Чёрное Слово

– Что ты измазалась, как чёрт? Что вот теперь с тобой делать? Только сарафан новый одела, как человеку, – кричала на всю округу баба Катя на свою
четырёхлетнюю внучку Машу, только что вылезшую из кучи песка.

Сарафан красный, нарядный, действительно требовал немедленной стирки.

– Что за ребёнок растёт? Не ребёнок, а чёрт с рогами. Пять детей вырастила, семерых внуков. И никто так никогда не изгваздывался.

Маша сидела на лавочке возле дома. Песок на ней был везде. Его не было разве что во рту, и то неизвестно.

Соседка бабы Кати и Машеньки женщина калека слушала подобные наставления почти каждый день с тех пор, как бабушка и внучка приехали на лето на дачу.

Мила жила в деревне круглый год. Выезжала куда-то крайне редко. Жила на лоне природы. Радовалась тому, что даёт Господь. Старалась идти по пути веры. На свою участь в кресле не роптала, да и вообще на жизнь не обижалась.

Когда кто-то из близких начинал чересчур сочувствовать ей, бывало, это выглядело чересчур навязчиво:

– Бедненькая, сидишь, ничего не видишь в этой глуши.

Мила улыбалась и отвечала:

– Есть люди, которым гораздо хуже меня. Они света не видят. Бога гневят. Сами себе своей слепотой внутренней и свою жизнь, и жизни близких разрушают.

В ответ люди лишь сочувственно улыбались, кивали Миле и быстро уходили, пожимая плечами и меж собой называя женщину блаженной. Мол, живёт в своём мирке, видимом лишь ею. Кому может быть хуже, нежели ей? Сидит днями на солнце, ну или на крыльце, когда дождь или снег.

Сейчас, услышав очередные ругательства соседки, Мила не выдержала, собралась с силами и подъехала к отделяющему участки забору.

–Тёть Кать, не надоело вам ребёнка своего убивать?

Пожилая женщина оглянулась на слова Милы:

– Ты что, дочка? Я эту чертовку и пальцем не трогаю. Хоть по заднице и надо бы нахлестать крапивиной. Да толку... – махнула рукой Катерина. – сарафан испорчен, а мне ещё и мыть её снова.

– Тёть Кать, да шлёпнула бы разок-другой лучше, чем дитё с чёрным равнять. –

Мила сидела у забора и не собиралась уходить.

Кроме того, что Мила сидела в инвалидном кресле и никогда не роптала на свою участь, женщина крайне редко сквернословила. То, как она это делала слышали лишь самые близкие ей люди. А уж упоминания о дьяволе от Милы и вовсе никто никогда не слыхал. Когда женщина слышала, как того поминают в разговоре, пусть и не с ней, всегда невольно вздрагивала. Немногие знали эту Милину особенность. Большинство попросту не замечали.

– Милка, чё-то я не поняла. Ты что имеешь в виду? Эта мерзавка мне каждый день заботы лишние устраивает, а я её что – хвалить должна? По головке гладить? Зимой без конца болеет. То понос, то золотуха. То руку сломала на горке. Все дети, как дети, а эта...

– Вот потому она и болеет у вас, что поминаете вы чёрного.

– Мила, да что ты несёшь, дочка? Я ведь не матом её крою. Устала я уже. То заболеет, то измажется вся. Ты погляди, она ведь на чертёнка и похожа. Только рожек не хватает.

– Тётя Катя, она так и будет себя вести бестолково и болеть будет, потому как вы своим языком породнили её с этим. Конечно, он и будет стараться, чтоб его каждый день призывали да вспоминали. Я ведь, например, сегодня наблюдала за Машенькой – она и не думала лезть в песок. Сидела спокойно с игрушками плюшевыми. Венок вон плела. А как вы вышли, как начали её не пойми за что костерить... Что сидит она на траве, сарафан зелёным делает. И медведя своего зачем вынесла. И вообще не ребёнок, а... – Мила покачала головой, не произнося страшное для неё слово.

– Что-то я не пойму. – Катерина подошла вплотную к забору, за которым сидела Мила. Ты к чему это? Чёрта, что ль, не вспоминать? Так я же не матом её крою, дочка.

– А то не лучше, – вздохнула Мила. – Вспоминаешь его, он и является и разные пакости делает. Много слов без мата и без поминания этого самого, которыми можно ребёнка вразумить. С ней разговаривать надо, а не выскакивать и кричать, не разобравшись, что она не то делает.

– Ох, дочка, устала от её проказ, вот и срываюсь, и несусь уже не глядя. Где Маша? Где Маша? Снова куда-то встряла. Снова в лучшем случае отстирывать-отмывать. В худшем в больницу загремит.

– Она ребёнок, – улыбнулась Мила. – Себя вспомните. Неужто не проказничали никогда?

– Я-то? Меня батька в четыре года оставил в избе с только что вылупившимися цыплятами. А сами на покос ушли. А мне надоело их ловить. Они разбегаются, под лавки лезут. Я возьми хватай их да успокаивай, сжимала в кулачке и складывала на лавку, чтоб не разбегались. Родители приходят –цыплята на лавке спят.

– Ну вот, и что же с Маши удивляетесь? – с улыбкой спросила Мила.

– Свои девчонки тоже устроили в своё время. У них с сыном моим младшим четыре и шесть лет разницы. Так они не придумали ничего умнее, как выкупать его в луже. Как они его не утопили –сама удивляюсь. Куклу придумали.

– Тётя Катя, и что, неужели всю жизнь так чёрного поминаете на всех своих родных? – серьёзно спросила Мила.

– Да я уж и не помню, – махнула рукой Катерина. – Как только не обзовёшь, когда уставшая, а тебе каждый день сюрпризы. Вот сейчас надо идти мыть её. В сарафане, что ль прямо затолкать её? – задумчиво проговорила будто самой себе баба Катя.

Мила с улыбкой развернулась и поехала под свою любимую яблоню.

Через несколько часов уже вечером баба Катя с тарелкой, накрытой полотенцем, пришла к Миле. Женщина как всегда сидела, уткнувшись носом в книжку. Собственно, без книг Милу почти никто и никогда не видел.

– Мила, дочка, угостись оладушками. Свежие ещё, горячие. Только пожарила, – Катерина поставила тарелочку на садовый столик перед женщиной.

– Спаси Господи, тётя Катя, – с улыбкой благодарно кивнула Мила. Взяв оладушек, она надкусила кусочек. – Ммм, как вкусно. Вы туда яблоко тёртое кладёте? Аромат чувствуется.

Катерина присела напротив на лавочку.

– Ага, яблоки. Паданцы, куда их столько в этом году? Вот и кладём везде. Ты кушай, кушай, дочка. – с доброй улыбкой говорила Катерина. Подождав, пока Мила съест оладушек, пожилая женщина спросила: – Мила, это ты в своих книжках прочитала, что не хорошо этим словом браниться?

Мила взглянула на тётю Катю серьёзным взглядом.

– Нет, тётя Катя, не в книжках. Вернее, в книжках я это тоже прочитывала. Религиозных. Помяни его – он тут как тут. А добра от него не жди. Мне бабушка покойная внушила это с раннего детства.

– А почему же так? Я Софью плохо знала. Мы как-то редко приезжали, когда она жива была. Сейчас ты вот сказала, я и правда вспоминаю, что она это слово никогда не говорила. Матерок проскальзывал бывало. А чёрного она не поминала.

– Ей человек знающий сказал забыть навечно это слово.

– Священник, поди....

– Не, не священник. Бабушка-знахарка. Божий человек была. Прозорливая старушка жила здесь недалеко. Давно ещё. Я ещё в пелёнках была. Бабушка Софья рассказывала, что со скотиной у них проблемы были какие-то. То ли овцы в хлев не шли с пастбища. То ли вымя у коровы бородавками покрылось, не подоить было. И то, и другое было у нас. А из-за чего бабушка конкретно ходила. я и не помню сейчас. Бабушка эта на всю округу здешнюю известна была. Ходили к ней люди за советом. За помощью. Когда бабушка Софья пришла к ней. та как закричит: «Не подходи ко мне, я тебя боюсь». Бабушка остановилась сама в испуге. Что это со старухой? Она и спрашивает: что, мол со мной не так? А бабушка ей в ответ: «У тебя слово через слово чёрное слово. Всех им называешь». Бабушка моя не сразу опешившей головой догадалась какое слово имеет в виду старушка. Потом, когда догадалась, спросила: что ей делать теперь? А бабушка в ответ: «Забудь это слово до конца дней своих. Со скотиной твоей всё хорошо будет. Поезжай домой, всё хорошо будет». Когда бабушка уже поднялась уходить, бабушка-знахарка ей вслед сказала: «Есть у тебя ещё одно главное горе». Бабушка остановилась. «Но этому горю я помочь не могу». Бабушка предполагала, что главным горем она назвала меня.

Катерина сидела напротив Милы, задумавшаяся.

– Горе. Да, горе. Не горе ты, а радость и свет всем своим родным, дочка. У тебя мудрости – нам старикам учиться. Мы-то старые, всё нам не то, да не так. А ты как посмотрю, и не бываешь никогда недовольной. Свет ты видишь во всём.
Катерина поднялась уходить.

– Пойду Марью укладывать, сидит после мытья мультики смотрит. Права ты, дочка, слово это поганое забывать надо. Може, и правда поспокойнее станет.

–Тётя Катя, вы как в город приедете, отдайте её в какую-нибудь спортивную секцию. У неё сейчас энергию деть некуда, вот и бросается она куда попало. А там уставать начнёт и успокоится.

– Ох Милка, откуда в тебе столько добра и мудрости? – с улыбкой приобняв женщину, баба Катя направилась домой, мысленно пообещав себе забыть это чёрное слово навечно. И детям с внуками передать это.