В. Я. Никандров. Редактор газеты Красный партизан

В.Я. Никандров

Следует сказать несколько слов о профессиональном авторе – Викторе Яковлевиче Никандрове, который был автором многих очерков и статей об отряде Скурдинского и о 9-й Ленинградской партизанской бригаде.
В интернете о нем информации практически нет, но есть множество материалов его в газетах Луги и Сланцев. Во время Великой Отечественной войны он был редактором газеты 9-ой бригады, которая называлась «Красный партизан».
Он был фигурантом книги «Непокоренная земля Псковская».

Особое оружие

На берегу бурной и извилистой Сабы, между Райковом и Сабском, находилась наша землянка. Рядом в точно такой же жили командир и комиссар отряда. Вот в ней-то 6 декабря 1942 года и собрались коммунисты, чтобы поговорить, как значилось в повестке дня, о задачах отряда в зимних условиях. Наш командир Иван Васильевич Ковалев сказал:
– Фашисты вторую зиму безуспешно топчутся у стен Ленинграда. Выдохлись. Ну а слабых бьют. Вот и выходит, что нам пора менять тактику. Почему не воевать всем районом, раз есть такая возможность? Весь район можно поднять на борьбу. Нужно только провести соответствующую работу, объяснить людям...
– А нельзя ли выпускать подпольную газету? – предложил партизан Валентин Благовестов...
И вот, выполняя решение собрания, я и комиссар Скурдинский сидим в укрытии на берегу озера Тиганец, поджидаем.
Вдалеке появляется лодка. Скурдинский крякает по-утиному. «Рыбак» – житель деревни Бор 1-й Михаил Круглов – поворачивает в нашу сторону. Причалив, вытаскивает из лодки тяжелый мешок.
– Вот она, ваша типография. Принимайте.
Груз ночью перетащили поближе к деревне Лужки, где была назначена встреча с лужковским подпольщиком Славиком Прыгачевым.
Опять замаскировались. Сидим тихо, прислушиваемся к шорохам. Где-то совсем рядом хрустнула ветка. Скурдинский схватился за кобуру. И в ту же минуту перед нами, словно из-под земли, вырос паренек с винтовкой через плечо. Щупленький, рыженький, веснушчатый.
– Сколько тебе лет, Славик? – спрашивает Прыгачева комиссар.
– Шестнадцать, а что?
– Да вот, смотрю на твой полицайский нарукавник и думаю, как это фашисты тебе винтовку доверили?
Славик злится:
– Зачем вы меня полицаем дразните? Разве я по своей воле в этот футляр залез?
– Знаю, знаю. В комсомол-то вступил? – меняет тон комиссар.
– А как же! Еще перед тем заданием.
Тем заданием была сложная операция. Пользуясь положением полицая, Славик помог разоблачить одного из руководителей «Национального союза новой России», созданного в Осьминском районе гестаповцами, – церковного старосту Петра Минаева.
На этот раз комиссар предлагает Славе новое рискованное поручение: стать «директором» подпольной типографии.
– Какой такой типографии? – удивляется парень.
– Вон той, – Скурдинский указал на рюкзак, брошенный под елку.
– А вы не шутите? – косясь на мешок, спрашивает Слава. – Один мешок. Какая же это типография?
– Очень маленькая, – улыбается Скурдинский, – а послужить должна большому делу.
– Занятно. Можно поглядеть?
Славик осматривает литеры, верстатку, тискальный станок. А потом деловито спрашивает:
– Что будем печатать?
– Газету, листовки...
– А кто будет заметки писать?
– Ты получишь готовый текст через почтовый ящик. Псевдоним тебе дадим - Степан Гвоздика. Подойдет?
Славик кивнул головой.
Районному коменданту Рудегелю доложили:
– Найдена листовка!
– Чья?!
– Партизанская.
– Как партизанская?! Мы ведь рапортовали начальству о том, что партизаны у нас истреблены.
– Да, двести пятьдесят бандитов расстреляно, но...
– Никаких «но»! У нас партизан нет. Поняли?
– Да, то есть... Лучше взгляните сами. Комендант взял в руки листовку.
«К населению Осьминского района. Наши войска ежедневно освобождают свыше тысячи населенных пунктов... Скоро будет освобождена и Ленинградская область... Все, кому дороги интересы любимой Советской Родины, должны подняться на решительную борьбу с фашистами... Не бойтесь немецких репрессий, идите в партизанские отряды».
Да, новость была не из приятных, а через несколько дней Рудегелю сообщили еще более огорчительную весть: вышла районная газета «За колхозы».
Невероятно!.. «Лесные призраки» начали издавать газету! Выход был один. И Рудегель отдал приказание начальнику полиции:
– Вот что, Горчаков, найдешь типографию «лесных призраков» – озолочу, не найдешь – повешу!
Пропагандистская группа, возглавляемая комиссаром Скурдинский, в которую входил и автор этих строк, летом 1943 года «кочевала» вокруг Лужков, следя за работой подпольной типографии.
Однажды Славик назначил нам встречу на хуторе.
– Как ты управляешься, Славик? – спросил при встрече комиссар.
– А я не один работаю, – объяснил он. – Лариса и Лена набирают, мама корректирует, я и Лида печатаем, а маленькая Тамара на посту стоит.
Мы знали этих людей: Тамара и Лариса – сестры Славика, Лида Чистова и Лена Нестерова – комсомолки из Лужковской подпольной организации ВЛКСМ. И все же Скурдинский попросил Спавика рассказать подробнее о своей работе
– День организуем так, – отвечал он, – утром девчата и мама уходят в поле косить, для отвода глаз. Я и маленькая Тамара остаемся дома. Тамара сторожит, а я лезу на чердак и распечатываю тайник. Днем ко мне поднимаются Лена и Лариса – они набирают. Их сменяют мама и Лида – вычитывают текст, а я правлю. Потом мы с Лидой печатаем, а мама готовит ужин. Вечерами, когда устаем, делаем что попроще: кроим четвертушки из обоев, плакатов или бумажных мешков. А на днях случилась крупная неприятность, из-за чего и свидание вам назначил. Работаю это я и вдруг слышу три хлопка дверью – сигнал опасности. Его подала Тамара. Наскоро обтер руки тряпкой, смоченной бензином, и шмыгнул с чердака в хлев, а оттуда через окно в огород. Прихожу домой – там немцы, стоят посреди комнаты и оглядывают углы. «Влип», – думаю.
Старшим оказался унтер. Я подошел к нему и, став так, чтобы видна была повязка полицая на моем рукаве, спросил:
– На партизан пойдем?
– Нэть. Нюжьен искайт типограф, – доверительно сообщил немец.
Я обомлел, но, поборов испуг, подмигнул Тамаре. Она поняла: надо спасать типографию! Выскочила на улицу, поиграла в скакалочку под окном, чтобы немцы видели, а потом поднялась на чердак.
У меня перед глазами мелькают кисеты со шрифтом, табуретка с печатным станком, стопки свежих газет... «Сумеет ли Тамара все это перетащить в тайник?» Стараюсь как можно громче говорить с немцами, стучать каблуками. Унтер протягивает мне записку.
Черт возьми! Моя записка, подписанная псевдонимом, – Степан Гвоздика. Я положил ее для вас в почтовый ящик, в муравейник... А унтер спрашивает: «Слихаль такой Стипань Хвоздик?», – «Нет, – говорю, – не слыхал. В наших краях украинцев нет, а у этого самая что ни на есть украинская фамилия».
Тут вернулась Тамара и поставила на стол ковшик с горохом. Это означало, что опасность миновала. Я осмелел и предложил немцам гороха. Они не стали угощаться. Вместо этого унтер приблизился ко мне, взял меня за плечи и спросил в упор:
– У полицай нэть типограф?
– Ищите, если не доверяете! – выпалил я. Унтер похлопал меня по плечу, потом протянул руку:
«То сфиданэй. Гут, полицай».
Так и ушли ни с чем. А я все думал: «Что теперь делать – почтовый ящик обнаружен». Вот и пришел к вам за советом...
Скурдинский похвалил Славика за находчивость. Затем вместе подобрали новый почтовый ящик, которым стал теперь тайник на заброшенной мельнице у реки Долгой. Остальное оставалось без изменений. После этого Прыгачев напечатал серию листовок, каждая из которых имела конкретный адрес, призывала местное население, особенно молодежь, запасать оружие, создавать тайные дружины и отряды самозащиты, готовиться к решающей схватке.
Вот что рассказывал мне о действенности подпольной печати руководитель подпольного центра деревни Кологрива Тимофей Иванович Пятков:
«Летом 1943 года я получил газету «За колхозы», показал ее членам группы – нас было уже вместе с дружинниками около 60 человек. Стали читать. Передовица призывала готовиться к решительной схватке, значит, к восстанию. Так мы поняли. Обратились за разъяснением в партизанский отряд. Получили ответ: где раньше созреют условия, там и начнется восстание.
31 августа 1943 года к нам приехали каратели. Солдаты стали силой эвакуировать население и угонять скот. Мы решили обстрелять гитлеровцев. В засаду вышли дружины, которыми командовали подпольщики Леонид Фомин и Саша Кузьмин. Когда они ударили, немцы разбежались.
В деревнях повстанцы расправлялись с полицаями. Комсомолец Саша Кузьмин и пионер Юра Пятков залезли на крышу сельсовета и водрузили там красный флаг.
Два дня мы отбивали атаки карателей. Потом на помощь пришли партизаны и дружинники соседних сельсоветов.
Как только стало известно о событиях в Кологриве, командование осьминского партизанского отряда направило чрезвычайных уполномоченных во все волости. И каждый из них захватил с собой газеты и листовки, рассказывающие о первых победах, о героизме крестьян.
Началась открытая борьба с оккупантами. Повстанцы, по примеру кологривцев, громили волостные управы, подрывали и жгли мосты, переправы, склады, разрушали связь, смещали старост и старшин, заменяя их своими уполномоченными.
В 20-х числах октября немцы были изгнаны из всех деревень района.
Потом партизаны окружили Осьмино. И немцы во главе с комендантом Рудегелем были вынуждены в январе 1944 года тайком удрать из райцентра. Многих фашистов и их прихвостней настигло возмездие: начальника районной полиции Игнатия Горчакова схватили повстанцы. Народным судом его приговорили к смертной казни через повешение. Не ушли от кары и предатели, имена которых называла газета «За колхозы».
Вслед за осьминцами выступили партизаны Сланцевского, Гдовского, Лядского и других районов. Перед приходом Красной Армии они полностью освободили свои районы от немецких захватчиков.
И каждый из партизан, каждый из повстанцев этих районов держал в своих руках «особое» оружие – листовку или газету «лесных призраков» .

Кологривское восстание

5 января 1972 года исполняется 30 лет со дня возникновения Кологривской подпольной группы, входившей в состав Осьминского подпольного партийного центра.
Кологривцы явились зачинателями народного восстания против оккупантов в Ленинградской области.
Этому и посвящена документальная повесть участника событий Виктора Яковлевича Никандрова «Кологривское восстание» .

Сентябрь 1941 года. По улицам Стрельны разгуливают солдаты в зеленых френчиках. Повсюду слышна немецкая речь. «Что ж теперь будет с нами, со мною – советским учителем?» – задумывается директор средней школы Тимофей Иванович Пятков.
Вскоре он оказывается в общей массе жителей Стрельны. Перед ними выступает офицер. В его речи пестрит слово «Дойчланд».
А затем и на пороге их дома появились солдаты. Один из них вышел на середину комнаты и стал командовать: «Ком!».
Тимофей Иванович окинул коротким взглядом жену и 12-летнего сына и сказал:
– Ну, пошли.
Когда они проходили мимо «командира», он отвешивал им по оплеухе, а остальные солдаты громко хохотали. Понять их было нетрудно: они на практике доказывали «превосходство» арийской расы.
Пятковым приходилось подчи¬няться только потому, что в ру¬ках немцев были заряженные ав¬томаты.
Гнали их сначала по улицам родного шоселка, потом по рас¬кисшему полю. И всюду слыша¬лось короткое и обидное слово «Ком!», которое, как свист кнута, подгоняло отстающих. А иногда за этим словом раздавался выст¬рел, навсегда приземлявший того, кто не мог по сигналу «ком, ком!» двигаться наравне с конвоиром.
В распредлагере, куда попали и Пятковы, существовали свои порядки. Кроме «Ком-ком!» там применялись экзекуции: людей бросали на растерзание собакам, выжигали на теле клеймо.
Однажды всех выстроили на площади, посередине которой желтела свежевырытая яма. В нее опустили человека и закопали по самую шею. На голову немцы положили доску, на концы которой стали по два здоровенных солдата и устроили «качели». Человек истошно кричал: «Помоги¬те!». Но его голова очень скоро оказалась вдавленной в песок. И он умолк.
Причину столь необычной казни заключенным объяснили просто: «Он хотел бежать из лагеря».
Ночью, когда все уснули, сын Юра растолкал отца и тихо спросил:
– Папа, а тебя немцы тоже могут закопать?
– Могут, сынок, могут.
– А меня?
– Тоже могут.
– Тогда не лучше ли добровольно поехать в Дойчланд?
– Нет, сынок, лучше смерть, чем чужбина...
А после утреннего кофе, кото¬рым именовалась грязная водич¬ка, семья Пятковых стояла в строю. Перед ними опять выступал офицер. И опять его уста вещали ненавистное слово «Дойчланд».
...Морозным утром они прибыли на станцию Веймарн. Дальнейший маршрут был написан на табло: Старополье – Доложск – Губин Перевоз – Гдов – около 100 километров .
В Веймарне к ним подошла совсем высохшая женщина и, про¬тянув руку с обрубленным пальцем, зловеще предупредила:
– Теперь вы выходите на дорогу смерти: в лесу орудуют разбойники. Вон они что делают: отрубают пальцы... с кольцами...
Таким разбоем занимались полицаи из пос. Старополье: Логунцов, Спельти и Зорин. Они запрягали лошадей и ехали в Веймарн, там брали «пассажиров» и везли их в Муравейский бор, где и совершали разбой. Об этом Пятковы узнали из стенгазеты «Молния», которую прочитали на дверях полицейского участка поселка Старополье, куда они прибыли ранним утром. На плакате был изображен бандит с большой дороги, а подпись гласила:

Кого ты грабишь, Када?
Народ честной советский!
Придет к тебе расплата –
Помни, холуй немецкий.

Пятков решил разыскать смельчака, который выпустил «Молнию». Но в Старополье бежен¬цам не разрешалось задерживаться, и ему удалось узнать только то, что Када – это прозвище полицая Логунцова.
Следующая деревня называлась Менюши. Пятков решил попытать счастья здесь. Зашел к старосте и спросил, нет ли какой работы. Полупьяный человек от¬ветил:
– Для беженцев – нету.
Двинулись дальше. Но перед въездом в деревню Межник прочитали аншлаг: «Тиф». На обочинах лежали какие-то люди. Тимофей Иванович послал Юрия уз¬нать, почему они расположились прямо на снегу?
Потрогав каждого из лежащих на обочине, Юра закричал:
– Они все мертвые!
Тимофей Иванович решил вернуться в Менюши.
Ночевать их менюшинский староста, вопреки всяким ожиданиям, пригласил к себе.
– У вас, наверное, золотишко есть, вот им и расплатитесь. Я и ужин поставлю, коли прав буду в своей догадке.
За ужином староста хвастался:
– Фамилия моя – Савицкий. Большевистскую сволочь вытравляю: коммунистов, комсомольцев и прочих активистов. Уже кое-кто на том свете. И вас отправлю туда же, коли мешать станете.
Утром Савицкий, жалуясь на го¬ловную боль, обратился к Пяткову с просьбой помочь ему составить отчет по требованию волостного старшины.
В руки Пяткова попали все сведения о деревне: наличие людей, скота, посевов, инвентаря, семян... Он узнал, что в каждом доме имеется корова, на три хозяйства – конь, колхозный урожай разделен по едокам. Короче говоря, менюшские крестьяне имели все необходимое для своего существования. И Пятков решил предложить Савицкому свои услуги.
– Ну, что ж, ты мне нравишься, будь при мне писарем, – согласился староста.
– Секретарить не счет, был бы расчет.
– Жалованье положу, сам сыт будешь, и семье хватит...
Пятков готов был порадовать жену: мол, нашел пристанище. Что на это могла ответить супруга? Они вместе прожили пятнад¬цать лет. Вместе начинали осваи¬вать нелегкую профессию учите¬ля в Сибири, близ Тюмени. И те¬перь вместе оказались перед тя¬желым испытанием.
– И все же надо попробовать, решил Пятков. – Главное – сойтись с местным населением.
Среди документов, переданных ему старостой, он нашел поста¬новление старшины, согласно ко¬торому русские люди обязыва¬лись особым способом приветст¬вовать гитлеровских офицеров: «Мужчины приветствуют снятием головного убора, а женщины – поклоном».
Первое обсуждение этого «по¬становления» Пятков устроил до¬ма. Юра сразу заявил: «Старшина воскрешает барские порядки». А Валентина Филипповна спроси¬ла мужа, не может ли он скрыть этот документ от народа.
Опасность была большая, но Пят¬ков пошел на риск. Первая удача выдвинула перед ним новую идею – сместить профашистско¬го старосту. И опять в семье Пят¬ковых возник спор. Юра упрек¬нул отца: «Ты, папа, царист». Пят¬ков был математик, но хорошо помнил и русскую историю. «Юрий прав, – подумал он, – я уподобился Пугачеву, боровшему¬ся за «хорошего царя». Но, дога¬давшись об этом, он еще не знал, как можно отделаться от плохого старосты.

2

Как-то в его контору, на кото¬рой висела еще прежняя вывеска: «Правление колхоза...», зашел незнакомый человек.
– Туземец я, по кличке Куз¬нец, — представился он. – С кем имею честь?
– Писарь, то есть беженец Пятков...
Они разговорились. Кузнец рас¬сказал, как он сам бежал сначала из немецкого плена, а потом из тюрьмы.
– Из какой тюрьмы?
– Много будешь знать, скоро состаришься.
– Понял вас. Чем могу быть полезен?
– Чего это вы здесь остановились, вы же в Германию занаряжены?
– А я не знаю, что там меня ждет.
– Кузнец протянул Пяткову небольшой сверток.
– Читайте!
– О, да ведь это листовка! «Немцем гонимые». Постой, по¬стой... Да она адресована-то нам, беженцам.
Пятков прочитал: ... «У вас ос¬тается один выход – бежать в лес, к партизанам. Родину надо защищать, а не оплакивать. Не покоряйтесь фашистам! Покор¬ных ждут голод, тиф, каторга, смерть».
– Где вы взяли? Сами сочини¬ли?
– А вам не под силу?..
Пятков задумался: что ответить незнакомцу? Вдруг он провока¬тор? Решил припугнуть:
– Извините, но я вынужден отправить вас в полицейский уча¬сток.
– Это зачем же: я там бывал, так оказать, проверен. А лучше всего оставим уточнения до сле¬дующей встречи.
На семейном совете Пятковы приняли решение: размножить полученную от Кузнеца листовку и раздать ее беженцам.
Когда эта работа была выпол¬нена, Пятков узнал новость: в Сланцах состоялось совещание старост и старшин, которое решило открыть церкви и... школы.
– Тебе придется поменять службу – ты же учитель, – сообщил ему Савицкий.
Должность учителя Пяткову нравилась больше, чем служба писаря. К тому же школа могла быть и явочной квартирой. Но ради этого нужно было перее¬хать, как выразился Савицкий, в «столичную» деревню Кологриву.
– Там познакомитесь с Молу- ном, и все будет в порядке, – уверял староста.
– Кто такой Молун?
– О, да вы совсем непросве¬щенные. Значит, к молве не прислушиваетесь. Это хорошо. А Молун – наш русский комендант. Бойков по паспорту он. Ну, а народ перекрестил его, вернее, дал ему прозвище такое – Молун. Уж больно он много болтает и на себя берет лишнее. Ведь он сам себе придумал титул русского коменданта и сам же требует, чтобы его величали не иначе, как русским комендантом. С не¬мецким майором сравнялся. По¬пробуй потягайся с этим само- званием. Он тебя сразу к Исусу притянет... Его все боятся. Далеее Яки Пятковы перетащили свой скарб из Менюш в Кологриву. А на следующее утро их навестил сам Молун – упитанный, высокий, лет пятидесяти мужчина, носивший кулацкую бородку.
– Ну, когда думаете короноваться в просвященники? – спро¬сил он Пяткова.
– Хоть сегодня...
– Не-е-е, завтра. Надо родителей упредить.
Перед Пятковым встала проблема: по каким учебникам препо¬давать? Этот вопрос поставили ученики. Один из них так прямо и оказал: «Если будете учить фа¬шизму, то мы спалим школу, а если коммунизму, то мы будем учениками послушными». Пятков на этот ультиматум ответил одним словом: «Договоримся».
На партах появились советские книги. Пришлось планы уроков составлять по немецкой програм¬ме (для отчета), а занятия вести по советской. Это нравилось ребятам, и они охотно посещали школу.
Но однажды в школу наведался Молун. Он привез портреты Гитлера, Геринга, Геббельса и велел повесить их в классе. Ребята ответили отказом. Кто-то сострил: «Зачем нам три «г»?» Все поняли, на что намекалось. Не понял только Молун. Ему объяснил Пятков: «Дети имеют в виду имена руководителей великой Германии, которые начинаются на одну букву – «г»: Г-г-гитлер, Г-г-геринг, Г-г-геббельс».
– А чем это плохо? – спросил Молун.
Кто-то из ребят крикнул:
– А разве ты не знаешь, что еще начинается на «г»?
Молун принялся стращать детей:
– А разве вы не знаете, что за подобные речи полагается рас¬стрел?
При полной тишине портреты были наклеены на стенки.
– Паиньки, – похвалил ребят Молун, но тут же осекся, увидев «безглазые» портреты.
– Ты, гаденыш, выколол гла¬за этим господам?! – схватив за ухо первого попавшегося парниш¬ку, сердито орал Молун.
– Я, дяденька Митрий, не гаденыш, я– паинька, – съязвил парень, морщась от боли. – Тот самый паинька, которого ты только что хвалил. Все мы паиньки, ты сам это сказал. Зачем же ухо рвешь?
Бойков отшвырнул парня и резко шагнул в сторону учителя.
– Скандал-то какой! Что делать будем, господин Пятков?
Учитель пригласил самозванца в свой рабочий кабинет и сказал:
– С ребятами надо уметь ладить, иначе они подведут и меня, и вас. По-моему, зам нужно сделать вот‘ что: унести портреты и никому не говорить о случившемся и никогда больше не приходить в школу. Это успокоит детей, и они скоро забудут о своем упорстве.
Когда Молун покинул школу, Пятков, словно ничего не случилось, пригласил ребят в класс и провел с ними урок по курсу русской .истории о возвышении Москвы. Рассказывая об Иване Калите, он показал, как с помощью хитрости можно победить врага.
Постепенно ребята привыкли к учителю и про себя называли его «красным».
Перед Новым годом в школе зашел разговор о елке. Пятков решил созвать родительское собрание, чтобы посоветоваться, как лучше отметить новогодний праздник.
Среди собравшихся он узнал Кузнеца, подошел к нему и сказал, что хотел бы с ним поговорить отдельно о способностях его ребенка.
– Ладно, останусь, – последовал ответ.
Кузнец признался Пяткову, что настоящая его фамилия Фомин, живет он в Дедине, а на собрание пришел по просьбе сына. После этого он передал учителю пачку рукописных листовок: «В какого бога верят оккупанты?», «Как приветствовать фашистов?», «Никакой поддержки немцам!» По заголовкам Пятков определил назначение каждой и поинтересовался, кто же их сочиняет.
– А есть тут один журналист...

3

Вечером Пятков зашел к Молуну и спросил, не знает ли он в Кологриве подходящей работы для его жены.
– Есть, как же нету, – порадовал «русский комендант». – Только тяжелая: молоко собирать и отвозить на завод. Пойдет?
– Хорошо, – согласился учитель, прикинув, как эта должность будет содействовать расширению подпольной работы. – Может, и сынишку пристроите? Жена будет сборщиком, а он – возницей.
– На том и порешим: у тебя, видать, семья работящая. Поди окулачился бы, кабы землей кормился?
– Возможно, — улыбнулся Пятков. — А разве у вас кроме меня интеллигенции нет?
 – Как нет? А Мария Варламова, зоотехник, разве не... как ты ска¬зал?
– Интеллигенция...
– Вот, вот, нидилигенция... Вот она, стало быть, Марея-то, и есть та самая нидилигенция. А еще в Детковой Горе есть нидилигенция: дорожный мастер Андрей Морозов, председатель сельсовета Кузьма Дорофеев. А коли еще прибавить колхозный актив, то и пальцев на руках не хватит, чтобы всех пересчитать. Только весь этот ученый мир на замке себя содержит: никто себя не проявляет. Ну, а мне что, пусть живут втихомолку. Понадобятся – призову к делу, а рыпаться станут – на виселицу отправлю. Не зря же я здесь доверенное лицо...
– А какая у вас должность?
– Должности нет, а задание имею. Про гестапо слыхал? (Пятков кивнул головой). Вот и молчи.
Через несколько дней Тимофей Иванович за домашним ужином сообщил жене и сыну новость:
– В нашем полку прибыло: комсомолка Варламова согласилась, как она сама выразилась, «быть полезной в борьбе против захватчиков». Значит, с сего числа – с 5 января 1942 года – мы имеем право именовать себя под¬польной ячейкой.
– Что ты Варламовой думаешь поручить? – спросил Юрий.
– Она хорошо поет. Вот и пусть поет на вечеринках советские песни. А ты, Юра, поинтересуйся, как это у нее получается.
...С вечеринки Юра вернулся поздно. Был весел. Мать и отец, обеспокоенные его задержкой, не спали. Он стал оправдываться:
– А знаете, как поет Варламова? Заслушаешься! Вот и выходит, что я заслушался. Пела сначала она одна, а потом – все вместе. Начали с «Легко на сердце от песни веселой», а кончили – знаете чем? – «Интернационалом»! Когда расходились, хозяйка дома, тетя Настя, сказала: «Я словно в Москве побывала». Такое же настроение и у меня. Думаю, что песни Варламовой помогут людям остаться теми, кем они были при Советской власти.
К весне 1942 года группа Пятко ва насчитывала уже 10 человек: в нее вступили комсомольцы дер. Куроплешево Александр Кузьмин, Андрей Желобанов, Иван Варламов, из дер. Деткова Гора Константин Петров, староста дер. Кологрива Иван Яковлев, бывший председатель сельсовета Кузьма Дорофеев и бывший председатель колхоза «Деткова Гора» Михаил Васильев.
Свою программу они сформулировали так:

1. Выявление истинных патриотов Родины, желающих активно бороться против фашистов.
2. Распространение правды о положении дел на фронтах и внутри Советского Союза.
3. Распространение газет и ли¬стовок.
4. Саботирование распоряже¬ний немецких властей.
5. Борьба против угона совет¬ских людей в немецкое рабство.
6. Приобретение оружия.
7. Выявление предателей и со¬общение их фамилий партиза¬нам».

Из этой программы вытекала и их главная задача– связь с пар¬тизанами. Но как ее наладить? Каждому члену группы Пятков дал задание: при появлении партизан сообщить ему.
Но о партизанах долгое время не было никакого слуха. Тогда Ти¬мофей Иванович обратился к Фомину с весьма щекотливым во¬просом:
– Журналист, о котором вы как-то упомянули, не партизан ли случайно?
Фомин вместо ответа передал ему пачку листовок и сказал:
– Займитесь пока вот этим.
В пачке оказались листовки, разоблачающие оккупационный режим и призывающие население к бойкотированию таких хозяйственных мероприятий, как очистка обочин дорог, ремонт мостов и телеграфных линий. Од¬на из листовок называлась «Вам – землица, нам – пшеница». В ней сообщалось о раздаче нем¬цами семян крестьянам. Автор листовки утверждал, что овес немцы изъяли в Белоруссии, а картофель – в Эстонии. «У одних взяли, а другим дали» – говори¬лось в листовке. С какой же целью? Немцы, оказывается, ста¬вили две задачи: первая – соз¬дать видимость, что они рачительные хозяева, заботящиеся о насе¬лении прифронтовой полосы; вторая – руками русских обеспечить свои нужды в хлебе и фураже, так как крестьяне осенью должны были вернуть немцам втрое боль¬ше.
Кологривские подпольщики рас¬пространили на территории Сланцевского и Осьминского районов пять листовок общим тиражом около 1000 экземпляров. Неболь-шие листки расклеивали на две¬рях жандармерии, на верстовых и телеграфных столбах, накалывали на придорожные кусты...
Первым забеспокоился Молун, склонивший к тому времени на свою сторону старосту деревни Хотило Андрея Морозова и поли¬цейского Граньку Жукова, кото¬рые вместе с ним тщетно пыта¬лись «поймать за руку героев ка¬рандаша», как выразился Молун. Свою затею он оставил только после того, как Пятков «просве¬тил» его. А сделал он это очень просто: когда Молун принес по его просьбе несколько листовок, то Пятков, разложив их на столе, спросил:
– Как вы думаете, один чело¬век их составил или разные?
– Конечно, разные: не одной рукой написаны, и бумага не оди¬наковая.
Из этой догадки Пятков сделал правильный вывод: по почерку можно обнаружить переписчика!
Следующая листовка «Ехать или не ехать в Германию?» была на¬писана печатными буквами. Раз¬махивая ею на сходке, Молун кричал:
– Почерк скрывают, гады, но я все равно их найду!

4

Майским вечером Кологриву облетела молва: по району идут партизаны!
Пятков разослал своих «гонцов» в те деревни, где побывали партизаны. Вскоре он узнал, что это Осьминский отряд возобновил свои боевые действия.
Во главе отряда стояли бывшие районные руководители Иван Васильевич Ковалев и Иван Васильевич Скурдинский. По характеру действий отряда Пятков понял, что он очищает район от предателей: в деревне Жилино был задержан и расстрелян представитель районной комендатуры по организации рыболовецкой артели Богданов, в Русско – доброволец полиции Киселев, в Коленце – переводчица Федорова...
Кологрива до оккупации входила в состав Осьминского района. Поэтому Пяткову казалось, что Осьминские партизаны знают, что творится в их деревне. И он каждый «вечер ждал «лесных гостей». У него уже был подготовлен полный отчет о действиях своей группы и намечены конкретные планы, которые требовалось согласовать с командованием отряда. Пятков намеревался уйти в отряд всей семьей, а вместо себя хотел оставить комсомолку Варламову.
О своем решении он как-то сообщил Фомину – в тот момент, когда Фомин предложил ему познакомиться с листовкой, подписанной Скурдинским.
В листовке давалось разъяснение по поводу вербовки молодежи в полицию. Скурдинский, перечислив расстрелянных добровольцев, ставил ультиматум: «Кто не с нами, тот наш враг!». Партизаны советовали молодежи на требование фашистов – «либо полиция, либо смерть» – ответить уходом в партизаны.
– Вот видите, значит, я избрал правильный путь – уйти в лес, – доверительно сообщил он Фомину.
Вскоре он через того же Фомина получил указание Скурдинского: расширять состав группы, как можно больше запасать оружия, продолжать пропагандистскую работу.
Самым трудным делом Пятков счел сбор оружия. И перед ним встал вопрос: кому поручить? Но когда об этом узнали члены его группы, ответ их был стереотипным: «Достанем».
Каждую неделю руководителю группы докладывали о прибавке оружия. Но однажды он задумался: каково качество оружия, можно ли им пользоваться? И выяснилось, что подпольщики имели в основном обрезы и пистолеты, т. е. такое оружие, которое в армии называется личным. Причину накапливания именно такого оружия ему объяснили так: «Его можно носить под полой».
Пяткова, сугубо мирного человека, поразили слова «носить под полой». Что бы это значило? А вдруг кто-нибудь влипнет? Из-за одного может провалиться вся организация. И он отдал распоряжение: без нужды оружие при себе не носить.
К нему посыпались возражения: для чего же его собирали? Некоторые требовали пустить в ход оружие. Более реальный план вооруженного сопротивления изложил Фомин:
– Некоторые делают так: записываются в полицию, получают винтовку и из нее начинают стрелять по фашистам...
– Каким образом? – поинтересовался Пятков.
– Под видом партизан из-за куста пуляют. Кокнут двух – трех фашистов – и по домам. А ну-ка если каждый день двух – трех немцев убивать! За месяц полную роту истребишь.
«Вон куда он метит – истреблять фашистов, – думал Пятков. – Да разве это подпольная работа? Это индивидуальный террор. Пожалуй, надо со Скурдинским посоветоваться». И он осторожно спросил Фомина:
– Вы лично имеете связь с отрядом?
– Зачем же? На то имеются специальные люди – связные...
Фомин тогда входил в группу Натальи Игнатьевны Субботиной, которая действовала в деревне Лужки, расположенной от Дедина в четырех километрах, а от Кологривы  – в пяти. Лужковская группа, в состав которой входили в основном родственники Субботиной, в том числе и Леонид Фомин, приходившийся ей племянником, начала действовать с августа 1941 года. Главной своей задачей на первых порах она ставила выпуск антифашистских листовок. Вот откуда попадали они к Фомину, а от него к Пяткову.
Весной 1942 года, когда немцы начали усиленно комплектовать из русских парней РОА («Русскую освободительную армию»), создаваемую предателем Власовым, Субботина пришла к выводу, что и это мероприятие оккупантов можно сорвать. Она уговорила своего племянника Вячеслава Прыгачева записаться в полицию. А тот потянул за собой своих товарищей Александра Матвеева и Александра Веникова из соседней деревни Русско. Так появилась возможность «убить двух зайцев»: сорвать или хотя бы притормозить образование РОА и взять в свои руки комплектование полиции. Попутно решалась и третья задача: полицейских немцы не угоняли в Германию, значит, таким образом можно было сохранить активную силу для борьбы против оккупантов.
Лужковские «полицаи», открыто носившие винтовки, устраивали засады на врагов: организовали покушение на Ивана Карабанова – начальника Доложской волостной полиции, в состав которой входили и сами; в мнимой перестрелке с партизанами убили старшину своей волости Евдокима Петрова (по кличке Перуня), который присвоил партизанский груз, сброшенный с самолета.
Этот вид борьбы Пятков назвал «надомничеством». Но он как нельзя лучше позволял сочетать боевые действия с политическими. Подпольная группа превращалась как бы в филиал партизанского отряда и тем самым путала карты немцев: все можно было «списать» на партизан. И действительно так и было: немцы, гоняясь за партизанами, не подозревали о существовании в Осьминском районе глубокого и широко разветвленного подполья, центры которого имели кольцевую связь как между собою, так и с отрядом, выполняющим роль подпольного райкома партии.
Весной 1942 года Осьминский отряд, состоящий из 22 бойцов, но объединявший вокруг себя 18 подпольных групп, сумел вывести из строя всю телефонно-телеграфную связь, основные дороги и разгромить открытые оккупантами на территории района маслозаводы, лесозаготовительные и смолокуренные базы, приостановить запись молодежи в РОА и полицию, держать в страхе старост и старшин.

5

Один карательный отряд разместился в Кологриве. Это в какой-то степени сковывало активность пятковцев. Но каждая трудность вызывала к жизни новую форму борьбы. И Пятков поставил перед собой задачу – разложить карательный отряд, парализовать его боеспособность.
Начиная примерно с июля 1942 года руководители подпольных центров, связанные с Осьминским партизанским отрядом, регулярно получали задания и представляли свои донесения о выполнении поручений.
В одном из таких донесений Пятков спрашивал командира отряда, верное ли он принял решение – работать среди карателей? И, получив согласие, распределил обязанности среди членов своей группы. Мария Варламова должна была «заглянуть в душу» командира карательного отряда, Саша Кузьмин – «сдружиться» с двумя – тремя солдатами, Иван Яковлев – войти в доверие к сотрудникам штаба карателей и через них установить цели и планы отряда.
В очередном донесении Пятков сообщил партизанам собранные сведения о карательном отряде. Он насчитывал 96 человек, на вооружении имел автоматы, винтовки, пять пулеметов, три мотоцикла, 80 велосипедов, 10 коней. Это был так называемый «оперативный отряд» (зондеркоманда), в задачу которого входили срочные выезды на места «преступлений» партизан. Во главе отряда стоял обер-лейтенант Тишлен – немец родом из Баварии. Его ближайшими помощниками были четыре немца, а солдатами оказались эстонские националисты. Эстонцы были недовольны тем, что ими командуют немцы. Один из них, по имени Арнольд, так прямо и говорил: «Когда меня ведут в бой, то мне хочется слышать команду на родном языке».
Многие эстонцы были родом с хуторов, расположенных вдоль реки Нарвы, которая протекала в 50 километрах от Кологривы, и мечтали навестить родных, а Тишлен им отказывал в этом.
Пятков получил указание: пробуждать среди эстонцев классовое и национальное самосознание, сближать их с русским населением и склонять к переходу на нашу сторону.
Кологривские подпольщики ставили перед собой две цели: первая – расколоть карателей на национальные лагери, вторая – держать их в постоянном страхе. Ради первой они подбрасывали эстонцам листовки, разоблачающие гитлеровский «новый порядок в Европе», согласно которому немцы являлись господами, а все остальные народы – их рабами. Ради второй подпольщики умышленно расписывали ужасы ночных налетов партизан на немецкие отряды и комендатуры, ставили мины на дорогах, по которым ездили каратели, устраивали беспорядочную стрельбу вблизи Кологривы, инсценируя приближение партизан. В довершение ко всему на вечеринках, куда приходили и эстонские солдаты, Мария Варламова, пользуясь мнимым покровительством Тишлена, по-прежнему пела русские народные, а иногда и советские песни, что являлось примером непокорности русских людей фашистам и вызывало желание эстонцев исполнять свои национальные песни и танцы.
Жители Кологривы хранят в памяти много фактов, когда эстонцы на их глазах пытались сказать свое «я».
Так, однажды в Кологриву приехал старший переводчик сланцевской комендатуры, один из шпионов абвера, некий Синявер и приказал Молуну собрать ему для отправки в Германию, где находилась его семья, несколько пудов пшеницы. Заготовленное зерно полицай Жуков лакейски предложил перемолоть на муку. Но когда обратились к крестьянам с просьбой пустить в ход ручные жернова, то владельцы их нашли сто причин, чтобы отказать Синяверу. Жуков вызвал группу эстонских солдат и попросил их наказать некоторых крестьян. Старший по команде заявил: «Мы воюем против партизан, а не против крестьян». После этого Синявер сказал, что пшеницу лучше посылать зерном, чем мукой.
Был и такой случай. Декабрьской ночью партизаны нечаянно постучали в окно дома, в котором жил староста деревни Хотило Андрей Морозов. Тот схватил винтовку и начал палить по партизанам. Расстояние между Хотило и Кологривой небольшое – через речку Долгая. И, естественно, каратели услыхали стрельбу. Но когда Тишлен приказал солдатам выехать на помощь, эстонец, которого Тишлен посылал старшим, заявил: «Я согласен вступить в бой с партизанами, но только под вашим началом». И обер-лейтенант отменил выезд в Хотило, а приказал звонить в колокола. Этот звон сопровождался беспорядочной стрельбой во все четыре стороны.
Конечно, такой карательный отряд не мог быть боеспособным. Тишлен очень редко выезжал на облавы. О нем прошла молва: «Леса боится». Трусливость Тишлена парализовала подчиненных. В итоге каратели всякий раз возвращались с облавы, говоря, будто партизаны не принимают их боя.

6

Вскоре после освобождения Ленинградской области от немецко-фашистских захватчиков, когда я работал редактором газеты в Осьмине, а Пятков – инструктором Лужского роно, я получил от него интервью о работе в Кологривском подполье. В этом интервью рассказывалось о том, как семья беженцев Пятковых приобрела оседлость и стала ядром подполья. Тимофей Иванович сообщил и ряд фактов, раскрывающих некоторые подробности из истории борьбы кологривских подпольщиков. Здесь я приведу лишь несколько эпизодов, имевших место в 1942 году, в то время, когда в Кологриве находился карательный отряд.
Эпизод первый. В Менюшах появились партизаны. Староста Савицкий послал гонца в Кологриву с заданием – сообщить об этом карателям. Навстречу ему ехал Юра Пятков: он вез молоко в Старополье, на маслозавод. Юра окликнул бегущего мужчину:
– Куда вы так спешите, дядя Коля?
– Партизаны у нас...
– Так обождите, пусть они уйдут, потом и заявите. А то начнется перестрелка, и ваши дома сгорят. Кому от этого польза?
– А ты сообразительный, – заметил Николай. – Только как я узнаю, когда уйдут партизаны?
– Я им подскажу.
– Ну, ладно, договорились.
Каратели брали Менюши в клещи, но, когда взяли, было уже поздно – партизан и след простыл.
Эпизод второй. Основная задача Юры Пяткова была – связь с другими подпольными группами и отрядом. Делать это ему позволяла служба возницей. А вот однажды он отправился пешком в Старополье к В.П. Волковой. И нес он полный заплечный мешок газет и листовок. Неожиданно из лесу выпрыгнули на дорогу полицейские. Старший из них Када хотел учинить допрос:
– Куда, мальчик, идешь?
– Иду барахло менять на хлеб. – Юра заплакал, надеясь разжалобить полицаев, и добавил: – Папа и мама лежат при смерти.
Када, которого Юрий не раз встречал в Старополье, выругался матом, толкнул Юрия в плечо и сказал:
– Иди, чертенок, только этим ты не спасешь своих родителей, они все равно сдохнут.
Юрий стал изобретательнее. Другой раз он повез листовки в корзинке. Засыпал их травой, а сверху посадил кроликов.
Встретив его между Кологривой и Карино, полицай Жуков полез в корзинку. А Юра закричал:
– Осторожнее, не запачкайтесь: там кролики наделали...
Жуков ответил:
– А я хочу поиграть с ними.
Юра вытащил одного кролика, сунул его в руку полицаю, чтобы занять его, и сказал:
– Когда наиграетесь, то вернете, а я пойду. Мне некогда: молоко надо везти, не прокисло бы.
Эпизод третий. Полицаи изъяли у одного крестьянина корову и погнали ее в сторону Старополья – на обед немцам. Мальчики Ваня Варламов, Юра Пятков и Ваня Благорадов вытащили из тайников обрезы и, опередив полицаев, спрятались в кустах.
Полицаи, подгоняя хлыстиком корову, шли тихо и переговаривались. Вдруг из кустов раздался залп. Полицаи бросили добычу и убежали. Они так были напуганы, что не делали и попытки снова придти за коровой, хотя их ожидали и приготовили им еще более «пышную» встречу.
Напугались и каратели. Их командир вызвал старосту Яковлева и спросил:
– Кто стрелял за околицей?
Яковлев ответил:
– Извините, господин офицер, не успел доложить: партизаны напали на полицейских, которые гнали корову.
Офицер тут же выставил усиленный караул.
Эпизод четвертый. Приунывшие старухи, которым казалось, что сам господь за их грехи ниспослал к ним немцев, активно посещали открытые в Старополье и Доложске церкви. Подпольщики долго думали, как отвлечь их от богомолья. Наконец, они достали обращение патриарха всея Руси Алексия, в котором он, ссылаясь на библию, призывал верующих к активной борьбе против иноземных захватчиков.
Встал вопрос: как довести этот документ до верующих?
– Поручите мне, – вызвалась Валентина Филипповна Пяткова.
И вот она в церкви. Молится, а сама жмется к выходу. Когда поп кончил проповедь словами: «Все от господа бога» и повернулся спиной к «мирянам», намереваясь пройти в алтарь, Пяткова швырнула под купол пачку листовок и незаметно шагнула за порог.
Старухи, вернувшись из церкви, рассказывали дома «великую тайну», о том, как господь сбросил им с неба «заветы патриарха Алексия». А главный завет был – не покоряться врагу.
Эпизод пятый. В Пенино состоялась районная конференция учителей. Главную роль на ней играл некий Николай Ульянов. Пятков знал этого проходимца: его привезли немцы из тюрьмы, куда он был водворен за антисоветскую деятельность, и поставили управляющим просвещением в районной комендатуре. Надо было пугнуть его.
Пятков, улучив момент, сунул ему в портфель письмо, озаглавленное: «Трепещите, предатели, час расплаты близок».
«После окончания конференции, – пишет Пятков, – Ульянов был в гостях у врача (фамилию не помню), где, раскрыв портфель, обнаружил листовку. Прочитав ее, он упал в обморок. И врачу пришлось оказывать ему медицинскую помощь».
Эпизод шестой. Тишлен получил письмо. Мать сообщала, что где-то во Франции погиб его старший брат. Узнав об этом, он упал на кровать и зарыдал. В ярости он выкрикивал то, чего не рискнул бы сказать и любимому брату: «Это Гитлер во всем виноват. Скоро вся Европа покроется нашими могилами: кто тогда будет завоевывать мир?»
Остальные немцы, жившие и столовавшиеся с Тишленом, успокаивали его, как могли. Один сказал: «Мы сохраним себе жизнь, если не будем лазить по лесам».
Свидетелем этой сцены был сын хозяев дома, где жил Тишлен, – Виктор Канцарев, уже научившийся понимать немцев. Он и доложил об этом руководителю подполья.
Пятков дал задание: пустить об этом слух по деревне. А Марию Варламову, Ивана Яковлева и Виктора Канцарева попросил ежедневно «приставать» к Тишлену с расспросами о брате, убитом французами.
Расчет был таков: терзать душу Тишлена и тем самым держать его в постоянном унынии и страхе перед сознанием того, что и его ждет участь брата.
А финал был таков: Тишлен подал рапорт о переводе его из войск СД, из которых создавались отряды по борьбе с партизанами – «эйнзатцкоманды», «зондеркоманды» и «ягдкоманды», в интенданты, где он надеялся «остаться кормильцем семьи».
Эти эпизоды позволяют сделать вывод о том, что кологривские подпольщики уже в 1942 году были способны, образно говоря, выполнять ювелирную работу, т.е. брать за душу людей и вести их в нужном направлении.

7

6 декабря 1942 года партийное собрание Осьминского отряда по докладу Ковалева приняло резолюцию, в которой говорилось:
«Создавать из советски настроенных граждан диверсионно-террористические группы, вооружать их и проводить диверсионно-террористические акты против фашистов и их пособников».
Совместными усилиями партизан и подпольщиков удалось сорвать заготовки сельхозпродукции и фуража. Подпольщики сообщали партизанам, когда и по какой дороге направляется продовольственный обоз, и партизаны в условленном месте нападали на него, забирали продукты, а коменданту направляли записку, в которой требовали зачислить населению той или иной деревни то продовольствие, которое изымалось для нужд отряда.
Во всех мероприятиях, проводимых Осьминским отрядом, участвовали и патриоты Кологривы. Они собрали и передали партизанам несколько комплектов одежды и обуви, пулемет, пять ящиков тола, десятки гранат, направили по лесным трассам три обоза с мясом, маслом и творогом...
Первое время комендант Осьминского района Рудегель к действиям партизан относился терпимо: он считал это «вспышкой» после зимнего перерыва, которую намеревался погасить одним махом. Но пока он собирал силы, «вспышка» переросла в пламя, охватившее весь район. В июле 1942 года сельхозкомендант Ганс Раат докладывал Рудегелю: «Все наши наметки прокормиться за счет местных ресурсов лопнули: масло и яйца грабят партизаны, рыбу ловить никто не рискует, т.к. рыбаков расстреливают партизаны... Коров резать сейчас не время. Мы живем только тем, что удается изъять силой или обманным путем».
Рудегель не знал, что делать. Всего несколько месяцев назад, в марте 1942 года, он доложил по начальству о полном уничтожении Осьминского отряда, даже сообщил имена убитых партизан: секретаря райкома партии Цветкова, директора МТС Гурьева, председателя райисполкома Филиппова, секретаря райисполкома Машаниной и других. Все выглядело правдоподобно. И вдруг в течение трех весенних месяцев район вновь стал «партизанским». В лес стали уходить целые семьи, бригады... Из Рудницы к партизанам ушла семья Печневых: 60-летняя мать Евдокия, 25-летний сын Иван, сестры Антонина и Анна; из Сорокина – сразу четверо: Иван Гордяков, Анатолий Лукин, Николай Гаврилов и Нина Хрусталева...
Как и всякий фашист, Рудегель решил пустить в ход массовый террор и провокации. Его солдаты под видом партизан стучали ночью в окна и просили вынести хлеба, а потом хватали людей и вешали как активных помощников партизан. В Доложске они уничтожили 9 человек, в Лужицах – 6, в Сорокине – 4, а всего по району – 250.
Но и это не помогло. Партизаны бросили клич: «Око за око, зуб за зуб!»
Фашисты расселили на территории района 12 карательных отрядов. Патриоты Осьминского района отвлекли от фронта и сковали почти целый полк гитлеровских войск. Это была по существу новая форма борьбы с оккупантами.
В этот же день, выполняя приказ командования отряда, я направился в Кологриву, а другие партизаны – в другие сельсоветы: Иван Сергеев – в Клескуши, Иван Алексеев – в Осьмино, Валентин Благовестов – в Рель, Борис Сивков – в Поречье... У всех одно задание: поднять массы и по примеру кологривцев громить немецкие гарнизоны, волостные управы, полицейские отряды, смещать старост и старшин.
Ранним вечером я переступил порог дома парторга Доложского «куста» Михаила Круглова. Узнав цель моего визита, он предложил такой план: расстрелять старосту их деревни Бор I -й Осипа Михеева и позволить ему, Круглову, вместе с его дружинниками вступить в партизанский отряд.
– А кто же будет защищать деревню? – спросил я.
– Как кто? Отряд!
Окончательное решение было таково: Круглов дает указание подведомственным ему подпольным центрам – поддержать кологривских смельчаков, а сам идет со мною в Кологриву, чтобы помочь восставшим закрепить свой успех.
Около полуночи мы подошли к Детковой Горе. Прислушались. В деревне пел мужской хор.
Сами набьем мы патроны,
К ружьям привинтим штыки...
По содержанию песни и твердости голосов мы поняли, что и здесь горит пожар восстания. Смело вошли в деревню. На самом видном месте толпились вооруженные люди. А потом раздалась твердая команда:
– В две шеренги становись!
Когда мы были в ста шагах от шеренги, тот же голос окликнул:
– Стой! Кто идет?
– Свои, – растерянно произнес Круглов.
– Пароль знаете?
– Мы от Скурдинского...
Среди людей, построившихся в колонну, были и те, кто хорошо знал нас: Кузьма Дорофеев, Михаил Васильев, Андрей Морозов...
– Кто у вас старший? – спросил Круглов.
– Я, – ответил Дорофеев.
– Куда собрались?
– На засаду.
– Чего же тогда горланите? Разве в засаду с песней идут?
– Это мы пока здесь поем, пока под настроением, а покинем деревню – смолкнем. Наш пост на трассе Кологрива – Сланцы. Главное – в Кологриву бы не вернулась немчура.
– А воевать-то есть чем?
– А как же. Эй, Костя, подойди-ка сюда.
Из строя браво шагнул в нашу сторону молодой человек лет двадцати.
– Костя Петров, – представил его нам Дорофеев. – Комсомолец, командир молодежной дружины. Продемонстрируй, Костя, свое снаряжение.
Костя взмахнул винтовкой и сказал:
– У немцев стащил. А это, – он провел рукой по поясу, на котором висело несколько «лимонок» и три кожаных сумочки с патронами, – на поле боя насобирал. Вчера из этой винтовочки как пульнул по немецкой машине, так сразу она и остановилась. Фашисты начали выскакивать из кузова, а я по ним трах, трах... Потом поглядел – троих уложил...
– Он у нас храбрый, – похвалил Костю Дорофеев.
– А сколько вас всего?
– Здесь – шестнадцать: две бригады. А на охране дворов оставляем еще пятерых.
Вместе с детковогорскими дружинниками мы вошли в Кологриву. Деревня не спала. Повсюду хлопали калитки, горели огни. Спросили одну женщину:
– Почему не ложитесь?
– Свободу боимся проспать, – ответила она.
Она привела нас к Пяткову. Он тоже не спал.
– Жену стерегу, – пошутил Тимофей Иванович. – Юрка где- то на посту стоит, а мать только вернулась с разведки. Вот она спит, а я дежурю. В штабе тоже дежурные сидят.
– В каком штабе?
– А разве вы не проходили мимо сельсовета? Там должно быть много людей — сейчас идет пересменка постов и засад. Вторую ночь встречаем под красным флагом.
– А полицаи тоже с вами? – поинтересовался Круглов, хорошо знавший обстановку в Кологриве.
– Пока с нами...
– А с вами ли? Поди не проверяли, может, их и след простыл?
– Пойдемте посмотрим.
– Чего на них любоваться – уничтожать надо, а то сбегут, а потом немцев приведут, и конец вашему восстанию.
– Идемте скорее, – заторопился Пятков. – Граньку Жукова сначала схватить бы надо.
Стучим в калитку.
– Кто там? – отвечает сонный старушечий голос.
– Гранька пусть выйдет...
В сенях загремели ведра, хлопнула легкая дверь.
– Немедленно откройте! – требует Круглов.
– Нету Граньки-то, куда-то ушел, бес, – открывая дверь говорит его мать.
Круглов осветил коридор. Никого! Вскочил в избу. Пусто. Рванулся в другую половину. Дверь заперта.
– Открывай, старуха!
Та зашарпала ключом.
Пучок света упал на кровать. На ней кто-то лежал в платке. Круглов рванул платок. На лице оказалась... борода.
– Алмаз! – воскликнул Круглов. – Как он попал сюда?
– Наш родственник...
Круглов размахнулся и всадил в его грудь кинжал.
– Вот тебе, предатель!
Андрей Алмазов, ’ которого хорошо знали и я, и Круглов, был из деревни Филево, расположенной примерно в 15 километрах от Кологривы. До войны его знали в районе как «шабашника» по печному и плотницкому делу. С приходом немцев вступил в полицию и вместе с другими филевскими полицаями – Горчаковым, Михайловым, Елисеевым и Карабановым – вел активную борьбу против партизан: ходил на облавы, в засаду, участвовал в обысках и допросах. Одним словом, всюду «вынюхивал» партизан и даже стрелял по ним неоднократно. Вот и теперь сюда, в Кологриву, он прибыл под видом гостя в разведку – пронюхать, что тут произошло, и договориться с кологривскими полицаями о совместных действиях против повстанцев. Но, подвыпив, он рискнул переночевать у сестры. (Мать полицая Жукова, казавшаяся старухой, приходилась ему сестрой). Остановившись у нее, Алмазов, очевидно, рассчитывал на несообразительность кологривских подпольщиков, оставивших в покое местных предателей. Однако, ложась спать, на всякий случай он повязался платком, чтобы казаться женщиной, а винтовку положил на кровать, между собой и стенкой. В его карманах оказался список руководителей кологривского восстания. Не приди в эту ночь мы, поди знай, что случилось бы в Кологриве. А пока Пятков был обеспокоен одним – куда девался Жуков?
Его мать с перепугу не могла или, скорее, не хотела с нами разговаривать. На вопрос: «Где Гранька?» она запричитала какую- то молитву, из которой я понял только три слова: «Упаси его господь».
А Гранька, как выяснилось потом, ушел от нас в тот самый момент, когда мы стучали в деерь. У него, оказывается, был прорыт подземный ход со двора под берег реки Долгая. Убедившись в этом, Пятков заторопился:
– Не ушел бы Молун.
Нет, не ушел. Его успели арестовать повстанцы. Не ушли и другие предатели: Морозов из Хотило, Савицкий из Менюш... Всех их судили народным судом и приговорили к расстрелу.
Так постепенно развивалось Кологривское восстание. Вместо смещенных старост были назначены уполномоченные партизанского отряда, а вместо Молуна, занимавшего пост волостного старшины, приступил к исполнению своих обязанностей председатель довоенного исполкома сельсовета Дорофеев.
Развевавшийся над Кологривой красный флаг вдохновил на такие же подвиги жителей соседних сельсоветов – Заручьевского, Будиловского, Столбовского, Самровского, Старопольского, где происходили примерно такие же события, что и в Кологриве.
Решительность повстанцев везде была твердая, но они, как и кологривцы, не придавали особого значения местным предателям. В результате многим удалось бежать и присоединиться к немцам. А там они вынашивали злодейские планы и в конце концов организовали контрнаступление.
Сначала их логовом оказался поселок Старополье, где находился довольно сильный гарнизон противника, расквартированный там с первых дней оккупации.
Сбежавшиеся сюда недобитые полицаи и старосты-предатели не раз пытались перехватить инициативу в свои руки. Зная, что зачинщиками восстания были кологривские крестьяне, они всеми силами пытались проникнуть именно в Кологриву, чтобы учинить там расправу. Но все их вылазки натыкались на организованное сопротивление повстанцев. И Кологрива стала для них недосягаемой.
Это встревожило оккупантов. И они решили померяться силами с восставшим народом. В сторону Кологривы направили несколько автомашин с кадровыми солдатами. Двигались они медленно. А войдя в зону восстания, совсем остановились. Их пугало неведение' где же огневые точки партизан?
Немцы еще не понимали того, что произошло в Кологриве, поэтому всех, кто стрелял по ним, называли партизанами. Ну, а партизаны могли ударить из-за любого бугорка. Вот они и пытались установить, за каким же бугорком поджидает их смерть. Но деревни, в которых они останавливались, пустовали: люди ушли в лес. Спросить некого. Пустили в ход фронтовую разведку. Но и она ничего не могла обнаружить. Тогда немцы пошли на риск – пустили машины на самой большой скорости, надеясь проскочить любую засаду и ворваться в Кологриву.
Но Кологрива стала уже знаменем, которое надо было держать в руках партизан любой ценой. И в помощь кологривцам ты повстанцы многих деревень: Русско, Стрежен-Лога, Межника, Лужков, Борков, Доложска, Дедино, Детковой Горы... Командовал ими парторг Доложской подпольной парторганизации Михаил Круглов. На сей раз он сам был за ручным пулеметом и ждал появления врага.
Вот на пригорке появились машины. Их скорость – предельная. Круглов берет на мушку первую и нажимает на спусковой крючок. Пулеметная очередь была сигналом к бою. В ту же секунду раздались залпы и по другую сторону дороги. Немцы оказались между двух огней. Но что это: их машины никак не остановить! Они мчатся и мчатся вперед. Круглов ведет прицельный огонь – «плюет» по две-три пули, целясь то в шины колес, то в шофера. Наконец, «флагманская» машина свернула на Доложск и остановилась. Солдаты спрыгнули и бросились на дружину Леонида Фомина. Круглов на секунду задумался: что делать — спасать дружину Фомина или бить по машинам, несущимся в Кологриву? «Кологрива дороже», – подсказывает сознание. И он отдает команду:
– Пустить в ход гранаты!
Прогремели взрывы. Одна машина сползла в канаву, а другая встала поперек дороги.
– Огонь по фашистам! – командует Круглов. – Они не должны пройти в Кологриву! И сам поливает немцев свинцом.
Когда стало очевидно, что фашисты на Кологриву не пройдут, Круглов подумал о Фомине: выдержал ли он натиск?
Положение у Фомина оказалось сложным. Его дружину, состоящую из 6 человек, немцы, превосходя численностью примерно втрое, отрезали от леса и с ходу атаковали. Автоматной очередью они скосили Александра Веникова, затем Григория Фомина. Без памяти упал и Леонид Фомин – ему гранатой перебило руку и ногу.
Но бой продолжался. Вот как его запомнил сам Фомин.
«Немцы, превосходя численностью, отрезали нас от леса и пошли в атаку. Наша горсточка повстанцев сначала отстреливалась, а лотом стала терять бойца за бойцом. Наступил момент, когда рядом со мною остались двое: по одну сторону Григорий Фомин из Стрежена Лога, по другую – Александр Веников из Русско. Мы вели активный огонь. Но вот перестал работать автомат Фомина – вражеская пуля пробила парню голову. И тут же фашисты швырнули гранату, от которой Веников погиб, а я получил ранения в правую руку и левую ногу.
Я упал в канаву. Ко мне подскочил немец с наганом в руке и, схватив за воротник, закричал: «Патезан капут!» Я хотел его сбить. Он успел вывернуться. Я снова упал. Когда меня окружили, я притворился мертвым. При обыске меня обезоружили и ударили по голове. Я потерял сознание. Очнувшись, подумал, что все ребра поломаны. Но это было уже под арестом, в помещении Старопольской школы, где размещалась немецкая комендатура.
Рискнул бежать. Обойдя часового, который прикорнул, пробрался в уборную. Попробовал пролезть через стульчак. Когда повис, то раненая нога задержалась, а когда ее вывернул, свалился в люк. Из ямы меня вытащили Николай Аксенов и его жена Александра Ивановна, которые жили недалеко от комендатуры и слыхали, как я пытался бежать.
После этого я попал е партизанский отряд, где с перевязанными ранами продолжал борьбу с ненавистными захватчиками».
Этот факт говорит о том, что кологривские дружинники представляли для немцев очень серьезную опасность: они дрались до потери сознания, а придя в сознание, вновь искали и находили выход из самого тяжелого положения. Они были хорошо подготовлены к любой неожиданности как морально, так и физически.
Передо мною пачка писем. Их авторы – бывшие участники Кологривского восстания. Цитирую письмо Константина Петрова:
«Бригада у нас была из 8 человек:

1. Дорофеев Кузьма Дмитриевич – бывший председатель сельсовета, староста, который и ходил в разведку к немцам;
2. Васильев Михаил Владимирович – бывший председатель колхоза;
3. Морозов Андрей Ильич – бывший дорожный мастер;
4. Клюмберг Меннерд Эдуардович – беженец;
5. я – деревенский парень;
6. Рябинин Дмитрий Сергеевич – колхозник;
7. Харитонов Михаил Федорович – колхозник;
8. Соминич Филипп Харитонович – ленинградский повар.

Оружие у нас было следующее: у Меннерда был обрезок, давно сделанный самим, у Харитонова – 15-зарядная винтовка, которую он собрал сам по частям, у меня была простая винтовка, добытая у немцев. Дорофеев знал, где что плохо лежит, и указывал нам, советуя, когда лучше взять. Ну, а мы этим пользовались».
То же самое сообщает и бывший командир дружины деревни Куроплешево Александр Кузьмин – тот самый, что водрузил флаг над сельсоветом.
«Оружие у нас было: два обреза, шесть винтовок, одна автоматическая винтовка, а потом вы (партизаны) дали нам один автомат. В основном оружие и патроны достали с места боев под Доложском. В этом нам помогали ребятишки 8 – 12 лет, проживающие там. Кроме этого немного позднее «приобрели» винтовки у полицейских, которых во время восстания разоружали, а если те что натворили – уничтожали.
Также у нас было несколько гранат и тол.
Из числа товарищей, принимавших участие, помню Михаила Баранова, Михаила Кузьмина, Колю – беженца из Ленинграда, который проживал в Кологриве, Ивана Яковлева – бывшего колхозника, Машу Варламову (теперь Гончарову) – зоотехника, дядю Васю – сапожника... При восстании к партизанам примкнула деревенская молодежь, и кого-либо отдельно выделить невозможно».
Небезынтересно и письмо Тимофея Пяткова, в котором он описывает первый час Кологривского восстания.
«Как сейчас помню критический момент. Нам объявили: «Собирайтесь все поголовно в Германию». Фашисты бросились во дворы и стали угонять скот. Ко мне прибежали подпольщики, сначала
Л. Фомин, потом А. Кузьмин. Оба они возглавляли дружины. «Что делать будем?» – последовал вопрос. На улице мычали коровы, голосили женщины, бегали испуганные дети. «Наверное, теперь все зависит от меня», – «одумалось мне. И я отдал приказ: обстрелять грабителей!
Когда за деревней раздались залпы – это дружина Л. Фомина стреляла по погонщикам скота – заволновались и наши «сенники». Они пригласили старосту Яковлева и спросили: «Кто там стреляет?» Тот ответил: «Наверное, те самые партизаны, которые появились в районе Рун». «Как? Они уже здесь?!» – воскликнул офицер и отдал распоряжение покинуть Кологриву.
Немцы бежали в Сланцы. До сих пор жалею, что мы позволили им безнаказанно уйти».
Пятков, как видим, объективен: он признает свои ошибки. А их было две: первая – «жалость» к предателям, вторая – позволили немцам безнаказанно уйти. А те очень скоро опомнились и по настоянию полицая Жукова вернулись на танках и сожгли Кологриву, а заодно и ряд соседних деревень, примкнувших к восстанию.
Но восстание и после этого продолжало развиваться и, пожалуй, с еще большим размахом и смелостью.
«В 20-х числах октября, – пишут в своем отчете Ленинградскому обкому ВКП (б) И. Ковалев и И. Скурдинский, – немцы были изгнаны изо всех деревень района. И оставались они только в Осьмине и Старополье. Было решено выгнать немцев из Старополья. На эту операцию было командировано две роты. Немцы испугались наступающих партизан и убежали. И оставались они только в Осьмине, где окопались громадным земляным валом».
Осьмино блокировали повстанцы и в конце концов вынудили фашистов бежать и из районного центра в ночь на 24 января 1944 года.
Общие результаты восстания в Осьминском районе И. Ковалев и И. Скурдинский в том же отчете определили такими цифрами: отстояли от сожжения и грабежа 95 деревень, спасли от угона в неметчину 15 тысяч человек, отбили свыше 5000 голов скота, 299 тонн хлеба, 400 тонн картофеля и 1000 тонн фуража.
Освободив свой район, свыше 1000 патриотов-осьминцев влились во вновь созданную 9-ю Ленинградскую партизанскую бригаду и продолжали громить фашистов на территории в квадрате Гатчина – Луга – Гдов – Нарва.
Вместе с другими повстанцами ушли в партизаны и кологривские подпольщики во главе со своим руководителем Тимофеем Ивановичем Пятковым.

* * *

Подвиг кологривских подпольщиков был настолько очевиден, что его заметили сразу же, и ряд людей представили к правительственной награде еще в 1944 году. Но вся значимость его тогда не была полностью оценена. Это и понятно, тогда шла война, и участники кологривского подполья попали частично на фронт, а частично в составе ленинградских партизанских соединений были переброшены в Карелию и Прибалтику, куда вместе с ними перекинулось и пламя народного восстания.
И только в послевоенные годы этот подвиг был по достоинству оценен историками и правительством. В дни празднования 20-летия разгрома гитлеровцев под Ленинградом Т.И. Пятков был награжден орденом Отечественной войны 1-й степени. Тогда же получили боевые награды и бывшие дружинники Л.И. Фомин, А.Н. Кузьмин, а немного позже и остальные, в том числе В.Ф. Пяткова и М.Г. Варламова (ныне Гончарова).
Сейчас Т. Пятков и В. Пяткова – пенсионеры, и живут они в полюбившейся им Стрельне. Их сын Юрий – офицер ВВС. В звании майора и бывший комсомолец А. Кузьмин, который работает в Ломоносовском горвоенкомате. М. Варламова вышла замуж и переехала в другой район, Л. Фомин по-прежнему живет в Дедино и работает совхозным пастухом, К. Петров – в Сланцах, он рабочий, М. Круглов – после войны работал зав. оргинструкторским отделом райкома партии, сейчас – в Ленинграде, начальник снабжения Охтинского деревообрабатывающего завода.
Как видим, все они были и остаются активными борцами за коммунизм.


Дом с мезонином

О нашем авторе

Виктор Яковлевич Никандров – бывший комсорг Осьминского партизанского отряда, член бюро подпольного райкома ВЛКСМ, редактор подпольной райгазеты «За колхозы»« В настоящее время жи¬вет и работает в Ленинграде, занимается литературной деятельностью. Предлагаем нашим читателям новую документальную повесть Виктора Никандрова.

Что помнит седая голова?

Дверь отворил хозяин кварти¬ры. Я тотчас же узнал его. Это был Иван Васильевич Скурдинский – бывший комиссар Осьминского партизанского отряда. Небольшого роста, юркий, сует¬ливый, веселый человек. Чисто выбритое круглое лицо обрамля¬ла шелковистая седая шевелюра, как нимб.
Взмахнув руками, словно крыльями, он обнял меня и стал тискать в своих объятиях. А по¬том как-то просто сказал:
– Раздевайся, я сейчас.
И скрылся за кухонной дверью.
За чашкой чая, словно забыв, что мы долгие месяцы провели в тылу врага под одной палат¬кой, он завел такой разговор:
– Что можно отнести к особенностям Осьминского отряда? По-моему, три вещи:
Первое – это то, что наш отряд не покидал своего района от начала и до конца войны.
Второе – мы имели сильное и широко разветвленное подполье – 27 групп, которые объединяли около двухсот человек. Это и по¬зволило нам сочетать легальные формы борьбы с нелегальными.
Третье – у нас была своя ти¬пография. Это как раз то, что способствовало нам в организа¬ции населения на вооруженное восстание против оккупантов.
Вспомни, с чего мы начинали?
Стоял холодный декабрь 1942 года. Пятнадцать коммунистов расселись вокруг сырых стен тес¬ной землянки, вырытой на бере¬гу бурной Сабы, под Райковом. Партийное собрание открыл Яша Моисеенко – наш парторг. Речь держал командир отряда Иван Ковалев. «Отныне наш отряд бе¬рет курс на восстание, – гово¬рил он. – Пусть фашистские захватчики захлебнутся в этом всенародном движении против них!».
Тогда же возник вопрос и о ти¬пографии: нужна была газета, которая широко распространила бы нашу идею.
Прошло некоторое время, и мы заимели типографию. Раздобыть ее помогли Миша Круглое и Маруся Трошкова.
Как сейчас помню эту сцену.
Сижу я на берегу лесного озе¬ра Тиганец. Вижу: по зеркаль¬ной глади скользит лодочка. Я крякаю по-утиному. Лодка направляется в мою сторону. Вы¬бросив груз на берег, Миша – плечистый и высокий, раза в два выше меня – говорит: «Ну, при¬нимай, Старик, типографский груз».
Встал вопрос: кому его доверить?
Перебрали многих, а остановились на одном — на Славике Прыгачеве из Лужков. «Он в полиции еще не уронил авторитета, – рассуждал Круглов. – Зна¬чит, его дом  – вне подозрения».
Разговор со Славиком состоял¬ся на второй же день. Он при¬шел на «свидание» в полицейской форме: на рукаве белая по¬вязка, через плечо – винтовка. Веселый. И мне показался чу¬жим». Как, думаю, такому, доверить типографию?
Начал издалека – спросил:
«Как поживаешь, товарищ полицай?». Он обиделся. «Зачем, – говорит, – полицаем дразните? Я же не по своей воле в этот футляр влез».
Я задал ему вопрос: «В ком¬сомол-то вступил?». «Да, гово¬рит, иступил, еще перед задани¬ем». А тем заданием была засада на начальника волостной полиции Карабанова. Я вспом¬нил и то, как он помог нам взять живьем одного из руководителей секретной организации «Национальный союз новой России», созданной гестапо в Осьминском районе, – Петра Минаева. Тут меня и осенило: «Парень-то проверен на боевых делах».
Я пошел напрямую. «Не мо¬жешь ли типографию принять?» – спрашиваю Славика. «Какую-такую типографию?» – удивляется он. «Вот эту», – говорю я и показываю на увесистый рюкзак. «Вы, наверное, шутите, – косясь на мешок, заключает парень, – я ведь видел настоящую типографию, районную. Еще до войны. Когда в пионерлагерь ез¬дил. Нас на экскурсию водили.
Там был целый дом, в несколько комнат. А здесь что? Какой-то узелок.
«Наша типография иначе называется, – говорю я. – «Лилипут».
А потом между нами состоялся примерно такой диалог:

Он: Что будем печатать?
Я: Газету и листовки.
Он: Газету? Какого же фор¬мата?
Я: Книжного.
Он: А сколько страниц?
Я: Четыре.
Он: Ага, значит, каждую полосу придется тискать отдельно: сначала, скажем, первую, потом вторую, третью...
Я: Ну вот ты, я вижу, уже совсем усвоил.
Ой: Можно забирать?
Я: Забирай. Только условимся так: каждый вторник ты будешь приносить в свой почтовый ящик напечатанное. Свой сопроводиловки подписывай кличкой – «Степан-Гвоздика».

Клич подан!

Стоял жаркий день. В лесу, распаренном палящим солнцем, было, как в бане. Я, Толя Лукин и Скурдинский, обливаясь по¬том, едва брели по тропинке, ко¬торая вела нас к муравейнику, служившему «почтовым ящи¬ком» для Степана Гвоздики.
Осторожно приподняв часть «Домика», искусно сложенного насекомыми, Скурдинский извлек пакет, обернутый клеенкой. По нему бойко бегали суетливые муравьи.
В пакете оказалась пачка листовок «К населению Осьминского района», Взяв одну из них, Скурдинский – долго вертел ее и так и этак, а потом произнес:
– Буквы так и пляшут, в глазах рябит, но читать можно,
И он прочитал:
«Наши войска ежедневно осво¬бождают свыше тысячи населенных пунктов... Скоро будет освобождена и Ленинградская область… Все, кому дороги интере¬сы своей любимой Советской Родины, должны подняться на ре¬шительную борьбу с фашистами... Не бойтесь немецких реп¬рессий, идите в партизанские от¬ряды...».
– Ну, что ж, – заключил ко¬миссар. – Клич подан. Разошлем листовку по району, и будем ждать результатов.
Потом он наткнулся на корот¬кую записку, которая и объяс¬нила все неудачи.
«Извините, тов. комиссар, с не¬привычки первая листовка не удалась: шрифты смешал, пото¬му что сильно торопился сделать к сроку. Видимо, одному будет трудно. Хочу привлечь к этому делу Беллу, маму, Мусю, Лялю и Лиду. (Белла – подпольная кличка Елены Нестеровой, ныне Шляховой, – бывшего секретаря Лужской подпольной комсомоль¬ской организации. Ляля и Муся — сестры Славика Прыгачева. Лида Чистова, теперь Сенькина, - его двоюродная сестра. Как Вы – не против? Степан Гвозди¬ка».

Корсет из… листовок

Шел проливной дождь. А мы – коммунисты Осьминского отряда – ждали руководителя Старопольской подпольной партийно-комсомольской группы Ва¬лю Волкову. Плотно прижавшись друг к другу, облепили огромную лапистую ель. Но капли дождя пробивались через хвою и попа¬дали за воротник.
Когда назначенное время истекло, Скурдинский забеспокоил¬ся:
– Чего же она не идет?
Елка стояла в десяти шагах от поля. Я, накинув плащ-палат¬ку, пошел посмотреть, что там посеяно. Рожь наливалась зер¬ном. А потом вдруг заметил, что поле пересекает какой-то чело¬век. Это была Волкова. В руках она несла небольшую набирку.
– За грибами отправилась, – сказала она, поравнявшись со мной, – а опоздала потому, что брала разрешение у Кады (про¬звище начальника волостной по¬лиции А. Логунцова).
Вид у нее был не ахти какой. Косынка свернулась набок, воло¬сы сбились, мокрое платье плот¬но обтягивало сухореброе тулови¬ще. От того она, и так высокая, казалась каланчой. А Скурдин¬ский, отчитывая ее за опоздание, в шутку назвал «Дылдой». Я помнил другую, более приятную кличку, данную ей «довоенным» зав. Осьминским роно Андреем Федотовым, – «Мексиканка», Тогда она носила легкое свет¬лое платье и широкополую соло¬менную шляпу с большим бан¬том – такую, какие носят жители Мексики.
Время и погода изменили че¬ловека. Что поделаешь!
Но вот началось партийное со¬брание, и все стали называть ее подпольной кличкой – Даша.
Волкову принимали в члены партии. На все вопросы она от¬вечала четко, уверенно. И я даже кое-что взял на карандаш.
«Страшно ли быть подпольщи¬ком? Это, пожалуй, не то слово, Подпольщик живет в постоянной опасности. Вот у вас — группа. У вас есть оружие. Вы можете защищаться. А я? Я сижу дома одна. Оружие носить мне не положено. Живу, словно комар между двух ладоней; хлоп – и нет тебя.
Постоянная опасность и не¬ожиданность – вот что изнуряет. Пришла однажды я в Лужки. Отыскала там дом с мезонином. Переступила порог и обомлела – передо мной стоял бывший мой ученик Славик Прыгачев. А мне нужен был Степан Гвоз¬дика, который представлялся мне пожилым украинцем с гу¬стыми черными свисающими усами. Смотрела я на Славика и думала: «Птенчик ты мой, да неужели ты и есть тот самый Степан, который газеты печата¬ет?». А сама радовалась тому, что смогла воспитать такого пар¬ня.
И вот, соблюдая формально¬сти, я произношу пароль: – У вас соль продается? – А сколько платите? – серьезно отвечает Славик.
– Двести марок. – Согласно паролю, я должна бы¬ла точно назвать ту цифру, ко-торая соответствовала тиражу листовок, предназначенных на Старопольский куст. Это у меня получилось. Но, когда Славка отсчитал листовки, я не знала куда их спрятать. Тогда он под¬скочил ко мне, схватил за подол и приказал;
– Снимайте!
Я чувствовала, как зардели мои щеки, но повиновалась. А Славик облепил меня листовка¬ми и плотно обмотал талию тон¬ким шнуром. Получился корсет.
Я прошлась по комнате, чтобы привыкнуть к корсету, а потом отправилась домой
Едва вышла на большую до¬рогу, как меня настиг немец на мотоцикле и, остановив машину, предложил:
– Хотите подвезу?
Что я могла ему ответить? От¬казаться? Тогда, возможно, он стал бы обыскивать. Едва соз¬навая, что делаю, шлепнулась на заднее сиденье. А потом мечта¬ла только об одном: «Не дотро¬нулся бы он до меня».
Немец оказался из порядоч¬ных. Подвез меня к самому до¬му и, попрощавшись, поехал дальше. А я тут же сняла «кор¬сет» и принялась рассматривать, что надо было срочно разослать по окрестным деревням. В «кор¬сете» оказалось несколько листо¬вок. Запомнилась та, которая на¬зывалась «Как живут русские люди в Германии». Это было письмо гражданина П. (Петр Моисеев из деревни Чудиново), насильно увезенного в Германию. Он, обращаясь к жене, сообщал, что находится в Гамбурге, рабо¬тает в порту с шести утра до де¬вяти вечера, а получает за свой труд только литр супа и четы¬реста граммов хлеба. Эта листов¬ка была кстати, как ложка к обе¬ду, т.к. в этот момент немцы усиленно агитировали наших лю¬дей ехать в Германию. И,  конеч¬но, прочитавшие письмо П. от¬казывались от фашистского «рая».

Соболецкий лес. Июль 1943 год.

«Юродивая»

Скурдинский, Гордяков и я должны были доставить Славику бумагу, собранную подпольщи¬ками района: обои, тетради, ста¬рые плакаты, обертки, бумажные мешки...
Переходя дорогу Борки-Гаянщина, мы наткнулись на стран¬ницу, которая назвалась Степанидой Кругловой.
Выглядела она так. Голова и ноги обмотаны разноцветными вонючими тряпками. «Это, – сказала она, – для того, чтобы немцы не хватали меня руками». На плечах брезентовая куртка («От дождя»). В руках сучкова¬тая палка (старушечий посо¬шок). Из-под полы торчит узкая длинная торба («Для газет и ли¬стовок», – пояснила она). Сбоку бежит собака, которую Круглова почему-то назвала «палочкой-выручалочкой» .
Скурдинскии приказал устано¬вить ее личность. Пришлось от¬вести ее в сторону от дороги я допросить. Сообразив в чем дело, она спросила:
– А вы, небось, Речкина слы¬хали?
Под этой кличкой мы знали секретаря подпольной Доложской парторганизации Михаила Круглова, поэтому Скурдинскии сказал:
– Речкин – это же Круглов.
– Так вот, он мой племянник. По его заданию я и в разведку хожу, и газетки разношу. Мое кольцо: Борки – Сланцы – Гдов – Надруя. А снарядиться так неприлично меня надоумил Степан Гвоздика.
– Слыхали.
– Так вот, этот самый Степа¬нушка, узнав, что у меня есть пес, посоветовал надрессировать его. Я сказала об этом Миньке, своему племяннику. Ну, тот и гонялся по огороду с Шариком, пока не наладил его под сараем прятаться с моей сумкой.
Намедни приключился грех, да вот поди ж ты, Шарик-то и выручил. А грех вот какой был. Иду я, стало быть, в Рудно. По¬селок большой. А подъезд к не¬му зигзажный. И не видно – есть там немцы или нету. Толь¬ко вскарабкалась на крылечко одной хаты – навстречу офи¬цер. Со страху я обронила тор¬бу, как раз Шарику под ноги. А он, умница, схватил ее, прысь и умчался. Офицер замахал кулачищами и орет: «Говори, ведьма, что в торбе было?!». Я пере¬крестилась и молвлю: «Хлебуш¬ко-божья тварь утащила». Он стал пинать меня и бранить. На шум сбежались мальчуганы и завопили: «Не трожьте ее, она юродивая!». Офицер потянул носом, а вонь-то моя и вразумила его, де, не тронь бабку, а не то заразишься. Он сплюнул и ска¬зал: «Иди вон отселя, вонючая тварь».
Я скользнула по ступенькам наземь, подняла свой посошок и тягу. Пришла домой, а там пес ждет не дождется. Покорми¬ла его, сама отдохнула, чтобы соседи думали, что побируха из¬редка и дома ночует, а поутру отчалила в сторону Гдова, где также прослыла юродивой.
Туды-ка, ко Гдову я несла ли¬стовочку, в которой было напи¬сано про то, как на Кавказе сол¬даты РОА, это власовцы, убили своих немецких начальников и всем легионом перешли к нашим. А потом еще была районная га¬зета «За колхозы». Она призыва¬ла русских людей к оружию, как бывало при Александре Невском.

Озеро Жабенка, июль, 1943 год.

Муся выдает секрет

В районе свирепствовала 40-тысячная карательная армия, снятая гитлеровцами с Ленинградского фронта. И нам прихо¬дилось туго. Меня и Толю Луки¬на направили в Лужки с осо¬бым заданием – ночью выпу¬стить листовку «Наглые лгуны», которая должна была разобла¬чить карателей, пустивших слух об уничтожении осьминских пар¬тизан.
Переправляясь через реку Долгая, мы заметили на обвет¬шалом водяном колесе Лупановской мельницы «русалочку».
Подкравшись ближе, узнали в ней Тамару Прыгачеву (Мусю), Ей едва исполнилось 12. Но она была по-взрослому осторожной. Провела нас к церкви, около которой сиял тоннель со «святым» ключком в подземелье, усадила на каменные плиты и сказала:
– Я ведь неспроста ловлю вас здесь. Мне велено сказать вам, что типография временно закры¬вается: у нас полная деревня немцев... – Она осеклась.
– Какая же еще причина?
– Славик не велел болтать. Пришлось идти на хитрость и рассказать Мусе небылицу о том, как за нами только что гнались фашисты.
– А у нас был обыск, – «по¬хвасталась» она.
– Что же у вас нашли?
– Ничего. То, что искали, я успела спрятать.
– Каким это образом?
– А было вот как. Вчера Сла¬вик печатал газету в мезонине, а я стояла на посту, у подъезда к нашему дому. Заметила нем¬цев. Они от Петровых шли к нам. Я хлопнула дверью три ра¬за, как велел делать Славик в такие моменты. Славик бро¬сил работу, спрыгнул с мезо¬нина во двор, пробрался через хлев в сад, а уже оттуда при¬шел домой. Встретившись с нем¬цами, он крикнул: «Хайль Гит¬лер!». Все пять солдат прокри¬чали: «Хайль! Хайль!». А потом унтер, поправляя у Славки на рукаве повязку полицейского, сказал, что они ищут Степана Гвоздику с печатным станком. И подали Славику записку, кото¬рую во время облавы немцы на¬шли якобы в муравейнике. Славка сказал, что он не знает Степана Гвоздику и о типогра¬фии тоже ничего не слыхал. А мне он так подмигнул, что я сра¬зу поняла, что надо делать. Об этом мигании знали только я и он: надо было закрыть правый глаз и высунуть кончик языка. По такому сигналу я должна бы¬ла, пойти на мезонин и навести там порядок.
Я выскочила на улицу, поигра¬ла в скакалочку под самым ок¬ном, чтобы немцы видели, а по¬том шмыгнула на чердак. Там шелковые кисеты со шрифтом лежали на полочках, на табурет¬ке стоял печатный станок с набором, а на полу лежал полный тираж газеты «За колхозы», штук пятьсот.
Я быстренько перетащила все в тайник – под пол. Хорошо все замаскировала, как учил Славик. А потом насыпала в ковшик гороха (это был знак того, что опасность ликвидирова¬на) и вернулась в комнату, где сидели сыщики. Славка их уго¬щал самогонкой. Они была ве¬селы, курили и о чем-то спори¬ли.
Потом унтер засуетился и спросил у Славика:
– У полицай нэть тыпограф?
– Ищите, если не доверяете, – рассердился Славик.
А немец ответил:
– Полицай негоже сердыте. Ефо обязатель помогайт феликой Германэй.
– Готов на любое задание! – сказал Славик.
Унтер похлопал его по плечу и сказал:
– Гут полицай.
Потом немцы попрощались и ушли, а мы стали хвалить Сла¬вика за то, что он сумел пере¬хитрить ищеек.
Только мама осталась другого мнения: она сказала, что нем¬цам надоело шарить по чужим сундукам, вот они и оставили нас в покое.
Но если бы они стали обыски¬вать наш дом, все равно ничего бы не нашли. Я ведь очень хо¬рошо все запрятала.
Я похвалил Мусю и сказал:
– Коли ты такая храбрая, то беги скорее домой и скажи Сла¬вику - пусть не печалится: мура¬вейник мы подберем другой, а типографию закрывать нельзя. Передай ему вот этот пакет и предупреди, что мы ночью при¬дем за листовкой, пусть напеча¬тает ее засветло.
Когда Муся убежала, мой на¬парник Толя Лукин, мать кото¬рого расстреляли фашисты прош¬лым летом, заметил:
– Не зря ли рискуем? Как бы она не осталась сиротой?..
Я пожалел о принятом реше¬нии, но изменить его уже было поздно.

Успенский собор в Печерах,
на берегу р. Долгая.
Август 1943 год.

Белла довольна

Подпольному райкому требова¬лись сведения о деятельности первичных организаций. С этой целью я встретился с Беллой. Вот что она мне рассказала:
«Организация у нас большая – 8 человек. И примыкают еще трое из несоюзников. Их готовим к приему.
Все имеют поручения: Славик Прыгачев, его сестра Лариса, Ли¬да Чистова и я работаем в типо¬графии. Коля Никитин поддер¬живает связь с отрядом, Сашка Матвеев и Сашка Веников – из Русско – вместе со Славиком (у него, выходит, два поручения), как полицейские (в полицию они пошли по нашему заданию), вы¬уживают у немцев секреты и под видом партизан прибирают фашистских прихвостней; они – наше боевое ядро; остальные – Геля Субботина, Нюра Гаврило¬ва и другие работают почталь¬онами.
Главная наша обязанность, на мой взгляд, снабжать подполь¬ную сеть района антифашист¬ской литературой. А в типогра¬фии дела много, да и хлопотное оно, почти ювелирное с точки зрения техники, ну и опасное.
Как мы работаем в типогра¬фии?
Рабочий день начинается так: утром идем в поле – то косить, то сушить сено. Это, в основном, чтобы отвлекать внимание сосе¬дей, мол, заняты хозяйством. Но уходим не все – кому-то пору¬чается охрана дома. Чаще Сла¬вику, как больному – у него позвонок разбит. Ну, он, конечно, торчит на мезонине: либо наби¬рает, либо печатает. А основную службу несет Муся: дежурит у подъезда. – не зашел бы кто слу¬чайно.
Днем мы поднимаемся на ме¬зонин. Я и Лариса набираем. У нас норма — по полстраницы в день. Это получается листовка на двоих. Газету набираем за два дня. Славик еще помогает. Наш набор корректирует мать Слави-ка – Екатерина Ивановна: она грамотнее всех нас. Печатать приходится Славику и Лиде. Правку набора Славка, никому не доверяет. Боится, что рассыпим гранки.
Вечерами, уже усталые, мы выполняем менее сложную рабо¬ту: кроим четвертушки бумаги. Для листовок отбираем, как Славка выражается, «некультур¬ную бумагу» – обои, плакаты, обертку, а для газеты – белую, чаще тетради или типографскую.
Первое время было трудно запомнить типографские терми¬ны; вместо шпации просили по¬дать марзан. Часто рассыпали то, что было уже набрано. Были случаи, когда мы смеялись сами над собой, а иногда ругались и даже злились друг на друга.
Теперь дело идет веселее: все настроилось. Только статей не хватает. Славик однажды сам по¬ехал в районную комендатуру и добыл там материал для заметки «Власть взяточников». Речь в ней шла о главном переводчике Артуре, который за золото или серебро, а то и за курицу мог выхлопотать любое освобождение – от оборонных работ, от налога или даже от отправки в Германию. Как сейчас помню вы¬вод этой заметки:
«Не выкупами нужно отделы¬ваться от их каторжных работ и непосильных поборов, а с оружием в руках ополчаться против артуров и фрицев и гнать их с нашей русской земли».
Примерно в том же духе пи¬шут в газету и другие подполь¬щики: Наталья Субботина, Ва¬лентина Шитикова, Андрей Ан¬тонов, Василий Демидов...
Интересные и листовки бывают. Например, «Наш ответ на немецкую листовку». Кто ее ав¬тор? Крестьянин Николай Клепиков. Написана она в стихах. Песенно, вроде, получилось. А конец такой своевременный:

«И вместо того, чтобы бросать
нам впустую листовки,
Лучше вы дома рубите
«головки».

Прочитав такое, фрицы поче¬шут затылки, а может, и пра¬вильно поймут нас, да и повер¬нут сами в Берлин.
Одним словом, в типографии работать интересно!».

Явочная квартира
Н.И. Субботиной, Лужки.
Август, 1943 год.

Хорь и Калиныч

Перед Ковалевым стояли два парня лет по восемнадцати: один — неуклюжий, с большой курчавой рыжей головой, другой – стройный, белобрысый, с пра¬вильными чертами лица и очень подвижными глазами. Первый виновато опустил голову, а вто¬рой доказывал:
– Пока ехали туда, я нама¬зывал хлеб маслом и бросал его в канаву или, если удавалось, вешал на придорожные кусты, а когда убежал, то тем хлебом и питался. А драпать от них нас надоумила эта листовка, – и, по¬высив голос, он с выражением прочитал ее заголовок: «К насе¬лению Сланцевского и Осьминского районов», а потом спросил Ковалева:
– Вы знаете, что в ней напи¬сано? Немцы вывозят оборудо¬вание со сланцевских рудников. Значит, сами, сволочи, собирают¬ся удирать. А попутно хотели бы и нас прихватить и наше добро. Вот им! – он показал кукиш. – Берите нас в отряд. Ведь в ли-стовке-то вон что сказано: «Поднимайтесь все, как один, на борьбу с фашистскими банда-ми!». Вот мы и поднимаемся.
Сегодня двое, а завтра двад¬цать...
Ковалев улыбнулся, кашлянул, потом спросил:
– Кто вы?
Отвечал тот же красавец:
– Мы из Стрежена. Стрежен Лог правильно-то называется на¬ша деревня. Двоюродные братья Фомины: я – Васька, а он – Гришка. А в школе его прозывали Калинычем, а меня – Хо¬рем. Берите в отряд – не пожа¬леете. |
Ковалев поинтересовался, где они взяли листовку.
– Это секрет! Обещаете, что возьмете нас в отряд, тогда ска¬жу, – упирался Хорь.
– Придется взять, согласился командир, – куда же вам те¬перь деваться: либо Германия, либо наш отряд.
– Ну, раз мы теперь свои, тог¬да и секретов промеж нас нет. Полицай Славка Прыгачев – вот кто дал мне листовку. Мы в Лужках коней поили. Он подо¬шел и сунул мне в карман. Око¬ло Веймарна, когда нас в убор¬ную водили, я прочитал ее и на¬звал себя дураком за то, что раньше не спрыгнул с телеги.

Хутор Пондравина Мельница.
Август, 1943 год.

Флаг над сельсоветом

Стояла золотая осень. Я гулял с пятилетним сыном в Тавриче¬ском саду. Он спустился к пруду – колюшек ловить, – а я при¬сел на скамейку и размечтался. Вспомнилась осень 1943 года, когда я, партизан, был послан в Кологриву, где вспыхнуло восстание против немцев. Передо мной возник образ руководителя восстания, беженца из Стрельны, учителя Тимофея Ивановича Пяткова. «Где-то он теперь? Чем награжден? Да и награжден ли?».
Поставил перед собой цель – разыскать его.
Встретились мы нескоро. И вот что он мне рассказал.
«В сентябре сорок первого нас немцы выселили из Стрельны и погнали в Германию. Со мной была жена Валентина Филипповна и 12-летний сын Юрий. Сна¬чала мы меняли вещи на хлеб. А когда не стало вещей – нача¬ли подрабатывать. Так оторва¬лись от общего потока беженцев и осели в Кологриве. Там нам удалось прочитать листовку «Немцем гонимые». Написана она была от руки, но мысли складывались хорошие: не ухо¬дите в Германию, а оседайте в деревнях и примыкайте к парти¬занам!
Я устроился на работу учите¬лем, жена – сборщицей молока, а сын – возницей. Наши связи с населением расширились, соз¬дались условия для подпольной работы. Начали с того, что раз¬множили листовку «Немцем го¬нимые», выпущенную, как потом я узнал, подпольной группой в Лужках. К январю 1942 года на¬ша группа удвоилась. Удалось завербовать старосту Ивана Яков¬лева и двух комсомольцев – зоотехника Марию Варламову я Сашу Кузьмина. Мария хорошо пела. Ее мы посылали на вече¬ринки, где она заводила совет¬ские песни. Яковлева приучили давать немцам такие сведения, что они считали Кологриву «ни¬щей деревней».
Весной связались с партизана¬ми. Наша программа расшири¬лась: стали постепенно собирать оружие и готовить боевые дру¬жины. Потом получили более четкое указание – готовиться к восстанию.
Газеты, которые мы получали, сообщали о наступательном порыве Красной Армии, разоблачали гитлеровский «новый поря¬док», звали мирное население к оружию.
Летом 1943 года я получил «За колхозы». Показал ее чле¬нам группы – нас было уже около 20 человек, а с дружинни¬ками около 60, они обрадова¬лись: «Да ведь это наша район¬ка!» Стали читать. Передовица рассказывала о событиях под Курском и призывала нас гото¬виться к «решительной схватке». Я уже знал, что под словами «решительная схватка» подразу¬мевалось восстание. И у нас зашел разговор именно об этом. Меня спрашивали: «На какой день назначено восстание? Кто должен начать его и где?». Я подробного плана восстания не знал. Послал запрос в отряд. По¬лученный ответ понял так: где раньше созреют условия, там и начнется восстание.
31 августа 1943 года к нам приехали каратели и объявили приказ Гитлера о превращении Ленинградской области в «мерт¬вую зону». Солдаты стали уго¬нять скот, готовя деревню к со¬жжению. «Что делать?» – спра¬шивали подпольщики. Я распо¬рядился : обстрелять гитлеровцев.
В засаду вышли дружины; плотно примыкающих к Кологриве деревень Дедино и Куроплешево Леонида Фомина и Са¬ши Кузьмина. Когда они удари¬ли по погонщикам скота, то немцы перепугались и разбежались кто куда. Перестрелка в поле длилась несколько часов.
А в деревне тем временем шла чистка. Полицай Дмитрий Бойков, называвший себя русским комендантом, которому народ дал более меткую кличку – Митя Молун, был расстрелян. Дру¬гой, более вредный полицай Гранька Жуков укрылся в под¬земном тайнике и ночью бежал к немцам. Зато в его доме был схвачен полицай из деревни Филево Андрей Алмазов, прислан¬ный в Кологриву своим предво¬дителем для переговоров о совме¬стном выступлении против пар¬тизан. Его мы тоже списали в расход.
К вечеру над зданием сельсо¬вета взвился красный флаг. Его водрузили комсомолец Саша Кузьмин и пионер Юра Пятков. Утром начинался новый учеб¬ный год. В школе собрались де¬ти от 7 до 16 лет. Один из них спросил меня: «Теперь не надо прятать советские учебники?». Я ответил: «Кому меньше 14 лет, тот пусть учится, а остальные пойдут на засаду». Желающих оказалось столько, что у нас не хватило ружей. Тогда ребята рассыпались по домам, а через несколько минут собрались у сельсовета, где располагался штаб восстания, с гранатами, патронами, винтовками... Я уди¬вился: «Откуда у вас, ребята, столько оружия?». А они напере¬бой кричали: «Это я нашел в по¬ле, где был бой немцев с наши¬ми танкистами», «А я у фрицев стащил», «А мне папа подарил», «А это я сделал сам...».
Два дня мы отбивали атаки карательных отрядов. А потом на помощь пришли партизаны и дружинники соседних сельсове¬тов. Руководить восстанием ста¬ли Ковалев и Скурдинский. По их указанию Славка Прыгачев выпустил листовку «Всем стар¬шинам и старостам деревень».
Эта на редкость коротенькая листовочка дала понять, что власть в нашем микрорайоне пе¬решла в руки партизан. Поэтому Скурдинский – его именем была подписана листовка – как бывший председатель Осьминского райисполкома, которого хорошо знали в районе, предписы¬вал бургомистрам еще не освобо¬жденных сел:

«1. Не давать немцам ни од¬ного пуда хлеба, ни одной голо¬вы скота. ,
2. Не отпускать ни одного че¬ловека на эвакуацию.
3. Организовать всех крестьян для защиты деревни от грабежа и сожжения».

Изданная массовым тиражом листовка помогла нам, можно сказать, случайно  вспыхнувшее восстание превратить в общерай¬онное, а к середине сентября оно перекинулось и в соседние рай¬оны области.

Стрельна, ул. Коммуны, 12.
Сентябрь, 1953 год.

Тогда, в день 10-летия Кологривского восстания, Т.И. Пятков на мой вопрос, чем он на¬гражден, скромно ответил: «Не в награде дело».
Но вскоре в печати появились статьи о нем, и его подвиг был замечен и по достоинству оце¬нен: Указом Президиума Вер¬ховного Совета СССР от 10 мая 1965 года он награжден орденом Отечественной войны 1-й степе¬ни.
Его сын Юрий, ныне офицер Советской Армии, награжден в 1944 году медалью «Партизану Отечественной войны».
Валентина Филипповна Пяткова, ныне учительница, тоже по¬лучила партизанскую медаль.

Листая отчеты

Будучи слушателем Высшей партийной школы, я получил до¬ступ к документам партийного архива при Ленинградском об¬коме КПСС. Листая отчеты бывших руководителей партизанско¬го движения, я выписал некото¬рые выдержки. Часть ил них, имеющих отношение к данной теме, привожу здесь:

1

«Подпольная типография яви¬лась мощным оружием в наших руках: для поднятия масс, на восстание...
…восстание крестьян дало тру¬дящимся района очень многое:

1. Остались несожженными 95 деревень.
2. Остались неугнанными в фашистское рабство около 15 ты¬сяч человек.
3. Осталось скота в районе: лошадей – 671, коров – 760, нетелей  – 99, овец и коз – 2.552.
4. Осталось недовыполнено по доведенным планам немцами: хлеба – 299 тонн, картофеля – 400 тонн, сена – 1.000 тонн и т.д.

«…мы в конце октября связа¬лись с бригадой Светлова и вошли в ее состав».

(Из докладной записки Ленинградскому обкому партии от командира и комиссара Осьминского партизанского отряда Ковалева И.В. и Скурдинского И.В. Февраль 1944 г., ЛПА, ф. 0-116, оп. 1, ед. хр. 362, л. 13 – 15).

2

В начале октября началось массовое восстание народа. Вся молодежь пошла к нам, в партизаны. Власть волостных старшин и старост была ликвидирована, на вызов немцев старшины и старосты не явились. Все постав¬ки продовольствия немцам пре¬кратились.
Таким образом, на большой территории Гдовского, Сланцевского, Лядского, Осьминского районов власть немцев ликвидирована».

(Из политдонесения руководителя Лужской межрайонкой подпольной партийной группы И.Д. Дмитриева начальнику Ленинградского штаба партизанского движения, секретарю обкома КПСС М.Н. Никитину от 21.10.1943 г., ЛПА, ф. 0-116, оп. 9, ед. хр. 786, л. 1 – 2).

3

«На сторону партизан стали переходить РОА, ЕКА, полиция, не говоря о мирном населении. В отдельные дни приходило по 40 – 80 человек...
Пополнение... проходило подготовку через учебный отряд, который был создан при бригаде».

(Из отчета командования 9-й Ленинградской партизанской бригады, подписанного комбригом И.Г. Светловым, март 1944 г., ЛПА, ф. 0-116, оп. 1, ед. хр. 613, л. 5 – 6).

4

«Только в одном Осьминском районе в партизанские отряды вступило свыше тысячи советских патриотов и патриоток...
Партизаны Осьминского, Сланцевского, Гдовского, Лядского районов перед приходом Крас¬ной Армии полностью освободи¬ли свои районы от немецких за-хватчиков».

(Из письма партизан и трудящихся освобожденного Осьминского района Ленинградской области И.В. Сталину от 17.3.1944 года, ЛПА, ф. 0.116, оп. 9, ед. хр. 1.621, л. 19) .

В город приходят партизаны

Недавно бывший редактор газеты 9-й Ленинградской партизанской бригады «Красный партизан» В.Я. Никандров прислал к нам в редакцию отрывок своей будущей повести, которую он предполагает назвать «Восстание в тылу врага».
В готовящейся к печати книге В. Никандрова много внимания уделяется борьбе народных мстителей, действовавших в районе Сланцев.
Повесть В.Я. Никандрова основана на хорошо проверенных фактах и является документальной.

29 января [1944 г.] [И.Г.] Светлов получил запрос: «Сообщите ваши возможности захватить Сланцы».
Чтобы ответить на этот вопрос, комбриг дал задание разведке – выяснить обстановку и силы врага в городе. Сам же он считает, что бригада в состоянии освободить Сланцы.
– Пора, – говорил Светлов, – удивить немцев нашей дерзостью.
30 января [1944 г.] состоялось совещание командиров отрядов. Обсуждали план захвата города Сланцы. На эту операцию хотели бросить три отряда – 5-й, 40-й и 83-й. Но раздались голоса: «Людей мало!». Светлов сначала убеждал, что больше людей нет: три отряда переброшены под Лугу, а потом решил скомплектовать еще один отряд – из резервников и штабной роты. В общей сложности наскребли около тысячи бойцов.
Послали людей и на связь с ударным батальоном Красной Армии, который укрепился в местечке Кривая Лука. Это между Сланцами и Нарвой. Там он и должен был сделать засаду.
Решено было также поставить в известность о намечаемом захвате Сланцев командира 12-й [Приморской] бригады Ингинена, который мог выставить заслон между Сланцами и Кингисеппом.
Из конспиративных соображений дату налета Светлов не назвал, а лишь велел каждому отряду выйти на исходный рубеж 31 января, не позднее.
22 часов. Начало боя – по сигналу, который подаст Светлов сам, три ракеты: зеленая, красная и опять зеленая. Если сигнал не изменится, то налет должен быть стремительным и молниеносным: отряды с криками «ура!» врываются в город с трех сторон и идут на соединение в центре – у моста через Плюссу. У немцев останется один выход – бежать на Нарву. А там они нарвутся на засаду, устроенную красноармейцами.
...Отряд, в котором оказался я, остановился на опушке леса. Отсюда рукой подать до города. Он притих, улицы безлюдны и не освещены. Высокие дома [Военного городка, совр. ул. Кирова, 16, 18, 20, 22] темными силуэтами выступают на фоне морозного неба. Наша задача – захватить комендатуру [пер. Почтовый, 5а] и документы.
Сидим час, другой... Положение в городе не меняется: он спит. Партизаны потихоньку переговариваются: «Вот бы сейчас ударить – самый момент!» Но сигнала нет. Все думают, что он будет подан в полночь. Вглядываемся в город, прислушиваемся – тихо. Наши дозорные поползли ближе: им нужно взять под наблюдение те дома, в которых находится гитлеровская администрация.
Время летит медленно: чем дольше ждем, тем «длиннее» становится каждая минута. Вот и полночь, а сигнала нет. Многие начинают сомневаться: состоится ли налет?
На небе стали появляться предрассветные блики. И город начал пробуждаться: где-то сильно хлопнули дверью, где-то стукнули о металл, по улицам началось движение солдат. Но наши наблюдатели пока не разобрались, что там происходит: то ли смена постов, то ли что-то другое.
Едва занялась заря, в небе появилась зеленая ракета, потом красная и опять зеленая.
Сигнал подан!
Отряд, вытянувшись цепочкой, оторвался от леса и начал брать в клещи кирпичные здания, в которых располагались учреждения комендатуры. С криком «ура!» партизаны сужали кольцо.
Но что это? Из домов повалил дым. А гитлеровцы, прикрываясь завесой, бросились наутек.
– Зажгли, сволочи! – кто-то кричал так, словно горел его собственный дом.
– Догоним, ребята! – звал другой голос.
Наш начальник штаба Фи¬липпов не сразу, видимо, сообразил, какую подать команду, и получилась «стандартная»:
– Огонь по противнику!
На нашу стрельбу немцы ответили огнем, в основном из личного оружия – автоматов и пистолетов. Это они, убегая, отстреливались. Видимо, налета на город они не предполагали, поэтому решили утром зажечь город и уйти.
Но их план не удался: партизаны напали в тот момент, когда немцы только приступили к осуществлению своего преступления. И картина получилась смешная: немцы бегут, а им в спину бьют партизаны.
В небольшом переулке я перескочил через труп фашистского офицера: «Этот не ушел». И тут же сообразил, что можно успеть кое-что захватить в комендатуре. Но этим навряд ли кто займется: все бегут к мосту, где должны соединиться с другими отрядами. Вот и новая команда:
– Пулеметчики, открыть огонь по мосту!
Что же там такое происходит? Смотрю, немцы прыгают с моста: один, второй, третий... последний. И вдруг в небо взвился столб грязи и пыли.
Партизаны залегли. Впереди ничего не видно. В воздухе только пыль и грязь.
Но там, на другом берегу Плюссы, идет бой: рвутся гранаты, стрекочут автоматы, раздаются непрерывные пулеметные очереди. «Это Светлов действует», – заметил Филиппов.
Вижу, немцы заметались. К удирающим от нас присоединились бегущие с того берега. Оккупанты уже не отстреливаются, а только бегут и бегут. Одиночки сливаются в группы, в отряд. Их курс – на Лучки. Немцы норовят бежать по берегу реки, скрываясь от наших пуль.
Река здесь извилистая. И Филиппов решил выскочить на шоссе: по дороге легче преследовать беглецов. Но переправившись на тот берег, встретили Светлова. Он, накрывшись черной буркой, напоминал Чапаева.
– Куда мчитесь, как угорелые?! — спросил комбриг.
– В погоню!
– А комендатуру взяли?
Филиппов замялся. А потом, обернувшись, кого-то спросил:
– Комендатуру взяли?
– Так точно! Что смогли – забрали, а что горит – велел тушить!
– Вернитесь и повниматель¬нее разберите трофеи, – распорядился Светлов. – Возьмите самое ценное.
Светлов явно был не спокоен: голова слегка двигалась из стороны в сторону, правая бровь дергалась, нос вздраги¬вал.
– Здравствуй, редактор! – протягивая мне руку, произнес он.
– Вот, видишь, мы, оказывается, способны города брать!
– Когда немцев мало, – за¬метил я.
– Момент надо ловить, – за¬ключил Светлов. – Вчера отсюда на фронт отправились два полка, а на нашу долю остался один, да и тот трепаный: не успели переформировать. Ну, а комендантская часть, сам видел, как воюет – ногами.
– А где этот «трепаный» полк?
– От него остались рожки да ножки: мы его накрыли внезапно, пока вы брали комендатуру. Лишь жалкие остатки бегут на Нарву. Но вряд ли убегут! Ведь в Кривой Луке сидит батальон красноармейцев.
Теперь главное удержать город: немцы еще могут ударить, по нам из Гдова
Однако эти сомнения не помешали ему радировать Никитину:
«По Вашему приказанию в 10 часов 30 минут 1 февраля заняли Сланцы!.. Разведку направил в район Нарвы. Жду Ваших указаний».
Вскоре выяснилось, что основную часть партизан, участвовавших в освобождении Сланцев, Светлов направил с задачей – выбить немцев из Гдова!
В бригаде по этому поводу шутили: «Светлову понравилось брать города».
Специальным приказом № 23 Светлов подвел итоги операции по занятию Сланцев. «С лучшей стороны показал себя командир сорокового отряда капитан Стрельников», – говорится в приказе. Ему «за организованность и дисциплину» комбриг объявил благодарность.
2 февраля постановлением обкома ВКП (б) Светлов был назначен первым секретарем Сланцевского райкома партии. Комбригом стал бывший его заместитель по разведке Сергей Иванович Шумилин.
Для работы в аппарате райкома Светлов взял 9 человек, в том числе и начальника политотдела В.А. Егорова, обязанности которого легли на меня. Вместе со Светловым поехали командир 83-го отряда Н.В. Суворов, зам. комиссара этого отряда по комсомолу Е.И. Кучеров, комиссар 40-го отряда В.П. Скипидаров и другие.
Наш край уже нельзя было называть партизанским – он стал советским. 1 февраля мы освободили Сланцы, 2 – гитлеровцы, охваченные паникой, бежали из Кингисеппа и оставили пылающий Гдов. Вожаки партизанского движения поехали восстанавливать Советскую власть: Ингинен – в Волосово, Мосин – в Кингисепп, Скурдинский и Ковалев – в Осьмино, Светлов, Егоров и Иванов – в Сланцы, Гаврилов – в Гдов.
Для подбора партийно-советского аппарата в эти районы выехал секретарь обкома партии Г.X. Бумагин .

Сайт Сланцевской ОРБ
Светлов Иван Герасимович
1908 – 17.08.1972

И.Г. Светлов родился в деревне Сеньково Торопецкого уезда Псковской губернии. Трудовой путь он начал на заводе «Стальстрой» в Москве. В начале 30-х годов по путевке комсомола был направлен на учебу в училище пограничных войск. Служил на Дальнем востоке, в Ленинградской военном округе. Военная служба его не привлекала, и он поступил в юридическую школу. После ее окончания работал следователем Пожеревической прокуратуры.
Когда началась война, Иван Герасимович в составе советского и партийного актива Пожеревического района ушел в партизаны. Сначала он был командиром диверсионной группы, затем командовал ротой, отрядом, полком.
3-ий партизанский полк 2-ой Ленинградской партизанской бригады, которым командовал И.Г. Светлов, был выделен в самостоятельное боевое соединение с целью совершения рейда из Островского района Псковской области в Сланцевский район. В задачу полка входило развертывание партизанского движения, блокирование железнодорожной магистрали Таллинн – Ленинград.
27 октября 1943 года 3-ий партизанский полк был переименован в 9-ую Ленинградскую партизанскую бригаду. Немецкий гарнизон оккупантов, базирующийся на руднике №2 и в районном центре – поселке Сланцы, были разгромлены 1 января и 1 февраля 1944 года силами 9-ой Ленинградской партизанской бригады под командованием И.Г. Светлова до прихода Красной армии.
После окончания войны комбриг И.Г. Светлов приказом Ленинградского областного штаба партизанского движения был оставлен в Сланцах для восстановления народного хозяйства.
На первой конференции коммунисты Сланцевского района избрали И.Г. Светлова первым секретарем Сланцевского райкома партии.
За три месяца им был организован сбор посевного материала, восстановлена техника и завершен первый послевоенный сев на полях разрушенных колхозов. Шло восстановление жилого фонда, узкоколейки для доставки стройматериала из леса. Он предложил организовать в Сланцах лагеря военнопленных для восстановления и строительства жилых домов, предприятий промышленности и коммунального хозяйства.
В ноябре 1944 года И.Г. Светлов решением Ленинградского бюро обкома партии был направлен на учебу в партийную школу. После ее окончания работал в Лужском районе, в органах внутренних дел Ленинграда.
И.Г. Светлов был награжден орденом Богдана Хмельницкого, медалями. Указом Президиума Верховного Совета СССР о награждении орденами и медалями партизан Украинской, Белорусской ССР, Крымской АССР, Ленинградской, Калининской, Смоленской и Орловской областей РСФСР от 7 марта 1943 года Светлов Иван Герасимович в списке (под номером 344) награжден орденом Красной Звезды.
В Сланцевском историко-краеведческом музее и музее 9-ой партизанской бригады в Новосельской школе имеется его портрет, хранятся трудовые и боевые награды. За вклад в восстановление города И.Г. Светлов удостоен звания Почетный гражданин города Сланцы .

05.01.1944
Красный партизан

Четыре эшелона за декабрь

В начале декабря 1943 г. моя группа получила задание –  спустить под откос 4 вражеских эшелона на железной дороге Кингисепп – Нарва. Эту задачу я объяснил своим бойцам. Выслушав меня, бойцы заявили: «Задание будет выполнено!»
И действительно, подрывники Г. Куратченко, Ф. Черненко и Н. Мухин, не считаясь с трудностями переходов, вели себя всегда мужественно, бесстрашно подползали к «железке», закладывали тол и, дождав[шись] поезл, производили взрыв.
Немцы устраивали погони за нами, но мы, отбиваясь, уходили от них, а потом снова подходили к «железке» и упорно выполняли свое задание. Все четыре взрыва прошли удачно, [и] мы вернулись без потерь. Железная дорога, где мы действовали, осталась усеяна грудами обломков от эшелонов и трупами поганых фрицев.

С. Зарубин.

Новогодний «Концерт»

Бойцы отрядов т. т. С. А. и С. Н. в ночь под новый год устроили фрицам «концерт» на ж[елезных] дорогах Сланцы – Гдов и Сланцы – Веймарн. Отряд т. С. А. взорвал 270 рельс и бойцы т. С. Н. взорвали 219 рельс. Взорвав рельсы, партизаны вывели из строя на несколько км. ж[елезно] д[орожного] полотна.

П. Н. Ш.

Разгром барского поместья

Долгое время пил русскую кровь немецкий барии, живущий в Верхолянах. Наш отряд получил задание – разгромить гарнизон, охраняющий барское поместье.
В ночь на новый год рота т. Малютина напала на гарнизон и несмотря на то, что здание гарнизона было сильно укреплено, мы все-таки разбили фашистских мерзавцев. В этой горячей схватке немцы потеряли 17 солдат и офицеров убитыми, 25 ранеными и 1 пленным. Мы уничтожили 12 лошадей, 10 коров. Захвачено 5 лошадей и много военного имущества.

А. Стрельников.

Отомстим за смерть командира

В бою под дер. К. от фашистской пули погиб командир взвода Леонид Федорович Фаренюк. Это был один из лучших товарищей, храбрый и мужественный командир. Он личным примером воодушевлял нас бесстрашно уничтожать немецкое зверье. Мы любили и уважали cвоего командира.
Потеряв т. Фаренюк, мы стали еще злее и бесстрашнее к врагу. Мы решили отомстить фашистам за смерть своего осевого товарища и командира. И это решение мы с честью выполняем. Нами уничтожено уже немало фрицев, но мы их будем бить еще больше до полного разгрома.

Пажильцов, Жаров, Ревякин, Баранов,
Марков, Фомин, Иванов, Алексеев и др.

В защиту русских людей

Не так давно в Черновской сельсовет Сланцевского р-на приехали немецкие варвары с целью угнать мирных жителей на каторгу в Германию. На ж. д. станции Ищево ждал подготовленный эшелон.
Население сообщило об этом партизанам. И пока немцы подготовляли народ к эвакуация, партизаны подоспели и открыли пулеметно-автоматный огонь по дер. Черно, куда было согнано население. Немцы забежали в каменное здание и заняли там оборину. Группа партизан под командованием т. Марчука зашла с фланга и выбыла противника из занимаемого им здания.
После продолжительных схваток фашисты были изгнаны из деревни с большими для них потерями, а крестьяне были освобождены от угона в неметчину.

В. Паровай.

Отв. редактор В. Никандров .

15.01.1944
Красный партизан

Отважная четверка

Группа партизан под командованием Иванова Александра получила задание – проникать на квартиру Гдовского районного начальника Низова, захватить его и живым доставить в штаб бригады для предания народному суду в деревнях, где он совершал злодеяния.
Выбрав подходящую ночь, отважная четверка А. Иванов, И. Кондратьев, Н. Журавлев и С. Федоров, рискуя своей жизнью, пробрались на квартиру Низова. Выждав момент, когда Низов вышел в коридор, Иванов рукояткой нагана оглушил его и потащил за город. Протащив бандита 400 м., группа была замечена и обстрелеиа  немцами. Под вражеским огнем партизаны больше не могли тащить кровопийца, но оставить в живых его тоже нельзя било и они нанесли ему несколько ударов ложей автомата, сломали руку и раздробили череп.
Командование бригады за отважный и смелый подвиг наградило старшего группы т. Иванова часами, а бойцам Кондратьеву, Журавлеву и Федорову – объявило благодарность.

В. Семенов.

Группа голландцев спустила под откос
немецкий эшелон

В декабре к нам перешла группа голландцев, служивших в немецкой армии. Мы их приняли и доверили оружие для борьбы против фашистов. На -днях голландцы Лямярдинк Герть, Коуненг Генрих, Джон Ван-де-Пас под руководством чеха Кура Ольдрих[а] спустили немецкий эшелон на железной дороге Кингисепп – Нарва. Бойцы вернулись в свое подразделение без потерь.

П. Н. Ш.

Что делают наши комсомольцы

Комсомольская организация отряда Я. вначале насчитывала 28 комсомольцев. Состав ее не был известен в боевой и политической подготовке. Теперь организация значительно выросла количественно и качественно. За декабрь приняли в ряды ВЛКСМ 15 лучших товарищей. Проведена большая организационная работа: избрано отрядное бюро и создано 4 комсорганизации.
Хорошо изучив комсомольцев, мы стали давать им поручения. Сейчас 12 комсомольцев являются чтецами. Чтецы Варламов, Сачков. Касаткин, Московченко, Васильев и др. прочитали в своих подразделениях по 3 книги: «Рожденные бурей», «Боевые годы», «Испытания».
Комсомольцы Сачков, Городский, Лукин, Афанасьев проводят беседы среди населения. Они делают информации из сводок Совинформбюро, знакомят население с докладом товарища СТАЛИНА «О ХХVI годовщине Великой Октябрьской Социалистической революции».
32 комсомольца учатся в кружках по изучению «Краткого курса истории ВКП (б)». Остальные изучают книгу товарища СТАЛИНА «О Великой Отечественной войне Советского Союза», программу и устав ВЛКСМ, речь В.И. ЛЕНИНА на 3 съезде комсомола.
Все мероприятия комсорганизация проводит строго по составленному плану.

А Юдин,
Пом. комиссара по комсомолу.

Смерть тому – кто нас убить хотел

Больше года гонялся по партизанским тропам с карательным отрядом начальник Осьминской районной полиции Игнаш Горчаков. Несколько дней тому назад разведчики отряда т. Я. Храмцов. Егоров, Колесников поймали его и живьем доставили в штаб бригады.
Штаб бригады отправив Горчакова в д. Рудница, где он сжигал постройки, хлеб, мебель и убивал людей. Народный суд был страшным и безжалостным судом для бандита. Жители д. Рудница приговорили его к смертной казни через повешание . Приговор народа приведен и исполнение.

К. Петров.

Крестьяне помогают бить фашистов

Однажды 2 немецких солдата из разбитой экспедиции пытались переправиться [через] реку Плюсга между дд. Губин Перевоз и Ужово. Их заметили местные жители и сообщили в партизанский отряд. В погоню за немцами были посланы бойцы. Перерезав путь бандитам, одного убил партизан Ро¬гов, а другой направился к д. Ужово. Когда немец подбежал к дерерие, на [н]его с топором набросился крестьянин С. Испуговшийся фриц забежал в сарай и там был схвачен живым.

***

Недавно в д. Б. Горбы приехал боец из отряда С. А. т. Арчуадзе делать доклад. Он был одет в немецкую форму. Крестьяне, собравшиеся на доклад, заподозрили cвоего собеседника и тайно от [н]его послали в отряд гонца. И убедившись, что докладчик партизан, а не немец, крестьяне успокоились и охотно выслушали доклад.

А. Миролюбов.

Письмо молодых патриотов

Командиру э н с к о г о партизанского о т р я д а.
Мы, крестьянские сыны, из дер. З. Осьминского района обращаемся к Вам с просьбой принять нас в в партизанский отряд. Нам еще по 13 лет, но мы не хотим сидеть сложа руки дома, мы хотим, вместе с вами, защищать нашу любимую Советскую Родину и отомстить фашистам за пролитую кровь наших матерей и отцов.
Воз[ь]мите нас в отряд, мы будем бесстрашны в боях с врагом.

А. Котов,
А. Васильев.

Комсомольская диверсия

Группа комсомольцев В. Лапин, А. Пожарников, Б. Никифоров. Н. Печин, М. Баканов, И. Александров получили задание – взорвать вражеский эшелон в районе ж. д. станции В. Долго мечтали комсомольцы о таком задании. На диверсию они отправились с большим желанием. 12 января комсо¬мольцы спустили пол откос паровоз, 30 товарных и 4 пассажирских вагона.

Ведем счет...

В отряде т. А на каждого бойца открыт лицевой счет по учету уничтоженных им фашистов.
10 января комсомольцы Резник, Смирнов, Самусенко, Рюдов, Кудрявцев, Просоедов, Литвинов, Стратий и Дубинов под руководством командира вззода т. Леонова разбили немецкую автомашину и уничтожили 22 гитлеровца.

В. Цаплин.

Подорвали эшелон с живой силой

На днях группа тов. Городетского из отряда Я. в районе ж. д. станции Т. взорвала воинский эшелон противника. На трех бронированных платформах подорвалось свыше 150 гитлеровцев.
Немцы, потерпев такие потери, в погоню за подрывниками послали экспедицию. Но отважные подрывники вернулись не вредимыми .

Н. В.

«Караул! Помогите!»

Такие вопли издает командир отряда С. Н. Штаб бригады он осаждает потоком слезливых бумажек. Оргтройкам пишет грозные предупреждения с требованием немедленно полностью обеспечить его отряд лыжами и масхалатами.
Тов. С. Н. неужели у тебя не хватает умения своими силами организовать изготовление лыж (или лесу мало) и пошивку масхалатов, как это сделали другие отряды.

И. Д.

Отв. редактор В. Никандров .

20.01.194
Красный партизан

Уничтожено 50 гитлеровцев

Выполняя приказ центрального штаба партизанскою движения Л. О., бойцы отряда т. А. бесстрашно и мужественно выполняют любое задание. Ha днях группа партизан под командованием политрука Михаила Рзаева получила заданиe – сделать засаду на шоссе Н. – С .
Бойцы с нетерпением быстро собрали свой провиант на время засады, подготовили оружие, боеприпасы и отправились на задание. Ранним утром партизаны подошли к шоссе, подобрали подходящее место и засели в ожидании автомашин противника.
Сидят они час, другой, третий. Лица, у всех настороженные...
Как только послышался шум мотора, командир группы т. Рзаев приказал быть готовым к бою. Прошло мгновение и к месту засады подошли 2 автомашины. Навстречу им подошла еще одна машина.
Раздалась грозная команда: «По машинам противника, огонь!» Заработали автоматы и пулеметы. Из двух машин ни один фриц выпрыгнуть не успел, а из третьей удаюсь удрать всего лишь нескольким поганышам. На шоссе осталось 50 немецких трупов и 2 разбитых автомашины.
В этой операции отличились бойцы Роев, Стериик, Турчененко, Чистяков, Гордеев и др. Их оружие работало бесперебойно пока окончательно не разбила фашистские машины.

М. Цаплин.

Разбито 2 эшелона

Подрывники нашего отряда Елисеев, Баровнч, Хаустов и Шкода спустили под откос вражеский эшелон на ж. д. С. – В . в районе д. Т. Вторая группа: Рогов, Семенов, Николаев и Михайлов под руководством т. Федорова взорвала немецкий эшелон на ж. д. Г. – С . При взрыве сгорел паровоз и разбилось 6 платформ, груженые железом, 4 товарных вагона и 2 пассажирских вагона. Пассажирские вагоны подрывники обстреляли из автоматов.

А. Стрельников.

Отв. редактор В. Никандров .

28.01.144
Красный партизан

Две диверсии

22 января группа подрывников отряда С. А. взорвала мост на ж. д. Гдов – Сланцы.
24 января наш отряд снова выступил на эту же дорогу. Разведка обнаружила около ж. д. моста немецкую засаду. Место засады мы обошли. И вышли на ж. д. полотно в районе [д.] Гостицы. В 12 часов ночи обнаружили шум, двигавшегося эшелона из Сланцев на Гдов. Состав эшелона был 60 вагонов с двумя паровозами.
Подрывники Шурыгин, Антонов, Иванов, комсомолец Завгородниц быстро заложи ли тол и, пропустив несколько контрольных платформ, натянули шнур «удочки». Вмиг произошел взрыв. 6 вагонов взлетели в воздух и 9 свалились под откос. Остановившийся состав, бойцы: коммунист Завьялов, комсомолец Киверов, Мурко, Иващенко, Ульберг – обстреляли из пулеметов. Пулеметным и автоматным огнем все вагоны и оба паровоза были выведены из строя и уничтожено 35 немецких солдат и офицеров.
В этой операции отличились: коммунисты – Шкода, Малютин, Лукашев, и комсомольцы Буланов. Михельсон, Ан гонов, Баранов, Андреев, Иванов, Семенов, Федоров, Власов, Васильев и др.

В. Тимин.
С. Табунщик.

Дорога разрушена

Разбив немецкую экспедицию, отряд Я. получил задание – вывести из строя железную дорогу С. – В.
38 километровый маршрут был преодолен за одни сутки. Достигнув «железку» бойцы заняли места и по команде: «Начинай!» заложили тол. Через полминуты последовала команда:»3ажигай!» . IIpошло несколько секунд, и несколько рельс излетели в воздух.
После двух-часового хозяйничанья на «железке» партизаны вывели из строя 2 км. ж. д. полотна и свыше 2 км связи.
На диверсии отлично действовали командиры взводов Кузнецов; Рубиков, Рубинов, бойцы: Лощинский. Егоров и другие.

Е. Пузанов.

Большой «Концерт»

Вечером 18 января мы получили задание комбрига – Взорвать 360 рельс на ж д. Кингисепп – Нарва. Утром 19 [января] объединенная группа из отрядов А. Г. и эстонского отряда была готова к походу. Старшина отряда Г. – Гришка, как его там зовут, снабдил своих бойцов сухарями и вареным мясом. Примерно такой же провиант имели бойцы и других подразделений.
Перед отходом каждый боец получил по 2 400[х]-граммовых шашки толу и капсюля. Все боеприпасы и провиант партизаны тщательно упаковали, чтобы они не мешали в пути. Ровно в 3 часа дня группа под командованием ст. лейтенанта Федора Гавриленкова тронулась в путь.
Погода стояла теплая и сырая. Западный ветер дул в левый бок. Наш азимут был – север. Дороги встречались редко, идти приходилось по снегу, протаптывая дорогу. С каждым километром путь становился труднее. Многие бойцы устали, но останавливаться [было] нельзя. Впереди оставалась не форсирована железная дорога Сланцы – Веймарн. [Колонна] Сделала полутора-часовой привал в дер. С. колонна снова тронулась в путь. «Железку» перешли удачно – никто не заметил.
До рассвета оставалось 5 часов. Бойцы Березнев и Бегляков, хорошо знающие ту местность, повели нас на отдых в крестьянские лагеря д. С – с .
В лагерях нас никто не встретил. Крестьян угнали немцы к себе на каторгу. В деревне тоже виднелись только, трубы. Обогреться негде. Мокрые, усталые мы легли спать в холодные землянки. 5 часовой отдых был для всех достаточным, чтобы снова тронуться в путь.
Ровно в 3 часа дня бойцы были в строю. Командиры подразделений Абрамов и Буров объяснили технику взрывов. И мы покинули лагерь.
Путь оказался исключительно болотом. Цепляясь друг за дружку, прорываясь в плохо замерзших трясинах, мы шли медленно, но прилогая  усилия, чтобы задание выполнить в эту же ночь. Мысль о помощи Красной Армии – воодушевляла всех. Отдохнув пять десять минут, подымаемся н идем вперед...
Было уже 4 часа утра. Мы отдыхали. Вдруг впереди с востока на запад послышался грохот поезда. Мимо нас в 150 метрах прошел эшелон противника. И каждый из нас радостно вздохнул, промолвив – дорога сейчас начнем... Коман¬дир группы Гавриленков подал команду: «Приготовить взрывчатку, развернуться фронтом и быстро выступить на дорогу!»
В миг было занято свыше 2 км. ж. д. полотна. И сразу последовала команда: «Закладай!»
Стоявшая впереди меня Ира Игнатьева закричала: «От ст. Сала идет поезд!» Я посмотрел на запад и верно, увидел огонек паровозной фары.
Когда поезд подошел близко, послышалась команда: «Зажигай!!!» Нa полотне мелькнули огоньки... Поезд пошел по рельсам, под которыми догорали бикфордовы шнуры. Под эшелоном вспыхнули, огненные языки и раздался гром взорвавшегося тола. Паровоз запыхтел и остановился.
Наш командир командует: «По эшелону противника – Огонь!.. Огонь!.. Огонь!» Затрещали пулеметы и автоматы. Из вагонов потеклa кровь. Фашисты отстреливаются. Но наша команда: «Огонь!» – не умолкает. Не прерываются и залпы. Бойцы, подползая ближе – вагоны забрасывают гранатами и простреливаю г пулями. 30 минутный обстрел эшелона заставил умолкнуть противника.
Командир Абрамов командует: «Буров вперед!..» Буров отвечает: «Я в вагонах, осторожнее!» Оставшийся в живых оберлейтенант, машинист и несколько других немецких солдат были пристрелены партизанами, ворвавшимися в вагоны.
Прикончив свыше 50 немецких солдат и захватив документы от убитых офицеров, перестреляв около 50 коней, бойцы подорвали 4 танка, паровоз и 18 вагонов, остальных 20 вагонов зажгли.
Задание выполнено! Взорвано 300 рельс, разбит эшелон с живой силой и техникой. Пора отходить. По пути подбираем своиx раненых. Около них, как мать, увивается медсестра Зина Корчнна.
К вечеру 23 января группа разошлась по своим подразделениям на отдых. Раненых положили в госпиталь.
В бою .отличились: Дурынин, Дятиев, Виног радов, Сотников; Ханиров; Селаков. Новиков и др.

ВЯН.

Отв. редактор В. Никандров .

П.Н. Лукницкий
Драгоценный подарок
Строки из книги «Ленинград действует…»

26 февраля

Бывают подарки, которые нужно хранить как зеницу ока. И если суждено тебе дожить до победы (я все-таки, все-таки для себя в это верю!), то – хранить всю жизнь и завещать самому надежному военно-историческому музею.
Такой подарок я получил сегодня от В.Я. Никандрова, с которым вчера, как и с другими партизанами, познакомился, и об участии которого в смелых нападениях на вражеские эшелоны рассказывала мне Ира (а полностью – Ирина Куприяновна) Игнатьева. В.Я. Никандров – редактор «Красного партизана», крошечной газеты 9-й партизанской бригады. Эта газета размером в листок почтовой бумаги (сложить пополам – поместится в нагрудный карман или в обыкновенный конверт) печаталась в такой маленькой типографии, какую можно было носить за спиной в заплечном мешке, и выпущено было немногим больше десятка номеров. Но они заменяли партизанам и многим жителям оккупированных деревень всю советскую печать, потому что «большие» газеты самолеты сбрасывали в партизанский край редко. Редактор В.Я. Никандров иногда выпускал и листовки.
Так вот: как и в других захваченных немцами городах, в Кингисеппе есть немецкий генерал – комендант города и близлежащих сел и деревень района.
Впрочем, сегодня его там уже нет: он или бежал, или убит, или захвачен нами в плен, потому что Красная Армия уже освободила город.
Дом коменданта всегда неусыпно охраняли жандармы, эсэсовцы, предатели-власовцы. Он был окружен колючей проволокой, пулеметными дзотами, минным полем.
Чиня расправы, боясь партизан, угоняя жителей насильно в немецкое рабство, занимаясь расстрелами, повешениями и другими злодействами, комендант всегда все же чувствовал себя как на горячих угольях: партизанское движение вокруг, вопреки всякой немецкой логике и принятым «мерам», разрасталось… Убедившись, что карательными мерами ничего не поделаешь, он в ноябре 1943 года обратился к населению с печатным воззванием…
Что можно сказать о беззаветной храбрости молодой женщины-партизанки, которая сумела тайно проникнуть в самый служебный кабинет коменданта с должным, дерзким ответом партизан и ускользнуть от ярости гитлеровцев незамеченной?
Но вот он – ответ фашисту!
Такая же маленькая, как и газета «Красный партизан», отпечатанная микроскопической типографией, листовка:
«Смерть немецким оккупантам!
Коменданту Кингисеппского района.
До нас, партизан, дошло несколько экземпляров твоего ноябрьского воззвания, обращенного к населению волости Черно, Кингисеппского района. Мы привыкли к немецким приемам одурачивания народа, но твое воззвание, фашистский пес, по своей наглости занимает первое место среди подобных документов.
Ты пишешь: «Вас постигла суровая участь. Ваши деревни разорены, у вас нет ни пристанища, ни хлеба». А кто это сделал? Ведь это твоя работа, кровавый бандит!
Не по твоему ли приказу расстреляны десятки стариков и старух?
И теперь у тебя хватает наглости писать: «Я вижу ваше горе и хочу вам помочь… Доверьтесь мне, вашему коменданту».
Чем ты хочешь помочь, сукин сын?
Загнать русских людей на каторгу в Германию – мы знаем это!
Не заботься о русском населении, лучше поторопись спасти свою продырявленную шкуру. Знай, гитлеровский холоп, что ваши хваленые армии разбиты. Твои собратья по грабежу уже изгнаны из Киева, Гомеля и др. городов. Ты готовишься удирать из Кингисеппа. Поспеши – иначе будет поздно!
Ты грозишь населению посылкой в лес карательных отрядов. Попробуй сунься, мерзавец, – мы тебя там встретим! Мы, партизаны, сумеем защитить своих русских людей!
Все твои воззвания напрасны. Русский народ еще не освобожденных от фашистского ига районов знает о победоносном шествии могучей Красной Армии.
Жители Кингисеппского района не поверят твоим обещаниям и не побоятся твоих угроз. Вера в скорое освобождение дает им силы мужественно перенести все горе и страдания, на которые вы их обрекли.
Итак, не бреши, гитлеровская гадина, не трать бумагу. Не думай о посылке в лес против населения карательных отрядов, – скоро ты получишь партизанскую гранату у себя же на квартире.
Штаб красных партизан».
Эту листовку в ноябре 1943 года носила в Кингисепп партизанка Куприянова и положила ее немецкому генералу, коменданту, на стол, под стекло в его кабинете. Ушла благополучно, но, узнав, что ее партизанскому отряду грозит большая опасность от крупной карательной экспедиции, спеша бегом спасать его, Куприянова подорвалась на мине и погибла у станции Вервянка.
Муж Куприяновой во всех последующих боях нещадно мстил за нее вместе со всеми партизанами бригады…
Экземпляр этой листовки, как и несколько номеров газеты «Красный партизан», подарил мне сегодня В. Я. Никандров. Подарил он мне также другую листовку: «Наш ответ на немецкую листовку» (от крестьян Осьминского района), написанный в конце декабря 1943 года, в стихах, Марией Александровной Ивановой, партизанкой 9-й бригады, бывшей учительницей, кончившей в Ленинграде три курса Герценовского педагогического института.
Недавно районный центр Осьмино был освобожден от гитлеровцев 9-й бригадой и передан бойцам Красной Армии, наступавшим на Лугу.

Беседа с редактором
«Красного партизана»

После обеда я слушал рассказы В.Я. Никандрова о чехе Кура Ольдрихе и о группе голландцев, служивших в немецкой армии, перешедших в декабре прошлого года к партизанам.
Первыми добровольно перешли двое: голландец Генрих Коуненг и чех Кура Ольдрих. Сказали, что в гарнизоне районного центра Сланцы много голландцев, которые ненавидят немцев, но не знают, как перейти на сторону партизан.
При налете партизан на Сланцы немецкий гарнизон был разгромлен, двадцать два голландца – взяты в плен.
– Когда их пригнали в бригаду, мы спросили: чего хотят?
«По винтовке, и пойдем бить немцев!»
Одеты все были в лохмотья, кто в чем, без военной формы, обувь – на деревянных подошвах, один был в дамских полусапожках; голодные, исхудалые, больные, повторявшие о себе: «Кранк, кранк!» Мы дали им партизанское питание, они набросились на еду; опасаясь за свои желудки, просили только хоть раз в сутки давать им не жирное. За неделю отъелись, стали петь песни, а потом, получив винтовки, пошли бить немцев.
Голландцы Герть Лямардинк, Генрих Коуненг, Джон Ван де Пас под руководством чеха Кура Ольдрих спустили под откос немецкий эшелон на железной дороге Кингисепп – Нарва.
Все эти голландцы завербованы на работу «во Францию», но, угнанные насильно на Восточный фронт, попали сюда, были у немцев в рабочем батальоне.
Одни – оказались в Сланцах, на руднике (Slantsi Werk III, Feldpost 57620»), другие со своей воинской частью и поныне находятся в Эстонии.
Кура Ольдрих служил у немцев штабс-фельдфебелем в карательных отрядах, бывал в Луге, в Осьмине, в Сяберо, в Гдове. Из Гдова, переправившись через реку Плюссу, пробрался к партизанам.
«Чехам немцы на фронте не доверяют, – рассказывал он. – Я попал на фронт как «особо выдающийся» специалист».
Долго, хитро готовился к переходу, научился читать и писать по-русски.
Придя к партизанам, написал от имени всех перешедших призыв к оставшимся карателям последовать его примеру.
Сейчас, после освобождения Луги, и Ольдрих и все голландцы отправлены в советский тыл.
Я веду с Никандровым долгий разговор о карателях  – о власовцах, «добровольцах», «контрпартизанах» («департизанах»), «естаповцах»; о местных старостах-русских, эстонских, финнах. Старосты – очень разные, есть явные мерзавцы, предатели; есть и такие, за которых все население стоит горой – хвалит их: «Сберегали нас от немецких насилий, помогали партизанам».
В Луге среди молодых женщин есть немало таких, которые работали на немцев, очевидно жили с ними. Этих женщин легко узнать: одежда немецкая, обувь немецкая; есть беременные, есть родившие. Презрение к ним все выражают единодушно и резко. Общественное осуждение их аморальности и антипатриотизма – справедливо и необходимо. Но при разборе дел судить в согласии с уголовным кодексом следует только выявленных предательниц.
Население городов оказалось менее стойким, чем деревень, в деревне нравы строже, и с общественным суждением там каждый считается.
Деревни нетронутые, имеющие скот и овощи, варенье и мед, сохранились только в глубинах леса, куда немцы ходить боялись. Поставки возлагались главным образом на ближайшие к дорогам деревни. Множество из них – уничтожено, сожжено дотла, некоторые – вместе с населением. Уходя, немцы стали начисто грабить деревни, угонять или резать скот… Всякое выражение недовольства каралось массовыми расстрелами, пытками, сожжением людей – как мужчин, так и женщин и детей. Как исключение известны случаи, когда немецкие офицеры после униженных мольб оставляли скот и уходили из деревни, не грабя ее. Без офицеров бывало хуже – фашистская солдатня зверствовала, никем не сдерживаемая. Но в системе СА и СС (штурмовиков и охранников) все поголовно – солдаты и офицеры – были извергами, садистами, самыми отъявленными преступниками, несшими русскому населению только пытки и смерть.
В некоторых местах бывали восстания, иногда организованные партизанами.
Как общее правило, население деревень помогало партизанам, но известны случаи, когда крестьяне так боялись немцев, предупреждаемых шпионами и предателями, что просили партизан: «Рады вам от души, но уходите, уходите, нам плохо будет…» Однако, по мере усиления насилий и издевательств, население все чаще бросало свои деревни и уходило в лес, к партизанам…
Поэтому партизанское движение становилось все более массовым. Под влиянием наступления Красной Армии на юг, сознавая, что приближается крах оккупантов, к партизанам начали переходить и те, кто первое время сотрудничал с немцами, даже многие каратели, полицаи, «добровольцы»; в числе последних бывали люди, не выдержавшие пыток, варварского режима концлагерей для военнопленных, проявившие перед лицом смерти слабость духа, но в глубине души сохранившие чувство патриотизма.
Вот характерные цифры. В сентябре сорок третьего года 9-я партизанская бригада насчитывала в своем составе сорок человек. В октябре – шестьсот, в ноябре – полторы тысячи, в декабре – две тысячи, в январе сорок четвертого года – две тысячи шестьсот человек. На базе этой бригады создалась новая – 12-я приморская, куда было передано шестьсот человек (с задачей дислоцироваться в Кингисеппско-Волосовском районе).
Примерно так же разрастались все партизанские части…


  Непокоренная земля Псковская. Документы и материалы по истории партизанского движения и партийно-комсомольского подполья в годы Великой Отечественной войны 1941 – 1944. Авторский коллектив: Альмухамедов Я.Н., Арсеньева А.П., Рафельсон Г.Р., Фузинсан Е.К. Великие Луки. Л. 1969.
  Никандров В.Я. Особое оружие // Сайт «Молодая гвардия». https://www.molodguard.ru/heroes327.htm
  Никандров В.Я. Кологривское восстание. Документальная повесть // Лужская правда. №№ 3 – 13. 1972.

  По пути из Доложска (Заручья) на Губин Перевоз надо было проследовать еще Новоселье и Вейно. 
  Никандров В.Я. Кологривское восстание. Документальная повесть // Лужская правда. №№ 3 – 13. 1972.
  Никандров В.Я Дом с мезонином // Знамя труда.

  Никандров В.Я. В город приходят партизаны // Знамя труда. 08.05.1965.
 
  Красный партизан. № 1 (9). 05.01.1944.
  Так в оригинале.
  Так в оригинале.
  Так в оригинале.
  Красный партизан. № 2 (10). 15.01.1944.
  Очевидно, шоссе Новоселье – Сланцы.
  Очевидно, железная дорога Сланцы – Веймарн, в районе д. Тихвинка.
  Очевидно, железная дорога Гдов – Сланцы.
  Красный партизан. № 3 (11). 20.01.1944.
  С – с – очевидно, д. Сухонос, существовавшая до войны возле д. Монастырек.
  Так в оригинале.
  Красный партизан. № 4 (12). 28.01.1944.
  Лукницкий П.Н. Драгоценный подарок // Глава пятнадцатая. В девятой партизанской // Ленинград действует... Фронтовой дневник. Книга третья (февраль 1943 года – до конца войны). М. 1968.