Путешествие шестое

Они зарегистрировали брак в сельском Совете в начале августа и начали строить новую семью, а очень скоро и новый дом. Для Сергея было тем более важно развеять какие-то сомнения со стороны жены, уже многие годы практически самостоятельно успешно ведшей большое домашнее хозяйство, по поводу своей инвалидности. Конечно, понятие приданого обычно связывалось с невестой, но в его случае фраза «всё моё ношу с собой» была не фигурой речи, а отражением реальности. Первое время лагерные кальсоны и рубаха оставались у него единственным нижним бельём, и, когда Люба стирала и сушила их в солнечный день, он просто забирался туда, где заросли вишен были погуще, и отсиживался там.
У них не было, как и у очень многих тогда, обручальных колец, эта красивая и символическая традиция требовала денег, а их не хватало на самое насущное. Уже много позже, когда Алёша учился в восьмилетней школе в соседнем местечке, он случайно увидел в промтоварном магазине в отделе, где продавалась всякая всячина, кольцо, по форме напоминавшее обручальное.  Его покупка являлась чистой воды бижутерией, причём, из категории тех, что называют в народе «цыганским золотом» или «латунью 96-й пробы». Но надо было видеть лицо Любы, когда сын привёз ей эту обновку, и она, как надела её на безымянный палец, так и не снимала кольцо больше ни на минуту, и в мир иной ушла вместе с ним. Кольцо потом от работы стёрлось до белого металла, но это для неё не имело никакого значения.
Чуть забегая вперёд можно сказать, что нет ни необходимости, ни оснований идеализировать их брак, но, что не подлежит сомнению, так это то, что в доме появился настоящий хозяин. Многие вещи удивляли не только жену, но и уж тем более соседей. Очень скоро выяснилось, что у Сергея толковые руки, растущие откуда надо, которые нашли применение всему инструменту, оставшемуся от первого хозяина дома и давно пылившемуся в сарае без всякой надобности. Оказалось, что эти руки могут не только сделать удобный черенок для вил, не только скамейку, не только отремонтировать тележное колесо, но и даже связать оконную раму, а это уже задание для хорошего столяра. Очень быстро разошлась молва, что коса,  отбитая им, мало того, что не имеет лоптух, но и косит лучше, чем у других мужиков в деревне, а умение правильно зубрить серпы оказалось тем более редким. Он приспособился с костылём косить, складывать сено в копны, подавать сено на стог и даже ходить за плугом.
 А тут, по счастью, и постоянная работа в колхозе подвернулась, как нельзя кстати: возить на лошади бидоны с молоком с фермы на ближайший молокосборный пункт, причем, он сразу отказался от помощи доярок и сорокалитровые бидоны ставил на телегу и снимал сам, так прилаживая костыль, что он служил надёжной опорой. Счастье было ещё и в том, что, не злоупотребляя, конечно, но на лошадке можно было что-то и для себя привезти. Правда, только Люба знала, что от тяжёлой работы, особенно на пашне, на сенокосе, на жаре культя отрезанной ноги, порою, сбивалась до крови.
На почве крепкой хозяйской жилки к нему сформировалось и со временем только укреплялось доверие со стороны Любиной свекрови, которая сначала просто молча согласилась на этот брак, понимая всю необходимость реальной возможности хоть что-то снять с бабьих плеч. Сергей, в свою очередь, относился к ней с тем почтением, которое судьба не дала ему возможность оказать покойной матери, и три года до смерти Надежды Васильевны они прожили в ладу.
И тут как раз приспело время, когда молодым семьям район стал выделять делянки для самостоятельной заготовки древесины под строительство новых домов. Их подобралось в Загривье трое будущих соседей, при этом, если Люба с Сергеем решили строиться на своём участке, то двое других решили взять соседние. Выпиливать лес, как и принято в таких случаях, стали зимой: полевых работ никаких, а для древесины это даже полезнее. Правда, делянка оказалась далековато, километров за пятнадцать от дома, но несколько дней лесного житья после лагерей были всего лишь мелким неудобством. Беда настоящая была в другом: снега, в лесах особенно, в тот год навалило столько, что и здоровому молодому мужику приходилось ходить с трудом. Сергей не стушевался, не превратил это в повод для жалости к себе,  и, пораскинув мозгами уже на месте,  тут нашёл выход из положения. Он добирался, пробив дорогу в сугробе, до крайнего в то утро дерева, а потом, спилив его, бросал пилу, топор и, на всякий случай, костыль, к следующему, а сам перекатывался к нему по снегу, как куль. Как бы там ни было, три делянки свалили и скряжевали довольно быстро, подготовив к отправке на лесопилку ту часть, которая предназначалась на доски. По уговору он остался охранять штабеля, а двое поехали сдать брёвна на доски. Уже потом, весною, после того, как всё свезли домой в готовом виде каждый к себе, путём простого сравнения штабелей, без всякого обмера выяснилось, что его будущие соседи оказались не промах, времени даром не теряли и пропили  прямо на лесопилке часть досок из его доли. Реальное подтверждение этому  проявилось уже потом, в ходе строительства, и так и осталось на многие годы немым укором, когда только у Любы с Сергеем, в отличие от двух других домов, не хватило досок на обшивку стен и устройство холодных сеней. Но и в этой истории проявился тот характер, или дух, который будет всё время отличать эту семью в деревне: они не стали скандалить, не стали никуда жаловаться, а сени Сергей собрал уже чуть позже, после переезда, из старого материала, взятого из разобранного бетонного дома. Благо его хватило и на то, чтобы поставить деревянный хлев и вывести животину в нормальное, тёплое жильё. Сергей, окончательно убедившись, как по доброте душевной нагрели его соседи, только всего и мог, что сказать, скорее даже сам про себя: «Ну что ж – на базаре два дурака: один продаёт, а другой покупает».
Да и сам процесс стройки шёл в трёх новоделах как-то чуть по-разному: Сергей быстро освоился с топором и долотом и сам «в лапу» поставил сруб за одно лето, когда стены стали подрастать, он наловчился, поднявшись по лестнице не срубленный венец, держаться на нём, упираясь единственной ногой и обрубком культи; соседи же нанимали плотников. С помощью Любы выкопал подвал, использовав естественный склон участка, настелил полы, набрал потолок и покрыл осиновой щепой крышу. Помогать, по мере сил, пусть и приходилось уже опираться на палочку, сама по своей воле и охоте приходила и Любина свекровь, очень мечтавшая погреть старые кости в новом, привычном русскому человеку деревянном доме, но Бог судил иначе. И уж совсем, как говорят в таких случаях на деревенских завалинках, многим «стало завидно», когда выяснилось, что приглашенный в таких случаях печник, оказался не таким уж хваленым мастером, как утверждали: печи в новых домах, увы, дымили. Или, точнее и честнее, по присловью, дым можно было выносить мешком. И вот тут-то Сергей, договорившись с печником, что они расходятся миром, сам разобрал печь, посидел, покумекал над тем устройством, что видел при разборке печи, сообразил, что нужно изменить. Хотя печная наука вещь непростая,  он с помощью жены сложил новую печь, которая не дымила, хорошо разгоралась, а щит грел так мощно, что пришлось перегородку между комнатами даже чуть отодвинуть от него. Если кто с непривычки решал погреться у щита, мог запросто подпалить одёжку.
Надо сказать, Сергея здорово выручало то, что при  своём среднем росте он обладал недюжинной силой в руках. Это стало ясно ещё в лагере, где сидельцы иногда устраивали вполне безобидные соревнования между собою, где ставкой были пайка хлеба или табака, а то и просто папироса, и единственным случайно пострадавшим мог быть разве что новичок, решивший показать себя. Смысл же состоял в том, чтобы, лежа на полу на спине, а для верности кто-то ещё придавливал лопатки к полу, поднимать одной рукой табурет, держа за ножку, на спор кто больше: в их бараке редко кто и редко когда мог тягаться с Сергеем.
Алёша, родившийся ещё в старом доме, на втором году, когда строительные работы уже перешли внутрь, сначала под присмотром бабушки Нади, а потом и сам проторил себе дорожку в новый дом. С одной стороны, было интересно наблюдать за тем, как всё меняется в этом, наполненным неповторимым запахом ошкуренной и обтёсанной сосны, помещении, примерять его под себя, а с другой (это, наверное, было и важнее и главнее в двухлетнем возрасте) там была масса деревянных обрезков, ставших его первыми игрушками. Его любимым занятием стало рассматривание сучков на струганном потолке, которые, если пофантазировать, а с этим проблем у мальчика никогда не возникало, представляли собою такой простор, что даже дух захватывало. Это были и цветы, и птицы, и целые пейзажи. Они увлекали до того, что однажды, заигравшись, замечтавшись и засмотревшись, он упал с устроенного для него у подоконника помоста, и дом оставил на его лбу отметину на всю жизнь. И при этом никто из них, ни Алеша, ни дом, не был на другого в обиде. Скорее, наоборот…