Дурак

     Когда позволяла погода, высокий седой старик уходил в угол пансионного парка и сидел там часами. Он прибыл в дом престарелых весной, был молчалив, ничего не просил и не требовал.
     - Чё, Светка? Сидит? – усмехалась тридцатилетняя Антонина, знавшая всё про местных сидельцев.
     - Агм!
     - Пердун старый, словом…
     - Да брось ты, нормальный он.
     - Какой нормальный? Дурак! Оставить трёхкомнатную сталинку в центре Москвы! И ради чего, а? С его–то полковничьей пенсией да в нашу тьмутаракань!
     - Ну не продал же. Сдал жильё-то. Чё ты прям, Тонь.
     …Старший погиб давно, под Кандагаром. Ирина, супружница, отдала Богу душу пару лет назад. Друзья ушли, жизнь замерла, цели исчезли. Младшая звала в Питер, к внукам. Нет, он всё-равно бы не поехал. Не дело мешать сложившейся семье своим молчаливым присутствием. Зачем эти лишние позиции?
     Его военный опыт новой стране был не нужен. Его воспоминания остались невостребованными. Он замкнулся, но рук не опустил. Ум оставался ясным, армейская выправка безупречной. И здорово спасал интернет, крошечное узенькое окошко в бескрайний мир. Он и помог Куприянову совершенно случайно определиться с собой и выбрать новую цель в жизни.
    Интерактивные карты городов, где можно пройтись по знакомым и незнакомым улицам, не были бывшему полковнику в новинку. Теперь он часто бродил по России, по местам службы, по ухоженным дорогам Прибалтики и Германии, припоминая исчезнувшие ориентиры и детали, разглядывая и по привычке стараясь запоминать новые. Интересно было побывать и там, где никогда уже не окажешься, в какой-нибудь Барселоне или в Сан-Паулу.
    Но какой чёрт заставил его вдруг отправиться в приангарский городок, в тайгу, в своё детство, Куприянов не знал. Монитор услужливо выкладывал перед ним неприглядные виды вполне упакованного когда-то города. Местный аэропорт был давно разрушен. Не хватало у нынешней власти денег на приличные дороги. Зато на правом берегу шустро бегали трамваи. Городок местами ветшал, где-то упирался и выстраивался заново, короче, жил своей неприхотливой жизнью. В первое же такое странноватое то ли посещение, то ли возвращение Куприянов внимательно осмотрел свой бывший дом, панельную пятиэтажку, потом прогулялся до школы, ставшей лицеем, до кинотеатра, нынче оказавшегося банальным складом.
     Тягучая усталая печаль оторвала Куприянова от экрана. Но магнитик из детства уже незримо тянул к себе. Назавтра старик зашёл на городскую страничку ещё раз, потом ещё.
     Всё здесь теперь было по другому и… всё оставалось по прежнему. Память! Память человеческая оставляет нам самое лучшее и мы видим на пиксельных картинках ушедшее счастье…
     Куприянов бродил по улицам неторопливо, высматривая за новыми фасадами ушедший век. А этого здания со сбербанком здесь не было… А на торце той старой панельки когда-то работала кондитерская с чудесными пиржными по двадцать две копейки…
     Вот и улица Светлова, краем выходящая к забору детского сада, куда водила его мать. Кажущегося когда-то огромным плаката с утюгом (почему с утюгом?) не было и в помине. А баня по пути к детсадовской калитке сгорела. Её остов без крыши, с пустыми печальными глазницами окон так и сняли на видео, ничего не пряча и не приукрашивая. Куприянов долго ошарашенно смотрел на неё, он отчётливо помнил как весёлый дядька с полубаками на щеках стриг его в маленькой прибанной парикмахерской. Что-то сжалось внутри.
     Потерев всей пятернёй висок, Куприянов неторопливо сдвинул картинку вправо, на крайнюю площадку. Он помнил этот угловой участок, он снился ему. Вряд ли кто из местных вспомнит, что когда-то забор здесь был деревянный, крашеный и фигурный по самому верху.
     Ничего не осталось от большой веранды, за которой Васька Невоструев кряхтя подсаживал на забор пятилетнего Мишку, пока Вера Николаевна отвлеклась на девочек. Ах, бедная Вера Николаевна! Она пилила за беглецом до самого дома, она почти настигла его! А потом стояла на пороге их квартиры и запыхаясь выговаривала ему:
     - Миша! Куприянов! Ну разве так можно!
     А Миша сопел в материны колени и молчал…
     Вот здесь стояла железная ракета. А как же? Страна гордилась своими героями и с упоением передавала космическую эстафету своим юным жителям. И ничего, что в этой крашеной ракете детсадовский космонавт орал, ужаленый противной космической пчелой. Ах, как же это больно и обидно - быть одноглазым Гагариным.
     А вон там стояли качели из толстых труб, кондовые перевёрнутые коромысла. И ведь не дрожали взрослые при виде детского сандалета рядом с этими толстыми гнутыми трубами. Отдавишь себе ногу – сам виноват, не зевай.
     Давно пропала общая детсадовская фотография, а поди ж ты, всплыли откуда-то и Лёшка Майоров и тихоня Олечка Арбузова…
     Улыбнувшись добрым и таким безоблачно ясным воспоминаниям, Куприянов вернулся к калитке, словно бы надеясь проникнуть за неё, в уходящую чуть вниз дорожку. Конечно же волшебная дверца не открылась, интернет здесь был бессилен.
     Но… надпись на детсадовской табличке заставила Куприянова встать и выпрямиться. «Дом-интернат для престарелых и инвалидов «Осень» - вот что располагалось теперь в двухэтажном здании, едва видном за пышной таёжной зеленью.
     Решение было принято мгновенно и безоговорочно. Старый полковник выбрал последнюю в своей жизни цель и осмысленно пошёл к её выполнению.
     …В углу парка сидел счастливый человек. Он выбрал детство, самую счастливую пору жизни. Вот сейчас придёт мама и заберёт его домой. А вечером…