По следам пропавшего самолета. Полет в неизвестнос

Глава 17. Полет в неизвестность

1

Зима перевалила за вторую половину. Была она неустойчивой и малоснежной. Циклоны, приносившие  морозы, сменялись антициклонами с короткими потеплениями и мокрыми осадками. Хотелось побегать на лыжах или просто побродить по заснеженному лесу, полюбоваться искрящимися на солнце снежинками, усыпавшими ветки деревьев и хрустевшими под ногами; подержать пушистый снег в руках и, дунув на него, смотреть на разлетевшееся снежное облако. 
 
И, наконец, свершилось. Ранним утром Виктор выглянул в окно, и от восторга у него перехватило дыхание. Повсюду лежал белый снег, прикрывший грязно-серое месиво, которое еще недавно тоже было снегом. От  охватившей радости и предчувствия чего-то прекрасного он даже забыл про сон, пришедшей этой ночью. 
Взяв лыжи и санки, семья Орловых подалась на прогулку в лес. По тропинке уже кто-то прошел, оставив за собой рыхлую лыжню, как две ниточки тянувшуюся по лесу. Кое-где лыжня петляла, обходила поваленное дерево или спрямляла тропу. Виктор шел впереди на лыжах без палок и тащил за собой санки со Светой, замыкала шествие Аня на лыжах с двумя парами палок.

- Папа Витя, посмотри, - окликнула его Света, - по дереву поднимается какая-то птичка. Ой, смотри,  сейчас она пошла вниз головой. Да так быстро! Как она так может?! Ведь она может упасть. Мама, мама, ты тоже смотри. Вон она на этом дереве. Да не туда ты смотришь: она не ветках, а прямо на стволе.
- Светочка, это поползень, -  усмехнувшись, сказал Виктор. – Какая ты глазастая! А я даже его не заметил. Это одна из немногих птиц, зимующих в нашем лесу. Еще мы можем увидеть синичек и даже пестрого дятла.
- А еще ворону, галку и сороку, - в рифму добавила Аня, - а также воробья и сойку.

- А если повезет, то снегиря или щегла. Вот, как много у нас птиц!
Под лыжу Виктору попала ветка, и он сошел с лыжни в нетоптаный снег. Все сразу остановились. Светлана, будто этого ждала: слезла с санок и тут же повалилась в снег. 
- Папа, спаси меня, я тону, - барахтаясь в снегу, - визжала девочка. – Дай мне руку. Ну, быстрей. Ой, какой пушистый снег..!
После полудня уставшие и голодные они вернулись домой. Как только пообедали и сели на диван, Виктор вспомнил про сон.

- Аня, представляешь, мне снова приснился полет Леваневского, - сказал он на одном дыхании, будто сбросив с себя  тяжелый груз. - В этот раз я увидел продолжение первого сна. Сначала буквально все повторилось, а потом я узнал, что было дальше. Просто невероятно: я все видел, слышал, и даже ощутил запах самолета, словно находился на его борту. Там пахло совсем не так, как в современном лайнере, а как в кабине грузовика. По-моему, смесью бензином и перегретого масла. Годовиков доложил Леваневскому об  отказе мотора, а тот приказал разобраться в причинах и не паниковать преждевременно. Сказал, что у них еще три мотора, которые исправно работают и отправил его ремонтировать.

Бортмеханик ответил, что на лету это невозможно, потому что проблема с маслопроводом. Потом  Годовиков с Побежимовым о чем-то поговорили и остались на своих местах. Как я понял, ничего сделать они не могли. Годовиков уставился в циферблат бензиномера, а Побежимов сказал какое-то матерное слово и склонил голову. Встряхнувшись от секундного оцепенения, он также приник к циферблату бензиномера. Леваневский продиктовал текст радиограмму, и Галковский передал  ее не ключом, как предыдущие, а открытым текстом прямо по микрофону. Он сказал об отказе крайнего правого мотора. А еще о том, что они снижаются, входят в облачность и самолет обледеневает. Затем то же сообщение отстучал морзянкой. В это время Левченко что-то считал на клочке бумаги. Потом переписал на чистый лист в мелкую клеточку, вырванный из небольшого синего блокнота, и передал его Леваневскому. Оказывается, он сделал расчеты по полету. Увидев листок с цифрами, он заерзал тот в кресле. - Виктор, может ты ошибся в вычислениях. Такого не может быть. Но это просто нереально!

- Я проверил, все точно. Ошибок там нет, - покрутил он головой.
- Получается, оставшегося бензина нам не хватит, чтобы долететь до Аляски. – Вот тебе одна четвертая запасного горючего, который мы залили в баки. Рассчитай, где мы сможем приземлиться.  Только давай быстрей, надо срочно менять курс.
- К сожалению, больше я ничего не видел и не слышал. Как отрубило. Я уже и так и сяк пробовал настроиться – ничего не получилось. Потом встал, хотел все записать, но подумал, что это ни к чему: я и так все запомнил. Представляешь, слово в слово и даже их выражение лиц. Просто поразительно, никто из экипажа не испугался, не запаниковал. Ведь каждый понимал, чем это грозит. Правда, бортмеханики еще не видели расчеты Левченко, но, я думаю, они и без него знали расход бензина и оставшееся расстояние до Фэрбенкса.

Потрясенная услышанным, Аня тупо уставилась в пол. Ее глаза расширились, пальцы с розовыми ногтями нервно пробежали по русым волосам и остановились на золотой серьге с красным камнем.
- Твой сон выглядит вполне реалистично, - выжала она из себя. – Я даже не знаю, что тебе сказать. У меня сложилось впечатление, будто ты и, правда, летел с ними на одном самолете. Все эти детали,  о которых ты рассказал, просто так не придумаешь. Это надо видеть и ощущать. А еще, для того, чтобы в голове все отложилось, должна быть хорошая зрительная память. По себе знаю, если я панель самолета никогда не видел, то никуда не полечу.

- С памятью у меня все нормально. Я бы сказал, даже очень хорошо. Мне ничего не стоит запомнить с десяток страниц любого текста.
Улыбнувшись, она потрепала его за волосы.
- Это я знаю. Ты молодец. А насчет твоего сна кроме моих личных предположений, ничего сказать не могу. Ты постоянно находишься «в теме» и, возможно, под впечатлением того, что узнал о Леваневском, у тебя произошло это видение.  Твой сон, скорее всего, - видение, пришедшее к тебе, потому что ты настроен на волну экипажа самолета. 

Из соседней комнаты прибежала Света и потянула Аню к себе.
- Мама, ты долго еще?  Ты же обещала почитать мне сказку.  Я уже давно выбрала книжку. Ну, пойдем.
Аня ушла, а Виктор остался один на один со своими мыслями, и подумал, что надо поговорить с Пашей.

2

Уже давно рассвело, но из-за сплошных облаков земли не видно. Самолет набрал высоту и, кажется, что он застыл в неподвижности. О движение напоминает только монотонный гул моторов. Вокруг никаких ориентиров, исчезли даже звезды.  На высоте пяти тысяч четырехсот  метров термометр показывает  минус двадцать восемь. За штурвалом Леваневский, Кастанаев, вытянув ноги, развалился в кресле рядом с ним. Отдыхает.

- Экипаж, как самочувствие? – слышится в наушниках голос командира. - Смотрите за шлангом подачи кислорода в маску. Ни в коем случае его не перегибайте.
- Штурман, как курс?
- Идем нормально.
- Бортмеханики, не забывайте про кислород. Контролируйте давление.
- Есть, контролировать давление, - по-военному отвечает кто-то из них. 
 Годовиков и Побежимов знают об этом и сами. При недостатке кислорода  человек проваливается в обморок и через несколько минут может наступить смерть. Не приходя в себя и, не поняв в чем дело, можно распрощаться с жизнью.
- Штурман сообщите координаты бортрадисту и передайте радиограмму.
Галковский быстро отбивает ключом:

«6 часов 44 минуты. 6 часов 20 минут широта 79° 13', долгота 51° 42', перевалили фронт. Идем к Рудольфу по маякам. Как слышите? Все в порядке. Самочувствие хорошее.
                Левченко, Галковский»

Перед глазами Леваневского возникла предстартовая суета. Когда мыслями он был уже на борту, все его разрывали на части. Журналисты расспрашивали о маршруте полета, а фотокорреспондент потащил весь экипаж к самолету. Говорил, сделает исторический снимок. Сигизмунд его знает – это Аркадий Карасев, известный фотокорреспондент «Правды». Отказать он ему не может. Как по команде, летчики выстроились в шеренгу перед самолетом. В центре командир, рядом Левченко и Годовиков, слева от Левченко – Кастанаев, справа от Годовикова – Галковский и Побежимов. Несколько раз щелкнул затвор фотоаппарата и на снимке они остались  навсегда молодыми.
«Прилетим домой, посмотрю, что получилось. Хотя этот снимок наверняка будет и в американских газетах».

- Штурман, сообщите, когда будем проходить Рудольф, - посмотрев на часы, заволновался командир.
- Должны были пройти в восемь ноль, ноль, но мы отстаем от графика примерно на полчаса.
- Бортрадист, когда пройдем Рудольф, отправьте радиограмму.
- Я понял.
- Как самочувствие?
- Нормально.
- Напоминаю. Не забывайте про шланг кислородной маски.
- Хорошо.

«А какие торжественные были проводы!  Молодые девушки преподнесли цветы. Потом всем выдали заграничные паспорта и американские доллары. А от корреспондентов не было отбоя. Да, где подарок Сталина жене Рузвельта? – вдруг вспомнил он. - Как-то я выпустил его из вида?».
За два часа до отлета ему принесли приказ наркома внутренних дел Ежова, в котором говорилось, что он должен передать жене президента США Франклина Рузвельта  подарок  Сталина. Расписавшись в приказе, чекист вручил большую картонную коробку, опечатанную сургучной печатью. В ней были упакованы две собольи шубы и банка черной икры. Приняв коробку, он передал ее Левченко и тот отнес в кабину самолета.

- Виктор, куда ты дел коробку, которую я тебе отдал на аэродроме? – спросил он Левченко.
- Убрал в хвост, чтобы не мешала в кабине.
-  Она там не помнется?
- Не думаю. Я ее поставил отдельно.
За эту коробку он отвечал своей головой и подумал, что надо сходить посмотреть, но его отвлек штурман.
- Пролетаем Рудольф. Отставание от графика 30 минут.
- Принято. Бортрадист. Подготовьте радиограмму.
-  Отправляю, - спустя несколько минут ответил Галковский.
 
 «8 часов 30 минут. Рудольф, я РЛ. Дайте зону радиомаяка на север».
«9 часов 15 минут. Идем по маяку. Все в порядке. Самочувствие экипажа хорошее.
                Галковский»

После торжественной части Леваневского окружили иностранные корреспонденты. Он кратко их проинформировал о полете, ответил на вопросы и сообщил, что намерен лететь дальше в Нью-Йорк. После полудня приехали корреспонденты из редакций советских газет, кинооператоры московской фабрики «Союз кинохроника». Корреспондент «Правды» Оскар Курганов долго преследовал его по пятам, сожалея о том, что Леваневский не взял его с собой. Лев Мехлис, заведующий отделом печати ЦК, и одновременно главный редактор газеты «Правда» попросил его не забывать сообщать о полете, и в Фербенксе взять на борт спецкора газеты Льва Хвата, который с метеорологом Беляковым, переводчиком посольства Смирновым и представителем Амторга Вартаняном находится там для обеспечения его полета.

- Лева Хват будет освещать твой дальнейший перелет по штатам. Нашим читателям будет интересно узнать из первых рук, как вас встречают в Америке и как американцы относятся к советским людям. Ты не забывай, что за океаном будешь представлять великую страну. Больше рассказывай о том, как хорошо живут советские люди, и хвали нашу промышленность. Вон, какой красавец мы построили, - Мехлис показал рукой на красно-синий Н-209, стоявший на горке. – Этот самолет тебе доверила наша страна и лично товарищ Сталин.

- Я об этом помню, Лев Захарович. При каждом удобном случае буду об этом рассказывать американцам, - ответил он главному редактору газеты, и пытаясь побыстрей от него убежать, Сигизмунд махнул рукой проходившему недалеко Фролову, ведущему военному инженеру, который снаряжал его самолет. 
Тот сразу подошел и спросил, какие будут приказания.
- Выбросили лишний груз? – спросил он строго.
- Так точно, товарищ Леваневский, - по-военному доложил он. – Все, что вы говорили, мы сделали
- Идемте, покажете.
И извинившись перед Мехлесом, пошел к площадке, на которой были сложены какие-то вещи.

- Вот смотрите. Как вы сказали, мы сократили аварийный запас продовольствия. Оставили вам тридцать мешков по шесть килограммов, из расчета на сорок пять дней, вместо положенных шестидесяти. Убрали лишнее снаряжение, в том числе два спальных мешка и другую мелочевку, а также «солдат-мотор» для работы радиостанции без аккумулятора, так сказать, в ручном режиме. А вот надуваемые матерчатые мешки для фюзеляжа по совету авиаконструктора оставили.
- Я не собираюсь совершать аварийную посадку в океане, - сердито бросил Леваневский. - Но раз они уже на борту, не снимайте.

«Надо же, корреспонденты «достали» и Левченко, - подумал он, посмотрев в сторону штурмана. - Спецкор «Правды» Лазарь Бронтман захотел написать его литературный портрет в статье о трассе перелета и теперь от него не отстает. Вообще-то Виктор этого заслуживает. Краем уха я услышал, как тот изливал душу, рассказал ему свою биографию и показал навигационный план».
В свою очередь, Левченко поинтересовался у Бротмана как выглядит  сверху острова Земли Франца-Иосифа, и где аэродром на острове Рудольфа. Тот там был в конце апреля, когда летал с папанинцами. А через месяц  полетел на Северный полюс, чтобы их высадить для дрейфа во льдах Северного Ледовитого океана, поэтому охотно сообщил интересующие его сведения. 

«Бротман и со мной разговаривал, - вспомнил Леваневский, подвигавшись в командирском кресле. Затекла одна нога и, не отрывая руку от штурвала, он помял ее другой. – Спецкор все больше говорил об авиации и интересовался нашей подготовкой к полету. Сложная тема! В самый ответственный момент меня «выдернули» в Севастополь. Я и так, практически не летал на этом бомбардировщике, а тут еще гидросамолеты надо было доводить до ума. Но что поделаешь, раз сам закупал их в Америке, мне и поручили поднять их на крыло. Хорошая машина эта амфибия Сикорского. Цельнометаллический моноплан с крылом, приподнятым над лодкой-фюзеляжем. И, в отличие от летающей лодки «Валь» фирмы Дорнье, выглядит изящно. Хорошо, помог Леша Грацианский их облетать, а то бы времени ушло еще больше. Зря я его тогда отчитал за опоздание. В общем, он нормальный мужик. Теперь не хуже меня знает этот  С-43. Из-за постоянной нехватки времени, я так и не познакомился как следует со своим экипажем».

3

Провожать экипаж самолета прибыли представители правительственной комиссии по организации перелета: нарком оборонной промышленности Рухимович, начальник Военно-воздушных сил страны Алкснис, Каганович и другие ответственные лица. Приехали авиаконструкторы Туполев и Болховитинов, начальник Главсевморпути Шмидт.
Коллеги-летчики были в первых рядах: Михаил Водопьянов, Георгий Байдуков, Александр Беляков. Они поприветвовали Сигизмунда и, пожелав удачного полета, разбрелись по летному полю, обсуждая предстоящий перелет и разные проблемы. Левченко, Байдуков и Бронтман лежали на зеленой траве и над чем-то смеялись.
 «Удача нам нужна, - подумал Леваневский, сжимая штурвал. – Без нее лучше не возвращаться. До полюса от Рудольфа девятьсот девятнадцать километров. Прошли половину. Надо отправить очередную радиограмму и немного отдохнуть».
- Бортмеханики, как моторы и фюзеляж?

Оба почти одновременно ответили, что все в порядке.
- Штурман и бортрадист подготовьте радиограмму. Сообщите наши координаты, высоту и отметьте отличное состояние материальной части.
- Есть, отправить радиограмму, - ответил Галковский.
Спустя несколько минут он  отстучал ключом шестнадцатую радиограмму:

«12 часов 32 минуты. Широта 87° 55', долгота 58°. Идем за облаками, пересекаем фронты. Высота полета 6000, имеем встречные ветры. Все в порядке. Материальная часть работает отлично. Самочувствие хорошее.
                Левченко, Галковский»

- Командир, после прохождения 82 градуса северной широты  стали барахлить  магнитный и гиромагнитный компасы, - доложил штурман, серьезно озабоченный проблемой ориентирования. – Снимаю показания только при снижении самолета.
- Ничем помочь не могу. Пока не пройдем фронт циклона, снижаться не будем. И так летим очень медленно. Встречный ветер не дает нам разогнаться, гасит скорость. Ждите. Потом снимите показания.
- Я понял.

- Сколько до полюса?
- До полюса оставалось двести двадцать три километра.
- Николай, садись за штурвал, - обратился он к Кастанаеву. – Перед полюсом я тебя сменю. Хочу сам пролететь над макушкой Земли.  Через экватор может пройти любой, а вот на Северном полюсе были не многие.
Второй пилот пересел  в командирское кресле, а Леваневский перебрался на его место и снова обратился к бортмеханикам:
- Николай, Григорий, как моторы?

- Работают. Только идет большой расход бензина, - ответил Годовиков. – И главное, сделать ничего не возможно. Все этот чертов ураган. Летим против ветра…
- Потерпите. Сейчас заберемся повыше, может там будет тише.
«Должны долететь до Аляски, должны, должны, - как заклинание повторил Леваневский несколько раз. – Обязательно долетим. Егор с Чкаловым здесь прошли и Громов пролетел. Значит, и у нас должно быть все в порядке».
Вспомнился вдруг первый полет с Байдуковым, и на душе вдруг стало не спокойно. Будто кто-то его предупредил о том, что впереди могут быть неприятности. На какое-то время он забылся и открыл глаза, когда услышал в наушниках голос Левченко:

- Командир, подлетаем к полюсу.  Осталось несколько минут.
- Николай. Кастанаев, давай мне штурвал. Пересаживайся на мое место.
Только он  сел в командирское кресло и взялся за штурвал, как штурман сообщил:
- Под нами Северный полюс.
- Слава Богу,  мы на макушке Земли, - невольно вырвалось у него. - Прилетим в Фэрбенкс, с меня причитается. Бортрадист приготовьтесь дать очередную радиограмму. Он посмотрел на часы и звучным голосом, будто со сцены, продиктовал:

«13 часов 40 минут. Пролетаем полюс. Достался он нам трудно. Начиная от Баренцова моря, все время мощная облачность. Высота 6000 метров, температура –35°. Стекла кабины покрыты изморозью. Сильный встречный ветер. Сообщите погоду по ту сторону полюса. Все в порядке.

                Леваневский, Кастанаев, Левченко, Галковский, Годовиков, Побежимов»

Леваневский еще находился под впечатлением того, что они преодолели Северный полюс, когда скорее чутьем, чем на слух, понял, что с крайним правым мотором творится что-то не ладное. В ритмичный гул, слышимый в кабине, вмешался какой-то посторонний звук. Это можно было сравнить со слаженным оркестром, когда в нем кто-то фальшивил и сводил на нет игру всех музыкантов. И вдруг, как гром среди ясного неба, в наушниках раздался тревожный голос Годовикова:
- Командир, в правом крайнем моторе давление масло упало до нуля. Но пока он работает.
- Что с ним?

- Неполадки в маслосистеме. О конкретной причине можно будет сказать после осмотра двигателя.
- Срочно разберитесь в причинах и доложите мне.
Леваневский и бортмеханики знали, что без смазки отказ двигателя не минуем. Им дана только небольшая отсрочка во времени.
- Без кислорода мы там долго не протянем. У нас нет переносного оборудования. Надо снижаться.

- Хорошо. Будем медленно снижаться. Но на много не рассчитывайте. Обледенение…
Побежимов сказал Годовикову, что надо было взять с собой переноски для кислорода, тогда бы не было проблем.
- А кто знал, что мы полетим на такой высоте? – ответил он ему. - Буду ждать, когда снизимся, тогда полезу смотреть движок.
- Вот … попали в переделку! – матюгнулся Побежимов. – Как бы он совсем не отказал.

От мыслей, что из-за отказа одного мотора, Леваневский пойдет на аварийную посадку, стало нехорошо. Голова поникла и уперлась в приборную доску.
«Должны выбраться. Леваневский не такой дурак, чтобы сажать машину на торосы. Дотянем как-нибудь на трех моторах».
Он встряхнулся и снова склонился над циферблатом бензиномера. Только самолет стал терять высоту, как в наушниках снова послышался голос Годовикова: 
- Командир, обороты правого крайнего мотора упали до нуля. Мотор вышел из строя. Сначала работал с перебоями, а сейчас совсем остановился. Что делать?
- Я слышу. Разбирайтесь! Немедленно выполняйте приказ!
- Есть, - упавшим голосом ответил бортмеханик, понимая, что ничего сделать не сможет. -  Это конец…

- Годовиков, не паникуйте преждевременно. У нас есть еще три мотора, которые работают исправно. Идите, ремонтируйте! Ради этого приступили к снижению.
 «Вот, черт, опять проблема с маслопроводом! Конструкторы … не могут создать нормальные моторы. На модернизацию потратили почти два месяца, а моторы до ума не довели. Ах, опоздали с вылетом, опоздали! Ни раньше, ни позже, а полетели в конце арктического лета, когда резко меняется погода. А тут еще этот страшный циклон, о котором никто не знал. Надо же, сегодня тринадцатое, да еще пятница. Суеверные американцы тринадцатого ни за чтобы не решились на такой перелет, а мы…»
- Командир, что будем делать? - услышал он Кастанаева.
Вопрос второго пилота  застал его врасплох и, не зная, что ему ответить, он обратился к Галковскому:
- Бортрадист, передайте радиограмму открытым текстом:

«Аварийная. Высота 6200, отказал правый крайний мотор, снижаемся, входим в облачность, обледеневаем.   Леваневский».

Отдавая команду бортрадисту, он понимал, что сообщение, ушедшее в эфир с помощью микрофона, сможет услышать даже любой радиолюбитель.
- Командир, мы начали резкое снижение, - ворвался тревожный голос Левченко. - Высота 5100.
- Штурман, я знаю, - сдерживая себя, чтобы не сорваться на крик, как можно спокойней ответил он Левченко. - Мы спускаемся под облака. На низкой высоте бортмеханики смогут разобраться с двигателем, и нам  будет легче идти.

В последнем он не был уверен. Пилотировать самолет в облаках на трех моторах было непросто. Снижаясь, самолет мог попасть в облака со снегом, или с дождем. Машина могла обледенеть, но Леваневский  понимал, что в аварийной ситуации, возникшей на его борту, лучше  держаться поближе к земле. В случае необходимости с этой высоты проще произвести срочную вынужденную посадку.   
- Бортрадист,  продублируйте аварийную радиограмму азбукой Морзе. Диктую:

«Крайний правый мотор выбыл из строя из-за порчи маслопровода. Высота 4600. Идем в сплошной облачности. Ждите. Леваневский».

Галковский быстро отстучал ключом текст, а у самого на душе было не спокойно.
«Я, как чувствовал, что этот полет добром может не закончиться. Возможно, это начало конца. Но с подводной лодки никуда не денешься…»
- Штурман, как  курс?
- Только что удалось снять показания приборов. Определил местонахождение. Нас сносит к западу. Сейчас проведу расчеты по полету и доложу.
- Командир, я спрашивал, что будем делать?

- Разбираться,  Николай. Будем разбираться в проблеме. 
- У нас  возник эффект несимметричной тяги. Самолёт разворачивает  в сторону остановившегося мотора, поэтому летим со скольжением на левое крыло. Это увеличивает лобовое сопротивление и гасит скорость. Надо задросселировать первый двигатель, противоположный отказавшему четвертому, - предложил Побежимов. - Это уменьшит снос. Пойдем на двух моторах.
- Согласен, Николай. Годовиков, задросселировать первый двигатель.
- Есть, задросселировать первый двигатель, - бойко ответил первый бортмеханик.
- Виктор, что с расчетами? – спокойно спросил он штурмана.
- Закончил. Не нравятся они мне, пересчитываю.
Он вырвал чистый лист из блокнота, лежавшего под руками, и переписал свои вычисления.

- Командир, возьми, - передал он исписанный листок бумаги  в мелкую в клеточку.
Леваневский бегло просмотрел и прочитал вслух:
-  За двадцать  часов  мы прошли около четырех тысяч километров. Средняя скорость около двухсот километров в час. Перерасход бензина три тонны девятьсот пятьдесят литров. При средней скорости сто десять километров в час, с какой мы сейчас летим,  предполагаемая дальность полета составит не более тысячи километров. Сигнал  резервного остатка топлива сработает в ноль, ноль часов по Москве. Таким образом, предполагаемое время полета составляет около девяти часов.
- Виктор, может ты ошибся в вычислениях? – взволнованно спросил Леваневский. -  Такого не может быть! Это просто нереально!
- Я проверил, все точно. Ошибок там нет.

Наступила томительная тишина. Каждый член экипажа понимал, что при таком раскладе неизбежна вынужденная посадка. Но куда садиться? Под ними сплошное ледяное море с высокими торосами. Приземляться на лед – значит заведомо обречь себя на смерть. Молчание нарушил Леваневский.
- Получается, оставшегося бензина нам не хватит до Аляски. Вот тебе одна четвертая запасного горючего, который мы залили в баки! Виктор, рассчитай, куда мы сможем долететь, чтобы сесть на суше.  Только давай быстрей, надо срочно менять курс.
-
 Бортрадист, оправьте еще одну аварийную радиограмму.
Галковский стал отбивать текст, но радиограмма  не пошла.
- Командир, нарушилась связь. Нет прохождения. Нас никто не слышит, а я не могу никого принять. На высоте сигнал был сильней, а теперь пошли сплошные помехи. Наверно, на антеннах намерз лед.