Чертополох

 Классная Тамара Александровна повторяла, что десятый класс выпускной и поэтому особый. Случился в Сашиной биографии неординарный эпизод в десятом классе. Почти перед самым   Новым годом пригласила его Танька Удальцова на день рождения. И прежде случалось, что в классе она, жеманясь, кидала намек на обстоятельства своего рождения, в том смысле, что ждали ее родов раньше. А она появилась позже и стала для мамы новогодним страданием на все последующие годы.  Потому что маме нужно высчитывать, что из загашников выкопать на дочкин день рождения, и так, чтобы и на стол новогодний осталось. 

Вообще-то Удальцова могла бы не беспокоиться и его и не приглашать. Поскольку она в снах Саше не являлась, и он не думал, что Удальцова видит его во сне.  И тут на тебе - приглашение. Как неожиданный вызов к доске, когда ты урока не выучил. Как тот удар по голове, который, как Саша подозревал, и стал зерном приглашения. У Саши были основания заподозрить, что она ему мстит за тот удар. Месяц назад на уроке физкультуры, когда всем классом играли в волейбол, и девочки, и мальчики, Саша ненароком засадил ей со всей дури мячом прямо по кумполу. Прямо в лоб. Удальцова сначала сделала вид, что лишается чувств, а потом, покумекав, поняла, что выгоднее выставить себя за объект Сашиной симпатии. Она понеслась разоряться, что Саша специально целился, и при всех пригрозила, что этого она ему никогда не простит.

 А Сашу ее прощения не колебали. Не целился и не виноват, если у нее реакция, как у коровы. И кажется, этим еще больше взбесил Удальцову. Возможно, зревшая до поры месть Удальцовой теперь и обернулась приглашением. А возможно Удальцова размечталась, что тот Сашин удар – тонкий намек на толстые обстоятельства. И нужно эти обстоятельства форсировать.  Или, может, от удара у нее крыша поехала. И она ему приглашением подстроила капкан. Ведь с днем рождения мимо предков не прошмыгнешь. Придется выпрашивать денег на подарок. И мама денег не даст, пока не расколет, кому подарок. Мама, как календарь. Она знает дни рождения всех его друзей. И Саша знал заранее, что, узнав, кому незапланированный подарок, отсчитывая деньги, мама улыбнется и посмотрит на него затуманено-нежным взором, от которого Саше придется изучать пол. А мама скажет с улыбкой, несколько напоминающей улыбочку Удальцовой:

- Удальцова? Как ее зовут? Таня?  Это такая хорошенькая?

И понесутся советы, какой подарок мальчику его возраста следует купить для одноклассницы, с которой он дружит. И объясняй ей, что ты не верблюд, что ты вовсе не дружишь с этой козой Удальцовой.
Таким образом Удальцова, даже пальцем не шевельнув, способна выставить его перед предками, влюбленным придурком.  А почему?  Из-за того удара мячом?  И возможно, заявится он при параде, в пиджаке и белой рубашке и даже при галстуке, и поцелует закрытую дверь. Возможен такой финт ушами. Никто ему не откроет, будут раздаваться только глупые хихикания из-за двери.

  Предвидя такую вероятность, Саша мог Удальцову послать сразу, не отходя от кассы, но не успел это доходчиво сформулировать, как Удальцова забросила крючок. Знала, какой наживкой подманить. Пообещала, что на день рождения заявятся к ней подруги. И выразительно добавила:

- Ты их не знаешь, а вот они тебя знают.

- Интересно откуда?

- От верблюда. Они даже красивее меня.

 Да уж прямо, - отшутился Саша, - От верблюда и красивее? Я всех, кто красивее верблюда в городе знаю.

- Вот и проверим всех или не всех. Устроим контрольную работу.

 И Саша заглотил крючок, а Удальцова уже стала подтягивать леску. Сама-то Удальцова не приведи что. Но, что за червячок, или даже несколько червячков, нанизаны на ее крючке? Почему бы не проверить, насколько Танькины подруги красивее ее? Чисто из спортивного интереса. Неизвестность – чистый холст, на котором можно рисовать самые яркие картины.  А бес надежды рисует затейливые образы.
   
Оказалось, Удальцова его не дурила. Дверь ему открыла сама именинница, дышащая духами и туманами, вся из себя, расфуфыренная, намазанная, накрученная под пуделя, с бусами.  Саше оставалось, сунув подарок, скинуть пальто и шагнуть в комнату, откуда доносились девичьи голоса. Вошел и увидел, что бес надежды завлекал его лживыми миражами. И миражи растворились.  Девушек валом. На двух имевшихся в наличии мальчиков, - Сашу да Меркулова из параллельного класса, - приходились восемь Танькиных подруг. Некоторых девиц Саша вовсе не знал. в этом Танька не обманула. Но, как он не знал их, так мог бы не знать и дальше. Качество девушек оставляло желать лучшего.

 Когда за праздничным столом в глазах рябит от бантиков, шмантиков, ленточек, заколочек, оторочек, рюшей, брошек, кулончиков, и прочей бижутерии, когда среди этого обилия красок слышен еще и щебет, может сложиться впечатление, что забрел в вольер с диковинными райскими птицами. Но щебетали исключительно о литературных героях, Онегине, Базарове и прочих далеких от народа представителях. Словно устроили факультатив по литературе. Саша загрустил. И, когда ловил время от времени на себе взгляд, приглашающий подключиться к дискуссии, только молча кривил губы. Он мог бы тоже выдать рифму. Как говорил иногда после школьных вечеров его друг Женька:

- Подошел, и вижу глаза лошадиные.    
Но Саша из деликатности молчал. Зато одна заумная с толстенной косой по пояс, порывалась забодать всех своей начитанностью. Она то и дело выскакивала из-за стола и мчалась к Танькиному книжному шкафу. И исполняла она этот пластический этюд, как актриса. Вставала, гордо откидывала голову, зачем-то перебрасывала косу на грудь и глубоко вздыхала. Вздох ее говорил: боже, с какими неучами приходится общаться. И коса во время ее протяжного вздоха, змеей скользила по ложбинке между двух холмов ее девичьей груди. А девушка шла к шкафу и приглядывалась к корешкам книг, выуживала книгу и листала в поисках нужной страницы

Чем-то она напоминала Саше попугайчика из десятой квартиры дяди Игоря. Зайдешь к дяде Игорю посмотреть на попугайчика, а он словно ждал. Тут же что-нибудь этакое выдаст.  И дядя Игорь говорит:

- Копия - Клавка.  Мелет всякую околесицу.  А чуть что не по нем, норовит клюнуть прямо в маковку.
   Клавкой звали постоянно недовольную жену дяди Игоря.  На стене в их большой комнате висела ее фотография тети Клавы еще молодой. Она тоже носила толстую косу. Так что девица с косой из-за попугайчика вычеркивалась. Так что напрасно она, подойдя к книжному шкафу, кидала   на Сашу прицельные взгляды через отражение в стекле. И, словно осознав свое несоответствие Сашиному идеалу, переключалась на книгу. Находила и с выражением зачитывала очередную бредятину.
   
Остальные Танькины подруги, хоть были и без кос, и к книжному шкафу не бегали, но тоже не блистали.  И какие танцы при дух кавалерах на девять девушек? Саше оставалось удивляться, с какого перепугу Удальцова его позвала.  Чтобы Меркулову было не так одиноко? Ладно, Меркулов живет в одном доме с Танькой. А Саша-то ей не сосед.  Короче, вечер шел блекло. До того, как приговорили торт Саша еще держался. Но вот торт съеден и ловить стало нечего. И Саша стал прощаться.

- Уже? – удивилась Удальцова.

- Детям пора бай-бай, - пронзила Сашу взглядом завуча умница с косой.

 
   
Именинница трагедийно - печально вздохнула, и тут же, словно неожиданно вспомнив, сказала, что, между прочим, от общественной нагрузки ему не отвертеться. Нужно проводить прицепом Наташу Иванову.

 Наташу Иванову Саша в общем то знал. Она училась в параллельном классе.  Ничего выдающегося.  Невысокая, круглолицая, сероглазая, чуть полноватая. Но слава богу, без косы, с простой стрижкой и беленькой челкой.  Еще он знал, что Наташа была комсоргом своего класса, что, конечно, ее не красило.  Саша безысходно пожал плечами. Мол, не больно и хотелось, но будет исполнено.  Хотя, удивительно, Ивановой-то куда торопиться. А Иванова явно обрадовалась оказии. И принялась торопливо искать на вешалке свою шубу.


Когда вышли на заснеженную улицу, Саша притормозил, предоставляя Ивановой задать направление. Она выбрала направление, противоположное Сашиному курсу. Вот тебе и прицеп. Однако Саша как воспитанный молодой человек подавил в глубине души тяжелый вздох. А может быть, плохо придавил. Потому что Иванова, словно догадавшись, смущенно предупредила, что предстоит ему выписать приличный вензель.

- Бешенной собаке семь верст не крюк, -  махнул рукой Саша.

 Про собаку – это были мамины слова. Так мама говорила, когда он едва живой возвращался со стадиона. Туда, через полгорода, на волейбольные площадки он таскался играть. В футбол можно было бы играть и во дворе. Но с волейболом, который он уважал больше футбола, возникала проблема.  Для площадки нужны две стойки и сетка. А хороший, если ниппельный, мяч вообще редкость. Приходилось тащиться на центральный стадион. Зато там частенько на какой-нибудь из площадок можно было подключиться к игре. Там он наигрывался до изнеможения. И было что показать.  Допоказывался так, что домой еле доползал. А когда доползал, как обычно, выслушивал про бешенную собаку.    

- А ты вовсе не похож на бешенную собаку, - помотала головой Наташа.

- А ты гляди, осторожнее. А то укушу, и зашарашат тебе потом сорок уколов.

- Не верится, что ты можешь кусаться. Ты в школе на хорошем счету.

Сашу словно хлестнули такой новостью. Словно Иванова толкает речь на комсомольском собрании.  И он спросил грубовато.
 
 - А тебе откуда известно, на каком я счету?
 
 - Моя мама в школьном родительском совете. Она все знает. 
 
Какая, однако, у нее мама!  И дочка комсорг.  Веселые дела. Чего-чего, а быть у родительского комитета «на хорошем счету» - вот этого ему меньше всего хотелось.

 Иногда мамины подруги хвалили Сашу, называя его воспитанным мальчиком.  И от этих слов Саша чувствовал себя словно дегтем перемазанным. Но мамины подруги говорили правду.  Саша и по предметам успевал, и школьной дисциплины не нарушал. А поэтому, кто он, как не хороший мальчик? Хотя мама отвечала на эти похвалы, что в тихом омуте черти водятся.  Но подруги только улыбались и признавались, что они маме завидуют белой завистью.

И Саше, предмету зависти маминых подруг, с этой правдой приходилось жить. И ладно. С этим фактом в биографии еще протянешь. Но если девушка выкладывает это во время провожания, это компромат, плевок в душу. И вообще, непонятно, чего ради Наташина мама обсуждала с собственной дочуркой, кто в школе на хорошем счету. Они что, завели домашний филиал педсовета? И тут Сашу как молнией прошибло: а откуда Ивановой вообще известно, что ему придется писать крюк.

- А ты что, знаешь где я живу?

- Ага, - кивнула она, глядя в снег, словно боясь поскользнуться, -  Мы как-то с Таней шли мимо твоего дома, и она мне показала на твой балкон, - помолчав, добавила, -  Ты не бойся. Я не кусаюсь. Так что из-за меня сорок уколов тебе колоть точно не будут. Мне просто страшно одной идти. Темно. У нас еще тот райончик. А ты все равно домой идешь.

 Он промолчал. Снявши голову по волосам не плачут. Уж доведет он ее до дома, целой и невредимой. Прошли еще немного и вдруг Наташа прервала молчание,

 - «Сквозь волнистые туманы пробирается луна, на пустынные поляны льет печальный свет она». Ты как к поэзии относишься?

- Нормально. – произнес Саша тоном, говорившим, что он не имеет желания для поэтических бесед.

Танька Удальцова жила в центре города. Даже кичилась, что живет напротив планетария. Словно в этом ее большое достоинство. Словно она чуть ли не с Гагариным знакома. И конечно в центре города, тем более около планетария, регулярно очищали улицы от снега. Так что, пройти по центру города сплошное удовольствие. Но потом пошла целина.  Запетляла бугристая тропинка с утоптанным снегом, где навернуться – плевое дело. И Наташа ухватилась за Сашин локоть.  Саша, замедлил шаг, боялся, что она сама грохнется и его завалит.  Неудобно идти по скользкой дорожке, когда за тебя еще держится девушка в сапожках на каблуках. Но он руку не вырывал. А она, нет, чтобы сосредоточиться на своей устойчивости, снова выдала:

- А кругом тишина только он да она, и луна так лукаво светила.

Забодает, мрачно подумал Саша.  Дошли наконец. Наташа жила выше центра, на буграх, в бывшем военном городке. Маленькие дома возвели вскоре после войны, когда тут еще была окраина города, и стояла воинская часть. Рядом с частью построили дома для офицеров. Воинскую часть давно вынесли еще дальше за город.  А старые офицерские дома остались. Двухэтажные, неказистые с маленькими балкончиками, маленькие дворики, сараи по задней стороне дворов, неприхотливые беседки в центре двора, и аккуратные маленькие газончики. Вся эта пастораль была сейчас припорошена снегом. Белое безлюдье и беззвучье. Только светящиеся кое-где окошки подмешивали желтого цвета.  Саша ждал, что у калитки Наташа скажет, что его функция закончена. Но Наташа отворила ворчливо проскрипевшую железную допотопную калитку подождала, когда он пройдет через калитку, снова взяла его за руку и пошла к подъезду. У двери подъезда она сказала тихо, почти шепотом.

 -   Наша дверь на первом этаже. Там одна дверь. Теперь ты знаешь, где я живу. так что мы квиты. Я знала, где ты живешь. А теперь ты знаешь где я живу. Вдруг у тебя возникнет желание, - она улыбнулась, - окна побить.
- С какой стати, - сказал Саша.
 - Шуток не понимаешь. Видишь, у нас как в деревне. Все, как на ладони. И видно, и слышно. Вот у тебя в доме много квартир.  И много людей через двор ходит. Поэтому много следов.  Кто куда прошел непонятно. А тут мы вошли, а снег был не притоптан. А снег еле идет. Это значит, что уже час, как по двору кроме кошек никто не проходил.

 - Ты прямо Шерлок Холмс, - сказал Саша, - И что?

- И то, что тебя по следам легко вычислить, - она улыбнулась, - Шутка, -  оперлась о его плечо и стряхнула снег с каблука, потом с другого, - «Гимназистки румяные от мороза чуть пьяные, грациозно сбивают рыхлый снег с каблучка» - сказала и лукаво поглядела на него. 
 
 Саша эти рифмы слышал прежде.  Может быть вот такие румяные гимназистки, типа Ивановой, и гуляли по Москве златоглавой? Но Саше приглянулись иное.  «Чуть пьяные».  Пусть даже от мороза. Неважно. Эти слова придавали вечеру пикантный оттенок.

- Так ты кто, Шерлок Холмс или пьяная гимназистка?  - усмехнулся Саша.

-  Во всяком случае не Шерлок Холмс.

- Значит, пьяная гимназистка? Или опять шутка?

-  Понимай, как знаешь. Вот мама у меня настоящий Холмс. Ей, например, достаточно глянуть на наши следы, на снежинки, и точно определит, что тут прошла именно я, а не кто другой, и что меня провожал высокий молодой человек. И скажет, когда прошли.

- А как она определит, что высокий?

- А просто. Обычно у высоких и размер обуви больше.  А потом по шагу. Вот до калитки мы шли рядом. А у калитки разделились. Твои следы накрыли мои следы. И видно, как ты шагал. И видно ширину шага.

- Гляди ты, не додумался бы -   покачал головой Саша.

 - Запросто.   Над нами живет папин офицер. А он частенько закладывает. Так моя мама по тому как он толчется у двери, различает, в какой он кондиции. Если ему откроет тетя Инна, его жена, значит пьяный. И папа потом ему ставит на вид.

- Ничего себе, - сказал Саша, - Это же надо слух иметь.

   - У мамы абсолютный слух. Знаешь, что это такое? Она когда-то на скрипке играла. Чтобы играть на скрипке, нужен абсолютный слух. А если заглянуть на улицу за калитку, можно даже определить насколько ты по улице близко от меня шел. И этого тоже маме достаточно, чтобы сделать определенный вывод. Шутка, - улыбнулась Наташа, увидев его испуг.
Саша стал вспоминать, на каком расстоянии от Наташи он шел. Дистанция вроде была пристойной. Вообще-то о дистанции Саша и не думал. Шел, как было удобно. А вообще-то, это уже во дворе Наташа перешла на пионерскую дистанцию.   А до калитки она, держась за его руку и шла рядом. Но, зная способности своей мамы, она во дворе стала держаться подальше.

 - Так что ты влип, - Наташа снова улыбнулась и успокоила, -   Да не бойся, мама за мной не следит. А то, что у нее глаз-алмаз, так это да. Она тут весь наш дом строит. Это же все папины подчиненные. Но на тебя это не распространяется. А вообще, ей одного взгляда достаточно. Вот она тебя видела в школе и сразу определила, что ты мальчик положительный.

 Эти слова снова вызвали в Саше тревогу. В школе много мальчиков куда как положительнее его.   Почему именно он? Может быть, он попал под особый надзор потому, что Удальцова получив в лоб мячом, Наташе нажаловалась? 
 
-  У меня что, на лбу написано, что я положительный?

 - Написано, - сказала Наташа и, чуть привстав, так что он почувствовал ее дыхание, пальчиком провела по его лбу, словно буквы выписывала, и произнесла по складам – Положительный мальчик, -  и увидев, как напрягся Саша, добавила,   - Не бойся, быть положительным - это не преступление.  И даже более того не всякому мальчику я могу доверять проводить меня. А положительному, как ты, могу.

- И твоя мама   не будет возражать?  - ехидно поддакнул Саша.

- И мама не будет возражать, - подтвердила Наташа, - И, если меня проводит положительный мальчик, это даже хорошо.

- А если не положительный?

- А с неположительным я не пошла бы, -  ее палец еще упирался в его лоб, - Ну, пока, положительный, - она посмотрела ему в глаза, улыбнулась, и в этот момент вдруг она показалась Саше такой милой, обаятельной, даже обворожительной, что в следующий миг Саша обнаружил себя целующим ее. Не по-пионерски.  По полной программе.

 Никогда в обычной жизни не мечтал он об Ивановой. А тут просто прорыв какой -то случился. Как выразилась бы русачка Евгения Петровна -  неспровоцированный всплеск эмоций. Но Наташа не возмутилась его всплеском, не стала отпихиваться. Как раз наоборот. Лишь на миг оторвалась и спросила, глядя в глаза

- Ты со всеми такое проделываешь?
 
- Нет, - больше он слов не нашел. И до слов ли тут?
 
Хоть в подъезде было достаточно темно, светила только лампочка на втором этаже, его глаза светили вместо лампочки такой чистой правдой, что слепой бы заметил.  Ему захотелось, чтобы и она не сомневалась, что сейчас он говорит чистую правду. Словно дает торжественную клятву перед лицом своих товарищей.
 
 И он говорил правду. Не всегда и не со всеми он это проделывал. Точнее, нечасто и негусто. И если ему случалось целоваться девочкой, этому событию предшествовала, какая-то профилактическая работа, если так можно выразиться. С Васильевой, например, случилось вовсе не так, как с Наташей.  Васильева через дорогу от стадиона. С ее балкона на третьем этаже футбольное поле не увидишь. Трибуны заслоняли. Зато был прекрасный вид на волейбольные площадки. Саша нередко замечал ее на балконе. Ему казалось, что следит за ним.   Как болельщик. А когда у тебя есть болельщик, это приятно.  Саша захотел выяснить, чего Васильева торчит на балконе:

- Не бойся не из-за тебя, - сказала Васильева, - Больно ты мне нужен.

С этого ответа все и началось.  Васильеву на пару дней с балкона как корова языком слизала.  А Саша, наоборот, зачастил на волейбол и играл с еще большей отдачей. И то и дело глядел на ее балкон.  Пауза была короткой. Вскоре Васильева снова выползла на балкон. И Саша показывал класс. И планировал, что можно было бы с Васильевой прогуляться по парку после игры. Но, как видно, у Васильевой не хватало терпения тупо смотреть с балкона на площадку. И она уходила с балкона. А Саша играл до упора. И потом шел домой. На Васильеву не оставалось сил. Но бывало погода портилась. На площадке появлялись лужи. Какая игра? И тогда наступало Галкино время. Можно было сходить с ней в кино.  И так далее.

       А тут с Ивановой без всякого волейбола и кино, это так далее буквально прорвало. Ни с того, ни с сего. На пустом месте. А ведь Евгения Петровна, разбирая их сочинения, бесконечно повторяла:

 - Ваши мысли -  пустота, пустыри.  Пу - сты - ри! А на пустыре растет только сорняк.  Ваши опусы – сплошной чертополох. Вот один с позволения сказать автор, - и Евгения Петровна брала из стопки заранее выложенную тетрадь, - Этот с позволения сказать автор, не будем называть имен, он как видно, живет в своем мире, но не в мире литературы. Нагоняется до умопомрачения в мяч, а потом садится за сочинения. А ум-то уже помрачен. Вот и получается шедевр: бред на пустыре.

Евгения Петровна не называла имени. Не один Саша из мальчиков класса мог гонять мяч. Но ему казалось, что критика относилась к его сочинению. Впрочем, писал он грамотно.  Тут не придерешься.  Но Евгения Петровна имела в виду не грамматические ошибки.

- Литература – учебник жизни, - говорила она, -  Вот так, как к написанию сочинения, иные юные гении относятся и к жизни. И жить торопятся и чувствовать спешат. И во всем: и в дружбе, и в любви у них получается сплошной чертополох. То ли дело сочинение Андреевой. Любо дорого читать. Кто ясно мыслит, тот ясно излагает.
 
И если делать логический вывод из слов Евгении Петровне, думал Саша, его поцелуй, возникший на пустом месте -  не более, чем чертополох. Но чертополох почему-то показался не колючим, а нежным и сладким.  Наташа не отрывалась от него. Но Сашины сомнения не давали ему расслабиться.    

- Что-то не так? – спросила Наташа.

 - А вдруг кто войдет в подъезд.
 
- Кто?  Глянь - тут всего три почтовых ящика. Наша квартира на первом этаже. Да еще две квартиры поменьше на втором.  Если кто-то пойдет по двору от калитки, мы с тобой увидим. Если кто-то начнет спускаться со второго этажа, мы услышим. Так что, не бойся, - улыбнулась, - не бойся я сама боюсь, – и добавила -  Алой розой поцелуи веют, лепестками тая на губах

- Чего?

-  Не въехал? Это Есенин. А говоришь, поэзию любишь. Вот тоже из Есенина. «У этой вот самой калитки мне было шестнадцать лет, и девушка в белой накидке сказала мне ласково: нет».

  Последними словами она ввергла Сашу в сомнения. Так да или нет? Наташа почувствовала его неуверенность и добавила:

-Но ведь у меня белой накидки нет.

  После подсказки Саша окончательно въехал и сфокусировался не на Есенине, а на поцелуях. Однако зима не лучший сезон для данного мероприятия. С одной стороны, зимой темнеет раньше, и шастать на морозе у нормальных людей никакой охоты. С другой стороны, зимой, среди снега, теряешь ощущение времени. Наташа периодически отрывалась от процедуры, снимала руку с его плеча и, поворачивая ее так, чтобы можно было разглядеть циферблат, производила молниеносные подсчеты. И возвращалась к поцелуям. Саша, хоть и немного парил в небесах, но землю под ногами не терял. И поэтому он хотел ощущать не только пространство, но и время. Но по правилам этикета в такие минуты спрашивать у девушки о времени и, тем более, перепроверять ее по собственным часам – моветон.

 Любители продолжительных тайных поцелуев в укромных местах согласятся, что во время этого эксперимента, как в синхрофазотроне, искажаются пространство и время.  искажаются – это значит, что они кажутся не такими, какими они кажутся не целующемуся человеку. Но при этом время не менее важно, чем пространство. А вот факт проверки может приниматься по-разному. Если молодой человек посмотрел на часы, девушка может обидеться, подумав, что ему целоваться с ней надоело. Если же девушка проверяет время, это нормально. Это значит, что она боится, что ей от родителей достанется за поздний приход. Девушка имеет право сверяться с часами, а молодому человеку следует быть выше этого.

Так они и зависли в остановившемся времени в темном сыром подъезде, с уже пробивавшимся запахом хвои, потому что соседи сверху, как сказала Наташа, елку в дом не вносили. Прямо на площадке держат, и не боятся, что ее украдут. Потому что тут чужие не ходят. Поэтому запах хвои действовал на Сашу успокаивающе. Если отсюда елку не крадут, то и целоваться можно спокойно. И зависли они во времени, словно астронавты, летящие к далеким мирам.  Счастливые часов не наблюдают. И все же в какой-то момент Саша почувствовал, что блаженство первых мгновений схлынуло, и что с Наташей дальше ловить нечего. Она хоть не в белой накидке, а при красном шарфике, но до шарфика не достать. Ее шуба застегнута на все пуговицы, как субмарина перед погружением. И не прикоснись.   И когда Наташа в очередной раз посмотрела на часы, Саша сказал:

- Пора,

- Я знаю, час уж твой измерян, - Но чтоб продлилась жизнь моя…   -   Наташа решила добить его рифмами, мало того, не закончив, она поглядела на него так, словно предлагала ему завершить строку.
 
Но он ответил вопросом,

- Жизнь моя -  в смысле твоя, или моя – в смысле моя?

Не углубляясь в смысловые повороты, Наташа посмотрела на освещенный луной двор,

 - Видишь, наши следы почти занесло.  Сейчас ты пойдешь и оставишь новый след. И стоит опытному сыщику посмотреть на это, он все поймет и про тебя, и про меня.

  Первая половина того, что она сказала, к Сашиной радости, звучало как позволение идти домой. А что значили последние слова? Саша им не обрадовался, но успокоил себя, что все это лирика, поэзия.  Тру -ля-дя - тополя. Он шел домой и думал о последних Наташиных словах. Пока, но подходя к своей двери пришел выводу, что для продления жизни, ему не требуется утром быть уверенным, что днем он увидится с Ивановой.



На следующий день только он явился в класс, Удальцова спросила

- Ну как провожалось?

Прощупывает почву. Или Наташа уже успела с ней поделиться?

- Нормально, -    подчеркнутая небрежность его слов должна была говорить сама за себя.

- Ну-ну, -  хмыкнула Удальцова, словно Саша ее не убедил, - Между прочим, Наташа ведет дневник.

- Тоже мне. Великое дело.

 - Великое. Ты вот дневник ведешь?

- Делать мне нечего.
 
- А она ведет.  Некоторые выдающиеся личности вели дневники.

 Слова Удальцовой, как гиря, придавили Сашу. Всю химию он просидел, уставившись в всегда белоснежно чистый белый воротничок на школьной форме, сидевшей прямо перед ним Андреевой. Эта Андреева - выдающаяся личность, зубрила и дятел. Ни разу, сколько Саша помнил, Андреева не пришла в школу с невыученными уроками. И поэтому уверенно шла на золотую медаль. И она единственная из их класса, кто вел дневник. Нет, наверное, может быть, кто-то еще и вел дневник, но тайно.  А про Андрееву и ее дневник весь класс знал. Андрееву всегда во всем в пример ставили.  Евгения Петровна всегда ее сочинения хвалила. Андреевой даже доверили торжественно заложить на центральной аллее городского парка капсулу с обращением к потомкам. А в связи с этим мероприятием Евгения Петровна сказала, что дневник, который ведет Андреева это и есть ее индивидуальное обращение к потомкам. И что, может быть, после смерти Андреевой потомки прочитают ее дневник и узнают, что она думала, о чем мечтала, что любила, и вообще, как жило наше поколение. А Саша тут же предложил не дожидаться смерти Андреевой, а придушить ее сразу и прочитать дневник.  И тогда сразу узнаем, что она думала и о чем мечтала. И за эту идею Евгения Петровна выгнала Сашу с урока и сделала запись в дневник. Так и написала, что он предложил придушить Андрееву.  Саше пришлось доказывать маме, что он не верблюд. Что не призывал он душить Андрееву.

 А кого теперь неплохо бы придушить. Удальцову? Или непосредственно Иванову, которая, кстати, тоже ведет дневник.  Короче, влип по самые помидоры. Знал же, что она комсорг. А вот про дневник не знал. А вдруг Иванова написала в дневнике про вчерашний вечер? А ее мама все это прочитала?

На перемене в коридоре он наткнулся на Наташин взгляд. Взгляд, как искрящий кабель.  Наташа стояла недалеко от дверей его класса. Она разговаривала с Удальцовой. Но смотрела на него. Такого разворота событий, с места в карьер, Саша не предполагал.  Стало не по себе. Кажется, Иванова и прежде болтала на перемене с Удальцовой. Но тогда он глядел на это другими глазами.  Пропал, подумал Саша и ретировался в классную комнату, как зверек при появлении хищника.

 Теперь пришло время оценить, как говорила классная, плоды своего необдуманного поведения. И, как говорила завуч Вера Ильинична, подумать о преступлении и наказании.  Ну поцеловал он ее. Не преступление. А почему теперь ему неуютно, словно он уголовник какой.   Получается, что, у розы, которая лепестками тает на губах, кроме лепестков есть и шипы. Если целовался, а потом перехотелось -  это уже преступление? А почему тогда с Васильевой он не чувствовал себя преступником?

Через пару дней Удальцова сообщила ему, что к ней приходила в гости Наташа, нарыла у нее в альбоме с фотографиями какую-то групповую фотографию, на которой был и Саша. И выпросила. Это уже был откровенный перехлест. А Удальцова огорошила его новым вопросом о планах на встречу Нового года и на зимние каникулы. Саша промямлил что-то неопределенное и весь следующий урок думал, как выкрутиться. Вспомнил, что тетка, точнее, мамина тетя, постоянно звала его в гости в Ростов.  И мама советовала навестить тетку. И даже настаивала. Во-первых, может быть, он в Ростов и поедет поступать. Удобно, до Ростова - вечером в поезд сел, а утром уже там. Но визитов к тетке Саша вечно отвиливал. И хотя в эту зиму она его не звала, он решил сам позвонить по междугородке, поздравить с наступающим Новым годом, а заодно напроситься в гости.  А пока, те четыре дня, что остались до каникул требовалось потихоньку перекантоваться. Главное, в школе не соваться попусту в коридор. На следующей перемене Саша выложил Удальцовой свои планы.

- Между прочим, Новый год отмечаем у меня. В нашу компанию придет и Наташа, - сказала Удальцова.

 В их классе сложилась компания встречающих вместе праздники. В нее входили и Удальцова, и Галка Васильева. А Ивановой там что делать? А что попишешь? Удальцова хозяйка квартиры.  Своя рука – владыка. Имеет право позвать и Иванову. Квартира большая.  А она - единственная дочка.  Ее родители куда-то отчалят. Последний Сашин школьный Новый год грозил превратиться в пытку.  Нужно тихо отдрейфовать. Он переговорил с Витькой Топорковым с его же двора. Витька ходил в другую школу. Саша без труда договорился влиться в Витькину компанию. Там Саша был вне досягаемости. В начале каникул он погостил у тетки. А оставшиеся дни сидел тише воды, ниже травы.   

Началась новая четверть. Классная в самом начале кинула речуху, что класс вышел на финишную прямую и начался самый напряженный этап, что нужно собраться, сконцентрироваться, поднажать, позабыть про удовольствия. Учиться. учиться и еще раз учиться.  Сашу не нужно было агитировать. Он и учился хорошо, и важность момента осознавал. Он слушал и надеялся, что в классе Ивановой их классная грозит им теми же словами. А для Ивановой эти слова, как воздушная тревога. Грудью ляжет на учебники. Девочки в плане учебы более пугливы и ответственны. Тем более, он знал, что Иванова с неба звезд не хватала.

  После каникул Иванова не вспоминала о Саше. Или ее классной удалось - таки нагнать страху, или Иванова, присмотревшись к Саше, поняла, что никакой он не принц на белом коне. И Саша с радостью был готов спрыгнуть на землю. И Восьмое марта прошло без аномалий. И Саша расслабился. Но вдруг уже в апреле прямо перед Ленинским субботником, с ним произошло событие, показавшее, что он все еще ходит по минному полю. Саша тихо, спокойно брел школьном коридором. Проходил мимо Евгении Петровны, разговаривавшей с какой-то родительницей. Эту родительницу Саше и прежде случалось видеть в школе. Родительниц, за многотрудную школьную жизнь видишь - перевидишь. Даже тот, кто учится хорошо и дисциплину не нарушает. Обычно родительницы посторонних учеников без надобности не трогали. А в этот раз, когда Саша поравнялся с Евгенией Петровной, родительница, разговаривавшая с ней, вдруг произнесла:

 - Здравствуй, Саша, ты что не здороваешься? 
 
Казалось бы, обычный вопрос. Но Саша почувствовал пристальный интерес к своей особе.  В таком случае, как на минном поле, главное - не делать резких движений. Он, не скрывая удивления, поздоровался.  Объяснение родительницы прозвучало взрывом:

- Я мама Наташи Ивановой.

Словно попал он таки в Наташин дневник, а ее мама дневник прочитала. И то, что целовались, и то, что теперь ее избегает. Саша застыл. Родительница глядела на него, одновременно доброжелательно и строго. А может быть, ему так только казалось. Но Саша не ждал ничего хорошего.

- Так куда ты поступать будешь? - спросила Наташина мама.

 - Пока окончательно не решил, - натянуто ответил Саша.

Снова повисла пауза.  Его спасла Евгения Петровна

- Что стоишь как очарованный принц? – сказала она, - Ступай в класс. 

 Выпускные приближались.  Саша торчал дома затворником, зубрил, прикрывшись от своих страхов перед мамой Ивановой, щитом математики и физики. А мама радовалась, что сын проникся ответственностью. 

 Но Удальцова, которая периодически выстреливала по Саше новостями об Ивановной, сообщила ему, что Наташа решила в этот год не напрягаться.  Поступление в институт желательно, но не обязательно- таков лозунг дня.

 - Мне бы ее заботы, -  сказал Саша, -  Мне поступать нужно. Иначе в армию загребут.

- Тебе ли армии бояться?   Наташкин отец большой военный чин. У него связи. Отмажет. Пригреет тебя в своей части. Будешь как сыр в масле.

- Нет уж, спасибо. Я не по его части. Я как-нибудь сам, – сказал Саша. 
 
Увидеть Наташу снова Саша смог только на выпускном. Девчонки намарафетились. Галка Васильева так просто королева бала. Наташа сногсшибательной красавицей  не стала. И все же тяготы выпускных Наташе пошли ей на пользу. Сбросила лишние килограммы и стала куда стройнее. Плюс прическа, плюс платье, плюс макияж. Саша поймал себя на том, что не один раз искал глазами в заполненном выпускниками зале Наташу. И обнаружил, что она пользуется успехом. То, что рядом с ней Марченко вьется, Саше совсем не понравилось. Он пригласил ее на танец.  Боялся нарваться на отказ. Но получил согласие.  И во второй раз получил согласие.  И нужно сказать, танцевать с ней, чувствуя ее легкое прикосновение и легкое дыхание, было приятно. А то, что зал полон, даже хорошо.  Может быть, не достанет до них глаз-алмаз Наташиной мамы. Но рутина школьных вечеров ничего не говорит, пока не доходит дело до белого танца. Не всякая девочка решится пригласить мальчика. Потому танцующих меньше. А потому танцующие на полном обозрении. А Наташа пригласила Сашу.  Пригласила, не сомневаясь, что ее мама их запеленговала.

 Танцы до полуночи, а потом - встречать рассвет. После последнего танца выпускники высыпали из школы.  Кто-то подал предложение пойти к вечному огню. Но многие выбрали набережную. Там рассвет - сказка.  Понемногу разбрелись по набережной. И вскоре Саша с Наташей остались одни. Наташина рука в его руке. И все бы было хорошо, как сказала бы Евгения Петровна –   романтично. Но у Саши не проходило ощущение, что Наташина мама следит за ними из-за кустов. И самое главное - нужно определиться, стоит ли ему наступать на те же грабли. Да, Наташа очень похорошела. Но жизнь диктует другое. Они вот-вот разъедутся. И возможно, больше не увидятся. И если Наташа, верящая в волшебные сказки со счастливым концом, ждет от него признаний и клятв верности, это не по его части. 
 
 Молча побродили по набережной. Стало светать. И Саша повел ее домой. Они стояли в подъезде на том же самом застолбленном месте. Но ранние летние рассветы вносили свои коррективы. А еще больше коррективов вносила ситуация.  У Наташи были к нему вопросы. Говорят, что он собрался в Москву.  А в какой институт?  Сначала в университет? А почему так? Там экзамены раньше?  А вот говорят, что и Андреева в университет будет поступать?  Так что он прицепом к Андреевой поедет? Нет? Сам так решил?  А его родители что насчет университета говорят? Поддерживают?  Так что, получается, он на днях уезжает?

Ее слова о скором Сашином отъезде прозвучали печально. А Саша взвешивал. Мама говорила, что имеются два варианта.  Можно сколько возможно, готовиться дома и только в последний момент уехать и подать документы.  Конечно, можно приехать раньше и поселиться в общежитии. Но там готовиться сложнее. Не то, что дома в тишине и на всем готовом. Хотя если приедешь раньше, может быть, комнату в общежитии лучше получишь. Вот и выбирай.  Но теперь перед Сашей возник не учитываемый прежде фактор. Не сможет он готовиться в городе. Наташа околдует. Уже околдовывает. И пролетит он тогда с поступлением.  Короче, нужно ехать как можно раньше.
 
В университет он недобрал баллов. Пришлось снова сдавать экзамены в институт. И вся эта эпопея отняла так много времени, что домой из Москвы он уже не возвращался. Наоборот, приехала мама на несколько дней. Поселилась у знакомых.  А Саша так и остался в общаге. И ходил с мамой по магазинам. Мама и ему теплые вещи на Москву покупала и заодно домой.
. 

  Первый семестр вышел сущей каторгой. Саша, наслышанный, что первая сессия отсеет половину группы, долбил как дятел. И сдал сессию на одни пятерки. И королем, празднующим победу, приехал в родной город.  Было теперь чем хвастануть. Только перед кем? Половину бывших одноклассников уже разбросало.
 От нечего делать забрел вечером на танцы в клуб.  И среди девочек, стоящих у стены и ожидавших приглашения на танец он увидел Удальцову и Наташу. Ну, конечно, подгреб как старый знакомый из прошлой жизни. Ни на что не претендующий. Он понимал, что у них, конечно, теперь новая жизнь, в которую он уже не вписывается. Но они ему обрадовались. А раз так, он Наташу на следующий же танец пригласил. Так и сказал, приглашая, что не дотанцевал с ней на выпускном.
- Ну, дотанцовывай, -  сказала Наташа, когда они начали танцевать.
 Она, кстати, стала прехорошенькой. А чего бы, думал Саша, танцуя с ней, ей не похорошеть?  В институт не поступала, занимается собственной персоной, ходит себе на подготовительные курсы. С Сашиным бешенным галопом по Европам не сравнишь. 

Следующие несколько танцев они пропустили. Саша рассказывал о Москве.  Казалось Наташе и Удальцовой было интересно услышать, как он поступал, как висел над ним дамоклов меч армии, как боялся сессии, как сдавал за первый семестр, как ходит по коридорам института, где бродят живые профессора, настоящие авторы учебников. Было что поведать. Как-никак, за спиной пять экзаменов, а зачетов – ужас.  И каждый зачет – повесть, а экзамен – драма, слава богу не трагедия. Чтобы его было лучше слышно сквозь музыку, Саша придвинулся практически вплотную к Наташе. Потому что, ему казалось, ее рассказ об институте захватил. 

- А девушек у вас много?  - спросила Наташа.

- Есть конечно.

- Красивые? – спросила Удальцова

- Всякие, – дипломатично ответил Саша, - Но таких красивых, как вы нет.
 
Он сказал про обоих, хотя смотрел на Наташу так, словно это адресовалось только ей. Однако Наташа не улыбнулась.  Заулыбалась Удальцова, польщенная его словами. А Наташа серьезно сказала:

- При чем тут это? Ну вот, как ты думаешь, я, например, смогу к вам поступить?

 - Такая красивая – конечно, - сказал Саша, он хотел все-таки Наташу выделить отдельно.

 - Ты же сказал, что у вас красивых нет.

- Наш институт не театральный.  Но если ты поступишь, появятся.
 
 - А если серьезно.

 - А если серьезно, как подготовишься,

- А я готовлюсь, -  Наташа так тяжело вздохнула, как будто ее подготовительные курсы что-то серьезное.
 
- И от того, как повезет, - добавил Саша. 

- Вот тут плохо, я невезучая, -  и вздохнула еще тяжелее.

Зачем ей обязательно в Москву, подумал Саша. Но не сказал этого, потому что было бы даже очень неплохо, если бы она поступила. Всегда хорошо, когда в институте есть просто земляки. А уж если такая хорошенькая девушка – вообще прекрасно.  В его институте учился всего один парень из их города. Они в городе почти не пересекались. А в Москве - кореша. 

-  Не лучше ли для девочки учиться поближе к родному дому? – спросил Саша.

- А я хочу в Москву, - сказала Наташа
 
 Зачем ей Москва, удивлялся он?  Если она с кем-то из местных встречается, - а это наверняка, ведь мимо такой не пройдешь, - зачем ей Москва? Это ему институтская свистопляска не дает времени для личной жизни. А ее курсы - чепуха.  И во время Сашиных размышлений о его студенческой жизни, Наташа вдруг вспомнила что обещала маме сегодня пораньше вернуться домой.  Удальцова изобразила многозначительную ухмылочку и пожала плечами: ну что же, надо так надо.

Саша провожал Наташу и перешел на догадки, какой намек Удальцова вложила в свою улыбку. Уж она-то Наташу знает. Про ее кавалера? А если такой наличествует, стоит ли Саше вламываться, как слон в посудную лавку? Может быть, у Наташи уже настроились серьезные отношения. Она ведь, как он имел как-то несчастье убедиться, такая девушка для серьезных отношений. Хотя, с другой стороны, девушка имеющая серьезные отношения, с подружкой по танцам шастать не станет. Хотя всякое бывает. Чего только в жизни не бывает. Вот на том, что всякое бывает, они и подошли к Наташиной двери. 

- Зайдешь? – спросила Наташа.
 
 Такого предложения он не ждал. Это зачем? Сейчас он предстанет пред очами ее мамы, а Наташа скажет:
 
- Помнишь Сашу? Я с ним еще на выпускном танцевала. А потом по набережной гуляла. Он мальчик, как ты знаешь, положительный.  Заслуженно был в школе на хорошем счету. Учится в Москве. Сессию на одни пятерки сдал.  Вот теперь на каникулах.

 И мама расплывется в улыбке, а Саше останется только провалиться на месте. Но Наташа, почувствовав его сомнения, успокоила.

- Родители уехали в деревню. У папиного сослуживца дочка замуж выходит. Они попозже вернутся. Их машина, которая к папе в части приписана, после свадьбы привезет. Они и меня звали. Но я не поехала. Что мне там делать? Я этой девочки не знаю.  Вот видишь, оказывается, правильно сделала, что не поехала. Как в воду глядела.

 Последние слова придали Саше воодушевления. Ключ повернулся в двери, он послушно проследовал за хозяйкой в ее комнату. Саша никогда не имел отдельной комнаты. Он в квартире с родителями жил в проходной комнате. В общаге вообще можно забыть об индивидуальном пространстве. У Роберта Лорьяна из Сашиной группы и соседа по общаге индивидуальное пространство заменяла черная повязка на глаза и скрученные кусочки бумажной салфетки, выполнявшие роль пробок в уши.

- Было у меня в жизни все, - любил порассуждать о смысле жизни Лорьян, -  Были папа и мама. И даже две бабушки и один дедушка. И девушка. Нет, они не умерли. Но они далеко. И поэтому что я  теперь имею? Никакого тепла. Пятьдесят рублей к стипендии? А ведь все было. кроме высшего образования.  Жил я как взрослый человек. Как джигит. Был свой мотороллер.   Была своя комната. Не комната – апартаменты.  Дверь имела засов изнутри. Мама стучалась, когда хотела войти. Был свой шкаф, и свой стол. И у папы хватило бы денег купить мне этот небольшой кусок картона с печатью, из-за которого я столько мук терплю. И живу сиротой при живых родителях. Нет у меня ни достаточно количества денег, ни своей комнаты, ни своего стола, ни своего шкафа. И даже моя собственная кровать – понятие относительное.

 Так Лорьян жаловался на жизнь в общаге. А Саша, который в общаге жил ровно так же, как Лорьян принимал этот быт как должный.

 И вот он переступил порог комнаты, где царит другой быт, отдельной комнаты, в которую после танцев привела его знакомая девушка. Уютная комната. Чистенькая. У окна письменный стол, на столе учебники и тетради стопкой. Видимо Наташа к своим курсам относилась серьезно. Но более интересна Саше была кровать.  Девичья кровать с большой импортной куклой на подушке.

Саша даже в родительском доме спал на диване. На том самом диване на котором сидели родители и младшая сестра, когда смотрели телевизор. Поэтому, диван раскладывался только тогда, когда все посмотрят. И если Сашу после волейбола морил сон, он шел в родительскую комнату и ложился, не расстилая, на их кровать. Кидал на покрывало кровати другое покрывало и валился, засыпая на ходу. А потом мама его будила. И он, не просыпаясь до конца, на автомате, расстилал диван и ложился.  А утром собирал свое белье и приводил диван в телевизионное состояние. Но по сравнению с железно-сетчатым лежбищем, что было закреплено за ним в общаге, даже видавший виды диван в родительском доме казался ложем богов.
 
А сейчас он в алькове девушки. Уже не школьницы. При аттестате зрелости. И действительно зрелая. Когда уходила с танцев, сказала, что маме обещала прийти раньше. А знала, что мамы нет. И вот вопрос, была ли она уверена, что Саша плюнет на танцы и потащится за ней? Как видно, у него было на лбу это написано. 

Одно дело целовать в подъезде девушку, не дотянувшую до аттестата зрелости.  И совсем другое дело, уже будучи самому с аттестатом и даже заполненным первым разворотом зачетки, целовать девушку, у которой тоже имеется аттестат. Раз есть аттестат, есть зрелость, должно быть понимание.   И придя к такому выводу, он притянул Наташу к себе. Она мягко подалась.

Как говорил великий знаток женщин Роберт Лорьян, когда ты тет, а тет и рядом постель, нужно действовать согласно правилам дифференциального исчисления. На пути к постели нужно преодолеть сам путь. Его первая производная - скорость приближения к ложу, а вторая производная - ускорение. Так вот, для постигших азы дифференциального исчисления, лучше, чтобы на пути к ложу ускорение было равно нулю. Спешка нужна только при ловле блох.  Скорость должна быть умеренной. Тогда и путь покажется приятным.

 Саша вспомнил Лорьяна и подумал, что в данном конкретном случае имеется серьезное препятствие – свет. Точнее люстра с тремя лампочками.  Про свет Лорьян забыл упомянуть.  А Наташина комната на первом этаже с окнами, выходящими на улицу. И ощущение, что ты на сцене. И каждый дурак сможет в подробностях наблюдать, что происходит в комнате.  Саша подумал, что сразу вырубить свет – это просто, но чересчур бесцеремонно. Джентльмен сначала задернет шторы.

Но едва он потянул за штору, карниз рухнул вниз. Рухнул прямо на Наташин письменный стол, на ее тетради и книги. Сшибло куклу с подушки. И Саша смотрел на печальный плод собственной торопливости с отчаянием и тяжелым сердцем. Уже предвкушал сладость момента, и на тебе. Мало того, что теперь не до ласк, он чужую мебель сокрушил. И что теперь делать?

 - Папа приедет починит, - успокоила Наташа, -  Он уже не раз падал, там костыль из стены выскакивает. Я всегда штору тяну, не дыша.

Поскольку Наташа вставила такой несвойственный девушкам термин, как костыль, Саша понял, что карниз действительно падал и прежде.  Саше не улыбалось, чтобы Наташины родители по возвращению застали его на месте преступления.  При нюхе Наташиной мамы, та поймет, к чему тут все клонилось. Однако, дело мастера боится.  Сашин отец приучил его делать весь ремонт по дому. Укрепить в стене этот самый костыль – пустяк. Укрепить надежно, чтобы больше не выпадал, чтобы Наташа поминала его добрым словом – задача сложнее, но вполне выполнимая.   Костыль оказался гвоздем средних размеров позорно валявшимся на ковре.

- Я сам все сделаю, - заверил Саша,
 
Он оперативно освободил стол, взгромоздил на него стул, забрался ближе к месту аварии и произвел осмотр. Все понятно. Дом старый, послевоенной постройки, стены - труха. Вот гвозди и вылетают.  В их доме стены такие же проблемы. Но папа, - и Саша помогал ему, -  на всех карнизах в обоих комнатах установил деревянные чопы. И не из сосны. Чоп из сосны сминается, когда его забиваешь в стенку, и раскалывается, когда в него вбиваешь гвоздь.  И мягкая сосна недолго будет держать гвоздь. Папа говорил, что для чопа лучше бук или береза.  Даже яблоня или груша. Но, главное - тщательно выстрогать и не заколачивать со всей дури в него гвоздь, а предварительно просверлить для гвоздя пазуху. Можно это сделать маленькой отверткой.  Саша полагал, что где-нибудь в углу двора отыщет что-то типа обрезанной ветки нужных размеров и твердости.

- Нужно сделать чоп, - сказал Саша.

- Это что такое? – Наташа немного испугалась.

- Это деревянная штуковина, которую забивают в стенку. У вас что-нибудь типа пилы или топорика есть?
 
 -У папы есть топорик.
 
С топориком, принесенным Наташей, новый Самоделкин вышел на пленэр. Отыскал нужную ветку.  Уперев ветку в лавочку беседки, Саша приступил к работе. Под топором тупым, как валенок, заготовка танцевала.  Саша, промахнулся, проехался топором по руке с обратной стороны кисти. Пришлось ждать, прижав к ранке снег. В этот момент из подъезда вышел мужик и подошел к Саше. Сашина бурная деятельность не осталась не замеченной.

- Ты что тут делаешь? - спросил мужик.

 - Чоп выстрагиваю. Карниз оборвался.
 
- У Ивановых, что ли? - усмехнулся мужик.

- Почему у Ивановых? 

  - Тут только у них дочка на выданье. Ну дерзай.  Может, будущая теща оценит. Только потом тут убери за собой.

И мужик ушел восвояси. Сашу покоробил его насмешливый тон и его слова про будущую тещу. Он мечтал получить побольше записей в остальные листы зачетки, а не в паспорт. Саша с чопом и топором долго жал кнопку звонка, но дверь не открывали. И звука звонка он не слышал. Возможно не работает.  Он тихо постучал в дверь.  Безрезультатно. Еще раз.  Еще раз. Что-то с Наташей?  Стучать громко и привлечь внимание соседей – дело гиблое.  Но никуда не денешься, он строгать чоп вышел без пальто. Не замерзать же.  Он решил обойти дом и постучать в окно.
Подоконник был на уровне его макушки.   Свет в окне горел. Но Саша видел только потолок. Под ногами наледь, неровно, скользко. Стучать в окно неудобно.

 - Что тут происходит? -  услышал Саша голос за спиной.

 Обернулся. В метрах двух от него стоял невысокий мужчина. Женщина стояла поодаль у «Волги». Саша понимал, что его вид: без пальто, зато в пиджаке и при галстуке, и еще с топором в руке, не внушает доверия. На снег уже успела накапать кровь. И пятна были различимы.

- Я к Ивановым, - растерянно ответил Саша.

- Я Иванов. Что надо?

 В Сашиной голове пронеслись разные варианты объяснения, что он делает у этой двери. Но едва успел что-то промямлить, как услышал женский голос.

- Так это же Саша. Наташин бывший соученик. Ваня, я же тебе о нем рассказывала.

- Ну и что, что соученик, - сказал мужчина, - Знаем мы соучеников. Ты в окна чего колотишь, да еще и с топором?

- Там карниз упал, - видите штор нет, я решил починить…

- Ладно дома объяснишь, - прервала его Наташина мама, - Пошли, - и сказала мужу, - Отпусти водителя.

 Тот повернулся к машине и, махнув рукой, крикнул, чтобы водитель уезжал.  В квартире Саша, смущаясь объяснил, что провожал Наташу с танцев. Пришли и застали рухнувший карниз. Вот он и вызвался исправить. Чоп выстрогал.

- Я сам все исправлю, - заявил Наташин отец.

-  Когда это будет? Обещанного три года ждут, – махнула рукой Наташина мама, - Если молодой человек желает помочь, почему нет? Но сначала перевяжем руку. Наташа неси бинт и зеленку.  Потом попьем чаю.
 
- Нет, - сказал Саша, - Сначала я все сделаю.  Уже поздно. В стену стучать – соседей тревожить. А после чая вообще неприлично будет. Да тут работы на пять минут

- Какой молодец. О соседях думаешь, - сказала Наташина мама, - Но перевязка прежде всего.
 
Наташина мама сделала перевязку. Как говорил Сашин папа, взявшись за работу нужно ее сделать так, чтобы и людям и прежде всего самому было приятно. Саша колдовал вверху около злополучного места аварии.  Он чувствовал свою значимость, он оказался тем человеком, который может решить проблему. А Наташин отец, снизу недружелюбно поглядывал на Сашу. Саша понимал, чему тот не рад.  Саша перехватил титул мастера по дому.   Помощник саше был не нужен. Но Наташин отец не уходил, наблюдал. И ушел лишь тогда, когда шторы висели на месте.

- Молодец, - похвалила Наташина мама, - А то у нас Иван Сергеевич все больше стратегические вопросы решает.
 
Иван Сергеевич что-то про хмуро буркнул и удалился.

 От чая на кухне Саша отвертеться не мог.

-  У тебя ведь дома есть телефон?  - сказала Наташина мама – Позвони родителям и предупреди что задерживаешься у знакомых. Чтобы они не волновались.

За чаем Наташина мама разложила его на лопатки, допрашивала с пристрастием, как он думает, сможет ли Наташа поступить в институт в Москве.

-  Обязательно в Москве? – уточнил Саша

- Именно в Москве. Я спрашиваю потому, что у тебя опыт поступления именно в Москве.
 
 Наташа молчала и слушала.  Вопросами засыпала Сашу ее мама.

 -   Ох!  -вздохнула она на прощанье, - вот что значит институт, другая стихия.  У тебя просто вагон новостей.  Вот что значит молодость. Блажен кто смолоду был молод. Ты пока тут приходи в гости.  К Наташе. А то ей скучно.
 

Саша распрощался, обошел дом и посмотрел на результаты своего труда. Шторы задернуты.  Ничего за ними не видно. Не видно, но он-то знает, что там, за ними молодая красавица. Теперь, благодаря его старанию, это останется ее тайной.  Хотя возможно, для кого-то кого он не знает, это вовсе не тайна. Тогда какого Наташина мама его в гости звала.  Говорила, что Наташе скучно? Просто ради красного словца? Наташина мама напрягает. «Блажен кто смолоду был молод»?  Мало того, что дочка, так еще и мама - цитатный Везувий.

Ему оставалось пять дней каникул.  Одни день он взял на размышленья: идти или не идти? Как Гамлет. А во второй день пошел к Наташе. А поцеловал не ее, а дверь. Специально пришел днем, чтобы ее предки не отсвечивали.  И облом.  Ну что же, решил Саша, огорчившись,  он свой долг выполнил – пришел, ответил на приглашение. Как частенько повторял Лорьян «безумствам долг мой заплачен, но что-то взоры мне открыло, и как премудрый Соломон, я не скажу: все в мире сон.» Обидно, что не застал Наташу. Но не он виноват. Нет немного виноват и он. Мог бы с ней договориться о встрече. Но тогда вечером, ее мама нависала? Хотя, чего проще было взять у нее номер телефона, позвонить и договориться? Все можно было. Но как-то не срослось. Можно, конечно, узнать ее номер телефона у Удальцовой. Но тогда весь город об этом узнает. Так он и не увидел Наташу.


Летом, приехав на каникулы после второго курса, он встретил в городе Удальцову.
- О ты весь из себя! Разрисован как картинка. А борода тебе катит. Прямо барбудос.
   Мама же говорила Саше, что стройотрядовская форма – рабочая одежда а не карнавальный костюм.  А желание вырядиться в яркое –  в этом что-то дамское, не свойственное мужчине. А вот Удальцова, наоборот, сказала, что он выглядит очень прикольно.  После короткого обмена новостями Удальцова сказала   

- А я на днях Любку Андрееву встретила. Тоже вся московская. Фу ты ну ты.  Ты помнишь какой она тихоней и скромницей была? Затюканной.  Тоже на каникулах. Она в МГУ учится. Ты ее там, в Москве, случаем, не встречал?

- Не имел счастья. Небось и там отличница? - сказал Саша
 
- А Наташа боялась, что вы там встречаться начнете.

- В каком смысле?

- В самом прямом.  И боялась она в самом прямом. Доходит. Наташа, кстати, уже   москвичка.

- Поступила? – удивился Саша.

- Насчет поступила, не знаю. Она собиралась в этот год снова поступать. Сейчас наверное и сдает.  В твой же институт. Именно в твой. А вот поступила ли, не знаю. Она со мной уже долго не созванивалась. Нет, москвичка потому, что ее папу перевели в Москву. С дальнейшим повышением в чине. И они переехали. Им там квартиру дали. Въезжаешь?

- Во что?

  -Ты дурак или притворяешься? Ее папа тут был полковником.  А сейчас его перевели на генеральскую должность. С будущим повышением в чине. Так что увидишь у себя в институте Наташу, а она генеральская дочка.

- С чем я ее и поздравляю, - сказал Саша, - Ну, пусть генеральская.  Мне то что с того?

-  Дурак ты. Помнишь я тебя на день рождения позвала?  Так это Наташка меня попросила. Тебя позвать. Понятно?

- Дела давно минувших дней, , -   Саша почесал висок,  - Преданья старины глубокой

 - Во как ты заговорил. Пушкиным. Дела минувших дней, между прочим, так просто не проходят.

- А как сказано у того же Пушкина, «сменит не раз младая дева мечтами легкие мечты»

- Ты гляди, чего помнишь. Зря Евгения Петровна тебя ругала. Чертополохом звала.

- Меня? Она всех нас так звала.

- Нет, ты индивидуально удостоился такого эпитета. Там же у Наташи такие страдания были. Шекспир. А Наташкина мама с Евгенией Петровной приятельницы. Мне Наташа рассказывала, что как-то в самый разгар, когда ты от нее бегал, как заяц, завалила к ним в гости Евгения Петровна, послушала тетю Свету, Наташкину маму, и сказала что уж по ком, по ком, а по тебе переживать не стоит. Что ты  - ничего больше, чем чертополох. Наташа еще пришла ко мне и про тебя спрашивала. Ой, что было, -  улыбнулась   Удальцова и веселые огоньки заблестели в ее глазах, - Какими мы глупыми были.

- А сейчас ты поумнела?

-  Представь себе, поумнела. А ты - как был чертополохом, так и хочешь остаться. Ладно, кто старое помянет, тому глаз вон. Думай о будущем. Ты же в Москве учишься. Имеешь возможность подъехать на козе к генеральской дочке.

- А кто я такой для с генеральской дочки, - покачал головой Саша, - Сама скзала: я чертополох, который на пустыре растет. 

- Ладно прибедняться. В Москве учишься. Тебе ее домашний телефончик дать?  Я наизусть не помню. Он у меня записан. Ты мне перезвони. Я тебе скажу. Кстати, Галка Васильева уже замуж выскочила.

Саша пребывал в некоторых сомнениях насчет Наташиного телефона. Ну положим, будет у него ее номер. И что дальше? Позвонит он? Наберется ли смелости ей звонить? А вы не ждали нас, а мы приперлися. Стоит ли, спустя сколько времени?  Хотя с другой стороны, спрос не бьет в нос. Он выждал несколько дней и позвонил Удальцовой.

- Ты знаешь, я потом подумала, что я не имею права тебе чужой номер телефона без разрешения давать. Так что извини.

- И правильно, - согласился с ней Саша. Но все-таки немного опечалился и подумал, что спрос иногда бьет прямо в нос.

 Вопрос был исчерпан. Хотя теперь ему вдруг стало не хватать Наташи.  Вот был у Наташи в их городе, телефон. Да тогда не сильно было ему нужно ей звонить. И если тогда не сильно нужно было, и если до встречи с Удальцовой не сильно нужно было, то зачем ему вдруг понадобилось? Конечно, теперь, когда она живет в Москве, с ней можно и даже интересно увидеться.  Хотя бы на фоне того, что он не знал подробностей про Танькин день рождения.  Когда он видел ее в последний раз во время ремонта карниза, она была удивительно хороша. Но! Близок локоть да не укусишь. В конце концов, Москва велика, свет на ней клином не сошелся. 
 
 И все же весь сентябрь, и даже октябрь, Саша ловил себя на том, что приглядывается к первокурсницам. У него уже пошли дисциплины, которые читались на спец-кафедрах. Т о есть не в том здании, что первокурсникам.   И даже обедали они уже в другой столовой. Но Саша иногда заглядывал в ту столовую, где чаще всего обедали первокурсники. А вдруг мелькнет Наташа. Даже Лорьян этот его крен подметил и сказал, что в той столовой пирожки - чистая отрава, а вот, в чем Саша прав, первокурсницы поаппетитнее наших старух. Но сколько Саша ни приглядывался, Наташа не мелькнула.

Он увидел ее на майской демонстрации, в колонне проходившей мимо.  А может быть и не ее. Просто похожую на нее.  Далековато, а  броуновское движение колонны днионстрантов – не химлаборатория.  На разглядывание нет времени.  Пока Саша пристроил портрет, что ему был выдан, пока дошел через толпу до места, где он ее увидел,  ее поминай как звали. Но он твердо решил найти ее. Именно сейчас. Такой шанс редко выпадает. Пошел, на обгон колонны, пробираясь как сквозь чертополох через незнакомую молодежь. Спросил, что за институт. МИСИ. Сказал, что ищет Наташу Иванову. Его подвели к другой девушке.
- Вы меня ищите?

- Нет я ищу другую Наташу Иванову.  Другой не знаете?

- А точно Наташу?   

- Точно, - сказал Саша, и вдруг понял, что шанс найти равен нулю.

 Праздник был немного подпорчен. Конечно, думал Саша, идя в колонне, мог бы уже давно найти, если бы искал. Хотя бы через справочное бюро. Он ведь многое о ней знает. Имя, отчество, фамилию, год рождения. Кто ищет тот всегда найдет. А стоит ли?  Прежде всего нужно найти ответ на этот вопрос. Он  посмотрел на портрет Маркса, который держал в руке. Но основоположник молчал.