Зеленая папка

В три часа ночи в городской квартире гражданина Н. раздался телефонный звонок. Звонили на стационарный телефон, что могло означать только одно – степень срочности и секретности зашкаливает.
Сам гражданин Н., лет семидесяти, почти лысый, с редкими кустиками седых волос где-то в районе ушей, поджарый, отчаянно не сдающийся своему возрасту, вздрогнул. Последние лет пятнадцать спал он вполглаза, вполуха; где-то в глубине души надеялся, что ему не позвонят уже больше никогда на стационарный телефон в три часа ночи, и там же догадывался, что такой звонок непременно воспоследует.
Телефонный аппарат находился рядом с кроватью на специальной откидной полочке, которую Н. собственноручно изготовил, не доверяя готовым покупным изделиям. Здесь же лежали валидол и пачка сигарет «Житан», на случай непредвиденного ночного пробуждения. Непредвиденное ночное пробуждение случилось. Закинув отработанным приемом таблетку валидола под язык, Н. осторожно снял трубку. Ему очень хотелось, чтобы на том конце провода кто-то ошибся номером и дал отбой.
– Слушаю, – стараясь быть бодрым, произнес Н.
– Сигизмундыч, а, Сигизмундыч, – заныла трубка, – здороваться некогда, приезжай, а? Адрес прежний.
Н. вздрогнул повторно. По отчеству его называл только один человек на всем белом свете, и этот человек только что снова назвал его так! И спрашивать о чем-либо не имело ни малейшего смысла – звонивший уже повесил трубку, а Н. все сидел на кровати, машинально гоняя валидол языком. Делать было нечего – ТАКИЕ просьбы равносильны приказу, не приехать означало подписать себе смертный приговор.
Н. рывком поднялся с кровати, нашарил в полутьме шлепанцы и побежал в ванную. Бегать он умел и любил, было бы от кого. Бросив пригоршню холодной воды в лицо, тот, которого назвали Сигизмундычем, натянул мятые джинсы. Поискал кроссовки. Не нашел и напялил старые кеды, сетуя, что нужные кроссовки вечно где-то прячутся, а никому не нужные кеды всегда под носом.
В целях конспирации звонивший сказал «Приезжай», на самом деле до известного адреса умные люди всегда добирались пешком, особенно если идти не через улицу, а пересечь рысцой заброшенное футбольное поле агроколледжа.
Дверь с размаху впечаталась в косяк, английский замок недовольно звякнул, и Н., сроду не пользовавшийся лифтом (как же, всего только второй этаж!) стремглав вылетел на улицу. Жидкая тьма окутала его, фонари не горели, под кедами скрипело битое стекло; мокрые окурки норовили прилипнуть к подошвам. Н. знал здесь каждую щелочку и каждый камешек, метнулся туда, проскочил тут и там, короче, через 10 минут он стоял перед роскошной дверью старинного особняка с прикрученной рядом огромной табличкой под бронзу «Институт мировой экономики. Слонопотамовский филиал». Стучать категорически запрещалось правилами конспирации – как только Н. подошел к двери, она бесшумно отворилась, и кто-то сильной рукой буквально втянул Сигизмундыча внутрь.
Внутри горела синим огнем дежурная лампочка, а перед Н. стоял собственной персоной гражданин Китайский, в миру отец Федор.
– Постарел-то как, Сигизмундыч! – Китайский, на голову ниже Сигизмундыча, встал на цыпочки и попытался чмокнуть Н. в лысину. Со второй попытки ему это удалось. – А ведь мы с тобой годки… Чаю хочешь?
Сигизмундыч обреченно махнул рукой.
Китайский сноровисто закинул пакетики «Липтона» в две большие кружки, залил их кипятком и спросил:
– Товарищ Иркутский, вам с молоком или как?
– С молоком, мог бы и не спрашивать… Что у тебя?
– Николай Сигизмундыч, выручай, дорогой! Срочно. После рассчитаюсь, ты меня знаешь!
– Ну? – от нетерпения Иркутский чуть не вскочил. – Не томи! Имей совесть!
Чашка с чаем в руке Иркутского мелко дрожала и ему пришлось прислонить ее к губам и сделать здоровенный глоток. Горячая жидкость приятно обожгла пищевод.
– Зеленая папка, уважаемый Николай Сигизмундыч, она, родимая!
Иркутский поперхнулся. Зеленая папка десять лет назад была торжественно сдана в архив.
-… Зеленая папка десять лет назад торжественно сдана в архив!
– Да знаю я, – тяжело вздохнул Китайский, – шеф отчет требует, а копий нет, где я ему данные возьму? А у тебя не голова – совет министров и главный архив в одном флаконе. Мне и нужно-то не все, совсем не все! – от возбуждения Китайский принялся пританцовывать.
– Что же тебе нужно, Федор Моисеевич? – холодно осведомился Иркутский. – Имей в виду – по инопланетянам я ничего не знаю…
– Да бог с ними, инопланетянами! Проект законсервирован, и ты не хуже меня об этом знаешь. По снежному человеку надо и… – Китайский на мгновение смутился, – по красным шарам… Умоляю тебя, не называй меня настоящим именем!
Иркутский хищно оскалился – ишь, какой робкий да застенчивый стал начальник отдела оружия, работающего на иных физических принципах! А раньше-то, помнится, и руки бы не подал при встрече… Времена меняются, и люди, бывает, тоже меняются. Горячий чай действовал на него умиротворяюще.
– А если я откажусь?
Китайский сделал страшные глаза и провел пальцем по небритому кадыку.
– Ну, слушай тогда, только не записывай – потом запишешь, когда отчет шефу понесешь, запоминай, одним словом. Я два раза не буду повторять.
Китайский радостно закивал головой. На ней сохранилась довольно приличная шевелюра и волосы потешно дергались в такт кивкам.
– В 62-м особый отряд АВ-238568 провел испытания летательного аппарата типа «летающее блюдце» (артикул 120) в районе Енисейска. Гуманоидную группу возглавлял Эрнест. Испытания прошли успешно, даже в иностранных газетах написали. Дернул же их черт зайти в местное сельпо в костюмах гипертрофированного модуля! (Про это не пиши, это – «особой важности»)… Погибли все, кроме Эрнеста. Он успел аннигилировать тела и сам застрелился (про это тоже не надо).
– А говоришь, про инопланетян не помнишь, шутник! – Китайский погрозил Иркутскому пальцем. – Продолжай.
– Вот больше ничего и не помню. Красные шары делал я сам лично, этой вот рукой и вот этой. Проект А бис 72/13, 1978 год. Это под Жиганском было. Шары пронеслись на огромной скорости в сторону США и взорвались где-то у о. Святого Лаврения. То-то шороху было у янки! Руководил проектом Анисимов, царство ему небесное. Ежи Шорх, чех, к нам прикомандированный, потом надумал написать про шары диссертацию… ему написали потом на могилке… жалко, хороший ученый был! Так, по снежному человеку. Проект «Йети», 1958, что ли, год… семь человек участвовало, трансформировались все! Часть до сих пор еще где-то бродят, людей пугают… Остальных пришлось утилизировать, технология еще не отработанная была… Больше я тебе ничего не скажу, хватит с тебя!
– Спасибо, дорогой, да ты чай-то пей, а, может, чего покрепче?
– Нет, я ночью не пью. И тебе не советую.
Иркутский поднялся, чтобы раскланяться.
– Постой, Николай Сигизмундыч, а что ты мне про «Перевал Дятлова» ничего не говоришь?
Тут Иркутский вспылил, чашка с недопитым чаем ударилась о стену и разлетелась вдребезги.
– А это, уважаемый, уже Синяя папка! Понял? Знаешь, кто курировал? – Иркутский поднял палец вверх. – То-то же! Меньше знаешь, крепче спишь.
И мгновенно испарился, не попрощавшись. Через пять минут Сигизмундыч уже спал мертвецким сном в своей квартире, вырвав из розетки телефонный кабель.
Китайский сидел на табурете, блаженно щурился, печатая одним пальцем на клавиатуре ноутбука отчет. Рядом стояли початая бутылка конька «Ной Властелин», граненый стакан, лежал черствый бутерброд с колечком молочной колбасы.
Федор Моисеевич был страшно горд собой и напевал вполголоса песню:
В сердце я навек сохраню
искреннюю преданность вам, –
братья по судьбе, братья по огню,
братья по горячим делам!
27.04.2016 г.