Каверна. Часть первая. Глава 5

5

Вышел на территорию больницы. Солнце укрылось густой периной облачности. Стояла морозная погода, хорошо дышалось. Лежал свежий снег. Нога скрывалась в снегу по щиколотку, и на носке обуви вырастал белый наконечник. Я направился в сосновую рощу - полтора гектара высаженного леса. Сосны, ели, туи росли так густо, что снег не попадал под них, нога ступала на мягкий настил из хвои, осыпавшейся в течение многих лет. Обилие шишек украшало этот ковер. Белки прятали в хвойном ковре орехи, вороны воровали припасы белок.   

Если не смотреть в сторону корпуса и не видеть бетонный забор, можно легко представить себя в тайге, далеко от цивилизации. Я так увлекался прогулкой порой, что только светящийся экран звонившего вдруг мобильника возвращал в город.

Прогулка по утрам была многолетней привычкой ещё с лагеря, и состояла из дыхательных упражнений и гимнастического комплекса. Комплекс упражнений был взят и адаптирован из восточной литературы и позволял тренировать суставы, связки и мышцы. Это были упражнения на гибкость и растяжку, статические, которые можно выполнять даже в камере штрафного изолятора. Регулярность и целеустремленность, с которой я занимался, позволяла на голом энтузиазме в течение десяти лет не загнуться от туберкулёза. 

После прогулки я приходил на процедуры, состоявшие из уколов и получения таблеток. В процедурный кабинет почти всегда стояла очередь, именно стояла, потому что кушетки или стулья предусмотрены не были. И больные стояли по стеночке вдоль подоконника, как грустные манекены. Лишь некий тубический аристократ сидел на вынесенном из палаты табурете.

Я, дождавшись своей очереди, заходил в процедурный кабинет.
- Здравствуй, Света!
- А, здравствуй, проходи. Напомни мне, что ты колешь?
- Канамицин, изониазид внутримышечно.
- Так, хорошо, - и она начинала готовить уколы.

Света любила свою работу и всегда внимательно подходила к каждому пациенту. Она была тем ангелом, который, как луч света в темном царстве. Рука у неё была легкая и колола безболезненно. Нагрубить, обидеть Свету было невозможно даже для больших хамов, это было бы кощунство последней степени. 

В коридоре я подошел к группе молодых монотонно беседовавших людей. Аристократ на табурете нехотя интересовался последними новостями, и лениво разглядывал контингент.

Это был его преподобие Пажаров Альберт, позднее нареченный мной Альбой, с кучей прилагательных эпитетов. Бывавший в передрягах, о которых многие не имеют и малейшего представления. Взлетавший на большие высоты к херувимам и падавший в преисподнюю к чертям. А такие нагрузки, как известно, не проходят бесследно, и вот его, в очередной раз, прибило в родную больницу. На этот раз, видимо, на капремонт.

- Заходи, я тут по соседству… в четыреста одиннадцатой палате. Вчера положили - сказал Альба, после нашего пятиминутного знакомства и зашел в процедурный кабинет.

Вдруг по коридору раздался грохот - тележка с медикаментами выехала с поста. Её катила перед собой Марина, как проводница по вагону, заглядывая в каждое купе, предлагая таблетки.

Ага, - подумал я, – сегодня её смена, попробую наладить контакт – познакомлюсь. И крутился в коридоре, пока Марина не подъехала к нашей палате.

- Четырнадцатая палата! – прозвучал её голосок. – Таблетки!

Я подошел к тележке. Марина раскрыла папку.
- Как фамилия? 
- Замохов.
- Так, Замохов, - повела пальцем по листу назначения, выдала горсть таблеток. - Это в обед, это на вечер.

Я отошел, рассматривая таблетки на ладони.

Кроме формальностей, разговор завязать не удалось. Марина очень ответственно относилась к раздаче медикаментов и как будто учила стихотворение. Бывало, протянет руку с таблетками и вдруг одернет, потом что-то проговорит про себя и снова протянет, уже уверено. Я покрутился ещё в коридоре, понаблюдал за ней и зашел в палату.

Володя тоже зашел в палату с таблетками в руках.
- Что, не завязался разговор с Мариночкой? – спросил он, загадочно улыбаясь.
- Нет. Даже не знаю, с чего начать? Какая-то она дикая, что ли? Не пойму… глаза красивые - живые угольки.
- На мордашку она тоже ничего! – заключил Володя со знанием дела.
- Ладно, дальше – больше, попытаю счастье! Ух, Дженнифер!..

Я ещё раз выглянул в коридор, перед моим взором предстала картина - Маруся (так я решил называть Марину) катит тележку, играя шикарными бедрами.

Когда первый раз увидел её лицо, меня как будто поразило молнией и заныло в душе от тоски. Ночью приснился сон: Маруся в белой тунике с распущенными волосами, колышущимися на легком ветру.

При виде Маруси я трепетал, лицо расплывалось в сладострастной улыбке, и было бы интересно поглядеть на себя со стороны. Я понимал, что это непроизвольная реакция. Но что вызывало такую реакцию?

Приводил себя в состояние полнейшего покоя, но стоило подойти к Марусе, как я впадал в оцепенение. Сильная волна вихрем поднималась к грудной клетке и начинала метаться внутри. Какая-то высокочастотная вибрация резонировала во мне.
Маруся была настолько сексуальна, что я не мог находиться возле неё равнодушно. Приходилось уходить, потому что дальше становилось невыносимо. Это непостижимое чувство, когда в человеке нравится всё: внешность, походка, голос... И насколько это очевидно, настолько же очевидно, что она не разделяет твоих чувств и просто тебя не понимает, как птица, зажатая в руках.

Но я питал надежду, что ветер переменится, и будут ещё теплые дни.

А между тем Володя познакомил меня с Николаем из города Майский. Они подружились как собутыльники и коротали скучные зимние вечера за разведенным спиртом и пивком. Спирт водился у Николая, он привозил его из дома.

Как-то раз, солнечным февральским днем, ко мне заглянул Николай.
- Что лежишь? – спросил он, украдкой озираясь. - А где Вовчик?
- Не знаю, гуляет где-то, - ответил я, не поднимаясь с постели.
- Пойдем, выпьем, - показал Николай жест алкоголиков.
- Нет, Коля, я не пью. Лечусь. Да и горло болит.
- Я тоже лечусь… чистый спирт, сам разбавлял. Пойдём, пойдём, хватит валяться, - он размахивал руками, помогая мне подняться. - По пятьдесят грамм… горло сразу пройдёт.

Мы пошли. Только Николай повёл меня не в свою палату, а на женскую половину, по ходу приговаривая:
- Мы у моей сидим, пойдём.
- У кого? - не сразу понял я.
- У моей… ну… жены, - невнятно прожевал он слова.
- Ты не говорил, что у тебя жена здесь лежит.   
- Проходи на балкон, мы там… – провёл меня через пустую женскую палату.
- А где все? – спросил я, показывая на четыре прибранные койки.
- Кто – где, разъехались, не знаю.

Мы вышли на балкон, объединявший две палаты. На нём могло легко разместиться до дюжины персон за большим столом. Эти балконы использовались больными, особенно летом, как веранды. Вид на лесопосадку придавал живописность застолью. И не пугал февраль, согретый спиртом.

Мы уселись за стол, на котором были недопитые напитки, куриные объедки. Я брезгливо посмотрел на этот натюрморт.

Николай налил разбавленный спирт в новый одноразовый стаканчик и передал мне.
- Ну, давай… Будем здоровы!
Мы беззвучно чокнулись.
Я залпом выпил спирт. Горло и внутренности обожгло.
- Хорошо разводишь, пробирает.
Николай сделал гримасу, мол - обижаешь.

Вдруг на балкон вышли две подгулявшие женщины. Одна была в розовом теплом спортивном костюме (по больничному), она сразу плюхнулась за стол. - Коля, а где ты был? – спросила с пьяной бескомпромиссностью.
- Курил. Вот, познакомься, - показал он на меня, - это Тенгиз.
- Ася, - протянула она и расплылась в затяжной, захмелевшей улыбке. – А это моя подруга Настя, - показала на молодую русую девушку, очень худую, с бешеными, как под опийным допингом, глазами.

- Давай ещё по одной, - предложил Николай.
Я отказался, и он сам, опрокинув через край, занюхал сигаретой и со словами: «Я сейчас», - куда-то ушел.

Ася и Настя начали кого-то оживлено ругать и обмениваться пьяными впечатлениями.
Неожиданно, подытожив словами: «Да пошел он!..» - Ася села мне на коленки. - Можно, я посижу у тебя? – спросила она, при этом сделала умиленную улыбку высшего удовольствия.

У неё были черные вороние глазки, смоляные волосы, как у кореянки, и зубы с золотыми фиксами. Она дышала перегаром паленой водки и пережаренной курицы. Ей было под сорок и морщинки, уже не стесняясь, занимали свои места на смуглой коже.

Ася сидела у меня на колене и продолжала беседу с Настей. Та пританцовывала под музыку мобильного телефона. Временами Ася отвлекалась на меня и ёрзала на колене, пытаясь ягодицами послать какую-то информацию.

- А почему ты к нам раньше не заходил? – спросила она с пьяной обидой. – Ты такой хороший парень.

Я почувствовал себя мебелью и подумал, что это лучше, чем что-то большее; и ещё: «Какой странный тип этот Николай. Привел меня, как он сказал, к «своей», и не успел выйти, она плюхнулась на колени к первому встречному».

Выдержав паузу, чтоб не выглядеть мальчиком, испугавшимся взрослой тети, и подождав пока не устало колено, я согнал Асю, и поблагодарил за гостеприимство.

Воспользовавшись замешательством, вызванным возвращением Николая и внезапным спором – куда поставили спирт, я удалился к себе.

В палате в вечерних сумерках сидел скучающий Володя. Я включил свет и прилег.

- Ты где был? – поинтересовался он.
- Тут, в гостях… - я рассказал про застолье.
У него загорелись глаза.
- Что пили?
- Спирт, – ответил я и откинулся на подушку.

Володя потерял интерес, видимо, спирт ему надоел. Сказал, что был у Гули в первой палате. Он недавно свел с ней знакомство и захаживал на чай. Я поощрял это культурное времяпровождение, от общения с Гулей он меньше пил и становился немного лучше.