Бадмаев

Участковый уполномоченный младший лейтенант Бадмаев был всегда. То есть даже не то, что он, сколько себя помнил, всегда был участковым, а то, что был особой формой материи. Которая, как известно, никем не создана и никем не может быть уничтожена. Вечна, то есть. И бесконечна. Насчет бесконечности и вечности вполне мог убедиться сам Господь Бог, ибо Бадмаев проверял у Него не раз прописку, поскольку был древнее Его.
Бог не обижался – не из вредности же младший лейтенант документы проверяет, а служба у него такая. Кому служил участковый, зачем, кто присвоил ему офицерское звание – интересоваться у представителя власти ни у кого язык не поворачивался. Никто никогда также не видел Бадмаева в опорном пункте, как, впрочем, и самого пункта. Поговаривали, что пункта этого нет вовсе, но это, сами понимаете, форменная клевета: как же участковому без опорного пункта?! А где он запас авторучек хранить будет и бумагу для протоколов? Опять же рабочее место. Граждан принимать по личным вопросам, с 11-ти до 17-ти, скажем. Да и кто поговаривал-то? Кухонные боксеры, злостные неплательщики алиментов, скрывающиеся там и тут, алкаши, нарушающие общественный порядок. Можно ли вполне доверять таким людям? Сам участковый таким людям не доверял. Никому он не доверял вообще, самому себе и то только по пятницам доверял, но недолго и не вполне. Поэтому ходил участковый уполномоченный по «земле», нет, по Земле и выявлял всякого рода нарушения. Оттого и говорил он почти только одно слово – «Нарушаем?» душераздирающим, леденящим душу тоном, отягощенным привкусом официоза. Иногда, когда ситуация была более серьезной, нежели обычно, Бадмаев говорил уже тоном совсем неофициальным, даже чуть визгливо: «Я тебя посажу!». Это тоже имело свое действие – злостные нарушители смирнели, начинали бормотать что-то вроде «А чо я-то? Я ничо…», иные впадали в истерику и пытались целовать хромовые сапоги участкового, не губи, мол, товарищ милиционер, не повторится более. Кто-то посмелее (вся их смелость объяснялась первым знакомством с участковым) били себя в грудь и орали: «За что ты меня посадишь?! Нету такого закона, чтобы за распитие спиртных напитков на детской площадке в тюрьму сажать!». У этих пыл проходил, когда из полевой сумки участкового извлекался бланк протокола и ручка. Тут нарушитель сам собой начинал рассказывать, кто он и где живет, дату рождения, обстоятельства распития, припоминал и паспортные данные, которых отродясь не помнил.
Говорят, что таких, в отношении которых Бадмаев кричал «Посажу!», никто больше никогда не видел. В это охотно можно поверить, так как младший лейтенант слов на ветер не бросал. Я их точно не видел, не скажу только с уверенностью, именно ли Бадмаев был тому виной.
Время не имело власти над участковым. На нем всегда была милицейская старая советская еще форма, тщательно отутюженная, фуражка с советским гербом и непременная полевая сумка через плечо. Хромовые сапоги могли поспорить в сиянии с самим Солнцем. В другом виде Бадмаев не появлялся. Как его зовут – тоже никто не знал. Очевидцы утверждали, что и удостоверение у него какое-то особенное, не такое, как у всех: там большими буквами написано «УЧАСТКОВЫЙ УПОЛНОМОЧЕННЫЙ МЛАДШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ БАДМАЕВ», и больше ничего, ни фотографии, ни печати… Сверху гораздо более мелким шрифтом имелась надпись «Министерство внутренних дел СССР».
Особенно брехливые товарищи утверждают, что никакого Бадмаева нет в природе, его придумали мамаши пугать непослушных детей. Утверждают ровно до того момента, пока над ухом не раздастся бадмаевское «Нарушаем?».
Вслушайтесь, всмотритесь – он где-то рядом. Не распивайте пиво на детской площадке. Не курите в подъезде. Тогда, очень может быть, вам не придется целовать хромовые сапоги участкового в ответ на его «Я тебя посажу!».
13.05.2017 г.