Расхожие истины

Эйнштейн, по преданию, верил в бесконечность Вселенной и человеческой глупости, хотя и не был уверен в первом. Я же ещё кроме этого почти верю в судьбу, не переставая всё-таки удивляться глупости.
Ещё Эйнштейн описал относительность, и это было офигеть как круто, хотя в то время никто не хотел этого признавать и Нобелевскую премию ему дали за теорию фотоэффекта, то есть за наиболее бесспорную и хорошо проверенную в эксперименте работу. Впрочем, текст решения содержал нейтральное добавление: «… и за другие работы в области теоретической физики».
Так вот эта теория относительности резко изменила этот мир и, может быть, даже не столько в области физики, сколько в области домохозяйствования. Она стала настолько расхожей, что ещё немного, и люди, не читающие книг, припишут её Библии, как приписали ей великий кантовский «категорический» императив, согласно которому нравственные принципы существуют всегда, не зависят от окружающей среды и должны быть в постоянной связи друг с другом. В народе он звучит так: «Поступай с людьми так, как хочешь, чтобы они поступали с тобой». Но сейчас, если так-то посмотреть, всё вообще сводят к Библии.
Я часто слышу мнение, что всё в мире относительно, даже мы. Возможно. Спорить с этим сложно. Однако же вопросы об относительности существования человека в мире были прекращены после Рене Декарта, сказавшего «C;git; erg; sum», что нам следует понимать как: «Мыслю – следовательно, существую». За неимением ничего более доказательного, чем это, нам приходится признавать, что мышление есть первичный критерий нашего существования – более или менее безотносительный.
То же касается зла и добра. «Смотря как посмотреть» – это здесь не работает. Всегда, конечно же, надо учитывать социальные помехи, но добро следует признавать добром, а зло – злом.
Во всех религиях заложены две главные идеи, которые не разнят религии, а единят. Первая: Бог знает всё, его невозможно обмануть. Вторая: существует разница между грехом и злом. Всё остальное – детали, не имеющие никакого личностного значения, только социальное. Многим это не нравится, но что я могу сказать… Вам не нравятся кошки? Вы просто не умеете их готовить.
Молодая японская пара переехала жить в Америку, он устроился на работу, она осталась сидеть дома и родила двух детей – мальчика и девочку. Какое-то время спустя мужчина вдруг объявил своей жене, что уходит к другой. И ушёл. Женщина осталась без денег и с двумя малолетними детьми. Вернуться в отцовскую семью она не могла: позорно. И выбрала смерть. Обвязав детей вокруг себя, она прыгнула с моста. Это увидели сердобольные американцы, тут же вызвавшие группу спасателей. Те приехали, выловили утопленницу, вернули её к жизни и отвезли в госпиталь. Медики же сдали её полиции. И начался суд. Женщину обвинили в убийстве двоих детей.
Можно долго и упорно распутывать клубок событий, но ясно одно: все поступили плохо, отдуваться же пришлось одному человеку – матери двоих детей, опозоренной и оставшейся без средств к существованию. Её бывшего мужа никто не судил, ибо, по мнению современного общества «никто никому ничего не должен». Нет, дорогие мои, должен. Каждый что-то кому-то должен уже хотя бы за то одно, что это есть плата за пребывание в обществе. Независимые люди всегда могут уйти в лес и жить там одни. Несчастно. Все же остальные будут искать счастье среди людей, потому что, «чтобы быть счастливым, человеку нужен другой человек». И ещё потому, что общество «создается не ради того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить счастливо». Есенину и Аристотелю, даже и не спорьте, кухонные доморощенные философы, доверять можно, они, в отличие от вас, уже материал отработанный.
Я слышала много историй о разных человеческих жизнях, которые действительно кроме, как судьбой, больше ничем и не оправдаешь. Но есть такие истории, которые даже судьбой оправдать невозможно, разве что только человеческим убожеством и несовершенством.
Где-то в середине десятых годов двадцать первого века – двадцать первого! – в Стамбуле произошла трагедия. Трагедия, поразившая многих. Девушка, студентка Стамбульского университета, ехала после учёбы домой на общественном транспорте. К концу пути в автобусе она осталась одна, и водитель автобуса, припарковавшись недалеко от конечной остановки, стал домогаться её. Девушка, защищаясь, оцарапала ему лицо. Униженный и оскорблённый мужчина отрезал ей руки по локоть – в наказание за содеянное. И изнасиловал. Потом он позвонил отцу и брату, те приехали, помогли ему девушку убить, расчленить труп и, засунув в чёрный пластиковый пакет, выбросить где-то на окраине города её тело. Родители девушки подняли шум, написали заявление в полицию. Труп обнаружили дня через три благодаря собакам, тут же нашли и преступника. Началось судебное разбирательство, на котором мать убийцы и насильника сказала, что её сын стал жертвой, а во всём виновата девушка, потому что она была недостаточно скромно одета. Под нескромностью подразумевались джинсы. Я помню, что все сети тогда пестрели сообщениями об этом деле, а турецкие женщины – звёзды эстрады и кино – выставляли посты, гласящие: «Не учи меня одеваться, учи своего сына не насиловать». Не знаю, что изменилось в сердцах и душах людей с тех пор. Наверное, всё забылось, как забылось и многое другое.
На втором или третьем курсе университета у нас была социология. Единственное занятие в неделю стояло в субботу, не очень рано, потому что, если бы оно было очень рано, то на него никто бы не ходил. Из всего курса я помню только одно занятие. В тот день преподавательница пришла взволнованная и возмущённая и начала нам рассказывать вчерашние удмуртские новости. Четырнадцатилетняя деревенская девчонка продавала двух своих одиннадцатилетних подруг мужикам. Наверное, она была совсем страшная, и ей только и оставалось, что сутенёрничествовать. Преподавательница рассказывала и возмущалась:
– Это ужас какой! Какое падение нравов!
Наверное, она не знала, что проституция – одна из трёх древнейших профессий и что женщине так проще всего заработать денег, особенно, если она ничего не умеет. Наверное, она вообще много не знала. «O tempora! O mores!», произнесённое в 63 году до н. э. Цицероном, тоже прошло мимо неё.  В какой-то момент я не вынесла этих воплей и сказала ей, что, даже осуждая девочек, я могу понять, что толкнуло их на это – не следует забывать, что это была середина девяностых. Но вот что я никак не могу понять, так это то, как взрослые мужчины могли испытывать сексуальное возбуждение по отношению к одиннадцатилетним детям.
Преподаватель возмутительно замолчала – возмутительно на меня: да, доброта иногда поражает больше, чем жестокость. Но она вообще была пустая и громко и много говорила ни о чём. «Гремит лишь то, что пусто изнутри»…
«Жизнь есть страдание», – так говорил Сиддхартха, узнавший, что такое старость, нищета, болезнь и смерть, и ставший Буддой. Знал ли он, что такое проституция, – об этом нигде ничего не сказано. Да и вообще, люди, создававшие мифы, очень старательно избегали этого социального явления, может быть потому, что из всех зол этого мира оно практически единственное приносит удовольствие тем, кто никому не нужен.
«Мы видим границу между добром и злом, просто не делаем разницы между ними», – сказала главная героиня «Atomic blond». Кажется, именно здесь и лежит понимание относительности – во лжи.