Шишига

      Речка Тарбуга поблёскивала сквозь гутой туман и обдавала лежащих у костра пацанов то прохладой и сыростью ночного тумана и темной воды, а то теплом прибрежного мелкого, почти белого песочка, который тоже таинственно мерцал в лунном свете.
      Рядом на заливном лугу шумно вздыхали и всхрапывали кони. Семилетний Мишка иногда своим телом ощущал, как по земле раздавались гулкие удары их копыт. Он с другими мальцами лежал у костра и ждал, когда два старых казака – Семён Антонович, да Матвей Егорович закончат вечерять. Потом они закинут в угли картошку и начнут свои сказки - рассказки о времени былом, да удалом… Мишка смотрел как пламя костра то раздвигало ночную темень, то сжимало её до небольшого круга. За костром чуть виднелся лес, оттуда слышался тихий шелест листьев берёз и осин, а вековые ели шуршали басовито громко и шевелили своими мохнатыми лапами.
      Хоть и уже не первый раз Мишка был в ночном с дедами, а всё ж маленькому казачку было немного жутковато. Тем более на этот раз старые казаки выбрали место для ночного с сочной травой, но дурной славой. Минька сам слыхал, как тётка Дарья у хуторского колодца рассказывала казачкам, что видала на Ромкином лугу чудище волосатое.
      Ромкин луг часто «блазнил и пугал» не только тётку Дарью, а даже старых казаков. Казаки рассказывали, что когда-то давным-давно схоронили тут цыгана Ромку, убитого в пьяной драке. Говорили, что ночью, он встает из земли, мучается похмельем и до рассвета жадно пьёт воду из реки и никак не может напиться. Когда случайный ночной путник мешает ему утолять вечную жажду, цыган страшно сердится. А ещё он время от времени зовёт своего коня и тогда в ночи раздаётся его громкий призывный свист.
      Дед Семён поворошил костёр обгоревшим сучком и в сторону леса полетели золотые искры. Мишка проследил за их полётом и вдруг увидел, как из-под тяжёлых веток ближайшей ели на него в упор глядят два, ярко горящих в ночи, глаза и с той же стороны донёсся негромкий свист. Он вздрогнул и прижался к надёжному плечу своего деда Семёна. Тот проследил за его взглядом и засмеялся:
- Что казак, спужался?! Не боись, это сплюшка на тебя глаза таращит. Сова такая – сама махонькая, а глазищи, что твои блюдца. А свистит совёнок, видать жрать захотел и мамку кличет. Дескать где ж ты шляешься, когда у тебя, шаболды такой-сякой, дитё некормлено на ветке сидит. Так, что ты не пужайся, а возьми-ка котелок и сбегай на речку ополосни и воды для чая зачерпни. Вишь его величество дед Матвей трапезу заканчиват и ложкой уже по дну скребёт, скоро десерту потребовает…
      Тем временем дед Матвей смачно облизал деревянную ложку и, хитрО улыбаясь в густые усы, протянул пустой котелок Миньке:
- Давай казак, дуй не стой. Да воду у берега не бери, поглыбже зайди Она там, водичка-то, почище будет. А то как в сказке, наберешь тины морской и чай подванивать будет, а я ентого не дюже уважаю…
      Минька сглотнул набежавшую вдруг слюну и дрогнувшим голоском спросил своего деда:
- А что ж это мне одному до речки идти что ли?
- А что ж мы всем скопом за водой командируемся? Иль ты боишьси?! Ну так и скажи, вона тогда Сергунька быстренько сгоняет. Он смелый – настоящий казак растёт.
- Да ничего я не боюсь. Так просто спросил. Спросить уж нельзя!
      На самом деле Мишка боялся и боялся очень сильно. Но показать свой страх перед другими пацанами, а главное перед дедами… Нет, это было невозможно. Это означало позор Миньке на всю его долгую жизнь. Буквально всей спиной ощущая на себе взгляды старых казаков, Мишка пулей метнулся к реке, громыхая пустым котелком. Вдогонку он услышал хохот старых казаков и перешёл на нарочито медленный шаг.
      У реки на удивление было совсем не страшно, не смотря на клубящийся туман над водой, который иногда поднимался над водой разными причудливыми фигурами. В береговом овраге о чем-то ворковали лягушки, изредка рыба разгоняла тишину всплесками воды и чмоканьем, а с другого берега слышалось бряканье молочных фляг и песня казачек, закончивших вечернюю дойку на летней ферме.
      Мишка не только ополоснул котелок, а ещё и надраил его речным песочком. Пусть деды увидят какой он старательный и смелый. Затем он скинул штаны и зашел в воду почти по пояс. Вода была тёплая, как парное молоко. Разогнав рукой невидимый в темноте речной мусор, Минька зачерпнул полный котелок, одел штаны и так же не торопясь, подошел к костру. Дед Семён заглянул в котелок и одобрительно крякнул:
- Глянь, Матвей, полный котелок-то, ещё и песочком чищенный. Значится не сдрейфил – добрый казак растёт, однако.
      Дед Матвей поставил котелок на огонь, выхватил из костра уголёк прикурил самокрутку и пыхнул таким едким самосадом, что Минька закашлялся. А дед Матвей уселся поудобнее и немного покряхтев начал разговор:
- Казак,Минька, будет добрый, весь Сёмушка в тебя. Однако ты Минька на Ромкином лугу осторожку всё ж имей. Мой вот батя еще в царское время возвращался поздно с охоты и уже в сумерках стыкнулся с Шишигой…
- Ну всё пошёл молоть, топерича не остановишь, - хмыкнул дед Семён, достал из сумки кожаные ремешки и стал сплетать их в нагайку…
      Мишкин друг Серёжка не утерпел и спросил деда Матвея:
- Дед, а что это за шишига такая? Почему так называется?
- А хрен его знает внучок, Шишига, она шишига и есть, назвали так. Его ещё Шишом кличут, а люди учёные гутарят, что мабуть это человек снежный у нас обретается.
      Дед Матвей окутался дымом от самосада и продолжил дальше:
- Вот ты Сёмушка не веришь, а ить твой же дед говорил, что здеся тоже ночью шёл и услыхал свист. Оглянулся, а на него чудо волосатое бегит, пасть разявило и клыками клацает, что твой скаватор, который нам за хуторм ямы силосные роет. Ну он и стрелил его. Люди гутарили росту это чудо было огромадного и волосья у него даже на лбу широком были. Одним словом, гиганта волосатая.
      Вона в Георгиевке тоже ить гутарят, что до войны за гнилым болотом бродил дикОй человек. Ростом навроде больше трёх аршин, весь в волосьях и жрал только мясу сырую. Вот как завидит Шишига человека, то сразу убегает в чащобу. Но коли услышишь его свист, то хоронись немедля. Он апосля свиста завсегда в бой идёт. Тогда уж не всяка пуля его остановит.
      А ещё бывает, что Шишига ночью подходит к жилищу человека и в окна заглядывает. И если в этот момент в дому нету казаков взрослых, он могёт ворваться и силой увести с собой али бабу, али ребятёнка. Бабу он своей женкой делает, а ребятёнка иногда опосля двух – трёх лет находят. Токмо дикОго совсем, потерявшего и речь, и рассудок... Даже в нонешнее время исследователи всякие к нам по зиме приезжали и на снегу видели чуднЫе следы.
      Намедни мы с новым хуторским директором школы как-то поздно вечером жаркий спор на эту тему вели опосля бани за рюмкой чаю. Чудок до драчки дело не дошло. Он мне с пеной у рта доказывал, что Шишига - это потомок выживших каким-то образом у нас в Сибири нендертальцов каких-то. А я так кумекаю – Шишы энти - это местные абригены. Энто значится как казаки наши начали Сибирь-то к рукам прибирать, местные коренные ушли в глыбь лесов, да там и осталися.     Одичали они, а спробуй сам поживи в нашей чащобине таёжной, поневоле дикИм станешь.
      Одно меня смущает, однако… Откудова у Шишиг рост такой огроменный образовался. Тута же в основном татары, да казахи проживали, а у них рост-то не ахти какой высокий.
      Ну да и тут всё пояснить можно. Живут Шишиги круглый год на свеженьком воздухе, питаются только натуральностью, без всяких там химиев, вот и пошло им энто всё на пользу… Вдруг дед Матвей осёкся на полуслове и замер. Замерли и мы, только дед Семён монотонно оплетал кожей рукоять будущей нагайки…
      От леса послышался чей-то необычный свист и глухой топот. Поневоле все стали напряженно вслушиваться и всматриваться в темноту леса... От него отделилась большая тёмная фигура и направилась к костру, посвистывая на ходу. У пацанов и у деда Матвея сердце забилось часто-часто. Оно уже готово было выскочить из груди, когда фигура вышла на свет костра и громко произнесла:
- ЗдорОво ночевали казачки, коровёнку мою тут пегую не видали случаем? – фигура оказалась дядькой Егором из Георгиевки…
      Тут же оглушительно захохотал дед Семён, а глядя на него и все остальные закатились истошным смехом…
      Смеясь, Мишка подумал:
- Смех – смехом, а всё-таки надо будет бабуле сказать, чтобы ставни на ночь закрывала…