Многа букафф. Гл. 5

    
     «МНОГА БУКАФФ» ;-)
   
     О феномене современной беллетристики и её «творцах»

     Поэма в клочках   

    
     «Графомания». Клочок 5

«В своей долгой редакторско-издательской жизни мне частенько доводилось сталкиваться с графоманами. И в самом её начале, и в дни нынешние. В молодые годы, работая в Саратовской писательской организации литконсультантом, я постоянно встречался с графоманами. И чуть ранее в областной газете, занимаясь еженедельной целевой полосой «Литературный четверг», я тоже постоянно встречался с графоманами. Больше того, моё вхождение в мир пишущих началось встречей с графоманом. Было мне тогда 16 лет. Впервые пришёл в редакцию Саратовской областной газеты «Заря молодёжи». Иду по этажу, все двери кабинетов закрыты, кроме одной, и оттуда слышен голос, как я понимаю, сотрудника газеты, который что-то громко объясняет своему собеседнику.

Потихоньку заглядываю и получаю, можно сказать, первый урок журналистики. В кабинете корреспондент отдела культуры (такая табличка на двери) объясняет сидящему рядом с его столом автору, принёсшему в газету стихи, почему они не могут быть напечатаны. Вася Шабанов, молодой саратовский поэт, сам в ту пору, кажется, ещё студент филфака, и так и эдак растолковывает графоману, вслух читая строки, какие даже мне, 10-класснику, стихами не кажутся, что поэзия — это особое видение, художественные приёмы, это языковые находки и т. д. Разговор длится, длится… Вася не выдерживает, взгляд его начинает смещаться с лица посетителя на окно, за которым начинает темнеть и зажигаются фонари. И он пускает в ход последний довод: «Вот вспомните строки из песни — «Огней так много золотых на улицах Саратова…» Я слышу их и сразу вижу родной Саратов, передо мной встаёт ёмкий художественный образ большого красивого города. А у вас я никакого образа не вижу! Пишите ещё, присылайте, мы рассмотрим. А пока печатать ваши стихи мы не станем. Творческих вам успехов!».

Через 12 лет я окажусь на Васином месте и, став фактически зав. отделом культуры и литературы, буду вести аналогичные беседы, убеждая авторов гениальных стихотворных опусов и шедевральных прозаических строк, что время печатать их пока не пришло.

Впрочем, нынче век денег и техники. Поэтому можно купить компьютер и легко избавить себя от ранее необходимого общения с редактором. Стучишь себе по клавиатуре и комментируешь всех и вся. Это раньше считалось, будто все разбираются в футболе и хоккее. Сегодня все разбираются во всём: в политике, экономике, культуре, медицине, системе образования, запросто дают советы, как воспитывать детей, создавать семьи (и надо ли их вообще создавать), как и где что строить, следовать ли каким-либо нормам… короче, Склифосовский, учат других, как жить. Сегодня достаточно овладеть начатками ненормативной лексики, для которой образования вовсе не требуется, и ты уже не графоман, а блогер, писатель. На худой конец, высокий чиновник или мэр города, раздающий советы-указания на все случаи жизни: политические, экономические, культурные, медицинские, о системе образования, о том, где и как воспитывать детей, как и где что строить, каким нормам следовать, по каким тротуарам ходить и по каким дорогам ездить, где и в каких домах жить (и надо ли вообще в городе жить) … короче, Склифосовский, указующий, как жить. Разумеется, жить надо так, как привык жить он в тех провинциальных местах, где родился, но «пригодился» почему-то совсем в другом месте, где его, как говорится, и не ждали».

Среди откликнувшихся на мой пост выделю москвичку Анну Астахову (журналист, публицист, психолог, преподаватель, автор сборника рассказов «Сплетни о главном»), приславшую комментарий:

«Сейчас изменилось отношение к слову; слово — считают нынешние — должно быть продаваемо... Не читаемо, не объёмно, не обучающе, не возбуждающе... именно продаваемо. Мой дядя, известный в Самаре писатель, был как ни странно «графоманом», то есть писал много, вкусно и с удовольствием, был этаким обжорой эпитетов, словосочетаний и афоризмов. Графоман не есть плохо».

Как принято в «Живом журнале», я ответил:
«Прошу прощения, но «графоман» — это не тот человек, который «пишет много, вкусно и с удовольствием, этакий обжора эпитетов, словосочетаний и афоризмов», а тот, который пишет неумело, но непременно желает видеть своё писание напечатанным, а потому рвётся в редакционные двери. Но не только его читать, но даже разговаривать с ним невозможно, он страдает глухотой на слово. Я таких глухих часто видел среди корректоров, порой встречал среди редакторов, не исключение они и среди профессиональных писателей. Многим писателям, как и авторам школьных учебников, нужен литературный обработчик».

Хочу добавить, что сегодня графоманов более чем достаточно и среди блогеров, получивших благодаря Интернету возможность, во-первых, учить других, как жить, во-вторых, считать, будто они самые что ни на есть настоящие писатели. Нового тут нет ничего, потому что графомания — явление, существующее во всех сферах: есть графоманы-учёные, есть графоманы-чиновники, с чьими опусами и деяниями мы встречаемся на каждом шагу, есть графоманы-художники, нынче плоды их творчества мы на каждом шагу видим в рекламе, и т.д.
 
Есть даже графоманы «аналитики-социологи». С одним из таких я познакомился в ЖЖ, заглянув в блог Надежды Поповой (по собственному признанию, читает мало, пишет медленно, но успела написать роман-фэнтези «Утверждение правды», «символизирующий» её «переход из собсно аффтаров в собсно пейсатели»).

Автор блога провела эксперимент на «Самиздате»: на всеобщее обозрение были вывешены первые 6 глав романа Джека Лондона «Лунная долина»... под именем Светланы Скорняковой и под названием «Дети Запада» с предложением любому желающему высказать своё мнение о написанном автором-женщиной. Скрытая изначально цель: «показать, что мнение критика о качестве текста есть штука сугубо субъективная и зависит в большей части от личности критикуемого автора и градуса гендерного шовинизма, присущего критику (независимо от пола критика, что характерно!)».

После проведения «эксперимента», названного модным словом «шоу», Н. Попова обнародовала свои «итоги-выводы»:

«— критики, полагающие себя образованными и многознающими людьми, на поверку оказались не знакомы с произведением, написанным классиком мировой литературы;

— достоверность или недостоверность того или иного образа — вещь субъективная и совсем не в последнюю очередь зависит от личности автора, а точнее, от восприятия этой личности критиком. Каковы бы ни были (не)достоинства «Лунной долины», а всё-таки описать недостоверный мужской образ автор-мужчина, как ни крути, не мог физически. Или даже — физиологически;

— не стояло цели над кем-то поглумиться, посему давайте обойдёмся без обид. Единственное, что я хотела показать своим экспериментом, — это следующее. Критики, будьте критичны для начала к себе самим. Прежде, чем судить о других, высматривая в них реальные (бывает и так) или мнимые недостатки, рассмотрите самих себя. Вы тоже люди и не непогрешимы, и ваши пристрастия, предубеждения, воспринятые вами ярлыки и шаблоны не должны отталкивать здравый смысл на задворки вашего сознания. Вы тоже ошибаетесь. Хотя бы изредка слазьте с табуретки и смотрите на себя и других беспристрастным взглядом».

Если что и продемонстрировал «эксперимент» Н. Поповой, то, на мой взгляд, это общеизвестный факт, что у нас каждая кухарка готова браться управлять государством. Ну, а уж писать стихи и прозу, или ругать (в равной мере хвалить) чужие стихи и прозу — дело и вовсе плёвое. Поэтому позволю себе в противовес предложить свои выводы:

— не следует любого пишущего комментарий не только считать, но и называть критиком, тем более полагать, что «пером водит» образованный и многознающий человек. Большинство из них обыкновенные графоманы. И делать на основе их комментариев глубокомысленные заключения тоже не стоит;

— не следует негодовать, что кто-то оказался не знаком с произведением, написанным классиком мировой литературы. Разве можно требовать, чтобы даже много читающие люди были обязаны читать полные собрания сочинений всех классиков мира? А если кто и читал тот или иной текст, то непременно обязан досконально его помнить?

— в мысли, что восприятие художественной литературы всегда субъективно, тоже нет нового. В этом легко можно убедиться, читая работы профессиональных критиков, среди которых тоже встречаются, как известно, классики;

— не надо ожидать от самодеятельных комментаторов художественных текстов какого-то иного уровня, нежели тот, какой мы видим в обывательских комментариях политических событий или выступлений поп-звёзд;

— зато следует помнить, что площадка «Самиздата» потому так и называется, что быть представленным на ней не значит ещё стать писателем или критиком. Даже среди выпустивших не одну книгу в издательствах, как известно, есть писатели и «писатели», критики и «критики»;

— и последнее, не надо из всего делать шоу, даже если этот жанр нынче в моде. И просить других слезть с табуретки, стоя в этот момент на другой, такой же, тоже не следует.

Если говорить о какой-то действительной проблеме, то надо сказать о том, что у многих пишущих (пробующих себя в прозе, поэзии, критике) существует потребность в серьёзной и профессиональной оценке их «плодов труда». Раньше имелась широчайшая сеть литературных объединений и система творческих семинаров, раньше в издательствах существовала практика внутренних рецензий, с которыми автора знакомили, раньше каждый автор получал из редакции ответ, сегодня — вместо ответа полная тишина, или стандартное: «Рукопись не вписывается ни в одну из существующих в издательстве серий».

Правда, далеко не всегда автор, услышав малейшее замечание по тексту, спешит подумать, так ли уж не прав критик-рецензент. Такая же правда, что критик-рецензент далеко не всегда будет прав или даже профессионален.

Вот, к примеру, минимум того, что «писатель, консультант, оракул» Игорь Менщиков (псевд. Алексей Самойлов) — автор книг, изданных за собственный счёт, «Маргарин», «Я — книга», «Давайте ничего не напишем» (последняя сопровождается рекламными строками самого оракула: «Стиль: лёгкий, парадоксальный. Книга уничтожает все возможные литературные и психологические штампы. При том, что всё действие книги происходит на одной-единственной лавочке, экшн в книге сумасшедший, и события происходят с катастрофической быстротой») — по сходной цене может и предлагает сделать для желающих приобщиться к писательству:

«Рецензия на ваше творчество (стихи, проза, книга, музыка, живопись и т. д.) — смешная-сатирическая или серьёзная искусствоведческая. Пишу необычные, стильные рецы как на вышедшие книги, так на ещё неизданные или непрочитанные. Могу разгромить или возвысить до небес любой текст. Примеры рецензии — на Пушкина (разгромная), на Агнию Барто (хвалебная). Могу опубликовать рецензию в Интернете (в этом блоге, в тематических сообществах) и предоставить её вам. Оплата по договорённости.

Редакторская, стилистическая правка ваших текстов. Корректура первого уровня. О цене договоримся в каждом конкретном случае.
Провожу семинары по писательскому (и поэтическому) мастерству — групповые и индивидуальные. Длительность семинара обсуждается (можно один, можно несколько), стоимость участия — 300—500 руб. за 1 занятие с человека. Возможны индивидуальные консультации по вопросу “Как научиться или разучиться писать”».

О литературных вкусах и симпатиях писателя-консультанта Алексея Самойлова можно судить по одной из его записей в ЖЖ:

«Сейчас читаю вторую книгу Георгия Зотова — тащусь! Он становится любимым писателем. Книга называется «Апокалипсис велком!» Фантастика. Фишка Зотова — рассказать, что бы было, если бы прямо сейчас в Москве случилось нечто. На этот раз в Москву и во весь мир пришёл К. С. (Надо понимать: конец света. — А. Р.) Я думаю о нём много!

Покойники встали из могил, а Бог и Дьявол готовятся к битве. Скоро Страшный Суд. Зотов сильно стебётся — но его книги умны, хоть и чистое развлекалово. На сцене прихода Абрамовича к Богу с целью отменить конец света я прослезился».

Или попался мне как-то на глаза объёмный труд под названием «О творчестве и творцах. Записки любопыт. дилетанта». Я глянул несколько абзацев:

«Вот уже три года я «в плену» у моих «Арабесок». Ложусь спать или встаю всегда с одними беспокойными мыслями: как, в какой форме, какие слова, образы для выражения своих мыслей и чувств отыскать, как выстроить сюжет, как лучше донести то, что волнует меня, как суметь не оставить читателя равнодушным…
Эти мысли назойливы и мучительны, они постоянно преследуют и изводят меня, я одержима ими. Снова и снова возвращаюсь к своим текстам, анализирую их, исправляю, стараюсь добиться большей икренности и выразительности…
Но, в то же время, как это сладко и захватывающе ощущать себя творцом! Все дела, заботы отходят на второй план, невольно забываешь о времени, о еде. И… видит Бог, я счастлива в эти минуты!
А, если ещё чувствуешь: да, получилось! Я сама себе строгий ценитель и судья. И, хотя прекрасно осознаю, что ведь «варюсь то я в собственном соку»… Но я не могу не верить себе, что–то внутри меня, словно, ведёт, помогает, одобряет, прокладывает дорогу вперёд. И я твёрдо верю, я убеждена: ДОРОГУ ОСИЛИТ ИДУЩИЙ».

И хотел уже закрыть файл с текстом классического графомана, как резанули глаза следующие фразы:

«…процесс творчества неизменно связан с присутствием в нём моря эмоций. Чувственные начала: постоянные терзания, сомнения, искания. И тогда говорят о МУКАХ ТВОРЧЕСТВА. Но есть и обратная сторона:
НАСЛАЖДЕНИЕ ТВОРЧЕСТВОМ. Всем памятно знаменитое Пушкинское: «Ай да, Пушкин!!! Ай да молодец!!!»

Годы и годы работы редактором убедили меня, что любая попытка объяснить графоману, что он графоман, успехом увенчаться не может. Но фраза про Пушкина кольнула, и я написал автору всего одну фразу:

«Пушкин НИКОГДА НЕ ПИСАЛ слов, "цитируемых" Вами: «Ай да, Пушкин!!! Ай да молодец!!!»

Я удивился, что автор откликнулась. Но она предпочла не исправить молча свою ошибку, а ответить:

«Спасибо за внимательное прочтение моего опуса. Действительно, я допустила непростительную неточность. Пушкинская восхищённая фраза звучит иначе. "АЙ ДА ПУШКИН! АЙ ДА СУКИН СЫН!"

Я решил уточнить:

«И опять Ваши фантазии. В письме князю Вяземскому Пушкин писал: “Трагедия моя кончена; я перечёл её вслух, один, и бил в ладоши и кричал, ай да Пушкин, ай да сукин сын!”»
Так что правильно будет: "...ай да Пушкин, ай да сукин сын!" Это если писать, следуя правилам русского языка».

Отправил ответ, полагая, что наш диалог на этом завершён. Ан нет, приходит новое письмо:

«Ну, что же... Радует уже то, что в наличии некоей фантазии Вы мне, кажется, не отказываете...»

Чтобы остановить её, отправляю фразу, которая, должна, на мой взгляд, заставить её замолчать:
«По факту это не некая фантазия, а непрофессионализм и неграмотность. Увы».

И вновь ко мне мчится письмо:

«Ну, какого же профессионализма можно ожидать от любопытного, но всё же дилетанта. Право, стоит ли быть таким суровым морализатором и блюстителем (собственно чего?)
Чувство юмора помогает нам в общении. Вы не задумывались об этом?
И ещё вопрос. Кроме замечания о неточности цитаты, столь легкомысленно приведённой по памяти (признаюсь, никогда не страдала буквоедством), других мыслей тема статьи у Вас не вызвала?
Улыбнитесь, наконец...»

Я уже сожалею, что вступился за Пушкина, но отвечаю:

«Выставлять свой дилетантизм на публичное обозрение? Не вижу в том Вашей заслуги.
"...суровым морализатором и блюстителем (собственно чего?)" — Вы, кажется, не знаете значения слова "морализаторство" (но тогда зачем его употреблять? Тоже   "приведено по памяти (признаюсь, никогда не страдала буквоедством)"?
Блюстителем не могу себя считать, но радетелем грамотного русского языка, будучи профессиональным филологом, не могу не быть. Профессия обязывает».

Всё, надо завязывать. Почему графоманы в большинстве своём мало того, что не в силах понять очевидное, ещё и агрессивны? Ведь всего-то малое дело — исправить цитату. Я же ей даже намёка не сделал, что её текст — плод графомана.
Впрочем, нет худа без добра. Эксперимент Н. Поповой и блог Алексея Самойлова подсказали мне идею в продолжение темы о том, кто, почему и зачем начинает писать, поместить пост-отклик на многочисленные суждения «знатоков», в том числе редакторов и «маститых» писателей, обращённые к начинающим авторам. Я назвал его

«Мотивы и о мотивах творчества».