Светлан Голосеев гвардеец монгольского императ. 27

Глава 27. Хорезм – взгляд с Коврижки

Заботы личного характера на продолжительное время прервали мои изыскания, затем просто заела рутина, интерес к судьбе моего пращура остыл, а после и вовсе исчез.

Нежданно позвонила Лира Павловна.

– Куда это вы пропали? Как поживает ваш Светлан?

– Ой, знаете, как-то всё застопорилось, даже не знаю, что сказать… угас мой поисковый пыл.

– Да вы что! А меня вы тоже позабыли совсем?

– Ну зачем вы так, Лира Павловна, я хотел…

– Не врите – забыли, не нужна стала. А ведь пытались ухаживать…

Вот умеет она обескуражить – и не знаешь, что ответить. Любые оправдания покажутся фальшью.

– Готов компенсировать любым способом!

– Я прощу вас, если сводите меня на Коврижку.

– Куда?

– На остров Коврижку. Неужели не знаете?

– Знаю, конечно, просто не ожидал, что вам захочется нос морозить на льду залива.

– Ничего, я прочная. Возьмите что-нибудь перекусить, а я термос с чаем принесу.

Я, не мудрствуя, взял сосисок, батон и шкалик водки – сам не знаю, почему. Потом, пока шли, ругал себя за водку, а вдруг она обидится?

Мы сошли на перроне «Чайка» напротив необычного кольцеобразного здания из красного кирпича с золочёными буквами названия над воротами: «Национальный научный центр морской биологии», обогнули территорию храма науки и спустились к берегу. Здесь начиналась затоптанная и заезженная рыбаками грязная дорога по льду. Но мы свернули с неё и пошли напрямик к возвышающейся над белым льдом тёмной «буханке» острова.

Лёд в эту бесснежную зиму был скользким, почти как речной. Мы шли, держась за руки против изрядного встречного ветра – не повезло с погодой. Впрочем, когда это у нас зимой не бывает ветра? Лира Павловна действительно стойко выдерживала режущий лицо воздух. Но временами мы останавливались и, повернувшись спиной к ветру, отогревали лица под яркими солнечными лучами.

– Люблю наше солнце, – сказала Лира Павловна. – Что в Питере, что в Москве солнце бывает и ярким, но не греет, кажется, даже весной. А у нас вот, январь, а зайди за угол, можно раздеваться и загорать, правда?

Я согласился. Мы подошли близко к скале и сразу стало тихо и тепло.

– Где будем пить чай? – спросил я.

– Давайте сначала поднимемся наверх. Вы знаете, что тут первобытное поселение?

Я знал. Мы поднялись на плоскую вершину. Ветер. Ни кустика. Холодно.

– Пойдёмте сюда, – потащила Лира Павловна вдоль обрыва. – Вот, смотрите, керамика! И вот! Знаете, у меня всегда какой-то трепет, когда держу эти осколки – будто клад нашла. Смешно?

– Нет. У меня то же самое. Всё-таки, клад – неудачное сравнение, клад – это деньги, богатство, а тут сопричастность древности, прикосновение к прошлому. Эту посуду лепили люди своими руками, ели из неё, детишек кормили, разбили, может, когда ссорились – тысячи лет назад! Это важнее, чем богатство, мне кажется.

– Ой, смотрите, там торосы! Пойдёмте!

Мы спустились по осыпающейся крутой тропке на лёд, обогнули скалу. С северной стороны громоздились, сверкая на солнце, голубые льдины. Целые груды плоских голубоватых «фарфоровых» осколков на фоне тёмно-синего неба поражали своей нереальностью.

– Мы будто на Северном плюсе, правда? Я на Коврижке четвёртый раз, но торосов никогда не было. Так здорово!

Меня подмывало спросить, кто был проводником в предыдущих походах, но вовремя себя одёрнул. В конце концов, какое мне дело?

– Давайте пойдём греться, я всё-таки, замёрзла.

Мы вернулись на южную сторону острова, принялись выбирать место, где сесть. Увы, места не было. Все закутки между валунами, где можно было устроиться, были в прямом смысле загажены! Мне почему-то было ужасно неудобно перед спутницей, будто я сам был виноват.

– Ну, хватит, давайте здесь вот сядем, – сказала Лира Павловна, устраиваясь так, чтобы не видеть мерзости.

– Может, ещё поищем…

– Да ладно вам, что я дерьма не видела. На морозе не пахнет. Усаживайтесь.

Пока Лира наливала чай, я быстро насобирал палочек-щепочек и развёл костерок.

– Ой, классно как! – Воскликнула Лира Павловна, протягивая руки к теплу. – Живой огонь – это чудо! Я ужасно продрогла, на самом деле…

– А у меня к живому огню есть «живая вода»!

Я вытащил из рюкзака бутылёк.

– Ой, как здорово! Наливайте скорее!

– Это водка.

– Так водка – это лучшее сейчас. Если бы было ещё чем закусить!

– Подождите минутку.

Я наткнул на палку сосиску, подержал у костра, пока не зашипела, покрываясь корочкой. Отрезал кусок батона, также погрел над углями.

– А вот теперь – пьём! За что будем пить?

– Хочу, чтобы не гадили! – неожиданно чётко произнесла Лира Павловна и одним глотком выпила водку.

– Сильный тост! Присоединяюсь. Всегда вводит в ступор это умение испачкать самые хорошие места. И даже не попытаются прикрыть. Вроде все грамотные, иного не переспоришь – всё обо всём знают…

– Дремучесть человеческая не зависит от количества полученной информации, она порождается нежеланием анализировать.

– Да что тут анализировать? Что нужно анализировать, чтобы просто не пачкать вокруг?! В школах уже даже религиоведение ввели, а в этом отношении ничего не меняется.

– Если уж мы преподаём в школах религию, почему бы не ввести уроки уважения к природе? Заодно следовало бы отредактировать и Библию.

– Вот это вы замахнулись – на самое святое! Да вас публично сожгут на центральной площади, несмотря на двадцать первый век. И что бы вы там переделали?

– К примеру, я вписала бы на обложку золотыми буквами: «Отныне Бог изменил задачи человечества и список смертных грехов. Теперь спасение получит тот, кто меньше потребляет и меньше сорит, остальных ожидает Геенна Огненная!» А вообще, Дарвин прав – люди как были обезьянами, так и остались, несмотря на науку и технику. Генетическая наследственность воспитанием не меняется. Послушайте, как вы догадались купить водки? Налейте, пожалуйста ещё. И хватит уже о плохом. Смотрите, как красиво! Расскажите лучше, отчего это у вас застой в деле Светлана?

– Да как-то само собой остановилось на Устюрте и ни с места. Не знаю…

– Вы это бросьте! А как же ваше обещание тёте? Она, наверно, ждёт от вас известий. Не имеете права!

– Ну что вы нападаете, Лира Павловна? Бывает же, у людей пропадает интерес к какому-то делу. Там в этой истории так всё сложно и запутано – не с моим образованием разбираться.

– Мне кажется, вы просто пытаетесь использовать первое же препятствие, чтобы сдаться.

– Вот снова вы заставляете меня оправдываться. У меня были дела, разные нужные дела…

– Дела у всех есть. Свершений нет! Разливайте уже остатки и жарьте последнюю сосиску, да рассказывайте, что вас там остановило.

– За вас! Хороша водочка. Остановил меня Хорезм. Такой вал информации – мозг отказывается в этом разбираться.

– Да, тут вы правы. Если по Устюрту можно собрать и даже перечитать всё, что написано, то в отношении Хорезма на это потребуется жизнь. История этой территории переполнена событиями!

– Почему же именно Хорезму выпала такая честь?

– Место такое. К слову, по одной из версий Хорезм означает «кормящая земля». Там всегда было много народу. Вы же смотрели карту? На северо-западе безжизненное плато Устюрт, на юго-западе пустыня Каракумы, на севере Аральское море, которого теперь не стало – разобрали реки на орошение, на востоке опять же пустыня Кызылкум. И посреди всего этого бесплодия в нижнем течении Амударьи – оазис, где есть всё!

– Что значит «всё»? Среди пустынь вряд ли могло быть всё, особенно в прошлом. Там пища, вода – главное для жизни, это понятно.

– Смеете спорить? Хорошо, – Лира Павловна принялась выискивать что-то в смартфоне. – Сейчас, сейчас, у меня должно быть вот в этой папке. Вот. Слушайте:

«И в Хорезме есть такие фрукты, подобных которым я не видел ни в одной из стран, которые я посетил. В нём есть сорта дыни, вкуснее и приятнее сахара и сотового меда. И есть в нём сорт дыни с зелёной коркой и черными крапинками, а внутренность её красная, как сердолик, очень, очень сладкая, и внутренность эта плотная. Одна дыня в десять маннов и больше и меньше. Подвешивают их в домах на всю зиму и продают на базарах. А также есть сорта винограда вроде фиников, красного и белого, который подвешивают на зиму, и он дёшев. И есть также яблоки, и груши, и гранаты, они украшают ими лавки все время, особенно весной, и кажется человеку, что они только что сорваны в саду. А жители Хорезма — достойные ученые, поэты и благородные люди».

– Так вкусно описывает, даже во рту сладко стало. Кто это?

– Я же вам говорила – в Хорезме всё есть. Это арабский путешественник двенадцатого века Аль-Гарнати*1. Бывал и в Булгаре, и в Киеве, и в Багдаде и вот, видите, в Хорезме.

– Так это в двенадцатом, а может к четырнадцатому веку всё изменилось?

– Там много раз всё менялось, государства разрушались и разрастались до величины империй, но оазис с множеством людей и изобилием был всегда. Представляете, уже в восьмом веке до нашей эры Хорезм был мощным государством! Это как раз то время, когда вот здесь, на этом островке первобытные люди собирали для пропитания устриц – вот этих, на раковинах которых мы сейчас сидим, и варили их в посуде, слепленной вручную. Если помните, Русь стала государством в конце девятого века нашей эры – через полторы тысячи лет после Хорезма. И письменность в Хорезме разработали ещё в пятом веке до нашей эры – за тысячу пятьсот лет до Кирилла и Мефодия.

– Хотите сказать, они всё это создали, грубо говоря, на дынях и арбузах?

– Ну мы же с вами как-то в самом начале об этом говорили – через Хорезм проходил торговый путь. Все товары мира везли через это государство и плюс своя земля кормила и давала излишек на продажу.

– Столько столетий? Земля имеет свойство истощаться.

– Вы въедливы и придирчивы, но вы правы. Однако это правило относительно истощения почвы не действует для долины Амударьи. Припомните школьные уроки истории Египта: за счёт разливов Нила поля крестьян получали удобрение – плодородный ил, и на том стояла Египетская цивилизация много веков. Та же история в Хорезме. Вы сейчас удивитесь: Амударья – одна из самых мутных рек мира! В кубометре воды что-то около трёх с половиной килограмм взвешенных частиц – ила. Таким образом, вода реки играет двойную роль, как теперь любят писать «два в одном» – и орошает и удобряет растения одновременно! Эта река, кстати, по объёму вод близка к Нилу и полноводнее Днепра. Собственно, Амударья – это основа жизни в тех местах и по сей день. Вы же слышали о конфликтах из-за воды на границах Узбекистана и Таджикистана?

– Как хорошо, что у нас вода с каждой сопки течёт!

– Зато там тепло. А у нас водка закончилась. Почему мало так взяли?

– О сосисках вы не спрашиваете. Нам уже возвращаться пора, а то на последнюю электричку опоздаем.

– Ладно, давайте собираться. Чтобы всё, что знаю о Хорезме рассказать, нам и ящика водки не хватит. Я вам вот что посоветую: не зацикливайтесь, не пытайтесь прочитать и переварить всю информацию по каждому региону, попробуйте вылавливать из массы главное – и того будет достаточно, чтобы составить представление. И двигайтесь, двигайтесь вперёд, не застаивайтесь.

– А вы-то откуда про Хорезм столько знаете?

– Там кухня этносов и языков, как же мне не знать! Первая письменность придумана для хорезмийского языка, а он из восточноиранских языков, и представьте, сейчас у этого языка нет в мире родственных. А потом, с VI века основным этносом Хорезма стали тюрки, и соответственно, язык стал тюркским. На этой территории сформировался и туркменский этнос. А с пятнадцатого века язык хорезмского государства назывался чагатайским или узбекским, сами понимаете почему – от названия улуса и от имени хана. Ой, я вас снова гружу своей лингвистикой. Пойдёмте уже.

В ожидании электрички мы мёрзли на перроне, пронизываемые ветром. Прятаться в тесное помещение «зала ожидания» Лира не пожелала. На фоне темнеющего неба высокие деревья, раскачиваясь, стучали, щёлкали ветвями.

– Знаете, я уже давно поняла: ветер – это музыка, под которую танцуют деревья. Ведь присмотритесь, они и вправду танцуют!



  *1 Абу; Ха;мид аль-Гарна;ти (1080–1170) – арабский путешественник, исламский миссионер из Гранады. Учился в Александрии и Каире. Написал книги о своих путешествиях: «Ясное изложение некоторых чудес Магриба» и «Подарок умам и выборка из чудес». Эти произведения содержат сведения о Волге, Доне, о Руси, о быте славян и другие исторические сведения