Таманское богатство. продолжение части 3

        III.

Здравствуй, Валя!
Хочу спросить, готова ли ты …

к 1 сентября? к перезвону, грохоту, гвалту, с каким войдёт, заполнит
класс учащийся народец и, переводя дыхание от запаха трав, брызг
воды, дыма чужих очагов и поездной гонки, скажет:
       «Здравствуй!»

Доброй осени! – я тебе желаю в этом чуть поспешном письме.
Ехать мне в деревню, в совхоз подшефный и быти там неделю,
до самой, значит, осени. Потому будет мой рассказ недлинным. 
Вернусь – добавлю.


        ПОЕЗДКА  В  ЮБИЛЕЙНЫЙ

Инструкция Иры и Вали (каких по счёту?), заскочивших на неделю
в Тамань с оказией, была проста: любым транспортом до Сенной,
оттуда на большое шоссе, и по нему на чём хочешь до совхоза
«Юбилейный».
На моё счастье повстречался Кот Матроскин. Перед тем, как отбыть
на свой бронепоезд (к Сенной подходит железно-дорожная ветка),
Женя присоветовал насчёт автобуса. Уточнил и про красный
транспарант совхоза, и про отвал, видимый в поле издалека.
Сам же Матроскин оставил по себе в Юбилейном хозяйстве крепкую память,
о чём позже.

Лагерь я действительно опознал по отвалу. А путь по шоссе был не
близок, хорошо, подвёз один механизатор: сам остановил мотороллер
и принял меня с рюкзаком и сеткой. В сетке был гостинец для
красноярцев – сливы первой величины!
Хозяева приняли и признались, что на сливы уже смотреть не могут.
Лиха беда начало. К лагерю, что разбит, вернее, укрыт в лесозащитной
полосе, я подошёл слева, а Володя Кульба – справа, тоже с авоськами.
Посередине в этот момент отъехала машина с директором совхоза.

Директор, оказалось, проводил очередную душеспасительную беседу
с Леной Савостиной после того, как бывший здесь в гостях Кот
Матроскин слопал краденый арбуз, оставив на поле арбузные косточки
и другие следы преступления. Лена, конечно, ответствовала, что это
не повторится. Представляешь, как мы с Кульбой выглядели там
«убедительно»…

Сказать по чести, с продуктами туго. Рынка нет, магазин пуст, житель
пока чужой. А.К.? – о ней ходят легенды, но легендами сыт не будешь – 
но! Это маленькое н о заключено в красноярцах. Продукты растут
прямо в поле, для тех, кто не пожалеет рук и ног. Эта часть жизни
экспедиции пока скрыта от посторонних глаз. Как и те усилия,
которыми за 10 дней здесь пройдено и сделано под метёлку четыре
штыка. Тамань – Юбилейный: дистанция изрядного размера.

(*) Зачистка уровней и их зарисовка – действительно редкое явление
для Тамани-Гермонассы. И от нужды, и от характера.

Лена, победно сидя за столом, артистически передаёт состоявшийся
разговор с директором совхоза.
- У вас в лагере пьют?
- Н-нет.
- Плохо. Вот в Тамани не пьют только фонарные столбы.
А местные жители к вам заходят на огонёк?
- А у нас света нет.
- Совсем плохо. А сколько накопали? А! Вот это!
- Вы не волнуйтесь, мы Ваше поле не зарежем, мы аккуратно.

*
Выходной день, в лагере кипит работа. На площадке перед кухней
врыт столб, к которому готовятся таблички – указатели:

до Красноярска – 247 11 372 шага
до Тамани – 57 641 шаг
до военного объекта (бахча, томаты) – расстояние не указывается
до «телефона-автомата» - 253 шага (скорость не ограничивается)

Ведут подсчёт числа шагов до центра Земли.
Обнаружили очень выразительную красную трубу. Это будет
смотровая труба.

Вот каким стал лагерь на следующий день.
Две ямы с идеально ровными краями, при них таблички:
«Образцово- показательный раскоп», «Экспериментальный раскоп»
На кухне – «Харчевня 9 корочек». Оттуда указатель: «На работу».
В центре, на смотровой площадке сидел Вовка и смотрел в трубу.

Как меня и предупреждали, света в лагере не было. После захода
солнца всё свершалось с тем же чувством, с каким лагерь преображался
днём – видимо, с шестым. Так, над столом в харчевне висел металли-
ческий отражатель, из него торчали проводки, замыкавшиеся на
воображаемой лампе. На мой вопрос о количестве свечей (т.е. ваттов):
- А сколько пожелаешь!

Вечером для нас пел и играл еще один Юра. Репертуар у него был
сплошь из «Машины». И удивительно, как естественно песни этой
цивильной столичной рок- группы вошли в полу-дачный,
полу-шутовской и всё же рабочий уголок. И мы понимали друг друга.

На другой день мы с Володей обменивались стихами и
воспоминаниями. У Володи под боком Чивилихин, «Память». Я еще
не читал. В «Москве», № 2 и 3 за 1982 год прочёл другую повесть:
Ю.Фёдоров, «Да не прощён будет». О Петре и царевиче Алексее.
Знаешь, кто за Россию не радеет, тот Петру и мёртвому враг.
А в том же журнале, в статье о реставрации памятников мысль была
дельная: нужен в России журнал «Юный историк». И приметы есть
к тому, что будет.

Закругляюсь. А продолжение следует.
Едут домой Волоха, Света, Иры. А рассказ о них – впереди.


*  *  *
 
             IV.

Снова здравствуй! У нас тёплая осень.
Иные неопытные деревца поспешили зажелтеть
в набежавших, было, холодах. Но листва еще не опадает.
Конверты падают в ящики. Я занимаюсь привычным делом:
перетряхиванием свежих газет. Мой друг запустил два письма
по адресу, где мы знаем, читать пока некому. «Ничего, – говорит,
пусть лучше дожидаются. Приедет – прочтёт». Слышал бы тот,
кто прочтёт. Но всего нам знать нельзя, а учиться надобно.

С чего начался ваш учебный год? – С главного предмета?
С какой-нибудь истории … Или весь деканат встретил у входа
и сказал, что пора наконец …

У меня за совхозом командировка, в Воронеж – впервые.
А сегодня позвали в гости сразу в два адреса. Первый – на годовщину
свадьбы, а второй – на … как считаешь, бывает годовщина дружбы?
Вот пусть будет. Выбрал на рынке самый-самый букет и с тихой
радостью торговался. Просто праздник! – Это сейчас в институте словечко
такое: по любому поводу – просто праздник!

В честь праздника 1 сентября приглашаю тебя на урок истории.

Таманская церковь совсем теряется в зелени. Ни с какого угла её
не видно. Но мы разведали, идём без ошибки, прямо к калитке,
которая пропускает навстречу толпу туристов – автобусников.
Вот калитка еще вздрогнула за нашими спинами – и тишина.
Теперь смотри по сторонам да и под ноги. Шелковица в это лето вся
в лист пошла. Зато абрикосов – видимо-невидимо. Давай собирай,
сверху в компот, снизу прямо в рот. Но сперва пусть батюшка разрешит.

А поп – тут как тут, стоит – поскрипывает колодезным воротом. Нас
приветливо оглядывает, а разговаривать ему некогда.
        - У Бога делов много, а у дъякона и того больше.
        Ягоду берите, ветки не ломайте.

Это нам быстро. Но что же, замечаю, спутники мои уже у самого храма.
Там, в портике, против них – чёрная фигурка.
?? – Представь странницу, чьи ноги проделали долгий путь; согбенную
старицу с восковым лицом, угловатыми натруженными руками;
схимницу, опирающуюся на тяжёлый посох, так же привычно и
надёжно, как мы – на молодые года; проповедницу с пытливым,
целящим и правду ведающим взором; – всё было в этой женщине.
Старость просто приличествовала её сану, а плавность движений,
размеренность жизни угадывались за лёгкостью её речи, когда она
говорила. Вся история Таманского края от Византии – в датах и числах,
пусть даже перевранных летописью. И вот вам храм – свидетельство
правдивости слов. Остовы снятых византийских колонн. Остатки
былого величия, еще четыре колонны, стоят в звоннице. И кто
разглядит под побелкой их мраморные жилки! На куполе – крест,
попирающий исламский полумесяц. Широкие окошки, белый,
в рушниках интерьер – привнесла казацкая вольница.
Долго так слушаем, и как нарочно, не уйти никуда от мучительного
солнца. Рассказчица же уютно так стала за колонной, руки на посохе
сложила – с места ей не сойти; она-то вся здесь; а ты терпи – солнцем,
потом, золотом абрикосовым обливайся …

Наконец, добрались до нашего века, и мы, поделившись своими
находками и поблагодарив, простились.

Следующий наш визит пришёлся на субботу и был спланирован так,
чтобы успеть к службе. Наша знакомая сидела за конторкой при входе
в церковь, встретила нас строго и поучающе. В церкви кроме нас была
сухонькая старушка в платочке, которая выбрав себе место на полу,
так с него и не подымалась.(*)

(*) Наблюдение атеиста.

Хор был сплошь женский, пели с чувством, время от времени
выглядывая из-за предалтарных высоких икон и, кажется, недобро
посматривая на нас с Сашей. Служба продолжалась один час. Конечно,
я устал и замучил друга. Хотелось просто без суеты пройти через это.

После службы хранительница храма была с нами, напротив, ласкова
и даже назвала  «молодыми священниками» перед лицом паствы:
«Пусть уважают». Подмигнула. А Саша разглядел у неё на столике
книгу: «О возможностях человеческого организма». – Вот такие мы,
человеки.

А потом … – Потом мы пошли на таманский Праздник Урожая.
Трибуна стадиона заполнена от и до. На зелёном поле жёлто-красным
пятном – сцена, сбитая из свежих досок и украшенная транспарантом.
К торжественной части, увы, по-московски опоздали. В толпе сидящих
и стоящих внизу тут и там – косые красные ленты передовиков урожая.
У иных к этим лентам повязки дружинников. Блюстители порядка
гоняют ребятишек. Всюду дети, и все дети бегают, как заводные.

На сцене разгорелся концерт: ансамбль, солисты, юноши и девушки
в эстрадных платьях, самодеятельные песни про Тамань. Слышу, как
девочка лет десяти говорит другой: «Смотри, такого в телевизоре
не увидишь!»
Когда вынесли большущий каравай, мы спустились в первый ряд,
предчувствуя кульминацию празднества. Каравай оказался
бутафорским. Но вот, откуда ни возьмись, стайка детей в пионерских
галстуках и с подносами; а на них-то и был хлеб нынешнего урожая!

        - К нам, к нам! – кричу я. И мы с Сашей получаем по крендельку,
в награду за то, что не остались «у телевизора» и прогуляли
сегодняшний ужин.


         СЛУЧАЙ,  КОТОРЫЙ  ПРОСЛАВИЛ  СЕДА 

Седа помнишь? А вереницы туристов над раскопами? – Так вот,
стоят двое приезжих.
Первый:   - А кто здесь работает?
Второй:    - А, понагнали бичей со всего Союза.
(Это слышал бородатый Сэдди)
Один из приезжих обращается к Седу.
- А что вы здесь копаете?
Сед: - Да я не знаю, Вы лучше у начальника спросите, у него хоть
восемь классов образование.
- !!


*  *  *

В следующий раз будет долгий и ласковый дождь. Полдня выходных.
У всего лагеря. И будет время рассказать о тайнах нагорного раскопа,
которые чуть не открылись нам после дождя.

А пока жара кажется неизбывной. Солнце уже близко к горизонту.
Но и в этот час больно касается обожжённых плеч.
Любители экзотики – среди них всегда много ребят – физиков и
архитекторов – картинно застыли на краю обрыва, любуются заревом
облаков. Цвета меняются неуловимо.

Под обрывом чуть слышно ходят волны. Редкий вечер можно видеть
отсюда дно моря, обычно замутнённого илом. И пылью осыпающихся
берегов. Скоро на горизонте появятся первые огоньки города Керчи.
Звёзд будет много. А уж кто разглядит до сумерек Митридат, (*)
наверное, будет самым счастливым …

(*) Гора в историческом центре Керчи.


*

Таманский берег. Вечер.

Прибой старается. Со дна
Морскую пыль метет.
Выходит заспанно Луна
На сизый небосвод.
Разбухло Солнце,
Студит жар
Белёсою водой.
Такое марево... А жаль.
Мы встретимся с Тобой,
Когда угаснут под волной
Закатные лучи
И даль сольется с глубиной
В созвездии Керчи.


*  *  *


 
        V.

…Чуть-чуть не дождался твоего письма. Оно 12 сентября в Москве,
а я в тот же день прибываю в Воронеж.
Воронеж, как бы его ни называли эти москвичи, – Большой город,
сразу видно – областной центр. Здесь сохранено, а в послевоенные
годы построено множество оригинальных зданий, свободная
планировка центра, парки, скверы, бульвары. По всему городу – места,
памятные революционными событиями. И – не могу удержаться – улица
Маркса скрестилась с улицей Энгельса неподалёку от кинотеатра
«Пролетарий».
К славе этой земли и памятник Петру. Со старинного постамента
дальновидно сняты лишние буквы, строки, и осталось главное:
«ПЕТР I».

Это и немногое другое успели мы обежать в неполных два дня
свободного времени между командировочной работой и бытом.
К тому же, представительные музеи были закрыты на ремонт. Спасибо,
хоть домик Дурова впустил гостей. Впервые я увидел воочию, что
Дуровы – большая семья: пять поколений артистов, воронежцев.
А первым стал потомственный дворянин, мастер смеха Леонид Дуров.
В книге о нём, выпущенной благодарными горожанами, еще в прошлом
веке, есть такие слова: «Слава смеху, который необходим счастливым
народам и вдвойне необходим нам». И еще: «Я лучше и хуже того,
что обо мне говорят».

…Твой рассказ об экскурсиях по Красноярску читал с пониманием
и завистью. Сам ведь тоже водил группы по Москве. Знаю, как ценен
для туристов групповод, который может ради них «задержаться».
Про Столбы Красноярские что-нибудь присочинил бы, ведь они –
ваша гордость, ну как над гордостью не посмеяться, хотя бы одной
половиной лица, как древние маски …

Набрал кучу отгулов за переработку. А зимой – первый учебный отпуск
(аспирантура). Что если избрать местом похода Красноярск? И если у
экскурсовода будет хоть одно «окно», то я – группа.
А если у Экскурсовода …
Тут я говорю СТОП – и снова тяну себя за язык!
Сейчас продолжу рассказ о гермонасцах.

*

Экспедиция (точнее, заезд) постепенно осваивается. Уже не мешает
спать ночное хлопание палаток; латанный-перелатанный тент на кухне
догадались завернуть на три стороны, трапецией, и порывы ветра
не страшны ни ему ни нам. Промокание спальников, если оно и
случается, больше не служит предметом обсуждения.

И всё же, одним прекрасным утром лагерь остался без работы. Все
глубокие места блестели лужицами, а на участке Тильмана можно
было хорошо окунуться. В полдень пришлось переходить всем на
высокие уровни. А после обеда Юра собрал группу и дал понять, что
если мы хотим завтра интересной работы, надо отвести воду.

Для этого следовало прорубить в «культурном слое» канал метра 3-4
длиной и гнать по нему воду. Вооружившись, как обычно, мы съехали
по скользкому отвалу … Кайло у меня заскрежетало по уплотнённой
гальке. Затем пошли ручки и другие осколки толстостенных сосудов.
Могучий вначале поток воды выбрасывал в грязь чернолаковую мелочь.
Мы воодушевились: впереди – самая работа! (*)

(*) Чернолаковая керамика, конечно, намекает на IV-VI века до нашей
эры. Но битой посудой древние также грунтовали полы и … засыпали
лужи.

Следующее утро было серым и прохладным. Нет – промозглым. Вся
команда утеплилась. Пришла Ира Гутеева, как шутят, на помойку керамики.
И стала отколупывать от глины наши вчерашние художества.
Юра, коричневый сверху и чёрный вельветовый снизу, приготовился
что-то записывать.
Только зря они не верили погоде. Уже через час стало ясно,
а через два – народ побежал переодеваться.

Вернулся Тильман. Вот что на нём теперь было: голубая футболка,
голубая шапочка, светлые шортики, из кармана которых Ю.Т.
с гордостью показывал голубую пачку сигарет.

Нас стало больше. Вот Серёжа Гудник из Москвы и молодая пара из
Астрахани, Тома и Андрей. Мы сразу поладили. Серёжу стали звать
Гундиком. Он похож на медвежонка из мультика. Однако в дождливую
погоду его можно встретить в лагере одетым в армейский ОЗК «плащ в
рукава». Анекдоты в исполнении Гундика хороши все как один.
И вообще, если ты один, то посмотри в глаза Гундику.

Молодую пару то и дело разъединяют руководящие идеи стоящего
над нами Олега Богуславского; ему не хватает рабочих рук. Тома
(Тамара) – из архангельского ТЮЗа. Не знаем, какая она там актриса,
но походка у неё – заставляет вспомнить о сцене и кино. Чем она уже
даёт 100 очков фору слывущим красивыми. А её улыбка действует
на нас примиряющее (что вскоре понадобится).

Дело в том, что следующий штык не был таким плодоносным на нашем
огороде, как ожидали. Напротив, мы откопали «яму», и две кручёные
ручки (керамика) сразу понизили содержавшийся в яме мусор до
римской эпохи. На пустой породе начались философские углубления.

- Юра случайно вспомнил про кун-фу. И вся команда, хотя бы на день,
сделалась поклонниками китайской мудрости.
- Саша нашел в вечерней компании не верящих в победу социализма,
и эта тема, тяжёлая и живая, как ртуть, пролилась в яму нагорного
раскопа.
- Гундик и Ирина извлекли из небытия имя великого американского писателя Набокова.
А Юра Т.  читал по памяти «Письма римскому другу» Иосифа Бродского.
Тут, к счастью, под ногами у нас обнаружилась твёрдая почва. Римская
яма показала хорошего качества цемянку. (*) По всему участку пошли,
как слоёный пирог, грунтовые полы. Копанию на штык пришёл конец,
а бывшая «улица» стала продолжением того же «муниципального
здания».

(*) Цемянка, разновидность древнего цемента, в который подмешивали
крошку кирпича и керамики.

Юре Цыплухину, в их с Ирой последний день в раскопе, попалась
ойнахойя. (*) Не допуская никого, Юра вгрызается ножиком в грунт.
И надо же беде случиться, что в это самое время приехал из Керчи
Гена Котовский и всё испортил. Бросив рюкзак, он коршуном слетел
в раскоп, завладел вторым ножом, так что не отогнать. И сглазил.
Ойнахойя оказалась неполной и без клейма мастера.

(*) Древнегреческий кувшин с ручкой, раструбом устья,
завершающимся тремя сливами (загибами верхнего края).
А я бы сравнил с лепестками цветка или губами. Говорят, умелый
виночерпий разливал из него вино в три чаши, стоявших рядом.

Несколькими днями позже нашли второй такой же кувшин, с греческим
именем на наружной стенке. – Порядок!

На Северном вывернули из кладки плиту с надписью (ракушечник).
Греческие буквы прочли, но смысл не ясен, это фрагмент. Надпись
интересна тем, что между двумя рядами больших букв выбиты буквы
поменьше. За большее не ручаюсь, иначе уподобимся тем учёным,
которые «любят углубляться не только в область знания, но и в область
незнания». Ю.Т. – автор и исполнитель.

… В последние годы Великого Рима
граждане устраивали демонстрации перед Капитолием
под лозунгами: «Да здравствует феодализм,
светлое будущее всего человечества»!

*

        АКАДЕМИК

Итак, выясним, почему и как в станице и в экспедиции появился
академик Мигдал!
Анну Константиновну, видимо, не интересовал этот вопрос:
учёные люди друг друга видят издалека.
А между тем, события нарастали драматически …

Молодой физик, кавказской крови, приятной наружности, добрый
ребёнок с русским именем Илья, пригласил в Тамань своего любимого
учителя. И вот к нам едет профессор ядерной физики, родоначальник
отечественного подводного спорта, член общества «Знание», где-то
ровесник века, со своей аспиранткой, живой и бодрый академик
Мигдал. 

(*) Аркадий Мигдал (1911-1991), один из участников атомного проекта,
был председателем федерации подводного спорта СССР.

Несколько дней лагерь (который в выходные не шатался, как я,
по соседним посёлкам) наблюдал, как Мигдал купался в море, гулял
по станице, употреблял нашу здоровую пищу и молодое вино (в чём его
не могла бы понять А.К.). После чего Мигдал осел в гостинице, и дня
три лагерь с ухмылкой справлялся о здоровье академика.
Теперь Мигдал совсем привык к лагерю, к морю, к столу, к шофёру …
и готов прочесть нам лекцию по методологии научного …


           АКВАЛАНГИСТЫ

Приехали аквалангисты! с десяток. Живут на отдельном калорийном
пайке. Крутят вентили своих баллонов. Ждут компрессора.
Их пригласил Олег, чтобы они легли животами на шельф и чего-то
там нашли.
 
После обеда нам доводится наблюдать, как чёрные и блестящие, они
ползают на мелководье, растягивают белые ленточки, пускают по воде
красный шар – буёк. Конечно,  нырять им некуда, да и в это лето под
водой обычно видимость около нуля. – А если серьёзно, эти ребята из
общества «Дельфин», очень преданные своему делу. Иначе нельзя,
акванавтике в Союзе нигде не учат. В своё личное время они слетаются
из разных городов туда, куда позовут: собирать образцы пород,
подводной фауны и флоры, поднимать затонувшие суда. У Мигдала
спросить, Мигдал же в курсе.

Двое из аквалангистов пели под гитару в день приезда. Жаль, их песни
я уже знал. «А Городницкого и Кима теперь петь немодно», – сказал
один из них. А сам остался старомодным, на этот вечер.

* 

Ты можешь представить, что смена опять шумная и безалаберная.
Те красноярцы, кто ездил на экскурсию в Анапу, расскажут тебе, что
в Анапе по-иному.
А нам с Сашей – путь в Фанагорию и снова в Юбилейный.
Все путешествия были открытиями, а теперь я пишу, как по сценарию,
и гермонасских писем осталось совсем немного. Жду от тебя им оценку
и пожелания. Ты вызвала к жизни эту повесть, и твоей волей я бы её
продлил.


СЛЕДУЕТ  ОКОНЧАНИЕ  ЧАСТИ  ТРЕТЬЕЙ