Пустая могила

Весна в разгаре, сухо, молодые листочки. Цветы. Их покупают неподалеку, сразу после виадука, большой выбор — на лотках, а потом уже и в киосках, у входа на кладбище. Среди гранитных плит со свежими надписями издалека видна небольшая толпа.

— Этого и этого фотографировать не надо, — предупреждает Марина, — начальники. За долгие годы она привыкла, как и работники военного завода, что посторонним незачем знать всех в лицо. Как и переживания не стоит показывать...

Группа мужчин средних лет шла сюда недолго, от проходной завода — дорогу перейти. На этом заводе год назад был взрыв, из-за которого погиб Вардан. Ему совсем не обязательно было присутствовать на испытаниях, но он считал, что должен. Работяги без него больше рискуют, его авторский взгляд на изделие и быстрая реакция могут спасти людей. Если что. Не получилось, не хватило трех секунд. Но погибли не все, кто-то успел...

Сегодня отмечают годовщину, кто-то коротко говорит, остальные молча кладут цветы — отец и мать, взрослые дети. У изголовья могилы втыкают зажженные сигареты, Вардан курил. Ставят стаканчики с чачей, Вардан понимал толк, хотя не увлекался. Марина спокойно смотрит на эти, в общем-то языческие, обычаи. Она давно научилась в них разбираться, не отталкивать от себя. Как и сугубо церковные. Впрочем, как и все кавказское, чужое ей по рождению.

Что больше соединило их, уроженцев далеких друг от друга мест, даже разных стран, — его обаяние или ее терпение, ее тревожный рационализм или его победительная широта, ее упрямство маленькой женщины или его тепло большого мужчины? За эти десятилетия у них накопился общий багаж — забота о детях и стариках, раскрой скудного семейного бюджета, точный, выверенный взгляд на исследовательскую, в широком смысле слова, работу, интерес к действительности — настоящей и прошлой.

При Вардане Марина была более говорливой, но сейчас приходится общаться сразу со многими — поминки, годовщина. И опять она знает, что и как кому сказать, как охватить всех, кто пришел в ее дом, в эту заставленную цветами маленькую гостиную, в которой она вот уже год, как обычно сидит вечерами одна, с кошкой Машкой. Это только форма, только следование обычаю? Вряд ли она на самом деле понимает, как каждый из пришедших относился к Вардану. А свое отношение, свое горе не выпячивает. Может, ей эта толкотня, эти заботы чем-то и помогают.

Традиционный набор блюд, помогли дети, приехавшие на пару дней из столицы. Традиционные разговоры, многие люди давно не виделись — и переходят к обмену новостями. На комоде, на салфетках у портрета Вардана, рюмка, накрытая хлебом. В другой рюмке, наполненной чем-то сыпучим, свечка. Их Марина меняет привычным жестом.

Ну вот, разъехались, многим надо сотни километров сделать до темноты. Остались только свои.

— Красивый памятник получился.

Марина встряхнула головой:

— Нет его там!

— Где?

— В могиле. До сих пор не могу похоронить. Кремировали, конечно, как после такого взрыва не кремировать… Да и он завещал, если что… Только вот урну не могу никак в землю опустить. Он вообще предупреждал, что если с ним что-то случится… понимал… прах надо развеять. Никак место не выберем. Пусть со мной еще немного побудет.

— Где же она?

— Да вот, — и Марина кивнула на ящичек под салфеткой. Рядом с портретом, рюмкой и свечкой.