И. В. Скурдинский. Встречи в тылу врага

И.В. Скурдинский
Встречи в тылу врага
Рассказы партизанского комиссара

Совету комнаты «Боевой и трудовой славы» при Осьминской средней школе

Дарю вам сборник моих рассказов о героической борьбе Осьминских партизан и подпольщиков с фашистскими оккупантами в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов.
Надеюсь, что эти рассказы будут использованы в работе по героико-патриотическому воспитанию.
Бывший комиссар Осьминского партизанского отряда, председатель Осьминской районной Оргтройки (охрана советской власти в тылу врага).

И. Скурдинский,
9 мая 1985 года.

Предисловие

В период Великой Отечественной войны 1941 – 1945 годов я более 30 месяцев пробыл в тылу врага на территории своего родного Осьминского района Ленинградской области. Осьминский район расположен на юго-западе области, примерно в 180 – 200 километрах oт Ленинграда. Район чисто сельскохозяйственный, не имеющий ни одного промышленного предприятия, только 130 небольших колхозов.
До войны с 1934 г. я работал сначала в должности заместителя секретаря РK ВКП (б), затем – председателя Райисполкома, а перед войной – Райуполномоченного Наркомзага.
С первых дней оккупации района немецко-фашистскими захватчиками я добровольно вступил в ряды Осьминского партизанского отряда и с оружием в руках боролся с врагами Родины более 30 месяцев, будучи комиссаром отряда, одним из руководителей антифашистского подполья и председателем районной оргтройки (советский орган власти в тылу врага).
После тяжелой зимы 1941 / 1942 годов в нашем отряде осталось всего 12 человек коммунистов, которые не сложили оружия, не бросили пределов своего района, а продолжали борьбу с сильным и коварным врагом, исполняя функции Осьминского подпольного РК ВКП (б).
О делах партизанского отряда, наших славных подпольщиков и пойдет речь в моих рассказах.
Может быть, они несовершенны в литературном плане, но ведь я никогда до этого ничего не писал. Буду надеяться, что когда-нибудь рассказы попадут в руки писателя, и он сделает из них интересные художественные произведения о моих друзьях и товарищах по борьбе с фашистами и их прихвостнями. Если я доживу до этого дня, буду очень рад прочитать их в обработке художника слова.

Боевое крещение

В книге «На защите Невской твердыни», изданной институтом истории партии Ленинградского обкома КПСС, на странице 62-й имеется такой абзац:
«В бою за родной поселок не раз поднимал в атаку коммунистов секретарь Осьминского райкома партии И.Г. Калабанов».
В этом рассказе мне и хочется поподробнее описать этот историей зафиксированный факт.
В начале июля 1941 года меня вызвал к себе первый секретарь Осьминского райкома ВКП (б) тов. Калабанов Иван Григорьевич. Придя к нему, я застал его в сильном волнении. Усадив меня в кресло, он прошелся по кабинету и, подойдя ко мне, сказал: «Плохи дела, Иван Васильевич, немцы продолжают наступать, и наша область поставлена под угрозу оккупации. Вот уже получена телефонограмма об эвакуации скота. Райком поручает тебе организацию этой работы. Забирай в свое распоряжение зоотехника Алексеева и поезжай на конечный сборный пункт в деревню Старица. Я же сейчас буду усиленно заниматься организацией партизанского отряда. Хотя у нас и нет воинской части, но мы дадим бой фашистам за родной поселок Осьмино».
Мы с ним обнялись, расцеловались, и я ушел в сильно подавленно настроении. Я глубоко уважал этого спокойного, рассудитeльного человека, было искренне жаль расставаться с ним. Mне так хотелось вместе с коммунистами райпарторганизации проводить подготовку к обороне райцентра Осьмино и вместе с ними участвовать в этой обороне. Но задание Райкома надо выполнять, и я на следующий день уехал в д. Старицы заниматься порученным мне делом.
Иван же Григорьевич приступил к активным действиям по организации вооруженного отряда из коммунистов, комсомольцев и советского актива. Около двухсот человек ежедневно несколько часов занимались стрельбой из винтовок, учились обращаться с бутылками с горючей смесью, ходили в рейды по уничтожению предполагаемых к высадке врагом десантников и т.д.
Деревянное здание бывшей церкви Петровских времен, которое и сейчас сохранилось в Осьмине, было превращено в базу хранения скудных запасов имеющегося оружия.
Вся работа Райкома и Райисполкома была подчинена задачам военного времени, подготовке будущего партизанского отряда и антифашистского подполья.
Райком решил, что уходить из райцентра Осьмино, не дав боя фашистам, нельзя, ибо надо дать врагу почувствовать, что советский народ будет драться за каждую пядь земли.
Вступать в бой без воинской части с вооруженными до зубов фашистскими головорезами было рискованным делом. Отдельные товарищи из районного руководства, возражая против этого, говорили, что лучше оставить райцентр без боя и отойти в лес.
«Нет, – говорил Калабанов, – мы этого сделать не можем. Коммунисты не имеют права уходить из райцентра без боя!  Пусть это будет неравный бой, но он покажет фашистам, что даже в сельской местности их встречают с оружием в руках».
С этими доводами первого секретаря райкома были согласны все местные коммунисты, комсомольцы и советский актив. Все они горели желанием бить фашистов, гнать их с нашей советской земли. На занятиях по военной подготовке они внимательно слушали райвоенкома Прядкина, обучавшего их науке ведения боя с врагами Родины.
На всех дорогах, ведущих к райцентру, были расставлены дежурные посты, которые должны были предупредить о приближении вражеских войск.
14 июля в полдень работник милиции Иванов, стоявший на посту между деревнями Чудиново и Залустежье, заметил появление танков в д. Залустежье. Он немедленно прискакал на лошади в Райком и доложил об этом.
Быстро были приняты меры к занятию обороны и готовности к бою. Не прошло и часа, как фашистские танки уже были вблизи Осьмино и в это же время в воздухе появились два вражеских самолета.
Иван Григорьевич Колабанов лично руководил вооруженным отрядом, дал указание обстреливать и забрасывать танки бутылками с горючей смесью.
Рискуя жизнью, коммунисты райпарторганизации вступили в неравный бой с фашистами. Смелые действия их секретаря райкома, которого они уважали, придавали им мужества и отваги.
В одной из очередных атак на фашистские танки вражеская пуля насмерть сразила славного и отважного Ивана Григорьевича Калабанова.
Было убито еще несколько человек, защищавших свой родной райцентр Осьмино.
А к поселку продолжали подходить  танки, усилился обстрел из самолетов. Силы были явно неравны, потому  было решено отходить за реку Саба и собираться в деревне Старицы, которая находилась на правом берегу реки Дуга и была вне опасности.
16 июля отступившие после боя коммунисты района и беспартийный актив стали собираться в деревне Старицы, где я и встречал их.
Мы все тяжело переживали гибель нашего дорогого Ивана Григорьевича Калабанова и других товарищей, отдавших свою жизнь в бою с фашистами за родной поселок Осьмино.
Этот бой был первым боевым крещением осьминских партизан, которые в дальнейшем прошли большой, сложный, тяжелый тридцатимесячный путь борьбы с фашистскими захватчиками, не покидая ни на один день территорию своего родного Осьминского района.

20 фашистских трупов

Боевые группы нашего отряда систематически совершали рейды по территории родного Осьминского района, занятого фашистами. Особое внимание в первые месяцы борьбы было уделено организации засад на дороге, ведущей из Осьмино на г. Лугу, где было большое движение фашистских машин с солдатами. Об одной из таких боевых партизанских засад и пойдет речь в этом рассказе.
Шла вторая половина августа 1941 года. Две боевые группы партизан во главе с офицером райвоенкомата тов. Захаровым и И.В. Ковалевым были посланы на совместное боевое задание. Они должны были из засады нападать на фашистов, передвигающихся го дороге Осьмино – г. Луга.
Уроженец деревни Сара-Гора Захаров, посоветовавшись с Ковалевым, решил сделать засаду на участке этой дороги между родной деревней и Осьмино. Лес он знал замечательно и выбрал очень удачное место для этого.
Темной августовской ночью двадцать вооруженных партизан пришли в назначенное место, получили инструктаж командиров групп, как действовать в нападении и при отступлении, и залегли на своих местах. К утру минеры поставили на дороге несколько мин. Их было очень мало, потому их берегли, как большую драгоценность. Кругом стояла мертвая тишина. Только на рассвете лес оживился голосами птиц, но это пение уже было не таким веселым, каким оно бывает в мае – июне.
Не у всех хватало терпения просидеть несколько часов в засаде, соблюдая абсолютную тишину, и не затянуться привычным табачком. Нет-нет, да кто-нибудь забудет об установленном порядке и громко заговорит с близлежащим товарищем. Ему немедленно делают замечание, и опять наступает гробовая тишина.
Часов в 8 утра послышался отдаленный шум автомашин, идущих от Осьмино, наступил тот момент, когда все, находящиеся в боевой засаде, одновременно думают о жизни и смерти. В это время жизнь кажется особенно прекрасной, и так хочется жить и жить, а сознание сверлит мысль о смерти, которая, как ее не отгоняй, в бою всегда ходит с тобою рядом.
Было дано распоряжение готовиться к бою. Шли две автомашины, полностью заполненные солдатами, которые беспечно громко разговаривали и хохотали. Их наглая уверенность в победе особенно раздражала.
Но тут автомашины наскочили на мины, раздался громкий взрыв, и фрицы в панике начали прыгать из машин. Партизаны открыли стрельбу по прыгающим из машин фашистам, забросали их гранатами.
Растерявшиеся фашистские вояки никак не могли прийти в себя и обратились в бегство, оставив поврежденные автомашины и двадцать бездыханных трупов.
Партизаны подползли поближе к дороге, осмотрели результаты своей работы и довольные зашагали лесными тропами в свой лагерь. Через несколько минут до их слуха донесся грохот танков и стрельба из пулеметов. Это фашисты из Осьмино двинули своих солдат к месту боя. Но, кроме двадцати трупов, они ничего не обнаружили. Партизаны были уже вне опасности.

Бронемашина подбита

Осьминский партизанский отряд уже в первые недели своего существования начал боевые действия против фашистских захватчиков. В начале августа 1941 года группа партизан под руководством директора МTC И.А. Гурьева и директора Райконторы «Заготскот» И.В. Ковалева находилась в боевой разведке в районе д. Смородино. Общаясь с местными крестьянами, они установили, что в деревню стала наведываться фашистская бронемашина. «Видимо, с местностью знакомятся», – сказал один старик, – надо бы угостить незваных гостей».
Узнав об этом, руководители группы решили задержаться в придорожном лесу. Было решено заминировать небольшой участок дороги, ведущей к деревне Смородино, а самим побыть денек-другой к засаде. Выбрав хорошее место для засады, бойцы расположились в боевом порядке. Всем им было разъяснено, как надо действовать в случае появления бронемашины.
Погода была удивительно теплая, обжигающее солнце и  туча комаров не давали партизанам покоя. Но они вели себя тихо, чтобы никто их не обнаружил, и с нетерпением ждали вражеской машины.
Через некоторое время послышался рокот мотора. Фашисты решили еще раз прогуляться по понравившейся им лесной местности, которая, и правда, была удивительно красива, как и везде в Осьминском районе.
Услышав рокот мотора, партизаны насторожились. Их лица горели ненавистью к врагу, выражая готовность вступить в бой с фашистами. Наконец они увидели, как небольшая бронемашина приближается к минированному участку дороги. Она шла на небольшой скорости. И вот -  долгожданный взрыв. Машина остановилась, мотор заглох. Партизаны открыли огонь по машине, начали забрасывать ее гранатами. Три фашиста, в том числе два офицера, были убиты.
Партизаны быстро привели бронемашину в совершенно негодный вид, и пошли лесными тропами в свой лагерь.
По дороге они оживленно, перебивая друг друга, рассказывали о деталях этой удачной засады. Придя в лагерь, доложили командованию отряда об удачно выполненном задании. Несколько дней в отряде шел разговор о боевой операции группы Гурьева – Ковалева. На участников этого боевого эпизода партизаны смотрели как на героев, даже чуть завидуя им.

У трехречья

Ближайшая железнодорожная станция от райцентра Осьмино – Молосковицы. Расстояние до нее около 60 километров. На пути к Молосковицам имеется мост через реку Лугу. Недалеко расположено местечко, носящее название Трехречье. По дороге на Молосковицы часто ездили господа фашисты на легковых машинах и мотоциклах. Командование отряда решило поохотиться на немецких мотоциклистов, дать им понять, что на советской земле не так легко и безопасно разъезжать, как им кажется. Для этого была создана небольшая боевая группа партизан, которая в сентябре  I941 года и устроила засаду у Трехречья.
Стояли сравнительно теплые сентябрьские дни. Командир группы Иван Андреевич Гурьев и партизан И.Т. Алексеев хорошо знали лесные массивы у Трехречья и потому быстро подобрали место для засады. Рано утром партизаны заняли свои позиции и стали зорко всматриваться на дорогу. Через некоторое время показалась легковая машина и совершенно неожиданно для партизан почти против них остановилась. Из нее вышли четыре человека, закурили, пошли к кустарнику, где сидели партизаны и начали оправляться, болтая между собою на непонятном вражеском языке. Гурьев шепотом дал команду взять на прицел всех четырех. Стрельба открылась разом из всех пяти винтовок. Три фрица сразу были убиты, а один пытался бежать, но партизанская пуля настигла и последнего. Партизаны осмотрели машину, захватили личное оружие убитых, бросили две гранаты внутрь машины и ушли в лес. Четыре фашиста, из них три офицера, остались лежать на обочине дороги.
Отойдя вглубь леса, партизаны сели отдохнуть и долго спорили, кто же из них попал в фашистов, подтрунивая друг над другом. Хотя засада была и удачной, но все-таки это была машина, а не мотоциклисты. Потому они решили суток через двое вернуться на эту дорогу, но уже в другом месте опять сделать засаду. В течение двух суток они побывали у подпольщиков, запаслись продуктами и вновь вернулись на боевую вахту. Ждать пришлось недолго. От деревни Липа донесся рокот мотоциклов. Партизаны взяли винтовки на прицел и решили стрелять по движущимся мотоциклистам, может быть, снова будет удача.
Вскоре показались пять мотоциклистов, едущих на большой скорости. Как только они поравнялись с местом засады, партизаны открыли стрельбу. Чья-то меткая пуля сразила одного мотоциклиста, а остальные четыре, прибавив скорость, умчались вперед, оставив убитого товарища. Понимая, что после удачных двух боевых операций фашисты могут организовать проческу леса, партизаны снялись с боевой вахты и взяли курс на лагерь. Всю дорогу до лагеря и в самом лагере бушевали горячие споры, кто из них убил мотоциклиста, ибо надо было быть метким стрелком, чтобы попасть в движущуюся цель. Командование отряда объявило благодарность всем участникам этой боевой операции у Трехречья.

Нам повезло

Были первые дни ноября I941 года. Наш партизанский отряд стоял в местечке Черный Ручей, в треугольнике деревень: Клескуши, Накол, Черенско, Шеломино. Жили мы в бараках, в которых до начала воины размещались лесорубы Хатнежского лесопункта. Командиром отряда тогда был Я.А. Цветков, а комиссаром Е.Г. Рaкчеев.
Помаленьку стали привыкать к партизанской жизни и проводить боевые операции против фашистских захватчиков.
Еще в конце октября было решено в лесных партизанских условиях отпраздновать 24-ю годовщину Великой Октябрьской социалистической революции.
Подготовка к празднику велась по всем линиям: боевые группы проводили боевые операции, политработники должны были подготовить вечер, я, как командир хозвзвода, должен был подготовить праздничный ужин, считаясь с теми возможностями.
Большинство партизан, в том числе и командир с комиссаром, были на заданиях до 6 ноября.
Заместителем командира был оставлен И.А. Гурьев. Нас всего было в лагере человек 25, причем некоторые совсем не имели оружия.
30 октября разведка установила, что в окружающих наш лагерь деревнях появилось много немецких солдат, примерно около 1000 человек.
Командование отряда решило, что это, вероятно, немецкая воинская часть разместилась на отдых и, не придав этому большого значения, командир и комиссар ушли на связь с подпольщиками, обещав вернуться шестого вечером.
Это была страшная ошибка руководства отряда, которая чуть не стала роковой для многих из нас.
На самом деле в деревни приехали каратели для обнаружения и уничтожения нашего отряда.
Вот этот-то карательный отрад и двинулся 5 ноября к нам с четырех сторон, чтобы окружить нас и уничтожить.
Партизаны, стоявшие в карауле на дальних подступах к лагерю, часов в 12 дня прибежали и доложили Гурьеву, что от Клескуши и Черенско немцы цепью движутся к нам. Гурьев И.А. немедленно принял решение: всем забрать оружие и идти по направлению деревни Накол, ибо принимать бой было бессмысленно.
Сбор был короток, и мы пошли по лесу к деревне Накол. Отойдя от землянок метров двести, мы заметили движущихся карателей со стороны деревни.
Гурьев дал команду залечь и приготовиться к бою. Но немцы нас не заметили и быстро цепью двинулись к лагерю.
Через полчаса после нашего отхода у нашего лесного жилья началась пулеметная и винтовочная стрельба.
Это фашисты, упустив нас из-под носа, со зла начали стрелять, чтобы запугать нас. Но мы были уже вне опасности, спокойно продвигались вглубь леса, в сторону Лужского района.
Как потом выяснилось, нам удалось выйти из окружения только потому, что фашисты, шедшие от деревни Накол, на полчаса опоздали против назначенного времени.
Это обстоятельство и позволило нам пройти в образовавшуюся брешь между двух немецких колонн. Это была простая случайность, которая позволила нам остаться в живых и продолжить борьбу с фашистскими захватчиками до освобождения района Советской Армией.
Этот случай стал для нас хорошим уроком.

Сердце матери

После разгрома базы партизанского отряда в начале ноября 1941 года большой немецкой карательной экспедицией наша группа, которую называли группой Ковалева, обосновалась в лесу, на берегу Теребушского ручья в семи километрах от д. Псоедь.
Эта деревня была родиной Ивана Васильевича Ковалева, в ней жила его мать Екатерина Осиповна Ковалева.
Здесь же в конце 1941 года была организована подпольная, антифашистская группа во главе с Натальей Васильевной Кононовой, женой советского солдата, матерью двух маленьких сыновей. В эту группу на нравах ее активного члена входила и Екатерина Осиповна Ковалева, которой было в то время лет 65.
Многими прозаиками описано, а поэтами воспето большое, любвеобильное, доброе и верное сердце матери. Мой рассказ является подтверждением этого.
Псоедские подпольщики много сделали доброго для партизан. Они сооружали нам лыжи, шили масхалаты, ходили в разведку в райцентр и держали нас всегда в курсе дел Осьминского немецкого гарнизона.
А вот проживающий в деревне Максимов Николай, угодливо встретивший приход фашистов, стал их тайным агентом. Ему удалось узнать о подпольной деятельности группы Натальи Васильевны Кононовой и сообщить об этом немцам. В конце февраля 1942 года фашисты арестовали эту славную патриотку и подвергли нечеловеческим пыткам, требуя признаться в антифашистской деятельности, показать место нахождения партизан.
Наталья Васильевна выдержала все фашистские пытки, не выдала партизан и умерла достойной смертью человека-патриота.
После ареста Натальи Васильевны сердце Екатерины Осиповны сжалось от боли, она не находила себе места.
Она переживала за Наталью Васильевну, и зачастую ей чудилось, что, не выдержав немецких поток, та рассказала врагам о местонахождении нашей группы, и фашисты уже убили ее родного сына Ваню и его товарищей по партизанской борьбе.
Во сне Екатерина Осиповна видела окровавленное тело сына, просыпалась, вскакивала с кровати, хваталась за голову и плакала горючими слезами.
Наконец, не выдержав этих моральных мучений, она решила идти в лес и предупредить партизан о нависшей над ними опасности.
Она прекрасно осознавала, что этот поход опасен для ее жизни, и все же решилась на этот шаг ради спасения сына и его друзей.
Вьюжной февральской ночью Екатерина Осиповна огородами спустилась к реке Саба и пошла вверх по течению в темный шумящий и гудящий лес...
Она не знала точного места нахождения нашей землянки, но знала, что она расположена на берегу Теребушского ручья.
Ей, родившейся в этих местах и исходившей этот лес вдоль и поперек, не представляло большого труда найти нас.
Нам же долго не давало уснуть в эту ночь какое-то предчувствие чего-то неприятного. Мы разговаривали и по очереди выходили проверить обстановку.
Выйдя из землянки часов в 12 ночи, мы с Иваном Васильевичем вдруг услышали не так далеко от нас крик женщины.
Вслушавшись, мы четко стали различать слова «Ваня, Ваня!»
Предчувствие беды охватило наши души. Мы подняли своих друзей, оделись, взяли оружие и вышли из землянки, готовясь ко всяким неожиданностям.
Недалеко от землянки все слышался тот же надрывный голос женщины: «Ваня, Ваня!»
Интуиция подсказала Ивану Васильевичу, что это голос его матери. Мы стали думать, в чем дело, почему она пустилась в лес в такую вьюжную ночь. Что она вела к нам немцев, такой мысли мы не допускали, поэтому Ковалев решил идти навстречу голосу, а мы на расстоянии метров 50 двинулись за ним. Заранее оговорили, как поступать в той или иной ситуации.
Итак, мы медленно двигались по довольно глубокому снегу на голос женщины, внимательно вглядываясь в силуэты деревьев.
Наконец голос совсем близко. Мы замерли на месте. Затем стали обходить его со стороны, чтобы убедиться, что там нет немцев...
Все было взвешено, выверено, и Иван Васильевич пошел прямо к матери, теперь мы уже не сомневались, что это она – его мать. Мы видели, как они крепко обнялись и расцеловались, Затем Иван Васильевич подозвал нас. Мы тоже по-сыновьи тепло обняли ее и расцеловали.
Ничего не расспрашивая, двинулись к землянке, чтобы там, в тишине, подробно послушать рассказ матери, узнать, что ее привело к нам в такую ненастную ночь.
И вот мы сидим на нарах в землянке у топящейся маленькой печи, сложенной из кирпичей, и слушаем седую, осунувшуюся женщину.
Она медленным тихим голосом повествует нам о том, как фашисты арестовали Наташу, как она решила предупредить нас о нависшей над нами опасности,
Я смотрю на нее, и сердце мое наполняется каким-то необыкновенным счастьем и радостью, что мы имеем таких матерей, и в то же время грусть и тоска охватывают меня, когда припоминаешь зверства фашистских палачей над такими прекрасными отважными матерями.
Всех нас, слушающих ее, охватило одно чувство, одно волнение: боязнь за судьбу этой женщины, за судьбу всех наших матерей.
Ведь тот предатель, который сдал фашистам Наталью Васильевну, не замедлит сделать это и в отношении Екатерины Осиповны.
У предателей своя логика: раз ты стал на путь предательства Родины, ты должен работать активно на своих хозяев и предавать все больше и больше своих сограждан, чтобы сохранить свою, обрызганную кровью честных людей жизнь.
Мы, не договариваясь, заявили в один голос: «Вам опасно идти домой, Вас немцы арестуют и расстреляют, оставайтесь у нас, будете нашей общей матерью. Если же придется погибнуть, погибнем все вместе».
Екатерина Осиповна задумалась, слезы потекли из ее глаз и тихо, но твердо сказала: «Спасибо, детушки, за предложение, но принять его я не могу. Быть вам обузой в борьбе с фашистами я не хочу. Я теперь стара и смерти я не боюсь. Вас я предупредила, и мне стало легче. Боритесь с фашистами, бейте их – это будет для меня большим счастьем. Я пойду домой». С этими словами она поднялась и стала собираться в обратный путь, чтобы успеть вернуться, пока деревня спит.
Мы молча вышли проводить ее. Иван Васильевич шел с ней рядом и тихо что-то говорил. Мы им не мешали. Выйдя на лесную дорожку, которая вела прямо в деревню Псоедь, мы тепло распрощались с нашей матерью и долго стояли, смотрели ей вслед.
Это была последняя наша встреча с дорогой Екатериной Осиповной. Через несколько дней фашисты схватили ее и, зверски избивая, требовали указать, где находится ее сын и другие партизаны.
Старая мать молчала и с ненавистью смотрела в глаза допрашивающих и избивающих ее двуногих зверей.
Не выдержав этого материнского взгляда, они в бессильной злобе расстреляли ее.
Узнав об этом, мы, сняв шапки, долго стояли молча, а затем салютовали винтовочным выстрелом.
За активную подпольную деятельность Екатерина Осиповна награждена посмертно медалью «За отвагу».

Наш староста

Активный участник гражданской войны, дважды раненный в боях с белогвардейцами, инициатор коллективизации сельского  хозяйства в своей деревне Переволок, многие годы председатель колхоза «Труд», активный участник антифашистского подполья в годы войны – вот политическое лицо человека, о котором пойдет речь в этом рассказе.
Зовут его Иван Васильевич Федоров, он родился и до сих пор живет в небольшой, лесной деревушке Переволок, что стоит на берегу реки Саба бывшего Осьминского района, ныне это Лужский район.
Сам он маленького роста, сухощавый, тщедушный и только глава всегда озорные, молодые, как бы говорящие – у нас есть еще порох в пороховницах.
Да, это волевой человек, смелый и решительный. Его смелость, решительность, умение быстро распознавать людей и сердечная доброта удивляли всех нас в годы немецко-фашистской оккупации.
По заданию Осьминского партизанского отряда Иван Васильевич Федоров в августе 1941 года уходит в свою родную деревню Переволок на подпольную работу.
С нашего согласия он избирается старостой деревни и добивается того, что деревня становится форпостом партизанского отряда, всю оккупацию живет по советским законам и правилам. Члены подпольной антифашистской группы, созданной Федоровым, избирают его своим руководителем.
Спаянность вокруг своего уважаемого старосты, отсутствие ссор между собою, безусловное выполнение всех его распоряжений, вера в скорую победу Советской Армии дали возможность гражданам этой деревни прожить более или менее спокойно.
Их староста сумел так вести дело, что ни один человек из деревни не был угнан на каторжные работы в Германию, никто не был в рядах полиции, и никто не был расстрелян немцами, а помогали они партизанам больше, чем жители других деревень Осьминского района.
На одном из собраний граждан деревни Иван Васильевич смело заявил: «Вы избрали меня своим старостой. За свои действия я буду отвечать перед Советской Родиной, а вы помогайте мне во всем и не предавайте меня».
Это условие было принято всеми гражданами деревни и свято выполнялось в период всей оккупации.
В 1941 году весь колхозный урожай был собран коллективно и распределен по заработанным трудодням.
Был создан фонд помощи беженцам, прибывшим из Ленинграда, этот же фонд поддерживал и партизан, что особенно было важно в суровую зиму 1941 / 1942 г.
В тяжелые дня нас дни в ноябре 1941 года,  когда наша группа сумела спастись от карательного немецкого отряда,  мы нанесли визит нашему старосте.
Иван Васильевич был очень рад этой встрече. Мы, словно родные братья, обнялись и расцеловались.
Затем была долгая беседа у потрескивающей чугунки. Он рассказал нам, как выполняет поручения отряда, а мы ему о нашем, прямо сказать, бедственном положении.
Хозяева угостили нас замечательной горячей картошкой в мундирах и квашеной капустой. Отдохнув, поев и забрав с собою большой запас продуктов, мы вернулись  в свой лесной дом.
В феврале 1942 года мы готовились к многодневному рейду по району. Ночью ребята сходили к Ивану Васильевичу и договорились с ним о том, что он подготовит необходимое количество продуктов и под видом поездки за дровами доставит  их нам на хутор, где мы его будем ждать.
А утром следующего дня в деревню прибыл карательный отряд прочесывать близлежащие леса с целью поимки партизан.
Каратели явились к старосте и потребовали дать проводника, хорошо знающего местные леса. Иван Васильевич недолго думая заявил: «Господин офицер, лучше меня лес никто не знает, я сам рад служить вам и буду проводником».
Офицер остался доволен таким усердием старосты.
И повел наш «Иван Сусанин» фашистов ловить партизан.
Несколько часов он водил их вокруг Стружицкого хутора, где мы дневали. Услышав крики и стрельбу, мы переполошились, выбрали удобное для обороны место и залегли, ожидая, что будет дальше.
Но крики и выстрелы стали удаляться все дальше и дальше, и мы вздохнули с облегчением. А позднее Иван Васильевич явился к нам и подробно рассказал, как он водил немцев вокруг нас, как они измучились,  с трудом успевая за его быстрым шагом и как, чертыхаясь по случаю неудачного похода, решили вернуться в Осьмино. Прощаясь, офицер заявил: «Господин староста, по нашим данным в этих лесах находятся партизаны. В случае их появления в деревне немедленно докладывайте нам».
Федоров, вытянувшись по-солдатски, обещал офицеру выполнить его приказ.
На другой день утром нам были доставлены необходимые продукты и мы, расцеловавшись с нашим спасителем и пожелав ему доброго здоровья,  отправились по намеченному нами пути.
У И.В. Федорова было несколько противотанковых мин, полученных от партизан. По его заданию член подпольной группы Васильев Роман установил в октябре 1942 года противотанковую мину на дороге Лужицы – Залустежье у Керенского озера. На этой мине подорвалась немецкая автомашина с солдатами, несколько фашистов погибло.
Немцы начали подозревать старосту и неоднократно пытались спровоцировать Федорова И.В.
Приведу только один пример. В октябре 1942 года к нему пришли три человека. Люди были плохо одеты и слезно просили его связать их с партизанами, заявляя, что они сбежали из плена и хотят с оружием в руках бороться с немцами. Опытный подпольщик сразу почувствовал фальшь в разговоре этих людей. Он спокойно объяснил им, что никаких партизан не знает, они никогда к нему не приходили. Но прихожане продолжали настаивать. Тогда Федоров встал и сказал:
«Я как староста должен доставить вас в Николаевский полицейский участок для проверки личностей. Пойдемте!»
После такого заявления один из провокаторов вынул удостоверение личности, которое говорило, что он член карательного отряда. Поблагодарив Федорова за хорошее исполнение обязанностей старосты, гости ушли.
Бдительность и особое уменье распознавать людей еще не раз спасали Ивана Васильевич от провала.
За активное участие в антифашистской деятельности в период оккупации района немцами И.В. Федоров награжден медалями «За отвагу» и «Партизану Отечественной войны» I степени.
После войны он долгие годы работал председателем Николаевского сельского совета, а сейчас находится на заслуженной пенсии и проживает в своей родной деревне Переволок.
Мы не забываем нашего большого друга, ведем с ним переписку и периодически встречаемся.

Ложная тревога

После нападения в начале ноября 1941 года на наш партизанский отряд карателей нам пришлось временно разбиться на небольшие группы, чтобы избежать разгрома отряда.
Я зиму 1941 / 1942 года был с товарищами Ковалевым И.Г., Моисеенко Я.Е. и Булочкиным Я.Г.
Все мы были членами Ленинской коммунистической партии, добровольно пришли в партизанский отряд и готовы были отдать свою жизнь за дело партии, за независимость нашей Советской Родины.
Хлебнули мы трудностей в эту зиму через край. Но эти трудности не привели нас в уныние, а наоборот, закалили наши нервы, научили, как надо организовывать борьбу с фашистами.
Расположились мы в лесу между деревнями Псоедь, Переволок и Сара-Лог 7 ноября в день 24 годовщины Великой Октябрьской социалистической революции без запасов продуктов питания, плохо одетые и плохо вооруженные.
Сели на пни у Теребушского ручья, разожгли костер, вскипятили воду, налили в походные кружки, отрезали по куску хлеба – таким был наш праздничный ужин. Соли и сахара не было. Кто-то предложил, чтобы каждый произнес тост в честь славной годовщины Октябрьской революции.
Первым взял слово Ваня Ковалев. «Друзья, – сказал он, – сохраним преданность Родине до полной победы над фашистскими захватчиками». Яша Булочкин заявил: «А если уж придется погибать, так с достоинством, как полагается коммунисту, никогда не сдаваться в плен, друзья!»
Яша Моисеенко продолжил: «Будем всегда жизнерадостны, унынию и панике нет места среди нас». Я внимательно слушал своих друзей и, отхлебнув кипятка, обняв рядом сидящих, сказал: «Мои дорогие, будем дружны между собою до последнего вздоха, дружба велика сила в нашей тяжелой борьбе с врагами Родины».
После этих тостов мы, взявшись за руки, поклялись бороться с немецко-фашистскими захватчиками до последнего вздоха, для чего немедленно приступить к организации антифашистского подполья в районе.
Так мы отметили первую годовщину Великого Октября в тылу врага.
На второй день мы связались с активом д. Псоедь, организовали там ядро будущей подпольной антифашистской группы, запаслись продуктами питания, топором, лопатой, пилой, гвоздями и десятком кирпичей. И через двое суток соорудили небольшую землянку с нарами и маленькой печуркой.
Как же мы были счастливы, когда, построив жилье и натопив его, в холодную ноябрьскую ночь легли на нары и, прижавшись друг к другу, уснули.
Теперь мы были под крышей нашей маленькой землянки, которая спасала нас от снега и пронзительного холодного ноябрьского ветра.
В этом «чудесном домике» на берегу Теребушского ручья, в семи километрах от районного центра Осьмино, где стоял большой карательный отряд, мы прожили до мая 1942 года.
Отсюда мы ходили в ближайшие деревни для создания антифашистского подполья, для проведения массово-политической работы среди населения, вели диверсионную работу. С рассвета и до полной темноты мы по очереди дежурили под большой елкой, чтобы не допустить внезапного нападения карателей.
Так текла наша жизнь в первую трудную партизанскую зиму. Однажды в середине марта в один из ненастных дней, как только стемнело, мы решили отменить дежурство и, усевшись на нары, приступили к скромному ужину.
Не успев доесть суп, сваренный Яшей Булочкиным, мы услышали грубый крик: «Немедленно выходите, вы окружены!»
Мы все вскочили, схватив винтовки, и, решив, что это каратели, судорожно решали, как быть.
Для нас было совершенно ясно, что часы нашей жизни сочтены, что выбраться из окружения в таком положении мы не сможем.
Грубый же голос продолжал требовать: «Выходите». Вспомнив нашу клятву в день годовщины Октября – в плен не сдаваться, мы решили быстро выскочить, залечь и принять бой. Биться до последнего патрона, а затем, если не убьют, покончить с собой. Я взглянул на своих друзей. Все они были внешне спокойны, собраны, готовы к последнему шагу в своей жизни.
Ковалев толкнул дверь, выскочил, быстро залег, а за ним и все мы сделали то же.
Лежим, никого не видно, никто не стреляет. А через минуту мы услышали до боли знакомый голос Вани Сергеева: «Что напугались? Вставайте, это мы пришли к вам на связь».
И он с Ваней Алексеевым выходят из-за нашей дежурной елки и улыбаются.
Мы обнялись, но строго предупредили их, чтобы  больше так не шутили.
Это стало для нас очередным уроком, и с тех пор стали снимать дежурство только с наступлением полной темноты, а в светлые лунные ночи дежурили круглосуточно.
Сергеев и Алексеев рассказывали нам о жизни и деятельности их группы.
Иван Андреевич Федоров до войны слыл не совсем прилежным колхозником, все время стремящимся на побочные заработки. Это его стремление привело к тому, что сельское и районное начальство относилось к нему недоверчиво.
Поэтому его не планировали оставлять на подпольной работе.
Но жизнь зигзагообразна, она не всегда идет по прямой линии, бывают интересные повороты.
Этот «незапланированный» в подпольщики Федоров, стал одним из видных, смелых и умелых организаторов подполья и погиб от руки фашистов геройской смертью.
Он любил поспорить по вопросам внешней и внутренней политики государства, соврать так, что слушавшие принимали его вранье за истину, пока он сам не рассмеется и не скажет: «Братцы, я ведь наврал вам все, от начала до конца».
За эту черту характера его называли дипломатом, а мы стали его звать наш подпольный дипломат.
На подпольной работе Федоров очутился как-то внезапно, неожиданно для многих из нас.
Руководитель Сватковской подпольной антифашистской группы Зина Алексеева как-то сказала руководству отряда, что староста деревни Сватково Федоров Иван Андреевич ведет себя очень хорошо и не раз заговаривал с нею о желании связаться с партизанами.
Желание Федорова было удовлетворено. Ваня Алексеев, житель этой деревни, активный партизан встретился с Федоровым в декабре 1941 года и получил от него заверение, что тот будет работать на партизан и выполнять их задания.
Так в конце декабря 1941 года вошел в ряды подпольщиков верный сын Родины Иван Андреевич Федоров, наш дипломат.
С этого времени и до последнего своего дыхания он вел активную подпольную работу.
Зинаиде Семеновне Алексеевой недолго пришлось руководить Сватковской подпольной организацией. В начале 1942 года она была схвачена фашистами и после зверских пыток расстреляна. Вели ее на расстрел в зимний вьюжный день в одном нижнем белье по поселку Осьмино до кладбища.
Своими зверствами фашисты хотели запугать советский народ и избавиться от активных  борцов против ненавистного врага. Но это были напрасные потуги. После расстрела Алексеевой З.С. во главе Сватковской подпольной антифашистской группы стал Иван Андреевич Федоров и достойно продолжил начатое дело комсомолкой Зиной Алексеевой.
Партизанам стал нужен  человек, вхожий в районную немецкую комендатуру. Жребий выпал на Ивана Андреевича. Он как староста деревни и человек, обладающий способностями «дипломата», был вполне пригоден для этого ответственного дела.
Иван Андреевич подробно выслушал соображения партизан, улыбнулся и сказал: Хорошо, согласен, двум смертям не бывать, а одной не миновать».
Военным комендантом в райцентре Осьмино был Рудегель. Это старый человек, австриец по происхождению. Но верховодил всеми делами хозяйственный комендант, ариец чистейшей крови, фашист до мозга костей – Ганс Рат.
Вот ему-то и стал наносить визиты Иван Андреевич Федоров, проявляя себя при этом истинным поклонником господ фашистов, их верным слугой.
Со своими односельчанами Иван Андреевич вел хитрую политику.
Вот содержание одной из его речей, произнесенной Федоровым на собрании граждан своей деревни:
«Господа! Я знаю, что некоторые из вас при советской власти хотели иметь свой собственный надел земли и свободно его обрабатывать. Великий фюрер это ваше желание исполнил. Теперь вы имеете свой собственный участок земли и можете жить вполне роскошной жизнью. Надо трудиться и честно выполнять все обязательства, установленные для крестьян великим фюрером».
Один старик не выдержал такой высокопарной речи и крикнул с места: «Где же тут богатеть, когда нет даже керосина и соли».
Федоров И.А. серьезно отчитал деда и продолжил:
«Господа немцы считают, что каждое крестьянское хозяйство должно все производить само и поэтому никакой торговли не открывают. Вместо керосина можно с успехом применять лучину, как делали когда-то наши предки, а насчет соли надо работать так, чтобы шел пот, а там есть соль, которой организму хватит».
Уходя с собрания, некоторые говорили: «Наш староста изо всех сил старается, чтобы угодить фашистам», а дед, крикнувший насчет соли и керосина, тихо произнес: «Ох, и хитер же наш Ванька».
Поведение старосты д. Сватково Федорова И.А. понравилось Гансу Рату, и он стал благосклонно к нему относиться и даже кое-что доверительно ему рассказывать.
Все, услышанное от этого влиятельного фашиста, Иван Федорович немедленно передавал партизанам, а они мотали на ус и делали соответствующие выводы.
К этому времени мы работали уже вместе с этой подпольной группой.
В районной комендатуре переводчицей работала некая Федорова Валентина, бывшая учительница. До нас дошли сведения, что она предательница.
Мы попросили Ивана Андреевича проверить это. Он неплохо знал ее до войны, а теперь в чине старосты быстро установил с нею связь.
Несколько встреч с Федоровой – и Иван Федорович убедился в ее подлом предательстве. Она, поверив, что Федоров честно работает на фашистов, расхвасталась ему о своей преданности новым хозяевам, о помощи им в расстреле советского актива, призналась, что выдала немцам бывшего заместителя начальника милиции Потапова Николая Николаевича, который был тоже расстрелян.
Теперь уже мы, имея полный материал о предательской деятельности Федоровой, схватили ее в деревне Коленец и казнили.
Расстрел Федоровой, ближайшего помощника Ганса Рата, встревожил этого матерого фашиста, но Иван Андреевич пока был вне подозрений.
Однажды, получив от нас советские листовки, Федоров решил несколько экземпляров оставить у своего «хозяина» в комендатуре. Эту рискованную операцию он провел отлично. Листовки были оставлены на столе коменданта, и найдены тем в бумагах только через несколько дней. Ганс Рат пришел в ярость, но конкретного виновника этого «злодеяния» не обнаружил.
Наступила осень 1943 года. Нам надо было готовиться ко второй зиме в тылу врага. Только люди, бывшие в партизанах, знают, как тяжело создавать продовольственные базы на зиму, как нелегко подыскать место для зимовки.
Не имея связи с партизанским штабом, мы за 30 месяцев борьбы с фашистами не получили из советского тыла ни одного грамма продуктов питания и выживали, как принято говорить, «на подножном корме». Спасали нас от голодной смерти наши дорогие подпольщики. Руководство созданием материальной базы на зиму 1942 – I943 годов взял на себя наш уважаемый Иван Андреевич. Он разъезжал по подпольщикам под всякими вымышленными предлогами, собирал зерно и другие продукты. Собранное зерно размалывал на мельнице и муку привозил частями в лесной лагерь. Надо быть очень смелым и находчивым человеком, чтобы в условиях фашистского режима делать это. И.А. Федоров справлялся с этим отлично. База была создана недалеко от д. Сватково в лесу, между деревнями Сватково – Редежа – Глубокое.
Во второй половине февраля 1943 года Иван Андреевич предупредил нас, чтобы были постоянно начеку.
«Что-то комендант стал плохо ко мне относиться, – сказал он,- видимо,  есть у них какие-то материалы о нашей деятельности». Проговорил он это без тени волнения. Мы предложили ему уйти к нам и сказали, что сделаем это под видом ареста его. Иван Андреевич, смеясь, ответил: «Ну что вы, друзья, я еще повожу немцев за нос, а уйти к вам успею».
Но не успел этого сделать наш дорогой Иван Андреевич. В марте 1943 года фашисты арестовали его. Он был подвергнут зверским пыткам, но не выдал ни нас, ни своих товарищей по подполью.
Разъяренный Ганс Рат приказал расстрелять Федорова И.А. на глазах всей его семьи, в том числе троих малолетних детей.
На улицу выгнали жену и детей. Перед ними стоял отец с высоко поднятой головой. Поцеловать последний раз свою любимую жену и детей фашисты не дали Ивану Андреевичу.
Они предложили ему перед расстрелом встать на колени. Он отказался сделать это и заявил: «Советские люди умирают стоя».
Грянул выстрел, и рухнуло на сырую землю тело прекрасного советского патриота.
Трехлетняя девочка Галя упала в обморок, изо рта, носа и ушей у нее полилась кровь. Сегодня она инвалид первой группы: плохо видит, слышит и плохо разговаривает. Так война сказалась на ее здоровье.
Посмертно Иван Андреевич Федоров награжден медалью «Партизану Отечественной войны» I степени.
Память об этом замечательном человеке, патриоте нашей Родины, будет всегда жить в наших сердцах.

Тетя Ганя

На крутом берегу реки Луги стоит большая деревня Клескуши, бывшего Осьминского района Ленинградской области. Поля этой деревни со всех сторон окружены большими лесными массивами. Жители Клескуши летом занимались сельским хозяйством, а зимой уходили на лесозаготовки. Здесь с давних времен живет семья Павловых, главой которой во времена фашистской оккупации была Агафья Ивановна Павлова.
Эта невысокая пожилая женщина уже с первой встречи покоряла своей душевной искренностью, неподдельной простотой и обаятельностью.
Ее два сына члены партии Михаил и Василий с первых дней войны были в рядах Советской Армии, храбро сражались с немецко-фашистскими захватчиками.
Жила она с невесткой, женой сына Василия, Настей и ее маленькими детьми.
В довоенное время эта семья всем была хорошо известна. Все были передовыми колхозниками, советскими активистами. Многие руководящие  работники районных организаций, приезжая в деревню Клескуши, пользовались их гостеприимством.
Переступая порог этого дома, все тепло приветствовали хозяйку: «Здравствуйте, дорогая тетя Ганя!»
Пришли мрачные годы фашистской оккупации. Не успев эвакуироваться, семья Павловых осталась в родной деревне.
Теперь мы уже не могли так свободно забегать к доброй тете Гане, посидеть за обеденным столом, угоститься вкусными жареными или солеными грибками, жареной рыбой  из реки Луги и изумительно вкусным парным молоком.
Фашистские изверги отняли у советских людей открытые душевные встречи, но они не могли отнять у них невидимые душевные связи, основанные на любви к Советской Родине, на ненависти к чужеземным захватчикам.
Как-то в конце августа 1941 года, сидя у костра, мы с Ваней Сергеевым, перебирая своих добрых знакомых, заговорили о семье Павловых и, конечно же, о доброй тете Гане.
– А что, Иван, – обращаясь ко мне, сказал Иван Александрович, – давай-ка навестим тетю Ганю, может быть, с ее помощью нам удастся организовать в деревне Клескуши подпольную антифашистскую группу.
Я согласился с предложением моего друга, который много лет работал председателем Клескушского с/совета, хорошо знал все тропки этого края и наилучшие подходы к каждому дому деревни Клескуши. Согласовав этот вопрос с руководством партизанского отряда, мы в двадцатых числах августа отправились  на связь с тетей Ганей.
 Солнечным августовским днем мы идем лесными тропами по  направлению к деревне Клескуши, сопровождаемые нашими не совсем приятными лесными соседями – комарами.
Идущий впереди Иван Александрович, изредка подтрунивая надо мною, говорил: «Давно ли ты, Иван, будучи работником Райкома и Райисполкома разъезжал на машине по дорогам родного района, а теперь вынужден идти пешком лесными тропами, озираясь по сторонам, как бы ни попасть  в лапы чужеземных захватчиков. Ты давай-ка своей властью отмени все эти фашистские порядки».
Понимая, что сказанное есть шутка, я все же почувствовал, сколько горечи было в этих словах.
Из глубокого раздумья меня вывели слова тезки: «Смотри, кто-то идет!» В шагах ста от нас навстречу нам шел человек, судя по всему еще не заметивший нас.
 Но вскоре заметив нас, с винтовками на плечах, человек остановился и растерянно смотрел на нас. Затем, улыбнувшись, он шагнул к нам со словами: «Здравствуйте, мои дорогие, куда держите путь?» И мы узнали в нем  однофамильца тети Гани, Ивана Ивановича Павлова.
Тепло поздоровавшись, мы отошли в сторону от тропинки и сели под развесистой елкой.
Развели небольшой костер, чтобы дымом отогнать комаров, и повели тихую беседу. Иван Иванович, бывший работник лесопункта, честный советский человек, рассказал нам о положении в деревне Ксескуши и окружающих деревнях. Мы же поведали ему о цели нашего похода и о теперешнем житье-бытье.
Он посмотрел на нас вдумчивыми печальными глазами и с какой-то дрожью в голосе произнес: «Неужели долго придется нам жить под игом фашистских захватчиков, ведь это же просто невыносимо».
Спокойным уверенным голосом я заверил его, что наша доблестная армия скоро оправится от первых поражений и разгромит фашистов.
Мы же, находясь в тылу, будем поднимать народ на борьбу с врагами, не давая им покоя ни днем, ни ночью. Тут же исподволь я завел разговор о значении подпольной  антифашистской деятельности, которой наша партия придает большое значение.
Иван Иванович живо заинтересовался этим делом и задал нам несколько вопросов, как бы уточняя конкретные задачи подпольщиков.
В результате этой мирной беседы в нашем полку славных подпольщиков прибавился еще один человек, которому мы верили и который на протяжении всего периода оккупации района был нашим надежным другом, активным борцом против фашизма.
Мы дали ему первое поручение: пойти в деревню впереди нас, узнать там всю обстановку и, если все в порядке в указанном нами месте, в одиннадцать часов вечера воткнуть в землю ветку сирени, если опасно – ветку ольхи.
Получив это первое поручение, Иван Иванович встал, тепло распрощался с нами, пожелал успехов в нашем трудном деле и пошел по тропинке, ведущей в деревню.
А мы, подождав первых сумерек, встали, погасили костер и тоже двинулись к деревне. Подойдя к установленному с Иваном Ивановичем месту, увидели, что в землю была воткнута сиреневая ветка – значит, немцев нет. Через несколько минут мы были у дома тети Гани.
Входная дверь в сени, видимо по забывчивости, закрыта не была. Мы вошли и тихо постучали в дверь кухни, где обычно спала хозяйка. Послышались шаги и знакомый нам милый голос: «Кто там?». Только стоило нам заговорить, как дверь открылась и мы оказались в объятиях хозяйки дома. Приветствуя нас, как и в былые добрые времена, она тихо плакала, приговаривая: «Бедные вы, бедные, берегите себя, ведь за вами охотятся».
Услышав наш разговор, проснулась невестка Анастасия Александровна, которая прошла в кухню и тоже тепло нас приветствовала.
Зная, что мы теперь живем на «подножном корме», хозяева быстро накрыли стол, и мы с удовольствием покушали свежих огурцов, яиц, молока.
Закусывая, мы тихо вели беседу в темной комнате о подпольной работе в тылу врага и о роли в этом деле тети Гани и Анастасии Александровны, обе они согласились на это трудное и опасное для жизни дело.
Кроме разъяснения задач подпольной работы, мы обговорили конспиративность всего этого дела: установили места встреч, условный стук в окно при явке в дом и т.д.
Все вместе наметили надежных людей деревни, которых можно привлекать к подпольной работе. О каждом человеке говорили подробно: о его преданности Родине, умении вести себя, о настроении членов семьи, о его природной смекалке и смелости и т.д.
Со всеми ими тетя Ганя обещала поговорить, проявляя при этом максимальную осторожность. Эта наша дружная беседа не прошла напрасно. В деревне Клескуши была создана подпольная антифашистская группа, которая оказывала партизанскому отряду действенную помощь на протяжении всех лет оккупации района фашистами.
Ну, а наши верные друзья: тетя Ганя, Иван Иванович и Анастасия Александровна – были душой всей подпольной работы.
Завершив все дела, потужив вместе с тетей Ганей о ее сыновьях, доблестных воинах, о которых теперь ничего не узнаешь до изгнания фашистов, мы тепло распрощались с гостеприимными хозяевами и через двор ушли в свой дом  – клескушские леса.
Двери этого гостеприимного дома были открыты для нас на протяжении всей борьбы с немецко-фашистскими оккупантами, его жильцы оказывали партизанам неоценимую материальную помощь и выполняли различные важные задания по разведке, по мобилизации населения на борьбу с оккупантами.
Кончились черные дни оккупации, и мы опять свободно сидим за столом тети Гани, вспоминая пережитое. Глаза ее блестят paдостью. Получена весточка от сыновей. Они живы и продолжают громить фашистов. Старший сын Михаил Никитич теперь уже полковник, герой Советского Союза .
Вскоре после войны мы встретились с ним как друзья и рассказали ему о героизме его родной матери. Тут же присутствовал его брат Василий, которого народ избрал председателем своего родного Клескушского с/совета. Мы долго вспоминали о партизанских буднях,  а наша дорогая тетя Ганя сидела за столом радостная, улыбающаяся. Я смотрел на нее и думал,  сколько у этой небольшой, сухощавой женщины внутренней силы, человеческой доброты, неугасимой любви к своей Родине.
В «Золотой звезде», украшавшей грудь Михаила, я видел светлый образ его матери, нашей тети Гани.

Наша Наташа

В Сланцевском районе (бывшем Осьминском) Заручьевского сельсовета есть деревня Сорокино. Это маленькая, ничем не примечательная деревенька, если не считать, что она расположена в живописном местечке на берегу озера Долгое.
Когда Вы, дорогой читатель, будете в этой деревеньке, зайдите в домик, что расположен на краю ее (по тропинке в лес, в обратную сторону от озера Долгое). Там живет замечательный человек – Наталья Игнатьевна Субботина, которую мы, бывшие Осьминские партизаны, и теперь зовем наша Наташа.
Ей уже 60 лет, но для нас она осталась той 34-летней Наташей, которая в тяжелые годы фашистской оккупации, пренебрегая опасностью, проводила активную подпольную работу.
Свою антифашистскую деятельность она начала с первых дней оккупации Осьминского района немецко-фашистскими захватчиками. Проживала Наталья в то время в д. Столбово, где до войны работала заведующей почтовым отделением.
По доносу какого-то предателя она вместе с 10-летней дочерью Гелей была арестована немцами в августе 1941 года и выслана в д. Лужки под надзор старосты этой деревни Петрова.
Это не испугало Наталью Игнатьевну, не заставило ее прекратить борьбу с фашистами, а наоборот, она еще с большей энергией взялась за подпольную работу.
В июне 1942 года она организовала в деревне Лужки антифашистскую группу, стала во главе ее и установила связь с Осьминским партизанским отрядом. С этого времени вся ее подпольная деятельность проходила под руководством партизанского отряда.
Большинство партизан отряда находили в 1942 – 1943 годах приют и радушие в доме Натальи Игнатьевны.
В декабре 1942 года группа партизан (Орешонок, Сивков, Алексеев), будучи на задании, была обстреляна в деревне Хотило, и немцы организовали погоню за партизанами. Это было глубокой декабрьской ночью. Запутав следы, они пришли в дом Субботиной и были радушно приняты там.
Фашисты рыскали по близлежащим лесам, разыскивая партизан, а они тихо сидели в доме Наташи и вели с нею разговор о делах партизанских и о подпольной работе.
Через двое суток полицейские нагрянули в деревню Лужки и провели поголовный обыск, ища партизан. Наталья Игнатьевна совершенно спокойно показала им дом, двор, чердак и прочие места своего жилья, но партизан там не было.
К этому времени партизаны уже отдохнули, просушили одежду, хорошо поели, запаслись продуктами и до рассвета ушли выполнять задание. Следы их отхода были тщательно замаскированы дочерью Гелей, которая прекрасно овладела этой «наукой».
Весной 1943 года тяжело заболел наш партизан Иван Павлович Гордяков. Вылечить его в условиях леса было невозможно. Мы обратились за помощью к Наталье Игнатьевне и просили взять его на излечение в ее дом под видом родственника. Она согласилась без раздумий.
У Ивана Павловича была большая борода, как у деда в шестьдесят лет, что придавало ему вид пожилого деревенского жителя.
Наталья Игнатьевна и ее дочь Геля были и врачами, и санитарами, и старшими медицинскими сестрами. Их забота и внимание быстро дали свои результаты, и здоровье Ивана Павловича пошло на поправку.
Находился он в дальней комнате, и когда кто-то из соседей приходил в дом, он лежал, затаив дыхание, чтобы не выдать своего присутствия. Все шло хорошо с лечением «дальнего родственника», но вот на 8-й день его болезни внезапно нагрянули в дом немцы.
Они бесцеремонно, как и всегда, осматривали все комнаты в доме. Офицер вошел во вторую комнату и заметил лежащего там старика. «Кто этот старик?» – грубо спросил он хозяйку дома.
Наташа, не теряя самообладания, спокойно ответила нараспев: «Ой, господин офицер, это мой родственник, тяжело болен сыпным тифом, вероятно, умрет, бедняга».
Иван Павлович в это время тяжело простонал. Фашисты, испугавшись тифа, быстро покинули дом.
Так находчивость и смекалка нашей Наташи спасла жизнь Ивану Павловичу и ей самой.
Через сутки, чувствуя себя удовлетворительно, «дальний родственник» ушел в партизанский отряд продолжать борьбу с немцами.
В августе 1942 года Наталья Игнатьевна по нашей просьбе пустилась в дальнее путешествие. Надо было выяснить количество немецких гарнизонов вокруг города Гдова.
Она давно хотела купить себе хорошую шерстяную овцу, чтобы с нее можно было брать шерсть для вязки теплых носков партизанам. Под видом покупки овец она и уехала выполнять задание.
Три дня она ходила за «овцами» и принесла нам нужные сведения, а овца тоже была куплена, чтобы ее ни в чем не заподозрили.
Наталья с большим риском для жизни установила связь с полицейским Доложской волостной полиции, это было необходимо партизанам.
Наталья Игнатьевна стала встречаться со знакомыми молодыми парнями, состоящими в полиции, и вести с ними исподволь разговор о том, что заставило их вступить в полицию.
Когда было выяснено, что у некоторых из них политических мотивов не было, а было всего лишь желание спастись от угона в Германию, она брала таких людей на заметку для дальнейшей работы с ними.
Однажды Наталья сказала одному из них, самому молодому парню Владиславу Прыгачеву: «Пойми, Слава, скоро придет время, когда тебе будет стыдно, что ты был в полиции у фашистов. Давай пока не поздно исправлять положение».
И на вопрос Славы, как можно это сделать, Наташа, смело заявила, что она может связать его с партизанами, и он будет выполнять их задания. Слава тут же дал согласие, а в дальнейшем привлек на нашу сторону полицейских Матвеева Сашу и Веникова Сашу.
Все они оказались замечательными ребятами, много раз оказывали помощь партизанам в борьбе с фашистами.
Позднее Саша Веников погиб в бою с немцами, Саша Матвеев получил тяжелое ранение, а Слава Прыгачев – легкое ранение.
В конце августа 1943 года нам надо было решить очень важный и сложный вопрос. Где установить на осенне-зимний период типографский станок «Малютка», переданный нам Гдовским подпольным центром.
И вновь на помощь пришла наша Наташа. Она заявила: «У меня в подпольной организации трое полицейских. Их дома вне подозрений, и любой из них будет надежным местом для подпольной типографии. Было решено вести переговоры по этому вопросу со Славой Прыгачевым, большой  дом которого стоял в стороне, имел хорошие подходы. И вскоре партизанская типография заработала в его доме. Много листовок и два номера газеты «За колхозы» (орган Осьминского РК ВКП (б) и Райисполкома) были выпущены этой типографией.
Наталья Игнатьевна через своих подпольщиков организовала продвижение антифашистской литературы в широкие массы трудящихся района.
В составе группы, руководимой Натальей Игнатьевной Субботиной, было 12 смелых, прекрасных патриотов нашей Родины. Все они принимали активное участие в подпольной антифашистской деятельности. На их счету много славных дел на благо Родины в дни оккупации Осьминского района немецко-фашистскими захватчиками. 8 членов группы награждены правительственными орденами и медалями.
Сама Наталья Игнатьевна, вступившая в ряды нашей партии в подполье в июле 1943 года, с гордостью носит на своей груди медали: «За боевые заслуги» и «Партизану Отечественной воины» I степени.
Сейчас коммунист Субботина Н.И., персональный пенсионер местного значения, проживает все в той же тихой деревне Сорокино.
Ее часто посещают учащиеся, которые с интересом слушают воспоминания славной подпольщицы о героической и трудной борьбе с фашистами.

Партизанская семья

Инициатором и организатором подпольной работы в деревне Рудница Осьминского района был член ВЛКСМ, председатель Велетовского сельсовета Иван Печнев.
С ним работали такие замечательные патриоты, как отец и сын Егоровы, А.И. Егорова, Т.И. Кострова, Татьяна Захарова, Анастасия Кострова и другие.
Активное участие в работе подпольной группы принимала и вся семья Печнева Ивана: шестидесятилетняя мать Прасковья Ивановна и комсомолки сестры Тоня и Нюра.
Хотя Рудницкие подпольщики и соблюдали строгую конспирацию, но все же Иван Печнев попал под подозрение у немцев. Предупрежденный об этом человеком, работающим в полиции, Печнев в июле 1942 года ушел в лес к партизанам за день раньше, чем немцы пришли его арестовать.
Мать и сестры, боясь ареста, перестали ночевать дома. Днем они работали в поле, а ночью скрывались у соседей.
В один из жарких июльских дней в поле прибежал из деревни мальчик и сообщил, что немцы и разыскивают мать и сестер Печнева Ивана.
Поля деревни Рудницы окружены лесами, и поэтому спрятаться от немцев не представляло большой трудности. Зная место нахождения сына, они распрощались с соседями, и ушли в лес, к партизанам.
Так в конце 1942 года в нашем партизанском отряде появилась полная семья Печневых: мать, сын и две дочери.
Все они до дня освобождения района от немецких захватчиков с оружием в руках сражались с фашистами.
Прасковья Ивановна Печнева была тихая, задумчивая, несколько печальная женщина. Привыкать к партизанской жизни, сопряженной с каждодневной опасностью, длительными переходами, недоеданием, неудобствами в быту на каждом шагу – не так просто даже мужчинам, не только шестидесятилетней женщине. Но все эти трудности она выносила молча, довольная в душе тем, что с нею находятся все ее дети, а всем вместе и умирать не так страшно.
Все ее дети – активные партизаны, выполняющие все задания командования отряда. Младшая дочь Антонина отличалась веселым, жизнерадостным нравом. Это была бой – девка, способная не хуже мужчин переносить все трудности и, если нужно, сражаться с оружием в руках.
Дочь Нюра была меланхолична. Она редко улыбалась, любила уединение, и ее часто можно было видеть сидящей где-нибудь в стороне под большим развесистым деревом.
Иван – выдумщик и сочинитель. Он мог рассказывать небылицы с таким искусством, что слушающие его принимали все это за правду.
Он обладал прекрасной зрительной памятью. В любом незнакомом лесу, побывав там однажды, он мог безошибочно найти зимой продовольственную базу, созданную там летом. Благодаря этим качествам особенно хорош он был в разведке.
Для всех нас Прасковья Ивановна была матерью. Мы бережно к ней относились, и она прекрасно это понимала. Весь день у партизанского костра она хлопотала по хозяйству. Работы ей хватало. У нее была большая семья – 25 взрослых людей.
Рано утром, чуть начинало светать, Прасковья Ивановна уже на ногах. Все еще спят, а она уже возится у костра, готовя завтрак. Причем делала все тихо, чтобы не помешать сну партизан. Рано вставать – ее давняя привычка. Долгие годы без мужа она растила трех сыновей и двух дочерей.
Готовить обеды, постирать белье, отремонтировать одежду – это было ее постоянной заботой. Когда ей говорили, что надо поменьше работать, она сердилась и продолжала свое дело.
Лето и осень 1942 г. Прасковья Ивановна прожила благополучно. Но вот наступила холодная зима. Она простудилась и серьезно заболела, появились головные боли, работать стало тяжело.
Надо было принимать меры к спасению нашей матери. Было решено отправить ее на подпольную квартиру к Вассе Тимофеевне Михайловой.
Это был благородный поступок семьи Михайловых, которые, рискуя жизнью, укрывали от глаз соседей и немцев пожилую женщину-партизанку.
Периодически мы навещали Прасковью Ивановну, шутливо говоря: «Надо съездить на дачу к матери».
Жизнь Прасковьи Ивановны на подпольной квартире была тревожной, но при этом она была постоянно в тепле, окружена заботой добрых людей и пережила зиму вполне удовлетворительно. Только однажды был один очень тревожный день для семьи Михайловых. Немцы производили сплошные обыски в деревне, ища партизан. Из критического положения вышли благодаря смекалке Вали.
На стене комнаты висел большой мужской старый тулуп, под которым стоял небольшой сундучок. Вот на этот-то сундучок и была поставлена Прасковья Ивановна. Вся она вместе с ногами закрывалась тулупом. Немцы обошли обе комнаты, посмотрели под кровать, сходили на чердак, в подвал, в сарай и во двор. Убедившись, что партизан нет, уехали восвояси.
Во время обыска Прасковья Ивановна стояла ни жива ни мертва, а Валя Михайлова, ходя вместе с немцами, вела себя весело и независимо, не подавая и тени намека на ее беспокойство и страх.
Весной 1943 года, когда солнышко стало пригревать, мы привезли свою маму «с дачи» в партизанский лесной дом, где она успешно дожила до освобождения района от немцев. Умерла Прасковья Ивановна в I960 году в поселке Осьмино.

«Даша»

Еще в конце I941 года нам стало известно, что в деревне Куреши, в нескольких метрах от Старополья, живет Волкова Валентина Павловна, которая очень хочет встретиться с партизанами. Я знал Волкову В.П. до войны как директора Пенинской школы, но это знакомство было поверхностным.
Услышав, что Волкова В.П., проживает в деревне Куреши, я не мог понять, как она там очутилась, ведь она была переведена работать директором школы под Ленинград.
Было решено восстановить с нею связь и использовать ее на подпольной работе в Старополье, где постоянно стоял большой немецкий гарнизон.
Вскоре мы эту связь установили. И Валентина Павловна, рассказала, как она оказалась на оккупированной фашистами территории. 12 июля 1941 года она приехала навестить своих родителей, а 14 июля немцы внезапно заняли Осьминский район. Все ее попытки пробраться в Ленинград не увенчались успехом. Так Волкова В.П. и осталась в Курешах.
При первой же с нею встрече мы узнали, что она уже организовала в Старополье подпольную партийно-комсомольскую группу, которая проводит большую подпольную работу.
В течение 1942 – 1943 годов я много раз встречался с Волковой В.П., и каждый раз меня удивляла ее жизнерадостность и бесстрашие.
Руководить подпольной группой в Старополье, где постоянно находился большой немецкий гарнизон и самый большой в районе полицейский участок, мог только человек, обладавший большой силой воли, бесстрашием, умом и умением строго соблюдать конспирацию.
Все это было у нашей «Даши» – такую подпольную кличку имела Валентина Павловна Волкова. А еще у нее были замечательные товарищи по подпольной работе: коммунист Аксенов Николай Федорович, его жена Александра Ивановна и учительница – комсомолка Татьяна Александровна Сорокина.
Приведу несколько примеров бесстрашия Валентины Павловны и ее умения организовывать подпольную деятельность.
Нам надо было охватить своим влиянием широкие массы учителей района, и вот эту задачу мы поручили «Даше».  Она устраивается работать в Старопольскую школу и устанавливает широкие связи с учительством. На районной конференции  в 1942 году она вручила доверенным учителям советские листовки. А затем под видом прогулок неоднократно встречалась с теми, кому доверяла. Наше поручение было выполнено, мы установили связь со многими учителями, что было очень важно, ведь педагоги работали с подрастающим поколением.
Затем наша «Даша» под видом гостьи идет в Тарасову Гору к давней знакомой комсомолке Нине Козыревой и организует там подпольную антифашистскую группу, теперь наши люди были и в Тарасовогорском сельсовете.
В один из июньских дней 1943 года у нас была назначена с нею встреча в лесу между деревнями Говорово и Рудница.
Район был наводнен немецкими войсками, а в день встречи, как на грех,  разразилась сильная гроза с проливным дождем. Сидим мы втроем под большой развесистой елкой, смотрим на сверкающую молнию, слушаем треск и раскаты  грома и теряем надежду на то, что очень нужная нам встреча состоится.
Вдруг среди этого грозового ада мы слышим поющие женские голоса, и они приближаются все ближе и ближе.
И вот между деревьев показались две женские фигуры, в которых мы узнали Валентину Павловну и Александру Ивановну Аксенову, крикнули им, чтобы скорее шли в укрытие под елку. Радости их и нашей не было конца. Немедленно был разведен костер, чтобы просушить намокшую одежду наших дорогие гостей. Из их рассказа мы узнали много нужного для нашей деятельности, а они получили новое задание. Перед их уходом я спросил Валентину Павловну, что они ответят, если немцы или полицейские встретят их и спросят, где  были и зачем?
Валентина Павловна улыбнулась и сказала: «Все обдумано, Иван Васильевич, мы сейчас пойдем в деревню Говорово к Максиму Кузнецову, побудем у него часика два и попросим его в случае чего сказать фашистам, что мы в этот день были у него по делу покупки поросят и из-за дождя надолго задержались».
Эта версия нам понравилась, и мы попросили их передать Кузнецову наш привет и ряд заданий. Максим работал по договоренности с нами старостой деревни Говорово и был хорошим нашим другом.
Наша «Даша» была частым гостем семьи Прыгачевых, где был установлен типографский станок,  и брала подпольную литературу для распространения. С корзиной в руках, на дне которой были листовки или газеты, а сверху заполненной яблоками, сырыми яйцами и другой снедью, шагала она внешне спокойная 9 километров от Старополья до деревни Лужки, тихо напевая песенки, и для отвода глаз держала в руках немецкую газету.
Однажды с такой ношей ее нагнал немецкий офицер на мотоцикле с коляской, которая была свободна, Он остановился и, узнав, куда идет девушка, любезно пригласил ее сесть в коляску,  пообещав довезти до дома.
Валентина Павловна с «благодарностью» приняла это приглашение и, как ни в чем не бывало, уселась в коляску.
Фриц, видя в руках у нее немецкую газету,  одобрительно посмотрел на нее и стал расспрашивать,  нравятся ли ей немецкие газеты. За разговорами они быстро подъехали к дому Волковой, Валентина Павловна «поблагодарила» офицера и, улыбаясь,  пошла к дому.
Так немецкий офицер, независимо от своей воли, стал помощником в распространении подпольных антифашистских листовок.
Однажды поздно вечером, придя домой с пачкой подпольной литературы, Валентина с подпольщицей Машей Колупаевой стали ее разбирать и думать, куда и как разослать листовки.
В это время в дверь громко постучали и грубый пьяный голос начальника волостной полиции, предателя Логунцова (кличка «Када»), потребовал открыть ее.
Мать Валентины Павловны, не торопясь, на ходу разговаривая с полицейскими, пошла открывать дверь. В это время Маша Колупаева забрала листовки, вылезла в окно, которое выходило в сад, и быстро скрылась.
Полицейские сделали обыск в доме и, ничего не найдя, собрались уходить. Валентина Павловна вела себя совершенно спокойно и внешне любезно. Провожая нежданных гостей до двери, сказала Логунцову: «Что ты вдруг решил найти у нас запретное, у нас ведь оружия никогда не было, люди мы мирные». Тот в ответ сердито буркнул: «Ищем подпольные листовки. Черт знает, откуда они берутся, и кто их разбрасывает в деревнях».
Старопольские  подпольщики  и сами сочиняли листовки, переписывали их от руки и распространяли среди населения. Вот одно из их четверостиший:

Предатель грабит Када
Народ честной советский,
Придет, помни, расправа
С тобой, холуй немецкий.

Это четверостишие было написано под карикатурой – бандит с пистолетом в руке, отбирающий вещи у беженцев. В бандите легко можно было узнать начальника волостной полиции,  предателя своего народа Александра Логунцова.
Эта небольшая листовка была приклеена на доме предателя и других домах поселка Старополья. Она привела в бешенство полицейских, и они провели облавы и обыски, чтобы найти виновных в распространении листовок.
При обысках ничего не нашли, но Валентина Павловна была уже под подозрением, и I4 октября 1943 года ее, а также членов группы Сорокину Т.А. и Аксенова Н.Ф., арестовали.
Только активные  действия партизан, которые заставили немцев и их подручных полицейских бежать из Старополья вечером 14 октября, забыв об арестованных, спасли жизнь этих прекрасных людей, в том числе нашей славной «Даши».
За активное участие в подпольной работе Валентина Павловна награждена орденом «Красная Звезда».
Более двадцати пяти лет она работала директором и завучем Ленинградских школ, за что награждена орденом «Знак почета» и медалью «За трудовую доблесть».
Сейчас, находясь на пенсии, Валентина Павловна принимает активное участие в работе партийной организации, являясь заместителем секретаря по идеологической работе

Обыкновенные сутки

Деревня Липа Осьминского района расположена на шоссейной дороге, связывающей станцию Молосковицы с поселком Осьмино. Эта небольшая деревушка окружена лесами. В период оккупации района фашистскими захватчиками здесь жили замечательные советские патриоты и в том числе Мария Ивановна Яковлева. Она была одним из руководителей подпольной антифашистской группы, действующей в деревне Липа. Эта рано овдовевшая женщина воспитала двух детей Нину и Юру. Вступая на путь подпольной антифашистской деятельности, она знала, какую опасную дорогу избрала для себя и детей. Каждый неправильный шаг грозил смертной казнью для нее и голодной смертью для детей. Таких тяжелых моментов в ее подпольной работе было не мало. Приведу только один пример.
Зима 1942 – 1943 годов. Холодно, идет снег. В одну из ночей Яковлевой постучали в окно. Сначала она и дети растерялись. Но прислушавшись, Мария Ивановна улыбнулась и пошла открывать дверь. То был условный стук партизан, который ей хорошо знаком.
Перед ней стояли обледеневшие и проголодавшиеся осьминские партизаны Ковалев И.В. и Алексеев И.Т., идущие с очередного задания... Обогрев и накормив гостей, она отвела их на ночлег в натопленную баню. Было решено, что партизаны отдохнут сутки и уйдут в свой лагерь. Уставшие гости быстро уснули, крепко спали дети, и только одна Мария Ивановна не спала, была в «ночном карауле», как солдат на пограничной заставе.
Каждый стук и шорох тревожил ее. Мысль работала в одном направлении: только бы не приехали немцы или полицейские, к утру стало сильно клонить ко сну. Она умылась, затопила печь и стала готовить пищу для партизан и своей семьи.
Вдруг она услышала громкий разговор на улице, и затем стук в дверь. Мария Ивановна испугалась, но быстро взяла себя в руки и пошла в коридор. На ее вопрос: «Кто там?» – послышался грубый, знакомый голос полицейского: «Открывай, хозяйка, принимай гостей».
Она быстро открыла дверь и сказала: «Очень прошу потише – дети спят». Но полицейские стучали ногами, винтовками, громко разговаривали и курили. Они бесцеремонно расселись на скамейке и стали хвастливо рассказывать о погоне за партизанами по замеченному следу.
Сердце женщины сжалось. Ноги плохо держали ее. Но чувство ответственности за партизан, спящих в бане, взяло верх. Наступило то спокойствие, которое свойственно глубоко идейным, преданным своей родине людям, когда они стоят перед ненавистным врагом и ждут приговора.
Она твердым голосом заговорила с полицейскими, незаметно выуживая их намерения. Этот неприятный часовой разговор стал большим испытанием для женщины.
Полицейские по очереди выходили на улицу, ходили по деревне, кого-то ожидали, а затем, когда уже совсем рассвело, ушли неизвестно куда.
Мария Ивановна вздохнула и, тяжело опустившись на стул, закрыла глава.
Из этого странного душевного состояния ее вывели голоса детей, которые давно уже не спали и тоже переживали нависшую над ними опасность.
Покормив детей, Мария Ивановна стала думать, как бы незаметно для соседей проникнуть к  партизанам в баню и накормить и их.
Под видом стирки белья она пошла затопить баню, снесла поесть партизанам, рассказала им о ночных событиях. Стали решать, что делать, как выбраться незамеченными, и тут прибежала испуганная дочь Нина и сообщила, что в деревню въезжает большой карательный немецкий отряд.
Мария Ивановна оставила Нину греть воду, а сама пошла в дом.
Немцы по пути, оказывается, убили несколько тетерок и решили зажарить их и перекусить.
Староста деревни поручил это сделать Марии Ивановне. И вот опять незваные гости. Двадцать здоровых фрицев с шумом и грубыми шутками ввалились в дом. Поснимали шинели, расселись по всему  дому и стали ждать закуски из птиц.
Под взглядом двадцати пар вражеских глаз смелая подпольщица готовила  жаркое.
Время от времени она отвечала на вопросы переводчика, а сама думала только об одном: как бы эти «гости», подвыпив своего шнапса, не вздумали помыться в бане.
Но этого не случилось. Немцы с жадностью съели все приготовленное, выпили шнапс и с шумом отправились восвояси.
Мария Ивановна, проводив ненавистных врагов, убрала со стола и пошла в баню стирать белье. Дочь Нина ушла дежурить, а она тихо рассказывала партизанам о произошедшем.
Ваня Мексеев, улыбаясь, спросил у нее: «Ну как, Маша, настроение, ты еще жива? И она, улыбаясь, отвечала: «Жива, Терентьевич, и довольна своей судьбой. Пусть судьба эта тяжела, но зато я чувствую себя в строю патриотов своей любимой Родины и, пока в моей груди бьется сердце, я не уйду из этого строя».
И она не ушла. До самого  освобождения Осьминского района от немецких оккупантов наша дорогая Маша была надежной помощницей партизан.
Таких тревожных дней у нее было еще много, но она все выдержала и боролась с фашистами до полной победы.
За активную антифашистскую деятельность Мария Ивановна Яковлева награждена правительством медалями: «Партизану Отечественной войны» и «За боевые заслуги».
После Великой Победы Мария Ивановна семнадцать лет проработала председателем сельсовета, пользуясь любовью и уважением односельчан. 

Учительница

В 1938 году в деревню Лужицы Осьминского района Ленинградской области приехала молодая учительница Евгения Васильевна.
Общительная, энергичная, обаятельная, она быстро завоевала авторитет не только среди учеников, но и всех односельчан. Ей понравилась деревня с ее широкими полями, большими лесами и красивыми лесными озерами. Здесь она полюбила умного, начитанного сына колхозного кузнеца Васю Кузнецова, работавшего в то время председателем Лужицкого сельского Совета. Хорошо было жить и трудиться. В 1940 году ее муж, член ВКП (б), уехал в Ленинград учиться в Областную партийную школу. Евгения Васильевна радовалась за него, ей приятно было, что рядовой колхозник, как и она, дочь сапожника, выходит на широкую дорогу активного борца за построение социализма в нашей стране.
Эта радостная, светлая жизнь Евгении Васильевны закончилась с началом внезапного вероломного нападения на нашу страну гитлеровских орд в июне 1941 года. Уже через двадцать дней деревня Лужицы была занята фашистскими войсками. По родным улицам зашагали враги, грабя, расстреливая и насилуя советских людей. Тоска по любимому мужу и ненависть к фашистам заполнили душу Евгении Васильевны. Ученики заходили к своей любимой учительнице узнать, как они теперь будут учиться. Родители приходили к Евгении Васильевне поговорить о том, что она будет делать, скоро ли Красная Армия прогонит ненавистных захватчиков.
Надо было всех успокоить, всем ответить. Разговаривая с людьми, которых она уже хорошо знала, Евгения Васильевна внимательно, как бы заново, всматривалась в их лица, стараясь понять, кто из них сможет стать надежным помощником в борьбе с фашистами, кто сможет умереть за любимую Родину. Она готовилась к подпольной работе, подбирала надежных людей для такого благородного дела.
Как лучше организовать подпольную работу, в каком направлении сделать первые шаги? Эти вопросы постоянно мучили  Евгению Васильевну. Ей так нужен был добрый и верный советчик в этом деле. К великой ее радости такой советчик нашелся.
В июне 1942 года в Лужицах появилась группа партизан во главе с Ковалевым И.В. для установления связи с советским активом. Встретились они и с Евгенией Васильевной. Затаив дыхание, слушала женщина партизан, пытаясь запомнить каждое их слово. После этого Евгения Васильевна активно начала осуществлять свои мечты по организации подпольной работы.
Каждый день приходилось ходить, словно по краю обрыва. Она знала, что группа молоджи во главе с Владимиром Трелем вступила в ряды полиции и стала активно помогать фашистам в их борьбе против советского народа. Теперь малейшая оплошность могла привести к гибели всех подпольщиков. Но Евгения Васильевна не сдалась, она вспомнила о бывшем председателе колхоза Григории Степанове, который был избран старостой деревни. Зная его как человека, преданного Советской Родине, Евгения Васильевна понимала, что чин старосты не изменил воззрений Степанова. Он часто заходил навестить бывшую учительницу, поговорить по душам. Во время этих задушевных разговоров они все больше открывались друг другу. Однажды Евгения Васильевна заговорила о борьбе советских патриотов в тылу врага и о значении этой борьбы. «А вот мы сидим, сложа руки», – сказала она, – как какие-то наблюдатели происходящих событий. Прямо неудобно становится». Степанов вздохнул и тихо сказал: «Дорогая Евгения Васильевна, я понимаю Вас, но что мы можем с вами сделать? Давайте вместе подумаем. Я согласен сделать все, что в моих силах».
Этот разговор Евгения Васильевна передала партизанам. Как известно, партизаны очень нуждались в продуктах питания, ведь их никто не снабжал. Решили, что Степанов, собрав продукты в счет налогов, установленных фашистами, повезет их в Осьмино, а партизаны в лесу, между деревнями Перегреб и Самро, встретят его, заберут продукты и дадут расписку для отчета перед районным комендантом. Был установлен определенный день встречи. Степанов должен был взять с собой одного из граждан деревни, который бы подтвердил, что их действительно «ограбили» партизаны.
И вот в один из теплых августовских дней 1942 года группа партизан вместе с Иваном Васильевичем Ковалевым сидит в засаде. Часов в 11 утра в поле зрения появились запряженные две лошади, сзади которых шли двое мужчин. Подпустив их поближе, партизаны с винтовками вышли из леса. Ковалев дал команду остановить лошадей, а возчикам поднять руки вверх. Обыскав плененных, предложили им повернуть лошадей и проехать по тропке вглубь леса. Лицо Степанова выражало искусственный испуг, руки дрожали. Его же спутник не искусственно, а на самом деле был страшно перепуган. Сняв с возов продукты и дав расписку в их получении, партизаны разрешили возчикам ехать в Осьмино и доложить коменданту Гансу Рату о произошедшем. До Осьмино было 20 километров, и за это время партизаны спрятали продукты в надежном месте.
Эту первую проверку Степанов Г.С. выдержал на «отлично» и вошел в семью отважных осьминских подпольщиков, став членом Лужицкой подпольной группы.
Вернувшись из Осьмино, Григорий Степанович зашел к Евгении Васильевне. Довольный удачным исполнением своего первого задания, рассказал ей, как он встретился с партизанами и как Ганс Рат, ругаясь и пугая его расстрелом, приказал возить продукты другой дорогой, через Старополье, считая ее более надежной.
Вскоре в подпольную группу вступили член партии Николай Ефимович Клепиков и комсомолец Сергей Филиппов. Эта небольшая антифашистская группа под руководством Евгении Васильевны проводила большую и важную работу по борьбе с фашистами.
Осенью 1942 года фашисты пригнали в деревню заложников, которым грозил расстрел. Их закрыли в бане, находящейся около перелеска, а сами, не оставив вооруженной охраны, ушли пьянствовать к полицейским. Подпольщики решили освободить заложников. Как только стало темнеть, они подожгли в другом конце деревни бесхозную хозяйственную постройку. Жители деревни побежали тушить пожар. Туда же ринулись опьяневшие фашисты и их подручные. В это время Сергей Филиппов сбил замок и открыл баню с заложниками, которые быстро скрылись в лесу.
Когда фашисты обнаружили пустую баню, их ярости не было предела. Обозленные, они арестовали старосту деревни Степанова Г.С. Зверски пытая его, требовали назвать виновных в освобождении заложников. Отважный подпольщик стойко перенес пытки врагов, не выдав своих товарищей. Фашисты повели его на расстрел. Проходя мимо жителей деревни Лужицы, Григорий Степанович сказал: «Прощайте, дорогие товарищи!» Гибель Степанова стала большой потерей для подпольной группы, особенно тяжело переживала это Евгения Васильевна.
Когда фашисты расстреляли Степанова Г.С., в дом к Евгении Васильевне пришел один из беженцев, которому Григорий Степанович много помогал материально. Он говорил о потере Григория Степановича как о большом горе. А потом заявил: «Я горю желанием отомстить фашистам за их злодеяния, но пока не знаю, как, что конкретно надо сделать?» Евгения Васильевна осторожно повела с ним разговор о претворении в жизнь желания. Договорились о том, что он подожжет дома активных полицейских, проживающих в деревне Шавково. Два месяца готовился патриот к выполнению своего обещания и исполнил его. Были сожжены дома двух фашистских прихвостней, предателей советского народа, повинных в гибели Степанова Г.С.
Член подпольной группы Николай Ефимович Клепиков был поэтом-самородком. Им был написан ряд стихотворений, разоблачавших зверства фашистов. Стихи призывали народ к борьбе с захватчиками. Эти стихи подпольщики переписывали и распространяли среди населения. Вот одно из них:

Больше уж года,
Как немцы-грабители
Нам навязали войну.
Легкой наживы любители
Грабят нашу страну...
Труд коллективный
Огнем и снарядами
Здесь разрушают они.
Бьют наш народ
И плетьми, и прикладами
И из спины вырезают ремни.
 Вот этот столб,
Что стоит с перекладиной –
Здесь был повешен
Немецкою гадиной
Наш молодой патриот.

Несовершенные по форме стихи поэта-подпольщика имели большое патриотическое воздействие на народ и играли мобилизующую роль.
Работа подпольной группы активизировалась. Глаза Евгении Васильевны светились радостью, как бы говоря: «Мы вносим свой посильный вклад в дело борьбы с захватчиками».
Но не дремали и предатели-полицейские. По их доносу фашисты арестовали члена группы комсомольца Сергея Филиппова. Они подвергли его страшным пыткам. На глазах жителей деревни долго били его дубинкой. Весь окровавленный, он стоял с гордо поднятой головой, не прося пощады. Он не выдал своих товарищей по подполью и мужественно принял смерть от фашистских палачей. Посмертно Сергей Филиппов награжден медалью «3а отвагу».
Расстрел двух активных членов группы был большой потерей, но не приостановил работу подпольщиков. В октябре 1943 года их группа приняла активное участие в организации вооруженного восстания, в результате которого фашистские захватчики были изгнаны с территории всего Осьминского района, за исключением райцентра Осьмино.
В районе была организована так называемая тройка -советский орган власти на правах райисполкома. Члены Лужицкой группы во главе со своим вожаком - учительницей Евгенией Васильевной стали активными участниками оргтройки.
За активную подпольную работу Евгения Васильевна награждена медалью «За боевые заслуги».
В послевоенные годы Евгения Васильевна Кузнецова отдавала все свои силы и знания делу обучения и воспитания подрастающего поколения, работая учителем начальных классов Осьминской средней школы. Она пользовалась большим авторитетом среди своих учеников и жителей села.

Нина

В деревне Сорокино бывшего Осьминского района, где я ежегодно летом отдыхаю, жила до войны семья Хрусталевых.
Глава хозяйства Никандр Александрович был учителем, его жена – продавцом в магазине, а дочь Нина и младший сын учились в школе. К началу войны Нине было 16 лет, она окончила 9 классов средней школы.
Росла Нина девочкой смелой, смекалистой, озорной. Увлекалась спортом и военной подготовкой. Любила  стрелять из мелкокалиберной винтовки, считалась самым метким стрелком среди своих сверстников.
Директор Доложской школы довоенного времени Валентина Павловна Волкова дает Нине такую характеристику:
«Нина обладала неплохими способностями, но училась без особого прилежания и считалась средней ученицей. Поведение у Нины было неважное. Она была шумлива, любила больше мальчишеские игры, очень увлекалась военным делом, «предводительствовала» во всех военных играх. Она отличалась упорным характером. Ее трудно было убедить в том, с чем она не согласна, даже если была неправа. Очень любила читать приключенческую литературу».
Я думаю, что эта характеристика дает полное представление о Нине в ее ученические годы.
В деревне Столбово, что в полукилометре от Сорокина, жили два шестнадцатилетних парня – Kоля Гаврилов и Толя Лукин.
Вот втроем они вместе росли и вместе ходили в школу.
Обе деревни расположены на берегу живописного озера Долгое, окружены лесами, в которых так много грибов и ягод.
Природа здесь изумительно хороша, она ласкает глаза любого человека, здесь побывавшего. В летние каникулы ребята купались в теплой воде озера, удили рыбу, ходили в лес за грибами и ягодами, устраивали военные игры. Всем этим руководила Нина Хрусталева, которую сверстники уважали за смелость, удаль и смекалку и даже чуть побаивались ее.
Нина очень часто рассказывала ребятам о героях прочитанных приключенческих книг и старалась подражать этим героям.
Так жили, не зная тревог и забот эти ребята, как и миллионы детей страны Советов, пока не началась война в 1941 году. Услышав по радио известие о том, что немецкие фашисты напали на нашу Родину, Нина немедленно побежала к своим друзьям, чтобы сообщить им эту страшную новость.
Ребята пошли на излюбленное место на берегу озера Долгое, пытаясь осознать это известие.
Первой заговорила Нина: «Знаете, ребята, если фашисты придут в наши края, мы станем партизанами. Вспомните, как партизаны действовали в годы гражданской войны, как хорошо о них рассказано в книге А. Фадеева «Разгром».
Мальчики переглянулись, а затем в один голос заявили, что они согласны быть партизанами и, взявшись за руки, поклялись в этом.
Зятем стали думать, где достать оружие и боеприпасы. После горячих споров решили, если придут фашисты, каждый должен найти себе оружие на поле боя или даже украсть его у врага.
Приняв решение, они со свойственным юношеским задором весело побежали к озеру искупаться.
С фронта приходили тревожные известия, говорящие о продвижении врага вглубь нашей родной земли.
До конца июня Нина побывала в Доложске, где встретилась со своими подругами по классу, поговорила со своими любимыми учителями. Все они были в ожидании чего-то страшного, неизвестного и выглядели несколько растерянными. Вернулась она домой в подавленном настроении и всю ночь не могла уснуть, все думала, что же она должна делать в случае появления фашистов.
В конце июня Нина послала в Москву своей любимой тете Наталье Александровне Базиевой письмо, в котором было сказано, что в случае оккупации немецкими фашистами их местности, она с оружием в руках уйдет в партизаны и будет бить ненавистных врагов.
Рассказывая мне об этом письме, Наталья Александровна очень сожалела, что не смогла сохранить его до наших дней.
Нина попробовала поделиться своими мыслями с отцом, но он, восприняв все это детским лепетом, грубо одернул ее. И больше она с ним ничем не делилась.
Ребята ежедневно собирались на берегу озера, читали газетные сообщения о ходе военных действий и много спорили, когда же наступит победа. Все они глубоко были убеждены в том, что победить нашу Красную Армию фашисты не могут, что им скоро будет капут.
Но угроза оккупации родных мест с каждым днем становилась все реальнее, и 18 июля это случилось.
Нина с презрением смотрела на фашистских людоедов, расхаживающих по деревне, устанавливающих свои порядки. Отец же Нины  несколько раболепски отнесся к немецким офицерам, что дало им повод назначить его старостой двух деревень – Сорокино и Столбово.
Согласие отца до глубины души взволновало Нину, и она в резкой форме высказала ему свое возмущение.
Так закончились для Нины и ее друзей свободные веселые дни летних каникул, наступило время претворить в жизнь клятву, данную на берегу озера.
На очередной встрече на берегу озера ребята договорились приложить все силы к скорейшей добыче оружия.
Они не раз побывали на полях сражений местного значения, и к августу у них были две винтовки, пистолет, гранаты и патроны.
Теперь можно было мстить фашистам. Оружие они хранили в лесу, в только им известном месте.
В начале сентября 1941 года убежал из плена и пришел домой в деревню Столбово бывший председатель Столбовского сельсовета Иван Павлович Гордяков.
Жил он один, семья была эвакуирована в советский тыл.
Ребята уважали его за простоту и душевную щедрость. Вот ему-то они и решили поведать свои планы.
В начале ноября явились к нему втроем и после расспросов о его здоровье, о том, как ему удалось убежать из плена, в каких боях он участвовал, они рассказали ему о своем намерении создать подпольную молодежную группу и вести беспощадную борьбу с фашистами.
Иван Павлович после долгих раздумий и расспросов, что и как они думают делать, одобрил эту идею.
Тут же руководителем группы была избрана Нина Хрусталева.
Иван Павлович подробно проинструктировал своих юных друзей, как надо вести подпольную работу, особо подчеркнув ее конспиративность.
Он сказал им, что примет все меры к установлению связи с Осьминским партизанским отрядом, и тогда они будут работать под руководством партизан.
Так родилась Столбовская подпольная антифашистская группа во главе с Ниной.
После чего ребята сразу повзрослели, они почувствовали, какую ответственность перед Родиной взяли на свои юные плечи.
На первых порах они разобрали несколько мостов на небольших ручьях, неоднократно выводили из строя телеграфно-телефонную  связь.
После очередной совершенной диверсии ребята с большим удовлетворением рассказывали об этом Ивану Павловичу, сидя в его теплой избе долгими осеннее - зимними вечерами 1941 / 1942 годов.
Тот хвалил ребят и твердил всегда одно и то же: «Будьте осторожнее, помните, что каждый неосторожный шаг грозит вам смертью».
В короткие ноябрьские дни, когда еще не было снега, они обстреляли из засады немецкую машину с солдатами, шедшую из Доложска в Столбово. Этот дерзкий поступок ребят наделал много шума, но все обошлось благополучно.
Второй обстрел немецкой машины произвели в конце апреля 1942 года на дороге Самро – Будилово.
Ранней весной 1942 года Иван Павлович Гордяков  установил связь с Осьминскими  партизанами и ушел к ним вести борьбу с фашистами с оружием в руках.
Перед уходом он сказал Нине, что вскоре организует ее встречу с руководством партизанского отряда.
После ухода Гордякова в партизанский отряд юные подпольщики сделали один необдуманный шаг. Им стало известно, что в соседней деревне Шима староста получил от фашистов винтовку для борьбы с партизанами.
На очередной встрече Нина предложила Коле и Толе поехать ночью в деревню Шима, окружить дом старосты и потребовать от него немедленной сдачи винтовки.
Те, недолго думая, согласились на это, не учитывая того, что в деревне их  могут опознать.
В одну из белых июньских ночей, отпросившись у родных погулять в деревне Самро, они, вооружившись, ушли в деревню Шима.
Когда в деревне все спали, они окружили дом старосты, постучали в окно и, сказав, что они партизаны, предъявили ультиматум немедленно сдать винтовку и патроны.
При этом было заявлено, что, если староста этого не сделает, они подожгут дом и не выпустят его из горящего дома.
Староста струсил и немедленно выполнил их требование. При сдаче винтовки он внимательно всматривался в их лица.
Утром следующего дня к нам, в партизанский отряд, пришла шимская подпольщица и рассказала всю эту историю, с волнением добавив: «Ведь староста знает, что это были столбовские ребята, и если скажет об этом фашистам - их расстреляют».
Чтобы спасти юных подпольщиков от гибели, мы немедленно послали Гордякова И.П. на связь с Ниной Хрусталевой с приказом: привести всех подпольщиков в партизанский отряд.
Нина сходила за своими друзьями и рассказала им все. Осознав свою ошибку,  они согласились идти в партизаны. Оставалось только сообщить родным и попрощаться с ними.
Часов в двенадцать ночи они были в нашем лагере, Гордяков представил нам каждого из юных орлят.
Я внимательно рассматривал каждого из них, стараясь по внешнему виду понять их характер. Но только через некоторое время  сумел понять, что все они были совершенно разные.
Настойчивая, несколько резкая, упорная в достижении своей цели Нина Хрустаяева; мягкий, вежливый, исполнительный, общительный Коля Гаврилов; неуравновешенный, бестактный, мало думающий над своими поступками Толя Лукин.
Но этих замечательных молодых людей объединяла крепкая дружба с детских лет, а теперь и любовь к Родине.
В партизанском отряде они быстро привыкли к нашей лесной жизни и были активными участниками во всей его деятельности. Они были просто бесценны как разведчики. Сходить в деревню узнать обстановку, уточнить силы немецкого гарнизона было их любимым делом.
Все шло хорошо. На собрании комсомольцев отряда Коля и Толя были приняты в члены ВЛКСМ, а Нина еще со школы была комсомолкой.
Но вскоре произошло событие, которое потрясло всех нас.
Фашистские изверги не оставили без внимания уход ребят в партизаны. В двадцатых числах июля отряд фашистских головорезов явился в деревни Сорокино и Столбово к родным ребят, ушедших в партизаны, и учинил над ними зверскую расправу. После пыток были расстреляны отец и мать Нины и престарелая бабушка Коли Гаврилова.
Нина, Коля, а вместе с ними и все мы, тяжело перенесли трагическую смерть их близких.
У ребят появилась еще большая, какая-то неудержимая потребность мстить фашистам.
Но недолго пришлось Нине с оружием в руках бороться с врагами Родины. В начале августа 1942 года нужно было узнать количество карателей, стоящих в деревне Самро и их вооружение.
Нина первая изъявила желание сделать это, при этом она заявила: «Я выполню задание, а затем зайду в свою деревню, узнать,  где мой младший братишка». После долгих размышлений мы с командиром отряда разрешили Нине сделать это.
Переодевшись в одежду девушки-школьницы, Нина отправилась в путь. Она взяла свой маленький пистолет, с которым никогда не расставалась.
До Самро она дошла благополучно, все разузнала и отправилась в свою деревню. Но на пути она встретила группу карателей, которые вдруг задержали ее.
Офицер приказал обыскать Нину. Чувствуя, что дело кончится плохо, она выхватила пистолет и выстрелила в офицера. Но выстрел не попал в цель. Солдаты схватили ее и зверски избили, добиваясь, чтобы Нина сказала, где партизаны.
Нина стойко перенесла все пытки, при этом в упор смотрела в глаза извергов.
Не добившись от нее никаких показаний, фашисты вывели ее за деревню и расстреляли.
Так перестало биться юное сердце верной дочери Родины, члена Ленинского комсомола, нашей дорогой Нины.
За отвагу и мужество в борьбе с фашистскими захватчиками Нина посмертно награждена медалью «За отвагу».
Ее прах покоится в братской могиле в Осьмино.
Дорогой читатель, когда будете в этом поселке, сходите на братскую могилу и поклонитесь подвигу этой отважной юной девушки.

Николай Степанович

Николая Степановича я впервые встретил в довоенные годы в его родной деревне Хрель, где он был председателем колхоза,
Передо мной стоял невысокого роста человек, с прищуренными слеповатыми глазами, с хитрой улыбкой.
Я много ходил с ним по полям колхоза, и он с какой-то поэтической увлеченностью рассказывал мне об урожаях с полей, о животноводстве и о красоте их местности.
Чувствовалось, что это человек большого природного ума, практической смекалки, большой культуры. В общении с людьми он был вежлив, но требователен. Члены колхоза относились к нему хорошо и ласково называли – наш дядя Коля.
Русская пословица гласит: «Человек познается в беде». Поэтому, будучи уже партизаном, летом 1942 года ночь я постучал в дом Николая Степановича и думал, каков-то он есть в тяжелые годы для нашей Родины, когда даже незначительная помощь партизанам грозит казнью.
На вопрос заспанного человека: «Кто там?» – я тихо назвал свою фамилию и попросил открыть дверь.
Стукнул засов, дверь открылась, и мы с И.В. Ковалевым оказались в объятиях Николая Степановича.
Мое сердце наполнилось удивительно светлой радостью: он был и остался патриотом нашей Родины, он человек с большой буквы.
Мы тихо прошли в дом, не зажигая лампы, и  рассказали ему о цели нашего прихода. Слушал он с большим вниманием и только повторял одну фразу: «Тяжело вам, братцы».
В конце разговора он сообщил, что держит связь со Сланцевским отрядом Сергеева и будет выполнять все наши задания, которые ему посильны.
Его жена, очень милая Римма Васильевна, проворными женскими руками, без шума приготовила нам поесть и собрала продукты в дорогу.
На столе, кроме молока, хлеба, оказался совершенно свежий мед. Оказывается, Николай Степанович даже в период фашистской оккупации не отказался от своего любимого занятия, сократив только количество пчелиных семей. Поели мы с большим аппетитом, тепло распрощались с гостеприимными хозяевами, договорились о местах и времени встреч и тихо ушли огородами.
С этого времени и до конца партизанской борьбы Николай Степанович был тесно связан с нашим отрядом и оказывал ему большую помощь.
Описывать всю подпольную деятельность Николая Степановича – долгая история, поэтому я хочу только рассказать об его участии в работе Осьминской районной оргтройки в тылу врага, которая была создана после изгнания фашистских захватчиков из района по указанию 9-й партизанской бригады в ноябре 1943 года, а председателем ее был выбран я. Располагалась она в родной деревне Николая Степановича – Хрель, и он был назначен мною заведующим хозяйственной частью.
Быть активным деятелем районной оргтройки в то время было далеко не безопасно. В случае прихода немецкой карательной экспедиции работники тройки и их семьи были первые кандидатуры на расстрел, а их имущество - на сожжение и разграбление.
Но это не пугало Николая Степановича, он весь отдался этой большой и интересной работе. Надо было видеть его горящие глаза, чтобы понять, какой мощной энергией обладает этот человек.
Буквально в считанные дни он сумел создать все необходимые условия для работы Советского органа власти в тылу врага, а также условия для нормальной жизни работников тройки.
Собрал мебель для работы тройки, организовал небольшую столовую, при этом среди беженцев обнаружил первоклассного повара, подыскал квартиры для работников, заготовил и подвез дрова, умело расходовал скудные запасы продуктов питания.
Все работники тройки искренне уважали этого человека, удивлялись его способности в тяжелых условиях так быстро все организовывать, его авторитету среди населения. Он был не только хороший организатор, человек дела, но и замечательный мечтатель, тонкий ценитель красоты природы.
В вечернее время после напряженной дневной работы я любил с ним помечтать о будущем. Мы сидели в его просторной теплой избе и при тусклом свете керосиновой лампы часами вели разговор о положении на фронтах, о скорой победе нашей армии, о восстановлении хозяйства района, разрушенного фашистами.
А как поэтично он рассказывал мне о природе, об истории родного края, о жизни пчелиных семей.
Слушая, я мысленно сравнивал его с тургеневским Калинычем, с тем только отличием, что у него были и черты деловитости. Хотя эти его черты только подчеркивали, усиливали его душевную красоту, его удивительную страсть быть полезным людям.
В конце января 1944 года к нам пришла наша родная Советская Армия, которую мы встречали с большой радостью и ликованием.
Николаю Степановичу было оказано большое доверие партии и народа, он был избран председателем Лужицкого сельсовета.
За активную подпольную антифашистскую деятельность он награжден медалью «За отвагу». Таков наш Николай Степанович Силин, который и сейчас живет в деревне Хрель Сланцевского района.
Если, читатель, Вам придется быть в этой деревне, зайдите к этому пожилому седому человеку и низко поклонитесь ему за то, что в годы фашистской оккупации он, рискуя жизнью, делал все возможное для победы нашего народа над злейшим врагом человечества – фашизмом.

«Котька»

До войны Татьяну Ивановну Кострову я знал как замечательную труженицу колхоза деревни Рудница.
Приезжая в колхоз, часто видел невысокую, средних лет женщину, приветливую и разговорчивую. О душевных ее качествах я знал мало и то из уст председателя Велетовского сельсовета Ивана Печнева, ее соседа по деревне.
Хорошо узнал ее доброе, отзывчивое сердце в годы фашистской оккупации Осьминского района.
Уже в конце 1941 года она вступила на нелегкий и опасный путь подпольной антифашистской деятельности и вела эту работу до полного освобождения района от фашистских захватчиков.
Мне, как комиссару партизанского отряда и одному из руководителей антифашистского подполья, приходилось не раз встречаться с этой женщиной.
Рано овдовев, она детей не имела и жила одна в своем небольшом двухкомнатном домике.
Этот домик был любим осьминскими партизанами, его двери всегда были открыты для нас, конечно, с соблюдением строгой конспирации. Как было приятно и физически, и морально после холодной полуголодной жизни в лесу посидеть за столом в этом гостеприимном домике и тихо разговаривать с его хозяйкой.
В деревне ее звали ласково «Кокотька», и мало кто называл – Татьяна Ивановна,
Такое имя ей дала племянница Тоня, которой она была крестной матерью. Еще маленькой девочкой Тоня почему-то стала звать ее Кокотькой, и эта кличка так к ней пристала, что потом большинство соседей стали называть ее этим именем.
Мы же партизаны всегда говорили: «Ну, пошли на связь с нашей «Кокотькой».
И она действительно была наша всем своим горячим сердцем и не раз спокойно смотрела смерти в глаза.
В марте 1943 года после нападения на наш отряд карателей мы оказались в очень тяжелом положении. Стояли еще большие морозы, продуктов не было, плохо с одеждой. И как всегда мы решили идти к подпольщикам за помощью. Мы с Иваном Печневым пошли к рудницким подпольщикам и, конечно же, в первую очередь, к Татьяне Ивановне. Дорога была дальняя, и мы добрались до нее только часов в 5 утра. Узнав обстановку в деревне, решили провести день у нее, а следующей ночью уйти.
За день она связалась с другими подпольщиками и сделала все, что мы просили.
Мы находились во второй комнате за кроватной занавесью. Все шло нормально, но вот часа в два дня к ней пришел полицейский по делам службы и был в доме минут 30.
Мы, затаив дыхание, слушали, как наша «Кокотька» разговаривает с незваным гостем.
Она, как будто по делу, прошла быстро во вторую комнату, не закрыв за собой дверь, чтобы дать понять полицейскому, что там никого нет. И совершенно спокойно продолжила вести разговор, перемешивая его небылицами и громко смеясь вместе с полицейским.
Позже на мой вопрос, не страшно ли ей было, она ответила: «Трусливой подпольщицей быть нельзя».
Дважды фашисты вызывали на допрос Татьяну Ивановну, часами ведя с нею хитрый разговор, не знает  ли она партизанскую базу, не ходят ли партизаны в деревню.
Однажды они двое суток держали ее под арестом, пугая расстрелом.
Но ее спокойствие, умение быстро реагировать на провокационные вопросы, строго соблюдать конспирацию - спасли ее от гибели.
Такова наша «Кокотька».
За активную подпольную антифашистскую деятельность она  награждена медалями: «Партизану Отечественной войны» I степени и «За боевые заслуги»,
Я и сейчас, бывая в Осьминских краях, всегда заезжаю к уважаемой Татьяне Ивановне, которой уже 75 лет, и долгие часы, сидя с нею за столом, вспоминаем прошлые героические времена нашего народа.

Иван Васильевич Егоров

Рудницкую подпольную антифашистскую группу организовал бывший председатель Велетовского сельсовета, член ВЛКСМ Печнев Иван Андреевич.
Являясь одним из активных участников подпольной группы, Егоров неоднократно ходил на связь с осьминскими партизанами, выполнял их задания и оказывал им большую материальную помощь. Когда в июле 1942 года руководитель Рудницкой подпольной группы И.А. Печнев, предупрежденный друзьями о нависшей над ним опасности ареста, ушел в партизаны, Иван Васильевич Егоров стал во главе подпольной группы и продолжил начатое им дело.
Но через несколько дней после ухода Печаева И.А., рассвирепевшие фашисты схватили  Егорова с сыном Иваном. Ни обещания, ни шантаж, ни зверские пытки фашистов не заставили отца и сына выдать своих товарищей по подполью.
Фашисты расстреляли их недалеко от деревни Рудницы и запретили жене Егорова и соседям убирать трупы до ночи.
А через несколько часов Егоров Иван Васильевич пришел в сознание и, превозмогая страшную боль во всем тале, пополз к дому. Жена Егорова, Анастасия Тимофеевна, убитая горем, лежала в слезах на кровати.
Вдруг у двери послышался голос мужа. Она вздрогнула и в недоумении застыла. Через минуту опять донесся слабый знакомый голос:  «Настя, это я, помоги мне».
Она вскочила, выбежала на крыльцо и увидела страшную картину. Весь в крови, измученный, перед нею с закрытыми глазами лежал муж. И это было не приведение, а ее любимый муж.
Все ее существо охватило чувство радости, и в то же время сердце предчувствовало какое-то новое большое горе.
Провожать в последний путь сына Егоровых, комсомольца Ивана, несмотря на запрет фашистов, пришли все честные советские люди деревни, из их глаз лились слезы, а сердца наполнялись ненавистью к фашистскому зверью.
Заботливые руки жены и близких друзей выхаживали Ивана Васильевича, желая вернуть ему счастье жизни.
Мы с Иваном Васильевичем Ковалевым договорились с нашей подпольщицей, медицинской сестрой Павловой Антониной Петровной о том, что она будет навещать Егорова и оказывать ему медицинскую помощь. На приобретение необходимых лекарств выдали Павловой А.П. 500 рублей денег из нашего партизанского запаса.
Тоня, так мы тогда звали медичку Павлову, много раз заходила  к Егоровым под всякими предлогами и сделала все, что от нее зависело, чтобы помочь Ивану Васильевичу встать на ноги.
Он стал потихоньку поправляться. Узнав об улучшении здоровья Ивана Васильевича, мы немедленно через наших Рудницких подпольщиков предложили ему уйти к нам и назначили время и место встречи в лесу.
Но в назначенное время на встречу с нами пришел не Егоров, а его доверенное лицо. Было доложено, что Иван Васильевич еще очень слаб, а как только почувствует себя лучше, уйдет к нам.
Зная звериный нрав фашистов, мы еще раз посоветовали ему поторопиться. Но этого сделано не было. Наши опасения оправдались. Какой-то предатель сообщил немцам, что Егоров оказался живым, фашистов это встревожило. Как они могли допустить такой «брак» в работе. Они, не задумываясь, решили расстрелять Егорова второй paз.
И опять двадцать человек вооруженных бандитов явились в деревню Рудница, ворвались в дом Егоровых, схватили еще слабого здоровьем Ивана Васильевича и снова повели на расстрел.
Кровавое злодеяние было совершено. Фашисты, не доверяя уже своим пулям, дежурили у трупа расстрелянного, боясь его второго воскрешения из мертвых. Убедившись, что Егоров И.В. действительно мертв, они строем, с винтовками на плечах прошли по деревне, распевая какую-то веселую маршевую песню.
Советские люди провожали их ненавистными взглядами  и, сжимая кулаки, клялись отомстить за совершенные злодейства на нашей земле.
За активную подпольную деятельность И.В. Егоров награжден посмертно медалью «За боевые  заслуги».

Сказки помогли

Активным членом Старицкой подпольной группы был Борис Никитин. По характеру – человек веселого нрава, балагур, большой выдумщик. Он легко мог заговорить с кем угодно и быстро наладить контакт с незнакомыми людьми.  По заданию подпольной группы он работал сборщиком молока, которое ежедневно на лодке по реке Луге отвозил на сливной пункт в деревню Гостятино.
Летним солнечным июльским днем 1942 года Борис уже возвращался домой. Недалеко от деревни его стал нагонять катер, тащивший баржу, нагруженную мешками с зерном.
На барже было двое сопровождающих с винтовками: немецкий солдат и полицейский, здорово подвыпившие. Борис хорошо знал полицейского и попросил его прицепить лодку к барже, чтобы побыстрее добраться до дома. Полицейский разрешил, Борис прицепил лодку, а сам залез на баржу, сел между немцем и полицейским и стал рассказывать им веселые небылицы.
Немецкий солдат, понимавший русский язык, толстый весельчак, хохотал вместе с полицейским, взявшись за живот. Борис продолжал сыпать один за другим анекдоты. Выпитый самогон начал делать свое дело. И немец, и полицейский начали зевать, впадая в дремоту. Наконец тот и другой крепко заснули. Борис, пользуясь моментом, быстро сбросил два мешка ржи в реку, приметив место сброса. Катер продолжал, посвистывая гудками, медленно плыть вперед вверх по течению Луги.
А Борис, как ни в чем не бывало, стал тормошить полицейского и немца, приговаривая: «Эй, братцы, братцы, полно спать, надо охранять вверенное вам зерно». Те, протирая глаза, стали приходить в себя, и опять – хохот по поводу смешных анекдотов. Так они с шутками и смехом доехали до деревни Старицы, где жил Никитин.
Через день глубокой ночью Борис Васильевич Никитин вместе с членом подпольной группы Федоровым Н.А. приехали к месту сброса мешков и подняли их на лодку.
Высушив зерно, они размололи его на мельнице и привезли нам в лес два мешка хорошей муки. Мы из нее пекли лепешки, ели их с большим аппетитом и вспоминали, как Борису Никитину сказки помогли обвести вокруг пальца немца и полицейского.
Борис Васильевич Никитин еще не раз успешно выполнял задания своего руководителя Василия Ильича Демидова, награжденного правительством орденом «Отечественной войны» I степени.

Пионеры подпольщики

Среди большой армии осьминских подпольщиков у нас было четверо замечательных подпольщиков - пионеров.
Среди них две девочки и два мальчика: Геля Субботина и Тамара Прыгачева, Юра Пятков и Виктор Федоров.
Вот о них я и хочу рассказать нашему подрастающему поколению.
Девочки Геля и Тамара жили в деревне Лужки Осьминского района Ленинградской области.
Мама Гели – Наталья Игнатьевна Субботина была организатором и руководителем подпольной антифашистской группы в деревне Лужки.
Геля и Тамара были хорошими помощниками взрослым подпольщикам в их антифашистской деятельности.
Вхождение Гели в подпольную деятельность получилось совсем просто.
В осеннюю ночь 1942 года Геля спала крепким сном. В это время в их дом пришли партизаны и вели тихий разговор с матерью.
Девочка вдруг проснулась, ее черные глаза с любопытством смотрели из-под одеяла на незнакомцев, но, так как свет зажжен не был, и в комнате было темно, рассмотреть их было трудно.
Тогда девочка стала внимательно прислушиваться к их голосам и поняла, что это партизаны.
Сердце ее бешено застучало, и она закрыла глава, ей было уже 11 лет, и она понимала, кто такие партизаны.
Ее охватили противоречивые чувства. Радостно было потому, что в их доме борцы с этими ненавистными ей немцами, и тревожно за маму, которую могут расстрелять. Она много слышала рассказов о том, как фашисты лютуют по деревням и расстреливают народ за связь с партизанами.
Девочка притаилась и продолжила внимательно слушать разговор взрослых.
Но сон стал брать свое. Геля, засыпая, представляла, как она вместе с партизанами и мамой идет по лесу, и они рассказывают ей о партизанской войне с фашистами.
Проснувшись рано утром, она увидела, что мама крепко спала, а больше никого не было.
Геля впала в недоумение: толи видела партизан наяву, толи они ей приснились. Но потом в голове все прояснилось, и она, улыбнувшись, решила окончательно: ночью в их доме были партизаны, она в этом убеждена и днем скажет маме, что она все видела и слышала.
Мать встала и как обычно принялась за домашнее хозяйство. Она до сих пор скрывала от дочери связь с партизанами и была убеждена, что дочь и на сей раз ничего не слышала и не знает.
Дочь помогала ей в работе и как-то необычно была весела, напевала песенки, хитро посматривала на маму и хихикала. Зная веселый нрав дочери, Наталья Игнатьевна вначале не обратила на это внимания.
А потом все же спросила ее: «Что ты, егоза, сегодня больно весела, наверное, сны хорошие снились?».
Геля только такого вопроса и ждала. Она на одном дыхании выпалила: «А я все знаю, сегодня ночью у нас были партизаны. Ты с ними разговаривала. Я все слышала». Сердце у Натальи Игнатьевны екнуло: может быть, и соседи кое-что видят и слышат, тоже хитро улыбаются и до времени молчат.
Потом, взяв себя в руки, она ласковым голосом сказала: «Все, что ты слышала и видела, забудь и  никому об этом не рассказывай. Партизаны к нам будут еще приходить. С ними я тебя познакомлю, и ты будешь моей помощницей. Согласна?»
Геля бросилась на шею матери, обняла ее, поцеловала и дала клятву – никому и нигде об этом не говорить. Она просила мать ничего от нее не скрывать, она же пионерка, тайну хранить умеет и будет помогать ей в работе, которую поручают партизаны.
Так Геля Субботина стала в 1942 году полноправным членом Лужковской подпольной группы.
Тамара Прыгачева, которой в 1943 году было 10 лет, категорически отказалась ходить в школу, открытую в Доложске немцами. Она заявила, что не может смотреть на страшную рожу Гитлера. Матери пришлось смириться. Она приобщилась к подполью через своего брата Владислава. Об том я расскажу отдельно.
Отец Юры – Пятков Тимофей Иванович был руководителем Кологривской подпольной группы и приобщил к этому делу своего 11-летнего сына.
Отец Виктора – Иван Андреевич Федоров руководил Сватковской подпольной группой и втянул в эту сложную и опасную работу 12-летнего сына Виктора.
 Что же делали эти юные пионеры, будучи подпольщиками?
Геля Субботина в своих воспоминаниях рассказывает следующее:
«К началу Великой Отечественной войны мне было 10 лет. Война застала нас с матерью, в д. Столбово Осьминского района, Ленинградской области.
С первых дней у меня, как и у всех советских детей, появилось чувство ненависти к врагам нашей Родины – немецким фашистам. Особенное отвращение к немцам появилось у меня, когда они заняли нашу деревню в июле 1941 г. Через несколько дней после их прихода была арестована моя мать, вместе с матерью в амбар бросили и меня. Этот случай жестокого обращения с матерью вызвал еще большее презрение к немецкому зверю. Мы были высланы в деревню Лужки, под надзор старосты Петрова. Лужки расположены в трех километрах от немецкой волости в деревне Заручье. Деревушка маленькая, всего 15 домов.
Я неоднократно слышала, что в районе действуют партизаны. Мне так хотелось их видеть! Примерно с весны 1942 г. к нам  в дом стали заходить неизвестные люди, которые вели разговоры с матерью, как правило, в мое отсутствие. На мой вопрос, кто к нам приходил, мать отвечала – беженцы.
Она не хотела, чтобы я знала о ее связи с партизанами. Но однажды я сама установила эту связь. Поздно ночью к нам пришли несколько мужчин. Я была уже в постели, меть, думая, что я сплю, стала с ними разговаривать. А я подслушала разговор. Утром мой вопрос о ночных гостях вызвал у нее беспокойство. Она поняла, что я все слышала. В это утро мать откровенно рассказала мне, что она связана с партизанами и помогает им, очень просила никому не говорить об этом. Я дала слово матери быть твердой... И в свою очередь просила ее не скрывать от меня больше ничего и приобщить меня к ее работе. Это была как бы моя клятва перед матерью. С этого времени от меня ничего не скрывалось, а наоборот, мне давали поручения, которые я выполняла. И первым моим поручением было сигнализировать об опасности, т.е. ставить палку у рябины на опушке леса. Партизаны, приходившие к нам, обязательно заходили к рябине и только после проверки сигнала шли в дом. Это поручение я тщательно выполняла до освобождения района от немцев. Не помню, в какое время сильно заболел партизан И.П. Гордяков. По решению партизанского отряда в одну из ночей он был доставлен к нам в дом под видом родственника.
Мне было поручено ухаживать за ним, как за своим дядей. Во время болезни Гордякова к нам пришли немцы, интересовались партизанами. Увидев лежавшего мужчину, спросили: «Кто это?» Я ответила: «Мой дядя больной тифом». Фрицы очень испугались, боялись заразиться и сразу же удалились. После десятидневного пребывания у нас Гордяков в одну из ночей вновь ушел в партизанский отряд. Мама, как руководитель подпольной группы, получала много антифашистской литературы. Мне приходилось разносить ее подпольщикам Доложской группы. Однажды мы с Тамарой Прыгачевой несли листовки и газеты подпольщице Лисаковой М., проживающей в д. Борки. Листовки и газеты мы искусно спрятали за пазухи.
На полпути нас встретили немцы, которые стали расспрашивать, куда мы идем. Мы не растерялись и бойко ответили, что идем к родственникам в Борки. Немцы,  ничего не заподозрив, удалились, а мы продолжили свой путь.
По поручению партизанского отряда я должна была доставить письмо руководителю Старопольской группы В. П. Волновой, которая знала, что я член Лужковской подпольной группы. По большаку без конца сновали немцы и полицейские, но я смело шла, и письмо было доставлено в срок.
 В волости постоянно стояли немецкий гарнизон и каратели. Я много раз по поручению группы ходила к проживающей там К.Я. Петровой, которая мне передавала необходимые сведения для партизан о немецком гарнизоне.
Также  я неоднократно ходила на встречу к партизанам в условленное место, около большой густой елки. Если я не находила там партизан, то почту, необходимые продукты, белье оставляла  в условленном месте. Однажды, придя к елке, я услышала стрельбу и лай собак.  Решив, что заметили меня, я страшно испугалась. Затем, немного постояв, убедилась, что это не меня выслеживают и, оставив почту, ушла домой.
Вот какую работу я, 10 – 12-летняя девочка, выполняла в Лужковской подпольной антифашистской группе.
Мой скромный труд был высоко оценен правительством. Я награждена медалью «Партизану Отечественной войны» I степени. День получения медали был самым памятным и радостным в моей жизни.  Я и теперь горжусь тем, что внесла свою лепту в борьбу с фашистскими захватчиками».
Все, описанное Галей, я полностью подтверждаю.
Пионер Виктор Федоров в основном выполнял функции связного между его отцом, руководителем Сватковской подпольной группы, и партизанами.
Прошло уже 25 лет, а передо мной, как сейчас, стоит этот худенький, плохо одетый мальчик. Он был малоразговорчив, застенчив, но обладал большой находчивостью и смекалкой.
Он приносил нам записки отца, а иногда и продовольственные передачи. Брал от нас письма и листовки, тщательно их прятал в пальтишко и, сказав: «До свидания, дяденьки» – уходил.
Шел по дороге такой худенький и плохо одетый деревенский парнишка, и никто не знал и не думал, что он делает большое государственное дело, что в случае обыска, ему грозит неминуемая смерть.
Таковы наши четыре пионера-подпольщика, славные орлята Советской Родины.
Какова же их судьба, где они теперь наши юные друзья?
Все они живы и здоровы, кроме Виктора, который умер.
Юра Пятков окончил Военно-воздушную академию им. Можайского, и сейчас он в рядах Советской Армии в чине инженера-подполковника, член КПСС.
Геля Субботина окончила художественное училище Мухиной и получила профессию скульптора.
Тамара Прыгачева окончила медицинское училище и сейчас работает заведующей аптекой.
Со всеми ими я периодически встречаюсь, и для меня эти встречи -  большое удовольствие.

Тамарочка

В период немецко-фашистской оккупации в деревне Лужки Осьминского района проживала семья Прыгачевых. В этой семье бала восьмилетняя Тамарочка. Впервые я встретился с этой девочкой весною I943 года в лесу, куда она пришла вместе  с матерью Екатериной Ивановной. Перед нами стояла маленькая, хрупкая русоволосая девочка и своими любопытными глазенками смотрела на дядей с автоматами за плечами. Екатерина Ивановна, ласково гладя голову девочки, тихо говорила: «Ну вот, знакомься, милая, с партизанами, которых ты давно хотела увидеть. Это – Иван Васильевич Скурдинский, а это – Виктор Яковлевич Никандров». Мы, улыбаясь, по очереди жали маленькую руку нашей новой знакомой и внимательно смотрели в ее умные выразительные глаза.
После такого, можно сказать, официального знакомства, я потрепал русые волосы Тамарочки, и она, как козочка, вприпрыжку стала бегать по лесу, собирая подснежники. Глядя на юную подпольщицу, я спросил Екатерину Ивановну: «Тамарочка не проговорится о нашей встрече соседям?» Екатерина Ивановна заявила, что, идя сюда, Тамара дала честное слово никому об этом не говорить, и она верит слову своей дочери.
И эта маленькая девочка сдержала данное слово, она не только хранила эту тайну, но и сама принимала участие в подпольной работе.
Тамара заметила, что брат стал часто ходить на чердак и там что-то делать. Однажды она совершенно неожиданно для Славы появилась на чердаке и застала его на месте «преступления».
Слава печатал на какой-то диковинной машинке  какие-то небольшие листочки.
Заметив Тамару, он накрыл свою машинку мешком и сердито спросил: «Что тебе тут надо?»
Зная хорошее отношение к ней брата, Тамара вовсе не испугалась и стала упорно твердить: «А я не уйду, покажи, что ты здесь делаешь?» Слава вынужден был сдаться и рассказать, что это партизанская типография, что на ней они печатают антифашистские листовки и что, если немцы об этом узнают, его повесят, а дом сожгут.
Девочке стало жутко, она даже закрыла глаза от страха.
Потом пришла в себя и прошептала: «Я об этом никому не скажу, никто знать не будет, и тебя не повесят».
Так девочка познала истину секретной работы брата и в дальнейшем стала хорошим ему помощником.
Когда Слава работал в типографии, Тамара, будто играя в разные игры, высматривала, что происходит вокруг дома. В случае приближения опасных людей она стучала три раза по стенке. Это был сигнал Славе. Он быстро маскировал типографский станок, отмывал краску и шел вниз встречать пришедших.
Тамарина бдительность много раз спасала типографию и Славу от неприятностей. Кроме того, Тамарочка принимала активное участие в распространении листовок, отпечатанных в типографии.
Мне приходилось бывать в квартире Прыгачевых . В это время Тамарочка превращалась в настоящего солдата на посту. Она бегала со своей скакалочкой вокруг дома и зорко смотрела на дорогу, откуда могли появиться фашисты. Малейшая опасность – и она, как бы невзначай, била скакалкой по окну. Слава немедленно выходил на улицу, а мы - на чердак.
Она умела быть спокойной, даже когда опасность смотрела в ее детские глаза.
Помню, как Мария Лисакова рассказывала мне об этом: «Как увижу Тамарочку, идущую ко мне по улице, так сердце и замирает. Думаю, не попался бы ребенок в руки фашистам. Но все сходило хорошо. Тамарочка – умелая подпольщица».
Тамара Михайловна  по заслугам награждена правительством медалью «Партизану Отечественной войны» I степени.
После войны она получила медицинское образование и долгое время работала в городе Сланцы.
Встречаясь с ней, я всегда, по старой партизанской привычке, приветствовал ее: «Здравствуй, милая Тамарочка!»

Юрочка

В одну из темных ноябрьских дачей 1942 года я с двумя партизанами пришел на квартиру руководителя Кологривской подпольной  группы Тимофея Ивановича Пятков.
За столом, около чуть светящейся коптилки, сидел мальчик лет 10 – 11 и что-то читал. Жена Тимофея Ивановича – Валентина Филипповна, поздоровавшись с нами, сказала: «А это наш Юрочка, ему одиннадцать лет, очень любит читать. Вы не стесняйтесь при нем разговаривать, он посвящен в наши подпольные дела».
Услышав такой отзыв о себе, Юра поднял голову и внимательно стал смотреть на нас своими большими красивыми глазами.
Мне искренне приятно было познакомиться еще с одним юным подпольщиком, пионером Юрой Пятковым.
Я потрепал его волосы и сказал, что будем друзьями. Мальчик  улыбкой и кивком головы дал понять, что он согласен дружить с нами – партизанами.
Юра вместе со своими родителями испытал много горя от немецко-фашистских захватчиков. Он своими глазами видел, как фашисты издевались над советскими людьми, видел, как умирают беженцы от голода, как немцы расстреливают ни в чем не повинных людей, как истощенные, в оборванной одежде дети ходят по деревням и просят милостыню.
Все эти ужасы запечатлела юношеская душа Юры,  и он возненавидел фашистов.
Его отец Тимофей Иванович, учитель по образованию, чтобы не умереть с голода, вынужден был весной 1942 года пойти вместе с Юрой пасти скот в деревне Менюши.
Часами они с отцом беседовали о постигшем советский народ горе и о необходимости борьбы с ненавистным врагом – фашистами.
Во время одной из таких бесед отец рассказал сыну о борьбе партизан с фашистскими захватчиками. Он сообщил, что на территории Осьминского района действует партизанский отряд и что он принимает все меры к тому, чтобы установить с ним связь.
После этого разговора Юра жил только одной мыслью: как бы встретиться с партизанами.
Такую встречу не пришлось долго ждать, и состоялась она при совершенно непредвиденных обстоятельствах.
Выгнав скот в поле ранним весенним утром, Юра заметил, как из кустов вышли три вооруженных человека и направились к крайнему дому деревни.
Проголодавшийся за ночь скот мирно пасся на лужайке около деревни, а Юра внимательно смотрел, как партизаны ходили от одного дома к другому, ведя какие-то разговоры с крестьянами.
Когда скот вышел за  деревню, Юра заметил,  что от Старополья бегут вооруженные полицейские к Менюшам. Видимо, какой-то предатель сообщил им о нахождении в деревне партизан.
Юра быстро подошел к отцу, сообщил ему о полицейских и кустами побежал в другой конец деревни сообщить партизанам о навившей над ними опасности.
Выбрав момент, когда партизаны были одни вблизи от кустов, он подошел к ним и, задыхаясь, сказал: «Уходите в лес, от Старополья идет полицейский отряд, они убьют вас». Сказав это, Юра быстро кустами прибежал к отцу и с радостью сообщил, что предупредил партизан об опасности,
Через несколько минут после ухода партизан в лес в деревне Менюши появились старопольские полицейские во главе со своим вожаком Александром Логунцовым по кличке «Када».
Вооруженные ручным пулеметом, автоматами и винтовками они окружили деревню и, как дикие звери, предвкушали скорую добычу.
Но этого не случилось, партизаны, предупрежденные пионером Юрой Пятковым, ушли к себе «домой», под крышу родного зеленого леса.
Полицейские же, не обнаружив партизан в деревне,  страшно обозлились и открыли стрельбу по лесу, куда ушли партизаны.
Когда все успокоилось, Тимофей Иванович, одобряя поступок сына, сказал: «Ну вот, Юрочка, ты и встретился с партизанами, теперь они будут тебе благодарны за спасение их жизни».
Довольный Юра обнял отца и тихо прошептал ему на ухо: «Я буду и впредь помогать партизанам». Эту свою клятву, данную отцу, Юра свято выполнял до изгнания фашистов из Осьминского района.
К юнцу лета 1942 года семья Пятковых переехала жить в деревню Кологриво, где отцом Юры была организована подпольная антифашистская группа, полноправным членом которой стал и пионер Юра Пятков.
Он всегда с большой смекалкой исполнял поручения подпольной группы.
Этот одиннадцатилетний мальчик совершал много раз походы по окружающим деревням, распространяя советские газеты и листовки.
С большим риском для жизни однажды он разбросал листовки на лестнице Старопольского волостного управления.
Фашисты, обнаружившие эти листовки, были вне себя от ярости. Они подняли на ноги всех полицейских, но так и не смогли обнаружить виновных в этом «злодеянии».
Всю оккупацию Юра выполнял почетную обязанность связного между подпольными группами.
Осенью 1942 года фашисты приступили к открытию школ с целью  воспитания советских детей в духе фашистских идеалов.
Такая школа была открыта и в поселке Кологриво, учителями которой, с согласия партизанского отряда, стали родители Юры: Тимофей Иванович и Валентина Филипповна.
Юра также стал учеником этой школы. Он быстро познакомился со всеми учениками и быстро стал вожаком среди них.
У него появились настоящие юные друзья, тоже пионеры, как и он. По его предложению все они стали носить пионерские галстуки, скрывая их от вражеских глаз под рубашками.
На переменах  стали часто раздаваться любимые пионерские песни, напоминающие детям о их светлой, радостной жизни до прихода фашистских извергов.
Время шло к новому 1943 году. Юра каждый вечер вел разговор с родителями об устройстве Новогодней елки в школе. Все доводы родителей, что фашисты не разрешат этого сделать, никак не могли убедить юного пионера.
«Почему? Что им жалко, что ли?»
После долгих раздумий и советов с женой Тимофей Иванович объявил сыну, что в школе все же будет новогодняя елка.
Глаза Юры засветились необыкновенной радостью, он начал, подпрыгивая, бегать по комнaте и кричать «ура».
Когдa утихла первая детская радость, Тимофей Иванович сел с сыном за стол, и они стали вместе обсуждать программу проведения праздника. Было все тщательно продумано и распределены обязанности между ними.
На следующий день Юра поведал своим друзьям, что в школе будет новогодняя елка, и они вместе стали готовиться к ней, пуская в ход всю детскую фантазию.
Наступил день Нового года. В 12 часов дня все ученики с родителями пришли в школу.
Посреди класса стояла бедно украшенная елочка. Она была мало похожа на те новогодние елки, которые дети видели до войны. Но все же это была елка!
Тимофей Иванович поздравил детей и их родителей с новым годом, а затем передал все руководство праздником Юре и его друзьям.
Юра первый начал читать любимые стихи советских поэтов, а вслед за ним стали выступать с чтением стихов другие учащиеся.
Затем начались игры, зазвучали пионерские песни. Ребята пели их с большим подъемом, детские глаза горели каким-то особым огоньком радости, они вспоминали добрые школьные времена до прихода фашистских захватчиков.
Многие мамы с умилением смотрели на детей и плакали.
В самый разгар детского праздника в школу пришел изрядно выпивший местный полицейский Бойков Дмитрий по кличке «Молун».
Этот предатель Родины решил проверить, что делается в школе в новый год. Увидев дядю «Молуна», ребята присмирели, но это продолжалось недолго.
Тимофей Иванович пригласил незваного гостя к себе в комнату, налил ему стаканчик самогона, поговорил с ним и затем уже совсем опьяневшего выпроводил домой.
Детская новогодняя елка продолжалась, Юра и его друзья продолжали читать стихи, петь пионерские песни, водить хороводы.
В начале 1943года в д. Кологриво появилась новая небольшая воинская часть.
Юра зорко приглядывался к поведению солдат, к их распорядку дня. Ему очень хотелось утащить у них оружие и боеприпасы для подпольщиков.
И он осуществил свою мечту. Им было «украдено» у фашистов винтовка, шесть гранат и патроны. Все это было передано повстанческому отряду Кологривского сельсовета.
Когда подпольщики в сентябре 1943 года начали поднимать народ на вооруженное восстание против фашистов, из винтовки, добытой Юрой, повстанцы метко били фашистов.
Так одиннадцатилетний Юра Пятков участвовал в борьбе с фашистскими захватчиками в период Великой Отечественной войны.
Советское правительство высоко оценило подпольную деятельность Юры, наградив его медалью «Партизану Отечественной войны» II степени.
В послевоенные годы Юра получил высшее военное образование и уже долгие годы офицер Советской Армии – Юрий Тимофеевич Пятков, отдает все свои силы и знания делу подготовки молодых воинов, высоко неся честь и достоинство советского офицера.

Рыбак

Летом 1942 года мы с Ковалевым и Алексеевым зашли в деревню Жилино поговорить со старостой деревни Тихомировым о его работе в этой должности.
Деревня расположена на берегу красивого озера Долгое, и поэтому ее жители испокон веков занимались рыбной ловлей. Господа фрицы, узнав об этом, решили заставить жилинских крестьян ловить рыбу и сдавать ее за копейки в райцентр Осьмино. Для заключения кабального договора с крестьянами в деревню прибыл представитель хозяйственной комендатуры немецкий холуй, некто Богданов.
Вот в день прибытия Богданова в деревню пришли и мы.
Зайдя в крайний дом, что стоял почти на опушке леса, мы встретились с пожилой женщиной. Она долго внимательно смотрела на нас, а затем, узнав меня, иронично улыбаясь, спросила: «Вы что же пришли помогать рыбаку или ловить его?»
Мы недоуменно переглянулись. Я, улыбнувшись в ответ, спокойно спросил ее, какого рыбака она имеет в виду? «Да немцы прислали своего представителя заставлять мужиков ловить для них рыбу, так муж, уходя на собрание, сказал, что пришел какой-то немецкий рыбак», – сказала женщина. Нас это очень заинтересовало, и мы спросили, в каком доме проходит собрание крестьян, а также попутно узнали, что немцев в деревне нет.
Распрощавшись с женщиной, мы спустились к берегу озера и там стали обсуждать, как поступить с этим «рыбаком». Было решено арестовать и допросить его.
Недалеко от нас на берегу озера удил рыбу парень лет шестнадцати. Мы попросили его отнести записку старосте Тихомирову следующего содержания: «Прошу Вас сразу же выйти в огород на несколько минут. Скурдинский».
Парню было сказано, чтобы он отдал записку лично Тихомирову, и сразу же возвращался к нам.
Не прошло и трех минут, как в огороде появился взволнованный и растерянный Тихомиров. Поздоровавшись с ним, мы спросили, скоро ли кончится собрание и куда думает ехать представитель комендатуры.
Тихомиров сказал, что собрание уже кончается, и он пойдет провожать гостя к озеру, чтобы на лодке перевезти в Доложск. Он указал нам тропу, по которой они пойдут.
Через двадцать минут от деревни по тропинке к озеру шли два человека: Тихомиров и мужчина среднего роста, одетый в серый макинтош. Как только они поравнялись с сараем, мы вышли к ним навстречу с наганами в руках и Ковалев дал команду: «Руки вверх, вы арестованы». Алексеев быстро обыскал обоих, вынув из кармана «рыбака» небольшой пистолет. После обыска им обоим было предложено идти по направлению к лесу, который был всего в двухстах метрах.
Зайдя поглубже в лес, мы сели под большой елкой и стали вести разговор с двумя фашистскими служаками.
Прочитали договор о вылове рыбы, каждая строка которого дышала кабалой. В случае невыполнения плана, надо было платить сильный штраф, причем сумму штрафа гасить следующим образом: ежедневно вносить по одному рублю в Осьмино, расстояние до которого около 30 километров. Такую издевательскую форму уплаты штрафа могли придумать только фашисты, считавшие русский народ рабами.
Приказав старосте всеми средствами саботировать выполнение договора, мы отпустили его домой.
С Богдановым же длился разговор более двух часов. Мы убедились, что в лице этого человека мы имеем преданного фашистского холуя, выполняющего их волю совершенно сознательно.
В связи с этим было принято решение расстрелять его.
Это наше решение с удовлетворением было воспринято крестьянами деревни Жилино и послужило большим уроком для тех, кто шел в услужение оккупантам.

Беженка

Июль 1942 года. Мы с командиром партизанского отряда Ковалевым Иваном Васильевичем обходили свой родной Осьминский район, оккупированный немецко-фашистскими захватчиками. Шли с большим риском для жизни, но нам надо восстановить прерванные связи с советским активом, организовать подпольные антифашистские группы, активизировать их работу. Это наш партийный долг, и мы должна его выполнить.
В один из июльских дней мы зашли к старосте деревни Будилово Степанову, которого надо было предупредить о его неправильном поведении. Фашистов в деревне не было, но они были недалеко от Будилова в д. Самро.
И вот мы сидим в просторной избе старосты и разговариваем с ним о его поведении, о его работе на партизан. Степанов вертится, как уж, подхалимничает, трусит и заискивающим голосом обещает нам выполнять наши указания. Мы мало верили этому человеку, но все-таки решили дать ему еще раз задание и затем проверить его исполнение.
Во время разговора в комнату вошла девочка лет 14 – 15. Я внимательно посмотрел на нее, и мое сердце замерло от сострадания.
Передо мной стояла не живая девочка, а скелет, в котором еще продолжало биться маленькое сердце.
С большим трудом выговаривая слова, она стала просить милостыню.
Рваная одежда, болтающиеся обессиленные ручонки, тонкие, как тростник, ножки, совершенно безжизненные глаза так сильно повлияли на меня, что из моих глаз полились слезы. Я пытался ваять себя в руки, но не мог. Не раз я смотрел смерти в глаза, но никогда не плакал, а вот, глядя на эту несчастную девочку, не мог сдержать слезы.
Немного придя в себя, я спросил у старосты, чья это девочка, и получил совершенно спокойный ответ: «Это дочь умерших от голода беженцев из-под Ленинграда. Теперь она живет одна и кормится подаяниями».
Мы попросили старосту накормить девочку обедом. Он выполнил нашу просьбу и поставил на стол миску супа, кашу и хлеб. Она с жадностью съела суп и кашу, а хлеб попросила взять с собой, пояснив, что сейчас она сыта и хлеб съест завтра.
В нашем партизанском вещевом мешке была буханка хлеба, которую мы решили отдать девочке.
Я вынул хлеб из вещевого мешка и сказал: «Возьми наш партизанский подарок, мужайся, крепись, скоро придет наша Советская Армия и снова наступит мирная жизнь». Узнав, что мы партизаны, она бросилась к нам на шею и со слезами на глазах стала обнимать нас своими ослабевшими от голода ручками.
Это была трогательная незабываемая картина, которая навсегда осталась в моей памяти.
Из дома старосты мы вышли вместе с девочкой и, распрощавшись, пошли в разные стороны. Она – во мрак фашистской неволи, а мы с болью в сердце, сжимая винтовки – продолжать нашу священную борьбу с фашистской нечистью.

Немецкие сливки

В 1942 году немцы открыли в деревне Поречье, маслозавод... Это предприятие принимало от населения молоко в счет натурального налога и вырабатывало из него масло, сметану, творог и сливки. Больше всего делали сливок, видимо, они нравились господам фашистам. Мы решили летом 1942 года вывести из строя оборудование завода и забрать всю продукцию. В одну из августовских ночей пришли в деревню Поречье, расставили посты, разбудили директора предприятия и предложили ему открыть завод.
Директором был какой-то ленинградский ученый (к сожалению, его фамилии я не помню), человек преклонных лет и вынужденный работать, чтобы не умереть с голода. О нем были очень хорошие отзывы со стороны населения, и поэтому мы с ним обходились очень корректно.
Он безропотно открыл двери завода, и мы сделали свое дело. Забрали продукцию, поломали оборудование и ушли.
Чтобы не подводить директора, мы дали ему расписку, в которой говорилось, что он вынужден был открыть нам завод под страхом применения оружия.
Несколько дней мы были сыты до отвала немецкими сливками, и смеялись над тем, как какому-то числу фрицев не будет в меню сливок с Поречского молокозавода.
Через некоторое время мы узнали, что немцы завод привели в порядок, наладили производство и поставили ночную вооруженную охрану: двух полицейских – отца и сына Земледельцевых. Это были те самые Земледельцевы, которые предали коммуниста Воробьева, проживающего в этой деревне.
Мы решили второй paз вывести завод из строя и заодно расстрелять предателей полицейских.
Все тщательно проверив, ночью вошли в деревню, убили полицейских, и вновь директор завода открыл нам дверь предприятия.
Мы сделали то же, что и в прошлый раз. После этого немцы предприняли против нас большую карательную экспедицию.
Базировались мы в это время в лесу между деревнями Поречье – Морди – Велетово.
В один из солнечных дней фашисты начали прочесывать этот участок. Рано утром мы услышали крики в лесу и выстрелы.
Посланный в разведку Павел Смирнов был обнаружен карателями и убит.
Вражеские крики раздавались во всех концах леса. Подниматься с места и уходить было опасно.
В двухстах метрах от нашей стоянки был густой вересковый кустарник. Мы туда быстро перебежали, залегли и заняли оборону, здесь заметить нас можно было, только наткнувшись на нас, как говорится, лицом к лицу.
Было решено принять бой и биться до последнего патрона. Иного выхода не было. Каратели поняли, что мы улизнули у них из-под носа и страшно разозлились.
А мы, избежав опасности, обдумывали, как лучше выйти из окруженного фашистами леса.
Под покровом следующей ночи Иван Печнев, прекрасно знавший эти места, благополучно вывел нас из окруженного немцами небольшого леса.
Нависшая над нами угроза миновала. После этого немецкие сливки долго не сходили с наших уст.
Ребята, подтрунивая друг над другом, часто говаривали: «Ну как, вкусны немецкие сливочки, еще не хочешь их поесть?».
Больше нам не пришлось нарушать производственный процесс Поречского молокозавода, немцы его больше не открыли.
Хитрый старик

За тридцать месяцев пребывания в тылу врага мои ноги исходили все лесные дороги и тропы Осьминского района, где я встречался с сотнями советских людей, оказавшихся в фашистской неволе. Около лесных ручейков, под развесистыми елями, на опушках леса я часами вел с ними задушевный разговор. Ни на минуту не сомневаясь в победе нашего народа над фашистской Германией, я старался вселить в душу моих собеседников эту уверенность и вовлечь их в активную борьбу с фашистскими захватчиками.
Эту же большую напряженную работу проводили мои друзья по партизанской борьбе, члены Ленинской партии.
Встречались разные люди  по возрасту и характеру, но, как правило, все они любили свою Родину и горели желанием внести посильную лепту в дело победы над врагом.
И вот однажды осенью 1942 года на лесной дороге, соединяющей две небольшие деревеньки Федорово Поле и Намежки, мы встретили небольшого роста, широкоплечего, пожилого человека с большой окладистой седой бородой. Одет он был как дореволюционный приказчик: добротные сапоги, шерстяные брюки, белая вышитая косоворотка и жилет. Шел он спокойно, понурив свою седую голову. Заметив нас, он встрепенулся и, подняв голову, не меняя шага, приближался к нам. Проработав в Осьминском районе многие годы, я знал сотни людей в лицо и их фамилии, но идущего навстречу человека опознать не мог. Старик же, видимо, узнал меня и, поравнявшись с нами, взял под козырек, громко и четко произнес: «Здравствуйте, господа-товарищи!»
Переглянувшись, мы улыбнулись и поздоровались со стариком за руку, а чуть позже я спросил его: «Почему вы так назвали нас «господа-товарищи?»
Немного помолчав и иронически улыбнувшись, он сказал: «Я знал вас как товарищей, а теперь бог знает, кто вы - может быть, уже стали господами. Если вы остались товарищами,  я извиняюсь, что назвал господами, а если вы господа, тогда извините, что назвал вас товарищами».
Сказав это, он вздохнул и внимательно посмотрел на нас, словно стараясь понять, остались ли мы товарищами или стали уже господами. Поняв это, мы  пригласили его присесть недалеко от дороги в кустарнике и признались собеседнику, что мы партизаны, ведем борьбу с немецко-фашистскими захватчиками и никогда не будем господами.
Сразу поверив нам, он оживился  и повел с нами задушевный разговор.
«Мне  старику приятно, – сказал он, – что вы остались товарищами и боретесь с врагами Родины. А вот некоторые товарищи, например Владимир Трель и Карабанов Иван,  стали настоящими не просто господами, а господами- фашистами, теперь они какие-то главные полицейские».
И он подробно поведал нам, как эти два предателя Родины восхваляют фашистские порядки, предают советских людей, обирают беженцев, грубят соседям, пугают вражеским оружием.
Говорил он это с большим душевным волнением, и иногда казалось, что из его старческих глаз сейчас потекут слезы.
Окончив свое повествование, он сказал: «Берегитесь, товарищи, этих предателей, у них не дрогнет рука поднять против вас оружие».
Много и других полезных для нас новостей поведал нам старик.
Прощаясь, он пообещал рассказать о встрече с нами только надежным людям, которым он доверяет.
Глядя вслед удалявшемуся старику, Ваня Алексеев задумчиво сказал: «Хитрый старик, из него бы вышел неплохой дипломат».
«Неглупый дядя, - произнес И.В. Ковалев,- надо бы его использовать на подпольной работе».
Но судьба не свела нас больше с этим человеком, фамилию которого я, к сожалению, не помню.

Под одной крышей

Шел декабрь 1942 года. Это была вторая и очень нелегкая зима для осьминских партизан. В одну из декабрьских ночей мы выбрались на очередное задание. Ушли втроем: я, Моисеенко Я.Е. и  Сергеев И.А. В нашу задачу входило - проверить работу четырех подпольных групп Клескушского куста и дать им задания на будущее. Все лесные тропы мы уже хорошо знали. Днем мы отсиживались в лесу, а ночами мы были на связи с подпольщиками в деревнях.
Так мы побывали у шипинских и клескушских подпольщиков. Все шло без особых происшествий и осложнений. Нам казалось, что чужой глаз  нас не заметил.
Но это только казалось. В нашем районе было абсолютное большинство добрых советских глаз, горящих радостью при встрече с партизанами. Однако были и глаза,  чуждые  советской власти, глаза предательские.
Видимо, вот такие предательские глаза заметили нас и доложили об этом фашистам.
Хатнежские полицейские во главе с матерым бандитом Петровым Василием (прозвище «Васька Клюй») подсказали своим господам, что, вероятно, партизаны пойдут в деревню Накол, где жила сестра И.А.Сергеева. Немцы решили на следующую ночь сделать засаду в деревне и перестрелять нас, как рябчиков.
Интуиция им подсказывала правильно. Мы действительно в следующую ночь должны были пойти в эту деревню.
Немцы решили, что раньше 23 часов засаду в деревне делать не стоит, ибо партизаны приходят поздно ночью. Появляться же в деревне с вечера нельзя потому, что партизан об этом могут предупредить.
Исходя, видимо, из этих соображений, они и прибыли в деревню в 23 часа ночи.
Мы же, хорошо зная подходы к дому нашего активно по подпольщика, старосты деревни Ивана Андреевича Семенова, пришли к нему в 20 часов вечера. Еще по дороге в деревню Накол мы решили долго в доме не задерживаться и уйти ночевать в сарай.
Перекусив и обогревшись, мы в 22 часа ушли в сарай, который был под одной крышей с домом Ивана Андреевича. Решили в сарае побыть день, а в следующую ночь идти дальше.
Зарывшись в сено, мы продолжали шепотом вести разговор между собою. Как вдруг в дверь к Ивану Андреевичу начали стучать, требуя открыть ее.
Хозяин громко спросил: «Кто это?» И услышал в ответ: «Карательный отряд. Откройте».
Дверь открылась, и человек двадцать, стуча сапогами, ввалились в дом.
Положение наше не из веселых. Все наши думы были направлены на одно: сумеют ли Иван Андреевич и его жена вести себя спокойно, не сдали бы их нервы. Только их спокойное поведение может спасти нас от неминуемой гибели.
Всю ночь каратели то уходили в караул, то приходили обогреваться. Всю ночь мы, конечно, не спали, держа оружие в руках. Но все обошлось благополучно.  Наш дорогой Иван Андреевич и его жена Нюша, как мы ее звали, и на сей раз хорошо справились со своими обязанностями подпольщиков.
Каратели, уезжая утром, сказали старосте строго секретно, что в следующую ночь они опять будут делать засаду, предупредив его, чтобы никому из жителей деревни об этом не говорил.
Через два часа после их отъезда уставший от переживаний Иван Андреевич пришел к нам. Его жена в это время занималась около дома разными делами, следя, чтобы не подошел кто к сараю и не услышал наш, хотя и тихий разговор. Иван Андреевич подробно рассказал нам о том, что происходило в доме.
Привожу почти дословно диалог между офицером и Иваном Андреевичем:
Офицер: «Господин староста, говорят, что у Вас часто бывают бандиты, т.е. партизаны».
Староста: «Господин офицер, в руководимой мною деревне партизаны никогда не бывали. Если появятся, я немедленно Вам доложу».
Офицер: «Сегодня они будут в деревне, и Вы увидите их мертвыми. Мы постараемся это сделать и сделаем».
Староста: «В Ваших успехах, господин офицер, я не сомневаюсь».
 Офицер: «Господин староста, приготовьте что-нибудь поесть моим солдатам и господам полицейским».
Староста: «Это я сделаю, господин офицер, чем богаты, тем и рады».
Как видно из этого диалога, офицер был настроен по-боевому и уже решил, что партизаны будут в могиле.
После разговора с Иваном Андреевичем мы решили остаться еще на сутки, чтобы избежать всяких неожиданностей.
Днем периодически к нам приходил Иван Андреевич, приносил нам поесть и поговорить о дальнейшей подпольной работе.
Зимние дни коротки, и этот тревожный день прошел быстро.
Вечером опять явились незваные гости. Теперь уже гораздо раньше,  в 20 часов вечера.
Просидели в засаде часов до 23 и уехали по предложению старшего полицейского Петрова погулять к нему в деревню.
Мы переждали еще день и в час ночи, когда по деревне ходил дежурным наш подпольщик, ушли в свой родной дом, густой еловый лес.
Так кончилось наше неприятное пребывание под одной крышей с фашистами.

Смерть была рядом

В одну из лунных ноябрьских ночей 1942 года мы с командиром отряда И.В. Ковалевым пошли в очередной поход. Срок нашей, так сказать, командировки был трое суток.
Базировались мы тогда под д. Сватково, а идти надо было в деревню Луговское и далее по другую сторону реки Саба.
Перейти реку мы решили по мосту Райковской мельницы.
По данным сватковских подпольщиков там не было немецкого охранного поста.
Спрятавшись в кустах недалеко от мельницы, мы около часа изучали обстановку и, убедившись, что все в порядке, благополучно перешли по мосту реку.
Тихо обойдя дом, где жила семья мельника, и, обогнув деревню Райково, мы полем пошли в д. Луговское к нашему подпольщику Николаю Михайловичу Ковалеву.
Сделав там все необходимое и дав Ковалеву ряд заданий, мы ушли дневать в небольшой перелесок, чтобы завтра встретиться с подпольщиками деревни Глубокое братьями Войковыми, Степаном и Родионом.
Встреча с братьями прошла хорошо. Мы договорились с ними о пошиве хороших сапог, не пропускающих сырость.
Родион Родионович и Степан Родионович занимались подпольно выделкой кожи из коровьих шкур и шили сапоги для партизан.
Они сняли мерку с наших ног и обещали сделать сапоги на славу, которым не будет сноса. Кстати надо заметить, что такие сапоги нам с Ковалевым были сшиты, и им действительно не было сноса. Ноги всегда были сухими, хотя ползали мы по болотам немало.
От Войковых мы в ночь добрались до деревни Переволок до наших подпольщиков во главе с нашим большим другом И.В. Федоровым.
Там мы пробыли сутки, и в одну из ночей, лесными дорогами возвращались на базу.
Ночь была лунная, чуть морозило. В такие ночи приятно ходить. Дышится легко, небо светлое, в лесу тихо-тихо. Идешь по своей родной земле, временно занятой врагами, и думаешь только об одном: как бы избавиться скорее от фашистской нечисти.
Часа в три ночи, то есть в самое сонное время, мы были у реки Саба, около Райковского моста.
Три дня тому назад там не было немецкого поста, и мы смело подошли к нему. Но партизанская жизнь приучила нас к максимальной осторожности, к проверке всего, что  тебя окружает.
Метров за сто от моста мы легли под развесистой сосной и стали прислушиваться.
Была мертвая тишина, только бурно шумела река, переливая свои воды через плотину мельницы.
Вдруг мне показалась, что около дома мельника прошел человек. Я сказал об этом Ковалеву. Стали всматриваться вдвоем, но никого не было, кругом была тишина.
Решили идти. Винтовки наизготовку, и быстрым шагом на мост.
Луна освещала наши рюкзаки, наполненные продовольствием, полученным от подпольщиков.
Только дошли до половины моста, как по нам в спину началась стрельба из винтовки. Пули свистят буквально рядом, но мы бежим, и значит, пока живы.
Забежав за мельницу, мы открыли ответный огонь из винтовок.
Спавшие немецкие солдаты в доме мельника вскочили, и началась беспорядочная стрельба.
Мы быстро побежали кустами к большой дороге, соединявшей Осьмино со станцией Молосковицы, чтобы перейти ее и уйти вглубь леса, и этим самым спасти себя от окружения.
Как только мы перебежали дорогу, началась стрельба и в деревне Сватково. Проснувшаяся полицейская сволочь двигалась по дороге к мельнице на помощь своим хозяевам.
Стрельба продолжалась еще долго, а мы с Иваном Васильевичем шли перелеском по направлению к деревне Липа, огибая Сватково с западной стороны.
Когда миновала непосредственная опасность, мы присели и стали оценивать обстановку. Самое интересное то, что у нас обоих, в самый критический момент на мосту во время обстрела, была одна и та же мысль. Убьют, это еще не такая большая беда. А вот если ранят и возьмут в плен, вот это уже беда.
В случае ранения решено было у обоих одно: доползти до края моста и броситься вниз головой в бурлящую пучину воды.
Не сдаваться в плен врагу ни при каких условиях – это был наш девиз на протяжении всей партизанской войны.
И вы, мои дорогие юные читатели, можете не сомневаться в том, что мы с Иваном  Васильевичем утонули бы в реке Саба, не сдавшись в плен.
Но, к счастью, мы, хотя смерть и стояла рядом, остались живы и продолжили свое трудное дело.
Через сутки пришли в лагерь. Нас спросили, почему задержались, и не по нам ли была стрельба прошлой ночью у Райковской мельницы.
Мы рассказали друзьям все, что с нами случилось. Ваня Алексеев, как всегда, с юмором заявил: «Знаете, почему вы остались живы? Да потому, что вы два Ивана и оба Васильевичи. На войне есть обычай: таких людей не убивать».
Все рассмеялись.
А может быть, Алексеев Ваня прав? Ведь мы с Ковалевым, два Ивана и оба Васильевичи, прошли все горнило партизанской войны и ни разу даже не были ранены.
Пусть будет прав. От этого нам хуже не стало, а шутки всегда шутки, даже в самые тяжелые часы жизни.
Шутка и смерть часто ходили рядом.

Жена солдата

Теплым августовским днем 1942 года мы с Иваном Васильевичем Ковалевым встретили на лесной дороге, недалеко от поселка Доложск, женщину с двумя маленькими мальчиками. Женщина была молода, красива и обаятельна. Мальчонки в длинных рубашонках жались к матери. Один был у нее на руках, а другой стоял у ее ног и, набычившись, смотрел на нас. Женщина, увидев нас, выходящих из кустов с оружием, несколько смутилась, но потом быстро взяла себя в руки, улыбаясь, спросила: «С кем имею честь иметь дело?»
Сказав, что партизаны, мы назвали свои фамилии. Она с большим любопытством начала рассматривать нас, а затем сказала: «Я о вас много слышала, а теперь и посмотрела на вас, так вот вы какие!». Затем на наш вопрос: с кем мы имеем дело, она рассказала следующее: «Зовут меня Клавдия Яковлевна Петрова, муж мой Митя с первых дней на фронте, и я не знаю, жив ли он, грешный. Это мои сыновья. Живу я в Доложске у тети, а до войны мы жили в Кингисеппе. Здесь сейчас посытнее, и с ребятишками прожить легче, чем в городе».
Так состоялось наше знакомство с женой солдата Клавдией Яковлевной Петровой.
Ее настроение нам очень понравилось, а ее облик говорил о том, что женщина эта волевая, смелая, и из нее выйдет хорошая подпольщица.
Поговорив с нею о жизни при немцах, узнав кое-что о немецком гарнизоне в Доложске, мы, прощаясь, дали ей 500 рублей советских денег для поддержания здоровья ребятишек. Она с благодарностью их приняла и сказала, что эту встречу никогда не забудет.
Об этой встрече мы рассказали руководителю Лужковской подпольной группы Наталье Игнатьевне Субботиной и посоветовали ей вовлечь Петрову в подпольную работу.
Они были лично знакомы, и вскоре наша знакомая была активным членом подпольной группы, стала часто встречаться с нами и выполнять наши задания.
Ее находчивость, природная веселость, я бы сказал,  артистичность, помогали ей в подпольной работе.
Летом 1943 года мы с Виктором Никандровым, возвращаясь со встречи с Гдовским межрайонным подпольным партийным центром, зашли ночью к Н.И. Субботиной и решили остаться там на  сутки.
На следующий день в Лужках был какой-то религиозный праздник. Часов в двенадцать дня под видом гостьи к Наталье Игнатьевне пришла Клавдия Яковлевна Петрова. Она была в красивом черном платье с отделкой. Выглядела молодо и весело.
Гостеприимная хозяйка собрала на стол, и все мы сели обедать. Дочь Натальи Игнатьевны, Геля, была, как всегда, на посту. Она весело бегала вокруг дома, придумывая на ходу новые игры.
Нашу мирную беседу за праздничным столом прервала вбежавшая Геля, которая тревожно сообщила: «От деревни Русско движется много немцев на мотоциклах». Мы с Виктором быстро ушли на чердак, а женщины продолжали спокойно угощаться.
Въехав в деревню, немцы остановились, повскакали с мотоциклов и разошлись по домам, прося попить холодной воды. День был очень жаркий, и  пить, конечно, хотелось.
Клавдия Яковлевна весело хохотала, угощая их холодной водой, перебрасываясь с немцами, знающими русский язык, шутками и прибаутками.
Они тоже острили, допуская некоторые сальности, на что Клавдия Яковлевна отвечала в том же духе.
Нам стало ясно, что это какая-то воинская часть, а не карательный отряд, разыскивающий партизан. Напившись холодной воды и передохнув, немцы уселись на мотоциклы и поехали дальше.
Когда все угомонилось, мы опять сели за стол, а Геля ушла на дежурство. Обе наши женщины внешне казались спокойными, а на самом деде они пережили большое нервное потрясение, не меньшее, чем мы с Виктором.
Посидев  еще немного, Клавдия Яковлевна взяла листовки и ушла к себе домой в Доложск распространять их среди населения.
В поселке при немцах была открыта церковь. Там каждое воскресенье происходило богослужение. Священник этой церкви произносил речи, восхваляющие новый фашистский режим.
Клавдия Яковлевна тоже нет – нет, да и сходит в церковь для отвода глаз.
В голову ей пришла смелая мысль, а что если в евангелие подсунуть советскую листовку, призывающую бороться с фашистскими захватчикам и предателями Родины? Если она попадет в руки попа, вероятно, это несколько отрезвит его от фашистского угара.
Сделать это было не так просто, и она сначала долго изучала обстановку.
В одно из воскресений Клавдия пришла в церковь, прошла к тому месту, где лежало евангелие, и встала рядом.
Народу было немного. Улучив момент, когда старухи с усердием  крестились и кланялись, она сунула листовки в евангелие и тоже, став на колени, стала истово креститься.
После окончания богослужения вместе со всеми вышла из церкви и, встретив знакомых женщин, ушла с ними домой.
Через несколько дней до нее дошли слухи о жалобах священника на то, что партизанские листовки, проникают даже в евангелие. Кстати сказать, после внимательного прочтения этих листовок священник все же сократил свои восхваления немцам.
Клавдия Яковлевна честно выполняла и другие задания руководителя подпольной группы.
 За активную подпольную деятельность она награждена правительством медалью «За отвагу».
Ее маленькие сынишки теперь стали взрослыми парнями и трудятся на благо родины. Муж Митя, вернувшись с фронта, продолжил работать шофером.

«Вежливый староста»

Летом 1942 года мы с Иваном Васильевичам Ковалевым обошли большую часть своего района, устанавливая связи с подпольщиками, укрепляя созданные подпольные организации и организуя новые.
В один из погожих июльских дней мы подошли к Захрелью и из соседнего бора стали изучать положение в деревне.
Там было тихо, немцев не видно. Мы пошли в деревню. Винтовок у нас с собою не было, ходили с пистолетами и гранатами, которые прятали под плащи.
В деревне нас встретил мальчуган лет 15. Остановив его, мы спросили, кто в деревне староста и где он живет.
Мальчик посмотрел на нас и несколько иронично произнес: «У нас староста не он, а она, фамилия ей Федорова, а живет вот в этом доме» Женщина - староста, это редкое явление. Мы решили, что это какая-нибудь пожилая  прожженная жительница.
Но на наш стук вышла молодая девушка, небольшого роста, курносая и несколько слащавая в разговоре. Это и была староста деревни.
Мы с Ковалевым переглянулись удивленно, представились и стали излагать ей задачи, стоящие перед нею в тылу фашистов.
Она внимательно слушала, а затем, прервав нас, заявила: «Что мы стоим, дорогие товарищи. Вы, наверное, проголодались. Сейчас я сбегаю к маме и попрошу ее приготовить обед». С этими словами она убежала и вернулась минут через десять. Сообщив, что обед заказан, она пригласила нас в дом.
Но в период ее отсутствия мы с Ковалевым в один голос сказали: «Не нравится эта девушка, что-то у нее есть фальшивое. Обедать к ней не пойдем».
Мы решительно сказали старосте, что есть не хотим, и поэтому в дом заходить не будем. У нас еще много работы, надо идти дальше. Спросив, понятны ли ей задачи, изложенные нами, и получив положительный ответ, мы ушли в лес.
Минут через сорок после нашего ухода в деревне началась стрельба. Это приехали каратели ловить нас с Ковалевым. Оказывается, Федорова потихоньку послала племянника за немцами в деревню Малафьевка, что километрах в двух от Захрелья. Заказав нам первое и второе на обед, она решила на «десерт» позвать немцев.
Однако выслужиться перед своими хозяевами ей не удалось. Мы ускользнули от них из-под носа. Мы долго думали, как могло случиться, что среди советской молодежи, воспитанной комсомолом, могли быть такие выродки, как Федорова.
Она заслуживала расстрела, но ее молодость и пол сдержали нас от этого шага. Впоследствии оказалось, что мы напрасно не сделали этого.
Предательство партизан вошло у нее в привычку. Такой же номер она выкинула с командиром Сланцевского отряда Сергеевым.
Тот тоже совершенно случайно спасся от гибели, когда Федорова сдала его фашистам. Позднее  сланцевские товарищи расстреляли предательницу.
Так кончила свою бесславную молодую жизнь «вежливый» староста деревни Захрелье – Федорова.

Просвящение священников

В период оккупации Осьминского района фашистскими захватчиками на его территории действовали две церкви - Козьегорская и Доложская.
Священники этих церквей под нажимом фашистских властей стали часто прославлять «великого Фюрера» и проклинать советские порядки. Доложские служители церкви провели учет некрещеных детей и обязывали этих людей, хотя они уже взрослые, принять крещение.
Так как церковь посещали многие граждане, оказавшиеся на оккупированной территории, и поповская пропаганда могла иметь на них воздействие, мы решили навестить священников и дать понять им, что представители коммунистической партии и Советской власти существуют и не потерпят их антисоветских выпадов. Но как это сделать, где с ними встретиться? Послать к ним подпольщиков с письмом опасно, можно загубить жизнь советских патриотов.
Тогда мы с командиром отряда И.В. Ковалевым решили лично побывать у них на квартире. Это осложнялось тем, что в Доложске, где жил священник этой церкви, стоял немецкий гарнизон. Установив через подпольщиков, в каких местах поселка имеются ночью охранные посты, далеко ли они от дома священника, мы все взвесили и решили, что в темную, дождливую осеннюю ночь навестить священника, соблюдая осторожность, можно.
Таких дождливых темных ночей в конце октября 1942 года было много. В одну из них с группой вооруженных партизан мы тихо подошли к поселку. Расставив посты, мы с командиром пошли к дому священника. Сильный ветер и проливной дождь затруднял  движение:  впереди ничего не видно. Наконец мы у дома. Прислушиваемся. В комнате скрипнула дверь, кто-то вышел в коридор. Тихо стучим в дверь. Человек подошел к дверям и спросил: «Кто там?»
Я назвал свой «чин», фамилию и попросил открыть дверь. Человек замолк, но стоит на месте, видимо, решая, что делать.
Я повторил свою просьбу и спросил: «У вас никого нет посторонних в доме?».
Наконец послышался ответ: «Дома одна моя семья, а я священник местной церкви».
«Вы нам очень нужны по одному важному делу, – сказал Ковалев и добавил, – не бойтесь, мы Вас не тронем».
Лязгнул засов, и дверь тихо приоткрылась. Мы вошли в коридор и фонариками осветили хозяина дома. Перед нами стоял высокий, сухощавый, пожилой человек с испуганным лицом. Его пронзительные глаза в упор смотрели на нас.
После небольшой паузы он стал приглашать нас в комнату. В это время из комнаты приоткрылась дверь, и тихий женский голос спросил: «Где ты, отец, с кем разговариваешь?»
Священник спокойным голосом ответил: «Ложись, ложись, я сейчас иду».
Дверь в комнату закрылась.
Отказавшись идти в дом, мы коротко изложили свои претензии к священнику и предложили ему прекратить антисоветские проповеди в церкви, а также антисоветские действия вне ее. Он внимательно выслушал нас, покачал головой, вздохнул и сказал: «Хорошо, я выполню ваши требования, хотя это не так легко сделать, господа немцы со всех сил нажимают на меня, чтобы я больше занимался восхвалением их порядков и хулой Советской власти». Помолчав немного, добавил: «Я в евангелии обнаружил листовку, призывающую к борьбе с фашистами, и сообразил, что в церковь ходят не только богу молиться, но и вести работу против оккупантов». Затем, уже улыбнувшись, он сказал, что и листовка эта, наверное, дело ваших рук.
Хотя листовку, о которой вел речь священник, положила в евангелие наша подпольщица Клавдия Петрова, мы сделали вид, что ничего об этом нам неизвестно.
На этом встреча со священником Доложской церкви закончилась, мы сняли с постов наших ребят и ушли к себе в лес. Уходя от него, мы предупредили, чтобы никаких доносов фашистам об этой встрече не было. По нашим сведениям, он стал реже восхвалять господ фашистов, видимо, понял, что второй приход может кончиться не только мирными переговорами.
В этом же октябре 1943 года и в такую же дождливую ночь мы навестили еще одного священника. Козья Гора  – маленькая деревушка, там не стоял немецкий гарнизон, однако фашисты могли делать засады в доме священника, поэтому Николай Баклагин, работавший в полиции по нашему заданию, проверил и доложил, что все в порядке, в Козьей Горе фашистов нет.
 Тихо подойдя к дому священника, мы долго стоим и прислушиваемся. Затем стучим в окно – молчание, опять стучим – молчание. Потом кто-то заходил по комнате и подошел к окну. Попросив открыть дверь, сказали, что мы партизаны. «Матушка», узнав, кто зовет «батюшку», впала в обморочное состояние, но священник вел себя спокойно и вскоре открыл нам дверь. Перед нами стоял широкоплечий мужчина с большой красивой с проседью бородой и с длинными черными волосами.
Если доложский поп напоминал какого-то сказочного Кащея, то этот – сказочного богатыря. Во всем его облике чувствовалась большая сила воли.
Поздоровавшись, мы объяснили цель нашего посещения. А цель эта была такой же, как и поход к доложскому священнику, плюс к этому, нам нужно было добыть свечей для освещения землянок зимой и денег на покупку теплых зимних вещей.
Внимательно выслушав нас, он согласился выполнить нашу просьбу и пошел за свечами и деньгами в другую комнату. «Матушка», поняв, что мы вовсе не хотим убивать ее «батюшку», стала приходить в себя, села и, молча, смотрела на нас.
Мы молчали, и она молчала. Наконец Ковалеву надоело это молчание и он, улыбаясь, спросил ее: «Что вы так напугались, ведь мы не разбойники».
«Нам все время говорят, – промолвила она, – что партизаны всех священников убивают».
Ковалев сказал, что партизаны убивают только тех священников, которые занимаются предательством своего народа, шпионят в пользу фашистских палачей. Разговор был прерван появлением священника, который принес нам более ста свечей и 5000 рублей советских денег.
Отдавая нам этот «дар», он сказал: «Я вынужден сказать об этом старосте церкви, ведь он материально ответственное лицо в церкви. Больше о вашем приходе ко мне никто знать не будет».
Мы хорошо знали старосту церкви и были уверены, что он к фашистам докладывать не пойдет.
Прощаясь с хозяином дома, мы еще раз напомнили, что надо прекратить антисоветские проповеди в церкви.
Священник тихим голосом сказал: «Ведь два мои сына сражаются в рядах Советской Армии против немцев, а я вот служу им. Получается неприятная история».
«Да хуже, чем неприятная, – сказал Ковалев, – ведь вам придется отвечать и перед Родиной, и перед собственными детьми.»
На этом и закончилось наше свидание. Свечи и деньги, полученные от священника, сослужили нам неплохую службу. По всем данным, которыми мы располагали, о нашем посещении двух «батюшек» фашистам доложено не было.

Глупая смерть

Народная пословица гласит: «Двум смертям не бывать, а одной не миновать». Но и один раз умереть надо как-то достойно. Умирать необоснованно, глупо ужасно не только для самого умирающего, но и для его потомков. Вот такой глупой смертью ушел из жизни комиссар нашего Осьминского партизанского отряда Ефим Григорьевич Рачеев. В партизанский отряд он пришел из Ленинграда в сентябре 1941 года, когда мы дислоцировались в местечке Черный Ручей.
Как бывший первый секретарь Осьминского РК ВКП (б), он вскоре был избран комиссаром отряда.
После тяжелой для нас зимы 1941 / 1942 гг. Ефим Григорьевич в мае 1942 г. отказался быть комиссаром и стал все больше думать о возвращении в Ленинград. На этой, так сказать, платформе они близко сошлись с Аркадием Юдиным и стали друзьями. По своему характеру эти два человека были очень сходны между собою.
Неглубокий ум, поспешность в решении вопросов, неврастения, которая часто командовала здравым рассудком, неприятие критики – эти черты характера особенно стали опасны в условиях борьбы в тылу врага.
Большинство партизан отряда не поддерживали их решение, считая это дезертирством.
Несмотря на это, Рачеев и Юдин с небольшой группой осенью 1942 года решили все же осуществить свою мечту.
Мы их держать не стали. Они подготовили все необходимое и двинулись в путь. Предвкушая легко перейти линию фронта, они уже думали о теплой встрече их в Ленинграде. Но мечта не всегда становится действительностью. Не сбылась мечта и Рачеева с Юдиным. Тяготы пути повлияли на их отношения,  дружба стала таять, как весенний снег. Начались пререкания между собою, борьба за власть, которую так оба любили. Продовольственные запасы истекали, добывать продовольствие было тяжело. Это обстоятельство еще больше усугубило трудность перехода. «Друзья познаются в беде» – гласит народная пословица. Но такой искренней дружбы, переносящей все невзгоды и лишения, не было между этими двумя людьми.
Споры между ними с каждым днем увеличивались, перерастая в крупные скандалы в присутствии партизан, которые, видя это все, убеждались в неспособности Рачеева и Юдина довести начатое ими дело до конца. Отдельные рядовые партизаны стали настаивать на возвращении в свой район. В их адрес было недвусмысленно заявлено Юдиным и Рачеевым, что это паникерство и виновные в этом будут расстреляны.
Вместо того чтобы прислушаться к голосу партизан, признать свои ошибки и вернуться, эти незадачливые руководители продолжали идти дальше.
При попытке перейти железнодорожную линию Ленинград - Псков они были обстреляны немецким патрулем и в панике бежали.
Рачеев и Юдин стали обвинять друг друга в трусости и в паникерстве.
В этом споре нервы Юдина не выдержали, и он, выхватив револьвер, в упор застрелил Рачеева. Так «друзья» стали врагами с трагическими последствиями для обоих.
Одного постигла недопустимо глупая смерть, а другого – вечные угрызения совести за совершенный злодейский поступок.
Убив Рачеева, герой на час, Юдин, вернулся в район и продолжал действовать в отрыве от партизанского отряда, сколотив свою небольшую группу  в лесах Самровского куста.

Опасный ухажер

Шимской антифашистской подпольной группе активное участие принимала семнадцатилетняя комсомолка Галя Никанорова.
Руководителем этой группы была ее мать Степанова Пелагея Степановна,
Мать и дочь много сделали хорошего для Осьминского партизанского отряда.
Осенью 1942 года тяжело заболел наш общий любимец, весельчак Вася Алексеев, которого мы звали Терентьич.
Он был отправлен на излечение в деревню Шима к руководителю подпольной группы Степановой. Галина неделю ухаживала за больным Алексеевым, который был помещен в сарае на сене. Под видом ходьбы за сеном для скота она носила ему питание, лекарства, стирала белье и т.д.
Наш Терентьич поправился и снова вернулся в строй.
Можно привести много патриотических поступков матери и дочери, но в этом рассказе я хочу рассказать о несостоявшейся любви Галины.
В соседней деревне Велетово появились беженцы – семья Воробьевых. Сам хозяин и его взрослый сын быстро вошли в доверие к немцам и открыли в райцентре Осьмино частную столовую для обслуживания фашистов.
Сын Воробьева начал встречался с Галиной и ухаживать за нею. Он ей тоже понравился, и они провели вместе несколько вечеров.
Мать и мы подтрунивали над Галиной, говоря, что она скоро будет у нас купчихой. Нам было бы очень неплохо подобрать ключи к Воробьевым и использовать их в наших целях, ведь они близко стояли к районному начальству.
Ухаживание продолжалось, любовь разгоралась и, бог знает, может быть, она достигла бы своей вершины, если бы не один случай.
В один из вечеров ухажер вдруг заговорил с Галей не только о любви, но и политике. Он стал хвалить фашистов за их доброту и заботу о русском народе.
Галя насторожилась и внимательно слушала эти «песни».
При следующей встрече он сказал Гале: «В районе создается фашистская организация – «Национальный союз новой России». Это тайная организация. В нее принимаются только надежные, преданные немцам люди. Руководить этой организацией поручено моему отцу. Я думаю, Галя, надо бы и тебе вступить в эту организацию, она имеет большое будущее».
Галя, сделав вид, что интересуется этим вопросом, внимательно слушала речи ухажера.
Он разъяснил ей подробно цели этой фашистской организации и в частности сказал, что, если немцы потерпят поражение, члены этой организации должны оставаться в советской России и быть осведомителями немцев обо всем происходящем в Советском Союзе.
Галя поняла, что «милый» тянет ее в фашистское болото.
При расставании она сказала, что серьезно подумает над этими вопросами и  при следующей встрече даст ответ.
Через несколько дней она встретилась с командиром отряда И.В. Ковалевым, подробно рассказала ему обо всем услышанном и добавила: «Любви пришел конец. Мне стал ненавистен этот человек».
Было решено разгромить эту фашистскую организацию в самом ее зародыше.
Галя должна была по-прежнему встречаться с ухажером, точно узнать от него, когда отец и он будут в д. Велетово, и обещать прийти к ним в гости, чтобы быть представленной отцу.
День приезда отца и сына в Велетово был точно установлен и сообщен нам. В этот вечер в гости к Воробьевым вместо невесты Гали явились мы, партизаны.
Отец и сын Воробьевы были арестованы. После допроса и выяснения фамилий членов этой организации оба они были расстреляны.
Фашистские слуги  при допросе заявили, что эта организация только начала создаваться, и поэтому в ее составе еще мало членов, всего два-три человека, которые были нами также обезврежены.
После расстрела Воробьевых мы спросили у Гали, как она переживает это событие.
Она спокойно и твердо ответила: «Я никогда бы не пошла из-за любви на предательство».
За активную подпольную антифашистскую деятельность Галя награждена правительством медалью «За отвагу».

Встреча с комбригом Кирилловым

В конце ноября 1942 года в нашем районе, недалеко от деревни Ивановское, в лесном массиве под названием Лож-Гора  появилась первая партизанская бригада во главе с комбригом Кирилловны,
Комбригу стало известно об Осьминском партизанском отряде. Он решил влить нас в состав первой бригады и поэтому предложил нам всем явиться в его распоряжение.
Вообще говоря, это распоряжение для нас было необязательным, но не подчиниться было нельзя, ибо в те времена горячие комбриги могли применить силу.
Нам казалось, что все прибывшие на территорию района партизанские соединения должны были тактично, по-умному с нами посоветоваться, узнать обстановку в районе и затем согласованно с нами действовать.
Как бы ни была сильна бригада, но без знания обстановки, без связи с населением ей грозил в то время неминуемый разгром. Так думали мы, но по-другому думал комбриг Кириллов.
Ему казалось, что небольшие местные отряды мало приносят пользы, что только крупные партизанские соединения способны вести настоящую партизанскую войну.
При этом такими людьми, как правило, недооценивалась организация подпольной работы, связь с местным населением.
Они привыкли с самолетов получать вооружение, обмундирование и продовольствие, а если последнего им почему-либо не доставили своевременно, они просто брали у населения, не разбираясь при этом, у кого берут, используя зачастую при этом недопустимую грубость. Это резко ослабляло позиции таких руководителей среди населения и зачастую приводило к печальным последствиям.
Это отступление от прямой темы моего рассказа я делаю для того, чтобы лучше были поняты все последующие события.
Итак, мы, выполняя приказ Кириллова, идем в бригаду, но не всем отрядом, а вдвоем с командиром. Это был далекий путь – километров 40.
Все лесные дороги в районе нам были настолько знакомы, что пройти по ним сорок километров не составляло большого труда.
На вторые сутки утром мы были в расположении бригады. Это был настоящий лесной поселок. В лесных сопках вырыты землянки, причем они походили на дома, только в земле. Обложенные бревнами, с нарами, с деревянными настилами и другими удобствами. Все это говорило о том, что бригада собиралась здесь жить всю зиму, и никакие нападения немцев им не страшны.
Мы подошли к землянке комбрига. Дежурный, остановив нас, сказал: «Немного подождите, сейчас доложу комбригу». Толкая меня в бок, Ковалев тихо шепчет: «Видишь, какой здесь порядок, не то, что у нас, все ходят, как по струнке». Действительно, здесь чувствовалась какая-то чрезмерная строгость и в то же время, за этой строгостью, видно было отсутствие товарищества и человеческого уважения.
Через несколько минут мы получили разрешение войти в землянку самого комбрига. Это была большая, хорошо, по тому времени, оборудованная землянка.
Нас встретил человек немного выше среднего роста, с несколько угрюмым и надменным видом. Мы поздоровались без всяких «козыряний», так как и я, и Иван Васильевич – люди совершенно штатские, а не военные.
Тут же была какая-то довольно миловидная девушка, которую звали то ли Аня,  то ли Маша.
Этой девушке было предложено собрать стол, чтобы угостить гостей, при этом Кириллов сказал: «Переговоры будем вести за столом. Против такой формы ведения переговоров возражать было трудно, и мы охотно согласились на это. Молодые ловкие руки девушки быстро собрали все необходимое на стол. Впервые за 16 месяцев пребывания в партизанах мы увидели колбасу, белые сухари и сахар. Для нас это было великолепным обедом. Кириллов, по-хозяйски потчуя нас, говорил: «Вот видите, какое преимущество быть в бригаде, тут и поесть можно как следует, и связь имеется с большой землей».
С этим преимуществом мы охотно согласились, так как кто же будет возражать против колбасы, сахара и особенно против радиосвязи. За едой мы вели с комбригом разговор о нашей дальнейший партизанской судьбе. Кириллов настаивал: отряд должен войти в бригаду и оставить свой район.
Мы же с Ковалевым, возражая против этого, приводили следующие доводы:

1. Наш отряд находится на территории своего района со дня его оккупации, ни на один день не покинув его. Наше постоянное присутствие в районе хорошо чувствует население, и это является организующим и мобилизующим фактором в борьбе с фашистскими захватчиками.
2. Это присутствие сдерживает переход на сторону фашистов некоторых колеблющихся элементов и тем самым сокращает опору немцев среди населения.
3. Нами организована в районе широкая сеть подпольных антифашистских организаций, с которыми мы держим постоянную связь. Они проводят большую работу среди населения. Наш уход резко отрицательно скажется на этой важной работе.
4. Мы по существу осуществляем функции подпольного райкома партии в районе.
5. Мы ежедневно проводим ту или другую деятельность, направленную против немцев, и поэтому они вынуждены держать в районе более двух тысяч солдат и 150 полицейских.

Таковы были наши доводы. На сей раз Кириллов слушал нас внимательно. После нескольких минут молчания он сказал: «Ложитесь, отдыхайте, утро вечера мудренее, завтра утром скажу свое решение».
Поблагодарив хозяев за гостеприимство, мы с Иваном Васильевичем ушли спать в отведенную для нас землянку.
Были мы вдвоем и поэтому еще долго разговаривали и решили своих позиций не сдавать. Ночь прошла в тревожном раздумье, но мы все же отдохнули. Утром, ровно в назначенное время, мы были у Кириллова.
Он приветливо нас встретил и сразу заявил: «Согласен с вами. Оставляю ваш отряд самостоятельным, но будете периодически выполнять мои задания. Помогу вам оружием и боеприпасами».
Мы были полностью с ним согласны, и вопрос был решен окончательно.
На первый случай нам дали толу и предложили взорвать Сабский мост через реку Луга.
Мы собрали осьминских партизан, которые были в бригаде, объявили им итоги переговоров и сказали: «Кто хочет, оставайтесь в бригаде, а остальные сейчас собирайтесь в путь». Остались в бригаде только двое осьминцев: А.Ф. Юдин и П.П. Пугач.
Юдин всегда чуждался своего родного отряда и постоянно искал связь то с группами пленных, то с группами ленинградских партизан, поэтому его желание остаться в бригаде для нас было понятно. Петра Павловича Пугача было жаль, он был тяжело больной человек. Мы предложили ему пойти с нами и временно до выздоровления пожить на подпольной квартире. Петя не согласился и заявил: «Здесь имеется врач, условия лучше, чем в отряде, и я останусь здесь».
Осталась в бригаде и вся мосинская группа. Это для нас было совершенно непонятно. Вместо того чтобы идти в свой родной Кингисеппский район и там организовывать партизанское движение, мосинцы решили быть в первой бригаде.
Мы же распрощались с комбригом Кирилловым, с Петей Пугачем и двинулись в путь, в свой родной Осьминский район.
Больше мы не встречались ни с комбригом Кирилловым, ни с его бригадой.
Переоценив свои силы и недооценив сил противника, кирилловцы начали свободно бывать в деревнях, брать скот, хлеб и т.д., этим они быстро раскрыли свое местонахождение. Немцы подготовили карательную экспедицию и в декабре нагрянули в расположение бригады, которая не сумела организовать сопротивление и в панике бежала. Немцы упорно ее преследовали.
Комбриг Кириллов сам куда-то скрылся. При отступлении погиб наш Петя Пугач.
Таким образом, хвастливые заявления Кириллова, что Осьминские немецкие гарнизоны ему не страшны, что он их разгромит, оказались пустой болтовней.
На самом же деле первая партизанская бригада не сделала на территории Осьминского района ни одной боевой операции, и учиться у них нам было нечему.
Узнав о бегстве первой бригады из района, мы долго не могли понять, как можно было так безграмотно подойти к организации партизанской борьбы.

Взрыв моста

Декабрь 1942 года был для нас очень тяжелым месяцем, как и вся зима 1942 / 1943 г.
Фашисты преследовали нас повсюду, старались уничтожить партизанский отряд. Но мы жили и вели борьбу с врагами нашей Родины.
Одним из важных боевых эпизодов этого времени стал взрыв Сабского моста через реку Лугу. Этот мост имел большое военное значение для немцев и поэтому тщательно охранялся большой группой хорошо вооруженных солдат.
Через подпольщиков нам было известно о количестве солдат, охраняющих мост и их вооружении.
Вступать в бой с охраной с нашими очень ограниченными возможностями было бесполезно, ибо, кроме больших потерь, ничего хорошего не получилось бы. Поэтому было решено произвести взрыв моста без шума и крика, применив хитрость и максимально осторожность.
Для проведения этой сложной и важной операции была создана боевая группа во главе с секретарем парторганизации отряда т. Моисеенко Я.Л.
В состав группы бал введен опытный подрывник, бывший моряк, исключительно храбрый человек Коля Мудров.
Группа в составе пяти человек, забрав взрывчатку, оружие и питание, холодной декабрьской ночью отправилась на боевое задание. До моста надо было пройти километров 12. Шел снег, дул сильный ветер, видимость была очень плохая.
Лес подходил почти к самому мосту. Не доходя до моста метров 500, группа остановилась в лесу и весь день готовилась к выполнению задания.
Вьюга продолжала свирепствовать. В час ночи Kоля Мудров в белом халате подполз к самому мосту и стал наблюдать за охраной.
Солдаты, охранявшие мост, испугавшись холодной вьюжной ночи, забрались в теплушку. Коля быстро вернулся к своим, взял взрывчатку и вместе с Ваней Алексеевым отправился к мосту.
Подошли очень осторожно и начали закладку взрывчатки. Когда все было готово, они отползли, подожгли шнур, а сами быстро удалились в глубь леса.
Вскоре взрыв потряс воздух, один пролет моста рухнул в воду. Охрана начала беспорядочную стрельбу из пулеметов и винтовок, но это была стрельба «в белый свет, как в копейку».
Группа отважных партизан быстро отходила в лес, а их следы заносила свирепствующая снежная буря.
Чтобы запутать следы, ребята далеко ушли от места нашего базирования и, сделав большой круг, вернулись только через несколько дней к нам в лагерь.
Радостно было слушать, как они умело и эффективно провели эту боевую операцию. Она была наглядным примером того, что и небольшими силами можно проводить удачные боевые операции, когда они хорошо продуманы.

Особо уполномоченный

Это было  в январе 1943 года. Мы были на квартире руководителя Лужковской подпольной группы Н.И. Субботиной. Погода была холодная и вьюжная. Разговор с Натальей Игнатьевной, как всегда, был приятным и полезным. Она, не торопясь, рассказывала нам о проделанной работе, о новых членах подпольной группы. В конце разговора сказала: «Сейчас приведу к вам полицейского, который хочет работать на партизан».
Мы переглянулись и в один голос спросили: «А он, этот самый полицейский, не провокатор, не предаст нас и всю твою группу».
Наталья Игнатьевна, смутившись нашим недоверием, ответила: «Прежде чем сделать этот шаг, я тщательно проверила человека и за свои действия отвечаю своей жизнью».
Мы всегда верили этой умной смелой и осторожной в своих действиях женщине. Поверили и теперь. Договорились, что на свидание с нами она придет с полицейским поздно ночью, причем он должен быть при всем своем вооружении.
В комнате с занавешенными окнами мы сидели и ждали свидания. Дочь Натальи Игнатьевны Геля, как всегда, была на посту.
Часов в 11 вечера пришла Наталья Игнатьевна с полицейским: «Будьте знакомы – Слава Прыгачев».
Перед нами стоял хрупкий, веснушчатый, рыжеватый лет восемнадцати парень с тревожной улыбкой на лице и с винтовкой за плечами.
Поздоровавшись, я полушутя сказал: «Ну как дела, господин полицейский?»
Слава обиделся и серьезно сказал: «Прошу не называть меня так, я уже пять месяцев мучаюсь этим своим проклятым положением».
Затем попросил разрешения сесть, снял винтовку, повесил ее на стену и начал тихим  сбивчивым голосом свой рассказ-исповедь.
Эта исповедь глубоко запала в мою душу и осталась там навсегда:
– Мне 18 лет. В семье у нас пять человек. До войны жили хорошо. После оккупации в нашей семьи стали происходить трагедия за трагедией. По неизвестным мне причинам летом 1942 года партизаны расстреляли отца . После этого немцы настойчиво стали вербовать меня в ряды полиции для борьбы с партизанами. Они были так настойчивы, что после долгих раздумий и душевных мучений я решил – вступлю в полицию и сразу же буду добиваться связи с партизанами для того, чтобы данное фашистами мне оружие повернуть против них же.
Вы можете спросить меня, а не было ли вступление в полицию желанием отомстить партизанам за отца?
Я откровенно говорю: нет, этого не было. Я прекрасно понимал, что мстить партизанам – значит стать на путь борьбы с советской  Родиной, которую я люблю всей душой.
Я много слышал о действиях осьминских партизан и решительно был настроен встретиться с ними и уйти в отряд. Теперь я в вашем распоряжении. Чтобы сохранить мою семью, давайте инсценируем мой арест».
От волнения у Славы появились на лбу капли пота.  Он тяжело вздохнул и посмотрел на нас, ища согласия на удовлетворение его просьбы.
Все мы молчали, обдумывая, как лучше поступить. Все взвесив, я пришел к выводу, что больше пользы будет, если мы оставим Славу на подпольной работе и сделаем его нашим особым уполномоченным в Доложской волостной полиции.
Эту идею я изложил присутствующим, и она была принята всеми. Мы дали нашему новому подпольщику ряд заданий, установили срок и место встречи и распрощались с ним.
Слава Прыгачев оказался исключительно честным и преданным человеком. Он много сделал для нашего партизанского отряда. Вот несколько примеров из деятельности нашего «особого уполномоченного».
В августе I943 года Гдовский межрайонный подпольный партийный центр передал в наше ведение типографский станок «Малютка».
Мы были очень рады этому. Иметь в руках, хотя бы и небольшую типографию, было великим делом для пропаганды среди населения идей нашей партии и мобилизации его на вооруженное восстание против немецко-фашистских захватчиков.
Перед нами встал серьезный вопрос: где установить типографский станок? Где  найти такое безопасное место, чтобы он не попал в руки фашистов. Дело шло к осени. Работать на нем под открытым небом было невозможно.
Мы решили посоветоваться по этому вопросу со Славой. Он пришел к нам в лес со своей винтовкой и корзинкой для сбора грибов. Мы сели под большой елкой и показали ему нашу типографию. У парня разгорелись глаза, и он воскликнул: «Вот это да! Это дело!»
Уговаривать его долго не пришлось, чтобы установить станок в их доме. Слава заявил: «Мой дом пока вне подозрения. Отец мой расстрелян партизанами, я – немецкий полицейский – разве можно найти лучшее место для партизанской подпольной типографии. Согласно фашистской логике, я для вас самый надежный человек».
Было решено установить типографский станок «Малютка» на чердаке дома Прыгачевых в Лужках. Тут же Виктор Никандров стал обучать Славу наборному делу и печатанию. Ученик он был прилежный, способный и грамотный. Через несколько часов обучения был готов к этой рискованной, но благородной работе. В эту же ночь печатный станок был доставлен на его постоянное местонахождение.
Слава хорошо справился с этой его новой «должностью». Мы готовили материал для районной газеты «За колхозы» и листовки, а он их печатал и приносил нам для распространения среди населения. Были напечатаны два номера районной газеты «За колхозы» (орган Осьминского Районного комитета ВКП (б) и ряд листовок.
В этой работе Славе активно помогали: секретарь Лужковской подпольной комсомольской организации Лена Нестерова и его сестры Лариса и Тамара.
Печатной краской и бумагой нашу типографию снабжал руководитель Доложской подпольной партийно-комсомольской группы Михаил Сергеевич Круглов, имеющий большие связи со Сланцами, где он и приобретал бумагу и краски.
Начальником Доложской волостной полиции, т.е. непосредственным хозяином Славы, работал И.М. Барабанов. Он был одним из самых ярых фашистских прихвостней, и мы давно до него добирались.
О его казни мы поговорили со Славой: он просил разрешения убить Карабанова лично. Но это было слишком опасно не  только для него, но и для его семьи, и для типографии. Мы избрали другой путь покушения на Карабанова. Слава приглашает его к себе в гости, так сказать, немного попьянствовать и сообщает нам дату прихода к нему гостя. Мы посылаем в этот день группу партизан в засаду на дороге, по которой поедет Карабанов.
Так и было сделано. Два наших товарища рано утром ушли в засаду и ждали появления начальника волостной полиции.
К полудню он появился на велосипеде и ехал довольно быстро. Партизаны дали автоматные очереди, его легко ранило. Свалившись в канаву, он бросил гранату и начал отстреливаться. Убить его не удалось, так как недалеко стоял немецкий гарнизон, и немцы немедленно выехали к месту стрельбы.
Однако покушение на этого фашистского прихвостня имело широкий резонанс среди населения, оно говорило, что народ начал восставать против фашистов.
Слава выразил «соболезнование» своему начальнику, а нам – недовольство за такую «меткую» стрельбу.
Старшиной Доложской волости был Евдоким  Петров.
Этот человек тоже окончательно продался фашистам и вместе с Карабановым издевался над народом. Покушение на этого предателя при помощи Славы  прошло успешно. Он был расстрелян партизанами.
Убийство волостного старшины, ранение начальника полиции здорово перепугали  фашистов, и  немецкий гарнизон вскоре покинул поселок Доложск.
Слава умело проводил работу по разложению рядов полицейских.  В результате этой работы на нашу сторону перешли полицейские: Саша Веников и Саша Матвеев. Оба они были замечательные и храбрые ребята.
Позднее Саша Веников был убит в бою с немцами, а Саша Матвеев тяжело ранен.
А Слава сумел еще достать ручной пулемет и много патронов и передать партизанскому отряду.
Он принимал активное участие в организации вооруженного восстания против немецко-фашистских захватчиков.
А с ноября  I943 года он стал одним из активных работников Осьминской районной оргтройки.
За активное участие в подпольной работе Владислав Михайлович Прыгачев награжден медалью «За боевые заслуги».
В послевоенное время он долгие годы работал заведующим Шавковской начальной школы Сланцевского района.
Таков наш «особо уполномоченный» Слава Прыгачев.

Вкусный глухарь

Поздно вечером в один из мартовских дней 1943 года на наш лагерь внезапно напал большой отряд карателей. Только вечерняя темнота спасла жизнь многим из нас. Землянки наши каратели разрушили, запасы продуктов уничтожили. Мы оказались в критическом положении. Чтобы замести свои следы, мы сделали за ночь переход километров 20 в другую сторону района. А следующей ночью перешли в леса Лужицкого сельсовета. Здесь у нас была запасная база зерна. Таких небольших баз мы делали на зиму много во всех концах района. Это очень необходимое дело для партизан. Оно давало нам возможность в случае нападения карателей отойти в другое место и там найти продовольственную базу. Правда, это всего лишь зерно. Но когда больше есть нечего,  и зерно – корм и неплохой.
Вот около одной из таких баз мы и обосновались. Решили дней пять никуда не ходить, ибо по району беснуются каратели.
Вместе с ржаным зерном было зарыто ведро для варки.
Развели мы костер и начали варить зерно. Чтобы из него получилась каша,  надо варить не менее пяти часов. Получается клейкая жидкая масса, совершенно невкусная, тем более без соли, которой у нас не было. Трое суток мы варили и ели эту злосчастную кашу. Надоела она нам ужасно.
И вот тут нам помог глухарь. Однажды ночью, когда мы сидели у костра, вдруг откуда-то взлетел глухарь и,  ударившись об ель, стоявшую у костра, упал прямо к нам. Ребята его схватили. Недолго думая, было решено: ощипать глухаря и – в кашу, может, она так вкуснее будет. Егор  Орешонок быстро ощипал эту небольшую тощую птичку, разрезал на четыре части с тем, чтобы на дольше хватило.
Один из кусков был немедленно опущен в ведро с зерном, которое висело над огнем. Через пять часов каша была готова. Мы разделили этот кусочек на восемь частей и стали есть кашу вприкуску с мясом.
Нам всем показалось, что каша стала вкуснее, как говорит пословица: «На безрыбье и рак рыба». Съели мы этого глухаря и вскоре установили связь с подпольными группами, достали с их помощью продукты, в том числе соль, и стали опять питаться более или менее удовлетворительно.
Наши дорогие подпольщики, которые так много делали для партизан, – настоящие советские патриоты, Родина их никогда не забудет.

Так встречаться нельзя

Примерно в начале июня 1943 года нам стало известно, что в Гдовском и Сланцевском районах действует какая-то группа ленинградских партизан. Сказал нам об этом под большим секретом член Лосевогорской подпольной группы Вихров Василий. Рассказывая об этом, он сообщил, что в этой группе наш осьминский земляк, бывший житель д. Лосева Гора Михаил Осипович Иванов, которого мы не знали в лицо.
Нас очень заинтересовала эта группа, и мы просили Вихрова связать нас с нею.
Вихров согласился, мы назначили место и время встречи с ним, чтобы потом вместе пойти к ленинградским товарищам.
Точно в назначенном месте и в назначенное время мы с Виктором Никандровым стали поджидать Вихрова.
Ждем час, второй, а Вихрова нет. Оказалось,  в это время в Лосеву Гору приехали каратели, потому Вихров из деревни выйти не мог. После двух часов ожидания мы решили пойти по лесу, чтоб самим найти ленинградских товарищей.
Раз они сегодня обещали прийти на встречу с Вихровым, значит, они здесь, и мы их найдем. Решено, сделано. Мы взяли винтовки на плечо и пошагали. Идем себе вразвалку и разговариваем.
Вдруг Виктор остановился и спросил у меня: «Ты чувствуешь запах папиросного дыма?»  И правда,  справа от нас чувствовался замечательный запах папирос, которого мы так давно не нюхали.
И опять мы приняли не совсем правильное решение – пойти на запах дыма, и пошли.
Товарищи, которые ждали Вихрова, заметили нас раньше, чем мы их.
Увидев, двух незнакомых людей с винтовками, они решили, что это полицейские проверяют лес. Имея большое превосходство в силах, они решили взять полицейских живыми, а если будут сопротивляться – убить.
Итак, заочно мы с Виктором были приговорены к смерти, и это чуть было ни случилось.
Повернув направо и выйдя из-за большого куста, мы очутились в следующем положении: перед нами стояло пять человек в советской военной форме с автоматами наизготовку, и один из них грубым голосом скомандовал: «Руки вверх, сдавайтесь в плен!»
Мозг у меня работал в одном направлении: перед нами наши ленинградские товарищи, но в лицо ни мы их, ни они нас не знают, и в этом вся трудность положения.
Я стал говорить: «свои». Они продолжали выкрикивать свою команду, а я повторял «свои». Мне стало ясно, что бежать нельзя. Хвататься за винтовку нельзя, будешь немедленно скошен автоматной очередью.
Значит, надо вести, пока это возможно, переговоры.
К фразе «свои» я прибавил: «Кто из вас Михаил Осипович Иванов – я Скурдинский».
Это подействовало отрезвляюще на наших «противников». Фамилию мою они знали, знали, что Скурдинский - комиссар Осьминского партизанского отряда, и поэтому поверили, что это на самом деле я.
Вперед вышел среднего роста, широкоплечий плотный мужчина и громко сказал: «Иванов это я, но так встречаться нельзя».
Начались горячие объятия. Оружие лежало на земле – мы братались. Так мы встретились с Гдовским межрайонным партийным подпольным центром, с его замечательными людьми: Гавриловым И.Н., Павловым Константином, Ивановым М.О., Ополченным М. Ф. и другими.
Началась дружеская интересная беседа, в процессе которой они заявили, что, если бы я решил бежать или взялся бы за оружие, они немедленно бы скосили нас с автоматов. А потом добавили, что мы с Виктором молодцы, умеем сохранять хладнокровие в напряженной обстановке.
До конца июля 1943 года наш отряд держал постоянную связь с Гдовским подпольным центром и не раз проводил важные совместные операции.
Мы многое узнали от них, что делается на «большой земле», ведь с ноября 1942 года у нас не было связи с Ленинградом.
Когда товарищи из Гдовского партийного центра в конце июля решили перейти линию фронта и уйти в советский тыл, они передали нам типографский станок «Малютка», зa что мы им особенно благодарны.
Эта наша подпольная типография сыграла большую роль в организации в районе вооруженного восстания против фашистов, которое началось в сентябре 1943 года.

Случай в лесу

Это было в июле 1943 года. Руководитель Доложской подпольной партийно-комсомольской группы М.С. Круглов шел на встречу с нами лесными тропками и нес необыкновенную для мирного жителя ношу – ручной пулемет.
Нашел он его в поле, где проходили бои нашей армии с фашистскими войсками, привел в порядок, и пулемет заработал  безотказно. Пулемет был необходим нам, и мы просили Мишу принести его, соблюдая при этом максимальную осторожность. Подпольщики, выполняя опасные поручения, иногда забывают об этом, не всегда держат ухо и глаза настороже.
Так случилось и на сей раз с нашим Мишей, опытным организатором антифашистского подполья, умелым конспиратором.
Глубоко задумавшись, он не заметил, как с правой стороны наперерез ему вышли две женщины, собирающие ягоды.
Очнулся только тогда, когда женщины в один голос сказали: «Здорово, Миша, куда идешь и что несешь?»
Перед ним стояли две знакомые, улыбающиеся молодые женщины и пристально смотрели на его ношу. Одна из них  была женой полицейского из соседней деревни.
На миг растерявшись, он встал, как вкопанный, и в упор смотрел на улыбающихся женщин.
Но эта растерянность быстро прошла, и он совершенно спокойно сказал: «Несу, что видите, подальше от деревни».
Маня, жена полицейского, сказала, что ведь это же пулемет. «Мой муж, – продолжала она, – вместе с другими полицейскими недавно ходил с такой штукой ловить партизан».
Маня, которая была дальней родственницей Михаила, печальными глазами посмотрела на него и покачала головой.
Пускаться в объяснения Круглов не решился и рассказал женщинам один не совсем пристойный анекдот.
Они стали смеяться, а он спокойно пошел дальше, провожаемый взглядами четырех женских глаз.
Но, как только зашел в густую лесную чащу, спокойствие покинуло его. Он сел и стал обдумывать, к чему может привести эта встреча. Если жена полицейского скажет о ней своему мужу, его немедленно арестуют и после зверских пыток расстреляют.
– Ну, что же, – сказал он себе, – двум смертям не бывать, а одной не миновать. С этими словами он встал и пошел в условленное место на свидание с нами. И вскоре мы встретились под развесистой елкой.
Всегда улыбающееся лицо Миши на сей раз было мрачным, а его глаза как бы говорили нам: «Попал, братцы, в неприятную историю, давайте решать, что мне делать».
Как всегда мы были рады приходу к нам этого замечательного человека.
Когда Миша рассказал о том, что с ним случилось, все мы были за то, чтобы он остался у нас и дома больше не появлялся.
Миша долго думал, а затем сказал: «Дома у меня старуха мать. Если я не приду, а жена полицейского расскажет мужу, ее немедленно схватят фашисты и зверски замучают. Нет уж, пусть лучше меня казнят, а может быть, жена лучше своего мужа и не доложит ему о встрече со мной».
Мы согласились с этими доводами. Условились, что через два дня он, если сможет, поставит нас в известность, чем все закончилось.
Два дня не покидала нас тревога за судьбу Михаила Сергеевича Круглова.
Но вот на третий день к нам явился он сам и доложил, что все в порядке. Жена полицейского пришла к ним в дом под предлогом просить помощи в уборке сена и, улыбаясь, сказала: «Ты, наверное, сильно расстроен. Не беспокойся, я ничего не скажу своему пьянице, ведь я не такая, как он».
Миша пожал ей руку и обещал помочь в уборке сена. Она сдержала свое слово и этим самым сохранила жизнь Мише, дорогому нашему товарищу и другу, так много сделавшему для партизанского отряда. Хотя народная пословица и гласит, что «муж и жена – одна сатана», но это не всегда так бывает. Примером чему служит описанный мною случай.

Умная собака

Говорят, что умные собаки бывают только у умных хороших людей. Да, видимо, в большинстве случаев это так. Но из этого правила бывают исключения, и вот об этом я хочу рассказать.
Начальником Старопольской волостной полиции был Логунцов Александр (кличка «Када»). У него мало было человеческого. Он отличался, например, от такого хищного зверя, как тигр, только, пожалуй, тем, что имел две ноги вместо тигровых четырех. Этот предатель своего народа не брезговал ничем ради удовлетворения своих звериных потребностей и нравов. Он расстреливал советских ладей, грабил беженцев, пьянствовал, воровал и целовал зад своим хозяевам – фашистам.
Так вот у этого матерого фашистского прихвостня была гончая собака. Кличку ее я не знаю, но мне пришлось с нею встретиться совершенно непредвиденным образом.
Летом 1943 года мы с Виктором Никандровым пробирались к Доложску. К большой шоссейной дороге Осьмино – Старополье мы пришли часа за два до вечера. Нам нужно было ее перейти между деревнями Поречье и Б.Овсище. Переходить ее днем было небезопасно: большое движение немцев. Зная это, мы решили подождать ночи и уселись в кустах метрах в ста от дороги.
Открыли свои заплечники, достали еду, чтобы перекусить. Вдруг невдалеке от нас послышались громкие голоса и беспорядочная стрельба из винтовок и автоматов.
Это ехала ватага Старопольских полицейских во главе со своим вожаком «Када», которого сопровождал его гончий пес.
Полицейские ехали по дороге, а собаке хотелось бежать кустарником. Она шла прямо на нас. Мы с Виктором пристально смотрели на нее. Она подбежала совсем близко к нам и, приняв стойку, удивленно, но дружелюбно смотрела на нас.
Так продолжалось минуты две. Затем она махнула лапой, как бы прощаясь, и побежала дальше, не издав ни одного звука.
Мы смотрели ей вслед и улыбались, а затем в один голос сказали: «Какая умная собака, не в хозяина».
На самом деле, друзья, стоило бы псу начать истошно лаять, как вся бы эта пьяная братия бросилась в кусты, узнать, в чем дело. Отступать нам было некуда, за нами было чистое поле. Мы вынуждены были бы принять бой и погибнуть в неравной схватке.
Вот я и говорю, что умные собаки бывают и у таких псов в образе человека, каким был полицейский «Када».

Удачный бой

Шел октябрь 1943 года. Это был 27-й месяц нашего пребывания в тылу врага. Мы добились неплохих результатов в борьбе с фашистскими захватчиками. К середине октября весь район, за исключением райцентра Осьмино, был освобожден от незваных гостей.
Позорно бежав под нажимом партизан и восставшего народа, фашисты стали периодически посылать в район крупные, хорошо вооруженные карательные экспедиции.
Одна такая карательная экспедиция шла для подавления партизанского движения и зверской расправы с местным населением прибыла в двадцатых числах октября.
24 октября ночью каратели подходили к деревне Ганежа, не зная, что там расположилась боевая рота нашего отряда. На дальних подступах к деревне стоял партизанский пост во главе с пулеметчиком Куприенко.
Партизаны, услышав грохот тележных колес еще далеко от деревни, приготовились к бою и сообщили о приближении карателей командиру роты.
Рота была приведена в боевую готовность и залегла в засаду.
Ночь была удивительно темная, небо затянули облака.
Итак, партизаны тихо лежат в засаде, а каратели двигаются к деревне, везя на подводах боевое снаряжение и питание.
Не ожидая нападения, они плелись шагом за лошадьми, громко разговаривая на чуждом нам вражеском языке.
Подпустив врага на расстояние нескольких десятков метров, партизаны открыли по ним огонь из пулемета и винтовок. Особенно метко и яростно бил из пулемета Куприенко.
Попавшие в засаду гитлеровские вояки растерялись и в панике начали метаться из стороны в сторону, попадая под пули метких выстрелов партизан.
В этом бою было убито 15 фашистов и много ранено, а остальные разбежались под покровом ночи, оставив на поле боя убитых и тяжело раненных, а также 5 ручных минометов, 30 винтовок, 25 ящиков патронов, много продуктов питания и лошадей с повозками. С нашей стороны не было убитых, легко ранено было 4 человека.
Этой боевой операцией были довольны все партизаны и долго рассказывали, как фрицы драпали обратно туда, откуда пришли.
Оставленное ими оружие и боеприпасы ребята умело использовали для борьбы с другими карательными экспедициями.

Собаке собачья смерть

Во время оккупации Осьминского района в райцентре было два фашистских коменданта: военный и хозяйственный. Речь пойдет о коменданте хозяйственной комендатуры Гансе Рате.
Этот фашистский зверь на двух ногах не только ведал хозяйственными делами, но и заправлял другими комендантами.
Он был беспощаден к взысканию с трудящихся непосильных налогов, особо рьяно боролся с партизанами,  отдавал приказы о расстреле советских людей и т.д.
Бывший начальник гражданского Осьминского районного управления, предатель Родины Иванов Николай Иванович, теперь, отбыв наказание за свои преступления перед Родиной, так говорит о Гансе Рате:
«Он заправлял всеми делами в районе и в том числе военным комендантом Рудегелем. Его все боялись».
Так характеризует своего бывшего фашистского господина его холуй Иванов Н.И.
Мы хорошо знали звериные повадки Ганса Рата и давно добирались до его поганой души.
Но исполнить задуманное было не таким простым делом. Иван Андреевич Федоров, который готовил это покушение, был схвачен гитлеровцами и расстрелян в начале 1943 года.
Однако нашим замыслам все же удалось осуществиться.
В октябре 1943 года была арестована руководитель Старопольской подпольной партийно-комсомольской группы Волкова Валентина Павловна и члены этой группы Т.А. Сорокина и Н.Ф. Аксенов.
Ганс Рат должен был присутствовать при их казни. Это стало известно нам. Наша рота во главе с Егором Орешонком сделала засаду 14 октября 1943 года на дороге между деревнями Тарасова Гора и Кошелевичи.
Ганс Рат и Иванов Николай в сопровождении тридцати солдат отправились на автомашинах в Старополье для расправы с арестованными подпольщиками.
Ехали они бодро и уверенно, предвкушая запах крови советских патриотов.
Но там, где дорога Осьмино – Старополье поворачивает в перелеске круто влево, на колонну машин обрушились выстрелы пулеметов и винтовок.
Партизанские пули первым сразили Ганса Рата и затем – одиннадцать его верных солдат.
Остальные фашистские волки, бросив машины, разбежались кто куда.
Районный глава Иванов Николай без шапки бежал обратно в Осьмино, оставив тело своего господина на поле брани.
Когда в деревне Лесище мужики спросили Иванова, куда он так торопится, тот на ходу бросил: «Очень много дел в районе, надо спешить».
Так нашел свою смерть этот двуногий фашистский зверь. Старопольский немецкий гарнизон и полицейские, узнав о гибели своего шефа, собрали манатки и немедленно убрались из Старополья, оставив в тюрьме арестованных патриотов, которых смерть Ганса Рата спасла от неминуемой гибели. За что они вечно благодарны друзьям-партизанам.
Все население района, узнавшее об убийстве Ганса Рата, в один голос заявило:
«Собаке собачья смерть».

Кима

Впервые я познакомился с Татьяной Александровной Сорокиной осенью 1942 года в деревне Рудница на подпольной квартире Татьяны Захаровой. Представляя ее мне, руководитель Старопольской подпольной партийно-комсомольской группы В.П. Волкова сказала: «Это моя подруга Танечка, комсомолка, учительница, активный член нашей подпольной  группы». Передо мной стояла стройная, высокая, красивая, с умными большими голубыми глазами улыбающаяся молодая женщина. Не сводя с нее глаз, я тепло пожимал ее руку. Покрасневшая от смущения, она тихо произнесла. «Я очень рада встрече с Вами». Так в темную тихую ночь глубокой осенью при свете коптилки в избе с плотно завешенными окнами произошло знакомство с этой обаятельной женщиной.
То было тяжелое время, когда фашисты зверски расправлялись с каждым советским человеком при малейшем подозрении в его сочувствии партизанам.
Жена советского офицера, мать маленького ребенка, она стала на путь подпольной работы, готовая перенести все тяжести, сопряженные с этой опасной, но благородной деятельностью.
В течение двадцати минут мы за чашкой чая вели спокойный  разговор о задачах, стоящих перед старопольскими подпольщиками, о связях с партизанским отрядом. Валентина Павловна проинформировала нас о проделанной работе. Тут же мы договорились о подпольной кличке Татьяны Александровны. Отныне она стала числиться в списках подпольщиков под именем «Кима». Это имя было избрано самой хозяйкой, так как, по ее выражению, оно очень ей нравится, а для меня оно ассоциировалось с моей любимой сестрой, носящей такое же имя.
Время нашего общения кончалось, так как «Даша» и «Кима» должны были уходить в клуб, где они ставили спектакль. Пришли они в дом Татьяны Захаровой по ее приглашению попить чайку в перерыве между спектаклем и танцами. А так как попить чайку можно за двадцать минут – оставаться больше в гостях было бы подозрительно. Постановка спектакля в Руднице старопольскими подпольщиками была затеяна специально для очередных встреч с нами.
Я и мои товарищи тепло распрощались с Валентиной Павловной и Татьяной Александровной, и они вместе с гостеприимной хозяйкой ушли в клуб.
На протяжении всего периода фашистской оккупации Татьяна Александровна была активным членом Старопольской подпольной группы, выполняла все поручения ее руководителя. Она распространяла советские листовки, ходила на связь с партизанами, работала с учителями школ, поддерживала среди них уверенность в победе нашего народа и т.д.
I5 октября I943 года немецкий гарнизон и его подручные, полицейские, позорно бежали из Старополья, боясь разгрома, который готовили партизаны. С этого дня фашисты держались только в Осьмино, а вся территория района была очищена от фашистской нечисти.
Перед нами встал вопрос об организации Советского органа власти в тылу врага для управления жизнью трудящихся освобожденного района.
И вот 12 ноября I943 года создается районная оргтройка на правах Райисполкома, возглавлять которую было поручено мне.
Местом пребывания оргтройки была избрана д. Хрель.
На местах в сельсоветах работали уполномоченные тройки и их заместители по массово-политической работе. Заместителем уполномоченного тройки Старопольского куста Артемьева С.А. по массово-политической работе была нами назначена Татьяна Александровна, наша уважаемая «Кима».
Рискуя жизнью, не считаясь со временем, не получая никакой зарплаты, она днями и вечерами ходила по деревням, проводила собрания, воодушевляла народ, вселяя уверенность в скорой победе родной Советской Армии.
Чтобы яснее представить ее большую работу, приведу выдержки из ее отчета за две декады декабря 1943 года:

1. «Агитаторов в агитколлективе 11 человек: Сорокина Т., Алексеева О. , Аксенова А., Шарова 3., Голубева С., Вихров, Веселов А., Ананьева Т., Артемьев С. Молохова К. и Шилова А.
2. Доклад т. Сталина о 26-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции изучен в деревнях: Заклепье, Соболец, Волово, Засосье, Менюши, Карино, Овсище, Шакицы.
3. Проводили читку газет «Ленинградская правда» и «Смена».
4. Организован красный уголок в д. Овсище, в котором был организован вечер, посвященный жизни и деятельности И.В. Сталина.
5. Выпушен очередной номер стенгазеты.
6. 6. Сводки информбюро агитаторы читают в деревнях ежедневно.
7. 31 декабря проведен Новогодний вечер силами самодеятельности.
8. Выступления крестьян на собраниях сводятся к тому, чтобы скорее разбить гитлеровских захватчиков на нашей земле. Развернуть всестороннюю помощь партизанским отрядам на примере гражданки  деревни Заклепье Осиновой А., которая добровольно подарила партизанам новые сапоги, шубу, 2  пары носок, пару рукавиц, 2 простыни.

2 января 1944 года.
Культмассовый работник тройки:
Сорокина.

Более двух с половиной месяцев несла она эту трудную политическую вахту в тылу врага, переходя из деревни в деревню, из землянки в землянку лесных лагерей, где проживали граждане сожженных фашистами деревень.
Такова наша «Кима»! Ее светлый образ будет вечно жить в сердцах тех, кто лично знал ее в тяжелые годы фашистской оккупации.
«Клюй» пошел ко дну

Хатнежскую волостную полицию возглавлял Василий Петров по прозвищу «Клюй».
Этот хулиган и проходимец был в большом почете у фашистов. Почет он завоевал расстрелами и грабежами русских людей. Его грязные руки были обагрены народной кровью. В период начавшегося вооруженного восстания меч возмездия покарал многих предателей народа в Осьминском районе. Не избежал этого и Василий «Клюй».
Подпольщики долго следили за этим прохвостом и подбирали удобный момент для его убийства.
По нашему заданию они точно установили, что  «Клюй» со всей своей ватагой едет из Осьмино с районной военной комендатуры двадцать пятого сентября 1943 года. Было решено сделать засаду на берегу реки Луга недалеко от парома.
Деревня Хатнежа, где проживал «Клюй», расположена на правом берегу реки Луги, Осьмино – на левом берегу.
Попасть в свою деревню, возвращаясь из Осьмино, «Клюй» со своей ватагой мог, только переехав реку Лугу на пароме.
Расчет был простой: как только паром дойдет до середины реки, бить по нему из ручного пулемета, укрыться на пароме негде, обороняться тоже плохо.
Ребята пришли в засаду ночью, засели в зарослях и стали ждать появления полицейских. Просидели они долго. Во второй половине дня  послышались громкий говор и винтовочные выстрелы.
Немцы и полицейские всегда сопровождали свои походы стрельбой, устрашая население, а по существу, выдавая себя сидящим в засаде партизанам и давая им возможность своевременно подготовиться к действию.
Так было и на сей раз. Услышав выстрелы, ребята подготовились к нападению. Скоро на берегу реки появились и долгожданные «гости», впереди шествовал сам Василий «Клюй». Они шумно вошли на паром и со смехом и криком двинулись на противоположный берег.
Как только они доехали до середины реки, до самого глубокого места, из зарослей раздалась пулеметная очередь.
Первые же пули сразили фашистского прихвостня «Клюя», он упал в реку и пошел ко дну.
Следующие очереди сразили всех остальных его подручных, и плот остановился. На нем лежали предатели своего народа, получившие смерть от народных мстителей за свои кровавые злодеяния.
Весть о том, что Вася «Клюй» пошел ко дну, быстро облетела население окружающих деревень. Народ вздохнул с облегчением и почувствовал приближение дня окончательного освобождения от фашистского ига.

Больница в тылу врага

В конце сентября – начале октября 1943 года в Осьминском районе началось вооруженное восстание народа против немецко-фашистских захватчиков, организованное нашим партизанским отрядом вместе со славными подпольщиками-антифашистами. К I5 октября 1943 года все немецкие волостные управления были упразднены, немецкие гарнизоны и полицейские участки разгромлены.
Весь район был освобожден от немецких оккупантов, за исключением райцентра Осьмино, где был большой немецкий гарнизон, окопавшийся земляным валом.
В районе партизаны стали хозяевами. В двадцатых числах октября к нам прибыла 9-я партизанская бригада, в состав которой влился и наш Осьминский отряд в составе 340 бойцов.
В начале ноября руководство бригадой организовало районные оргтройки, советские органы в тылу врага с правами Райисполкомов. Была создана и Осьминская районная оргтройка, председателем которой был назначен я, а моими заместителями товарищи Ковалев И.В. и Волкова В.П.
Оргтройка проводила большую и разностороннюю работу среди населения района, освобожденного партизанами от немцев. Об этой работе должны быть и будут написаны книги, я же хочу рассказать, как мы организовали больницу в тылу врага для лечения трудящихся.
Фашистов не интересовало здоровье русского народа. При их почти трехгодичном хозяйствовании появилось много заразных болезней и, в частности, тиф. Нуждающихся в лечении людей было много.
Перед нами встал вопрос, как быть? Ждать ли, пока наша армия окончательно освободит район от немцев, и тогда заниматься медицинскими делами, или сделать это сейчас в тылу врага? Так как мы не могли знать, когда к нам придет наша армия-освободительница, а людей лечить надо  – было решено больницу организовать немедленно. Все работники районной оргтройки взялись активно за это дело.
В деревне Изборовье жили врачи-беженцы Журавлевы: Михаил Степанович и Анна Васильевна. В этой же деревне был двухэтажный деревянный дом какого-то бывшего торговца, в котором проживало несколько семей беженцев. В нем и решено было устроить больницу.
Врачи Журавлевы были нашими хорошими помощниками в этом деле.
Беженцы, живущие в вышеуказанном доме, были переселены в другие свободные дома, а этот дом занят под больницу.
Силами работников оргтройки и крестьян Изборовья в доме в несколько дней был наведен надлежащий порядок, собран необходимый минимум на 20 больничных коек оборудования и белья, и 1 декабря 1943 года больница в деревне Изборовье в глубоком тылу врага была открыта. Это был радостный для всех нас день. Мы ликовали. Медикаментами нам помогла 9-я бригада за счет ее резерва. Кое-какое медицинское оборудование было у Михаила Степановича Журавлева. Штат работников больницы укомплектовали быстро. Вместо зарплаты работникам больницы давали хороший, по тому времени, продовольственный паек. Через наших кустовых уполномоченных население района быстро узнало об открытии партизанами больницы в деревне Изборовье.
Населением это было воспринято с благодарностью. До нас дошли многие отзывы трудящихся об этом мероприятии. Вот некоторые из них.
Житель деревни Захрелье Клепиков Н.В. сказал:
«Фашисты три года кормили нас обещаниями наладить медицинское обслуживание в районе и ничего не сделали, а оргтройка за один месяц в их тылу открыла больницу. Вот что значит наша родная Советская власть».
Жительница деревни Рудница Захарова Татьяна:
«Ох, и молодцы вы, партизаны! Открыли больницу в тылу этого фашистского зверя и лечите нас от заразных болезней. За эту заботу о нас мы все готовы сделать, чтобы помочь вам бить фашистскую нечисть».
Старик из деревни Лесище Ильин сказал:  «В открытии больницы в тылу врага мы видим приближение счастливого дня окончательного освобождения родной Советской Армией нашей земли. Ох,  как мы все этому рады».
Так простые советские люди отнеслись к факту открытия Изборовской больницы.
Двадцать больничных коек не пустовали ни одного дня, их было явно мало, но дать большего мы пока не могли.
Михаил Степанович Журавлев и его жена Анна Васильевна с большой чуткостью и вниманием относились к больным. Эта теплота и внимание быстро помогали людям стать на ноги.
Продукты питания для больных мы отпускали бесплатно из фондов оргтройки. В меню больных всегда были мясные блюда, молочные продукты, картофель, другие овощи и в достатке хлеб. Не было у нас сахара, но тут ничего мы поделать не могли. Сами его не видели много месяцев.
Больных часто навещали наши агитаторы, сообщали все новости с фронта и читали им художественную литературу.
Проходившие лечение в Изборовской больнице и теперь с благодарностью ее вспоминают.
У меня сохранилась благодарность, написанная больными оргтройке и врачу М.С. Журавлеву:

Благодарность

Больные, которые лечатся сейчас в больнице д. Изборовье, выносят сердечную благодарность Ивану Васильевичу Скурдинскому, председателю оргтройки Осьминского района, и медицинскому врачу Михаилу Степановичу Журавлеву за правильное руководство в организации медицинского пункта для гражданского населения в тылу врага, в огне борьбы с гитлеровскими карателями.
Благодарим Вас, что вы окружили нас теплой заботой, предоставили нам теплые, светлые, чистые, уютные помещения, предоставили нам правильное по возможности лечение и нормальное питание, этим самим многим вернули здоровье и даже спасли жизнь.
Больные: Кондратьев, Кирпичникова, Яковлев, Рябинина и другие».
Я и теперь, когда читаю ее, всегда страшно волнуюсь, и слезы текут из моих глаз. Это забыть нельзя, такое не забывается.

Двуликий Ян

До войны в одном из поселков Осьминского района жил всеми уважаемый человек. Занимался он лечением скота и слыл хорошим специалистом своего дела, имел почетные грамоты за хорошую работу. Он был вежлив, обходителен. Население относилось к нему с уважением.
Я неоднократно встречался с этим человеком по роду своей службы. Каждый раз, общаясь с ним, я отмечал его неискренность, что-то напускное в его вежливости, какое-то рабское преклонение перед начальством. Людям, у которых был в подчинении, никогда ни в чем не возражал, даже если те говорили явную ерунду. Твердил только: «Что правда, то правда».
Я много раз слышал его выступления на районных совещаниях. При этом он всегда посматривал в сторону начальства, как оно реагирует на его речь, и готов был тут же утверждать противоположное уже сказанному, если этого требовала обстановка, лишь бы угодить начальству.
Многие считали его образцовым сельхозспециалистом, человеком, преданным Советской Родине.
Мне же не нравилась его приторная слащавость, его беспринципность в суждениях.
И вот над Родиной разразилась гроза несчастья. Началась война. Фашисты оккупировали Осьминский район. И наш «активист» сразу показал свое второе лицо: трусливое, угодливое, лживое.
Он одним из первых пошел к фашистам на поклон. Угодливо изгибаясь перед немецким офицером, заявил, что он не коммунист и никогда им не был, что готов честно служить новому режиму. Тут же он выложил на стол свои награды, полученные от Советского правительства, заявив при этом, что в них не нуждался и не нуждается.
Фашистский офицер с напускной вежливостью поблагодарил его за преданность фюреру и разрешил заниматься частной практикой по лечению скота.
Когда до нас дошли вести о таком поведении «активиста», кто-то из партизан сказал: «Он придерживается логики французского министра Фуше – «Где сила, там и я».
Было очень неприятно сознавать, что у нас были «активисты» с такой логикой, но факты вещь упрямая, и от них не уйдешь. Рискуя жизнью, мы все же решили навестить этого «активиста». Его домик стоял на краю поселка, и подходы к нему были неплохие. Узнав от подпольщиков, что немцы живут в другом краю поселка и что там дежурит ночной караул, мы в одну из дождливых  темных октябрьских ночей 1942 года были около дома предателя.
Хозяин долго не отвечал на наш тихий стук в окно. Затем в доме начался какой-то переполох. Наконец у окна послышался давно знакомый нам голос: «Кто там?» Я назвал свою фамилию и попросил открыть дверь. Через несколько минут дверь открылась. Поданная мне рука дрожала. Заикаясь от страха, умоляющим голосом «активист» стал просить немедленно уйти, чтобы не погубить его и семью. Все попытки привести его в чувство оказались напрасными. Он и слушать не хотел излагаемые нами просьбы, а только твердил одно: «Прошу сразу уйти и больше не приходить». Причем эти слова уже произносились не со свойственной ему когда-то вежливостью, а в грубой форме.
Заявив ему вежливо, что больше тревожить его не будем, мы удалились в свой лесной дом.
После этой неприятной встречи прошел ровно год. В октябре 1943 года трудящиеся района под руководством партизан выгнали фашистскую нечисть с территории всего района, кроме райцентра Осьмино.
Имея в своих рядах более трехсот человек бойцов, отряд стал базироваться в деревнях.
В один из солнечных, но прохладных октябрьских дней мы с командиром отряда Ковалевым, в сопровождении группы бойцов, приехали в поселок, где жил «активист», проводить собрание граждан.
В поселке нас встретила группа людей, во главе которой с хлебом и солью стоял наш герой рассказа.
Он опять обрел вежливый, угоднический вид и своим заискивающим голосом стал приветствовать нас, вручая хлеб-соль по старому русскому обычаю.
После собрания он пригласил нас попить чайку. Мы отказались от чая этого угодника.
В конце января 1944 года в район пришла родная Советская Армия. Через некоторое время наш «активист» уехал из района под Ленинград, видимо, стыдно все же было смотреть в глаза людям, знавшим его поведение в трудные годы для нашей Родины. Несколько лет тому назад этот двуликий Ян скончался. Я счел нужным не упоминать его фамилию, ибо и так, прочитав этот рассказ, люди, знающие его, безошибочно назовут эту фамилию.

Рассказы написаны в 1964 – [19]65 годах на даче в деревне Сорокино.

И. Скурдинский.

1973
Выступление И.В. Скурдинского
на митинге, посвященном открытию
памятной доски в деревне Хрель

Дорогие друзья!

Установление памятной доски на этом здании является данью славным партизанам я подпольщикам, которые своей героической борьбой против немецко-фашистских оккупантов освободили к I5.X – I944 года, за три с половиной месяца до прихода нашей родной красной Армии, весь Осьминский район от фашистской нечисти за исключением райцентра Осьмино.
Эта дань тем, кто ежедневно рискуя своей жизнью, принимал активное участие в работе советского органа власти в тылу врага.
Пусть надпись на этой памятной доске напомнит каждому, ее про¬читавшему, о днях героической борьбы советского народа против фа¬шистских варваров и призывает его к активной работе на благо нашей прекрасной Советской Родины.
За 2,5 года своей работы в тылу врага Осьминская тройка провела огромную работу по мобилизации трудящихся района на помощь 9 и 12 партизанским бригадам в их борьбе против фашистских карателей, неоднократно пытавшихся вновь захватить освобожденные партизанами деревни.
Если говорить о всей работе, проделанной тройкой, для этого потребуется несколько часов, поэтому разрешите мне назвать только некоторые цифры и детали этой работы.
Тройка заготовила, на добровольных началах среди населения района и сдала партизанским бригадам:

муки – 97 тонн, крупы – 6 тонн, овса – 14 тонн, картофеля 116 тонн,, овощей – 34 тонны, мяса в живом весе – 56 тонн, обуви – 629 пар, шуб – 430 штук, носков шерстяных – 697 пар, варежек – 585 пар, простыней для москхалатов – 616 штук, брюк и кальсон – 746 штук, лыж – 670 пар и т,д.

Мы снабжали продовольствием 800 человек беженцев из под Ленин¬града, которые находились на грани голодной смерти и спасли им жизнь. 96 детей сирот были взяты нами на полное обеспечение продовольствием и одеждой, и эти наши маленькие граждане благополучно дожили до окончательного разгрома фашистов под Ленинградом.
В фонд обороны страны было собрано 100.000 рублей.
Для оказания медицинской помощи населению нами была открыта больница в деревне Изборовье и медицинский пункт в деревне Дретно.
В журнале «Советы депутатов трудящихся № 5 за май месяц 1970 года, стр. 33 опубликовано письмо больных, находящихся на излечения в Изборовской больнице. Я позволю ceбe зачитать его:

«Больше, которые лечатся сейчас в больнице деревни Изборовье, выносят сердечную благодарность Ивану Васильевичу Скурдинскому, председателю оргтройки Осьминского района, и медицинскому врачу Михаилу Степановичу Журавлеву за правильное руководство в организации медицинского пункта для гражданского населения в тылу врага, в огне борьбы с гитлеровскими карателями. Благо¬дарим вас за то, что вы окружили нас теплой заботой, предоставили нам теплые, светлые, чистые и уютные помещения, предоставили нам пра¬вильное по возможности лечение и нормальное питание! Этим самым многим вернули здоровье и даже спасли жизнь.

Больные
Кондратьев, Кирпичникова, Тахтерева, Яковлев, Рябинина».

И сейчас нельзя без волнения читать этот, теперь исторический документ.
Была проделана огромная работа по материальной помощи трудящимся сожженных фашистами деревень, которые жили в лесных лагерях.
При тройке работало 78 полит-агитаторов, которые проводили массово-политическую работу среди населении деревень и лесных лагерей.
Ими прочитаю на самые животрепещущие темы 1040 лекций, про¬ведено много интересных содержательных вечеров, при организованных нами 19 красных уголках.
Приведу пример из работы Изборовского красного уголка, о котором сообщено в том же журнале «Советы депутатов трудящихся»:

«Красным уголком в деревне Изборовье заведовала Е.И. Карабанова, по образованию учительница. Она проводила ежедневные беседы и читки сводок Совинформбюро. В условиях фашистского тыла, не имея освещения, под лучину, [она] организовала четыре вечера:

[первый] посвященный Дню Советской Конституции, на котором присутствовало 200 человек;
[второй] о жизни и деятельности товарища Ленина /100 человек/;
[третий] новогодний вечер /150 человек/;
[четвертый] литературный вечер, посвященный А.С. Пушкину,

Организовала кружок первой медицинской помощи, в котором обучалось 20 девушек. Разъясняла ход военно-политических событий больным Изборовской больницы. Выпустила три стенгазеты».

Тройкой были подобраны кадры председателей всех колхозов, с/советов и ответственные работники Райисполкома.
Вдумайтесь друзья в названные мною цифры и факты, и вы поймете значение Советского органа власти в тылу врага, – 30-летие со дня организации которого мы отмечаем.
Вот сотая доля того, что можно сказать о работе Осьминской оргтройки.
Разрешите мне в конце своего выступления назвать фамилии активных участников работы тройки, присутствующих среди нас:

Зам. председателя тройки Иван Васильевич Ковалев;
Член оргтройки – секретарь парторганизации – Валентина Павловна Волхова;
Заведующий хозчастью тройки, всеми нами уважаемый Николай Степанович Силин.

Спасибо вам, дорогие друзья, за теплый прием, оказанный нам и внимание.

И. Скурдинскй.


 Михаил Никитович Павлов (1904 – 1976) – полковник Советской Армии, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза (1945).

  Речь явно идет о местности возле села Ложголово.
  По воспоминаниям Круглова М.С. , отца Вячеслава Прыгачева застрелил без следствия Юдин А.Ф.
  СФ ОКМ. КП-I 361. Д. Х 577 / 1 – 3. Выступление И.В. Скурдинского на митинге, посвященном открытию памятной доски в деревне Хрель. 1973.