Свобода в процентах

Генетики считают, что свобода человека определяется двадцатью пятью процентами и что это на самом деле очень много, гораздо больше, чем человеку, в общем-то, даже нужно, по крайней мере для выживания.
Эзотерики же несколько милосерднее генетиков, они дают человеку аж тридцать процентов свободы, но это только, уточняют они, если душа у человека светлая. Тёмные души, по их мнению, права выбора совсем не имеют, их путь прям, быстр и примитивен. Они идут быстро, но у Бога нет интереса в быстрых. Ему интересны медленные, те, кто проходит испытания. Ему нужны души сильные. Люди с такими душами наделены непростой судьбой, но при этом они обладают свободой, отягощённой ответственностью. И если у вас в жизни всё плохо и вы считаете, что вы окружены бездарными оптимистами, остановитесь и подумайте: вдруг всё это только потому, что ваша душа светлая? И оставьте этот мир умирать, пока вы наблюдаете за тем, как садится муть воды.
Люди верующие позволяют человеку быть на сто процентов свободным и на сто процентов же ограничивают его в этом: это суть веры – смешивать свободу воли и предопределение, поэтому смирение и равнодушие – совсем не одно и то же. Это вещи разного порядка. Равнодушие – это тогда, когда нет разницы, каким будет исход; смирение же – это принятие любого исхода. Результат один, а разница огромная.
…Покупать билеты надо прямые, иначе можно попасть в то, что обычные люди называют задницей, генетики – выживанием, неверующие – жизнью, пессимистично верующие – судьбой, оптимистично верующие – испытанием, а философы – хаосом.
Один такой хаос случился и в моей жизни.
На те даты, которые мне были нужны, прямых билетов Москва – Вашингтон не было, и почему-то вместо того, чтобы купить билеты на подольше, я взяла с пересадкой в Атланте. Атланта в Америке – это авиационный узел, такой же, как у нас Агрыз – железнодорожный.
В Шереметьево мне, как и положено, мне выдали два посадочных талона и отправили в путь. Семнадцатичасовая первая часть перелёта прошла вполне даже терпимо. Моим соседом оказался известный журналист, который рассказывал мне разные байки из жизни и путешественные случаи, а я только ойкала и смеялась. Тогда я ещё не вела с людьми разговоры о политике. Курс доллара к рублю был один к сорока.
Нас высадили, как и было обещано, в Атланте, и я понеслась искать свой терминал. Встретила двух тёток из нашей делегации, мы сверили билеты, увидели, что у меня с ними терминалы разные, пожали плечами и разбежались.
Свет на моём терминале не горел.
Я обратилась в соседний терминал, там мне сказали, что такого самолёта, который заявлен в моём посадочном талоне, нет, но я могу сесть на самолёт, отправляющийся в Вашингтон, на другом терминале. И мне указали пальцем.
Я пошла туда. Работница аэропорта покачала головой, что, мол, всякое бывает, и разрешила мне пройти в салон.
Попивая кофеёк, я представляла, что всё будет хорошо, как вдруг услышала пилота, голос которого прорвался в салон:
– Welcome to the Dallas Airport!
Я чуть не поперхнулась: это было неожиданно. Какой Даллас? Делегацию должны были встречать в аэропорте Рональда Рейгана!
Но самолёт действительно приземлился в аэропорту Даллас. Я пошла к администрации разбираться, однако странно интонирующая американка, почему-то встрявшая в мою ситуацию, сказала, что у неё есть подруга, которая говорит по-русски, и протянула мне свой телефон. Её подруга, действительно русская, объяснила мне, что всё бесполезно – лучше сразу ехать в российское посольство, пока не ночь.
Времени было одиннадцать вечера, мой телефон сел, организаторы так и не выслали мне название гостиницы, и я взяла такси до посольства России. Что я могу сказать? Ночной Вашингтон был прекрасен! Но сама бы по себе я в это время на улицу не вылезла.
Через сколько-то я была уже у посольства. Это был чёрный квартал, мимо меня курсировали разнузданные молодые люди, на улице было плюс двадцать пять, и на мне было розовое кожаное пальто с меховым воротником. В России в это время был прохладный октябрь, а здесь повсюду цвели орхидеи.
Я очень хотела, чтобы вся эта непонятная ситуация поскорее закончилась. И мне очень хотелось снять пальто и убрать его в чемодан. Но меня никто не спрашивал.
Посольство было окружено высоченным забором, метра в два с половиной, и мне даже показалось, что его высота превышала высоту стены, окружающей Кремль; на его воротах был звонок. Я позвонила, мне никто не ответил. Я позвонила ещё раз. И потом ещё очень и очень долго. За моей спиной несколько чёрных жлобов что-то гортанно обсуждали.
Наконец, мне ответили:
– Что надо?
Самый обычный простой русский вопрос. Просто: что надо?
Я рассказала, кто я и откуда, какова цель моего приезда и попросила мне помочь.
– Нам нужно проверить информацию, – ответил с той стороны стопроцентно русский мужской голос и отключился.
Через час я, не выдержав тёмных громких людей в тёмной тихой темноте, позвонила снова. Снова представилась.
– Вы проверили информацию?
– Да.
– И как?
– Вы гражданка России.
– И это всё? Я так-то не для этого здесь торчу уже час, – я накалялась.
Голос мужчины был до безобразия равнодушным.
– Ну а что вы хотите?
– Я хочу, чтобы вы хоть каким-то образом выяснили или где моя делегация, или где моя гостиница. В конце концов, я тут на улице у вас с чемоданом торчу. А везде народ ходит.
Мужчина помолчал.
– За вами приедет машина, – сонно выдавил он из себя.
– Уже хорошо.
– Но вам надо будет подождать.
– Сколько?
– Учитывая, что рабочий день уже закончился, то до утра.
– Где? Здесь?
– Ну… Может быть, у вас есть другие варианты?
– ….
Дальше шла очень условно переводимая на литературный язык часть моей речи.
– Машина будет через пятнадцать минут, – озвучил вдруг мужчина, и связь пропала.
Минуты через две в заборе слева открылись раздвижные двери, и оттуда выехал минивэн. Когда я устроилась на месте около водителя, тот повернулся ко мне и попросил:
– А можете повторить?
– Что?
– Ну вот то, что вы последнее сказали. Мы просто, не знаете даже, сколько тут нормального русского мата не слышали…
Уезжала я тоже с приколом. Помощник консула лично на своей машине довёз меня до аэропорта Даллас, откуда я должна была вылетать. Я встала в очередь регистрации и, когда подошла к стойке, махнула ему рукой, мол, всё, можно ехать. И он уехал. Именно в этот момент женщина, регистрирующая на рейс, сообщила мне, что самолёт задерживается на неопределённое время, но, если я хочу улететь через час, я могу взять такси и поехать в аэропорт Рональда Рейгана. Я взяла и поехала. У меня была свобода, и я была несвободна.
И поэтому каждый имеет свободу выбирать свой путь, и каждый путь имеет свободу выбирать своего человека. Это запутанность хаоса, стремящегося к порядку.
А вообще, хаос – это стихия, существовавшая до возникновения мира, бесконечная бесформенность и беспорядочность. Многоформенная беспорядочность – это внешне упорядоченный хаос, хаос в пределах порядка. И он имеет название: Aurorae Chaos. Хаосом Авроры называют область с крупнейшим хаотичным рельефом, сложенным из беспорядочного сочетания трещин, плато и других типов структур, развернувшуюся на поверхности Марса и достигающую в длину семисот четырнадцати километров и в глубину четырёх целых восьми десятых километра. Это хаос, когда-то возникший.
Однако точные причины возникновения какого бы то ни было хаоса человеку до сих пор не известны.
Впрочем, человек – это тоже хаос. И миссия его – взращивать в себе космос.
Хорошо – понимать себя. Неплохо – понимать другого человека. Когда знаешь, откуда растут ноги, становится легче переносить его непонятность.
А вот об этом уже можно помолчать…