Сэмюэл Л. Клеменс Мои часы Поучительная сказочка

      
          Мои чудесные новенькие  часы прослужили безостановочно восемнадцать месяцев, не медля и не торопясь, ухитрившись  сберечь все свои крохотные детальки. Я возомнил, что они весьма здраво судят о суточном ритме, а их внутренности неизносимы. Но, в конце концов,однажды ночью я позволил часам остановиться. Я погоревал, видя в этом сигнал грядущей беды. Но понемногу  воспрянул духом, установил время интуитивно и отбросил все свои предчувствия и пустые страхи прочь.

            На следующий день я зашел в ювелирную мастерскую, откорректировать время, и главный взял их у меня и начал крутить заводной ключ.Затем он сказал: «Отстают на четыре минуты — я должен отрегулировать». Мои попытки тормознуть его — заставить уразуметь, что часы в полном порядке, провалились. Нет - в этот капустный кочан втемяшилось только, что часы отстают ровно на четыре минуты, и регулятор ДОЛЖЕН быть немного вывернут вверх; в итоге, пока я в отчаянии  отплясывал  подле него и уговаривал  оставить часы в покое, он, не дрогнув, варварски завершил своё мерзкое  дело.

            Мои часы начали разгоняться. День ото дня все больше и больше. За неделю они были  в дикой лихорадке, а пульс у них подскочил до ста пятидесяти в тени. Не прошло и  двух месяцев, как часы намного обогнали все городские, а в их календарь было добавлено целых тринадцать дней. Для меня мел ноябрьский снег, для прочих был октябрьский  листопад. Моя арендная плата за дом участилась, как и погашение счетов  и тому подобное.  Наконец, у меня лопнуло терпение выносить это.
   
           Я отправился с ними к часовщику для переналадки. Тот первым
делом  спросил, не бывали ли они в ремонте в прошлом. Я ответил, что нужды в ремонте никогда не было. Кинув на мня  кровожадный и в то же время ликующий взгляд,  он хищно вскрыл  часы, а затем ввинтил в свой глаз некую  жестянку  для игры в кости и вперился в содержимое часов. Сказал, что их необходимо прочистить  и смазать помимо регулировки.  - Через неделю все будет готово.

           Пройдя чистку, умащение   и настройку, мои часы затормозились на столько, что стали тикать как колокольчик. Без меня стали уходить мои поезда, я опаздывал на важные деловые  встречи, стал забывать про обед;  мои часы продлили трехдневную отсрочку на лишний день и отправили мня к судье. Я постепенно стал перемещаться во вчерашний день, затем в позапрошлый, затем в предыдущую  неделю, и мало-помалу я осознал, что, один-одинёшенек я болтаюсь в позапрошлой неделе, не видя мир. Я уже как будто уловил в себе какую-то тайную общность взглядов с музейной мумией и потребность обсудить с ней новости.

            Я снова пошел к часовщику. Пока я поджидал, он развинтил часы на фрагменты, а потом заявил, что барабан «вспучило», и пообещал  мне стянуть его за три дня. После этого часы СРЕДНЯЧИЛИ  неплохо - и только. До полудня они явно озорничали, издавая такой неистовый лай с хрипами, и визгами, и чихом, и фырканьем, что заглушали совсем мои собственные беспокойные мысли. Во всей стране не нашлось бы на них управы. Однако с полудня они сбавляли постепенно темп, валяя при этом дурака и позволяя всем прочим часам догонять себя. И так весь остаток дня. При этом контрольное пересечение линии финиша происходило ровно в двадцать четыре ноль ноль. Это могло бы показаться честным среднеквадратичным значением и никто бы  не посмел сказать, что долг их недовыполнен или перевыполнен.

            Но корректное среднее значение в часах — достоинство весьма сомнительное, и я всучил этот инструмент другому умельцу. Он сказал, что шкворень сломан. Я выразил ему радость, что всего лишь это. Честно признаться, я и не представлял, что такое шкворень, но не хотел же я показаться безграмотным незнакомцу. Он заменил шкворень, но то, что часы выиграли в одном, они потеряли в другом. Они то работали какое-то время, затем некоторое время стояли, затем снова шли какое-то время и так далее, выбирая по собственному усмотрению интервалы. И, главное, всякий  раз отдача была сильнее, чем у старинного мушкета.

            Когда моя грудь уже была достаточно отбита, часы перешли к другому часовщику. Он расчленил все, снова, и снова ворошил ошмётки под  стеклом; а потом заявил, что, похоже, что-то не так с курком. Он исправил  и запустил по-новой. Теперь все  обстояло благополучно, исключая момент  без десяти десять, когда  стрелки смыкались в ножницы, и начинали крутиться вместе. Самый умудренный старец на свете не смог бы определить время дня по таким часам, и поэтому я снова понёс эту вещицу в починку.
       
             Новый человек сказал, что часовой  камень  согнулся, а главная пружина не ровная. Он также отметил, что часть деталей нуждается в подметках. Он привел все это в порядок, и тогда мои часы работали безукоризненно, за исключением того, что время от времени, после тихой работы в течение почти восьми часов, все внутри внезапно бесилось  и начинало жужжать пчелой, а стрелки остановившись, внезапно  кружились так быстро, что их образ  совершенно терялся, и они просто выглядели мутной паутиной на циферблате часов. Следующие двадцать четыре часа она прокручивала за шесть-семь минут, а затем резко останавливалась.

             С тяжелым сердцем я пошел к еще одному  и смотрел, как он  разбирает часы. Затем я приготовился допросить его с пристрастием, потому что дело  зашло слишком далеко. Ведь часы  я купил  всего за двести долларов, и уже успел выложить две или три тысячи на ремонт. Я ждал и смотрел. И вдруг узнал в этом часовщике знакомого мне бывшего пароходного механика, да еще и не из самых  лучших. Он внимательно осмотрел все детали, как и другие часовщики, а затем как и его предшественники  уверенно вынес свой вердикт. Он изрёк безапелляционно: «В этой машине избыток пара — не хотите ли Вы подвесить  разводной ключ на защитный  клапан?» Я тут же врубил ему по мозгам, и похороны были  за мой счет.

              Мой дядя Вильям (увы, ныне покойный!) говаривал, что добрая лошадь остается доброй до тех пор, пока однажды не понесёт, и что хорошие часы остаются хорошими  до тех пор, пока до них не дотронулся специалист по ревонту  часов всех видов.  И ещё он удивлялся, куда  пристраиваются все неумелые медники,и оружейники, и сапожники, и механики, и кузнецы: но ответа ни от кого так и не смог получить…
Марк Твен, ок. 1870 г