Лесной кот

I
Государь-Император тяжело болел. Угасая с каждым днем, он уже не вставал с постели, почти ничего не ел и не говорил. Придворные медики разводили руками – все анализы в норме, каких-либо отклонений в других параметрах не обнаружено, и вообще тревожных симптомов нет, а вот поди ты! Тает монарх, точно свечка. Зарубежные специалисты тоже ничем не смогли помочь – только денег на них потратили немерено и время зря потеряли. В церквях денно и нощно шли богослужения, были запрещены все увеселительные мероприятия, супруга и дети только что траур не носили – но все было без толку. Обер-лейб-медик Христофор Арцт потерял сон, аппетит и вообще способность нормально двигаться и соображать; все происходящее стало неотъемлемой частью его бытия. И сидел он как-то в полудреме, и решал в уме какую-то медицинскую задачу. Слабенько тренькнул дверной звонок, Арцт даже и ухом не повел, однако звонок повторился снова и снова. Обер-лейб-медик вздохнул, нехотя тяжело поднялся с кресла, и, шаркая разбитыми шлепанцами, побрел к двери. За дверью кто-то тихо скребся будто кошка, которая просится в дом.
– Кто здесь? – стараясь казаться важным, произнес Христофор. – Ввиду болезни государя прием граждан запрещен! (Жадный Христофор в свободное время вел частую практику для богатых пациентов).
– Откройте, господин хороший, как раз по этому поводу я и пришел к вам. Мне сказали, что вы придворный врач, только вы и можете спасти нашего бедного государя!
«Очередной шарлатан», – подумал Христофор. «Когда же надоест вам ходить и клянчить деньги за свои якобы чудодейственные снадобья?!».
Парочку таких проходимцев пришлось повесить, уж больно наглыми оказались. Не еще ли один кандидат на виселицу? Любопытство пересилило желание немедленно вызвать охрану, и врач отворил внушительную дубовую дверь с массой запирающих устройств. В помещении хранились препараты группы «В», которыми ученый муж втихаря приторговывал, поэтому такие предосторожности не казались ему лишними. Как знать, может, и незнакомец пришел именно за этим, а из соображений конспирации рассказал другую легенду?
За дверью стоял молодой человек, бедно, но опрятно одетый. Не говоря ни слова, он протянул Арцту сложенный вчетверо листок бумаги и, приложив два пальца к полю шляпы, развернулся и бросился бежать. Опешивший медик и не думал его преследовать; выглянув из дверного проема и повертев головой, он без сожаления захлопнул дверь и закрыл на все замки. Руки дрожали, кусок бумаги промок от потных ладоней. Непонятный ужас обуял лекаря. Кое-как дополз он до кресла и рухнул в него, отчего пружины глухо и жалобно завыли. Посидев минут десять и используя дыхательную гимнастику тибетских йогов, Христофор овладел собой. Пальцы стали послушными; бумага подсохла. На тетрадном листке, грубо вырванном из ученической тетрадки, было написано следующее:
«Милостивый государь, я не знаю, в чьи руки попадет это письмо, поэтому я сознательно не пытаюсь угадать Ваше имя. Дело чрезвычайно срочное и не терпящее отлагательств. Спасти государя может только ус лесного кота, обитающего в бескрайних просторах лесов Его Величества. По слухам, кот этот имеется в единственном экземпляре, но найти его надо! Ус следует настоять 3 дня на 90% спирту (0, 2 л) и давать государю по одной чайной ложке в день.
Прошу отнестись к моему посланию со всей серьезностью.
Искренне Ваш, Иоганнус Зильбермахер, студент Его Величества».
Даты и подписи не было. «Он такой же Зильбермахер, как я Иванов», – подумал Христофор, – «В полицию сообщить, что ли? Шляются тут всякие обормоты, сегодня ус, завтра среднюю левую лапку жука-борогоза подавай! Ни стыда, ни совести. А еще студент!».
Очень захотелось лейб-медику сжечь эту бумажку, да очень уж неохота было тащиться через всю комнату, где на столе лежали спички. Порвать и выбросить он не решался, не доверял такому способу уничтожения информации, считая его не вполне надежным. Сунул машинально бумажку в нагрудный карман, как всегда это делал с рецептами и направлениями. «Потом сожгу», – решил он.
Завтра обер-лейб-медику предстояло докладывать о результатах лечения на заседании Государственного Совета, но докладывать было нечего. Зато в зале заседаний всегда жарко горел камин…
II
Утро, солнечное и свежее, совсем не обрадовало Христофора. Птицы, не ведающие людских горестей и болезней, распевали во все горло, детвора радостно носилась по городским улицам, издавая звуки, какие только способен произнести человек, а на душе лейб-медика скребли кошки. Он надел парадный черный кафтан с серебряными пуговицами и черные бархатные туфли с серебряными пряжками, шляпу, тоже черную и тоже украшенную серебряными листьями и знаками медицинского ремесла – ложечкой Фолькмана и шприцем Жане. На шее как орден висел именной стетоскоп. Арцт шагал и рассуждал вслух:
– Вот и я нарочно будто вырядился в траурное платье! Траур по государю, еще живому! Что может быть кощунственнее?! Или по мне? Придется срочно паковать чемоданчик и бежать из страны, а то ведь обвинят в неправильном лечении и под топор… Неет, столько, сколько сделал я, не сделал никто! Нельзя этого допустить, нельзя!
Любезно сопровожденный привратником, медик вошел в богато убранный зал для торжественных заседаний. Из 450 мест занята была едва половина, председательствующий объявил, что кворум собрался и можно начинать заседание. Сегодня на повестке дня был только один вопрос: доклад господина обер-лейб-медика Е. И. В. Христофора Арцта о неотложных мероприятиях по сохранению жизни и здоровья государя- Императора, к чему предложено было немедленно приступить. В гробовой тишине Арцт начал речь.
– Господа, ни для кого не секрет (а согласно закону такие сведения не могут быть отнесены к сведениям, составляющим государственную тайну), что дела нашего уважаемого монарха, эээ, не очень… (В зале неодобрительный гул). Я хотел сказать, что по состоянию на сегодняшний день проведено 35 инъекций 0,5% раствора папаверина внутривенно, стекловидное тело кололи вчера и позавчера, 0,35% раствор туда же, внутрь вены, то есть… Да, господа, консилиум также решил перевести государя на парентеральное питание ввиду слабости жевательных и глотательных рефлексов…
Из зала раздался густой бас начальника охраны Е. И. В. Себастьяна Хольценбреннера:
– Хватит дурачить нас, старая клизма! Ты хочешь, чтобы мы ничего не поняли и дальше продолжали верить тебе?! Три дня назад государь еще говорил, ел и пил! Теперь уже под себя ходить начал, мне докладывали! Что будет завтра?! Неет, господа, терпеть дальше я это не намерен! Он (указывая жирным волосатым пальцем на кафедру) неправильно лечит нашего государя! Вздернуть его!!!
Арцт покрылся липким холодным потом – начальник охраны обладал правом законодательной инициативы, его уважали, а ситуация аховая, государю все хуже и хуже… В зале поднялся невообразимый шум и гвалт, одни орали «Долой!», другие свистели и стучали по спинкам кресел кулаками. Врач попытался было улизнуть под шумок, но бдительное око председательствующего заметило это, он щелкнул пальцами, примчались два ражих молодца и аккуратно, но без вариантов придержали его за плечи.
Шум тем временем стал утихать. Себастьян откашлялся, и уже спокойно произнес:
– Ставлю на голосование: обер-лейб-медика Христофора Арцта признать виновным в неправильном лечении Его Императорского Величества, в результате чего Его здоровье серьезно ухудшилось. Отдать под суд, сукина сына! – закончил Хольценбреннер совсем уж непарламентским выражением.
Очень дружно и хорошо Совет проголосовал «за»; на бледного до прозрачности Арцта никто не обратил ни малейшего внимания, он стоял на кафедре и вспоминал приемы Леопольда, так как ни одна молитва на ум не приходила…
Уже надели на него наручники, уже потащили из зала под одобрительные крики вроде «Смерть врачам-вредителям!», как Христофор внезапно схватился за какую-то соломинку, которая, как показалось, кольнула его в сердце. На самом деле его уколол уголок письма из левого нагрудного кармана. Ни на что не надеясь и ничего не желая, Арцт завопил в лютом отчаянии:
– Стойте, стойте! Вот, вот, в кармане, новейшее патентованное средство!!!! Да не тащите же вы меня, возьмите, посмотрите!! Это может спасти государя!
К нему подскочил первый министр. Арцт кивком головы указал ему на карман. Премьер ловко выхватил бумажку, пробежал глазами…
Лицо его выразило вдруг неподдельное изумление и вместе с тем безудержный восторг:
– Господа, господа, это неслыханно, это гениально!!!! Стойте, стойте, наш дорогой доктор совершил невозможное!!! Есть, есть средство!!!
Недоумение очень быстро разрешилось – премьер зачитал с кафедры послание. Зал выдохнул, а потом разразился неистовыми аплодисментами. Один только Хольценбреннер голосовал против, а по итогам голосования молча сидел с багровым лицом, сжав кулаки. Своего мнения о «сукином сыне» он не изменил…
Христофора отпустили, забыв, однако, снять наручники. Тут же проголосовали за внедрение новейшей технологии, поручив это дело премьер-министру. Арцта в итоге освободили и хотели даже пожать руку, но второй раз руки сегодня он никому не собирался давать, поэтому благополучно улизнул из зала.
III
Премьер-министр деликатное и ответственное поручение передал на исполнение военному министру, в ведении которого находилось и специальное подразделение, которое, по мысли обоих министров, только и могло выполнить это задание.
Военный министр немедленно отдал необходимые распоряжения, но поскольку никакой связи с базой «Предгорье» который месяц не было (не долетали даже почтовые тетерева, возвращались обратно и беспомощно разводили крыльями), снаряжен был нарочный, фельдъегерь Готлиб Райтер.
Райтер только назывался всадником – его лошадь давно издохла, а новой не выделяли, так что славный фельдъегерь передвигался по служебной и личной надобности исключительно пешком. Он расписался в получении пакета, поцеловал портрет Императора, взял в дорогу «железную порцию» и отправился выполнять служебное задание.
Секретная база подразделения специального назначения «Предгорье» являлась настолько секретным объектом, что попасть туда даже своим было делом крайне затруднительным. Находилась она в почти недоступной местности, надежно укрытая от посторонних глаз горным массивом и широкой водной преградой – озером Шпигель, в водах которого, по данным разведки, водились русалки, выполнявшие шпионские функции в пользу одной недружественной страны.
* * *
23 апреля 1*** г. База «Предгорье». 9 ч. 12 мин.
Личный состав базы состоял из трех боевых единиц: двух штаб-сержантов, Штукатурке и Шестеренке, и их командира – унтер-лейтенанта Густава Шпрингера, кавалера Золотого креста «За храбрость». Крест он получил, поскольку являлся племянником самого генерал-майора Тигера, и никакой храбростью на самом деле не отличался. Сам он о себе говорил, что очень храбрый, вот только случая отличиться пока что не было.
– А что ты думаешь, Готфрид, ¬– обратился один очень тощий и очень высокий штаб-сержант к другому, – когда нам выдадут жалование?
– А на что нам жалование, Пауль, – отозвался другой, не менее тощий, но чуть-чуть пониже ростом, – коли мы тут у черта на куличках сидим? Пожрать есть, и то ладно. Куда тратить эти деньги, если тут нет ни кабаков, ни девок, ни даже почты, чтобы я мог отправить эти деньги дорогой матушке? Сидим тут, комаров кормим…
– Какие тебе комары, Штукатурке, и кто тебе только дал такую страшную фамилию! – захохотал Шестеренке. – В апреле даже и тут комаров не бывает, как и денег, и девок… Что там наш командир, безымянный герой?
– Нормальная фамилия, – почти не обиделся Штукатурке, – твоя не лучше! Чего ему будет, нашему командиру? Дрыхнет, как слепой конь!
Оба штаб-сержанта валялись на койках в казарменном помещении, в сапогах и мундирах, а из соседней комнаты доносился мощнейший храп их начальника.
Готфрид достал из-под подушки донельзя засаленную и растрепанную книгу без обложки под названием «Нормы продовольственного снабжения Императорской армии», раскрыл наугад и начал читать вслух:
– «Норма № 4 основного суточного пехотного пайка. По этой норме снабжаются военнослужащие, проходящие службу в районах с нормальным климатом и благополучной эпидемиологической обстановкой по клещевому энцефалиту. Суточная норма, в граммах: хлеб из муки 2-го сорта ржаной – 600 г, мясо – 150 г, рыба – 125 г, мука подболточная – 20 г, соль – 10 г, овощи – картофель – 600 г, лук репчатый – 15 г, зелень (огурцы) – 150 г, морковь – 100 г, чай – 1, 5 г, соя-кабуль – 5 г. Дополнительно к этой норме выдается противоцинготный паек № 2…» Слушай, Шестеренке, а что такое соя-кабуль?
– Не морочь мне голову своей интендантской бредятиной! Мы по какой норме снабжаемся? По засранской мы норме снабжаемся! Глянь на себя и меня – из сортира не вылезаем, дошли совсем, кожа да кости! Гнилая картошка, мясо только в твоей книжке, а рыба… Господи, ты видел эту рыбу?! Вели папе римскому не носить перстень рыбака, когда у нас такая рыба!
Тут в дверях возникла заспанная физиономия Шпрингера, а следом в казарму зашел и он сам, в помятом мундире без верхней пуговицы, стоптанных сапогах и криво сидящей на обросшей голове фуражке.
– Смиррно, канальи, когда старший по званию входит! (Шестеренке и Штукатурке даже не вздрогнули). Кто тут осмелился без команды говорить про папу?!
– Господин унтер-лейтенант, про папу ничего такого… предосудительного, – начал оправдываться Штукатурке, – это, значит, глава католической церкви!
– Шестеренке, доложите, чем занят личный состав в свободное от несения службы время?
Унтер-лейтенант был уже и сам не рад, что затеял разговор о религии.
– Личный состав, господин унтер-лейтенант, занят изучением норм довольствия военнослужащих Императорской армии!
Шпрингер потребовал показать книгу, которую Штукатурке прятал под подушку (оба молодца так и не встали с коек).
– Так, так, действительно! – Шпрингер брезгливо взял книгу двумя пальцами. – О чем тут?
– О сое-кабуль, господин унтер-лейтенант! Она входит в рацион! – заорали оба штаб сержанта в один голос.
– Вольно, мерзавцы! Сегодня привезут пожрать и деньги!
– Рады стараться, господин унтер-лейтенант! – по такому случаю оба военнослужащих вскочили. – Да здравствует государь Император!
– Сегодня, олухи, после ужина ко мне! Перекинемся в картишки! Кто продует, тот пойдет в город за выпивкой! Приказ четкий?
– Так точно, господин унтер-лейтенант!
В дверь кто-то требовательно постучал.
– Что-то быстро приехали, – пожал плечами Шпрингер. – Войдите, открыто!
Вошел запыленный Райтер и, ошалев от изумления, вопросительно посмотрел на Шпрингера. Райтер был в чине майора, но это не произвело никакого впечатления ни на кого.
– Господин майор! Тринадцатая секретная Е. И. В. база «Предгорье» к бою и походу, ммм, не готова!
– Ты пожрать привез? – поднял голову со своей подушки Шестеренке. – Сегодня день получки и жратвы!
Майор не удостоил его ответом. Внутри его все кипело. Нестерпимо хотелось есть и домой, да ответственное дело не терпело отлагательств.
– Господин унтер-лейтенант. Примите и распишитесь в получении! – с этими словами Райтер вручил пакет Шпрингеру.
Шпрингер сломал печати, достал бледно-розовый листок бумаги с подписью премьер-министра, и присвистнул:
– Хорошенькое дело! Иди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! Господа штаб-сержанты, вы слушали что-нибудь про лесного кота?
Оба интенсивно замахали гривами – не знаем!
– Господин унтер-лейтенант, спросите его – он знает, что такое соя-кабуль? – проговорил Штукатурке. – Не знает? Вот и мы ни про какого кота не знаем, и знать не хотим!
И отвернулся к стенке.
Самообладание начало покидать Шпрингера, и он едва не швырнул листок в лицо Райтеру.
– У меня личный состав второй день не получает горячей пищи! Денег нет, обмундирование изношено (показал торчащие нитки вместо пуговицы), обувь прохудилась! Шестеренке, покажи!
Шестеренке охотно протянул ногу в дырявом сапоге.
– Вот, полюбуйтесь! Докладываю: личный состав не боеспособен, задача не ясна, и потому выполнена быть не может. Вывод: майор, забирай свою бумажку и вали отсюда, покуда цел! Ничего ты мне не сделаешь. Сослать меня дальше, чем я есть, не получится. Я не отказываюсь выполнять приказ, я не могу его выполнить – у меня нет сил и средств. Ты устав читал?
Второй раз ошалевший майор вяло кивнул.
– Я не боеспособен, мать твою! Так что на трибунал даже не рассчитывай. От слова «совсем». Вкурил? У меня дядя генерал! Я боевой офицер!
Дальнейшее сопровождалось дикими криками, истерическим смехом личного состава и закончилось тем, что майор понуро побрел в обратном направлении, напутствуемый криками «И насчет жратвы распорядись там!».
IV
Хольценбреннер ходил сам не свой. Постановление о розыске кота не выходило у него из головы. Он не мог спать, нормально есть, и все время думал об этом. «Чертов доктор, как он меня обул! Втер этим идиотам, что знает панацею от всех болезней! Что может быть хуже?! Хуже только смерть государя! И еще премьер – конченый кретин: поручил это дело военным! Нет, эта страна обречена, ей нисколько не осталось!».
Он в отчаянии швырнул в угол саблю, отчего она жалобно зазвенела. К нему никто не решался подходить, жена уехала к родителям – она никогда не видела мужа в таком расстройстве. Хольценбреннер казнил себя за невозможность помочь Императору, а ведь именно он был поставлен стеречь и беречь августейшее тело! Словом, совсем довел себя человек, если бы внезапно его не посетила совсем уже абсурдная, но оказавшаяся впоследствии гениальной мысль. Он вызвал секретаря. Тот чуть ли не вполз, видя крайнюю степень отчаяния начальника, скромно замер у дверного косяка с самым покорным выражением на лице.
– Вот что, любезный, – голос начальника неожиданно оказался мягким и вкрадчивым, – а найди-ка ты мен телефон лесного кота. Немедленно!
Секретарь, зная, что с сумасшедшими лучше не спорить, смиренно подошел к столику, где лежал толстенный справочник «Вся Империя» за нынешний год. Начал листать и приговаривать по своему обыкновению:
– Ка… ,ке… ,кот… Есть, нашел! Кот лесной, ул. Павлова, 2а, тел. 88-88-88!
– Спасибо, любезный!
Сказать, что секретарь и его босс чуть не повалились друг на друга, значит не сказать ничего. Минут пять длился ужасный ступор, затем секретарь так же бесшумно уполз ,как и вполз, а Хольценбреннер ватной рукой начал накручивать диск.
На том конце ответили сразу. Очень приятный мужской голос сообщил, что господин Лесной Кот (как выяснилось из разговора – генеральный инспектор кавалерии) рад будет видеть у себя господина начальника охраны Императора хоть прямо сейчас, так как режим дня у господина Кота отличается от такового у людей.
Хольценбреннер распорядился подать немедленно к подъезду верблюда (охрана Императора комплектовалась исключительно верблюдами, чему начальник был безмерно рад, поскольку верблюд очень шел к его красной блестящей морде, по мнению самого начальника). Верблюд был подан, Хольценбреннер залез на него и поехал. Ехать оказалось недолго; сверившись по карте, начальник охраны очень быстро добрался до незаметного особняка с чугунными воротами, куда его беспрепятственно пустили, заранее предупрежденные о визите.
Дверь оказалась не заперта. Внутри обнаружились довольно скромные покои с висевшими по стенами батальными сценами, портретами полководцев и самого Императора в золоченой раме. Хозяин особняка бесшумно возник в образе огромного рыжего кота, очень упитанного и одетого в полный генеральский мундир.
– Мррра, – сказал кот. – Присаживайтесь, господин начальник охраны. Я так полагаю, дело безотлагательное? Вас не затруднит накапать мне десять капель валерьянки вон из той бутылочки вон в ту рюмочку?
Хольценбренер отрешенно выполнил просимое.
– Благодарю, – кот залпом выпил валерьянку и утерся лапкой. – Ну-с, млостивый государь, я вас слушаю.
Хольценбреннер, кашляя и заикаясь, изложил суть дела. Кот ходил около, мурлыкал, что-то напивал из старого репертуара группы «Кот в сапогах», потом присел и начал бить роскошным хвостом по полу.
– Я понял вас прекрасно, господин начальник охраны. Вам требуется мой ус, чтобы спасти государя Императора? Странное, однако, желание! Более бредовой ситуации я и представить себе не могу. С чего вы взяли, что это поможет? Кто вам сказал, что я соглашусь вырвать свой ус даже ради спасения нашего драгоценнейшего монарха? Может быть, вы сошли с ума, а я должен вам потакать? Впрочем, будь по-вашему – ус я вам дам.
Начальник охраны просиял.
– Только мне надо уединиться, дело куда как интимное и не терпит посторонних взглядов.
Начальник охраны не издал ни звука. Важно удалившись в ванную, кот очень скоро подобрал там валявшийся с незапамятных времен ус, выпавший у него и затерявшийся среди прочего мусора в дальнем углу.
– Вот, возьмите. И мой вам совет: не говорите никому, что вам он так легко достался. Придумайте что-нибудь, приукрасьте. В конце-концов, на кону жизнь Императора, не стоит рисковать своей ради его жизни, в этом пока нет необходимости! Всего хорошего!
На обратной дороге Хольценбреннера отпустило.
«Ишь, чего удумали – кот в генеральском чине! Их и людям-то не хватает. Подумать только – Генеральный инспектор кавалерии! От него, наверное, все лошади от испуга разбегаются на сто верст!».
Размышляя так, начальник охраны подъехал к правительственному особняку, в котором находился кабинет премьер-министра. Ему не терпелось передать драгоценную реликвию. Странная тишина и практически полное отсутствие света поразили его. Привратник молча кивнул ему и указал на лестницу, ведущую на второй этаж. Предчувствуя неладное, Хольценбреннер постучал было в дверь кабинета премьера, но поняв, что она не заперта, просто толкнул ее рукой. Внутри кроме самого премьер-министра никого не было. Сам премьер сидел в кресле и что-то быстро писал. Обернувшись на звук шагов, он взглядом попросил начальника охраны сесть. Закончив писать, премьер встал и сказал просто, как-то даже обыденно:
– Наш государь Император скончались два часа назад. Мир его праху! Простите, очень много дел. Что у вас?
Онемевший Хольценбреннер не знал, что сказать. Рука вертела золотой футляр, изготовленный накануне, в котором лежала ценнейшая, но уже не нужная вещь – ус лесного кота. Быстро овладев собой, начальник охраны все-таки промолвил:
– Скорбь наша, верных подданных, безмерна! (Снял треуголку и положил ее на изгиб локтя). – Но я исполнил приказ!
С этими словами он положил футляр на край стола.
Премьер-министр все понял и грустно улыбнулся.
– Увы, мой друг, теперь это уже не важно. Но я доложу о вашем рвении новому государю. Думаю, что он достойно наградит вас. Остается только пожалеть военного министра, ведь приказ он не выполнил. Впрочем. Как не выполнили его вы. Но вам его никто и не отдавал. В данном случае инициатива… полезна. Простите, но я занимаюсь организацией траурных мероприятий, еще очень много работы…
Радостный от того, что все-таки его труды были не напрасны (начальник польстился на награду) и печальный от непонятности теперь его положения, Хольценбреннер рысью выскочил на улицу. Верблюд вез его домой.
Утром, трясясь от страха, к премьер-министру пришел военный министр. Он полагал, что дни его сочтены и новый государь не простит мешкотности. Каково же было его облегчение, когда премьер-министр успокоил его, что новый государь благоволит всем, кто пытался спасти жизнь его отца: Арцту обещан новый стетоскоп (забегая вперед, скажем – доктор получил его из рук молодого Императора и немедленно продал, справедливо полагая, что два стетоскопа – уже перебор), Хольценбреннеру выписана щедрая денежная премия (отчего он месяц не просыхал), а ему, военному министру, пожалован высший орден Империи «За спасение Родины» (орден военный министр никогда потом не снимал). История умалчивает, доложил ли премьер-министр новому Императору, что ус находится у него, или выкинул никчемный предмет, присвоив себе золотой футляр… Так или иначе, кое о чем он все-таки доложил. Наградили ли его за это? Мы не знаем.
* * *
Покушав сметаны, Лесной Кот принялся мыть лапки. Наступала ночь, и, хоть Кот не признавал ночь и день, спать ложился он все же ночью. Сняв мундир и отстегнув саблю, Кот запихнул ее лапкой под кровать. Уютно свернулся клубочком, и, засыпая, подумал: «Ох, зажрались служивые, ох, зажрались!».
Шестеренке, ворочаясь на неудобной койке, испытывая голод и слыша урчание в животе, никак не мог уснуть по другой причине – его глодал вопрос: что же все-таки такое соя-кабуль?
19.02.2019 г.