Жена-красавица Гл. 1

     От Логинова уходила жена. На официальный развод, правда, пока не подавалось, но на днях она уволилась с работы. А это могло означать только одно: она уезжает. Вообще-то абсолютно уверен он в этом не был, так как они не разговаривали. Однако же вот уже второе утро подряд она оставалась дома. И Юлюшку в сад тоже не отводила.
 
     Мучимый неизвестностью, и вместе с тем не желая удостаивать ее разговором (еще вообразит, что переживает!), он решил позвонить ей на работу. Но и в этой простой, на первый взгляд, операции была масса сложностей, ибо работали они на одном заводе, где все, как в большой деревне, знали друг друга. Выставлять же себя на посмешище в качестве брошенного мужа не хотелось. А ведь именно так все эту ситуацию и воспримут! Не расскажешь ведь каждому, что да как.
 
      Ради конспирации он спустился в вестибюль проходной, безлюдный в разгар рабочего дня, и позвонил по телефону-автомату в ее техотдел.

     - Логинову? – переспросили в трубке. Он узнал Бирюкову. – Лена! – крикнула та вглубь помещения. И Логинов, досадуя, спохватился, что не продумал варианта: а вдруг его просто водят за нос, и вот сейчас Елена возьмет трубку и что… Что он ей скажет? А и не скажет, так она догадается, что это звонит он. Стало быть, беспокоится. До уха между тем долетел разговор с того конца провода.

     - А где она? – спрашивала кого-то Бирюкова. – Да вы что?! – и уже ему в трубку растерянно и вроде даже виновато, - говорят, она уволилась. А кто ее спрашивает? Лешк, ты, что ли?!

     Он бросил трубку.
     Вахтерша тетя Лида с интересом посматривала в его сторону. Господи, везде знакомые, везде любопытные! Он поднялся на лестничную площадку между первым и вторым этажами. Более уединенного места вряд ли сыщешь – все поднимались на лифте выше. Достал заветное «Marlboro». Диковинку эту подарил ему дядюшка Виктор Иванович, москвич, явно желая произвести впечатление на провинциального племянника. Ну и Логинов тоже вынимал порой эти престижные сигареты с той же целью. Хотя сам не курил. И не пил! Но сейчас надо было закурить. И  выпить. Такое дело. Он вынул сигарету. И вспомнил, что нет у него ни спичек, ни зажигалки. Вот и всё у него так! Не умеет он жить. И никогда не научится. Он стиснул зубы. Еще не хватало разрыдаться тут из-за нее!

    
     «Эх ты, Лёша-Лёша, сел в галошу», - всплыли в памяти ее слова. Это когда вместо перегноя (так тот шоферюга заверил) купил он за немалые деньги непонятно чего. Возможно, землю из литейки, отходы производства. Целый самосвал.

     - Лопушок ты мой, лопушок, - гладила она его по волосам. – Да не страдай ты так из-за ерунды. Может, что-нибудь и вырастет. – Огурцы после таких «удобрений» чахли на глазах. – Ты радуйся, что не все с этим «перегноем» перекопали.

     - Но ведь черная была! И впрямь, как чернозем, - оправдывался он.
     - Зато лужу на дороге засыпали.
     Неужели когда-то они так могли разговаривать? И она была такой улыбчивой, такой ласковой…Это она нарочно тогда притворялась. Прикидывалась добренькой. Чтобы он посильней увяз в ее любви, в ее ласках. Чтобы потом веревки вить.
     Курить в общем-то не хотелось. Однако принято считать, что курение успокаивает. И потому всегда в трудные минуты он закуривал, хотя кроме дурноты ничего не испытывал при этом. Ну а коли уж курить, так только «Marlboro”, самое дорогое, самое шикарное. Это было его жизненным принципом.

     И жена у него была самая красивая. Как он гордился ею когда-то, как хвастался! Водил в гости ко всем родственникам и знакомым. И все, без исключения, Ахали и изумлялись. А Володька, двоюродный брат, провожая гостей и блистая глазищами в полумраке прихожей, пророкотал ему на ухо тоном опереточного злодея: «Отобью-ю». Он в тот момент подавал пальто своей красавице-жене и, любуясь отражением ее лица в зеркале, вдруг как-то сразу будто прозрел от этих слов и увидел в том же зеркале и себя, щуплого, с незначительным, незапоминающимся лицом; и Володьку, от мощи, красоты и энергии которого, казалось, вот-вот треснет зеркало.
 
     И впервые к любви и гордости его примешалась сосущая тоска. Та самая пресловутая ложка дегтя. И как-то вдруг сразу стало понятно, что не он один, такой умный, разглядел ее красоту. Другие тоже с глазами. И таких вот Володек – пруд пруди. И каждый из них может посягнуть. И где гарантия?..

     Теперь, когда случалось кому-то выражать восторг в адрес его жены, он вместо гордости испытывал досаду и подозревал, что его пытаются облапошить, усыпить бдительность, приударяя за его супругой. Что ж, в очередной раз приходилось признаться себе в том, что жить он не умеет и вряд ли когда научится. Но если быть честным до конца, его умиляло это самое неумение жить, нравилось сознание собственной наивности, исходящей, якобы, от излишней для сего грешного мира чистоты души.
 
     Но тогда, в первые годы супружества, он, дурень, все-таки больше гордился, нежели тревожился. Гордился ею, как другие гордятся медалями, высоким постом или дорогим автомобилем. И презирал мужиков, жены которых были так себе. И абсолютно не понимал их.

     На всякий случай он все-таки подстраховался. Сделал все, от него зависящее, чтобы она сразу забеременела. Привязал. Словно замок на сундук навесил. Конечно, он понимал, что это не стопроцентная гарантия – замок и сбить можно. Однако ж так спокойней. Была, правда, тревога, как бы красота ее не померкла от такого дела. Но все обошлось. Мало того, она стала еще краше. Лицом, во всяком случае.

     Это были самые счастливые их времена. Они везде бывали только вместе. Они ходили даже не под ручку, а за ручку, чем вызывали улыбки и подтрунивания окружающих. Они расставались только на время работы. С минуту, ежели не больше, не отпуская руки ее, он еще что-то говорил ей, стоя на развилке заводских дорожек. Потом она шла в свое заводоуправление, оглядываясь и махая ему. А он стоял и глядел вслед до тех пор, пока за ней не захлопывалась дверь. Только тогда он шел в свой цех, улыбаясь и не видя ничего вокруг.
 

     С жильем у них тоже не было проблем, так как после смерти одинокой его тетушки ему досталось полдома. Вторая половина числилась за младшим братом. Вот туда-то он и привел свою красавицу жену. И какие это были полдома!
 
     Он еще дослуживал в армии, когда схоронили тетю. Так что из армии он вернулся в собственный дом. Дом был не новым, но добротным и достаточно большим для одного. Он поставил перегородку и окончательно убедился, что свою половину надо расширять. Он утеплил сени, прорезал в них окно. Пристроил веранду, сделал новое крыльцо на новом месте. В старой кухне разобрал печь. Получилась небольшая уютненькая вторая комната. Нанял печника и сам, вникая во все детали, на пару с ним сложил в новой кухне новую печь со встроенным котлом для обогрева всей половины дома, так что и вторую печь в большой комнате тоже можно было убирать, заменив ее батареями. Что он и сделал.
 
     Соседи только головами качали.
     - Лешка, замерзнешь ведь. Оставь хоть одну старую печку. Что еще за котлы такие придумал, так твою, разэдак! – матерился ближайший сосед его Васька, мужик лет тридцати, всегда небритый, всегда под хмельком, всегда в поисках, как бы еще добавить.

     Но он не слушал никого. И правильно делал. Перезимовка прошла благополучно. Любопытные соседки не раз захаживали под тем или иным предлогом и Ахали всякий раз, дивясь теплу и порядку в его доме. А  с весны потянулись с заказами, сделать и им отопление. Сначала он и слушать не хотел, надо было свое доделывать. Но Анатолий Сергеевич, самый респектабельный из его соседей, всё же уговорил его, посулив помимо денег еще и десять ящиков итальянского кафеля. Так с плиточкой-образцом и пришел к нему. Разве можно было устоять против заморской красоты, тем более что и отечественный кафель был большим дефицитом в те времена. Пришлось согласиться.
 
     На соседский домище он угрохал все лето, так как делал все на совесть, как для себя. Хорошо еще, что Анатолий Сергеевич со своими связями устроил ему бюллетень на целый месяц. Времени было очень жалко. Но и выгода была немалая. Вместо причитающихся помимо кафеля денег, он согласился взять стройматериалами: белилами, цементом, «вагонкой» - Анатолий Сергеевич работал на базе стройматериалов. Излишне и говорить, с какой жадностью накинулся он наконец-то на свои полдома, имея в руках такие драгоценности.
 
     - Дурак ты, Лёха, - переживал сосед Васька. – Чё ты из кожи лезешь? Лучше б уж с девками гулял, коль водки не пьешь.
 
     Зато соседки, все как одна, не чаяли в нем души, изумляясь его хозяйственности и трезвости. Сначала это было приятно, потом стало раздражать, так как почти все они (по крайней мере те из них, у кого были незамужние дочери от пяти до сорока пяти лет) мечтали видеть его своим зятем.
 
     Нет, он совсем не хотел оставаться холостяком. Он даже не собирался ударяться в блуд, как большинство его ровесников и как советовал сосед Васька. Он хотел и готовил себя к достойной семейной жизни. Для того и дом свой обустраивал. Вил гнездо.

     Детство его прошло не лучшим образом. Отец пил. Мать билась из последних сил. В доме были грязь и нищета. Лет в тринадцать, сбежав на ночь от очередного родительского скандала к любимой своей тетушке в ее (теперь его) дом, он поклялся, что ни за что не будет жить так мерзко, так глупо, как его родители, да и подавляющее большинство других взрослых вокруг. Он будет любить свою жену и своих детей. Ни слава, ни карьера, ни большие деньги, ни обладание множеством женщин – ничто из подобного джентльменского набора не привлекало его. Только хорошая семья. Но уж для этого он должен постараться. Именно для этого у него должен быть и замечательный дом, и достаточно денег, и, самое главное, жена. Не такая, как у соседа Васьки.
 
     Несмотря на свою внешнюю неказистость он не мог пожаловаться, что девушки его сторонятся. Напротив! Очевидно они инстинктивно чувствовали в нем эту его мечту, столь  привлекательную для любой женщины. Но… все они, девушки той его поры, были, как бы это поточнее выразиться, недостаточно замечательны для столь красивой его мечты. И потому не задерживались в его судьбе надолго.
 
     И вот в его жизни появилась Оксана. Когда он впервые увидел ее, у него задрожали колени, и он подумал просто и коротко – Она! Но на его робкие попытки познакомиться поближе она ответила так грубо, так вопиюще несоответствующе его идеалу, что он надолго был выбит из колеи и даже начал склоняться к обывательской мысли, что все красивые женщины либо дуры, либо злодейки, и потому не стоит ли поискать для своих планов девушку попроще. И вот в этот период больших жизненных разочарований судьба и преподнесла ему царский подарок – его Леночку.

     В ту пору городскую молодежь (да и не только молодежь) посылали в колхозы. На сено, на лен, на картошку. Как раз в это время сосед Анатолий Сергеевич продал ему жидкое стекло, и он собирался покрывать печь итальянским кафелем. И вот на тебе – картошка! Однако пришлось поехать. Потом, уже будучи в браке, они не раз с ужасом представляли себе, что бы было, если б ему тогда удалось отказаться от поездки в колхоз. Как в той песне поется: «Не той бы улицей прошел – тебя не встретил, не нашел».

     Невероятно, но он даже не сразу заметил ее. Она была новенькой на заводе, 
молодым специалистом. Не знала никого, даже среди девушек. И ее никто не знал и не замечал, пока в самый разгар споров и отбрыкиваний от обязанностей поварихи, она вдруг не сказала, просто и тихо: «Ну давайте, я попробую».
 
     И тогда он отметил, какие приятные и яркие у нее губки, ненакрашенные. Толстенькие, словно нарисованные, которые так и хотелось сравнить с бутоном. А когда вечером все пошли в местный клуб на танцы, и она подкрасила реснички и распустила волосы, прежде стянутые в хвост и спрятанные под кепкой с зеленым пластмассовым козырьком, вот тогда-то все сразу и прозрели. И заходили кругами. И заводские, и местные, и заезжие дачники.
 
     А он, понимающий, сколь малы его шансы, не умея ни бренчать на гитаре, ни сыпать умными и смешными разговорами, не блистая ни силой, ни красотой, ни ростом.., он носил воду, помогал чистить картошку, получал молоко на ферме, ради чего приходилось вставать на полтора часа раньше других. Вместе с поварихой. Маскировал свое обожание  пристрастием вкусно покушать. А чем еще и прельщать сердце поварихи?

     Возможно, его робкие ухаживания так ни к чему бы и не привели, если б не случай. В тот день он помогал возить комбикорм и потому приехал на обед раньше обычного. Наскоро окунувшись в реке, он мчался к маленькой конурке с притулившимся навесом из драного рубероида, к столовой. Туда, где гнездилось его счастье.
 
     Пахло горелым. Странные звуки доносились из кухни. Что-то рушилось и звенело. Он распахнул скрипучую дверцу и на мгновение замер. Бледная, с расширенными от ужаса глазами, стояла его Леночка, по-женски неуклюже в кулачке выставив вперед маленький кухонный ножик для чистки картошки. На нее надвигался огромный, как шкаф, голый по пояс мужик. Трезво оценив неравные силы, Логинов отказался от эффектного заламывания рук, подсечек и т.п., а только схватил и обрушил на голову насильника первое под руки попавшееся, оказавшееся картонной коробкой. Раздался треск разрываемого картона, и желтый поток пшенки низвергся на плечи противника. Не столько от удара, сколько от неожиданности, тот замер, потом медленно развернулся и пошел на Логинова. Но Лена уже колотила наглеца по спине, благоразумно заменив нож пластмассовым дуршлагом.
 
     В обед, когда все собрались, он встал и поведал о случившемся и от имени потерпевшей объявил отказ от поварской деятельности. Все долго галдели, собирались пойти разобраться с тем типом. Он был нанят строить дачу для кого-то. Никто из девушек, перепуганных событием, не желал вставать к плите. Наконец порешили дежурить по очереди, по двое. Лену, несмотря на протесты, тоже включили в график, уступив лишь в том, что учитывая обстоятельства, в помощники она могла взять кого-нибудь из парней.

     - Вот, Лешу, - поспешно схватила она его за руку. Потом добавила робко, - Можно?
     О! Можно ли? Да знала бы она!..
     - Да-да, конечно, - закивал он головой.
     Жаль, что на их долю выпало всего два дежурства. Излишне и говорить, какие это были дежурства, естественно развившиеся в любовь.


     И началась какая-то необыкновенная, сумасшедше-счастливая жизнь.
     Где бы не появлялись они, все взоры направлялись на нее. А его, такого прежде незаметного, непопулярного, его вдруг все зауважали – он это сразу почувствовал. Да, красивая спутница рядом – это попрестижней «Мерседеса» будет.
 
     Куда только не водил и не возил он ее за пять месяцев их жениховства: в рестораны, в театр, в цирк, в туристические поездки по местным достопримечательностям, по реке на теплоходе.
 
     - Завтра я не могу, - иногда возражала она.
     - Что такое?
     - Проза жизни, увы. Соскучилась по корыту. Стирка, короче говоря.
     Она даже говорила как-то по-особенному. Не так, как прочие. «Проза жизни», «увы».
Кто в наше время говорит «увы»? Она была еще и умницей вдобавок к своей красоте.
 
     Однажды он зашел за ней в общежитие. Она жила в комнате с некой Татьяной. За столом сидело четверо: помимо хозяек еще два парня. При его появлении все дружно оживились, потянули и его за стол.
 
     Ну нет, пятым лишним он быть не желал.
     - У меня билеты на Леонтьева. Через полчаса начало.
     - Что поделать? – вздохнула она, поднимаясь, словно оправдываясь перед гостями за столом. И пошла за шкаф переодеваться.
 
     Это и задело его и встревожило не на шутку. Что тянуть? Чего дожидаться? Пока уведут из-под носа? Конечно, дом еще не доведен до нужного вида, но при такой бурной любовной жизни его и вовек не закончишь. Однако про дом он молчал до поры до времени. Не хотел, чтобы выходили за дом, а не за него.
 
     Он планировал сыграть свадьбу на Новый год.
     - Куда ты торопишься? Нам ведь не по семьдесят лет, успеем еще вкусить супружества, - отмахивалась она. – Надоест еще.
     - Мне, - он делал ударение на этом «мне», - не надоест. Никогда.
     - Никогда не говори «никогда».


     В начале февраля сыграли свадьбу.
     Казалось, быть более счастливым уже просто физически невозможно. Вот он, пик счастья. По утрам порой он боялся  открывать глаза. Может, ему только приснился этот сладкий сон. Он осторожно протягивал руку, и только обнаружив знакомое теплое, мягкое и такое родное ее плечо, сначала нежно, едва касаясь губами, целовал его, и только потом открывал глаза. И такая волна восторга и нежности окатывала его при виде заспанного милого лица ее, что он стискивал ее с такой силой, с такой страстью, что едва не ломал ей кости и оставлял синяки на теле.
 
     Что же касалось пресловутых кастрюль, то даже они не омрачали их идиллии. Скорей наоборот, крепили семейный союз. Так например, покупка скороварки была сделана сообща, да и как могло быть иначе, коли везде и всюду они ходили вместе. Сообща же изучалась инструкция и варилась первая курица. Не мог же он взвалить подобную операцию на женские плечи, коль скоро приходилось иметь дело с паром под давлением.
 
     - Нет, Ленок, - говорил он, - скороваркой  без меня ты все-таки не пользуйся. Мало ли что.
 
     - Лешенька, ты не забывай, что у меня как-никак техническое образование. А по гидравлике даже пятерка в дипломе. Вот!

     И они по очереди приподнимали клапан, выпуская пар. А потом ели курицу. И она, держа в руке куриную ножку, угощала его, а он точно так же кормил ее. А потом она подавилась, и они долго смеялись и катались по дивану, обнимаясь и не выпуская обглоданных костей из рук.
 

     Однако же сосед Васька, как всегда, был недоволен.
     - Охота тебе, Лёха, такую обузу на себя взваливать! Паси ее потом, разгоняй хахалей.
     Тем не менее сам Васька очень даже любил поболтать через забор с хорошенькой соседкой.
     Да еще тетя Зина Уварова, мать бывшей его одноклассницы, стала здороваться с ним сквозь зубы, а Лену так просто – не замечала.
 
      Он не огорчался на сей счет. Понятно было, Васька, близкий ему по возрасту, соревнуется с ним по всем жизненным показателям. И всегда в проигрыше. Оттого и беспокоится. А дура Увариха, просто, планировала заполучить его в зятья. Он поделился этими мыслями со своей Леночкой (тогда они всё друг другу рассказывали). И  они стали даже поддразнивать своих недоброжелателей, особенно Увариху, демонстративно проходя мимо ее дома, взявшись за ручки и воркуя ласковые слова.

     И только об одном они, не сговариваясь, молчали. О свекрови.
     Та категорически, еще до свадьбы, приняла невестку в штыки. Мать была возмущена уже самим этим событием – женитьбой сына, хотя тому уже исполнилось двадцать четыре  года и положение его было достаточно благополучным и надежным для столь серьезного предприятия. Поначалу она даже наотрез отказалась знакомиться с будущей невесткой. Лишний раз порадовался Логинов тетушкиному дару – дому, избавившему от унижения и муки приглашать лучшую в мире девушку в дом своих родителей.
 
     Он волновался страшно. А вдруг ей что-нибудь не понравится: его родственники, его дом. И она передумает. И свадьба не состоится. То, что она может кому-то не понравиться – ну, такая дикость не приходила ему в голову. Напротив, он уверен был, стоит только раз взглянуть матери на его Леночку, как все тут же образуется. В самом деле, чего ж и желать лучшего-то!
 
     Отец с братом на смотрины явились вовремя. Отец, непривычно приглаженный, умытый, в новой ярко-голубой рубахе, уже слегка принявший, вел себя, тем не менее, вполне нормально. Сашка, младший брат, старшеклассник, бесшабашный и веселый, как-то очень просто и сразу подружился с «родственницей» - так он теперь называл Лену, и в течении всего вечера сначала украдкой, а потом и открыто выражая восхищение, показывал старшему брату большой палец и восторженно закатывал глаза.

     - А где же мать? – поймал Алексей отца за рукав в коридоре. – Чего она?
     - А! – с досадой махнул отец рукой. – Давай без нее начинать.
     - Нет, а что она? Придет или нет? Неудобно.
     - А черт ее разберет, может, и придет. Любопытно ведь. Конечно, придет. Только давай лучше без нее садиться за стол. А то наждемся.
     - Ну, народ! Вы там с ней не поцапались случайно, как у вас водится? – тормошил он отца, полагая, что тот торопит события лишь из желания поскорее выпить.
     - Поцапались, - усмехнулся отец, видимо, с обидой улавливая ход его мыслей, - из-за тебя и поцапались. Стирать она начала. Самое время. Да придет. Из любопытства придет. И чтоб настроение всем испортить.
     - Стирать… Ну дела.
     И тогда впервые закралась у него мысль, что может не только (и не столько) отец повинен в его несчастном детстве. Недаром ведь и тетушка, сестра отца, не любила и избегала его матери.
 
     Она пришла, когда хмель разогнал у всех сидящих за столом напряжение и неловкость. Каждый доволен был друг другом и собой. И жизнью в целом. Не сразу даже заметили ее появление.
 
     - Леш, выйди-ка на минутку, - позвала она, не переступая порога и не здороваясь.
     Лена поднялась навстречу будущей свекрови, но та, демонстративно не глядела  в ее сторону, мало ли кто там забрел к ее сыну, дело молодое.
     - Мам, проходи, раздевайся. Чего ты на пороге-то? – выбирался Алексей из-за стола.
     Но она так и не прошла в дом, а лишь в сенях сунула в руки сыну палку вареной колбасы.
     - Вот, возьми для гостей-то.
     Конечно, она не утерпела и пару раз зыркнула на будущую невестку, и он видел, так как близко, глаза в глаза, глядел на мать, он видел, как чужая красота и молодость, чужое счастье (хотя это было и счастье ее сына) вызвали в душе его матери муку. Она суетливо удалилась, сославшись на занятость. Она всегда на нее ссылалась.

      Вот, значит, как. Впрочем, после такого открытия ему было наплевать на мать. Главное, что мучило его тогда, это стыд перед невестой. Он стоял на пороге, не зная, что делать и что говорить, глупо держа в руке колбасу, как дубину.

     - А я что говорил! – усмехнулся отец. – Пришла и испортила настроение. Всем, кроме меня. Я привыкший.
 
     Алексей с мольбой поглядел на отца.
     - Ладно, ладно, я молчу, - понял тот. Он, единственный, был откровенно рад происходящему. Сыновья, обычно поддерживающие мать в семейных скандалах, сегодня были явно не на ее стороне.
 
    
     На свадьбе мать держалась букой, поджав тонкие старушечьи губы. Толклась на кухне и не выходила к гостям. Ее окончательно огорчила приехавшая из маленького Уральского городка сватья, молодая, красивая и доброжелательная ко всем. Тем более, что и сын от тещи был без ума. Сашка тоже беспрестанно шутил, говоря:

     - Какая такая теща? Тещи такими не бывают. Тещи все старые и злые.
     Отец все же выпил лишнего. Короче, на свадьбе своей Алексей жестоко страдал из-за своих родственников.
 
     - Ну что ты, не переживай так, - гладила его по руке невеста. – Бывает. У меня отец тоже выпить любил. Потому и умер рано.
 
     Господи! Она не только не злилась на него и его родичей – она же еще его и успокаивала.