Потомок самурая

02.44 03 марта 1*** г. Борт крейсера «Борис Годунов»

– Товарищ контр-адмирал, а товарищ контр-адмирал! – капитан второго ранга Мейнкунов тряс за плечи маленького тщедушного человека в адмиральской форме, сидящего за столом и обхватившего голову руками. – Вы бы отдохнули, что ли… вторую ночь не спите! Я несу за вас ответственность!
Контр-адмирал Василий Котейкин медленно опустил руки на стол.
– Который час? – с трудом проговорил он, разминая запястья.
– Два сорок четыре, товарищ контр-адмирал! Затопление приостановлено, начали перекачку топлива с правого борта на левый, чтобы выровнять крен. Хода пока нет…
* * *
Легкий крейсер «Борис Годунов» выполнил ходовые испытания после капитального ремонта главных двигателей, отработав курсовые задачи № 1 и № 2. Когда комиссия пришла к выводу, что обе машины крейсера в полном порядке, и он легко развивает проектные 27 узлов при нормальных параметрах механизмов, решено было отправить корабль в дальний поход в дружественную страну с визитом вежливости. Сборы проходили в плановом режиме, без авралов и штурмовщины; наученное горьким опытом начальство выделило приемлемые сроки для подготовки. Грузили боезапас, продовольствие, топливные цистерны заполняли соляром, словом, все шло по заранее утвержденному графику. Даже увольняемые на берег члены экипажа возвращались вовремя и без замечаний.
Нехорошее предчувствие кольнуло командира корабля Равиля Мейнкунова: так хорошо и гладко никогда ничего не происходило: то шланги с танкера вылетали обычно, заливая палубу и море соляром, то полкоманды перепивалось на берегу и приходилось лично забирать их из комендатуры, то продукты не те, то старпома найти не могли… Словом, все как на флоте – обычная рабочая атмосфера, к которой не только все привыкли, но и считали ее даже нечто сакральным, священным, устоявшимся еще со времен Петра I.
Отход был назначен на 21.15 **.**.1*** г.
Около девяти часов вечера вышедший покурить на мостик Мейнкунов понял, что не ошибся: вахтенный офицер капитан-лейтенант Сфинксов доложил ему, что прибыл катер с командующим отрядом легких сил контр-адмиралом Котейкиным. Контр-адмирал просит его немедленно принять…
«Надо же, просит, а не приказывает!» – подумал капитан второго ранга. «Какой черт притащил этого дохляка и зачем? Все вроде ровно, замечаний нет, происшествий нет… стоп, происшествие все же есть – прибытие самого командующего!».
От внепланового визита командир не ждал ничего хорошего: по заведенной на флоте традиции корабль, назначенный в поход, посещался лицами, не имеющими к нему прямого отношения, только в особых случаях. Стало быть, подумалось Мейнкунову, случай и впрямь особый. Махнув рукой Сфинксову (зови, мол), кавторанг спрятал сигареты в карман кителя и тяжело вздохнул.
«Подожду здесь, на трапе», – решил он. «Может, все и обойдется, так ему отсюда и идти обратно ближе!».
Котейкин быстрым шагом проследовал на мостик, пожав на ходу руку командира и не удостоив его даже взглядом. Там он поставил на пол привезенный с собой чемодан, развернулся, наконец, к кавторангу, и сказал глухим официальным голосом:
– Товарищ капитан второго ранга! Приказываю вам принять на борт командующего отрядом легких сил контр-адмирала Котейкина В. Б., меня, то есть.
Последние слова были произнесены уже чуть менее официально. На стол лег пакет из крафтовой бумаги.
– Здесь письменный приказ, чтобы не было потом никаких недоразумений. Совершенно секретный, разумеется. Ну, вы тут хозяин, я гость, вмешиваться в ваши распоряжения и приказы я не имею права, да и не хочу. Найдется у вас для меня какая-никакая каюта?
Мейнкунов ошарашено кивнул. Вызвав по громкой связи вестового, он приказал ему проводить контр-адмирала в каюту и доставить туда его багаж. До выхода оставалось 5 минут.
После выхода из порта командир вскрыл пакет. Он был пуст.
Утром Котейкин зашел к Мейнкунову и упросил не докладывать в штаб о его поступке, взяв всю ответственность на себя.
* * *
За три дня до отхода.
Хрустальный шар, задрапированные темными портерами стены, свечи, голые женские руки, унизанные кольцами, вкрадчивый голос:
– Ясно вижу – потонет корабль твой, сокол ты наш морской, ясный! Вот почти доплывут (Котейкин поморщился – плавает г…о, моряки ходят! Правда, цыганке этого было знать не обязательно), и потонут! Ой, что будет, что будет!
Контр-адмирала мелко затрясло. Никогда не дававший волю чувствам, в этот раз он расслабился и реально испугался. Испугался сильно, за моряков, за корабль, за себя. К гадалке пришел он не за этим – далекий от суеверия, силился разрешить один деликатный вопрос интимного свойства, на который никак не мог найти ответа. Гадалка отбрила его прямо с порога:
– Морячок, не про баб тебе думать надо! Ой, не про них…
Дальнейшее известно. Повернувшись на каблуке левой ноги кругом, чувствуя, что сейчас, должно быть, упадет в обморок, совершенно уничтоженный Котейкин выронил на пол из слабеющей руки купюру и опрометью бросился вон.
– Беги, беги, морячок, – слышал он вдогонку, – скажи им, чтобы не ходили они!!!
Гадалка долго и нехорошо хохотала.
Что делать? Как отменить поход? Как доложить начальству? Василий Котейкин мучился и не находил решения. Пробовал было посоветоваться с флагманским артиллеристом, давним другом, но тот поднял контр-адмирала на смех и посоветовал забыть – не дай бог, просочится информация, что командующий отрядом легких сил вместо боевой подготовки занимается черт знает чем, полетят не только погоны, но и голова!
Ничего не придумав, Котейкин решился на отчаянный шаг – за несколько минут до отхода самовольно проник на борт «Годунова», надеясь, что во время долгого похода ему как-то удастся переговорить с Мейнкуновым и вместе решить, что делать. Одно останавливало его – невозможность доказать свое мнение, поскольку ссылка на неведомую гадалку явно не сработает и его сочтут сумасшедшим. Так, терзаясь, он и дошел до роковой черты…
* * *
На третьи сутки плавания, находясь в 300 милях от цели похода, крейсер подорвался на не вытраленной со времен второй мировой войне мине. И, хотя по счастливой случайности никто не погиб, разрушения были более чем серьезные, а скверная погода сильно затруднила борьбу за живучесть. Через полчаса пришлось остановить двигатели, так как корабль сильно заливало на ходу. Немедленно отправили SOS, но раньше, чем через два дня, никто к терпящему бедствия кораблю подойти не мог ввиду оторванности квадрата трагедии от морских трасс. Главный штаб ВМФ уже отправил спасательное судно «Василий Шуйский» с начальником штаба 122-й эскадры вице-адмиралом М. Сиамским на борту. Сиамский вышел в море не столько руководить спасательной операцией, сколько встретиться с глазу на глаз с Котейкиным и узнать причину его самоуправства. Котейкин сам вышел в эфир и оповестил штаб о том, что он вышел в море на «Годунове». О том, что его подвигло на это, он, разумеется, умолчал.
– Товарищ командир, на связи ПЭЖ!1 Крен приостановился, но продолжает увеличиваться. Корабль принял слишком много воды. Подвести пластырь под пробоину нет возможности – море слишком бурное.
_______________
1 Пост энергетики и живучести
Опасаюсь опрокидывания.
– Добро, – глухо отозвался Мейнкунов. – Продолжать борьбу за живучесть!
На мостик поднялся Котейкин.
– Все воюешь, Равиль Шамильевич? Корабль спасти хочешь? Людей спасай!
– Шли бы вы, товарищ контр-адмирал… – в сердцах сплюнул кавторанг. ¬– И так тошно, а тут вы еще…
Самоотверженная работа экипажа не принесла успех. Корабль продолжал принимать воду и крениться на левый борт. В конце концов Мейнкунов отдал приказ покинуть корабль и спасться, кто как может. Убедившись, что все покинули корабль, он надел спасательный жилет и приготовился занять свое место в шлюпке. Он повернул голову, последний раз взглянул на мостик, и обомлел: намертво привязанный к перилам мостика полотенцами, стоял Котейкин в полной парадной форме при кортике и улыбался. И кто его привязал?! Разбираться было поздно.
– Василий Сергеич, не дурите! – истошно закричал Мейнкунов. – Я сейчас вас освобожу!
Кто-то протянул ему нож. С трудом поднимаясь по потерявшей горизонтальность палубе, командир осторожно стал подбираться к мостику.
– Не сметь!!!! – завопил Котейкин, срывая голос. – Я приказываю! Спасайтесь и постарайтесь спасти свои жизни во имя Императора! Банзай, «Борис Годунов»!
Контр-адмирал забился в припадке кашля.
Корабль тряхнуло. Мейнкунов поскользнулся на мокрой палубе и покатился к борту. Чьи-то сильные руки подхватили его и усадили в шлюпку.
– Отваливай! – остервенело заорал он. – Дальше отходите, дальше! Не ровен час – затянет в воронку!
Шлюпки отходили, все, кто имел возможность, не сводили глаз с мостика. Котейкин стоял, не шелохнувшись, улыбка, казалось, приросла к его лицу…
Как это обычно бывает, помощь запаздывала, правда, весь экипаж был здоров, жив, а это, несомненно, главное. «Борис Годунов» начал грузно оседать, вот надо водой уже остался только мостик, казалось, еще чуть-чуть – волны скроют и его. Неожиданно погружение корабля прекратилось. Мостик с одинокой фигурой контр-адмирала являл собой жуткое и печальное зрелище – все затаили дыхание и смотрели на последний аккорд трагедии…
* * *
Сиамский смотрел в мощный бинокль и матерился про себя. Спасенных разместили на «Шуйском», а про Котейкина как-то в спешке забыли. Опустив бинокль, вице-адмирал приказал готовить катер к спуску. С ним пошли два матроса и флагманский врач. Катер, описав круг, подошел к мостику. Волны свободно перекатывались сквозь решетчатое ограждение; ноги стоящего Котейкина по колено были в воде. Перебравшись к нему, корабельный врач пощупал пульс и покачал головой: Котейкин был мертв уже часа два.
– Банзай, Котейкин! – произнес Сиамский и обнажил голову.

07.03.2019 г.