Записная книжка 5

                Записная книжка № 5
              (1.11.2000 г. – 10.04.2001 г.)



    Бредет человек в холоде, в ночи, отчаянно бесприютен. И вдруг – теплый угол, печка гудит. У меня сейчас теплый угол. Приходите ко мне. Приходите, пока можно согреться! Ведь неизвестно: надолго ли это.

    Каждому теплому углу, который нас приютил, мы оставим и свое тепло.

    Сейчас Твардовский, как поэт, ценится не очень. А ведь когда-то в школе проходили. Но Твардовский – величина. А вот Александров Прокофьевых, Егоров Исаевых и прочих из этого ряда время безжалостно растворило.

    На свалку в первую очередь выбрасывают то, что еще вчера было «актуальным», «передовым».

    То-то бы удивились литературные генералы 70-х, если б узнали, что все их тяжеловесные опусы камнем пойдут на дно, а засверкают тексты, которых они не хотели замечать.

    Он сморкался с такой силой, что в ушах раздавался писк.

    Литературное окружение может быть «интересным», «значительным», если в центре находится тот, кто по-настоящему одарен. А когда он умирает – окружение уже ничего не значит. Кто такие Лен, Вадя Тихонов, Муравьев после ухода Вен. Ерофеева? Никто.

    Плодовитая вторичность.

    Железный обруч бездарности.

    Когда женщина хочет – нельзя отказывать. А уж если отказал – не ставь в заслугу собственную дурь.

    Ее ребятишки хорошо учились, а, выучившись, дали стрекача из Асинска. Издалека они писали ей теплые письма.

    Взять передачу «Моя семья»… Нет, лучше не брать.

    Мне неловко за тебя, школа. Хорошо, что хоть знания в твоих стенах получил крепкие. А в остальном… Даже за руки ты до сих пор предлагаешь взяться не для того, чтобы не пропасть поодиночке, а для того, чтобы закружиться в ликующем коллективном хороводе.

    Странное дело: мои знакомые литераторы гораздо умней того, что они пишут. Как будто их умышленно заставляют сочинять для умственно неполноценных!

    Был на юбилее школы и ушел разозленный и раздосадованный. Три часа в зале. И все три часа – непрерывный поток слащавости.

    Школа почти не оставила светлых воспоминаний. Нас все время пытались втиснуть в рамки, подогнать под стандарт. Какие мерзавцы выдумывают эти стандарты?

    Кроме суммы знаний, которые требовались для поступления в университет, школа не дала ничего. Упущенное время – для развития, для расширения кругозора наверстывал уже в студенчестве.

    А. Генис: «Отдавая комическому персонажу сокровенные мысли, Чехов не компрометирует их, а проверяет на прочность». А если комический персонаж сам автор? Кому, как не ему, и заняться проверкой.

    Повесть не пишется – складывается.

    Пришедший в голову сюжет – это еще не повод, чтобы хвататься за карандаш и бумагу.

    Правильнее будет не рассказывать, а делиться. Рассказать можно первому встречному и не главное, а вот поделиться только с самым близким, с тем, кому доверяют сокровенное. У меня не может быть много сюжетов.

    Водяного в городских трубах можно назвать: Водоканалья. Как-то так.

    Когда с удочкой подходишь к незнакомому озеру или речке, волнения не избежать: какая рыба здесь водится, и клюет ли она? На первом забросе ощущение, как на пороге маленького открытия.

    Своих надо любить с такой силой, чтоб чужие держались как можно дальше.

    Надежды, надежды, а на деле – никому не известен, никем не признан.

    Чистота и порядок устраивают не всех. Кто-то старается после ремонта скорее разрисовать и загадить свежевыбеленные подъезды, чтобы вернуть привычную атмосферу.

    Непонятно: зачем женщины борются за равноправие? Посмотришь по конторам – одни бабы. Они что – слесарями и фрезеровщиками хотят работать?

    Водка не снимает проблемы. Она снижает их калибр. Выпил, и любые проблемы – такая мелюзга, что и говорить не о чем.

    Хоть бы одно светлое пятно в этом темном дне… И вот, наконец, дождался: светает.

    Иди, голубушка, замуж за богатого, и будет тебе счастье. Если повезет.

    В стае надежней. Одинокий волк погибает первым.

    Не пойму, для чего судьба продолжает тащить меня сквозь разные передряги? Ведь не для того, чтоб к известности привести. Может – от скуки?

    Надо, по возможности, ничего не забывать.

    До чего легкий человек! Он, не мучаясь, прощает себе подлости, которые сделал.

    Как он обкладывает себя матерной бранью! Не себя? А кого же тогда?

    Что чувствует негодяй, когда совершит негодяйство? Радость? Удовлетворение? Гордость?

    Из триады Солженицына: не верь, не бойся, не проси – для меня существенно последнее.

    Это хорошо, что отвергли повесть. Можно еще поработать над текстом – от него не убудет.

    Меня кинули в этом гребаном альманахе уже второй раз. Но в самом ли деле я много потерял? Его все равно никто не читает – нет у него хорошей репутации.

    Последнее дело роптать на судьбу.

    Я поставил себе целью стать крепким литератором, проживая в глубинке. А вот добился ли своего, хотя бы отчасти? Ответить не могу.

    Талант иногда, как будто, посверкивает. Но даже если я обманываюсь, все равно я редкий счастливчик.

    До чего же я умный, до чего же я тонкий. Прямо красавчик! На бумаге ни лысины, ни живота не заметно. А если глупости проскакивают – ну как без них.

    Неудивительно, что в литературной среде полно негодяев. Там выживают не сильнейшие, а наиболее приспособленные.

    Человек стареет не быстро, а по чуть-чуть. Как бы, спускаясь по ступенькам. И ступеньки очень низкие. Спустишься на одну – и незаметно. Год проходит, оглянешься: целый пролет за спиной оставил.

    Мы опять промахнулись.

    Он был отзывчив, его грела чужая неудача.

    Не лишайте нас энтузиазма!

    В Асинске почти любое творческое мероприятие заражено пошлостью. Но здесь этого никто замечать не хочет, и все проходит гладко.

    Мечтать, чтобы подняли и понесли на руках? Вот этого подольше не надо! На руках носят перед тем, как упрятать в землю.

    Отличительная черта: меня редко выгоняли с работы. За исключением одного случая, уходил сам.

    А ведь бывает, когда, выправляя текст, испытываешь к нему глубокое и сильное отвращение.

    - Как жить – не знаю. Раз за разом возят физиономией об стол, а привычки к этому никак не вырабатывается!

    Самиздат держался на людях талантливых. Талантливых писателях и талантливых читателях. Только вот в Кузбассе держаться ему было не на ком.

    Девушка до того пустая – одна оболочка, туго натянутая вокруг ****ы.

    - Всадили в него обойму, и в башке дырку сделали – теперь хоть на гвоздик вешай.

    Если бы в Асинске не существовало болтуна и бабника Федоринова – его надо было бы придумать.

    Впереди – старый Новый год со всеми вытекающими последствиями.

    В природе – по возможности – ничего не надо трогать. Я бы даже поднятый на-гора уголь засовывал обратно в шахту.

    Помню разных стариков, которых встречал, будучи юнцом. Мне было не интересно то, что они пережили, и спрашивать об этом не хотелось. Когда состаримся, у молодых будет к нам такое же отношение. Старикам лишь остается разговаривать друг с другом.

    Творчеством тоже можно заниматься из-под палки, но каков окажется результат?

    Мне не надо искать персонажи – они вокруг. Но мне надо придумывать обстоятельства, в которых эти персонажи действуют.

    Жизни не хватит, чтобы раздражаться на подлецов; надо заслоняться от них хорошими людьми.

    Теперь важный вопрос: стоило ли перегораживать речушку Алчедат, устраивать большую запруду? Конечно, если с точки зрения карасей, то тут вопроса нет.

    Часть земли в Асинске и вокруг можно затопить хотя бы потому, что у нас ее много. Ту же Яю, к примеру, перегородить у профилактория «Зайчонок» и пустить через город. Чтоб мы по улице Ленина на лодочках охотно катались, заворачивали в универмаг или в магазин «Кузбасс» и подплывали прямо к прилавку. Опять же вопрос с наведением порядка сам собой бы решился: плавающий мусор уносило б течением, а что легло на дно – того не видно.

    Только у нас хозяин обосновывает свое право быть хозяином тем, что свинячит на месте своей работы. В некоторых дальних краях хозяева, наоборот, стараются этого не делать.

    Варварское отношение к природе свидетельствует о том, что в системе воспитания не все ладно.

    Ну и что? Из того, что вы сейчас сказали, какой я должен сделать вывод?

    Вневедомственная охрана силами своих бойцов сделала попытку обворовать охраняемый водозабор. Попытка оказалась безуспешной.

    Прошу заметить: новое тысячелетие началось с понедельника.

    Чего кричать: «Я люблю Асинск!», если Асинск у нас в крови. Разве можно кричать: «Я люблю свою кровь!», если она в братьях и сестрах, в детях наших.

    Я выпил непропорционально мало своему разочарованию.

    Какой бы магнит придумать, чтобы он оттягивал от меня неудачи?

    Литераторы, живущие стаей, охотно поедают литераторов-одиночек.

    Если неудачи закаляют, то моей закалке можно позавидовать.

    Не люблю летчиков – за верхоглядство.

    Если женщина упорствует: а) лучше ей уступить, б) никогда с ней не связываться.

    - Мы с ним почти однояйцовые близнецы. Только яйцо у него больше, чем у меня.

    Из продуктов у меня в запасе только соль.

    И у меня тоже волосы цвета соли с перцем, но с каждым месяцем соли больше, а перца меньше.

    Грустный юмор одинокого мужика: при****ниться.

    Надо вести себя аккуратно на том месте, на котором находишься.

    День уменьшится еще на час и одну минуту, а увеличится ли он потом – неизвестно. (20.11.2000 г.)

    Тринадцать лет проживая здесь после возвращения, я стараюсь подавить чувство тревоги. Угроза исходит не от кого-то конкретно, хотя молодежь здесь любит побаловаться ножиком – нет, она наплывает от серых панельных стен угрюмых пятиэтажек, таится в шлаке, которым засыпана земля вокруг центральной котельной, сочится из мертвых слов со страниц газеты «Вперед, к свершениям!».

    Я стараюсь реже пить. Водка наполняет беззаботностью, но похмелье опустошает. И тогда в тебя со свистом влетают кошмары повседневной реальности. Когда в местных теленовостях показывают лицо председателя депутатского корпуса П. – у меня нет никаких иллюзий.

    Искусство жить в мире заключается в том, чтобы не нападать на других. Даже на очень тебе неприятных.

    От опадающих листьев мы отличаемся только цветом и величиной.

    С какой бы из женщин ты ни пытался создать пару – в итоге неизбежно получаются два одиноких зверя в общей норе. Но оставаться одному еще хуже.

    Счет можно предъявлять только себе. На вопрос: «Кто виноват?» - я уже давно ответил. Но суть вины по-прежнему темна.

    Они меня не просто из газеты вытолкнули, они меня вытолкнули прямо в писатели.

    Сегодняшняя банальность – это вчерашняя оригинальность. Нетрудно предположить, что будет завтра с твоими суждениями, но ты ведь и не рассчитывал на вечность.

    Как и всякий, кто ударяется в сочинительство, я полон амбиций. Как и у всякого неудачника, у меня раздутое самолюбие. Надо чаще прокалывать его иголкой.

    Действительностью нельзя обнадеживаться, тогда и разочарований не будет. Надо обустраивать маленькую родину в себе и немножко вокруг, на занимаемой территории. Но без хамства. Не перетаскивая по ночам изгородь с целью попирания соседских маленьких родин.

    Асинск немножко жестковат. Не пластилиновый. А то бы я, смяв эти дома, вылепил другие.

    Легко сказать: верю! Но как поверить, если не можешь избавиться от сомнений.

    И надо, в конце концов, разобраться, что стало с прежними богами – Даждьбогом, Стрибогом, Мокошей и прочими. Где они обосновались после изгнания? Есть ли у них свой Дом престарелых или другое богоугодное заведение? Отвергнутый бог – все равно бог, и этого не отнимешь.

    Беда в том, что с землей, на которой стоит Асинск, никто не обращался по-человечески. Даже стихотворцы, какие здесь были, начинали любить ее, крепко выпив, и помочившись на нее.   

    Из сибирской природы не торчат острые углы. Сибирский ландшафт не приемлет геометрических форм. Мягкие приглушенные тона, волнистые линии требуют также волнистых линий в архитектуре.

    Стиль в архитектуре начинается с излишеств – с башенок, балкончиков, колонн и т.п.

    Анатолию Северьянычу наплевать на чужие мнения. Он сам знает все и был всегда. Когда Создатель, смахивая пот и отдуваясь, лепил землю, Анатолий Северьяныч месил для него глину.

    Для жилья русскому духу, русскому характеру всецело подходит изба. Или хоромы – для тех, кто побогаче. Подклет, горница, светлица – все продумано. За основу современных русских домов и надо брать то, что выдержало проверку многими столетиями.

    «Хрущебы» строили из экономии. Но нет ничего расточительнее уродства.

    Типовая инструкция по переименованию улиц.

    Если я и хочу переделать Асинск, то лишь для того, чтобы приспособить для не сумрачного проживания жизни.

    Собирайтесь, скорее собирайтесь – я всех зову на Алчедат.

    Эх, черт!

    Как стремительно вырождается племя идеалистов.

    При стремительном уменьшении числа патриотов либералы разводятся в угрожающем количестве.

    Если покойник по-прежнему живее всех живых, он должен отбрасывать потусторонний свет на тех, кто обосновался на улице его имени. «И каждую полночь в двенадцать часов из гроба встает барабанщик». У меня несколько знакомых обитает на этой улице. Выглядят они, упыри, ничего.

    Слово сказано, фантазия заработала и – закипело, понеслось.

    Вытравливать морализаторство, ломать железобетонное.

    Я никого не осуждаю.

    Рукой безнадежно махнула, повернулась и пошла.

    В тексте не должно быть много дураков, самое большее – один, и не беда, если это будет автор.

    Ее душа, вот уж точно, состояла из тридцати зеркал. И все отражались друг в друге. И что там настоящее, а что мнимое отличить было совершенно невозможно.

    Временами П. даже прекрасен в своем невежестве. Его стихи уникальное явление. Они, как бы, написаны задолго до возникновения разума на земле. Не пытаться совершенствоваться в том, чему посвятил всю сознательную жизнь? Ну? Как это можно понять?

    На кузбасской земле состоялась эпическая битва. В большой и лакомый кусок собственности вцепились чиновники с одной стороны и бизнесмены, братья Живило, с другой. Победили чиновники.

    Мне 45, а я по-прежнему легко попадаюсь на ложь, если она хоть чуть-чуть правдоподобна.

    - Слава Создателю! В купленном на зиму угле породы мало! 

    У нас героические подвиги, как правило, совершаются после чьего-то разгильдяйства.

    Столица не столько командует, сколько гипнотизирует, мы перед ней в струнку вытягиваемся. И смотрим зачарованно, как кролики на удава.

    Классификация графоманов: от простейше организованных до сложно организованных.

    Культура не бывает утяжеленной, перенасыщенной. Балласт, который лепится к ней, время обязательно смоет.

    Не замечаемый идиотизм.

    Любые призывы сейчас не находят отклика. Впрочем, в виде исключения, есть один: «Наливай!».

    Богема отлично производит только одно – звон!

    У девушек, у которых длинные ноги, часто обнаруживается недостаток: там, где должны быть мозги, все еще находятся коленные чашечки.

    В. Куллэ:
    …В эссе (Бродского) практически нет костылей цитат, почти невозможно встретить отсылок к чужим мыслям и чужому опыту – встреченные же продуманы наново и безапелляционно присвоены автором. Мысль Бродского достаточно уникальна уже тем, что он всякий раз начинает ее как бы с нуля и заново…
    …Общая для Цветаевой и Бродского одержимость навязчивым стремлением всякую мысль додумать до – и после конца, до тех пределов, за которые, кажется, мысль человеческая не заглядывала, куда, отшатнувшись, заглядывать и не должно…

    При его огромной озабоченности можно было даже проследить, как режутся на лбу новые морщины.

    Важность чиновника определяется тем, насколько сильно он способен мешать делу.

    Движение пассажирского транспорта не вызывало у асинцев никаких нареканий, пока регулировать это движение не взялись чиновники городской администрации.

    Это замечательно: путешествовать с неясной целью. С ясной целью лучше не путешествовать.

    Доказывать необходимо в математике. В тексте доказывать, разжевывать – не дай бог.

    - А ведь он извращенец: хочет добиться славы, чтобы потом бегать от нее.

    - Мы все сильно не помолодели, поэтому не стоит обращать на это внимание.

    Надо быть той птицей, что сама себе приносит счастье.

    - Из цветов возьмем, к примеру, огоньки. Что сказать про огоньки? Мы часто стушевываемся перед бесцветностью жизни, а они – нет.

    Способности даются не навсегда, и раз уж привалило такое счастье – грех попусту убивать время.

    Норма – это правильность; а отличие, индивидуальность – это ошибка.

    Марк Аврелий: «Самый постыдный вид жалости – есть жалость к самому себе».

    Директор лжи.

    Школа не готовила к жизни, к тому негативному, с чем столкнуться пришлось за ее порогом. Никто из учителей нам ни разу не сказал: «Ребята, через полгода вы получите аттестат и, допустим, придете на завод. Там, не исключено, окажетесь в бригаде, в которой пьют. Пьют во время работы и пьют после нее. Как вы поведете себя в этом случае?». Поэтому никто из нас об этом не думал, не готовился заранее противиться этому. А многие именно в такую ситуацию и попадали.

    Учить и воспитывать – разные вещи. Воспитывает улица. А школа не воспитывает. Вот загадка: почему учителей автоматически называют педагогами?

    Был на юбилее школы (70 лет). Слащавость, напыщенность, самолюбование – что и тридцать лет назад. Черт, обитающий в ее стенах, веселился: директрису наградил губернаторской медалью, вытаскивал на сцену седых выпускников, которые стандартно благодарили, и всех учителей завалил грамотами. Как все это тягостно. 

    В каждом моем тексте должно быть немного сказки: и чудеса, и леший бродит.

    Краткость хороша не в любом случае. Иногда в тексте должен быть избыток, этакая чрезмерность, шаг в полтора шага.

    В прозе, как и в жизни, опираться надо на себя самого, на свой костяной каркас.

    Галина Щербакова:
    …Учителя у нас хорошие, но малокультурные. Это такое горе, а где взять других? (О московских учителях).
    …Я люблю своих подруг-учителей. Они питаются пшенной кашей, она же у них в голове.

    Когда культурный уровень пишущего об учителях в городской газете не превышает культурного уровня самих учителей – тогда с учительской культурой все обстоит нормально.

    Как хотите, но в газете про асинцев пишут не в масштабе: один к одному.

    Первая ласточка весны не делает, однако и борозды не портит.

    Писать хорошо, правильным слогом – это значит писать никак, писать бездарно. Писать надо плохо или очень плохо. Как Гоголь, к примеру, который получал за свои повести подзатыльники от критики.

    Если мера таланта соответствует мере несчастья, то как же несчастлив был Гоголь!

    В газете «Вперед, к свершениям!» пишут о людях. Они всегда чудовищно положительны.

    Мы настолько изобретательны, что сами себя отравим без посторонней помощи! (По поводу аварии на Березовской ЦОФ).

    Из протокола №2:
    …Пункт 6. Чичеланову держать ухо востро.

    Он был не тот, за кого себя выдавал; а я был не тот, за кого меня принимали.

    Несмотря на заверения, что обстановка под контролем, микрофлора на очистных сооружениях принялась дохнуть.

    Давай поищем разнообразие, и жить будет не скучно.

    Старость приходит изнутри.

    Выпадение из повседневности иногда остро чувствуется.

    Мне нужна женщина еще и как средство от одиночества.

    Я не люблю себя, когда я раздражен – предметы вокруг предстают в уродливом виде.

    «Что в вымени тебе моем?»

    Русский язык для старшего лейтенанта. Русский язык для полковника. Чем выше, тем невнятнее.

    И опять начались во мне воспалительные процессы.

    Можно только порадоваться, что городской штаб гражданской обороны глубоко вникает в нужды предприятий.

    Вас. Розанов:
    …Хочу ли я, чтобы очень распространилось мое учение? Нет. Вышло бы большое волнение, а я так люблю покой… и закат вечера, и тихий вечерний звон.
    …И мы прожили тихо, день за днем, многие годы. И это была лучшая часть моей жизни.
    …Моя душа сплетена из грязи, нежности и грусти.
    …Вот и я кончаю тем, что все русское начинаю ненавидеть. Как это печально, как страшно. Печально особенно на конце жизни.
    …Эти заспанные лица, неметеные комнаты, не мощеные улицы… Противно, противно.

    Чего тоска временами наваливается? Розанов вон давно сказал: «Ну, не на всех хватает счастья…».

    Моя первая жена-умница написала мне: «Все, что было – было не зря. Попроси у прошлого прощенья и иди вперед». Попросил. Полегчало.

    - Как хотите, но должно быть в таком человеке что-то особенное.

    Раньше – ломал и начинал строить, сейчас – ломаю, а строить не из чего.

    За наше неумение жить расплачиваются дети.

    Если к двадцати не обжечь крылышки – к тридцати они сами завянут.

    Мы, как в магазине самообслуживания, выбираем себе жизнь. И оплачиваем ее.

    Простого от недоразвитого сложно отличить уже на расстоянии в два с половиной метра.

    Мне грех жаловаться – парочка читателей у меня есть.

    Довлатов верно подметил: писателями не становятся, в писатели выталкивает Судьба.

    Одна хорошая книга заменяет двести тридцать шесть удачных бросков через бедро.

    Только сложные люди по-настоящему интересны.

    Я восхищаюсь своими неудачами!

    Как я себя чувствую? Когда как.

    В Асинске взгляд на решение проблем не сложен: выяснить, кто виноват, и набить ему морду.

    Вот загадка: человек, скажем – Вася Р. – не идиот, но не выказывает никакого желания развиваться. Ему что, так жить интереснее? Или легче?

    Недовольный и неблагодарный чаще всего одинок. С ним тягостно и скучно.

    Восхищение жизнью не должно исчезать никогда.

    Сергей Иванович Ядыкин: «Мне надо, чтобы столб стоял и электричество бегало».

    Честный литератор – эгоист. Он пишет о том, что близко ему, и знать не желает ничего другого.

    Требование котят: «Не надо нас топить!».

    «Крутое время!» - сказали яйца, когда их сварили.

    Интересно, это только у меня или у других также: чем короче день, тем длиннее сон. А сколько ж спят тогда на севере в полярную ночь?

    Оригинальность заключается в природе вещей. Оригинальным может быть только естественное.

    Не забывать удивляться, радоваться и быть благодарным судьбе и родителям за подаренную жизнь. Если, проснувшись утром, ты не сказал: «Здравствуй, новый день!», а, ложась спать: «Спасибо тебе, день, за то, что ты был», - значит, день прошел зря.

    Счастливчики, мы часто чем-нибудь недовольны. И всегда хотим больше того, что имеем.

    А ведь когда-нибудь жесткую и неповоротливую структуру управления, что выстроил Тулеев, тоже придется разрушать.

    Я, как голландский сыр со слезою, в письме, написанном от имени руководителя водоканала, попытался разжалобить Тулеева.

    У писателей в советское время была страсть припадать к задам ответственных работников. Некоторые ответственные работники, стесняясь, прятали свои зады подальше, но писатели – такой народ отчаянный! – обязательно найдут и вылижут их. А вот писатель Журавлев, когда выпьет, сроду ничьих задов не вылизывал. Никогда! Тому есть масса свидетелей. Как выпьет – так ни за что! Он ими занюхивал.

    Писатель Журавлев с солдатской прямотой хотел назвать свой роман «Помойка на Томи», но подпольные демократы в обкоме на него тут же зашикали: мол, ты нас с головой выдашь! И писатель Журавлев внял. Роман вышел под названием «Звезда над Запсибом».

    В прежние времена писатели запросто заходили в обком и в органы – потолковать о жизни.

    Бывший городской партийный дом в форме граненого стакана. Ныне тут вершат правосудие.

    С утра – пьем. Перед обедом – пьем. В обед – пьем. После обеда – пьем. Хватит издеваться над кофейником!

    Демократы в обкоме для маскировки вынуждены были косить под идиотов. Одного такого кемеровского демократа описал в романе «Скажи: изюм» Василий Аксенов.

    Из окон обкома распахивалась удивительная жизнь. Писатели вдохновенно описывали эту жизнь. И народ с жадностью читал и благодарил писателей.

    Тогда партию всякий обидеть мог. А писатели ее защищали.

    Отчего у молодых так популярен культ силы? Или это естественная реакция на слабое государство?

    По отношению к главному – к мыслям, которые я хочу донести, сюжет вторичен. Но все-таки сюжет, как лошадь, которая обязательно вывезет.

    На меня еще западают женщины, которым за пятьдесят и за шестьдесят. Те, которым за тридцать, на меня уже не западают.

    Где-то услышал, не помню: многие смерти случаются от того, что люди устают жить.

    Иные норовят ранить душу, отыскав в ней незащищенное место.

    Отец до самой смерти носил смешные штаны под названием «галифе», и мне было непонятно, зачем он это делает. Теперь я точно также западаю на джинсы и не исключено, что и к семидесяти буду щеголять в потертых синих штанах, вызывая насмешки окружающих.

    Совпадение сюжета и смысловой нагрузки должно быть абсолютное. В автобусах продают автобусные билеты, а не билеты на самолет.

    Все коллеги разбежались по объектам, и двадцать пять минут в кабинете летают ангелы.

    Слабый литератор всегда в текстах кого-нибудь «побеждает».

    Степа П.: «И задумался я в автобусе. И не то, чтобы поэтические строчки нахлынули, а не дотрезвел слегка. Ну и проехал лишних четыре километра. Возвращался пешком, аж борода замерзла».

    - Ну, допустим, будет у меня женщина. А что с ней делать? Я, понятно, не про это самое… Ведь с ней же надо как-то сосуществовать под одной крышей.

    Откуда известно, что Бог обязательно в небе или в храме? А, может, он ни там и ни там? Может, он плавает в воде вместе с карасями? Рыбачишь на Алчедате – помолись ему.

    Слепило солнце, дороги раскисли, с крыш слетала и шлепалась на землю капель, и Бог смотрел сверху и хлопал в ладоши.

    Мы живем неправильной жизнью. Вся она вкривь и вкось. Но, нет-нет, да кого-нибудь жизнь одарит – способностями какими-нибудь одарит.

    В любом хорошем тексте личность пишущего всегда видна.

    Я задыхаюсь в многословии Достоевского.

    Гуманность должна иметь пределы. Холостой выстрел может быть кошмарней боевого: вспомнить только семнадцатый год. Ради бога, не стреляйте холостыми – детей пожалейте.

    Изумление перед могучим потоком бессознательной жизни.

    На день рождения подарили кружку. На боку надпись: «Сергей». Напротив – расшифровка: «Высокочтимый. Добросовестен, очень обязателен; редко, когда не выполняет своего обещания. Покладист и сговорчив, но скрытен». Все точно, все про меня.

    Смогу ли я жить с женщиной, которая не захочет от меня детей?

    В честь Дня города по указу мэрии над Асинском были развешаны новые звезды. Самая крупная получила имя «Губернаторская». Но не все захотели занять место согласно плану. Поэтому у звезды, сиявшей над 5-м отделением милиции, два луча были заломлены за спину.

    Публицистика Гениса идет впереди того, о чем я думаю.

    Я люблю ночь. Она сродни опьянению – размывает контуры реальности, делает неуверенными шаги и отодвигает одиночество. Пить ночью – чрезмерность. Это все равно, что добавлять перец в горчицу.

    Улица с неразличимой под ногами дорогой. Я плыву по дну беззвездной ночи.

    Тополь выпирает в Млечный Путь. Город окружил себя Вселенной. В ночи приближается то, что называется космосом.

    Передача «Моя семья» - одна из самых неприятных передач на телевидении. Но мне полезно иногда ее смотреть, чтобы помнить, как выглядит мурло обывателя.

    Вот интересно: наступят ли когда-нибудь такие времена, когда из школы исчезнут ханжество и показуха? 

    Надо говорить не о любви к Родине, а о запрете гадить вокруг себя.

    Они рубят сук, на которых сидят.

    - Цепи!
    - Закованы!
    - Раскуйте нас!
    - Кем из нас?
    - Сережей.

    А какого ж я рожна не читаю Щедрина?

    Прибежали в избу дети.
    - Хрен, - кричат, - чего нам светит!

    Старый кляузник. Смотришь на такого со смесью брезгливости и жалости.

    Подхалим – это особенный тип, неестественный тип. Что-то вроде гомосексуальной разновидности.

    Опять же о «Моей семье». Огромное число желающих покопаться в чьем-то грязном белье – с одной стороны, и не малое число желающих выставить белье наружу – с другой. Традиция комсомольских и партийных собраний о моральном облике отдельных граждан живет и побеждает.

    Я живу в городе, которого нет на карте.

    Оглядываясь на уходящее тысячелетие, я могу сказать ему: спасибо!

    Это невежество – самодостаточно, а культура требует подпитки.

    Люди поблизости не всегда нужны, иногда они просто невыносимы.

    Сам ты можешь быть старым, дряблым и сутулым. Но мысль должна оставаться молодой, бодрой и прямой.
   
    На каком языке они разговаривают? Как они понимают друг друга? Чему смеются?

    Отличайся! Изо всех сил отличайся от них! 

    Оглянись: если Бог стоит за твоей спиной – значит, не все потеряно.

    Автор пишет одно – читатель вычитывает другое.

    Интересно бы знать – что хотел сказать неизвестный мне автор своей загадочной фразой: «Хлеб – наше богатство»?

    У Н. вера в Бога стала профессией.

    Мыслящие и мятущиеся не более ли угодны Богу, чем покорное послушное стадо?

    На каждого Юрова всегда найдется свой Куропатов, но и на Куропатова, не исключено, тоже кто-нибудь перья точит.

    Девяностые – очередное российское лихолетье, которое мы, кажется, пережили. Странная гражданская война без двенадцати фронтов и белополяков.

    На смену эпохе социализма пришла эпоха СПИДа. Смерть обнаружила самую доступную лазейку в человека – через член и влагалище.

    Стык тысячелетий оказался набит холодом. Температура доходит до минус сорока трех градусов.

    Толик В.: «Раньше гонорея удручала; теперь, как подумаешь, что это все-таки не СПИД, так от радости прыгать хочется!»

    Если вытащить из меня все мои комплексы – что останется?

    У женщин загадочные понятия о мужской привлекательности.

    От старости и болезней никуда не деться. Но пусть последним, что подвергнется возрастным недугам, будет голова. Пусть она как можно дольше остается ясной и свежей.

    Пока осторожничаешь и выжидаешь – сколько уже пропустил!

    Говорят, ленивому и беспечному везет. Все ему сваливается прямо в руки. Что ж мне- то тогда ничего в руки не сваливается? Уж мне бы надо.

    Когда началась Перестройка, асинский обыватель рассуждал так: это в Москве шумят, а до нас никогда не докатится. Все докатилось – и закрытие предприятий, и безработица, и передел куцей асинской собственности с автоматно-пистолетной стрельбой. Отсюда вывод: московский политик имеет асинского обывателя раньше, чем тот на это рассчитывает.

    Бродский, живя в Союзе, умудрялся не замечать Советской власти со всеми ее гадостями. Достойный пример для подражания.

    Никому не завидую.

    Перечитываю Гениса, «Довлатов и окрестности». Почти на каждой странице любопытные и неожиданные суждения. Любому средненькому литератору хватило бы не на одну книгу. Я против такого расточительства. Хорошие мысли не должны плющиться в давке, как пассажиры в автобусе, они должны ехать в такси.

    А. Генис:
    «,,,Сергей <Довлатов> не выносил самодовольства, скупости, мещанского высокомерия, уверенности в абсолютности своих идеалов, презумпции собственной непогрешимости, нетерпимости к чужой жизни, трусливой ограниченности, неумения выйти за унылые пределы бескрылой жизни. Другими словами, он презирал норму…»
    «…он <Довлатов> наслаждался нелинейностью в искусстве: микроскопические перемены в тембре и тональности влекут за собой катастрофические по своему размаху последствия. Так, трижды рассказывая историю своей женитьбы, Сергей каждый раз получал другую супружескую пару, лишь смутно напоминающую ту, что я знал. Если бы Довлатов был композитором, он бы сочинял не симфонии и песни, а вариации на заданную тему…»

    Горькое молоко литературы.

    Наступающий год – скорей всего, последний, когда могу надеяться на перемены.

    Наступивший год – еще один, когда ни на какие перемены надеяться нельзя.

    Кемеровские литераторы кормятся тем, что подкидывает областная администрация.

    Не лезь ты со своими текстами в этот альманах, не лезь!

    С досады надо пить «Перцовку». Вкус ее уравновешивает внутреннюю горечь.

    Вялое, незажигательное приставание к чужим подругам.

    Вокруг надо смотреть хотя бы чуть-чуть веселей, чем предлагают обстоятельства.
 
    М. Пришвин: «Все хорошее в человеке почему-то наивно, и даже величайший философ наивен в своем стремлении до чего-то додуматься…»

    В. Курицын:
    «…как пишет мой любимый прозаик Андрей Левкин: «Электрическая лампа по выключении стряхивает тепло, отваливающееся от колбы слоями в наступающую темноту; оболочки тонущей ализариновой нити распухают, обволакиваются, натягивая на себя, комнатной пылью и, малое время светясь, плавают по помещению, тыкаясь друг в друга, заполняя его, оседая на пол, расползаясь по углам. Каждая смерть распространяется в доступном ей количестве копий, которые, размножаясь, кажутся единицами, обладающими невесомой, но внятной значимостью». Мне мила всякая текстоустроительная деятельность, я могу читать Эсхила, Кортасара, Солженицына и Лямпорта. Но только в такой прозе я чувствую себя по-настоящему дома…»

    Интеллигент, мне думается, прежде всего тот, кто творчески осмысливает проживаемую жизнь.

    Жизнь Пушкина – как хорошая книга с восклицательным знаком в конце.

    Я драться не умею. Считаю это достоинством.

    Литераторы в провинции неразвиты и невежественны, но это их ничуть не смущает.

    Председатель асинских законодателей с ярмарочной фамилией Петрушин.

    Я еще не устал удивляться жизни.

    Дневники я люблю больше мемуаров. События и впечатления от них надо заносить на бумагу, пока они не остыли. А вот описанные задним числом, когда что-то подзабылось, что-то выглядит по-иному, они становятся фальшивыми.   

    В любой нации есть гении и таланты, но только евреи, как всегда, выделяются – плотность таких людей у них гораздо выше.

    Главное – начать, а уж там как пойдет.

    Я давно в таком возрасте, когда не иметь публикаций просто неприлично.

    Ну вот, опубликовали.

    И пошел я не тем путем. И счастье мое, что я пошел не тем путем!

    Повесть опубликована, неделя прошла, но мир не перевернулся.

    Творческими способностями нельзя похваляться. Они не даются в вечное пользование. Тот, кто их дал, в любой момент может и забрать.

    Для литератора важно не говорить больше того, чем есть, что сказать.

    У нас каждый писатель так гордится тем, что он сибиряк, что, например, житель Сочи должен просто сдохнуть от зависти.

    Надо спокойно говорить о любых вещах.

    Сердечный человек сердечность свою никому под нос не тычет. Сердечность проявляется исподволь.

    Мы постоянно терпим чужую глупость. И что? Нам лучше от этого?

    То чуть больше тридцати семи, то чуть меньше тридцати шести – какое-то нездоровье во мне угнездилось и не покидает третью неделю подряд.

    Есть воспаление, есть – в этом сомневаться не приходится. Но где, в каком органе оно тлеет?

    Первое общесудовое собрание  на БМРТ «Мыс Дальний» старпом начал с того, что взял клок газеты и начал объяснять, как пользоваться им в гальюне. Команда внимала с большим интересом. После собрания в судовых туалетах стало больше порядка. В Асинске тоже нужен такой старпом. А для тех, кому одного урока мало, надо организовать трехмесячные курсы.

    Я очень одинок. (9.03.2001 г.)

    За всю свою сорокачетырехлетнюю жизнь я устроил всего лишь один скандал. Но зато какой: я показал в редакции роман «Аукцион»!

    Я не сделал ни одну женщину счастливой. И это правда.

    В каждом тексте должна быть тоска по идеалу. Два замечательных образчика таких текстов – «Алые паруса» и «Маленький принц».

    Писатель не создает химер. Это предметы поворачиваются к нему химерической сущностью.

    Усилия писателя лишь тогда чего-нибудь стоят, когда у него свой взгляд на явления окружающего мира.

    Не случайно лиса, с которой все началось, в герб города не попала. Значит, не понравилась она депутатам.

    На душе как-то легче, когда обнаружишь у Гениса, что печаль и одиночество – не твои изобретения.

    Чем меньше автору есть, что сказать, тем больше он заставляет двигаться своих персонажей и засовывает их в разные критические ситуации. Они у него тонут, горят, попадают в катастрофы. А для чего?

    В фильме «Ирония судьбы» трагична роль Юрия Яковлева. На фоне забавных положений, розыгрышей, недоразумений в одну ночь происходит крушение надежд немолодого уже человека. Разворачивается подлинная трагедия и происходит переоценка ценностей. И когда Ипполит говорит: «Разве может быть запланированное счастье?» - этот вопрос взлетает на шекспировскую высоту.

    Есть имена исключительно колоритные. Василий Доминикович Ружицкий. Под это имя сразу напрашивается характер.

    Фраза: «Я пошел по нужде гражданской обороны».

    Жили мы, жили… И все как-то понарошку.

    П. говорит:
    - Так мало вокруг живой жизни, что писать не о чем.

    Из разнообразных идиотов почему-то наибольшее раздражение вызывают идиоты в погонах. Это только меня так задевает или всех?

    Емкое определение: лупень. Услышал от Падюкова.

    Плакат: «А вы заключили договор со взрывниками?» (Висит на стене у дежурного в штабе ГО и ЧС).

    Дурь в Асинске так же неизбежна и естественна, как времена года.

    У этого ловкача даже калькулятор, как гирька у жулика за прилавком, был подточен. 

    Я представил, что деньги – пошли. Десять тысяч, сотня тысяч, пятьсот тысяч. Рядами, рядами. И какая-то худосочная тысчонка подбегала сзади.

    Ветром распахнуло дверь – как пинком.

    Такое вот определение победившей революции: узаконенная власть бандитов.

    Сочинительство – это счастье. Живу и радуюсь.

    Асинск особенно красив безлунной ночью, когда фонари не горят.

    Я наклонился и заглянул ей под ресницы. Голова закружилась, как на балконе девятого этажа. Я чуть не упал.

    Не знаю, как – кому, но мне хотелось бы, чтобы после смерти (очень, надеюсь, нескорой) захоронение выглядело пристойно.

    Они обрели высшее для себя счастье – безнаказанно воровать на глазах у всех.

    Для массового появления негодяев нужны революции, бунты. В общем – подходящие условия. Так и бананы лучше растут на юге, чем за Полярным кругом.

    К жизни надо относиться бережно.

    Нет ничего удивительного в том, что Кузбасс готов к диктатуре. В наличие имеется все: послушные и безликие депутаты, готовые исполнить любые приказы администрации городов и районов, распухающая на глазах армия чиновников, прикормленная пресса, дубовая – как и всегда была – милиция и абсолютно апатичное население. А имя кандидата в местные божки давно известно.

    Народ до обожествления любит диктаторов, пока они живы.

    Я вижу опасность, исходящую от Тулеева.

    Работники ФСБ по случаю праздника до блеска надраили мозги.

    Меня угнетает посредственность – и своя, и чужая.

    Я думаю, что среди нас достаточно людей счастливых. Но счастье, которое мы имеем, больше походит на похмелье.

    Во втором тайме нас ожидает, кроме болячек, еще много интересного.

    У него было десятка два заместителей – и по производству, и по качеству, и по связям с общественностью, и по совести. Самая трудная работа была у заместителя по совести – ему полагалось в нужные моменты краснеть.

    Глупость опасна – это болезнь заразная.

    При распаде Советского Союза некоторые отчаялись из-за того, что им уже не стать Героями Социалистического труда. Ни-ког-да!

    В октябре мне снова не дали Нобелевскую премию.
 
    Неудачник всегда одинок.

    У одиночества запах несвежей рубашки.

    Женщины могут нарожать детей и заслониться ими от своей неустроенности. А нам как быть?

    Всем девушка хороша, но уж очень безотказна.

    Для превращения народа в толпу требуется совсем немного. Достаточно сказать: все позволено!

    Евтушенко и Вознесенский, как-будто, умерли: ни слова о них нигде.

    А ведь той, от которой я ушел, нельзя не посочувствовать: девять лет притворяться, лгать – это ведь тоже непросто, это ведь тоже ей, наверно, нелегко давалось.

    Маршевая рота звезд вышла на небо и встала биваком в просвете между туч как раз над педучилищем.

    Лишнего никому не отпущено.

    Хама, который был никем, а стал всем и начал агрессивно насаждать вокруг себя хамство – желательно вернуть туда, откуда вышел: в бараки, в трущобы, в коммунистическую партию.

    Перевоспитывать хама – бесполезно. Но и затолкать его в ту нишу, из которой он вырвался в семнадцатом году, тоже не получится.

    Умер еще один прототип «Сказок горного цеха». В повести он значится, как Витя-боцман. Это второй случай после Присекина – «Братанова». Умер 24.03.2001 г. Сердце не выдержало – пил и не закусывал. А, может быть, без всякого питья не выдержало. Запомнился он присказкой: «сокол ясный», и тем, что любил носить галстуки и подтяжки. Был он парень простой, а я его сделал философом, он бы себя в повести не узнал.

    В центре Асинска построили несколько новых зданий, привлекательных на вид. И победная серость «пятаков» стала стушевываться, сникать. Они, как бы, отступая, переходят в слой, который язык не повернется назвать «культурным».

    Вафельный хруст снега.

    Безнадежная вещь: зеркало.

    Больнее всего чувствуешь обман.

    Нет одиночества – уже счастье. Счастлив тот, кто избежал одиночества.

    С приходом рынка не все поделились на хищников и копытных, некоторые смогли остаться людьми. И вот эти немногие мне особенно симпатичны.

    После смерти Довлатова и особенно Ерофеева их читатели осиротели.

    Для меня сочинительство – это осмысление жизни, запечатленное на бумаге.

    Эпоха ожившего птеродактиля.

    В книжном магазине:
    - Отпустите мне банальностей, грамм триста.

    Я определил свое место в жизни: любознательный путешественник по захолустному городку.

    - Помнишь: мы стояли, умничали.

    А, с другой стороны, что значит жениться? Это все равно, что сказать чужой женщине: раздели со мной мои печали.

    И с возрастными женщинами надо встречаться. С ними чувствуешь себя уверенней, чем с молодыми.

    Живя прошлым – прозеваешь настоящее и будущее. Ностальгия непродуктивна, жить следует только вперед.

    Надо реже произносить слово «одиночество», не притягивать одиночество к себе.

    Если прожитый день не оставил горького осадка – уже есть повод для радости.

    И опять: нельзя впадать в уныние по разным пустякам. То ли еще было, то ли еще будет.

    Люди делятся не на умных и глупых, а на счастливых и несчастных.

    В России одаренность преследуется по закону.

    У меня есть способности, и я счастлив.

    - Папа, прежде чем грызть гранит науки, может, я на мороженом потренируюсь?

    Вправе ли мы судить своих родителей? Нет однозначного ответа.

    Судьба однажды сделала мне царский подарок в виде студенческой общаги и пяти лет в ее очистительной атмосфере.

    Как не выпить, если Россия больна?

    Люмпен, становясь «хозяином жизни», внушительней всего заявляет о себе дерьмом. Он мажет им все подряд. Поэтому «Народовластие» не только как политическое движение, но даже как идея – опасно, гибельно.

    Главная задача нашего общества – скорейшее разделение на классы и сословия. Человек с психологией и кругозором кухарки не должен допускаться к управлению государством.

    Люди, в массе своей, мало что читают, а уж неприятные для себя вещи – тем более.

    Радуйся: то, что им можно, тебе – нельзя!

    Дурь, когда она сгущается, уплотняется – вызывает не отчаянье, а восторг.

    Любое невезение когда-нибудь заканчивается.

    И все чего-то ждешь: то окончания рабочего дня, то года, то… подумать страшно.

    Одиночество не бывает окончательным и обжалованию подлежит.

    Утром, темно еще, над городом с криком летала стая галок. А город был весь в снегу. (25.03.)

    Государство, провозглашающее своей целью «равенство», неизбежно потонет в дерьме.

    Я, конечно, сильно не обольщаюсь, но иллюзий у меня много.

    Лучше сочинять газели, чем танка – ассоциации тоже немало значат.

    Как это у других складно получается: махом написать роман, чтобы его махом напечатали в журнале и махом забыли?

    Даже если мы, при всем желании, не воткнули в патрон эту лампочку, вилку в розетку – никакое усилие не пропало зря.

    Как странно и необычно звучит такая, например, фраза: наступил последний понедельник второго тысячелетия (25.12.).

    И от собственных идей можно задохнуться.

    От того, что ты давно понял и прочувствовал, тоже надо бежать.

    Не оригинальничать, но развиваться.

    Оригинальничание, пусть даже с прицелом на серьезное – отвратительно.

    Все, что делается в природе – оригинально. Банален лишь равнодушный взгляд на то, что делается.

    Асинцы живут, как трава и деревья: бессознательно.

    «Забег неудачников» давно и безнадежно застопорился, и конца-края этому не видно. Я сейчас не готов к его завершению.

    Безумная мысль: в сорок четыре завести ребенка.

    Дети – эгоисты, неблагодарны и больно ранят. Но как плохо без них!

    Когда про кого-то говорят: идиот, а дети у него умные, я отвечаю – не может быть, что-то здесь не так!

    После сорока я начал разворот к детству.

    Как этот мальчик, автор повести «Балкон», забавно сказал: меня официально признали вторым среди молодых писателей Сибири.

    И все-таки есть что-то противоестественное, когда мужик с усами пишет от имени девушки. Особенно фразы типа: «Я отдалась ему».

    Говорят – скворцы прилетели, но я ни одного пока не видел. Забились где-нибудь и клювами от холода щелкают.

    Быть литератором не всерьез – это все равно, что халтурить, обманывая и себя, и других.

    День редко волнует так, как ночь. Гоголевский «Вий» полон очарованием ночи.

    Ночь и метель создают магию – все вокруг обманчиво.

    Ночь нависла над Домом Советов. Густая тяжелая ночь. Все замерло. Даже милиционер, дежуривший внутри, не выглянул наружу.

    - Ну-ка, гони его назад!

    Моя голова – моя отдушина.

    Я не просто блестящ – я сверкающ!

    Бунин любил – в быту – материться. Любил словечки «ссать», «срать», «жопа». Значит, это ему зачем-то было нужно. Или уж так устроен человек: после хрустально-чистого русского языка надо обязательно рот прополоскать дерьмом?

    Телевизор может быть летучим, но, прилетев куда-нибудь, он обязательно должен включиться и показать передачу «В мире животных». (Это по поводу моих детских стихов).

    А не написать ли мне, как я паспорт новый получал?

    За каждый месяц моего не печатанья с губернаторов Лебедя и Тулеева надо сдирать шкуру.

    В текстах западных писателей советская критика с восторгом выделяла люмпенов и проституток – вот, дескать: язвы буржуазного общества. До чего ж эти язвы ее волновали!

    Описывать ****ей? Да Советская власть их семьдесят лет описывала!

    Сочинив роман «Аукцион», я покусился на респектабельную старость работников редакции. Ну разве можно простить такое?

    Мы обитаем в разных сферах. Я живу глубже и грустнее, она – поверхностней и легче. Но правота все-таки за ней.

    Это талант: мелким пакостникам и негодяям придать человеческие черты, вызвать к ним сочувствие. Это гоголевской силы талант.

    Не люби пошлость, но сочувствуй тому, что жизнь у людей бывает разная.

    Иногда заманчиво напялить на себя шутовской колпак и гулять среди пошлых персонажей, норовя стать неотличимым от них.

    Я вот как скажу: пошлость надо рассматривать близко, в упор, чтобы не видеть ее на расстоянии.

    Люди сами делают из себя то, что им больше по вкусу.

    Среда нивелирует. В среде возникает пять-шесть типов без признаков индивидуальности. Можно ли представить Гамлета рабочим комплексной бригады?

    Люди хотят и имеют право жить той жизнью, которую избрали для себя, и нельзя их за это осуждать. Живи своей жизнью.

    - Он все болезни называет, но лечить не может – маленький еще, двенадцать лет.

    Чтобы сочинять легко, просто и доступно – надо самому быть сложным.

    Знания – надежное подспорье для сочинителя.   

    Вот что заметил: когда не тебя учат, а сам ищешь знания и обучаешься – толку больше.

    И пошел я не тем путем.

    Стань Мережковский Нобелевским лауреатом – его бы чтили также, как Бунина.

    Владивостокский поэт Боря Лапузин, когда ему говорили, что он дурак, кричал, что это покушение на Советскую власть. Когда у деятелей НТВ спрашивают: где миллиард? – они кричат, что это покушение на свободу слова. Уровень разный, а прием один.

    Отвернись от поганства Москвы.

    Анекдот.
    - От Сидорова ушла жена!
    - Ну и как он?
    - Да сейчас более или менее. А вначале был вне себя от радости.

    Жена – та, которая носит твою фамилию и рожает тебе детей. Остальные – «обман и подделка».

    Варианты сюжета: собрались четверо. Где? 1) вечеринка на квартире, 2) поезд, 3) рыбалка, 4) производство, 5) новогодняя елка, 6) самолет, 7) дом, огород, дача, 7) у женщины.

    Ф. Лорка: «…Вдогонку мне плачут мои не рожденные дети…»

    А, может быть, сыну и надо жить далеко и письма писать редко?

    Это что ж выходит – мои сперматозоиды ни одной порядочной ****е не нужны?

    Мой гороскоп на 31 января гласит: «Сегодня Вы сумеете продемонстрировать свои кулинарные способности. Особенно вам удастся выпечка». А что – может, и впрямь пирожков настряпать?

    Привкус горечи – вот что остается от прошлого.

    Смотрю в зеркало: увы, но это все, что я из себя представляю.

    Что-то слишком часто ты в последнее время вспоминаешь свои неудачи. Тяжело тебе, да? Давненько «Ивана Денисовича» не перечитывал.

    Если текст не имеет собственного достоинства – он обречен.

    Есть ли разница в том, чтобы уничтожать людей за деньги или за идею? Для самих уничтожаемых разницы нет.

    «Законы гор», под которыми раньше подразумевались гостеприимство, дружба – сейчас ассоциируются с другими понятиями: убить, похитить, заниматься вымогательством.

    Было бы лучше, если бы депутаты асинского городского Совета, собираясь, играли в карты. Но беда в том, что они заседают и принимают решения.

    В повседневной жизни я часто молчу о том, что мне не нравится. Сочинительство дает возможность сказать «не люблю» про то, что я действительно не люблю.

    Книжка П. – как посмертная маска, в ней все холодно и безжизненно.

    Когда С. нарисовал мой портрет – я вышел гораздо значительней, чем на фотографиях. Это свидетельствует только об одном: фотографы разучились фотографировать.

    Трава живет по законам травы, а не по законам деревьев. Человек бывает несчастлив оттого, что живет не по своим законам.

    Я начал со своих «Мертвых душ», а потом меня понесло, понесло. В большом тексте есть опасность и подвох для автора.

    Обстоятельствам кажется, что они загнали нас в тупик. На самом деле они шарят, как в темноте, совсем не там.

    Вот говорят о лени и праздности Пушкина. Что удивительно: некоторые верят!

    В Асинске естественным образом совмещаются любовь к Родине и желание нагадить в каждом подъезде.

    Пять лет назад я закончил роман «Аукцион». (9.03.1996 г.)

    Я чувствую внимание и поддержку неких сил (кто они – Бог, души близких людей, которых нет в живых?). Эти силы пока не оставляют меня.

    «Раб Божий», «воин Аллаха» - есть в этом, как ни трактуй, изрядная доля несвободы. Человек не предоставлен сам себе, он всегда под присмотром и обязан следовать чужой воле. Но в отношениях с высшими силами все-таки легче думать о дружеской руке, которая поддерживает. В земной жизни и без того много зависимостей, чтобы сверху еще нагибала ладонь, пусть и теплая.

    Каждый народ, исходя из своих пристрастий, подгоняет религию «под себя». Пример тому – масса разновидностей христианства.

    Кто знает – возможно, мое призвание в том, чтобы шлепаться на арене в опилки под хохот публики.

    Над человеком, над асинцем смеяться нечего, его надо пожалеть без умиления.

    Вдруг обнаружилась невероятная вещь: в Асинске понедельник длится дольше, чем пятница.

    «Блатняк» был и остается культурой массового сознания.

    «Незамутненность взора людей труда» (вычитал в аннотации к Стейнбеку) порою сильно смахивает на идиотизм.

    Л. Якубович: «Услышав это, я бы ударился головой об телефон».

    В чем обаяние Якубовича – оставаясь самим собой, держится на уровне любого собеседника.

    Как он мог родиться в этом городе, где даже любой столб выглядит законченным идиотом, остается загадкой.

    При случайных встречах со мной у редактора газеты «Вперед, к свершениям!» лицо заклинивает до самой задницы. Это я не раз замечал.

    Кучерявый двадцать лет назад.

    Дьявол тоже печется о людях.

    Между прочим, асинские большевики не из табакерки в семнадцатом выскочили, некоторые прямо тут и родились.

    Мелкая нечисть куда девалась? Русалки, лешие, водяные – где они? А если вымерли, кто тогда осуществляет догляд за природой?

    Толстые священнослужители вызывают неприятие.

    Почему в асинской Горячке не замечена ни одна Русалка? Не следим, потому что! Если карась неделю не клюет, это не значит, что его там нет.

    Увлекательное сочинительство возможно лишь на стыке между реальным и выдуманным. Тут дело в пропорциях.

    Да чтоб меня затопило водкой, как шахту «Асинскую» водой.

    Если возникает зуд морализаторства – за письменным столом делать нечего.

    Не все должны болеть дизентерией, кому-то и желтуха к лицу.

    Рассеянная луна.

    Читал повести Конецкого. Как писатель уступает «Ваське» Аксенову.

    В текстах отчетливо просматривается: интеллигентный автор или нет.

    Бедный писатель Юров! Жил, подличал, бегал в обком и КГБ, но старался выдавать себя за порядочного человека. И вдруг Куропатов указывает пальцем и говорит: «Дерьмо». Ну как тут Юрову не посочувствовать.

    Некоторые ненавидят нынешние времена только за то, что предаются огласке их старые делишки.

    Это – песня такая без смысла,
    Без начала и без конца.

    Ну, хотя бы раз не уйти раньше времени, а – остаться!

    Главное в книге не то, что написано, а то, что мы в ней вычитываем.

    У меня особое чувство к старым тополям на Чапаева. Их когда-то на субботнике высаживал мой отец.

    Василяка: «Я тоже собираюсь вставать на лыжи». (В смысле – уходить с предприятия).

    Кох по сравнению с остальными либералами привлекательней, он хотя бы не говорит о чести.

    Одаренные люди, когда из них лезет алчность, выглядят хуже тараканов.

    Иванов Иван Абрамович.

    У нас не свобода слова, у нас информационная война одних мерзавцев с другими.

    Один из выступавших в студии НТВ и сожалевший о временах бессребреников выглядел среди остальных законченным идиотом.

    Иногда бывает и так, что молчание – тоже хамство.

    Вслед за советскими директорами, слонами и бегемотами планового хозяйства, пришли наперсточники типа Мавроди. А вот появятся ли настоящие предприниматели – сказать трудно.

    Напрасно сами журналисты пытаются разделять творческих работников НТВ и нахрапистых менеджеров. На вопрос Коха: куда дели вложенный в вас миллиард? – творческие работники отвечали в том духе, что ты, мол, и сам вор, и сам немало нахапал. То есть, если тебе можно, почему нам нельзя? Страдания о свободе слова подверстываются только для простаков, никакая свобода слова здесь ни при чем. Вся эта обиженная братия, скопом, одна мразь и пахнет соответственно.

    Свинообразное рыло К. я не могу выносить чисто физически. Как только хрюкающий боров появляется на экране – я переключаю канал.

    Баб слей!

    В звезду на небе ночном лучше не целиться. Даже если и промахнешься – не надо в нее целиться.

    - Он меня назвал засранцем, а я его большевиком. Он обиделся.

    - Хотел написать книгу с названием: «Как депутаты сами себя обули и одели», но слишком много фактов.

    Деятели с канала НТВ своим примером доказали: если даже продается не все, то – многое.

    Нам нужен Бог, с которым нам жить сподручно. Тогда мы, молясь, все лбы себе расшибем.

    «Не замечать, не замечать». А как не замечать, если оно в глаза лезет.

    В схватке двух тоталитарных режимов победу, как правило, одерживает тот, который тоталитарнее.

    Ну, сказали бы энтэвешники: мы бьемся за то, чтобы нас не откинули от корыта – насколько бы это было ближе к истине!

    Люблю удивляться. Люблю удивляться спокойному, не крикливому пейзажу, оригинальному зданию, порядочным людям.

    Жизнь изнашивает.

    С душой что-то происходит. Я начал воспринимать Пасху, как светлый праздник. А раньше она меня мало трогала.

    Христианский писатель не обязательно в каждой строке ставит слово «Бог». Вот и Солженицын этого не делает, а все равно христианский писатель.

    Как в эти дни не вспомнить Леонтьева: Россию надо слегка подмораживать, чтобы не подгнивала.

    Возможен ли сильный Закон при слабой руке? Закон идет с рукой – рука об руку.             

    Жизнь в России несется от одного блефа к другому. Мало настоящего, все иллюзорно.

    Как будто червяка съел.

    Замечательные губановские строки:
        …Знаю я, что меня берегут на потом.
        И в прихожих, где чахло целуются свечи,
        оставляют меня гениальным пальто,
        выгребая всю мелочь, которая – вечность…
    Их можно попробовать примерить к себе. Глупо и смешно впадать в уныние. Надо радоваться и благодарить судьбу. «Знаю я, что меня берегут на потом…»

    Если пишешь и злобствуешь – такая писанина мертва изначально.

    Человек интеллигентный, чаще всего – верующий. Тот, кто писал заповеди («не убей, не укради» и т. д.), был интеллигентом.

    Бессмысленно искать глубину на мелководье, ее там нет.

    Безволие, тишина, болото… Змеи сплелись клубком и на солнышке греются. Но ткни палкой в этот клубок, и ты увидишь, что будет.

    Негодяи, но в меру.

    Редакционные дамы полагали: оставаться порядочными трудно и житейски невыгодно.

    Он был истинный член партии. Он хранил партбилет у сердца или, в крайнем случае, в заднем кармане брюк.

    Новый губернатор отменил все медальки, придуманные прежним губернатором. Получившие их были оштрафованы на крупную сумму. Теперь лучшим людям области вместо медалей мазали лбы зеленкой.

    Нормальное состояние власти в Асинске – симуляция руководства.

    Любовник в отставке.

    Словосочетание «областная медаль» звучит, примерно, так же, как областные деньги. А когда эта медаль еще и трех степеней – то и слов сразу не подберешь.

    Даже при рождении своем город уже мучается жаждой. Ненасытными губами тянет он воду из ручьев, речек, озер, болот. Пьет, пьет и пьет.   

    Кривые короткие улочки с многочисленными проулками, тупиками создавались как будто специально, чтобы запутать случайных прохожих.

    Маленькие хитрости. Если фамилию Васильев изобразить на раскоряку, то получится: Василяка.

    Неудача, конечно, подстерегает. Но можно и перескочить через нее, как через яму на дороге.

    Сейчас от одиночества я пытаюсь спастись книгами, но что придумать, когда книги спасать перестанут? Убедить себя, что одиночество – это благо?

    Одиночество – это неплохо, но лучше уставать от людей, чем быть никому не нужным.

    Ну как тут не выпить? И там?

    Поэма «Москва – Петушки» выросла из анекдота: поехал – напился – вернулся. Повесть «Старик и море» выросла из анекдота: поймал рыбу, а ее акулы сожрали.

    Счастье не там, где ты ему встречу назначишь. Счастье выскочит, когда ты к нему не готов.

    Лет пятнадцать назад вокруг меня было гораздо больше девушек и женщин. Куда все подевались?

    Дети бывают подобные и бесподобные. А еще бывают свои и чужие.

    А ведь холодок в крови и в самом деле чувствуется.

    Одиночество играет со мной, как кот с мышью. Порой отпускает – и надолго, уверенное, что в любой момент поймает обратно. Однажды оно меня доконает.

    Я не умею не думать. А начинаю думать – одиночество тут как тут.

    Пью, чтоб было не так тоскливо.

    - Так-то у меня сынок, конечно, балбес. Но луплю его и буду лупить до тех пор, пока интеллигентом не станет.

    В смутные времена палач на сдельной работе хорошо зарабатывает.

    Наверно, даже ожидаемая смерть – и та застает врасплох. (Тьфу, тьфу, тьфу – лучше не проверять этого еще лет сорок).

    Не хочу, чтобы в итоге сказали: от него ждали многого, ждали, ждали – и не дождались.

    Я заметил: если есть желание выпить, то повод всегда найдется.

    К жизни, во всех ее проявлениях, не должно быть безразличия.

    По умным и талантливым текстам, как по камертону, можно настраивать свои мысли. А настоящий талант зажигается, вероятно, сам от себя.

    Такое ощущение, что меня кто-то придерживает.

    Судьба не только ведет, но и выводит. А с таким поводырем мы, надеюсь, не умрем.

    Одиночество чем-то походит на фильтр, через который сам себя пропускаешь.

    Удивительно, но иным для счастья хватает собственного полового члена.

    Обязательство: обязуюсь не допускать членовредительства собственных мыслей.

    Ты сам ломал и уродовал свою жизнь. Так что ж негодуешь так, как будто тебе помогали?

    Не понимаю, почему пятница пользуется дурной славой? Нет в ней ничего дурного, в пятнице.

    В повестку дня надо вносить изменения. Иначе она становится слишком однообразной.

    Мало кому завидую, а вот тем, кого любят – завидую.

    Высокомерие может быть оправдано наличием таланта. Пустой и высокомерный – жалкое зрелище, гнать такого в шею.

    В городе появились два вузовских филиала, но, как ни странно, плотность интеллигенции заметно не выросла.

    Я уже, наверно, как вулкан – остываю, остываю…

    Как легко мне, в отличие от Вас. Розанова, бежать от известности. Ведь она-то и не думает меня догонять.

    Я собрал много примет наступления весны. Но что они доказывают? Ничего.

    Заруби себе на носу, теоретик: текст не должен быть ровным. В тексте надо прописывать отдельные эпизоды. Разве «Похождения Швейка» или «Понедельник» ты перечитываешь подряд? Разве «Мастера и Маргариту» ты перечитываешь с первой и до последней страницы? Только отдельные главы, только эпизоды! Добейся, чтобы и у тебя эпизод возникал, как чудо. И тогда ты на коне.

    Насколько летом солнцем запасешься – с тем и зимуй.

    Атеизм – глупость человеческая.

    Бог, разумеется, есть. Но какой он, где, чем занимается? И позволительно ли его отвлекать?

    И только людским равнодушием можно объяснить слабый интерес к личности Бога.

    Если ты ни разу не попытался представить себе ад или рай, значит будущее тебя ничуть не волнует.

    Мы все в итоге обязаны дать отчет за прожитую жизнь. Поэтому Бог, разумеется, есть.

    А если одиночество – это наказание за грехи?

    Не потому ли Гоголь постоянно каялся, что воспринимал свое высокомерие, как грех.

    Нам неведомо, сколько дано сделать полезного, поэтому должны сделать как можно больше.

    Между нами – вся Сибирь.

    С раннего утра меня одолевает ностальгия по вчерашней выпивке.

    И как-то совсем не хочется думать о том, что после всякого праздничного карнавала остаются мусор и грязь.

    Поутру сразу две радости: похмелье и депрессия. Но если у тебя сегодня депрессия, это вовсе не значит, что она будет и завтра.

    В пятницу и в понедельник даже оптимизм имеет разные свойства.

    Таянье надежд тоже приводит к слякоти.

    Временами думаю: если б кто ко мне душой прилепился – во мне бы сразу все отозвалось навстречу. А временами сомневаюсь – нет, не отозвалось бы.

    Я не был знаком со столькими великими людьми своего времени, что мне уже можно писать воспоминания.

    Так, кажется, просто: сочинять чуть-чуть непохоже.

    В основе увлекательного текста – страсть, азарт, горячий интерес. Ты должен умереть, но рассказать свою историю, потому что это так важно!

    Есть, по крайней мере, два способа борьбы со скукой: перемена места или перемена мыслей.

    Иногда одолевает нетерпение – все хочется, чтоб побыстрей напечатали. Но, может, и хорошо, что не торопятся? Доверительные отношения между мной и текстом дольше сохраняются, в них читатель, как лицо постороннее, еще не вклинился.

    Сколько сил уходит на то, чтобы не выделяться, и все бесполезно.

    Замечательная книга Натальи Шмельковой о Губанове, Ерофееве, Звереве. Читаю вдоль и поперек – греюсь у чужого огня.

    Кто-нибудь из экстрасенсов может ответить: между положением звезд на небе и повышением цен на электроэнергию – есть какая-нибудь связь?   

    Любой полк начинается со знамени, любая женщина – с девицы.

    Надо знать, что местный мужичок может от скуки наорать на жену, разбить морду соседу, и тут же погладить котенка, налить ему молока и перевести старушку через дорогу. Западный мужичок тоже так может, но не подряд, ему требуется время, чтобы осмыслить и совершить все это по отдельности.

    Меня интересуют не «истинно русские характеры», не «чудики», а та атмосфера, которую они вокруг себя создают. И основная мысль моих писаний заключается в том, как жить в этой атмосфере.

    Нельзя разглядывать асинцев, как тараканов в банке. Мы, может, и мочимся против ветра, зато у нас душа широкая – все вмещает.

    Трезветь он начинал частями.

    Вчера в Америке президентские выборы. Результат пока неизвестен. Ясно, что один из двух: Гор – Буш, Гор – Буш, Гор – Буш. Ну и кого, интересно, выбрали из Гор – Буша?

    Об особенностях русского характера лучше говорить на примерах преступлений. На Западе преступление продумывается, как шахматная задача с учетом всех возможных ходов и вариантов. Приходит Коломбо, разбирает эти ходы и находит ошибку преступника, после чего тот сразу раскалывается. А как у нас? Вечером садятся двое пить, утром один просыпается, смотрит – у второго череп напополам и топор рядом. Вместо того чтобы прятать труп и придумывать алиби, он вдумчиво похмеляется и топает на работу. К нему приходят и спрашивают: ты убил? Он отвечает: ну, я. У бедного Коломбо мозги бы напрочь заклинило: ведь не может быть так  очевидно! Он бы стал выяснять: не была ли связана бабушка убитого с человеком, арестованным в Харькове в 1934-м году, и не месть ли это его внуков? Нет, в наших условиях Коломбо не дослужился бы даже до лейтенанта.

    К греху поближе.

    Я, конечно, большой писатель. Но кто еще, кроме меня, об этом знает?

    Говорила же мне мама: не прячься от удачи, не прячься! А то вдруг она не сможет тебя найти.

    И еще про нас, асинцев: немотивированность, импульсивность, сентиментальность и жестокость.

    Я обратил внимание: резкое улучшение настроения совпадает с днями получки.

    Пишу для себя. Но даже для себя писать интересно получается не всегда. А уж читатель и подавно тягомотину не примет.

    Судя по датам, Витя К. написал свою ахинею на одном дыхании. Я на одном дыхании трижды пытаюсь ее прочесть, и у меня ничего не выходит.

    Юля Лавряшина посетовала, что в Кемерово люди читать не любят. Интересно, у нее в голове промелькнуло, что и бездарность писателей тому виной?

    Слово для моего словаря: неумный. Для замены таких определений, как «дурак», «идиот» и т.п.    

    Я неожиданно открыл, что у каждого подполковника свои правила грамматики.

    - Лично я придерживаюсь тех убеждений, что умных много, а талантливых единицы. Да, талантливых на улице нашей – единицы!

    Есть хорошее слово: затруднения (вместо казенного и сухого «проблемы»).

    О Даниловне можно сказать: легкая, как семечко одуванчика.

    О воображении, работающем вхолостую: это когда появляются мысли в голове, а ты их не записываешь.

    Я открыл закон – закон сохранения жизни. Формулируется он так: чем меньше внутренней жизни, тем больше внешней.

    И ударил час обеда!

    Немного здорового цинизма добавить в текст – это как соли в пресный суп.

    Есть нечто общее в таких текстах, как «Москва – Петушки», «Один день Ивана Денисовича», «Старик и море». Прежде всего – необычная ситуация. Затем – небольшая протяженность во времени. И третье – обыкновенные, можно сказать: заурядные действия персонажей, которым надо вписаться в обстоятельства. Принцип здесь такой: чем неестественней ситуация, тем понятней и мотивированней поступки героев.

    Деятели нашсовременниковского толка не только делят писателей на «своих» и «чужих», но после смерти некоторых понравившихся «чужих» пытаются прибрать их к своим рукам. Проще говоря, воруют писателей.

    Безделье способно принимать разные формы. Например, ложишься рано, ночью просыпаешься, но с рукописью не работаешь.

    От наличия денег возникает иллюзия уверенности: мол, все можно! А от больших денег – большая иллюзия.

    Прийти на работу, открыть форточку, сесть под нее и трезветь, трезветь.

    Зачем нам питаться плодами чужого воображения? Незачем нам питаться плодами чужого воображения – мы свои вырастим.

    Жаль, что солнце – всего одно. Вот если б они были разные. Это ж чудо – каждое утро встречать новое солнце!

    Радуйся! Жизнь идет, дети растут, мы стареем. Ничто не стоит на месте!

    Второй день давит сердце. Что оно этим хочет сказать?

    Я-то к женщинам не охладел, вот чего они ко мне так – непонятно.

    Мы так умеем скучать, как Европе и не снилось.

    Эти новые ребятки вселяют надежду, хватка у них имеется. Одно только плохо – книг они не читают.

    Я теперь, как осторожный боксер на ринге, бутылку должен держать на расстоянии: не вступать в ближний бой, не сходиться в клинче.

    Обещанной публикации три года ждут.

    Да кто-нибудь что-нибудь разве когда-нибудь?

    Пиджак блестит, когда он потерт. А проза?

    Необыкновенность свою сознавай.

    Купил зимние ботинки, купил валенки и теплые шлепанцы. То есть, я ноги до весны одел полностью.

    Хотел переработать свою мистическую повестушку, но после того, как прочитал в журнале подобный опус, засомневался: надо ли? Уж слишком много в сегодняшней литературе всякого потустороннего, всякой жути и чертовщины. Мертвяки и вампиры сосут кровь из читателя так, что спасу нет.

    Кемеровский СП распухает, как на дрожжах. Туда валят уже потоком.