Каверна. Часть первая. Глава 8

8

Тем временем я продолжал общаться с Гулей. Она приглашала меня вечерами на чай. Гуля носила траур по мужу и дочери, которые как-то внезапно покинули её. Понимая горе и уважая просьбу одного из Гулиных братьев, занимающего серьёзную должность в республике, её положили в 401 палату и никого не подселяли. Палата находилась в конце коридора и была чистой и тихой.

Я приходил обычно после отбоя. Гуля наливала чай, ставила передо мной сладости, которые постоянно пребывали на столе, и садилась за вязанье. В тишине постукивали спицы (из-за траура Гуля не держала ни телевизора, ни радио), и я рассказывал всякие истории. Гуля отматывала пряжу рукой, чуть склонив голову набок, продолжала постукивать спицами. Такая обстановка действовала успокаивающе, я отдыхал после дневной суеты.

Иногда к нам присоединялась Венера. Ей не спалось, и она приходила к Гуле поболтать, как приятельница по больнице. Видимо, женщины бальзаковского возраста то и дело интересуются молодыми людьми, которые всё понимают и умеют слушать, сами могут кое-что рассказать, а где надо держат язык за зубами.

- Кто ты по национальности? – улыбаясь, с предвкушением сюрприза спросила у меня Венера.
- Кабардинец.
Она посмотрела на Гулю вопросительно, та кивнула головой, подтверждая ответ.
- У меня муж кабардинец, он совсем не такой, - проговорила Венера разочаровано.

Я, глядя на неё, припомнил один момент из юношества.

Когда в десятом классе школы, в мае месяце, на сборах по начальной военной подготовке, которые проходили в горах, я откосил от марш-броска. Меня поставили на высоком холме с двумя красными флажками, как матроса сигнальщика, чтобы я показывал дорогу пробегающим с небольшими интервалами отрядам разных школ.

Выслали меня в дозор в шесть часов утра. Я стоял, любуясь контрастами утренней панорамы гор, с сырыми от росы ногами. Первые бегуны кросса не показывались, и я закурил заныканную сигарету «Прима». Я курил этот символ взрослой самостоятельной жизни и старался понять маршрут, по которому предстояло направлять бегущих: «Дорожка вдоль речки. Дальше по подошве холма. Потом, самое важное, что наказывал военрук, по ближней дуге огибать холм или по дальней?.. – вспоминал я. - Ничего, двадцать девятую школу можно прогнать по дальней дуге, случайно. Они и так все виды состязаний выигрывают».

Вдруг на холме появился старик с хворостиной в руке. Он выпасал нескольких козочек, которые важно прошли мимо меня. Я спрятал сигарету в ладони, уронил и затушил ногой. Старик поравнялся со мной, на нём была овчинная жилетка, на голове войлочная сванка. Остановившись неподалеку, он поприветствовал меня:
- Салам алейкум! - и заговорил по-балкарски.
- Уалейкум салам. Я не балкарец.
- На кабардинца ты не похож, - сказал он по-русски.
- У меня мать осетинка.
Глаза его округлились, брови поползли вверх, он, подбирая нужные слова, проговорил:
- Олае... Это самый хитрый смесь на Кавказе.

Я смотрел в голубые глаза Венеры. Она оказалась ещё той болтушкой и беспрерывно щебетала. Начинало казаться, что у неё дефицит общения и ей необходимо выговориться. Правда, рассказчица она была хорошая, и её живое моложавое лицо привлекало. Слушая, я расслаблялся и мысли, как мельканье огней в тоннеле метро, проносились на фоне лица Венеры. Как-то поймал себя на том, что Венера одна из причин, по которой я захожу к Гуле.

Потом сюда повадилась Ася. Появлялась под предлогом поиграть в карты и жаловалась на бессонницу. Наши посиделки стали носить регулярный характер. И, как водится, начали появляться завистники. Поэтому я решил, что надо сделать паузу в посиделках.

В один из вечеров, зайдя к Гуле, я застал нелицеприятную картину. Несколько обитателей больницы, таких как Хус, Бату и Казбек, подпитые пребывали в компании Гули, Венеры и Аси. Обстановка показалась напряженной, но я присел за стол. «По моей тропе ходят», - подумал я и не подал вида, что меня раздражает их пьяная компания. Хус развалился на подушках, как падишах и распростер руку к Венере, как к своей наложнице, которая смущенно хлопала глазами. На правах Смотрящего он попытался тупо пошутить – куснуть меня, но я оказался чёрствый… они засобирались по отделениям. Несколько дней, после этого, я не появлялся у Гули.

Тёплым мартовским днем, когда весенние краски начинают проступать через засохшие зимние, я встретил Венеру и Гулю, прогуливающихся по территории больницы.
- Куда ты пропал? – спросила с укором Гуля. – Мы уже подумали, что тебя выписали. Что с тобой случилось?
- Ничего, - отшутился я кое-как. – Пойдемте, прогуляемся.

Неторопливым шагом мы пошли к сосновой роще.
Гуля сказала:
- Идите, я вас догоню.

Мы присели с Венерой на поваленное дерево и грелись на мартовском солнышке. Я нарвал букетик маленьких фиолетовых цветов, похожих на фиалки и подарил Венере. Она улыбалась, нюхая эти первые цветочки. И похвасталась перед Гулей, только та успела подойти.
- А у меня вот что! – покрутила Венера букетом перед носом Гули.
- А мне? –  как ребенок, проговорила Гуля.
Я нарвал такой же и для Гули. Они довольные сидели и нюхали аромат не пахнувших полевых цветов.
- Вот, какой у нас парень! – показывали цветы друг другу.
- А может быть, пиво попьём? – немного сомневаясь, предложила Венера. – Ты не хочешь? – спросила у меня.
- Пейте, мне нельзя, - вздохнула Гуля, как бы вспомнив о трауре.
- Если хочешь, пойдём, - ответил я Венере.
- Ты будешь? – спросила она заинтересовано.
- Нет.
- Почему?
- Не хочу.
- Почему не хочешь?
 Я задал Венере встречный вопрос:
- Для чего ты хочешь выпить?
- Ну, расслабиться, раскрепоститься, что ли… Так веселее.
- Чтобы свободно общаться, пить не обязательно, - ответил я. - Выпивка меня ни к чему не стимулирует.
Венера странно посмотрела на меня.
- Я так не могу, мне нужно расслабиться.
- Сколько тебе лет? – спросил я её.
- Причем здесь это? – удивилась она. – И вообще, не принято спрашивать возраст у женщин.
- Можно… Что тут такого?
- Тридцать семь и что?
- Дети, наверное, есть?
- Да, трое.
- Ты хорошо выглядишь для мамы с тремя детьми.

Венера ничего не ответила, повернулась в сторону и о чем-то задумалась.

Туберкулёз, как проявление глубокой проблемы, кризиса женщины. А муж вежливо брезгует и не подходит к жене, чем увеличивает её депрессию. И она либо ищет внимание на стороне, либо тихо чахнет. «Я никому не нужна, я заразная» – установка самобичевания - питательная среда для туберкулёза, который преломляет привычный поток бытия. Человек начинает воспринимать жизнь по-другому. То, в чём нуждается женщина, острее переживает больная. Ограничения отнимают последнюю надежду на выздоровление. И вообще, почему, как мне кажется, часты туберкулёзные романы и даже семьи? Потому что туберкулёз, если это не последняя стадия, не подавляет половую функцию, а лечение протекает долго: от шести - девяти месяцев до года и более, и получается естественным зарождение связей.

Венера была из тех женщин, для которых полнота жизни важнее, чем мифическая супружеская верность.

- Сколько тебе ещё лежать? Что врачи говорят? – спросил я.
- Скоро уже на выписку. В санаторий поеду.
- Вот видишь, как хорошо! Радоваться надо, а ты…
Она грустно покачала головой. Мы вернулись в корпус.

На неделе произошла небольшая провокация, которую я интуитивно предчувствовал.

В очередной раз зашел к Гуле на чай. Они с Венерой были какие-то возбужденные, рассказывали о прошедшем дне, много смеялись.
- Представляешь, - говорила Венера весело. – Мы три часа гуляли, бродили туда-сюда. И никто к нам не пристал! Представляешь? Мы, можно сказать, сами снимались… и никто не подошел! Что за мужики пошли?! – посматривала она на Гулю.
Гуля, неловко улыбаясь, поддержала Венеру.
- Да! В чем дело?! Что это такое?!
Они захохотали.

Слушая веселый разговор, я наблюдал за Венерой. Она носила короткую стрижку и выглядела намного моложе своих лет. Со вкусом одевалась, подчеркивая фигуру, и была очень привлекательна. Многим мужчинам она нравилась и, проходя, собирала за собой похотливые взгляды. Но только лишь взгляды. Наши туберкулёзники на большее не способны, кроме как проводить глазами и пробубнить что-нибудь пошлое. На тот момент в отделении не было женщины, способной составить Венере конкуренцию.

Так вот, в пылу разговора Венера закрыла дверь палаты на замок. Вдруг пританцовывая направилась ко мне… Изображая приватный танец, она подошла вплотную и будто хотела одним движением сорвать с себя кофту и задрать майку передо мной, как заправская стриптизерша. Я спокойно наблюдал за этим спектаклем.
- Надо же, не испугался, - проговорила она и выбежала на балкон.

«Видимо, при таком манёвре все пугались, конфузились, а тут… осечка. Но чего пугаться? Это забавно, не более», - подумал я.

- Гуля, - спросил я. - Можешь оставить нас на часок?
- А она согласна? – Гуля неуверенно посмотрела на меня. – Я вас оставлю, конечно, только подожди минуточку.

Она вышла на балкон поговорить с Венерой.
- Мы такими вещами не занимаемся! – продекламировала Гуля и тихо добавила. - Не хочет… Ты не так понял.
- Тогда оставишь меня с Асей?
- Да, пожалуйста. Какой разговор? Пойду пока с девчатами посижу в четвёртой палате.

Я вышел на балкон и погрузился в таинственное пространство мартовской ночи. В небе меж одиноких облаков плыла луна, не добиравшая до полноты нескольких суток; с одного бока серебряный диск оплавился о черноту ночи. Луна шептала… хотелось любоваться и любоваться ночным пейзажем, но было довольно прохладно.

Венера курила, присев на край стола. Казалось, настроение испортилось, она расстроилась своей выходке и выглядела немного жалко и подавлено. Как рыжая, оставшаяся с пером на носу, а хотелось петушка.

- Заходи, простынешь, - посоветовал я и вернулся в палату.

Эту ночь я провел с Асей, которая месяц крутилась возле меня, как кошка вокруг сметаны. И надо отдать должное, перестала выпивать, похорошела, помолодела что ли. И как было не заметить положительных перемен.

Я позвал Асю.
- Ничем не болеешь? – спросил я неожиданно. - Чистая?
- Ну… да, – ответила она замявшись.
«Понятно. Надо предохраняться», - подумал я.

Пошел к себе в палату, принес постельное бельё. Положил матрас на пол. Ася удивлено наблюдала за моими манипуляциями, будто бы ночлег устраивался на необитаемом острове, где мы внезапно очутились. Я закрыл дверь на замок и выключил свет.

Несколько дней спустя, на выходные, я вышел из палаты на шум подгулявшей компании. Было около полуночи. Второе терапевтическое отделение ходило ходуном. Гуляющие вывалили в коридор покурить и поразмять затекшие конечности. Гомон слился с рваной магнитофонной музыкой и метался по отделению из конца в конец.

Гуляли у электрика, без чьего согласования перегорали лампочки. Звали его Беслан. Он был прооперирован и остался жить при больнице. Проживал в той же палате, где и лечился.

Беслан рассказывал в минуты откровений благородную историю - как свою жилплощадь оставил жене и сыну при разводе, из каких-то высших побуждений. И так как он являлся практически сотрудником заведения, ему сходили с рук подобные кутежи. Тем более это были редкие случаи, и наутро он выходил на работу с серьёзным видом без тени похмелья.

Я поинтересовался причиной веселья. У каждого была своя версия. Мне больше понравилась про приход весны. Беслан радушно пригласил меня в палату, где все присутствующие - непонятно почему - были мне очень рады. От выпивки я отказался и присел.

Компания была сильно наэлектризована, наверное, потому что одни хорошо выпивали, другие не пили вовсе. Пьяные громко разговаривали и танцевали, трезвые глазели на них и нервно посмеивались до покраснения. Напряжение напоминало собачью свадьбу, когда кобели при малейшей провокации перелаиваются и кидаются друг на друга.      

Венера была в этой компании, она подскочила ко мне.
- Где ты был? – подняла меня. - Давай потанцуем, – прилипла ко мне.
- Подожди, – попытался я посадить её. - Я не танцую… сегодня…

Венера еле держалась на ногах и чуть было не повалила меня на пол. Я сделал попытку вырваться из её объятий, но тщетно. Она, как при страстном танго, заплетала между моих ног свою. Кобели хохотали, глядя на нас. Я покачался в ритм музыки и, стараясь не привлекать внимание, склонившись к уху Венеры, тихо спросил:
- Хочешь?
Венера сильнее прижалась и дрожащим голосом, чуть слышно, проговорила, – Да-а…
- Тогда пойдем, – вывел её в коридор. – Где ключи от первой палаты?
- У Аси, – ответила она, шатаясь. – Гуля нам оставила.
- Возьми ключи и подожди там. Я сейчас...
- А как же Ася?
- Что Ася? – удивился я неожиданной солидарности.
- Ася… мне неудобно… она…
- Если не против, приведи её тоже. 

Немного погодя я пришел в первую палату.
Венера лежала на койке, а Ася крутилась возле зеркала.
Я подготовил ложе на полу, как в прошлый раз.
- Выключите свет, – попросила Венера.
Ася погасила свет и начала шелестеть одеждой в темноте. Вдруг послышалось звучание льющейся воды…
- Что это? Ася, зажги свет, – попросил я.
Свет зажегся, Венера лежала на животе и тихо блевала. Рвота лилась с койки на пол, пачкая постель. У неё было алкогольное отравление. «Видела бы Гуля эту картину! - подумал я про себя. - Что творится в её палате! Да уж!» Ася удивлено смотрела на Венеру, прикрывая обнаженную грудь рукой.
- Венера, тебе плохо? – спросил я.
- Сейчас пройдет, – вяло ответила она и утерла лицо рукой.
- Ты явно перебрала.
- Сейчас… Надо полежать. Все пройдет, - начала приходить в себя Венера.

Захотелось прогнать её, послать подальше. Но я подумал: «Так поступил бы любой на моем месте - это не умно, не оригинально, по крайней мере. Тем более, Венера – свинья по восточному календарю. А что я хотел от свиньи?»

- Ася, принеси таз и поменяй бельё. Я скоро вернусь, - дал я указания, как придать ситуации пристойный вид.

Вернувшись, застал другую картину. Венера пришла в себя, как будто ничего не было. Её комплексы и страхи были так сильны, что нужно было залить их алкоголем. И заливая, она переборщила, не рассчитала возможности. Показалось даже, она испугалась, что чуть было всё не испортила. Но желание мужчины было сильнее алкогольного отравления.

Венера оказалась темпераментной и любвеобильной женщиной. Стеснялась, в том числе, из-за шрама от кесарева сечения и боялась обнажаться при свете. Однако, она успокоила страхи, и опыт получился яркий.

При глубоком дыхании я слышал каверну, как старую деревянную дверь, поскрипывавшую на вдохе. Я представил себя между свиньей и обезьяной. Свинья была влажная, сочная, лежала лениво, но между тем забавно. Обезьяна же была сухой, суетливой, копошливой, подражала человеку, но выглядела все равно глупо.

Утром присутствующие при вчерашней гулянке подходили с некорректными вопросами. Хотели узнать, зачем я увел Венеру и что было дальше? Я объяснил, что увел Венеру с той целью, о которой они подумали, но в самый интересный момент ей стало плохо. Я уложил её спать.

Слухи, распространяющиеся с небывалой скоростью, обрастающие фантастическими подробностями, заранее отбивают охоту и портят перспективу женщинам. И я не собирался подпитывать их, как молодой пацан, для которого похвастать перед другими доставляет большее удовольствие, чем сама близость женщины.

В понедельник Венеру выписали, и она исчезла из моей жизни.