Глава 113. Кнут и пряник

Мало у кого детство было тяжелее, чем у Альфреда Эженовича Пистяева. Его отец, Эжен Срулевич Пистяев, был сыном героя гражданской войны, белого офицера, Сруля Наумовича Пистяева, по кличке Данко. Именно его дед во время защиты Перекопа, видя, что солнце потухло и белые защитники не видят наступления красных войск, вырвал из груди свое бьющееся сердце и осветил всю диспозицию.


Мать Пистяева, Варвара Иудовна Пистяева, в девичестве Прибауткина, была дочерью красного командарма, Иуды Пересветовича Прибауткина. Именно командарм Иуда Прибауткин выпустил со своей руки сокола, который взлетел, увидел в руке Сруля дымящееся паром сердце и, сделав три круга над Перекопом, кулем упал вниз, выхватил бьющееся сердце и принес его Иуде. Иуда на вытянутых руках донес пламенное сердце до своих, но был убит в спину копьем коммуниста- бушмена, бросившим родную Африку и ушедшим бороться за идеалы белой гвардии.


Тогда красные войска увидели всю дислокацию белых и захватили Перекоп. Впоследствии советская пропаганда приписала подвиг Сруля Пистяева Иуде Пересветовичу, а его сердце навеки положили в деревне Горелое в мавзолей, где его впоследствии украли и съели собаки.


В семье знали правду, но когда их сын Альфред написал сочинение,в котором резюмировал, что сердце Данко объединяет белое движение с красным, родителей вызвали в школу.

Им сообщили, что такую ***ню они не потерпят и не позволят очернять советскую власть.

Потом написали в ЦК партии, где работал Эжен Срулевич Пистяев первым секретарем, и на работу Варваре Иудовне в метрополитен, где та работала уборщицей.


Начальник метрополитена, Хабиб Хансулович Кац, сообщил Варваре Иудовне что она уволена как раз в тот момент, когда приезжий из Прибалтики обильно обосрался на три кабины, попробовав пирожков в кафе на станции Арбатской. Варвара Иудовна разрыдалась и бросила на пол щетку и тряпку, потрясенная остановкой карьеры.


Эжену Срульевичу на работе ничего не сделали, так как его позиции в партии были сильны, но помочь восстановить жену на любимой работе отказались.

Вечером Эжен Срульевич вернулся домой с кнутом и стал избивать Адольфа за мерзкое сочинение и объяснять, за какие белые идеалы погиб его дед, Сруль «Данко» Пистяев. Но тут влетела с криками «Не трожь ребенка!» Варвара Иудовна, оттолкнула Эженак в сторону и стала бить маленького Адольфа по голове огромным и сухим тульским пряником, доказывая, что сердце свое пожертвовал для человечества именно Иуда Пересветович Прибауткин, его дед по матери.


Утром Эжена вызвали срочно в Москву. Он собрал чемодан, сел в черную волгу и понесся на вокзал. В купе он до самой Москвы пил коньяк, гадая, зачем его вызвали в столицу. Секретарь Курашёв быстро открыл перед ним дверь, подтянув чулки на мозолистых ногах, и не взял шоколадку, что испортило настроение Эжена.

Он быстро вошел в кабинет, сел в кресло и уставился стеклянными глазами на главу КГБ, Краснознаменышева Поликарпа Сауловича.

Тот долго ходил по кабинету, заложив руки за спину, потом подошел к бюсту Дзержинского и заложил паклей уши бюста, так как там находились подслушивающие микрофоны, и только после этого заорал:


Ты что, сука, творишь? Я тебе доверил, как товарищу, такой участок, а ты, мудлон, не следишь за сыном? Кого ты воспитал? Как он мог написать такое сочинение? Оно может похерить все наше дело! Да, я понимаю, что ты ради конспирации женился на этой красной твари, но ты мог бы объяснить своему придурку, что не обо всем можно писать такие мудацкие сочинения.

Краснознаменышев Поликарп Саулович на самом деле был Клодом Бейфилдом Стоксом, который и расстрелял 26 бакинских комиссаров.

Краснознаменышев Поликарп Саулович еще немного походил по кабинету, а потом содрал портки с Эжена Срулевича, нагнул его и упер головой в стену с вымпелами, а потом опять начал орать:

Ты думаешь, что я не знаю, что пепел Николая второго стучит в твое Сердце? Знаю! Подвиг твоего отца Сруля никто не отменял. Да, герой. Но официальная версия на сегодня другая, и будь любезен ей следовать. Ладно, не плачь. Я сам иногда плачу, когда «Манчестер Юнайтед» проигрывает. Традиции, ****ь, они. Никто их не отменял! Я расстрелял из револьвера 26 бакинских комиссаров и трясусь от страха все семьдесят лет- а вдруг эти суки наверху передумают, о чем с нами договаривались. Но пока все идет хорошо- они ненавидят советскую власть, так же как мы, но пока еще дохуя ветеранов. Так что ждем, пока не передохнут, ну хотя бы основная масса. ****у свою, Варвару Иудовну в дом престарелых немедленно - врачи дадут заключение о деменции, а сына — в интернат Мгимо. Там наши люди захватили все должности, поэтому выйдет поклонником жвачки, Beatles, Twiggy, свободной любви и Энди Уорхола. Ты понял?

Эжен Срулевич надел портки после выволочки англичанина, посмотрел преданно в глаза и ответил:

Teach me, master!

Краснознаменышев Поликарп Саулович, казалось, был удовлетворен. Он отпустил Эжена, открыл бар и налил себе в пол-литровую кружку Агдама. Любое виски, любой выдержки, сколько не кидай дохлых котов следуя традиции, не шло ни в какое сравнение с этой амброзией Богов.

Поликарп Сауловмч устал от межпартийных интриг и мечтал только об одном- возглавить мужскую группу чирлидинга, где бы он с мускулистыми мужчинами показал себя во всей красе.

Во-первых, он показал бы себя в Чир-дансе, где спортивные танцы с элементами гимнастики, с присутствием пластичности, хорошей хореографии и грации, потрясающей синхронности, усиливались бы точеными мужскими мускулами и твердыми, как камень, ягодицами.

Чир-микс он себе не представлял, где выступали смешанные мужские и женские команды, а ставку делал на партнерские станты, где была бы поддержка с подъёмом или выбросом одного участника другим. Но больше всего его привлекали групповые станты, где участвовали пять спортсменов с тугими ягодицами.

Но он не знал, что много лет назад советские разведчики поместили в него спящего агента Вячеслава Тряпкина, который должен был проснуться, если Краснознаменышев станет ведущим чирлидером, и прикончить его.

Для Советов можно было быть кем угодно-предателем, вором, троцкистом, но только не чирлидером.

В этот момент дверь его кабинета с грохотом распахнулась и в кабинет ввалились его секретарь Курашёв, растерянно подтягивающий чулки, Эжен Срулевич и его жена Варвара Иудовна.

Она вытащила из авоськи огромный кнут, что достался ей в наследство от отца Иуды Пересветовича Прибауткина, и стала бить со всей силы своего мужа, его начальника и его секретаря. Курашев побледнел, престал контролировать чулки, которые упали на черные ботинки 46 размера, затрясся и закричал:

Should I stay, оr should I go?

Варвара Иудовна, находившаяся под дверью и все слышащая, не переставая бить кнутом, заорала:

Пидорасы поганые, все третесь в тихих кабинетах, на народ *** положили с прибором, а как восстановить мать-героиню в правах в туалете метрополитена, так ***.

Матерью -героиней она никак не была, но это произвело впечатление.

Краснознаменышев вдруг понял, что без этой женщины он жить больше не может, тем более, что она вдруг бросила свой кнут, достала из авоськи чугунный пряник и начала ****ить их по головам.

Голова Курашёва развалилась сразу на две половины, а ее муж Эжен Срулевич, видимо привыкший к экзекуции, умело уворачивался.

Краснознаменышев, получивший несколько оргазмов сразу, прокричал:

Варя, будь моею! Я обещаю тебе полное восстановление на работе в туалете, но только после свадьбы.

За карьеру в туалете я на все согласна!- прокричала Варвара Иудовна и приняла из рук Краснознаменышева кольцо с Лунным камнем.

Эжена Срульевича немедленно арестовали и больше его никто не видел.

Умелая Варвара Иудовна немедленно засунула Курашева целиком в ведро, замыла кровь от его мозгов и вынесла на соседскую стройку. Там положила останки в корыто, поссала в него и завалила карбидом.

Вернувшись в кабинет, она овладела лордом Краснознаменышевым так, как никто доселе.

Ее немедленно восстановили в туалете метрополитена. Варвара Иудовна триумфально вернулась на работу с презрением глядя на начальника Хабиба Хансуловича Каца и мгновенно убрала три обосранных кабинки туалета, что оставил после себя приезжий из Прибалтики.

Хабиб Хансулович Кац за время отсутствия Варвары Иудовны так и не смог уговорить уборщицу Расплескаеву убрать этот ад. С тех пор Варвара Иудовна стала негласной королевой этого туалета.

Проблемы начались, когда в туалет заявились четыре индуса в чалмах и, положив ее руку на унитаз, отрубили Варваре Иудовне палец с Лунным камнем , и унесли кольцо в неизвестном направлении.

Трое были совсем обычными браминами, а вот четвертый сразу обращал на себя внимание. Он, неся наперевес раму, время от времени становясь пылающим солнцем, бушующим ветром и проливным дождём , то пугал ожидающих очереди посрать огромной лилой, что не умещалась в штанах, то огромным лотосом, что торчал из пупа. Он орал на несчастных посетителей туалета, что является автором десяти основных аватар , девять из которых ранее уже явились на Земле и выполнили свою миссию, а последняя, десятая аватара Калки, должна низойти в самом конце Кали-юги. А сама Кали -Юга будет в Москве и *** кто этому помешает.

У него было четыре руки- в двух он держал вареные яйца, купленные в кафе на станции Арбатской, в третьей зеленый горошек, который падал из его руки и рассыпался по перрону символом жизни, а четвертой он страстно чесал свою чакру.

Тут из подъехавшего вагона выпрыгнул человек в форме генерала еще того, старого, НКВД, в галифе, с маузером на портупее, в золотых круглых очках и, раскрыв объятья, воскликнул:

-Черешну, ****ь, как же я долго тебя ждал!

Черешну, побросав яйца и горошек, широко распахнул свои четырехрукие объятья и обхватил генерала.

****ь, а уж как я рад-то, милый мой Буханкин!

Генерал вытер слезы, залившие его щеки и строго сказал:

Лунный камень верни прямо сейчас. Когда вступишь в партию и получишь партбилет- сразу отдам.

Черешну сделал незаметный знак разгоряченным и ничего не понимающим браминам, чтобы не вмешивались, а потом покорно протянул генералу Буханкину Лунный камень.

Я весь твой, мой генерал!- страстно заявил Черешну.

А теперь в мой кабинет на Петровку, изучать «Ветви персика»!

А хули не изучить-то?

Но только чтобы Кали-Юги в Москве не было!

Заметано, хозяин!

Так начался фестиваль молодежи и студентов в Москве.

Истекающая кровью Варвара доползла до своей квартиры на Кутузовском проспекте и упала без сознания у ног лорда Краснознаменышева, выставив отрубленный палец вверх, как боярыня Морозова.

Понимая, что дело выходит из-под контроля, лорд Краснознаменышев, рыдая, утопил любимую в широком правительственном унитазе, а ночью вывез труп с помощью своего адъютанта Ковнюка в Усово и воткнул на кукурузном поле на штырь в заброшенной карусели, в качестве пугала.

Чтобы как-то уменьшить свой грех, он расстрелял из пистолета Стечкина своего адъютанта Ковнюка и воткнул его на ту же карусель на штырь напротив любимой, чтобы ей не было скучно.

Проклятый Лунный камень продолжил свою смертельную жатву теперь в СССР.

Через пару часов Варвара открыла газа и выдала фонтан воды вместе с рулоном туалетной бумаги и ершиком, а адъютант Ковнюк вытащил из бронежилета, что был под костюмом, сплющенные пули.

Они впервые посмотрели друг на друга. Подул ветер и карусель закрутилась. Варвара протянула к Ковнюку свои нежные руки без мизинца, тот протянул свои и начался удивительный танец, как будто две марионетки в шкатулке, ограниченные движением, показывали миру, что есть любовь. Все пространство озарялось светом милых светлячков.

Когда ветер прекратился и карусель остановилась, Варвара обратилась к Ковнюку, которого на самом деле звали Вильгельмом Шайсе, которого забросили в СССР еще в 1935 из немецкого зоопарка, где он сидел в клетке орла, о чем он сообщил ей во время сказочного

танца:

Виля, а как мы слезем с этих штырей?

Вильгельм, понимая что посажен на штырь жопой, и ужасаясь на что нанизана Варвара, сказал:

Я сейчас сделаю всё, чтобы ты была свободна. Но после того, что ты услышишь и увидишь, дай мне слово, что будешь моею.

Я твоя навсегда! - Как всегда, уверенно прошептала Варвара.

Вильгельм поднял лицо навстречу облакам и закричал птичьем криком. Тут же с неба спустилась стая орлов , хотя в обычной жизни они никогда не летают стаей, схватили своими когтями Варвару и Вильгельма, сняли их со штырей и, гневно клокоча, исчезли за облаками.

Понимая, что Варваре нужно хоть какое-то объяснение, Вильгельм сел около карусели и начал свой рассказ:

Иуда Прибауткин выпустил со своей руки не сокола, как говорит легенда, а меня, молодого орла. Я вырвал горящее сердце и принес его в его руку. Меня звали в отряде Орленком. После окончания боев меня передали Макаренко. У меня вырвали все перья, побрили и хотели научить воровать, но я улетел от них и приземлился на почтовый ящик воинской части.

Туда и стали вдруг приходить письма от Катюши, которая узнала о моем подвиге из газет и умудрилась полюбить меня, сизого орла. Я и правда был сизым от страха и холода. Её я так и не встретил, но культовая песня о нашей несостоявшейся любви осталась. Если тебе нужен орел, который сделает тебя счастливой- я готов.

Тут он расставил бритые крылья, затряс лысыми яйцами и запел:

Выходила на берег Катюша,

Выходила, песню заводила, про седого сизого орла...

Варвара, охуевшая от насадки на штырь карусели и от таких дурацких песен, что не давались никакому осмыслению, стиснув старые коронки, процедила:

Ты сможешь отомстить за мою поруганную молодость?

Хотя поруганная молодость Варвары приходилась как минимум на время ебли поэтов Серебряного века между собой, Вильгельм Шайсе ответил:

Если мы соорудим подставу и твой лорд Краснознаменышев выйдет главным чирлидером мужской команды, то в нем проснется спящий агент Вячеслав Тряпкин и положит этому конец. Хотя мне сейчас сделать это трудно-ведь мы с тобой, Варварушка, мертвые для всего мира, кто нам поможет?

В этот момент из кукурузы вышли оборванные старики в шортах, с рваными пионерскими галстуками на груди и кусками гнилых пилоток на голове. Во главе отряда шел старик с барабаном, бил в него и держал таким образом ритм песни, которую пели остальные пенсионеры-пионеры. На его груди висел медный корабельный компас:

Должен каждый член звена
Исполнять обычаи:
Не курить, не пить вина,
Соблюдать приличие.

Не ****ь поганых баб,

даже если хочется,

Своих желаний ты не раб,

Позже перехочется.

Кто вы?- удивленно спросил пионеров сизый орел Вильгельм Щайсе.

Старый вожатый остановился, дал знак не петь и ответил:

Да пионеры мы. В 1928 году ушли в поход с компасом, что нам дал Ленин и вот уже почти сто лет как заблудились. Как теперь в стране Советов, добрый человек?

Да нет больше Советов, пока вы бродили, победил Капитализм.

А доказать можешь?

Конечно могу!- ответил Вильгельм, вытащил маузер и застрелил крайнего старика с трубой.

- Ну слава Богу, наконец-то! - умиротворенно сказал вожатый и неожиданно запел:

Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt,
wenn es stets zu Schutz und Trutze
br;derlich zusammenh;lt.
Von der Maas bis an die Memel,
von der Etsch bis an den Belt,
Deutschland, Deutschland ;ber alles,
;ber alles in der Welt!

Той Германии больше нет, сейчас Америка в масти.

Старый вожатый с треском изогнулся, положил руку на грудь и заголосил:

O say, can you see, by the dawn’s early light,
What so proudly we hailed at the twilight’s last gleaming?
Whose broad stripes and bright stars, through the perilous fight,
O’er the ramparts we watched, were so gallantly streaming?

Все понял, заткнулись!-заорал Вильгельм и выступил с предложением:

Для вас есть работа. Заплачу хорошо. Скоро вам привезу костюмы черлидеров и сообщу позже, где выступать будете.

Любо, любо!-заорали старые пионеры.- мы выступали, помнится в английским клубом, кажется в 1911 году, так у нас главным чирлидером был Хрущев.

Вильгельм с Варварой отдали последние деньги пионерам, оставив себе только на билеты на поезд, и уехали доставать костюмы черлидеров.

В купе к ним подсел старик с ружьем, достал кастрюлю с кашей и начал жадно есть ее деревянной ложкой. Доев кашу, старик долго облизывал ложку, спрятал ее в голенище сапога, потом обратился к ним, демонстрируя плохие зубы:

Чтобы завалить лорда Краснознаменышева, вам надо очень хорошо постараться, уж поверьте мне. В мое время, когда я правил Рассеей, даже Зубатов не смог его раскрыть, а уж он то был хорош в своих комбинациях.

Да кто вы?- спросил Вильгельм.

Как кто ? Николай Романов, собственной персоной!

Да разве вас не расстреляли большевики?

Расстрелять брата английского короля в его же криптоколонии? Да вы, сударь, с ума сошли! Детей отправили в Англию, а я остался, ибо нет мне жизни вне дорогой Рассеи. Я и отречение, собственно, написал, думая, что не послужу больше любимой Родине- генералитет обманул меня, сообщив в ставке, что все вороны и кошки в стране кончились. Но когда я узнал, это подлая ложь и их еще дохуя, я попросил у большевиков разрешения остаться, ибо понял, что еще послужу матушке-Рассеи!

Вдруг император напрягся, долго прислушивался, а потом, распахнув окно купе, начал беспорядочную стрельбу по воронам, что сидели на проводах. Затем сорвался с места, дернул стоп-кран, а когда поезд остановился, вылетел из двери и продолжил стрельбу по кошкам, что сидели у домика стрелочника.

Поезд вновь тронулся и вскоре Варвара задремала на плече Вильгельма.

В понедельник Краснознаменышеву пришло письмо с гербовыми печатями, где сообщалось, что он приглашается в клуб «Ромашка», где он должен выступить по просьбе партии главным в отряде чирлидеров перед встречей футбольного клуба «Динамо» с ненавистным «Торпедо», поскольку матч перенесен в деревню Проепалово из-за погодных условий.

Костюмы, как сообщалось, будут ждать героев в клубе.

Краснозаменышев, будучи подозрительным с тех пор, как его позвали в Англии в конюшню, чтобы выбрать лучшую лошадь для крикета на чемпионате Кембриджа, а потом просто дешево выебали, одев сбрую, чтобы не сопротивлялся, не поверил сразу и позвонил в приемную ЦК.

Там трубку снял Вильгельм, подаривший секретарше шоколадку с ядом кураре, и ответил жестким голосом, что партия ждет от него лучшего чирлидерства.

Краснознаменышев понял, что его мечта скоро сбудется, собрал все свои вещи, отменил все встречи и с чемоданом отбыл в деревню Проепалово.

Там его встретили старые пионеры, долго играли ему на ложках, плясали вписядку и заставили сожрать невъебеный каравай с пудом соли. Ему стало плохо от съеденного, но когда он увидел расписные трусы с лифчиками, то воспрял и побежал их мерить.

Большинство команд теперь носили более спортивную или теннисную обувь.

Чирлидеры носили кроссовки, а не кеды, и форма была сделана менее громоздкой, чтобы облегчить передвижение. Также было больше разнообразия свитеров, жилетов или панцирей и юбок. На свитере теперь спереди был узор в полоску, чередующийся со школьными цветами.

Нашивка с буквами также стала более сложной, часто более красочной и уникальной. Там было написано СССР разными цветами, где преобладал красный. Свитера также были менее громоздкими и имели более удобную посадку.

Этот новый зауженный фасон позволил лучше двигаться и более функционально облегать фигуру, не жертвуя скромностью или традициями.

Свитера были сшиты так, чтобы плотно прилегать к телу для более плотной посадки, а длина была очень короткой, чтобы исключить избыток ткани, перекрывающей юбку и ягодицы старых пионеров. Ягодицы были особенно не видны, но обозначались.

Часто это приводило к тому, что во время движения обнажались животы и дряблые ягодицы стариков.

Были включены различные стили, чтобы дать командам больше выбора.

Свитера с круглым и V-образным вырезом были популярны среди команд, стремящихся к большей функциональности, поскольку черлидинг становился более спортивным вместо стандартного вокального пения. В то время как эта форма обеспечивала функциональный стиль, некоторые скромные мужики в обществе рассматривали эти наряды как скандальные и пикантные, а на трибунах порой орали «пидорасы», но более короткие юбки, из под которых вылезали седые мудя, в сочетании с более короткими и плотными свитерами рассматривались некоторыми как довольно стильные.

На сцену вышла знаменитая певица, и открыв рот, как у пеликана, затянула любимую песню спортсменов СССР про никогда не кончающуюся реку Волгу, без конца и края.

Потом вышли два умирающих от старости куплетиста, отбили чечетку, похожую на поступь родственников в морге при прощании с любимым покойником, и спели про некоторые огрехи Советской власти, не имеющие особого значения для населения.

Следом вышел любимый народом певец Валерий Брошин и задушевным голосом спел про комсомол.

Оглядев свою команду, английский лорд Краснознаменышев остался доволен. Его несколько смущали ягодицы пионера Гриндберга, вываливающиеся из трусов в виде квасного сусла, но престарелый вожатый успокоил лорда, сказав, что в советском черлидинге это особый цимус.

Заиграла музыка и переодетый комитетчик дал отмашку Лорду Краснознаменышеву, намекая о начале представления.

Лорд вышел на сцену, принял позу голубя мира и вдруг засеменил по сцене, как это делали актеры театра кабуки, когда он в молодости точил саблю для покушения на императора России в Японии, за то, что тот нассал на стену японского храма, работая там в должности атташе.

Охуевшие старики-пионеры, не ожидавшие от лидера такой прыти, сорвались с места и, размахивая руками и стуча в барабан, заголосили со страху гимн императора Японии на японском языке, который немедленно перевел на русский сын разведчика


Да продлится царство твое
тысячу,

восемь ли тысяч Колен,

доколе
Мох не украсит скалы,
Выросшие из щебня.


Лорд Краснознаменышев попытался взлететь, но его жопа лопнула и из нее вылез спящий агент Вячеслав Тряпкин весь в крови. Оглядев труп Краснознаменышева, он уставился в зал и, увидев Варвару Иудовну, сначала горько заплакал, вытирая слезы трусами лорда Краснознаменышева, а потом заорал в зал:


-Мама! Мамуля! Как я ждал этой встречи!


Варвара Иудовна обняла сына, Славку Тряпкина, и заголосила:


Где же ты был все это время, мой витязь?

Славка Тряпкин разрыдался и рассказал свою историю.

Когда его мать, Варвара Иудовна, смотрела из блиндажа за полетом сизого орла, ей незаметно присунул есаул Пистец -как- Дурново, а сам после этого застрелился, потому что из Варвары Иудовны полезли, как черви, чухонцы, которые, не зная положение в стране, сняли у нее манду на пол-года. Потом оттуда полетели сковородки, тарелки, лежанки, картинки Чурлиониса, пустые бутылки и банки со шпротами, а сразу за ними вылетел, как пробка из бутылки, новорожденный Славка Тряпкин.

Младенца перепеленал прятавшийся за окопом Хлудов и унес дитя в неизвестном направлении.

В Париже он поменял мальца на четырех тараканов у писателя Бунина, поскольку тот гарантировал ему выигрыш в восьми заездах. Кроха, насмотревшись, какое ****ство процветает в доме Нобелевского лауреата с тремя женами, сразу сообразил, что с ним будет, если его отдадут поэту Кузьмину, который часто гостил в их доме и настойчиво предлагал облизать леденец, поигрывая ****ски бровями, поэтому, сорвав с себя пеленки, бросился в море и через пару часов вышел на пляже в Гаграх загорелым, мускулистым волосатым мужчиной и с огромной елдой, где был сразу завербован НКВД и научился технике спящего агента.

Трудность заключалось в том, что позже, в жопу самого лорда Краснознаменышева в год всемирного фестиваля молодежи и студентов, генерал Буханкин подселил браминов и их главаря Черешну.

От этого жопа лорда Краснознаменышева распухла, но сотрудники парт аппарата списывали это на его обжорство.

Слава Тряпкин сразу все понял тогда и, притворившись половой тряпкой, тонко прилег сбоку.

Следом за Славой из жопы Краснознаменышева посыпались брамины с их руководителем и застыли с ужасными улыбками на устах. Слава, подняв руки с браунингами, открыл беспорядочную стрельбу по браминам. Те упали в страшных корчах и, прося похоронить их дырявые останки в Ганге, вскоре затихли.


Когда Славка перевел свой браунинг на многорукого Черешну, в клуб ворвался генерал Буханкин, замахал руками с криком, что Черешну представляет для Советов невероятную ценность, Славик опустил браунинг.


Генерал обвел всех своим тяжелым взглядов оловянных глаз и сказал:


Знаю, ****ь, намучались! Но в этом и есть служение Родине.

В этот момент Варвара Иудовна подскочила к генералу Буханкину и несколько раз ебнула его по голове огромным тульским пряником. Генерал пошатнулся, его оловянные глаза щелкнули, налились светом, он увидел Варвару Иудовну воотчую, и понял, что наконец влюбился по настоящему.

После этого подошел к Варваре Иудовне и протянул ей кольцо с Лунным каменем, а проснувшемуся агенту Вячеславу Тряпкину вымпел победителя черлидинга.


Варвара, будь моею! Теперь ты сможешь мыть сортиры не в каком-то метрополитене, а в в ЦК партии.

Варвара Иудовна, покраснев от счастья, быстро ответила, роняя на пол жемчужные слезы:

Да ради Родины и такой карьеры, грех было бы не согласиться!

Затем резко обернулась и крикнула свою последнюю волю Вильгельму Шайсе, что стоял на этом празднике жизни как последний лузер.

Вилюшка, прости, так уж жизнь решила. Не мешай моему счастью, а то и своего лишишься.

Вильгельм молча одел каску с металлической шишкой и, поднимая носки ног так, что разбил плафоны люстры, весь в слезах вышел из клуба. Потом взмахнул лысыми крыльями и исчез в облаках.

Но тут заорал Черешну, размахивая многочисленными руками:

А мне что с того будет?

Буханкин улыбнулся и спросил:

А чего бы тебе хотелось?

Вижу, что миром правит только любовь- отдайте мне эти чугунные пряники.

Варвара Иудовна подошла к Черешну и надела на него четыре огромных тульских пряника.

Разорванный на части лорд Краснознаменышев, лежа на боку, холодеющими губами шептал:

I have a rendezvous with Death
At some disputed barricade.
It may be he shall take my hand
And lead me into his dark land
And close my eyes and quench my breath—
I have a rendezvous with Death.
And I to my pledged word am true,
I shall not fail that rendezvous.