Обида

      Середина июля. Вот уже несколько недель стоит неимоверная жара. На доходе одиннадцати утра к въездным воротам Ильинского леспромхоза по накатанной гружеными лесовозами колее, цепляя защитой сухие комья земли, кое-как подъехал огромный темный внедорожник. Сидевший за рулем джипа пожилой, солидный мужчина, заметив в метре перед капотом натянутый стальной трос, тут же вывернул передние колеса вправо и тихонько покрался к деревянному вагончику, в котором несли свою круглосуточную вахту сторожа.
      – Где он там спрятался? – сам с собой промолвил шофер, всматриваясь в лобовое стекло. – Этот Шерлок Холмс. – и чтобы его услышали в будке, он специально погазовал на холостых оборотах несколько раз.
      Разглядев через небольшое грязное оконце подъехавшую почти впритык знакомую машину, на улицу, лениво потягиваясь, вышел заспанный, неопрятного вида сторож по фамилии Рогов, и сразу же направился к водительской двери.
      – Здорово, Капитоныч. – мужик без особой радости протянул приезжему худую, загорелую пятерню. – Рука-то, чего такая слабая? Пожми, как следует ее.
      – Здравствуй, Толя. Извини, что разбудил я тебя.
      – А с чего это ты взял, что я сплю? – демонстративно позевал охранник в ладонь, и протер ею же красные спросонья глаза. – С вами заснешь, как же. Ездите без конца.
      – Не ругайся.
      – Да я и не ругаюсь. Туда хотел проехать?
      Воитель утвердительно кивнул головой.
      – А я вот возьму, и не пропущу. – пошутил он. – Ладно. Сдавай назад к воротам, я щас трос-то опущу. Давай задним ходом полегоньку. Только не слети в колею.
      – Успею. Я никуда не тороплюсь. – и мужчина заглушил двигатель. – Давай-ка лучше покурим с тобой.
      Приезжим оказался местный предприниматель, и один из самых обеспеченных в поселке людей - Николай Капитонович Князев. Он несколько дней тому назад взял в этом леспромхозе под честное слово пару кубов обрезной доски для строительства новой беседки, и сейчас заехал отдать долг.
      – Давай покурим, раз ты не торопишься. – с удовольствием согласился сторож. – Щас, я только за папиросами в свои апартаменты схожу.
      – Зачем, куда-то идти? Кури мои.
      – Твои? А че там у тебя за сигареты? – Рогов заглянул через открытое окошко в салон. – Импортные, небось?
      Капитоныч без разговоров протянул охраннику почти еще полную пачку американского Кента.
      – Я такое не курю. – тихо пробубнил он. – Я лучше за Беломором схожу. Его уж покуришь, так покуришь. Хм. Не то, что твоя заокеанская отрава. Можно за раз целую пачку высмолить, и через минуту снова захотеть.
      – Смотри сам. Я не навяливаю. Мое дело предложить, твое отказаться. Иди, давай, тогда за Беломором своим.
      Князев, пока сторож ходил в вагончик за куревом, зажег сигарету, и чтобы не дымить, и без того в нагретом кожаном салоне иномарки, осторожно вылез из машины, и огляделся по сторонам.
      – Жарит, как опять сегодня. – Анатолий с грустью посмотрел на безоблачное небо и тоже закурил.
      – Лето. Как ты хотел?
      – А я сегодня, только первый день с отпуска вышел. Кхе-кхе-кхе. – поперхнулся сторож от крепкого табака, и деловито взглянул Князеву в его затемненные очки.
      – Первый день? – не расслышал Николай.
      – Ага. Время так долго с непривычки идет.
      – А я смотрю, ты куда-то пропал. Думал, может, уволился. Ну, мои соболезнования тогда.
      – С одной стороны, в отпуске, конечно, прекрасно, а с другой, даже толком и не отдохнул. В отпуске, надо уезжать, куда-нибудь подальше. Нужна смена обстановки. Даже, хотя бы на рыбалку, на пару деньков.
      – Ты вроде, Анатолий, не рыбак? – с удивлением посмотрел на Рогова Капитоныч. – Если, только в теплой лунке? Ха-ха-ха!
      Сторож хотел было на эту бородатую шутку тоже отреагировать смехом, но он вдруг вспомнил, что-то такое для себя неприятное, и сразу же в один миг погрустнел.
      – Все бы вам в теплых лунках удить. – нервно заворчал он, едва не уронив папиросу на землю. – Старый ты уже, Николай Капитоныч, а все туда же норовишь.
      – Это почему это я старый-то? Хм. Старый конь, борозды не испортит. – все не замолкал коммерсант.
      – Да ну, тебя.
      – Чего без настроения-то? – наконец тоже стал серьезным Николай. – Жалеешь, что отпуск прошел?
      – Да какое тут к черту настроение. Откуда ему быть?
      Капитоныч присел возле массивного переднего бампера на корточки и заглянул под внедорожник.
      – Ну, и дорога тут у вас, ей Богу. – от возмущения он покачал головой. – Чуть защиту не сорвал.
      Рогов все дымил своей папиросой и молчал.
      – Мой-то, охламон, знаешь, че тут недавно отчебучил? – на небритом больше недели, закопченном лице сторожа в ту же секунду заходили ходуном желваки. – Вот учудил, так учудил. Представляешь, бабу свою оставил, поросенок, аж с тремя детьми.
      – Да ты, что? Это, чего же он так?
      – А кто его знает. Сами в шоке с женой.
      – Ох, Гошка-Гошка. Ну, и крутой он у тебя.
      – Не то слово. Как трамплин. Вот он махнул шашкой, так махнул. Дубина. Тьфу! Вот, скажи мне, Капитоныч, что у этой молодежи в голове?
      – А кто его знает, что у них там. Не мозги, точно.
      – Так ладно бы еще ушел, к какой нормальной крале. Как говориться, всякое в этой жизни бывает. Так этот мой клоун, к твоей же соседке, Люське Квасовой, слинял.
      – Как это к моей соседке? – удивленно взглянул на сторожа Капитоныч. – У нее же у самой две мелюзги растут, и мужик сидит в тюрьме, скоро уже должен выйти.
      – А вот так вот, Коля. Хех. Уже, как месяц у тебя в соседях мой козел живет. Мы с матерью-то думали, что он у нас смирный, примерный семьянин, а он видишь, какую штуку нам устроил с ней на старость? Мы себе места не находим, жратва в горло не идет. Больше-то всего, конечно, жалко внуков. Они же ведь не виноваты, что их папашка непутевый, другую мать себе нашел.
      – Ну, и дела у вас. Хорошего мало.
      – Еще, какие дела-то, милый мой. Хм. Дела. Сноха-то, хрен с ней, она уже кажись, сориентировалась, сучка. Мне тут шепнули по секрету, что она снова замуж собирается за одного приезжего хмыря. Ну, собирается, так собирается, и скатертью дорога. У нас с матерью по ребятишкам, сердце, знаешь, как клокочет? Зинка теперь с корвалолом почти не расстается, да и я в последнее время плохо сплю. Пока сто грамм окопных не вмажу, даже не ложусь.
      – Нервы, Толя, надо в первую очередь беречь. Вы с Зинаидой ведь уже не молодые.
      – А как с ними беречь-то? – аж взмок от негодования мужик. – У них, знаешь, куда хрен, туда и ноги. Не умеют себя держать в руках.
      – А я ведь и вправду не знал, что Гошка разбежались. Вроде село-то небольшое. Не знал, не знал. Вот видишь, Толя, работаешь, как проклятый, работаешь, и даже и не подозреваешь, что твой Георгий у меня сейчас по соседству живет.
      – А ты, как думал? Теперь знай.
      – Хотя, когда мне видеть-то его. Я ж из командировок не вылезаю.
      – Вот так вот, и живем. – тяжко вздохнул отец.
      – Давно он прописку-то поменял?
      – Так я же сказал, что уже месяц.
      – Месяц? – задумчиво пробубнил Капитоныч.
      – Ага. Месяц, без трех дней.
      – Слушай, а я же видел однажды твоего Гошки машину возле ихних ворот. – вспомнил коммерсант. – Думал, мало ли, что. Точно видел. Хм. Ты погляди.
      – Конечно, видел. Как не видел. Эта же Люська, халда, вместе с Жигуленком увела его. Ну, надо же, так подло получить под дых.
      – Ну, и дела.
      – Как вот нам щас с матерью в глаза людям смотреть? Нас ведь все тут знают. Ох, и стыдоба. Ускакал из семьи, паразит, и как будто в порядке вещей.
      – Поговорить-то с ним не пробовал ты?
      – С кем поговорить?
      – Как с кем? С ним.
      – С этой бессовестной свиньей, что ли? – с лютой ненавистью, процедил сквозь зубы сторож. – А ты думаешь, мы с матерью не говорили? Язык смозолили до костей.
      – Не понимает?
      – Бесполезно. Вроде один на один с ним разговариваешь, все понимает, со всем соглашается. Как только поводок немножко отпускаешь, снова глазенки заблестели, и опять за свое.
      Князев сочувственно посмотрел на товарища, и всем нутром осуждая предательский поступок со стороны его запутавшегося сына, закачал головой.
      – Сноха-то у нас, самое-то интересное, ведь нормальная бабенка, в Пискарихе в школе рисование ведет. – раскраснелся от злости Рогов. – А наш-то, прямо сатана.
      – Попробуйте еще поговорите. А вдруг поймет?
      – Я же тебе русским языком сказал, Капитоныч, бесполезно. Бесполезно, понимаешь? Раз человек оставил своих родных кровинок, ради какой-то облезлой профурсетки, ты думаешь, что он сейчас послушает меня?
      – Ну, если не послушает, то тогда точно, дурак.
      – Конечно дурак. Хм. Кто же еще-то?
      – Не понимаю я его.
      – А кто понимает-то? Думал ему, потом наследство отписать. Но после его, таких закидонов, хрена два он его получит, сукин кот.
      Сторож снова вытащил из затасканных, местами прожженных окурками шаровар, помятую пачку папирос и спички, и дрожащими от волнения руками прикурил.
      – Вот такая вот со мной оказия вышла.
      Капитоныч мельком посмотрел на часы.
      – Ты и вправду, Толя, сильно не переживай. – обнадеживающе сказал он. – Это не самое худшее, поверь.
      – Как не переживать-то? Легко тебе говорить. Надо же было так опростоволоситься. – возмущался сторож сам с собой. – Ну, надо. Обидно, что парень-то, вроде хороший. Я, Николай Капитоныч, на двести процентов уверен, у него бы умишка на это дело не хватило. Это твоя соседка, ухабака, гадина такая, сбила с панталыку пацана.
      Вокруг Рогов стоял дым коромыслом.
      – А знаешь, Капитоныч, почему у нас щас молодежь такая? – стал вслух рассуждать он после сразу нескольких глубоких затяжек. – Не знаешь, отчего? Кхе-кхе-кхе.
      – Это, какая?
      – Такая бестолковая. А наверно потому, что мы, родители, им мало времени уделяем, не втемяшиваем им в голову, как надо правильно жить. Опять же, когда нам ими заниматься, если мы сроду заняты. Ты, поди, думаешь, что я утром спать домой пойду? Щас же. Пойдешь тут с ними. Не угадал. Я щас здесь сутки отдежурю, а завтра в шесть утра с шурином поедем на покос. И так каждый день. Какие-нибудь, да делишки. Не сижу просто так.
      – Что поделать, Толя? Судьба наша с тобой такова.
      – В том-то все и дело. Я ведь с этой работой и пьянкой проклятой, не заметил, как Гошка вырос у меня. Знаешь, как теперь жалею? Больше надо было заниматься парнем. Глядишь бы, и он бы не оставил семью.
      – Как уж есть. Чего теперь жалеть-то.
      – Понятно, что щас хоть ужалейся. У нас вон в Ермаково, недавно у Зинкиной троюродной сестры, сын и вовсе отчалил в мир иной. Мужика-то мы у нее давно похоронили. И вот теперь до сына очередь дошла.
      – Молодой?
      – Молодой. Как не молодой. Тридцать-то исполнилось, или нет? До сорока лет, точно.
      – Тогда, конечно, молодой. Помер-то, отчего?
      – А отчего у нас щас в деревне помирают? – намекнул Рогов на повальное пьянство, и пощелкал пальцами по потной шее. – Пил, как лошадь, мерушки не знал. Самое главное, до армии вообще в рот не брал. А добрый был, какой. Комар, бывало, сядет на руку, так он будет терпеть до последнего, пока тот кровушки напьется, в жизни букашку не убьет.
      – Жалко мужика. Пусть покоится с миром.
      – А как не жалко. Как еще жалко-то. Ни жены, ни ребят, ни котят, никого после себя не оставил. Щас вот еще мать, последняя помрет, и даже за могилкой некому будет приглядывать, даже никто не вспомнит его. Ох, и намучилась она с ним, сердешная. Она ему каждый день курицу жарила в духовке. Представляешь? Это сколько надо денег-то на кур? Он проснется с самого с ранья, наестся, и дальше пировать пошел. Так до самой смерти и болтался, как медведь шатун. Пока Господь не прибрал его.
      – А может и к лучшему?
      – Может и к лучшему. Мало мы своими детьми занимаемся. Вкалываем с утра до ночи, их не замечаем, а потом скулим.
      Князев неподвижно стоял возле автомобиля в раздумьях, и не знал, что на это сказать.
      – Или вон еще. – сторож выкинул окурок в лопухи возле забора, и устремил свой задумчивый взгляд, куда-то вдаль. – Опять же в Ермаково, у меня бывший напарник по шпалозаводу, Сенька Корноухов, живет.
      – Корноухов? Не слышал такого. Хотя в Ермаково у меня много знакомых живет.
      – А откуда ты о нем должен слышать? Честный, главное штука, мужик-то, а в жизни тоже не лишку везло. Мало того, что он совсем недавно жену схоронил, так его еще теперь сноха выгоняет из дома. А кого выгоняет-то? Господи. Больного старика? У него ведь один глаз, вообще не видит, и в ухе стоит аппарат.
      – А что, заступиться-то не кому за него?
      – В том-то все и дело, что некому.
      – Странно. Ты говоришь, его сноха обижает? А сын-то тогда на что? Или у него кишка тонка?
      – А че сын? – невесело вздохнул сторож. – Хм. Сын. От него толку, как от козла молока.
      – Как это че? Он мужик, или кто?
      – Сын спился давно. Он у них теперь вместо мебели. Хм. Его, дурака, баба специально споила, чтобы свободно по любовникам шататься, и им щас, как теленком на веревочке руководит.
      – Вот, как?
      – Вот так, Коля. Именно так. А мне Семена, как родного жалко? Он мужик-то шибко сердобольный. Он ведь за своей Тамарой, три года чин по чину отходил, пока она растением лежала. Да он и щас к ней на могилу с палочкой ходит каждый божий день. Пешком столько километров. В семь утра, народ только еще глаза продирает, а он уж с кладбища бредет. А с сыном, видишь, ему тоже не подфартило, как и мне.
      Капитоныч открыл переднюю пассажирскую дверцу джипа и взял с панели пачку Кента.
      – У всех по-разному горюшко приходит в дом. – прикурил он от дорогой зажигалки сигарету, и сразу же запахло ароматным дымком. – Ну, а как? Не так, что ли? Горе-то, оно вроде, по своей сути означает одно, то есть ничего хорошего, а вот повод для этого несчастья, тут он у каждого свой. У тебя вот, Анатолий, например, сын со снохой развелся. Горе? Конечно, горе. А как? Ну, не то, чтобы уж прямо горе-горе. А все равно, приятного мало? Так ведь?
      – А че тут приятного-то? Хм. – ухмыльнулся сторож в ответ. – Даже спорить с тобой не буду. Конечно бардак.
      – А ведь у меня тоже, если ты не помнишь, был когда-то еще один сын. – взглянул он Рогову в его стеклянные от вечного недосыпа и частых запоев глаза. – Только по-своему распорядилась судьба. – и жадно затянулся.
      – Чего-то не помню я такого. Умер, что ли он?
      – Да. – полушепотом сказал Капитоныч.
      – Представляешь, а я и не знал. – в растерянности почесал затылок Анатолий. – Как это я мог пропустить-то? – и вдобавок к этому покачал головой.
      – А откуда ты можешь знать? Он же у нас с Валентиной, почти сразу же после рождения помер. Она, когда в родильном отделении лежала, у нее там, что-то пошло не так. А я, как назло в командировку умотал, не раньше, не позже. Доктора, тогда теще с тестем предложили, выбрать, кого в живых им оставлять, мать, или дитя? Ну, они и выбрали Валю. А как же? Правильно подсказали, я считаю. Тот-то, все равно еще, ни бе, ни ме, ни ку-ка-ре-ку, а она для них родная дочь.
      – А кого еще было выбирать? Конечно мать. Тут даже, никаких сомнений.
      – Вот так они и велели поступить врачам. Тем более, у нас сын, Валерка, еще только в первый класс пошел. Не оставлять же пацана сиротой?
      – Само собой. Хм.
      – Я даже помню, как мы ляльку хоронили. Я для этого случая, у нас на автобазе Рафик специально заказал. Даже, знаешь, че щас вспомнил? Какой ливень в этот день на улице хлестал. Главное штука, лето на дворе-то было, а дождик был, как из ведра, и пасмурно. Э-хе-хе. Сколько лет прошло с тех пор. Щас бы ему уже лет тридцать было. Жаль.
      – Ладно, горевать. Как уж получилось.
      – Собрались, помню, у нас в квартире самые близкие родственники, старухи там, чего-то у иконы почитали, я гробик с новорожденным под мышку, и мы всей честной компанией, хоронить его, бедняжку, повезли.
      – Могилку-то, подикась, мой брательник со своей похоронной бандой копал? – не дал договорить сторож до конца. – Он же у меня, когда в восьмидесятых-то с тюрьмы освободился, так зарабатывал себе на хлеб.
      – Я сам копал, Толя. Вот этими руками, в тот же день, когда на кладбище малютку привезли. А ты думаешь, для его гроба, глубина нужна была? Нет. Там все по-другому. К Валиной бабке с краю прикопали, и дело с концом.
      – Да уж, Капитоныч. Да ты, оказывается, тоже горюшка хлебнул.
      – Да ладно тебе преувеличивать-то. Значит не судьба иметь двоих детей. Ну, так вот. Гробик-то, когда в землю закопали, и тут у меня в голове зашевелилась мысль, а как же без имени-то будет он? Все же не собака. Хм. И решили мы прямо там, на кладбище, сыночка-то Сережкой и назвать.
      – Да уж.
      – Вот так вот, Анатолий, я сына и похоронил.
      – Поминки-то были потом?
      – Провели дома. А как же? Все по-людски сделали. Даже в заводской столовой заказывали пироги.
      – Правильно. Я говорю, правильно это. – согласно закивал головой сторож. – Надо все честь по чести делать, по церковным обычаям. Хоть и новорожденный покойник, а все же тоже человек.
      Ближе к полудню на улице стало совсем жарко. Мужики, дабы не получить по недогляду тепловой удар, решили зайти в вагончик и там продолжить разговор.
      – Вот такие вот у меня, Капитоныч, пироги. – разместившись возле окошка на стуле, вновь с горечью промолвил Анатолий. – Обидно, досадно. Я вот частенько думаю, ну, куда мы все сломя голову несемся, распыляем свои время и силы по разным пустякам? Надо же степенно жить, в удовольствие. Ведь не заметим, как эта кикимора болотная с косой, нам в двери постучит.
      – Ладно. Не бухти. – ютясь на краешке самодельного топчана в углу, махнул Князев рукой. – Живи так, как хочешь ты сам, и не смотри, что ожидают от тебя другие. У каждого своя дорога, свой крест. Не обращай внимания, ни на кого. Закапывать тебя все равно будут одного. Как говориться, тяни лямку, пока не выкопали ямку. Делай, что хочешь. Самое главное в этой жизни, не переступать красную черту. Так что, Толя, не бухти.
      – А я и не бухтю. Вот еще. Хм.
      – Ну, как это?
      – Кто это тебе сказал? Я просто пока временно в замешательстве, как с этим балбесом справиться мне? Сначала, придурки, наворотят делов, потом жалеют. Локоть-то, вроде он близко, вот он, а зубами его, в случае чего, не достать.
      – Это понятно. – тут же согласился коммерсант.
      – Сами не знают, что им надо. Я ведь своего оболтуса-то, уже месяц не видал. Месяц! Представляешь? Родного сына. Зато живем в одном селе.
      – Что тут можно сказать?
      – Матушка-то еще ему позванивает втихушку от меня, а мне даже говорить с ним противно. Это ж надо было, такое удумать, родных ребятишек, на какую-то мартышку из зоопарка променять. Как же он мне в душу наплевал.
      – Да ладно тебе. Чего ты завелся? Теперь, есть, как есть. Он у тебя не маленький, сам разберется, как ему жить. Ты щас лучше о себе думай в первую очередь. Видок-то у тебя тоже на трояк.
      – А че мне думать? Хм. Я, слава Богу, сытый, одетый, обутый, опять же при должности состою.
      – Вот я тебе и толкую, что Гошка у тебя самостоятельный, сам разберется, как ему, и с кем ему быть.
      – Он разберется. Как же. Хм. Если бы не мы с матерью, так он бы уж давно остался без штанов. Его все облапошивают, того и гляди по миру пойдет.
      – Пусть сам решает, Толя. Слышишь? Сам! Че ты докопался до него?
      – Ладно. Хрен с ним. Как хочет, так и пусть живет. У тебя у самого-то, как дела?
      – Нормально. – Николай обвел глазами темную, неприбранную коморку. – Домик вот хочу на море присмотреть себе. Хватит уже ишачить. Всех денег не заработаешь. Да и вообще в нашем возрасте, Анатолий... Как тебя по батюшке-то, я забыл?
      – Владимирович.
      – Так вот, Владимирыч. В нашем с тобой возрасте, дорогой ты мой, пора и о себе подумать нам.
      – Домик на юге, это хорошо. – промолвил Рогов.
      – Ага. Вот я и собираюсь небольшую мазанку купить. Метров на триста пятьдесят с бассейном. Ха-ха-ха! Ты никогда о домике на море не мечтал?
      – Тхеее. О домике на море? – едва не подпрыгнул со стула охранник. – Насмешил. Нахрен он мне нужен там? Не жили богато, и нечего начинать. Мне вот щас уже шестьдесят, Коля, а я на море отродясь не бывал. К тому же, я жуть, как не переношу жару. Мне бы лучше на раскладушке поваляться в холодке, да попить ледяного квасу.
      – Тоже хорошее дело.
      Тут Рогов выгреб из нагрудного кармашка затасканной спецовки, висевшей за ним на гвозде, горсть медных монет, и рассыпав их на столе, стал считать.
      – Мало, блин. Только на булку хлеба и на пачку папирос. – пробубнил он. – А до зарплаты еще далеко.
      Князев смекнув, что у него сейчас будут просить до получки деньги, облокотился на стену и закрыл глаза.
      – А поедем, Капитоныч, водочки глыкнем. – у Рогова вдруг резко поднялось настроение. – Хватит тут без дела в этой конуре торчать. Поедем, посидим культурно. Я могу дома удочки взять, ухи на берегу наварим, картошки в костре напечем. Погнали, Капитоныч, как раньше, когда были молодыми. А? Поедем.
      – Куда поедем, Толя? – Князев снова посмотрел на часы. – Ты ж сегодня первый день на работе. Че ты распотешился-то, друг? Соберись, давай.
      – И что, что первый день? Можно подумать, если я сегодня маленько, прямо капельку расслаблюсь, то тут без меня встанет процесс? Первый раз, что ли? Щас только тросик опущу, чтобы не мешало заезду, и никто даже и не заметит, что меня здесь нет.
      – Вот ты работник. Хах! Как у тебя все просто. Тебе же деньги за работу платят.
      – Велики деньги. Как платят, так и работаем.
      – Это да. Или, как работаем, так и платят?
      – Нельзя после отпуска, так круто начинать. Надо постепеееенно втягиваться. Постепеееенно.
      – А если прогул поставят, или того хуже, уволят тебя? Не боишься?
      – Это кто это меня уволит? – не понял Рогов. – Я че им, рыжий, что ли тут? Я в авторитете. Меня так просто им не своротить.
      – Начальник уволит. Кто. Возьмет и выгонит. Я, конечно, понимаю, что у тебя уже стаж выработан, и ты имеешь право голоса. Но все равно, знаешь ли, не приятно, когда дают пинка под зад.
      – Хах! Начальник? Ты сказал начальник? Да он сам, только недавно с этим делом завязал. Тоже мне, покровителя трезвости - мученика Вонифатия нашел.
      – Выходит, пьянствовал начальник твой?
      – Нет. Все пили, а он на них смотрел. Ха-ха-ха! Конечно лопал! К нему родственники с Урала приезжали, так вот он с ними целую неделюшку кутил. Начальник. Хм. Тоже мне. Хрен с бугра. Прибежит с утра с глубокого похмелья, планерку за минуту проведет, потом грамм триста с шоферами у них в ангаре хряпнет, и опять, до следующего утра с гостями дома пьет.
      – Щас-то он хоть у себя? Мне, так-то его надо.
      – Нету. – уставившись в окно, сощурился от яркого солнышка сторож. – Он на капельницах до обеда.
      – А обед у вас во сколько?
      – Официально для всех с часу до двух. Но на него это не распространяется.
      – А че на капельнице-то? Здоровье решил подлечить?
      – Решил-решил. Хм. Жрать не надо было в три горла. А этот пиво с водкой каждый день мешал.
      – Да уж. – ехидно усмехнулся Князев. – Не бережете вы себя.
      – Нам не привыкать. Ты от него-то, что хотел? – на полном серьезе спросил охранник.
      – Да так. Пустяки. Должок хотел отдать. Я у вас доски для беседки брал.
      – Должок?
      – Ну, да. А что тут, такого странного? У меня просто деньги на прошлой неделе на счету зависли, а вчера я наконец-то их снял.
      – Богато живете.
      – Ага. Не то слово. Гроши некуда девать.
      Рогов загадочно посмотрел на гостя и ухмыльнулся.
      – Деньги, говоришь, некуда девать? А может мне, маленько раскулачить тебя?
      Капитоныч от этих слов, попытался сначала было отшутиться, но у него толком ничего не получилось, и он нервно заерзал на топчане.
      – Нашел кулака. У меня тут ровно посчитано. – слегка покраснев, пропыхтел он. – Извини.
      – Да шучу я. Шучу. Капитоныч! На кой хрен мне твои гривенники сдались? Деньги, это навоз. Сегодня нет, а завтра воз. Ха-ха-ха! – видя его растерянную физиономию, решил подколоть коммерсанта мужик.
      – А после обеда, он может приехать, или уже нет?
      – А это, как придется. Он сам себе хозяин. В основном, конечно тут, где ж ему еще-то быть? Он, или у себя в кабинете телевизор смотрит, или по территории шатается, ну, или же у девок в бухгалтерии чай от безделья пьет.
      – Да уж. Забот у него невпроворот. Старается соответствовать поговорке.
      – Это, какой поговорке? – спросил Анатолий.
      – Работа не волк, в лес не убежит.
      – Да ладно тебе, Николай Капитоныч, преувеличивать-то. Не усугубляй, давай. Можно подумать, мы одни такие. Многие работают так.
      – Здесь я с тобой согласен. Мне только одно не понятно. Если он у вас, как я понял, так часто, то пирует, то под капельницами в больнице загорает, то кто ж тогда процессом-то руководит?
      – А все командуют понемногу. – спокойно сказал Рогов. – Кто первый на работу пришел, тот и начальник. Когда кадровики задачи нарезают, когда механики, когда шофера. Наверное, только что уборщицы, да сторожа голосов не подают пока.
      – Как говориться, кто первый встал, того и тапки?
      – Именно так. Ха-ха-ха!
      – Дааа. Весело вы тут живете. Водку пьете, пивом закусываете. На работу ходите, когда желание есть. Полная свобода. Не жизнь, а малина. Всем бы так.
      – Здесь же леспромхоз, Капитоныч, а не институт культуры. Тут и судимые еще работают к твоему сведению. А как ты думал? Ведь плану по заготовке древесины, без разницы, кто его будет выполнять. У нас вон, к примеру, у Тараса Савченко, аж пять судимостей за плечами. И что дальше? Ему теперь из-за этого недоразумения, не работать, что ли, а семье с голодухи подыхать?
      – Пять раз судим? – Князев от удивления округлил глаза. – Ничего себе недоразумение. Это же самый настоящий особо опасный рецидивист.
      – Да брось ты. Тоже мне, опасного нашел. Были бы еще преступления. Хм. Первая судимость, так это он по малолетке у соседа велосипед стянул. Следующие тоже были все за кражи. Он же, никого не грабил, и уж тем более, как Чикатило людей не убивал. Я даже помню, как он однажды в гараже двухсотлитровую кадушку стырил. Хех. Только стырить, оказалось мало. Ее надо было еще, как-то до дома допереть. Пыжился он, пыжился, не может и все. И тут, как назло, рядом случайно оказался мой брательник. Он-то хохлу с этим металлоломом, по своей доброте душевной и помог. Докатили благополучно бочку до места назначения.
      – Ворованную?
      – А откуда он мог знать, что она ворованная? На ней же не написано. И моего братика родного, как соучастника преступления, вместе Тарасом, с этим бандеровцем паршивым, в тот же вечер в каталажку замели. Ха-ха-ха! Это из разряда, ни одно доброе дело, не остается безнаказанным. Ха-ха-ха! Только у Савченко-то это была уже третья ходка, а у моего братишки нарисовалась первая судимость, как с куста.
      – Не повезло братцу твоему.
      – Так самое-то обидное, ему хохол за работу, даже чекушки не дал.
      На взмыленном лице Князева от всего услышанного появилась добрая улыбка.
      – Так, значит, говоришь, что все командуют понемногу? – оголив белоснежные зубы, улыбался коммерсант.
      – Выходит, что так.
      – Мда. У вас тут в вашем королевстве, и вправду не соскучишься. Видать, из-за такого инновационного подхода, грязи-то по самые уши у ворот?
      Рогов из-за такой обидной подковырки, недовольно взглянул на Николая и осуждающе закачал головой.
      – Ты это, Капитоныч. – в ту же секунду нахмурился охранник. – Ты не больно-то тут язык свой распускай. Это ты у нас частный собственник, как тебе одному вздумается, так ты и поступаешь, а это государственное предприятие. Улавливаешь разницу? Казенное. А раз государственное, то значит здесь все общее, то есть, ничье. Вот оттого и грязи на дороге по самые яйца, как ты говоришь.
      – Ты че, обиделся, что ли на меня? – стал нелепо оправдываться коммерсант.
      – А за что мне на тебя обижаться?
      – Ну, может быть за то, что я отказался сегодня уху варить с тобой?
      – Знаешь, что? – сторож встал со стула, и заходил по вагончику взад-вперед. – Заедь-ка ты лучше, ближе к пяти часам вечера к нам, Николай. Не будешь же ты его все это время ждать в машине.
      Князев на это предложение, как ни в чем не бывало, кивнул хозяину головой.
      – Так ты, значит, сегодня на легком труде? – попытался мирно разрешить ситуацию Капитоныч. – Значит, первый день на работе? Ох, и соболезную я тебе.
      – Типа того. – беззаботно заулыбался мужик.
      – Послушай. А откуда ты тогда знаешь-то про все?
      – Как это откуда? От верблюда. Ха-ха-ха! Через мою же проходную все утром на работу идут.
      – Ну, и сиди тогда спокойно, сторожи. Тебе же проще. Потом ухи с тобой наварим. Будет немножко на улице попрохладней, вот тогда и порыбачим, Анатолий. А щас газетку вон почитай.
      – Какую газетку?
      – Ну, вон у тебя на окошке, че лежит?
      – Ааа, эту-то? Это старая пресса. Я ее уже на десять раз перечитал. Наизусть выучил.
      – Ну, не знаю тогда.
      – Думаешь, охота мне в первый день надрываться? А поехали, Капитоныч, хотя бы до сельмага. Я ведь тебя сто лет не видал. Вмажем, а? Заводи свой катафалк.
      – Не могу, Толян. Правда не могу. Еще дел столько.
      – Дела, никуда не денутся. Эти сделаешь, другие придут. А старые друзья, навсегда. Тут месяц назад городские дачники, ну, те, которые у тети Груни в прошлом годе купили развалюху под строительство коттеджа, приезжали за бревнами для бани к нам. Вот люди, так люди. Интеллигенция. Я бы, с такими пообщался по душам. Сразу видно, что не наши шаромыги, а из городской среды.
      – А то. – шутливо улыбнулся Николай.
      – Пока ждали, когда тележку им нагрузят, они мне накупили майонезу, банку кофе, хлеба, икры баклажанной, нарезку из чесночной колбасы.
      – Это, за какие, такие заслуги?
      – А за то, что я их на въезде, на хрен не послал. Ха-ха-ха! Только одно мне не понравилось в них.
      – Это, что это за одно?
      – Пса моего, Матроса, этого блохастого бездельника, печеньем с повидлом накормили.
      – Ничего себе.
      – Вот-вот. Зажрались они там в своем городе, буржуи. Я бы и сам, такое печенье с удовольствием с чаем пожрал.
      – Да ладно тебе обижаться на них. Че ты в самом деле? Они же из своего кармана баловали-то его. Ну, и порадовали вкусняхой твоего варнака, и что из этого? Опять же, ты на еде сэкономил. Сам же сказал, что тебе эти горожане набрали всего.
      – Ага. Затарили меня по полной. Я две смены в сельмаг не заходил.
      – А че покрепче-то, не могли тебе взять?
      – Да почему не могли? Че уж ты так обижаешь моих гостей? Какой-то дорогущей бормотухой меня угостили. Как там? Виска! Слышал о такой?
      – Виски, что ли? Хех. Конечно слышал. И как тебе эта, как ты сказал, бормотушка на вкус?
      Сторож поморщился.
      – Не понравилось, видать?
      – Не мое. Я лучше бы водочки, ну, или на худой конец портвейна хряпнул. А то эта виска, с чем бы ее сравнить-то, человечьим потом пахнет, и еще от нее пережженными тряпками несет.
      Так и не дождавшись начальника, Капитоныч, наконец, решил не тратить больше, попусту, время, и ехать дальше по своим делам.
      – Видать сладкая капельница-то попалась. – посмотрел напоследок на часы Николай. – Раз не вернулся назад. – и быстрой походкой пошагал в машину.
      – Я же сказал тебе, что он сам себе директор. – вышел следом за ним на улицу сторож, чтобы проводить его.
      – Я уж это понял.
      – Послушай, Капитоныч, а че ты так шибко прицепился-то к нему? – пытаясь скрыть свое явное негодование, осторожно спросил Анатолий. – Или ты думаешь, что раз ты на таком танке прикатил, значит, тебе его можно оскорблять? Зря ты так. Он тоже в этой жизни, съел соли ни один кг. Да он, чтоб ты знал, где-то, аж под Котласом, обыкновенным шоферюгой на трелевочнике, свой трудовой путь-то начинал. А в тех забытых краях, знаешь, какая летом мошкара, а какие проклятущие зимой морозы? Не знаешь? Не доводилось там бывать?
      – Да, как-то Бог миловал.
      – Тогда тебе несказанно повезло, раз миловал. А у него, если ты не заметил, двух пальцев нет на левой руке.
      – Это, где он так?
      – Где? Хм. Места надо знать.
      – Да уж.
      – Где-где. Отморозил. Вот, где. Там без спирту, ой как трудно выживать. Практически без шансов. Все здоровье можно запросто оставить в этой глухосрани. Кстати, помимо мошек с палец и лютого холода, в тех дебрях еще полно медведей. А что такое в тайге медведь? Знаешь? Это хозяин. Это самый опасный хищник. Его даже матерые охотники бояться, ибо не знают, что может в голову Потапычу прийти. Теперь-то, ты хоть понял, в каких нечеловеческих условиях нашему шефу приходилось на трудовые рельсы вставать? Вот, то-то и оно.
      – Я правда не знал. Думал, он всю жизнь тут жил.
      – Я тебе к этому и толкую. Не давай оценку людям сгоряча, Капитоныч, если ты очень плохо знаешь их. Ведь обидеть человека, проще пареной репы, а вот получить от него прощение, намного труднее.
      Князев ничего не сказал.
      – Завтра заезжай. У него процедуры-то не каждый день. Если же я его утром застану, то скажу про тебя.
      И мужики на прощание пожали друг другу руки.
      Когда в первом часу ночи сторож Рогов возвращался с контрольного обхода территории, он еще издалека заприметил в голубом свете прожектора возле поста охраны, сидевшего на земле человека.
      – О, как. Да не уж то. Хех! Вот это гости у меня. Вот это да. – подойдя почти вплотную, охранник сразу же узнал в худощавом, одетом в какое-то ужасное тряпье мужичке родного сына.
      Услышав за спиной знакомый голос, Георгий, несмотря на то, что был, изрядно выпивши, тут же поднялся на ноги.
      – Ты случайно адресом не ошибся? – рявкнул на него отец так громко, что где-то вдалеке на огородах залаяли собаки. – Шляются тут всякие. Хм. А потом у меня казенное имущество пропадает.
      – Здорово, батя. – не обращая внимание на брань, заплетающимся языком прохрипел сын. – Не ругайся на меня. Я тебя итак тут уже больше часа жду.
      – Нужен ты мне больно, ругаться еще с тобой. Че тебе от меня надо?
      – Совет нужен, бать.
      Мужики прошли к вагончику и сели на скамейку.
      – Я тебе в советники не набивался. – сердито пробубнил отец.
      – Тут у меня, такое дело вышло. В общем, не знаю, че мне делать, отец.
      – Дело у него вышло. Хм. Что хочешь, то и делай теперь. Мне-то, что до твоих дел?
      – Проблемы у меня, отец. – глядя под ноги, неуверенным голосом промямлил сын.
      – Твои проблемы. Хм. Не мои.
      – Даже не спросишь, в чем дело?
      – Думаешь, не угадаю? Поди, с работы выгнали за пьянку, или выставили чемоданы тебе?
      Георгий от стыда опустил глаза.
      – Второе, бать. – полушепотом сказал он.
      – Вот видишь? Значит, с чемоданами-то я угадал? Молодец-удалец! Хм. А ты, когда своего карася-то к замужней бабе пристраивал, думал, о чем?
      – Чего? Какого карася?
      – Вот тебе, и какого. Хм. Какого. Каким тебя делали, придурок. И, видимо, не доделали. Я спрашиваю, ты, когда со своей учительницей-то разбегался, из-за этой крысоматки, ты на что рассчитывал, сопляк? Молодец ты, Георгий. Хвалю.
      – Ты че, такой злой, бать? Я же, правда, за советом к тебе пришел.
      – А ты че, такой добрый? Хм. Дать бы тебе, как следует, чтобы ты сложился, как дедушкина гармонь. Зубатит еще сидит. Главное штука, своих троих маленьких ребятишек на нас с матерью повесил, а двух чужих, у которых, кстати, родной отец из тюрьмы скоро должен вернуться, ты усыновил. Герой.
      – Да ладно тебе.
      – Вот тебе и ладно. Зачем пришел? Денег, я тебе сразу говорю, у меня нет. В советники, я тебе тоже уже сказал, я не записывался. Ступай-ка ты, Жора, откуда пришел.
      – Мне не надо денег, бать.
      – Не надо. Хм. Тоже мне.
      – Просто поговорить с тобой хотел по-мужски.
      – Мужики так не поступают. Мужики не бросают ребятишек своих. И потом, ты цельный месяц носа не показывал, и тут вдруг поговорить приспичило тебе.
      – Бать.
      – Что бать? Что ты заладил, как попугай? Бать, да бать! Как у вас у молодых все легко. Сходитесь, расходитесь, детей родных бросаете. Зачем из семьи-то ушел? Или, так сильно женилка в штанах зашевелилась, что прямо невтерпеж?
      Сын молчал.
      – Нет, я понимаю, вы бы разбежались, если бы у вас не было детей. Так у тебя их трое. Кто их должен воспитывать за тебя, кормить, одевать? Чужой дядя?
      – Почему сразу дядя? Я же никуда не делся. Можно же их к себе на выходные забирать.
      – Они тебе, что, игрушки? Хочу забрал, захотел, вернул назад.
      – Многие же так живут.
      – Вот вы друг на дружку и равняетесь, кто, как живет. Надо по-людски жить, а не по-собачьи. А то вы привыкли нынче шуточки шутить. Гуляете, как кобели. Тебе эта Люська, дворняжка, с голодухи зад свой оголила, а ты и лоб разлысил, поскакал.
      – Папка.
      – Че папка? Лось уже, а все папкаешь, сидишь. Если вы знали, что все равно разбежитесь, жили бы тогда с женой одни. Зачем ребятишек-то принялись, как мартовские кошки, каждый год рожать?
      – Да кто его знает, зачем? Хороший вопрос. Думали, будем жить, вот и рожали.
      – Ишь ты, как заговорил. Оказывается, это они теперь во всем виноваты? Да? Сами тараканов наплодили, и их еще и виноватыми сделали. Ловко вы. Думаешь, они ничего не соображают, или скажешь, им не больно, когда ты бросил их? Запомни, милок, на чужом несчастье, своего счастья не построишь.
      Отец трясущимися от волнения руками достал из кармана папиросы и закурил.
      – Где так надраконился-то? – уже более спокойным тоном спросил Анатолий.
      – В смысле?
      – Я спрашиваю, нализался-то так, чего?
      – Ааа, это? Да так. От расстройства выпил чуть-чуть. Тут такое дело, бать. Я назад вернуться хочу.
      – Чего?
      – Я все осознал. И вправду, хватит дурью маяться.
      Сторож посмотрел на сына и затянулся.
      – Это, чего с тобой произошло? – равнодушным голосом поинтересовался он. – Ты не захворал?
      – Да вроде нет.
      – Погоди-ка. – отец сильно сжал зубами беломорину и на секунду замер. – Куда это ты собрался, говоришь? Ну-ка, ну-ка. Назад?
      – Как куда? К своим. А что?
      – К каким это своим? А ты разве не слышал, что твоя художница замуж собралась?
      – Как это замуж? – у Георгия мгновенно пересохло во рту. – За кого?
      – А вот так вот. Вообще, что ли не интересуешься, что происходит вокруг тебя? Вроде в одном селе живете. Или ты со своей пьянкой, глухим стал?
      – Интересно девки пляшут. – все не мог собраться с духом сын. – Хм. Моя училка замуж собралась?
      – А ты, что же от баб ожидал-то? Или ты думал, что она тебя до смерти будет ждать? Хотя, тут ты сам виноват. Ты, такой красивый, от нее учесал, к какой-то шкуре, а ей, как прикажешь, одной троих на ноги поднимать? Мы ведь тоже с матерью не вечные. Не можем же мы постоянно твоим короедам помогать.
      Георгий смотрел себе под ноги и тяжело дышал.
      – Зачем надумал возвращаться-то? – искоса поглядывал на него отец. – Раз уж ушел ты с концами, так уж налаживай новую жизнь там. Че взад-вперед-то скакать?
      – Да там, такое дело. Короче, долго рассказывать. В общем, раз эта кобра замуж собралась, я тогда к вам на первое время перееду, бать. Можно?
      – Нет, не можно. Что случилось-то? Ты можешь толком объяснить?
      Георгий сидел на лавке, подперев голову руками, и продолжал упорно молчать.
      – Постой, а машина у тебя, где? – встрепенулся отец.
      – Машина? Хм. – с досадой усмехнулся мужик. – Тебе машина дороже меня? Была бы еще машина, а то название одно. Не ссы, на месте это ржавое ведро. Просто не стал в таком состоянии за руль садиться.
      Анатолий с подозрением смотрел на сына и ждал, когда тот соберется с мыслями и толком ему все объяснит.
      – В общем... Как бы поприличней-то сказать. Это самое. Закончился у нас с Люськой роман. Как странно встретились, и странно разошлись.
      – Погоди-погоди. – сторож положил свою потную руку сыну на плечо. – Ты погоди. Погоди, рубить с плеча.
      – Че погоди-то? Батяяя! Чего ждать-то еще? – не выдержал, наконец, Георгий, и вновь ночную тишину разбудил собачий лай.
      – Тише, Жорка, ты. Ты че кричишь-то?
      – Мужик у этой заразы освободился с зоны раньше срока. – стал жестикулировать руками сын. – Понял? Нарисовался утром, все карты с Люськой перепутал нам.
      – Вот оно, что.
      – Я же к тебе не просто так пришел.
      – Так бы сразу и сказал. – напрягся сторож. – А я тут ребусы гадаю. Так, значит, за дверь выставили тебя?
      – Дошло до тебя, наконец. Слава Богу. А че ты смеешься? Смешно тебе?
      – Кто это смеется? – насупился сторож. – Ты с ума сошел? Ты тут давай, не петушись. Хм. Смеется.
      – Извини, бать. Погорячился слегка.
      – А дворняжка-то твоя, сама, чего говорит?
      – Хм. Люська-то? А что ей говорить-то? Шалавой оказалась твоя Люська. Меня только сбила, сволочь, с праведной дорожки, а сама в итоге с ним решила быть.
      – Чудны дела твои, Господи. Ох, сынок-сынок. Запутался ты. И сам не знаешь, что теперь делать, и нам с матерью задачку ты задал.
      – Ты знаешь, как хреново на душе? – замотал головой Георгий и виновато посмотрел в отцовы глаза.
      – Догадываюсь. Это надо же, тебя, как зайца развели. Смотри, только делов не натвори. А то мы потом будем с матерью передачки тебе возить на зону.
      – Да все в порядке, пап. – немного успокоился Георгий. – Я не из таких.
      – Все вы так говорите. Только, когда вам на хвост наступают, вы все, как один, хватаетесь за топоры.
      – Может, кто-то и бросается в крайность, только точно не я. Больше всего, мне у Люськи ребятишек жалко. Знал бы ты, какие смышленышы растут. А отец уголовник. Понимаешь? Что он им хорошего может дать? Он щас тут маленько поболтается, поквасит, и снова пойдет бока отлеживать в тюрьму.
      Рогов старший молчал.
      – Вот такая вот, батя, со мной приключилась беда. Я как вспомню. Ох, и веселый сегодня был денек. Ха-ха-ха!
      – Уж, куда веселей. Убил ты меня своей новостью без пистолета. Эх, молодежь-молодежь. Не можете вы нормально жить. Все гонитесь за впечатлениями.
      – Они, ежики пушистые, мои вещички в Жигуленок погрузили. – опять повысил голос сын. – И ключи от ихней развалюхи забрали у меня.
      – Выходит, у них машина-то стоит?
      – У них. Где ж еще-то ей быть?
      – Ну, хоть, так. А то на другую машину, нам тебе денег уже не наскрести.
      – Утром оклемаюсь, заберу. Не переживай, бать.
      – Вот и правильно, Жорка. Будет так, как будет. Нечего голову ломать. Живи, и все. Там, по ходу дела, разберешься. Всему свое время, свое место, и свои люди. На этом жизнь не заканчивается.
      – Я все понимаю, бать. Не маленький. – процедил сквозь зубы Георгий. – Раз хочет жить с этим уркой, пусть на здоровье живет. А я больше в этой Санта Барбаре участвовать не буду.
      И он, едва сдерживая от обиды слезы, резко соскочил с лавки, и немного пошатываясь, пошел от отца прочь.