.
— Прошу меня извинить за любопытство, просто я недавно видел Мари, она показалась мне нездоровой.
— Это женское заболевание, — уклончиво ответил доктор, дав всем видом понять, что разговора на эту тему больше не будет. 
  Доехали молча, хотя у каждого было  что сказать друг другу.
Назаров осмотрел Лукерью, даже пошутил с ней, имел долгую беседу с Аленкой. Девочка рассказала доктору, что несколько лет  назад ее бабушка сильно ударилась головой, даже сознание потеряла, но не придала этому значения. Странного ничего за бабушкой не замечала, если не считать частых смен настроения и возникающего периодически уныния.

— К сожалению, — произнес Назаров, когда они с Новицким вышли из комнаты кухарки, — обрадовать вас ничем не могу. Травматический синдром изучен плохо. И сейчас трудно сказать, по какому типу пойдет его генез. Вы должны быть готовы к тому, что он может принять психопатоподобные формы или судорожные.  Ни один врач  не может с достоверностью нарисовать клиническую картину этого заболевания, столь разнообразны его проявления. Лечить подобных больных  мы еще не умеем. Единственное, что могу вам посоветовать, внимательно понаблюдайте за Лукерьей  и по возможности оградите ее от психотравмирующих ситуаций.
— Спасибо вам, Викентий Харламович, извините за  беспокойство.
   Новицкий посмотрел на измученное, с выражением душевной боли  лицо Назарова.
— Полноте, какое беспокойство, это мой долг, —  устало произнес Назаров. — Знаете, Дмитрий Федорович,  я, вероятно, скоро уеду отсюда. Вчера получил письмо от отца, просит вернуться домой. Я ведь сам  родом из Твери. Там мои корни.  Здесь, — он глубоко вздохнул, — меня ничего не держит. Возьму Грушу и уеду. Она единственная, кроме отца,  кому я нужен.
—  Что-то случилось, Викентий Харламович? Ведь не просто так вы именно сейчас заговорили об этом.

— Плохо мне здесь, Дмитрий Федорович. — Впалые щеки Назарова лихорадочно горели. — Понимаете, сегодня  впервые в жизни мне по-настоящему, совершенно осознанно  захотелось убить человека. И, видит бог, я бы сделал это, окажись  негодяй  передо мной. — Назаров что есть силы  сжал кулаки. —  Я не боюсь каторги. Но… страшусь самой  мысли о возможности лишить жизни человека,  пусть даже и отъявленного мерзавца.
— Вы о чем? —  Новицкий достал из пачки папиросу, закурил. — Всегда негодяев  вызывали на дуэль, ставили к стенке. От человеческого мусора надо периодически освобождаться, пуская его в расход.
   Назаров как-то странно, поверх очков, посмотрел на Новицкого.
—  Какой, оказывается, вы циник. А как же божья заповедь «Не убий?»
— Викентий Харламович, не одна тысяча лет этой заповеди, но разве она защитила человечество от насилия? С чего это вы один так маетесь, если миллионы негодяев  до вас нарушали все заповеди разом  и при этом прекрасно существовали?
Назаров сник, плечи его опустились.
— Мне пора, Дмитрий Федорович, сегодня я обещал Груше.…  Впрочем,  неважно. Разрешите откланяться.
Он быстро вышел, оставив Новицкого в некотором недоумении. 
— Гордей! —  громко  позвал Новицкий, дождавшись, когда за окном стихнет стук колес дрожек доктора.

— Звали, Митрий Федорович? —  словно из-под земли вырос Гордей, откусывая соленый огурец. —  Вот, предпочитаем ляпельсины всякие, а этих в погребе целая бочка. Хоть бы ели, так нет – разносолов всем подавай, простая еда нам не нужна, заморский фрухт подавай.
— Не ворчи, Гордей Ермолаевич, лучше скажи, что ты знаешь о докторе Назарове?
— Святой человек. Грамотный, скромный.  Говорят,  денег с больных не берет. На одно казенное жалованье существует.  О страждущих  радеет. Не то  что иные доктора.  Ничего дурного про него сказать не могу.
— Странный он какой-то. На цыгана обликом походит, смуглый, чернявый.
— Почитай, цыган и есть, — произнес Гордей, хрустя огурцом. — Слышал, что родом он из Твери. Отец  в мужской гимназии языки древние преподавал. Сейчас, поди, уже нет, стар. Матушка же его из цыганского племени. Сказывают, красавицей была. Вскружила голову молодому учителю, шельма развратная, а ребеночка, что от него прижила, на воспитание новоиспеченному отцу оставила. И исчезла со своим табором. К сродственникам, значит, подалась. Батюшка его был суров, не забалуешь!  Вот какие дела, Митрий Федорович. А огурчики есть надо, не разбрасываться же добром.
— Так и ешь, кто тебе мешает? — Новицкий взял из  рук Гордея огурец —  Гадость, как есть гадость, — произнес кисло, но съел огурец весь  без остатка.
               
                Примечания
 
1. Указ об открытии старообрядческих храмов – послабления для старообрядцев стали делаться с 1903г. Указом от 17 апреля  1905г. разрешалось сооружение и ремонт ранее закрытых молитвенных домов. С согласия министра внутренних дел старообрядцам разрешалось устройство скитов и монастырей.