Менестрель

Сегодня она пришла. Невысокая, но статная женщина с красивой укладкой и помадой модного в этом сезоне бургундского цвета, который она носила всегда. В серебристом платье с малюсенькой сумочкой в руках. Пришла одна. А это означало, что этот вечер она решила подарить Ру. Почему она иногда возвращалась? Он знал и не знал одновременно, но сегодня её визит пришёлся очень кстати – вечер был нежарким, луна почти полная, а у него дома – пустая постель и куча новых пластинок. Зачем люди продолжали делать пластинки, Ру не знал, но его это вполне устраивало. Нет на свете ничего лучше, чем слушать музыку, оттенённую слабым шелестом иголки патефона по виниловым дорожкам, особенно когда на дворе суббота, идти куда-то лень, и дома ты один. Нет ничего лучше этого – кроме неё, Николы, пришедшей сюда в своём серебристом платье, с локоном, беспечно покинувшим причёску и спадавшим по её белоснежному плечу.

Она села на своё обычное место и что-то выбрала из меню. Как всегда, заказ она сделала быстро – наверняка мороженое. Ру загадал: если принесут мороженое – то его любимый Нат Кинг Коул. Если салат – Боб Дилан для неё. А пока он запел песню, с которой всегда начинал программу в её присутствии – старая добрая французская песенка про велосипед. Как раз то, что нужно летом. Наклонила голову к плечу. Точно, ведь её последний мужчина был поклонником велосипедов. Ру помнил, как они приходили сюда. В его руках - неизменный шлем, который он гордо клал на свободный стул, он ел что-то белковое и обезжиренное, а она с хитрой улыбкой заказала тогда сэндвич с овощами и двойным майонезом и так аппетитно впилась в него зубами, что Ру сразу проголодался.
Велосипедист был совсем не таким, как Ру. Жилистый, миниатюрный, он носил обтягивающий костюмчик, чтобы быть ещё быстрее и стремительнее. Как звали-то его? Стив? Сол? Сэм? Ру уже и не помнил. С велосипедами он завязал, когда в юности сломал нос, упав с одного из них. Теперь этот неправильно сросшийся шнобель портил в целом правильные черты его лица. Не то чтобы Ру так уж волновался о красоте, но велосипеды он не любил. И не помнил, чтобы Ники питала к ним нежность до встречи с поджарым молодцем на «С». А тут вдруг её мир наполнился правильным педалированием, давлением в камерах, грипсами и видами масла для цепи на все погодные условия. Но самое ужасное – она тоже начала говорить «попа как орех», и Ру даже пригрозил ей бойкотом за это выражение.

- А чем оно тебе не нравится? – она улыбнулась, мило сморщив носик.
- Ну ты представь себе грецкий орех, весь в бороздках и прожилках, да ещё и жирный на вкус. Жесть и антисекс.
- Так в мышцах же прикол. Накачанную попу гладить приятнее, не?
- Как маленькая, ей-богу. Если женщина нравится, не обращаешь внимания, накачанная ли у неё попа.
- А со стороны если смотришь? – её взгляд стал томным и даже ресницы как будто удлинились. Как она это делает?
- Я обычно не на попы смотрю.
- А на что?
- А это мой маленький мужской секрет.

Но её ненадолго хватило. Всё-таки горно-велосипедные подвиги не для такой барышни, как она – и вот она уже сидит снова в их маленьком клубе-кафе, попивает кофе, который, кстати, нельзя пить велосипедистам, по мнению того гуру, и жует салат. Что ж, Боб Дилан так Боб Дилан, Ру пожал плечами и тронул струны. Это было приглашение к ней, и, по заведённому обычаю, она должна была заказать «ту самую песню» и передать с официантом записку с вложенной в неё купюрой любого достоинства. Любому другому клиенту пришлось бы заплатить пятьдесят долларов за такую возможность, но Ники – особый клиент. Сейчас на её лице была та самая отстранённая улыбка, которая когда-то заставила его сказать: «А сейчас для леди в серебристом платье я исполню свою самую нелюбимую песню в мире, и надеюсь, что она оценит моё геройство и купит мне джина».

Джин она прислала за сцену в комнатушку, где они отдыхали. Всё как обычно. Ру усмехнулся, опускаясь на стул и беря в руки стакан. Вот уже три года она приходит сюда – то одна, то с мужчиной. Даже в вечер их знакомства, как выяснилось позже, она была со своим другом, байкером по кличке Комета. Всегда выбирала ярких парней – и Комета не был исключением. Подтянутый, в красной кожаной косухе на классном, по представлению Ру, мотоцикле, с непослушными вихрами, делавшими его лицо добродушно-хулиганским. Ру подумал тогда, что ходи он с нечесаной шевелюрой, казалось бы, что он просто лентяй с большой буквы. А этому можно.

Тогда Ники приворожила его, так что Ру был в курсе всей истории с Кометой и деталей их болезненного и долгого разрыва. Никола была ироничной, любила чёрный юмор и не планировала жизнь дальше следующего отпуска. А Комета оказался на удивление старомодным пацаном с традиционными ценностями, и пределом его мечтаний было дожить с Ники до золотой свадьбы и вынянчить пяток детишек. Когда выяснилось, что насчёт детишек она пока не знает, а ходить пару раз в месяц на танцы, где, о ужас, ее трогали руками другие мужчины, своим неприкосновенным правом, Комета рассердился, топнул ногой – и сделал ей предложение прямо тут, в их баре, заранее заказав для неё It's now or never, и после последней ноты упав на одно колено и предъявив ей колечко. Тряхнув кудрями, она сказала, что подумает – и Комета тут же исчез. Потом то он, то она пытались притянуться обратно, сторговаться, договориться – всё бесполезно.

Ру вздрогнул – пора было заканчивать с воспоминаниями и продолжать вечер. Он лениво поднялся и пошёл обратно в зал. Ники тянула розовый коктейль из огромного бокала. Сегодня её ногти тоже были глубокого бургундского цвета, не очень-то сочетавшегося с платьем. И всё-таки, улыбнулся Ру себе под нос, она прекрасна, как глоток свежей воды в жару. Легко было бы слегка досадить ей, спев про «нау о невер», раз уж вспомнилось, но ведь сейчас она была одна. Вот если бы с другим, тогда можно. Он заиграл Кинга Коула.
Почему, интересно, она приводила сюда всех своих мужчин, как будто устраивала парад для Ру? Хоть он никогда не надеялся на её исключительную любовь, видеть Ники с другим всегда было досадно. Он помнил их всех: Дэна, стремительно ворвавшегося в её жизнь и столь же стремительно из неё изгнанного, Питера, обладателя ангельского личика Кевина, сальсеро Дэниела и сладкую парочку Гэри и Билли.
- Двое-то тебе зачем? – спрашивал он уже позже, ставя пластинку на проигрыватель и беря Ники в объятья, чтобы начать танец. – На зиму солишь? – она по-девчачьи прыснула.
- Да просто прибились они как-то вдвоём. Ты же знаешь, я не умею выбирать.
- Я знаю о тебе противоположное. – Она вопросительно улыбнулась, делая соблазнительный поворот. – Ты всегда выбираешь то, что хочешь.
- Мне кажется, ты меня идеализируешь.
И больше они не говорили в тот вечер, лишь танцевали, смеялись, и пили какао с корицей.

Воспоминание о Гэри и Билли вызвало усмешку, которую Ру едва удалось скрыть. Ещё пара аккордов, и I'm a shy guy закончится – и тут официантка принесла ему заветный листок бумаги, свёрнутый пополам. «Сыграй ту самую» - знакомым косым почерком значилось на ней, а в листке была пятидолларовая купюра. Ру лукаво улыбнулся залу: петь рождественские песни в середине лета было забавно, и всё же неловко – но регламент его свиданий с Ники нарушать было нельзя. Сейчас она даже не смотрела в его сторону – зато он видел её профиль, подсвеченный голубоватой лампой.
- На дворе лето – вкрадчиво объявил он – Но в Австралии, где живёт моя бабушка, как раз зима. И эту песню я адресую своей бабуле.
Посетители жиденько похихикали, и Ники тоже – он увидел, как её плечи несколько раз дрогнули, как будто от взмахов невидимых крыльев за спиной. Удалось. Насмешил.
У него никогда не было такого искромётного чувства юмора, как, например, у её бывшего Питера. С ним она встречалась не очень долго – пока длилось лето и погода была тёплой, они катались на лошадях, которых Питер держал в количестве аж трёх особей, и у неё был подходящий шанс опробовать на себе ковбойский стиль, который ей совершенно не шёл, потому что женские седла и амазонки давно отменили, а мальчишеского в ней не было ничего – а Ники, несмотря на привычку иронизировать над всем на свете, грубой не была. «Я всегда одевал бы её вот в такие струящиеся платья - думал про себя Ру. – Или в мягкие пушистые свитера и длинные юбки, похожие на коврики». Потом хмыкнул: «Или не давал бы ходить в одежде совсем. Ну разве что в пижаме».
Затем лето кончилось, и тяга Ники к лошадям и походам начала заметно иссякать, но Питер долго не мог понять, что его любимая совсем иначе относится к необходимости кататься под дождём и первым снегом, и не заметил, как количество их встреч уменьшилось до нуля. Ру злорадно представлял себе его недоумевающее лицо и то, как Питер одиноко чистит лошадь, а потом в одиночестве скачет на ней во всю прыть, в морозец, и злая снежная крупа летит ему в лицо, а они с Ники сидят дома, слушают Бинга Кросби, обнявшись на полу.
- Ну неужели он совсем ничем не занимается, кроме лошадей? – спрашивал Ру.
- Занимается – она вздохнула. – Свинями и курями. Вот ты можешь себе представить меня - в курятнике?
- Что ты вообще в нём нашла? - спросил Ру, когда они отсмеялись.
- Он постоянно меня смешил.
- И это повод начать встречаться с мужчиной?
- Если хочешь встречаться, то повод не нужен, Дольфо. – промурлыкала она, и он обнял её крепче.

Отсмеявшись, она откинулась на спинку стула, вслушиваясь в знакомые слова и – не показалось ли? – даже шевеля губами. Это было необычно – Ники всегда просто слушала, не давая ему догадаться, понравилось ей или нет, оставляя его в вечных сомнениях и порою подталкивая к неожиданному выбору песен. Когда она как-то раз пришла сразу с двоими друзьями, Ру вспомнил весь репертуар Лу Рида и до сих пор сам не понимал, как это получилось. Уж больно комично выглядела эта троица: Гэри – огромный мужчина, под два метра ростом, с горой мышц, чёрным бобриком и суровым взглядом, Билл – худощавый бледный блондин с огромной татуировкой молнии на предплечье, и Ники – задумчивая девушка, слушавшая их препирания под бокал мохито. Долгое время эта троица везде была вместе, и даже садились они как будто по схеме: сначала Гэри, громовым голосом подзывавший официанта или рассказывавший про очередной «смешной случай» на работе (работал он водителем «Скорой помощи», и половина его историй могли бы надолго лишить аппетита), затем Билл с неизменной кислой миной, а с краю – Ники – переливающаяся колибри, готовая в любой момент упорхнуть с наскучившей ей ветки.
Как и почему она рассорилась с ними обоими, Ру не знал, а вопрос об этом всегда вызывал у Ники приступ истерического хохота, лишавший её дара речи.
- Скажи хоть, где ты вообще их нашла?
- Билл – брат моей коллеги. Был у неё на дне рождения. А Гэри – его приятель.
- Ну ты хотя бы не разрушила их мужскую дружбу? – она серьёзно посмотрела на Ру.
- Дольфо, признайся честно. Ты хочешь узнать, спала я с ними или нет?
- Да.
- Ты понимаешь, насколько неприличен этот вопрос?
- Да.
- И что я могу обидеться, в конце концов? И не захотеть больше с тобой разговаривать до конца своих дней?
Он замешкался.
- Неужели это настолько ценная информация, что ты готов рискнуть?
Пауза. Затем Ру покачал головой. Она погладила его по руке.
- Вот и договорились.
И тогда он поцеловал её. Она была чистой и живой, как горная река, и неважны были все эти Гэри, Биллы и Питеры, когда она оказывалась в его руках.
- А Кевин? – как-то раз спросила она его, и оба засмеялись.
- К Кевину я никогда по-настоящему не ревновал.
- Почему?
- Слишком детское у него личико.
- А ты знаешь, что он чемпион округа по стрельбе из лука? И что мы расстались, когда выяснилось, что каждый выходной он отправляется в лес охотиться и стрелять в несчастных зверюшек?
- Теперь да. Но это не делает его лицо более взрослым.

Вторая записка от Николы. И вторая купюра в пять долларов. «Спой про трансформер» - написала она. Очередная шутка серебристой колибри - у Лу Рида не было песни про трансформер, она явно имела в виду либо Perfect Day, либо I'm so free. Ру хотелось угадать, но решать надо было быстро, и тогда он спел про идеальный день - это было как-то романтичнее, а у них ведь практически свидание, хотя он даже не надел галстук, а она не соизволила предупредить, что будет сегодня - и зачем? Она знает, где его найти, и знает, что ему не спрятаться, но при этом первые два часа проходят без необходимости вести нелепые разговоры о погоде и о том, как давно они не виделись, он может просто петь ей то, что думает, а она - слушать и иногда кивать, или морщить носик, или смеяться.

Вечер подходил к концу, а Ники ещё не ушла. После окончания программы она, как всегда, медленно пойдёт вдоль набережной и даст ему догнать себя и взять за руку. Они будут гулять молча, а потом, не сговариваясь, пойдут к нему: слушать пластинки, танцевать, пить кофе из джезвы и смотреть на небо с его маленького уютного балкона. А потом он спросит:
- Ники, почему я?
- Что – ты? – она улыбнётся.
- Почему ты возвращаешься ко мне каждый раз, но никогда не остаёшься навсегда?
- Мне нравится твой нос. – И она чмокнет самый кончик его большого сломанного когда-то носа. – Он такой большой и странный – издалека видать.
Потом поцелует его быстро и горячо в лоб, висок и подбородок, и так же задумчиво продолжит:
- А насчёт навсегда…Что за слово такое «навсегда»? Разве тебе мало того, что я просто прихожу?
И тогда уже он поцелует её и снова вдохнёт пьянящий жасминовый аромат её волос и кожи.
Ну а пока пусть она сидит там, в углу, небесно красивая и нежная, полная любви и свободы, делая вид, что пришла сюда лишь выпить пару коктейлей и упорно не глядя в его сторону, а он споёт специально для неё свою самую нелюбимую на свете песню.