Моя точка переворота судьбы...

   Я сидела на разноцветной весёленькой скамейке в автовокзале Феодосии и с тоской смотрела на легендарные вокзальные часы с огромным циферблатом, ажурными стрелками и затейливой вязью цифирек... Не иначе, как начало прошлого века... Потому на них время так медленно течёт. А в жизни оно просто несётся, года мелькают, как пейзажи за окном скоростного поезда…
Что-то устала я сегодня,конкретно устала... за полдня проделать путь из небольшого подмосковного городка до Крыма на общественном транспорте - это вам не фунт изюма... Автобус, электричка, метро, автобус, самолет, опять автобус... И вот последний этап - дождаться  автобуса до Коктебеля, курортного городка, в санатории которого мои ноги, по обещанию врачей и красочного рекламного проспекта, наконец-то начнут приходить в норму и носить меня если не с лёгкостью, то хотя бы без боли и судорог... Но до этого, последнего на сегодня, автобуса еще целых три часа. По курсу раритетных прошловековых феодосийских часов...

Через площадь сияли в лучах  вечернего солнца золотые кресты Храма, можно было бы зайти туда, постоять в торжественной тишине, но ноги гудели, спину ломило и сделать хотя бы несколько шагов куда-то от спасительной скамейки было неимоверно трудно. Не только физически, нет. Просто мне было уютно в моём почти уже привычном одиночестве, я жалела себя и сладко расковыривала подживающие болячки былых жизненных ссадин и  обид. И если мир меня не щадил, то что мешает мне отвернуться от него, уйти в свою личную капсулу, отгородиться, прекратить с ним всяческие связи? Ооо, он, этот жестокий мир, ещё сто раз пожалеет, что потерял в моём лице творческую единицу, готовую горы свернуть…
Но миру не нужны были свёрнутые горы. И мои обиды тоже. И даже моё выстраданное одиночество… Мир выполнял свою программу, а я свою. И, кажется, мы уже с ним жили в параллельных вселенных... Хотелось только забиться в отдельную комнату и наплакаться вволю вдали от всяческих глаз этого, равнодушного ко мне, мира...
А мимо возвращались с моря загорелые отдыхающие, с городского рынка, что за поворотом, парами а то и целыми семьями, брели нагруженные пакетами и сумками с вкусно пахнущим летним разносольным содержимым, люди, которые были вместе. С кем-то.
И их ждал тот самый домашний очаг… Ха, очаг… Борщ, телевизор и койка с редким тупым сексом…

Я расковыривала себя, чтобы одиночество увиделось единственной панацеей от пошлости бытия.
А мимо моих горестей безучастно тянулась к кафешкам слегка уже поредевшая вереница голодных едоков, так же, как и я, мечтающих о тарелке ледяной окрошки с кусочком свежего хлеба с хрустящей корочкой  и стаканом ягодного компота с плавающими в нём чуть позвякивающими  льдинками...

Мои слёзные и слюнные железы сработали синхронно и выдали приличную порцию необходимой жидкости...
Я судорожно сглотнула и, торопливо вытерев слёзы со щёк, встряхнула головой, напрочь опять забыв, что вместо гривы тонких спутанных кудрей теперь на моей голове красуется коротенькое  одуванчиковое пушистое поле.
Да уж… Кудри - это ещё не самая большая плата за излечение от гнусного диагноза...
   
Бархатный сезон, сентябрь, семь вечера, а на улице +29°,  и, похоже, ночь предстоит такая, что без кондиционера не пережить...
Дааа, ехать одной после пары операций в мои-то шестьдесят, и в такую даль - было, пожалуй, верхом неосмотрительности. Но дело сделано, я жива и относительно здорова. И даже выиграла спор с друзьями, что одна справлюсь , даже и без всяких такси и трансферов, прекрасно доберусь до санатория у моря и гор... И наконец, обрету здесь то самое сладкое одиночество, которое и станет оправданием моей пустой и не очень радостной жизни. Такое вот одиночество - которое назло всем...
Санаторий - самое лучшее место для подведения личных итогов, там никто тебя не знает, это как в поезде со случайными попутчиками. Как там в песне?
"Навру с три короба,
пусть удивляются,
с кем распрощалась я,
их не касается…"

А ехала я практически почти что в никуда.
  К сожалению, я поздно спохватилась звонить администрации этого рекомендованного мне врачами заведения; там относительно дешёвых номеров класса "стандарт" уже не было, а люксовые мой бюджет явно не потянет. Поэтому договорились о курсовом лечении по профилю, а жильё в сентябре в частном секторе поблизости найти не так уж трудно.

И вот теперь  никто меня не встречал и не ждал. И тарелка окрошки существовала только в моём воспаленном от жары воображении…
Всё правильно, мир ко мне обратной стороной фасада, так и я к нему тоже. И все-таки было немного жаль замуровывать себя в капсулу, ведь, если честно, всё ещё хочется быть кому-то полезной, нужной, да просто хоть чуточку счастливой. Я ж-таки вроде ещё живая?


Знакомство с солнечным человеком…

   Кто-то мне заслонил солнце, я подняла голову, опущенную на руки, скрещённые на набалдашнике трости. Передо мной в сияющем от солнца ореоле растрепанных ветром волос стояла худощавая, чуть сутулая  фигура женщины и терпеливо меня спрашивала:
  - Вам в Коктебель, в санаторий?
  - А как вы догадались?
Я почему-то обрадовалась, что не надо додумывать до  логического конца  горькие свои думы, а можно просто так, без надрыва, поболтать о погоде, природе и жизни вообще…
Она присела рядом. На меня смотрели внимательные огромные глаза на загорелом худом лице с характерным музейным профилем. Гречанка, догадалась я, тут, в Крыму их много, ещё со времён Пелопонеса...
Она открыто улыбнулась, сняла платок с головы и вытерла капельки пота на лбу.
Странно, подумала я, она явно местная, а они, продубленные солнцем и морем, уже почти  не потеют. Похоже, какая-то хворь её тоже гложет...
Её улыбка стала мягче и проницательней.
  - Вижу догадались? Параллель провели?  Я так и подумала, что вы именно тот человек, который мне нужен. Я вас чувствую…
Меня слегка покоробила её ненужная догадливость, и я довольно холодно бросила:
  - Простите, а чуточку понятнее можно?
  - Можно. Но сначала представлюсь. Я - Александра. А вы?
  - Татьяна.
  - Вы ведь на лечение сюда? И вам жильё нужно? Поедемте ко мне, мой дом в трёх минутах от санатория и моря. Да не беспокойтесь об оплате, просто будете моей гостьей...
   Ну уж нет, подумала я, бесплатный сыр бывает только в мышеловке. На фиг, на фиг…
 А вообще - что ей от меня нужно?
А впрочем, что я теряю? Всё равно жильё искать придётся, так почему бы не воспользоваться так удачно выпавшим вариантом?
Но подумала как-то лениво, на автомате, очень уж мне, помимо воли, понравилась эта женщина, от которой веяло покоем и теплом, какой-то домашней уверенностью, как прохладная ладошка на лбу, когда уже почти засыпаешь, а родной голос шепчет, не дрейфь, всё-всё теперь будет хорошо, спи, маленькая...
И так захотелось продлить эти минуты и вправду заснуть, и снова оказаться на том берегу, где ещё живы мама с папой,  они молоды и веселы, и многочисленная родня дружна и заботлива, после войны в том далёком 1947 году  все родственные связи обострились и их берегли и лелеяли, они как будто защищали близкий круг от внешних бурь и потерь…
И совсем не нужно было тогда прятаться в одиночество и травить себя порой придуманными обидами и непонятостью.
Мир тогда был понятен и прост: мы победили, выжили, запас горя и бед исчерпан, и теперь всё будет только хорошо и правильно…

  - Это у вас пока всё от болезни, подлечим вас и оно пройдёт, вот увидите. Всё наладится. Ну же, соглашайтесь?
   Женщина улыбнулась, встала и подала мне руку. И я почему-то тоже встала и пошла за ней вслед, волоча по старому асфальту свой старенький, тарахтящий колёсиками на каждом ухабе чемодан...

   Дом, в который мы приехали, находился метрах в ста пятидесяти выше санатория и моря. Он был каменным, в два этажа с просторной террасой и маленьким двориком,  в котором каким-то чудом умещались кроме виноградных шпалер, розария и клумб - целый хвойный дендрарий с огромной сосной, карликовыми елочками, стройными кипарисами по углам двора и стелющимся можжевельником с сизыми ягодами. А ещё огромный орех накрывал дом своей тенью узорчатых листьев…
И всё это великолепие источало необычайный, прогретой солнцем хвои и напоёный морем чисто крымский аромат...

Ох ты, так ведь это ж и есть дом и дворик той самой мечты, таинственный, спрятанный за высоким каменным забором со всех четырех сторон…
Вот такая она оказалась, моя капсула безвременья. Уютная. Чистая и белоснежная...
Да уж, этот дом строился для жизни СВОИХ обитателей, не для сдачи внаём праздным случайным отдыхающим.


Нежданная роскошь соприкосновения душ.

   Через три дня я почему-то легко и свободно чувствовала себя в этом доме, с простыми и радушными его обитателями. Хотя это некоторое преувеличение, обитателей было всего двое. Александра и ее восьмилетний внук Артём, мальчишка книжный, ласковый и неизбалованный, совсем самостоятельный, он с обожанием смотрел не только на любимую бабушку, но и на весь мир вокруг. И безнадёжно доверял всем его обитателям, не допуская даже мысли, что в мире существует зло и подлость. Он транслировал в мир свою детскую доверчивость, и пока мир отвечал ему тем же… Пока...
   Ещё в доме жили две собаки и три кошки, которым было позволено носиться везде, где приглянется, кроме клумб, разумеется... И это окончательно примирило меня с некоторой необычностью моего водворения сюда, потому что в моем собственном доме, в моей квартире в Подмосковье тоже вольно носились семь котофеев и одна собака...
Каким чудом уловила Сашенька родство наших душ и моё отчаянное критическое состояние, мне непонятно и до сего времени.
Но каким-то  чутьём почувствовала. Чем буквально спасла меня. От того непоправимого вывода, после которого жизнь перестаёт тебя числить в списках живущих. Хотя физически ты ещё можешь продолжать существовать, но приговор там, наверху, уже, возможно, подписали. Если за столько лет ты так и не додумался, что баланс радостей и печалей ты создаёшь сам из тех ситуаций, что посылает Господь, то о чём ему ещё с тобою, зацикленном на себе, говорить?
И моя болезнь, и Сашенька были последним спасательным кругом, что судьба, как  последний шанс, давала мне, чтобы всмотреться в себя и найти то самое звено, которое я по слепоте своей душевной в упор не видела, но за которое можно вытащить и всю цепь. И не для того, чтобы она веригами повисла на мне, а для переплавки  её в открытую, звенящую радость разделённого НЕодиночества и счастья жить для КОГО-ТО...

   Долгими  вечерами мы очень много говорили, сидя на террасе на тёплых каменных скамейках. Если, конечно, не ходили на Волошинские чтения или джазовые концерты в крохотном дворике музея Волошина.
Чёс столичной попсы мы не признавали обе, и тратить время на разухабистые шлягеры совсем не хотелось, хотя просторная санаторная эстрадная площадка под соснами почти каждый вечер собирала отдыхающих чуть ли не со всего побережья, когда там пела усталая Примадонна. Или кто-то ещё из той же плеяды...
Но у нас каждое свободное от моего лечения и Сашиной работы  мгновение были посвящены чему-то по-настоящему интересному. То мы ездили в пещеры, куда я и не мечтала попасть, поскольку добираться к ним нужно по горной тропе, а куда мне после операций да с больными ногами, да по горным уступам... Но оказалось, есть куда - в чудо. И даже без  особых подвигов
 Саша возила меня в Саки к какому-то особому целителю, лечившему ножные напасти какими-то сложными рецептами из трав, красного виноградного вина и донной лечебной  грязи, и ваннами из рапы прямо на самом озере, источнике целительной силы...

Ноги мои оживали прямо на глазах...

Потом мы несколько раз уезжали на пустынные пляжи порыбачить. И это новое для меня увлечение буквально очаровало меня не столько уловом, сколько возможностью побыть в каком-то глобальном, но продуктивном и без всякого надрыва одиночестве, во время которого ты сливаешься с вечными небом и морем и они открывают только тебе свои такие же вечные простые истины о жизни, смерти, мироздании...
Единственное, чем не смогла заразить меня Сашенька, это своей страстью к акварельным наброскам моря, неба и тишины. После горького развода с мужем-художником всякие занятия живописью вызывали во мне стойкую идиосинкразию...
Но Артему передался талант бабушки и его акварели выставляли даже на Феодосийском ежегодном вернисаже, где пара из них были куплены за солидные деньги. Вот на них, да на небольшую пенсию Сашеньки они и жили.
Денег за постой они с меня брать категорически отказались, и тогда я сделала то, что было мне по силам и средствам: нашла мастеров-строителей и они отремонтировали слегка прохудившуюся крышу, уложили и закрепили черепицу, сдвинутую ветками ореха во время весеннего шторма…


Лечение души и тела…

Но тем временем жизненный промежуток моего лечения летел так быстро, что хотелось просто заорать: Остановись мгновение! Я ещё не успела насладиться подарками судьбы в виде роскошной дружбы с таким очаровательным семейством...

   Лечила меня и сама Сашенька, то травяными ванночками, то особыми медовыми обёртываниями, то настоями и чаями из крымских горных трав... Но так или иначе, а проблемы с болячками  уходили так быстро, что я даже не успевала фиксировать перемены к лучшему.
Я похудела, от долгих плаваний и процедур подтянулись мышцы, и, самое невероятное, я помолодела лет на 15. Отросли и потемнели волосы.  На щеках заиграл почти девичий румянец. Даже осанка бывшей гимнастки стала возвращаться, распрямились поникшие ссутуленные плечи, гордо приподнялся подбородок....И зеркало из врага снова стало другом... И о капсуле думалось уже с лёгкой улыбкой...
И Саша тоже приободрилась, часто смеялась и говорила о будущем. Мечтала, что Артемка поступит в Архитектурный институт, которым тот бредил уже целый год, рисуя причудливые замки каких-то неземных конструкций.
Говорили обо всём. Кроме Сашиной болезни. И смерти её дочери в автокатастрофе, потому что дочь была пьяна и погубила себя и своего бой-френда, а Артём выжил чудом, потому что его выбросило на обочину за мгновение до столкновения и падения машины в пропасть...

Гордая красивая гречанка категорически не позволяла себя жалеть. И молча, горько и достойно несла в себе свою беду и вину. Как наказание за все грехи. И это был такой пример стойкости и доброты, что не заразиться им я просто не могла.

Но при этом каким-то чудом Саша вливала в меня жизнь. И несколько раз она приговаривала, делая мне массаж, что моя миссия ещё не выполнена, и рано я собралась прощаться с миром, ещё впереди очень серьёзные испытания. Что пора уже перестать жалеть себя...
И хватит жить так, будто мир вертится исключительно только вокруг тебя, только для ради твоего удовольствия...
Пора начинать отдавать людям накопленное. И не прятаться за болячки... Бог точно знает, сколько кому отмерено, а вот чем мы это отмеренное наполним, зависит уже только от нас... И вообще, ТУДА  мы можем взять с собой только истинные бескорыстные добрые дела.
И любовь …
И все попытки оправдать собственное равнодушное бездушие, там не прокатят. Только любовь, - она разменная монета ТОГО мира, но приобретается она увы, только ЗДЕСЬ, в мире бренном...

    ...К концу декабря мне удалось договориться о консультации Саши в одной из самых серьёзных клиник столицы. Они приехали в канун самого Нового года, и мы изумительно провели новогодние каникулы, знакомя Артёма с московскими достопримечательностями,  катаясь на лыжах по опушкам леса, а заодно и посетив Архитектурный институт...
Месячное обследование Саши ничего утешительного не принесло, но тем не менее операцию назначили на февраль. И мы усиленно готовились к ней, выполняя все предписанные процедуры. Артём временно учился в соседней школе, я работала, а Саша оставалась на хозяйстве.
Никогда я не видели, чтобы мои животинки так ластились к другому, кроме меня, человеку. Они облепляли Сашу,  стоило только ей приземлиться в кресло или на кровать, и урчали, как тракторы... Они, наверное, тоже ей сочувствовали и лечили по-своему...
   Операция прошла успешно, опухоль удалили, но проблемы это не решило. Слишком далеко и глубоко проникли метастазы.
Поздно... поздно...
Господи, ну зачем, за что ты так с нами?...
Но нет ответа. Сама должна его найти. И молиться.
С благодарностью. За саму возможность жить.
Думать.
Чувствовать...
   И я повезла Сашу назад в Коктебель, так она решила сама. И осталась там с ней, ежечасно глотая горькие слёзы и так же ежечасно умоляя кого-то там, наверху, уменьшить её боли, хотя она стойко и терпеливо их переносила, ещё и меня успокаивала, и добавить ей хоть немного ещё дней жизни рядом с единственной её отрадой, внуком Тёмкой…
Но она с каждым днём становилась всё беспомощней и беспомощней...
   А в конце мая я её похоронила.
На скалистом кладбище, с которого было видно море. Там ей будет хорошо. Спокойно. Вечные её любимые море и небо вокруг…
И это горе потери было таким больным и горьким, так оно отчаянно накрыло меня, что только слёзы приносили облегчение.
Но как-то сразу и резко повзрослевший Артём не плакал, он только сказал, успокаивая меня, что бабушка обо всём его предупредила и они договорились, что теперь ОН должен заботиться обо мне. Потому что он - МУЖЧИНА! И нас всего двое родных осталось на этой земле и мы теперь должны всё переживать вместе.
В ящике Сашиного секретера я нашла письмо, адресованное мне. Саша ВСЁ знала заранее, она подготовила все бумаги и просила не оставлять Артёма.
И что она решила это всё ещё на Феодосийском автовокзале.
Почти год назад.
   - Я сразу поняла, что это судьба. Не только твоя, но и наша. Так надо, Таня, - писала она. - сценарии наших жизней пишем не мы, и у каждого свой отрезок судьбы. А ты выдержишь, я знаю, и вырастишь Тёмку, и всё у вас будет хорошо, а любви тебе хватит ещё на десяток детишек. Жаль, что поздно и что не ты согреешь их души... Я очень-очень люблю тебя, наши судьбы уже которую жизнь пересекаются, и это зачем-то нужно там, наверху... А пока вам с Тёмой надо жить, и жить счастливо. Это мой вам даже не наказ, -  приказ...
   И мы действительно жили с Артёмом очень дружно и хорошо, и никогда в своей жизни я не была так счастлива, как в эти последние пятнадцать лет. Артём был самым лучшим сыном, которого могла бы мне дать судьба... Он экстерном закончил школу с медалью, самостоятельно поступил, но не в Архитектурный, как когда-то мечтал, а в Медицинскую Академию на бюджетное отделение и вот сейчас уже заканчивал её и готовился в ординатуру. А через месяц должна состояться его свадьба с Алёной Прекрасной, очаровательной девочкой из Физкультурного института.
   А я последний год почти всё время жила в Коктебеле, куда переехала со всеми своими многочисленными животинками, оставив Тёму на попечение домашней и заботливой Алёнушки. Они очень славно жили. И я подавляла в себе ростки ревности, радуясь их счастью.
Но для подготовки достойной свадьбы всё же приехала домой. Приятные предсвадебные хлопоты немного сглаживали мою печаль от неизбежного расставания с Артёмом... Что ж, это жизнь. Им жить, строить свою судьбу, а мне пожалуй пора подумать и о покое, всё-таки 75 скоро... Хорошо, что теперь есть интернет и в нём Ватсап, значит всегда буду рядом с дорогими мне людьми. А пока посажу там, возле коктебельского каменного дома небольшой огородик, выращу необыкновенные помидоры и буду купаться в море до поздней, поздней осени...


Будущее продолжает сбываться...

   ...И как по какому-то волшебству запиликал Ватсап. На экран просочилась озабоченная рожица  Тёмы.
   - Мам Таня, нужна твоя помощь. И совет. Ты вечером никуда не планируешь? Тогда заявимся все вместе.
  - Вместе - это с кем?
Но телефон уже отключился. И только загадочно помигивал зеленым глазком...
К вечеру напекла совсем неполезных, но ужасно вкусных и любимых Тёмкиных пирожков с вишней, а Алёнкиных с капустой, натушила овощей с мясом, настрогала салатов, на всякий случай побольше, а вдруг заявятся со всей своей студенческой компанией, как всегда голодной и охочей до домашних щей, борщей и овощей. Ничего не меняется, и век уже 21, а студенты всё равно всегда голодные, весёлые и с головами, в которых планов громадьё...
Но вечером, когда я открыла дверь, передо мной стояли только Артём с Алёной, а с ними мальчишка лет пяти, худой, темноглазый, с серьёзным печальным лицом. Огромные его глаза были копией глаз незабытой мной Сашеньки, и такой же была печать болезни и беды на всём его облике…
Я отчего-то задохнулась и, побелев, чуть не сползла на пол от невероятной, невозможной похожести незнакомого ребёнка на мою любимую подругу. Наверное, реинкарнация всё же существует, и это Сашино воплощение пришло нам на помощь, а значит впереди нас всех ждут  очень непростые времена… 
Тёмка засуетился, подхватил меня...
  - Мама Таня, ну ты даёшь, да не пугайся ты так, и нас не пугай, ведь всё хорошо. Это Костя. Он почти месяц лечился у нас в больнице. Он из Мариуполя. Была серьёзная пневмония. После месяца скитания по подвалам. Его вместе с мамой привезли наши ребята в Кубанский госпиталь, а уж оттуда к нам.  С его мамой беда, от ран и простуды не смогли спасти, увы, её не стало, Он совсем, совсем один остался. Родственников нет. Документы есть, они с мамой из Ростова, а в Мариуполе были в гостях. Но там все погибли. Месяц они не могли выехать, бомбёжки, смерти... Мааама,  человечку нужна наша помощь, ему нужно на юг, к морю, к солнцу. К нашим целителям…
Здешний детский дом ему вряд ли пойдет на пользу с такими диагнозами и психотравмами… Но не страшно, мам, в его, возрасте эти психотравмы, они не стойкие, и любовь их как ластиком сотрёт. Ты ведь сможешь его вЫходить, да, мамочка? А мы пока здесь оформим документы на усыновление. Или опеку. Как разрешат...
Он с надеждой смотрел на меня.
  - Тёма, а как же свадьба? - растерянно пробормотала я
  - Ма, так мы ж её прекрасно и в Коктебеле сыграем, вместе с Костяном, ещё лучше, дом ведь у нас большой, всех разместим. И фруктов там навалом, и овощей, и солнца, и моря...
А Алёна тем временем сняла с ребёнка несвежую рубашонку и потянула его в ванную. Он не сопротивлялся, но как-то смешно, совсем по-детски шмыгал носом и принюхивался к ароматам кухни. Я метнулась туда и быстро принесла пару пирожков с вишней и капустой, на выбор.
  - Гигиена гигиеной, но мужчину надо сначала накормить...
И мы  все  трое всё про наше будущее поняли и облегченно расхохотались...
И я уже знала, что покой откладывается на неопределённое время.
Пока я ещё нужна кому-то в этом мире.
В моей любви нуждалось ещё одно человеческое дитя, а сердце, ноги и другие части моего тела, захотевшие, наконец, спокойненько  поболеть, пока не могут себе этого позволить.
А мои добрые и умные взрослые дети, увы, ещё не понимают, как непросто растить такого совсем маленького человечка, прошедшего через такие большие беды... а значит, моя задача  им во всём помочь.
   ...Дааа, уход на покой, действительно, откладывается. По-видимому, надолго… Надо жить...
Цепочка любви не должна прерываться...