Исповедь Гуры

            Приходит ли к нам когда-нибудь мысль, как невидимые нити связывают нашу поскотину в единое целое. Потяни одну ниточку, и она отзовется там, где трудно даже себе представить. Только время, порой безжалостно, рвёт эти связи, чтобы никогда не восстановить их.

Горят канские купеческие дома. Пожарные леденящими струями укрощают зловещие языки пламени, вырывающиеся изнутри кирпичных стен. Там уже обвалился потолок, здесь обгорели бревна, змеиным шипением издают свои последние вздохи. Отдельные головешки выброшены на дорогу: не дымят, не шипят, успокоились.

Я проезжаю мимо пожарища и ловлю себя на мысли: вот и нет теперь дома, из которого когда-то убежала в мою поскотину красавица Соломанида, дочь одного из известных в своё время канских купцов. Убежала, чтобы никогда сюда не вернуться. Её муж, офицер царской армии, в гражданскую перешёл на сторону красных. Отвоевав, он вернулся в Канск. Но жены уже не было. Она ушла с другим, молодым красавцем, энергичным крепышом Власом.

Поселилась молодая чета в таёжной глуши в версте от большой дороги на хуторе у деревни Аржаво. Хозяин соседнего хутора, Филипп Кудряшов занимался "ночным промыслом". В воровской среде его называли Гурой. Авласка, как теперь стали называть Власа, нового хуторянина, подружился с Гурой. Более того, они покумились. В деревне даже стали поговаривать, что Авласка сопричастен к "ночному промыслу" соседа.
Хуторская жизнь тяготила Соломаниду. Она часто наведывалась в деревню. Подружилась с моей бабушкой по матери, Матрёной Бабариной.

Еще в далёкие шестидесятые годы я весьма заинтересовался историей своей деревни. И, конечно же, трагедия Авласки и Соломаниды в ней занимала особое место. Многое я записывал в специальную тетрадь. Бабушка Матрёна, кроме отца и матери, была моим главным и основным рассказчиком.

Надо отдать должное её памяти, она была великолепной. Её рассказы были образны, кроме того, достоверны. Их никто никогда не опровергал. "Соломанида была красивой молодушкой, небольшого росточку, полненькая. Часто приходила ко мне. Все гадала на картах. Бывало, раскинет их, а потом долго плачет, плачет". Что выпадало на картах красавице-молодушке, теперь можно догадаться. Предчувствовало её сердце беду, но не подсказало откуда её ждать: от первого мужа, вернувшегося с войны, или от кума-Кудряша.

Как бы ни было, а тревожное предчувствие заставило Авласку и Соломаниду сняться со своего гнезда и уехать.

Уехали, а по деревне поползли нехорошие слухи. А тут ещё на вечёрке у дочерей Тита увидели золотые кольца да серьги, принадлежащие дочери купца. Кто из крестьянских дочерей мог обрести золотые украшения? Догадки подтвердились неосторожным признанием Тараса Кузурки да Сеньки Кондрашова. В стужу, поздним вечером Тарас и Сенька возвращались из Залипья в свою деревню. Хутор Кудряша рядом. Решили заехать, обогреться. Свернули, подъехали ко двору. На привязи у ворот стоит конь Авласки, запряжённый в сани. Подошли нежданные гости к избе. Подошли и остановились, прислушались и поняли: Кудряш-Гура в очередной раз творит злодейство. Страх одолел "гостями". Развернули они коня да в деревню. Знали, с кем столкнулись, поэтому молчали. Но, как говорится: шило в мешке не утаишь, а злодейство в деревне. Снова поползло: "Гура убил Авласку и Соломаниду". Дошёл слух и до Матрёны. Как-никак, Соломанида ведь подружка, я взяла да и стукнула в Абан. Там в милиции родственник по Голешовой родове работал.
 
Арестовали Гуру, арестовали и его брата Андрея. Дали срок обоим. Андрей так и не вернулся из тюрьмы. Авласка всё же увел его за собой. Гура вернулся к семье, отсидев свой срок. Как-то признался моей матери: "Лизочка, если бы не пил мочу, сдох бы там".

Закончилась Отечественная война. Мужики поприходили домой. Но не все, ровно половина. Гура не воевал. Прежним "ремеслом" он уже не занимался. Постарел, да и силушка ушла.

В одну из мартовских суббот сорок шестого года я пришёл из школы домой. Разуваюсь у порога, кладу сумку и останавливаю свой взгляд на госте. За столом с левой стороны в шубе, но без валенок, сидит Кудряш. В деревне так его звали все. Полы шубы были подобраны кверху, чтобы удобно было идти. Длинный холщовый кушак плотно обтягивал шубу. Окладистая, тёмно-рыжая борода гостя властно улеглась на её разворот. Из-под густых рыжих бровей спокойный взгляд.

Рассказывал Кудряш. Иногда он выпрямлял спину, клал руки на стол, делал глубокий вздох и снова продолжал. Отец все время молчал. Когда я был уже взрослым, мне отец как-то признался: "От рассказа Кудряша у меня волосы на голове дыбом поднимались. Жалко Авласку и Соломаниду".

Собравшись в дальний путь-дорогу, отъезжающие решили завернуть к куму попрощаться. Кудряшиха накрыла стол. Авласку, как гостя, братья усадили посреди: с одной стороны Филипп, с другой - Андрей. Напротив сели женщины. Кто его знает, сколько выпил гость. Но трезвость Авласки настораживала Гуру. Наконец-то наступил подходящий момент. Увлечённый разговором с Гурой, Авласка принимает от Андрея удар по голове шкворнем от телеги. В одно мгновение шкворень оказывается в руках Авласки. Словно шило, шкворень пробивает грудную клетку Андрея. Но не успел Авласка развернуться к Гуре. Тот с силой вгоняет нож между лопаток гостя по самую рукоять. Перепуганная Соломанида бежит к двери. Гура с топором за ней. "Не губи, куманек!" - молит она убийцу, опустившись на колени, скрестив руки. "Тут я взмахнул топором, и тело Соломаниды сползло вниз".

Какая зловещая фраза. И как спокойно она была сказана Гурой. Она врезалась в память отца. Отец с особой любовью рассказывал о молодых влюбленных. Все возмущался: "Как Авласка смог допустить такую оплошность?!"

Чтобы скрыть следы преступления, братья отвезли трупы на Лермонтовскую гору, уложили за толстую валёжину и засыпали снегом. Но это не давало им успокоения. Трупы они снова увезли. Теперь за деревню Пушкино. На тракту под мостом в обнимку усадили и засыпали снегом.

Где могилы Авласки и Соломаниды, кто знает? В деревне нет могилы и Гуры. Увезла стариков дочь к себе в Абан. Там и похоронили их.

Добрым словом Гуру никто в деревне никогда и не вспоминал. И поделом.

Как далёкое прошлое созвучно с днём нынешним. Сколько сегодня насилия, грабежа. Неужто ты все с собой заберешь, человече?!

Прошло столько лет. А я до сих пор задаю себе вопрос: "Что заставило убийцу, вора пойти на исповедь?" Страх перед смертью или осознание тяжкого греха перед содеянным? Скорее всего неумолимый и строгий судья - время, которое рано или поздно пробуждает в человеке человеческое, заставляет его понять, что жизнь священна и дана каждому, чтобы пройти по ней с любовью. Чтобы потом эта любовь передалась тем, кто останется после тебя. И тогда непременно кто-то у твоей могилы скажет: "Земля тебе пухом". Иного не дано.
Март 1994 г.