В КУПЕ

Она вошла в купе, посмотрела на  попутчика  веселыми, дерзкими глазами и громко сказала: «Здравствуйте!» В свои семьдесят пять лет он отвык от  прямого взгляда молодых женщин. Все они смотрели мимо. Впрочем, незнакомка лет двадцати шести-семи, в деловом костюме,  вовсе не выглядела нахальной. Она смотрелась, скорее, женщиной, не стесняющейся без причины.
   Она повесила   винного цвета  пиджак  на крючок, и на нем блеснул значок «Пресса».
   Женщина  с полминуты  разглядывала пейзаж за окном, но, видимо, она не переносила безделья. Достав газеты, снова взглянула ему в глаза и спросила: «Читать будете?».
- Спасибо, через часик  почитаю, - ответил попутчик смущенно.
      Старик ей понравился: большой, седой, с редким, исконно русским лицом, с синими глазами под густыми и почему-то не поседевшими бровями. Наверняка ему  скучно, но боится показаться навязчивым.
- Тогда,  может быть,  чаю попьем? - спросила.
- Давайте. А я вас угощу ватрушками, мне  супруга положила.
Он стал разворачивать белейшую льняную салфетку, в которой оказались ватрушки, сваренные вкрутую яйца и свежие огурцы.
Глядя на неторопливые  движения его рук, она подумала: породистый старик. И жену назвал не «бабка» и не «старуха», а «супруга».  Еще она не подумала, а скорее почувствовала, что в молодости у ее попутчика, наверное, было немало женщин. Она  давно заметила, что мужчины, которые действительно пользовались успехом у женщин,  галантно  и бережно относятся к слабому полу. И кто знает что было вначале - вот эта их черта награждалась женской любовью или они награждали женщин уважением за то, что те  предпочли их  всем остальным?
- Сейчас принесу чай, - сказал он, привставая.
- Нет,  это я принесу, - поспешно встала она и стрелой  выскочила.
   Они пили красный, пахучий чай в железных подстаканниках и  знакомились. Ее звали Инга, она была журналисткой.  Было видно, что она уже много раз отвечала на вопросы о работе. Сейчас  она говорила о том, что  едет из командировки, и везет отличную фактуру для статьи. Она поведала о чем именно будет эта статья и ее попутчику  действительно было  интересно слушать. Статья замышлялась  о любовной драме и по тем акцентам, которые она сама незаметно для себя расставила  на протяжении  рассказа, ему уже стало ясно, что он сидит  в купе вовсе не с синим чулком, который  курит, пьет кофе и живет лишь своей работой, а с женщиной, которая обожает свое дело, связанный с ним успех,  и  берет от жизни все, чтобы опять же, вложить  впечатления в работу. 
Жажда жизни лилась из его собеседницы  в каждом слове, она понимала что местами проговаривается, рассуждая о любви, и возможно, порочит свою репутацию, ведь он все-таки представитель другого, более аскетичного поколения... Она понимала также, что проговаривается особенно тогда, когда дает оценки участвовавшим в любовной истории мужчинам. Инга говорила о них  нежно и насмешливо, как женщина, которая не раз бросала мужчин, была благодарна им за все то  удовольствие, что они ей доставили, однако не забылась до такой степени, чтобы оставить их около себя навечно.
- Замечательные ватрушки печет ваша жена, - неожиданно заключила она свой монолог, подумав, что болтает лишнего.
- Ну так  на третий раз натакался, - улыбнулся он.
Ее рука, протянутая к стакану, на миг замерла, она опустила глаза и улыбнулась своей догадке. В следующий миг она взглянула на него с дружелюбным  лукавством  сообщницы и тут же опустила глаза – все-таки он ей не ровня по возрасту.
- А что с теми, первыми двумя женами? - спросила.
- Первая  служила со мной в одном полку, погибла в конце войны, вторая оказалась пьющей, не смог отучить, - просто ответил он.
- А которая сейчас - хорошая?   
- Хорошая. А вы замужем?
- Как вам сказать, - растерялась.- Ну будто бы...
Он молчал, ожидая продолжения. Повисла пауза.
- Я, наверное, сейчас  вас огорошу...- она набрала в грудь воздуха для храбрости и посмотрела на него упрямыми глазами  ребенка, который по общему мнению нашкодил, но сам так не считает. Она видела, что он ждет пояснений,  и не сводя с него испытующих глаз, произнесла  скороговоркой:
- Я  разведена, но муж  приходит ко мне, потому что надеется, что все у нас еще будет. На самом деле не будет,  но мне его жаль и я принимаю.  И еще  у меня есть человек, который действительно для меня сейчас муж, он очень любит меня, заботится обо мне, и я его тоже люблю. В общем, я как бы незамужем и замужем одновременно за двумя.
   Повисла пауза. Инга  покраснела.
- А почему бы вам  не выйти за этого, нового мужчину?- осторожно спросил старик. - Если не хотите, можете не отвечать...
Она помолчала, раздумывая, как бы приличнее ответить на этот вопрос. Но поскольку хитрить и облекать правду в красивые одежды Инга не умела, то ответила снова откровенно:
- Ну тогда же... Все... Тогда ведь уже конец... Никого уже больше у меня не будет. Врать я не умею, жить с мужем и изменять – жестоко. Вы думаете мне нравится та ситуация, что сложилась у меня сейчас? Но я ее разрешу обязательно, вот сейчас вернусь домой и окончательно скажу мужу “нет”.
Старик ждал продолжения и Инга пояснила:
-  Если выходишь замуж, так надо жить честно. А коли чувствуешь, что честно не получится – так повремени. А честно у меня не получится, по крайней мере сейчас. Фаина Раневская говорила: «Семья заменяет человеку все. Вот и выбирайте - все или семья». Я выбираю  «все». Ведь если замуж, то... уже все... это уже получается, что... навсегда... или по крайней мере надолго... Получается, что я обещаю...и надобно держать слово... и... такая тоска...  вся жизнь отгораживается занавесом... Есть люди, которые потом, когда любовь проходит, начинают изменять, обманывать. Другие, обделяя себя всю жизнь, хранят верность. Я не хочу никому врать, но я также не хочу хранить верность, если любви уже нет. Я видела немало женщин, которые упиваются верностью нелюбимому и ждут награды, а тому-то уж и  все равно  – он ведь ее тоже не любит, и верность ее не оценит.  Лучше я сразу не выйду замуж, чем так жить.
- Никогда не выйдете? – улыбнулся старик.
- Ну, может быть, когда-то и выйду, - кивнула Инга.  -  Толстой говорил: “Только тот брак хорош, который непреодолим”. Я пока такого не встретила. Мне, знаете ли, и с ними хорошо, и без них.
Она быстро взглянула на старика, проверяя, не слишком ли цинично прозвучали ее слова, и продолжила:
- Вы, наверное, думаете, что я  легкомысленная. На самом деле  у меня было не так уж и много романов. До замужества не было вовсе, после развода было три  коротких, теперь четвертый... При моей профессии это не много.
Она посмотрела на него наивными и честными глазами, проверяя – понимает ли.
- Надо, знаете ли, учитывать профессию, - сообщила Инга, видя, что старик слушает. -  Иные дамы в конце жизни гордятся: у меня был только муж. А просто ей никто ничего и не предлагал. Другая отвергла 96 из ста, так по-моему она больше заслуживает уважения. У нее были соблазны и она их практически поборола. А те четыре могли быть реальным чувством, за что осуждать? Но она осуждает себя, и думает, что она  не такая честная жена, как та клуша, у которой за всю жизнь никто ничего и не попросил.
- Но мы не об этом, - продолжила Инга, уже перестав краснеть и как будто
махнув рукой на то, что подумает старик. -  Я поняла, что нет  любви к одному человеку на всю жизнь. Ну чтобы он умер или покинул тебя, а ты всю жизнь любила и ни на кого более не смотрела. Тот, кто раз любил, еще десять раз полюбит, потому, что так уж устроено его сердце. Это даже не от объекта любви зависит – достойный он или нет, а от тебя самого, насколько ты можешь и, главное, хочешь любить. Ну, батарейка у тебя на сколько рассчитана – от этого зависит.
Она помолчала, подумала о чем-то и добавила:
- Если есть в тебе жажда, то излиться она может на любое существо рядом, вовсе и не достойное. Чем и объясняются браки “красавиц и чудовищ”:  женщине просто хотелось любить. Общие дети, хозяйство и общественное мнение цементируют отношения. В итоге – склеп готов. Так вот: я полюбила, но я знаю, что это пройдет... И даже когда я люблю пламенно. И это пройдет. А жаль. Так  уж пусть это пройдет без развода.
- Так что же, не жениться вовсе? – осторожно спросил старик.
-  Жениться,  - вздохнула женщина. -  Но только по совету Толстого. Когда уже нет иного пути.
- Но разве вам не трудно одной?
- А я не одна. Это в браке я была одна.
-  Но ведь потом, когда вы расстанетесь с…
- Сашей…
- С Сашей, вы останетесь одна. Не будет вам плохо?
-  Ну, во-первых,  одна я вряд ли останусь, - Инга виновато улыбнулась, будто извиняясь  за самоуверенность. – Я уже пробовала остаться одна – не дают. Знаете, замуж выходят одни и те же. Если ты одному-двум нужна, так ты и всем нужна. А одному не нужна, никто на тебя и не смотрит. У мужчин стадный инстинкт.
Что же касается моих ответных чувств, то они у меня тоже будут, так как глаза у меня устроены особенным образом, как у всякого творческого человека. Мне нравятся многие. И не потому, что они такие хорошие. Они... я вообще не знаю какие. А потому что мое воображение делает их особенными.
А во-вторых.... Я думаю, все мы одни. Всегда. В короткий период любви мы теряем это ощущение, а потом оно снова приходит. И только оно и есть правда. Как бы тебя ни любили, а уходишь ты из жизни в одиночестве.
- А если он… мужчина, не согласен чтобы все закончилось?
- Убьет себя, застрелится, повесится? – развеселилась  Инга. – Да ни в жисть! Мужчины -  страшные эгоисты. Они только обещают, а сами вешаются лишь от алкоголизма. Нормальные мужчины с разбитым сердцем идут домой плакать,  водку пить и рассказывать “какая она стерва”. И потом, я же работу провожу...
Видя, что старик удивлен, женщина пояснила:
-  Ну вот одному я даже уколы ставила – B6, B12, чтобы успокоить нервную систему...
- Помогло?
- В какой-то степени. Я же заранее начинаю подготавливать – говорить, что, мол, ничто не вечно под луной, что я, дескать, большая ветреница – я готова взять вину на себя и даже чуть-чуть себя оклеветать – ему так легче будет расставаться. Я вообще-то добрый человек, жалостливый… Подготавливаю: начинаю появляться неухоженной, глупости всякие про себя говорю. Это ж только кокетство, когда женщина утверждает, что не может от любовника отвязаться. Всегда можно преподнести себя так, чтобы убежал... Но это крайний случай. Я имею дело с нормальными мужчинами, которых не надо доводить до таких крайностей. Постепенно просто от себя отучиваешь и все...
Дверь в купе с шумом отворилась и появилась проводница.
- Обедать будете?
- Нет, спасибо, - отозвалась Инга и вопросительно взглянула на старика.
- Я тоже не хочу, - сказал тот. Он думал о чем-то своем.
Дверь захлопнулась и какое-то время спутники слушали стук колес и смотрели на пролетающие мимо березы.
- Я открою окно? – спросила Инга и, после утвердительного кивка, открыла окно и выставила из него голову. Ее светлые кудри развивались на ветру, она силилась открыть глаза против бьющего ей  в лицо ветра.
Села со словами: “Люблю ездить”.
- Так выходит, по-вашему, любви нет? – спросил старик.
- Есть! Конечно, есть, - возразила Инга. – Она просто короткая  и придумана самим тобой. Каждый любит как умеет. Сердца – типа памяти в компьютере. У одного сердце на один гигабайт, у второго на четыре. Вот встретились они и любят друг друга всем сердцем. Только сердца разные... И тот, у кого больше, никак не может понять: как же можно любить вот так ничтожно?
Инга взглянула старику в глаза и пробормотала:
- Я боюсь вы поймете меня не так…
- Нет, я все понимаю как надо, - быстро сказал он. - Но зачем? Ты... не боишься?
   Она смотрела на него во все глаза. Она была будто чем-то потрясена. А она действительно была потрясена. Сейчас перед ней сидел не старик, а тот, кем он был много лет назад - молодой мужчина,  привлекавший  немало женщин. Он сидел, привалившись к стенке купе, и  в его расслабленности было нечто сильное  и  по-мужски красивое. Его глаза  блестели, взгляд был тверд и пронзителен,  на  лице - ни  морщинки. Или  это полумрак  так меняет внешность? Наваждение...
   Она  естественно восприняла  вырвавшееся у него «ты». Потому, что сейчас они были одного возраста. Она правильно поняла вопрос: зачем тебе нужна смена мужчин, ведь ты отнюдь не легкомысленна и  не порочна.
    Тихо и взволнованно она  стала говорить:
- Вообще-то...это не так уж и часто. Я не признаю любовь как вид спорта или от скуки. Она опустошает. А меня любовь должна напротив - наполнять. Как чернильницу, понимаете? Может это звучит дико... но так надо. Потому что нигде ты не познаешь человека так быстро и глубоко, как в любви. Ты можешь работать с ним годы, а узнать всего за  несколько часов, что вы вместе... Я вовсе не хочу сказать, что для того, чтобы написать об убийце, надо убить. Нет, должно быть чувство меры, но все-таки нужно много знать и переживать, чтобы писать... И где возможно пережить, надо  переживать...
  Они молчали и смотрели друг на друга.
- Выходи замуж, а? За этого, которого ты сейчас любишь, - сказал он.- Я точно знаю, что можно плохо кончить... А он будет тебя беречь.
-  Плохо кончить - это и есть выйти замуж, -  упрямо произнесла Инга.
Он смотрел на нее властно, и одновременно восхищенно. Странно, но его молодость не проходила. Инга  вгляделась и ей стало жутко:  волосы попутчика   были просто светлыми, а не седыми.
- А если  потом никого не найдется?- спросил он.
Она пожала плечами.
   К вечеру стало душно  и они открыли дверь. В коридоре никого не было, все уже спали. Она взяла полотенце, зубную пасту,  щетку  и пошла  в туалет.  Потом вернулась, стала стелить. Ее попутчик пошел в том же направлении и она воспользовалась его отсутствием, чтобы раздеться и юркнуть под простыню.
    Когда он вернулся, она еще не спала и он почувствовал это. Открыл бутылку лимонада и налил  в ее стакан. Она привстала, чтобы взять стакан и услышала прямо над собой:
- Будь осторожна...хорошо? Ты можешь забеременеть, заболеть от кого-нибудь, кто-нибудь может отомстить за твой уход, попросту  убить... 
Она подняла голову и снова увидела молодого  и красивого мужчину. Она уже не удивилась, она привыкла, что их купе - пространство без времени. В свете фонарей, которые мелькали в темноте за окном, освещая его фигуру, он казался исполином. И этот исполин стоял и ждал ее ответа.
- Я не встречаюсь с мужчинами, от которых можно заболеть, - залепетала она, смущенная его близостью и  нелепостью этой близости.  - К тому же, есть средства... И не так уж и много у меня этих самых мужчин, влюбляться чаще раза в год  невозможно...
Он будто не слышал.
- Я хочу чтобы  у тебя все было хорошо. Как твоя фамилия? Я буду тебя читать.
- Любимцева.
- Замечательно! - рассмеялся он.
   Поезд издал гудок и Инга, засыпая, слушала стук колес - самый любимый ее звук. Это был голос командировок, следующих за ними публикаций, идущих за ними читательских писем. Это был звук  неизвестности, в которую она всегда отправлялась с охотой, готовая с радостью принять и хорошее, и плохое, только бы оно впечатляло и дало ей возможность написать что-то новое и интересное. Это был звук будущего, которое дарило ей чудесные встречи и любовь, романы и развязки - все, что наполняло радостью ее бытие и утоляло жажду объять  мир. Это был звук, напоминающий, что жизнь не вечна, и минуты вот так же бегут по рельсам, и надобно  успеть  собрать на себя все солнечные лучи - человеческое тепло  самого разного вида: читательское, мужское. Успеть собрать,  и затем, входя в ту или иную мужскую судьбу, светить ему, и оставлять кусочек луча в его сердце после своего ухода. Стук колес  был звуком  непостоянства - вечного движения  к новому  никогда не успокаивающейся души.
   Ее попутчик  лежал и думал о том, что  время иногда рождает людей, предназначенных друг для друга, со слишком большим разрывом, порой - в века... И это лучше, чем родить с разрывом в пятьдесят лет, потому что ты никогда не узнаешь, что твой единственный или единственная появятся веке в двадцать втором, и не будешь тосковать. А вот если встретишь, когда уже одной ногой на краю бытия...
      Так вот, если  в поезде времени, следующем в никуда, ты, глядя устало в окно, вдруг выхватишь в толпе лицо единственной своей возлюбленной... Если ты выхватишь взглядом лицо  женщины, которая  могла бы стать ею, но  увы, твой поезд не делает остановок... Если ты видишь, что она, как и положено единственной, узнала тебя и растерялась... Досада, грустное удивление и радость оттого, что ты все-таки видел ее - вот удел пассажира поезда, следующего к конечной станции.

Ххх

   Когда она проснулась, старик уже пил чай  и шелестел ее газетами. Он деликатно не смотрел, когда она красилась. Купе было залито утренним ослепительно- белым светом. Инга  посмотрела на  попутчика  и  увидела...  ветерана. Семидесяти пяти лет от роду.  Поезд вот-вот должен был прибыть на станцию назначения и он уже оделся. На пиджаке у него позвякивали ордена и медали. Он поднял голову от газеты и приветливо  улыбнулся.
- Кажется, подъезжаем?
- Да.
  В последующие полчаса они не произнесли ни слова, а только глядели в окно на проплывающие мимо деревья.  Вспомнив было о вчерашнем, она тут же отогнала это воспоминание с досадой, как если бы  подумала о чем-то нехорошем. Старик вчера показал  себя проницательным и ей казалось, что если она будет подробно вспоминать о том, каким он вчера был молодым, он почувствует это, а это... неприлично, гадко.
   Поезд дернулся и замер. Когда в коридоре послышался  шум выносимых из купе чемоданов и выходящих из вагона людей, она, взяв сумочку, в нерешительности остановилась... Как прощаться? Невозможно, совершенно немыслимо взять с этим приятным человеком вчерашний тон равных по возрасту людей, но и  сказать ему «до свиданья», будто ничего не произошло, было бы  трусливо и обидно для них обоих.
- Я рад, что познакомился с вами, - первым начал  он и она видела как сияют его  глаза.
- Я забыл сказать вам, что меня зовут  Иван Дмитриевич  М -в. Я  родом из Сибири, там жили мои сосланные предки, вы конечно знаете – декабриста М-ва. Может, будете в наших краях... Я, к сожалению, необразован, может быть вам было неинтересно со мной...  После войны поступил в техникум и потом работал только на простых должностях, руками. Так сложилась жизнь...
- Мне было интересно с вами, - сказала  она.
- Я буду вас читать, - добавил старик. – Я запомнил вашу фамилию.
- Спасибо.
Она опустила глаза и только сейчас заметила, что  его ноги  выглядят странно.
- Протезы, - пояснил Иван Дмитриевич. - Это я прикрыл свою первую жену, очень ее любил, а она все равно потом  погибла.  Вы очень похожи на нее. Если бы она выжила, она бы меня потом бросила. Не из-за ног, а просто...  Но я бы согласился, только бы жила...
- Разве вас можно оставить? - спросила Инга, задумчиво глядя на него. Потом добавила:
- Оставить, наверное,  можно всех. Меня тоже. Но вас можно оставить только  пробыв с вами долго. Значительно дольше, чем с другими.
Она тут же смутилась, ей показалось что волосы у нее на головы зашевелились от сказанного, и бросив  «всего доброго», она буквально выбежала из купе, чувствуя спиной его ошалевший взгляд.
- Ну что за молодежь пошла? - в купе ввалился его однополчанин Константин Михайлович Дудко.- Летит  стрекоза, не видит никого, а еще прилично одета, чуть с ног  не сбила и даже не извинилась. Я уже час тут твоего поезда жду, запоздал ты, братец.
Иван Дмитриевич не отвечал. Он сидел за откидным столиком купе, уронив лицо в руки, и ощущая как горит оно и  ладони. Солнечные лучи капали сквозь его пальцы на  столешницу.