Полёт в судьбу

Куда ведёт нас судьба? Туда, куда надо. А если не туда – значит, это, увы, не судьба. Впрочем, нам-то какая разница? Мы же ведь всё равно не знаем, куда идти.
Вообще меня зря называют капризной. Я не капризная, я своевольная – совсем немного. Я непременно хочу, чтобы всё было так, как я запланировала. Однако, как говорила Дженнифер Энистон, жизнь ломает даже железные планы, поэтому частенько мои планы летят в тартарары. И я, конечно же, бешусь, до сих пор бешусь, но раньше бесилась сильнее, потому что раньше не верила в судьбу. Сейчас же почти верю. Ещё немного осталось, чтобы поверить в неё окончательно.
Много в своей жизни я имела разговоров с людьми о судьбе: что есть судьба, а что – доля, всё ли в жизни переопределено, или всё же человек имеет свободу воли… Но ведь все эти вопросы сродни вопросам о боге – вопросам, в которые я по статусу своему человеческому не в праве углубляться. Их обсуждение доходит иногда до обвинений, нуждающихся в оправданиях. Но так было всегда. Когда ан-Наззама обвинили в отрицании всемогущества Бога, он ответил: «Вы не допускаете, чтобы Аллах творил зло актуально, а я не допускаю, чтобы потенциально». Поэтому я не буду объяснять, что такое судьба, просто расскажу эту забавную историю.
Шёл 2016 год. В июле в Турции была попытка революции. На несколько дней Стамбул был оцеплен, а потом, кажется, всё как-то улеглось. И, вроде бы, ничего страшного не случилось, но на конференцию, запланированную Стамбульским университетом на начало октября, поехали далеко не все, кто был изначально заявлен. Я в это время работала в Техническом университете в прекрасном городе Зволене и, недолго поколебавшись, решила пройти мимо политики и поехать в Стамбул.
Понятное дело, билеты я купила самые что ни на есть самые дешёвые из тех, что подходили мне по срокам, и, естественно, ничего внимательно не посмотрела. Разве что только даты и время вылета. Путь мне предстоял недолгий, но длинный. Рано утром я выехала на поезде, следующем в Братиславу, из Братиславы на автобусе добралась до Вены, и уже оттуда самолёт понёс меня в Стамбул.
Влетела я в Стамбул через новый огромный аэропорт Ататюрка почти ночью, в половине одиннадцатого, и чудом успела на последнюю электричку в метро. Вылетать же через неделю мне предстояло – я это увидела только в последний день пребывания в Турции – из старого аэропорта Сабихи Гёкчен, названного в честь одной из восьми приёмных дочерей Мустафы Кемаля Ататюрка, первой женщины-пилота Турции. Принадлежащая небу – так говорили о ней тогда. С неё в Турции и появились женщины-пилоты. Аэропорт этот находился в другом конце города, в восточной его части. Но мне это тогда вообще ни о чём не говорило.
Три дня конференции пролетели одним махом, оставшиеся три дня я погуляла везде, всё посмотрела, пощупала, везде залезла, впитала в себя дух османской старины.
В свете красных фонарей, освещавших сувенирные лавочки, которые самовольно поселились в подвалах и первых этажах старых каменных домов, грузно громоздившихся по обеим сторонам улицы, я видела площадь, с которой открывался вид на Софийский собор – слева, ворота достраивавшегося на протяжении, наверное, пятисот лет замка Топкапы – по центру и Голубую мечеть, построенную по приказу султана Ахмеда – слабого и болезненного праправнука великого султана Сулеймана – справа.
В саду Гюльхане около Топкапы мне встретился пожилой турок, прекрасно говоривший по-английски и никак не желавший верить в то, что я из России. Он утверждал, что я чистокровная словачка, потому что он, всю жизнь проработав в туристическом бизнесе, много перевидал и русских, и словаков и уверенно отличает одних от других и научил меня есть лукум. Было ещё несколько встреч и знакомств, о которых я пока умолчу…
Это был воинственный город, где полтысячелетия назад нежная, но дерзкая Роксолана разжигала неутолимую страсть в сердце грозного султана великой Османской империи. О, древнее, захватывающее дух великолепие времён, когда женщину можно было купить, но нельзя было сделать женой, когда сорванный с головы наложницы султана платок был способен остановить битву и низвергнуть в пропасть поражения разъярённых животных в облике янычар!
Удивительный это мир – Стамбул! Здесь перед женщиной, как перед солнцем, склоняют головы дикие незатейливые мужчины, в то время как она рождена беззаконной наложницей, принуждённой дарить любовь тому, кто смог её оплатить. Город контрастов – это не про Стамбул, нет! Это город противоречий! Город земли и неба, город, где назначают встречи луна и солнце, а женщины носят имя Михримах, город мужчин и город женщин, живущих вместе, но врозь, – двух параллельно существующих миров, вопреки евклидовой геометрии пересекающихся, но только для того, чтобы расстаться вновь.
Любое путешествие начинается днём встречи и заканчивается днём прощания с городом, который существовал до меня и будет существовать после того, как я покину его, – независимо от меня, потому что ему совсем не нужна память обо мне – случайной и переменной единице в его жизни. Последний день – это день тоски и памяти о городе, который ещё здесь, но который уже в прошлом, потому что, глядя на него, я уже представляю то время, когда меня здесь не будет. И, возможно, эта наша с ним встреча не только первая, но и, вероятно, последняя в перипетии наших автономных жизней. И поэтому мне было странно сидеть тут, в центре Стамбула, чувствовать этот город, видеть его, уже его знать и вдруг понимать, что это последние часы в моей жизни, когда я и он – неотъемлемые части друг друга.
И если каждое моё путешествие можно сравнить с маленькой жизнью, которая состоялась в ином, непривычном мне мире, то каждое прощание с городом можно назвать маленькой смертью, потому что, унося с собой память об этом месте, я непременно оставляю с ним кусочек своей души. Я думала о Стамбуле как уже о чём-то ушедшем, плачущем обо мне вслед, не могущем за мной последовать.
Утром, совсем рано, в шесть часов – во время, когда ни одна женщина добровольно не выйдет на стамбульскую улицу, я покинула отель и направилась к трамвайной остановке, чтобы доехать до центральной площади, чтобы сесть там в шаттл, чтобы доехать до аэропорта, чтобы сесть в самолёт и улететь оттуда. Тогда я была ещё шальной и бесстрашной, а в общем-то, скорее, небогатой.
Остановка была тут же, практически рядом с отелем. Огороженная заборчиком так, что подъехавший трамвай должен был встать, войдя внутрь него весь – с головы до хвоста, она лишила меня возможности попасть внутрь вагона вообще, так как я почему-то заранее не позаботилась о покупке билета. Но в тот самый момент, когда подошёл нужный трамвай и я со вздохами отчаяния готова была проводить его в его утренний путь без себя, к калитке заборчика подошёл немолодой мужчина и пропустил меня внутрь по своему билету. Да, люди бывают добрыми. Это было первым моим стамбульским уроком.
Я доехала до нужной мне остановки, вышла. Никого. Совершенно пустой, ещё совсем заспанный город. Мимо проехала тихая машина полиции. Я двинулась в путь.
На углу, где мне надо было свернуть к площади, около машины стоял молодой мужчина и с кем-то по-турецки разговаривал по телефону. Когда он убрал телефон в карман, я спросила его, в правильном ли направлении я иду, и он, внимательно на меня посмотрев, предложил мне взять всё-таки такси. Я вежливо отказалась. Пошла дальше. Минут через двадцать я поняла, что всё-таки надо взять, потому что у площади ни конца ни края, а время между тем начало вдруг поджимать. И я вернулась обратно к мужчине на углу, попросила его помочь мне вызвать такси. Он, ничтоже сумнящеся, как говорят иногда у нас, сказал, что довезет меня сам, сунул мою спортивную сумку в багажник, и мы поехали. Ехали мы минут сорок, если не больше. Оба молчали. На двадцатой минуте пути на меня нашел бред, нашёптывающий мне, что, по ходу, не всё так просто ни с этим мужчиной, ни вообще с этой дорогой.
Дело в том, что Стамбул удивителен ещё и тем, что в нём сочетается несочетаемое и находится рядом то, что не может находиться: недалеко от дорогих шикарных высоток и головокружительных небоскрёбов стоят ветхие, полуразвалившееся дома, деревянные развалины и здания под снос, и поэтому нет никакой возможности понять, где ты – в центре города или на его окраине. Если только следить по карте.
Наконец, мы остановились. Мужчина вышел из машины, двери авто закрылись – и я оказалась заложницей, запертой в немом куске равнодушного к беде человека железа. Мой спутник подошел к трём туркам, курившим на улице, о чём-то у них спросил, потом вернулся, не говоря ни слова, завёл машину, и мы молча поехали дальше. В этот момент во мне закончились ресурсы паники и страха, и я, кажется, перестала что-либо ощущать вообще: все мои чувства будто онемели, как немеют мышцы, когда в них долго не поступает кровь. Я чувствовала себя в могиле, в гробу, без права на жизнь и даже на само существование.
В рабство я не хотела, поэтому, прорываясь сквозь панические атаки, я начала прикидывать, чем могу откупиться. Выходило, что ничем. Но рассказ совсем не о том.
Минут через сорок вдруг моему взору предстала со всей своей красе такая желанная площадь Таксим. Машина сделала круг и остановилась около двух огромных автобусов, на которых было написано: ;stanbul – Sabiha G;k;en.
Надо было бы, наверное, встать и выйти из машины, а я даже не могла пошевелиться. Тем временем мой водитель покинул автомобиль, подошёл к водителю первого шаттла, что-то спросил, видимо, убедился, что автобус действительно идёт в Сабиха и вернулся ко мне. Бережно достал мою сумку из багажника, поставил передо мной. В конце концов мы попрощались. Да, люди бывают добрыми. И это был мой второй стамбульский урок.
Но даже это ещё не всё.
Я заняла место в шаттле. Времени было девять утра. Самолёт, в котором я должна была лететь, задержали из-за меня и ещё одного такого же недоумка. Надо ли говорить, что в самолёт я села в пост-пост-пост-последний момент?
Устало вывалившись в венском Швехаде, я попыталась отправить домой смс о том, что благополучно вернулась в цивилизацию. Но обе мои сим-карты почему-то не работали. Мне не хотелось думать почему. Я купила билет до Братиславы, села в подошедший по расписанию автобус и поехала в благословенный город с белой крепостью в центре.
По пути на «железну станицу» я заскочила в банк за наличными. Оператор, открыв мой паспорт, ойкнула и воззрилась на меня с испугом человека, увидевшего привидение:
– Вы что, только что из Стамбула?
– Да. А что? Что-то не так?
Девушка нервно поправила чёлку:
– А вы разве не знаете?
– Чего я не знаю?
Она вдруг отчаянно заулыбалась и показала мне рукой на экран телевизора, висящего в клиентском зале. С экрана на нас смотрел неулыбающийся репортер, стоявший на фоне каких-то разрушений. То были разрушения, вызванные взрывом в новом аэропорту Стамбула. Репортер трагичным голосом рассказывал о погибших и потерпевших.
Выходит, я сделала судьбоносный крюк. Вряд ли бы я смогла так грамотно, как судьба, построить свой антитеррористический маршрут от жизни до жизни. Да, судьба бывает доброй. Это был мой третий стамбульский урок.
В восемнадцать часов и одну минуту скорая электричка тронулась в сторону Зволена, унося меня с собой. За окном по-осеннему темнело, как темнело и у меня в сердце от мысли о том, что в ту ночь, когда я должна была покинуть Стамбул, какой-то нелюдь взорвал себя в аэропорту Ататюрка и унёс жизни мирных людей. Вот так в одном месте может быть и добро, и зло, могут жить и люди, и нелюди…
Всего в теракте погибло тридцать два человека, среди тел которых пожарники и спасатели не нашли одного тела – моего.