Походным шагом

Когда мне трудно – а в эти дни особенно, – я меняю шаг на походный, мысленно отдаю себе команду «Шаг-ом марш», начинаю свободно размахивать руками вокруг тела. Становится легче. Невидимый груз, давящий на плечи, превращается в незамысловатое содержимое вещмешка образца 1954 года. Воображаю себя русским солдатом, отправляющимся в неизвестность.

Я знаю, откуда у меня такая методика.

20 декабря 1999 года нас, небольшую группу призывников, привезли военным бортом в Армению. Из аэропорта Эребуни уже поздно вечером перебросили в российскую часть - Канакерский полк, на севере Еревана. Переночевали и на следующий день должны были ехать в Гюмри, где размещается 102 военная база. Там же находится учебный полк, где проводится курс молодого бойца.

Все эти новые слова: Эребуни, Канакер, Гюмри – не сулили ничего хорошего. Становилось тоскливо. И вдруг слышим русское слово: Северский полк. Но и это было как приговор. В этом полку махровым цветом цветет дедовщина, а самострелы, доносы и побеги обычное явление. И большинству из нас приготовлена незавидная участь служить как раз в Северском полку. Так нам то ли с сочувствием, то ли в насмешку рассказывал солдат, который переодевался в красивую черно-белую тельняшку, чтобы пойти в увольнение. А мы ему завидовали.

Но самое страшное, что надежды нет, никуда убежать из Армении не удастся: с одной стороны натовская Турция, с другой - враждебный Армении Азербайджан. С севера нависла враждебная России Грузия, а на юге – Иран. Но до него практически не доехать. На большую землю добраться можно только военными бортами, транспортными самолетами, а они летают крайне редко, раз в полгода.
 
– И тут, ребята, вам скажу, служите достойно, чтобы потом живым долететь до России – свои же однополчане за старые косяки могут учинить расправу в самолете.

Какие это могут быть «косяки», мы смутно догадывались. Это может быть все что угодно, не говоря уже о доносах и рапортах на сослуживцев. И как бы в подтверждение сказанного к нам зашли два "деда", армянин и русский, и стали выводить по одному в туалет: трясти. Мне было не жалко гражданской одежды, я для этого взял старьё, а кто-то в кожаном плаще приехал и неизменно в кожаном плаще хотел уехать.

Первое утро в российской армии принесло нам первые "потери": нескольких призывников избили просто так. В столовой тоже стало тоскливо от постоянного попрошайничества. Просили даже «солобоны», едва начавшие службу: без перебою стреляли сигареты, просили оставить докурить. Они рылись по урнам и выхватывали бычки. Неужели так плохо в российской армии с куревом – мы же зарплату здесь получаем, неплохие командировочные, так как служим за границей.

Неопределенность нас уже тяготила, в казарму не очень хотелось.  Но на плацу тоже вышла заминка – ждем автомобиль, и он тоже называется "борт".

Снова идем в столовую, обед. (Ужинать будем уже в Гюмри, в новом статусе, в форме). И снова ожидание на плацу. С нами едут двое русских солдат. Они подошли парой и встали рядом, одетые в шинели и серо-синие шапки-ушанки. Ничего не просили, не обращая на нас никакого внимания. То, что советские шапки еще носят, я видел, но шинели и сапоги, а особенно холщовые вещмешки, завязанные за лямки, мне казались анахронизмом. Все же ходят в бушлатах и берцах.

Как вскоре выяснилось, они ехали в Гюмри на гауптвахту. Чудо такое: сами и ехали. Единственная в базе гауптвахта тоже находится в Гюмри. В Гюмри, как окажется, есть всё, кроме Канакерского полка.

Но меня поразили эти двое: прослужив полтора года, они выглядели невинно как дети и были круглые как свежеиспеченный хлеб. Пять месяцев назад пошли в самоволку и напились, что-то сломали, что-то разбили. За что и были наказаны сроком на 10 дней. И все эти пять месяцев ждали борта, идущего в Гюмри. При этом они уже обжились, разъелись и перешли в новый армейский статус.

Я присматриваюсь к ним. Упитанные, розовощекие лица, беззлобные, прямо-таки детские глаза. Они тихо и деловито переговариваются друг с другом, роясь в вещмешках: «А это взял?.. Отберут ведь».

Спокойные, крупные, безропотные, едут отбывать наказание в солдатскую тюрьму. Там, как они нам разъяснили, нет отопления, одеял не дают, а шинель лучше бушлата укрывает спящего. Никаких насмешек мы от них не услышали – они слишком были поглощены собой. Хотя у меня ноги подламывались, словно это мне ехать в тюрьму.

Пришел ротный, он внимательно осмотрел своих солдат и мягко, по-отечески их расспросил. Ему тоже некстати было расставаться с ними, работящими и исполнительными, но и ни в чем их не упрекал. Такие, очень доверительные отношения между офицером и солдатами мне понравились.

Наконец мы построились, впервые выполняя офицерские приказы, потом перестроились в колонну и пошли за двумя солдатами в шинелях. Я шел за ними, и теперь их габаритные фигуры в шинелях напоминали мне дородных женщин, с трудом влезших в старое платье. Но как мы шли, гражданские, за этими двумя военными! Стало ясно, что ходить строем мы не умеем.

– Походным шагом, – быстро бросил мне один из них, когда я задел ногой его по пятке.

А как это походным шагом, хоть бы кто объяснил.

И я просто вперился в их ноги: надо идти, размахивая руками, вынося вперед свободно ногу. Легко сказать – свободно.

И тут я понял, как легко они идут, эти двое грузных солдат, отъевшихся на местной перловке, раздавшихся вширь, переваливающихся с боку на бок, как дородные женщины.

Но так легко идти навстречу судьбе, подумалось мне, не идти, а лететь навстречу своей гауптвахте и месту службы, казалось мне не соответствующим цели. И мы, за этими русскими солдатами, шли навстречу неизвестности, и даже не шли, а летели, а надо было бы брести.

Как я ошибался насчет несоответствия формы и содержания.

В русской армии строевая подготовка занимает много времени. Она выполняет показательную, коммуникативную, дисциплинирующую, но и карающую функцию. Однажды нас заставляли заниматься муштрой, от завтрака до обеда и от обеда до ужина. Но я скажу, что это не самое суровое наказание. Лично мне оно намного легче давалось, чем стояние в штабе до 5 часов утра.

Ходить в армии надо уметь. При ходьбе не чувствуешь усталости. И эти двое русских солдат преподнесли мне первый урок. Оттого, что много ходишь, не чувствуешь бремени жизни. А затем, после армии, я часто дома занимался шагистикой, медленно, как бы по инерции своей службы, печатая шаг и делая повороты в маленькой комнате. А шагать походным шагом оказалось одним из лучших терапевтических упражнений - действительно, идешь вперед, не чувствуя ни страха, ни усталости.


29 ноября 2020 г - 18 июля 2022 г.