Рассказ Любовь в эпоху карантина

Посвящается М.А.О. и Х.Д.А.

Николай ехал в ультраскоростном поезде прямо от берегов Тихого океана, площадь которого уменьшалась год от года, приближая Аляску к окраинам Камчатки. До Москвы, бывшей столицы России, теперь дорога занимала всего три часа, если ехать без остановок. Ник, точнее – капитан Ник, как его чаще всего называли коллеги по судну, для своих пятидесяти с небольшим, несмотря на болезнь, выглядел привлекательно. Его густые светлые волосы обрели благородный оттенок седины, а яркие голубые глаза стали более задумчивыми и проницательными. До сих пор, где бы он ни появлялся, Ник выделялся своим почти двухметровым ростом, широкими плечами и по-прежнему юношеской улыбкой, открытой и доброй. В наше время не многие доживали до его возраста – спиртное, сигареты, стресс, промышленный смог и ужасающего качества еда – делали своё дело, медленно сводя в могилу тех, кто ещё застал докарантинные времена. А Ник, так уж сложилось, не имел привычки курить, да и выпивал крайне редко. Его жизнерадостность с лихвой покрывала любые проблемы, причём он не был чужд и к бедам других людей, находя время, чтобы протянуть руку помощи.

– Помирать нам рановато, есть у нас ещё дома дела… – частенько напевал он когда-то популярные строчки, стоя на корме, глядя в лицо яростным волнам, поднимавшимся у горизонта.

Двигателем этого человека, хоть уже немолодого, всегда была любовь… ко всему на свете – он любил саму жизнь, прогулки и песни, спорт и музыку, море и небо; решал математические задачки и придумывал новые технические обновления на досуге; а ещё… довольно часто вспоминал о ней - Маргарите.

Маргарита – немного старомодная, скромная и при этом неординарная, начинающая оперная певица – повстречалась как-то Николаю в годы юности. Это было в Большом театре Москвы, где ставилась любимая опера его мамы – «Трубадур» Верди. Сейчас он бы вздохнул с усмешкой, потому что нынче Верди казался неким древним объектом, вроде мумии или неандертальца. Нику было всего 18, он только что окончил морское училище в Москве и всей душой рвался в море, скорее бы на судно! А потому планировал покинуть родные края и улететь в Америку, чтобы под чужим флагом бороздить океаны, принося доход и славу своему судовладельцу. Но прежде, чем попытать счастья на других берегах, он обещал маме сводить её на эту ужасную, по мнению юного Николая, оперу. Почти три часа напряжённого молчания в зрительном зале, пёстрые костюмы, слёзы, казни и душераздирающие арии, от которых лопаются барабанные перепонки – всё, что запомнил юноша с прошлого своего визита в оперу, на «Бал-маскарад». Тот же самый Верди, который являлся автором обеих постановок, не внушал доверия и на этот раз. А уж это здание – сотни раз сгоревшее, перестраивающееся, и возвышавшееся прямо у стен кремля, такого уютного и родного, - напоминало ему строгого учителя, презрительно взиравшего свысока на каждого проходящего мимо. Поэтому благоговение заядлых театралов, которые входили в немало пережившие стены театра, часами любовались скульптурой или смущённо бродили вокруг колонн, было ему всегда чуждо.

– Это ведь не храм, и не кладбище, чтобы так свято беречь старые стены и бродить там в поисках смысла жизни, – рассуждал он, и каждый раз, кроме злосчастного «Бала-маскарада», предпочитал пойти на тренировку по хоккею, чем на оперу.

Но хоккейная карьера осталась позади, уступив место мореходству, весьма перспективному и прибыльному в далёком и невероятно счастливом (с сегодняшнего взгляда) 2017–ом году. И тогда же, перед отлётом в Хьюстон, он всё-таки пообещал маме сопровождать её в театре. А потом, в середине первого акта, внезапно очнувшись от состояния полудрёмы, он увидел Маргариту – она исполняла партию Инес, второстепенную и не такую уж яркую. Но для него эта девушка затмила даже Леонору, главную героиню, и остаток оперы он думал только о ней, не замечая ссор, споров и козней, наполнявших последующие действия. В антракте он сходил за цветами, и когда артисты выходили на бис, робко передал букет той самой девушке. В её зелёных глазах заиграли озорные искорки, какие бывают у лесного костра, и, принимая с благодарностью цветы, она протянула ему руку и шепнула:

– Дождитесь меня в холле.

Николай замер на мгновение, думая, что ему послышалось, но потом взял себя в руки и сказал маме, что он задержится, потому что повстречал тут одну знакомую.

– Отлично, я как раз хочу провести вечер в компании подруг. Мы давно не пили чай в ЦУМе, а пирожные там восхитительные, – ответила мама. – Если освободишься раньше, приходи, попьёшь с нами.

–Конечно, – кивнул он, и радостно помчался в холл.

Когда все уже почти разошлись, он стал задумчиво рассматривать интерьер, пытаясь отыскать в этих строгих чертах то вдохновение, которое питало любителей искусства. Он так и не нашёл его. Но внезапно взгляд его встретился с зеленоглазой незнакомкой. Вне сцены она выглядела совсем просто – свободно лежащие волосы, очки в толстой оправе, балетки, джинсы и полное отсутствие макияжа. Но что-то было в Маргарите особенное – то ли эти искры в глазах, то ли солнечный отсвет волос, то ли мелодичный смех, то ли … просто загадка.

– Маргарита, – представилась она, – А лучше просто Марго.

– Николай, – ответил он, – И лучше просто Ник.

– Пойдёмте гулять по Москве, Ник, – сказала она, – Этот вечер такой прекрасный.

– С удовольствием, Марго, – согласился он, сам до конца не осознавая, что с ним происходит.

Они ходили по городу всю ночь, до самого утра, продолжая называть друг друга на «Вы», но в этом заключался особый шарм. Они обсуждали всё, что приходило в голову, от театра до спорта, от звёздного неба над головой до политики и мировых проблем, от повседневных вопросов до тем морали, религии, любви и бытия. Оказалось, что Маргарита вот-вот должна была уехать обучаться в знаменитую Джульярдскую школу. Пару лет назад на неё обратил внимание один из критиков, лысеющий человек преклонных лет, имевший, тем не менее, значительный вес в сфере искусства. Он долго ухаживал за ней, хотя и абсолютно не нравился её родителям, но красивое кольцо с бриллиантом и предложение переехать в Нью Йорк, чтобы обучаться в Джульярдской школе, месяц назад изменили их мнение. В стране давно назревал кризис, а вместе с Кристофером для Маргариты начиналась новая жизнь, полная перспектив и удовольствия. В конце концов, этот человек, не обладающий привлекательностью или молодостью, давно развёлся со второй женой, по его словам жаждущей лишь денег. Он так же вырастил и устроил троих детей, и теперь скучал по нежности и домашнему уюту. Он был добродушным, простым в общении и очень образованным, так что за прошедшие годы Маргарита успела привыкнуть к нему и была благодарная за всё происходящее. Николай в свою очередь делился с ней историей об оборвавшейся карьере хоккеиста и планами на дальнейшую жизнь в море. В отличие от Марго, он ещё пока был слишком вольным и жаждущим новых впечатлений, чтобы думать о создании семьи, даже к родному дому его тянуло редко. Достаточно было навестить родителей – перекинуться парой слов с отцом, обнять маму, прогуляться по окрестностям города – и всё, можно обратно, в море. Когда солнце стало подниматься над горизонтом, они вновь вернулись к Большому театру – на мгновение Нику показалось, что здание заиграло новыми красками, как-то посвежело и помолодело. Марго согласилась, загадочно улыбнувшись.

– Ну что ж, думаю, мне пора на репетицию, – сказала она. – К тому же на сегодняшнюю постановку придёт Кристофер, надо подготовиться.

– Понимаю, и мне скоро уже на самолёт, – согласился Ник. – Послушайте, а могу я попросить у Вас автограф, раз уж у меня сохранилась программка с «Трубадура»?

– Отличная мысль, – Марго взяла из его рук программку, достала ручку и, пару минут подумав, вывела там несколько ровных строчек с подписью на конце. – Я иногда сочиняю.

– А я немного рисую, - ответил он, протягивая листок, на котором можно было узнать очертания Большого театра, звёздного неба и девушки, стоящей возле колонны.

– Ничего себе, как красиво, – тихонько восхитилась Марго, пожалуй, впервые за эту долгую ночь.

– Весь мир горит в цветах неона, а ночь любви – теперь лишь мрак; душа под сенью Аполлона, поёт и ждёт, хоть умер сад… – прочитал Николай строчки, написанные её рукой. – Звучит интересно. О чём это стихотворение?

– Вы когда-нибудь это поймёте, Николай, – ответила она, и, улыбнувшись, ушла, не прощаясь.

Вначале ему хотелось догнать её или крикнуть вслед слова прощания, но потом он решил, что будет лучше оставить всё как есть. Ещё раз перечитал стихи, убрал программку в карман и медленно побрёл домой, так и не понимая до конца, что же произошло этой ночью. Картины прошлого проносились у постаревшего Ника в воображении всю дорогу, пока он ехал до Москвы, и по мере приближения к городу, точнее – к его руинам, по большей части, страх лишь нарастал. Тридцать три года он не был в родных краях, плавая по морям, пережидая карантины в портах разных стран, болея более или менее страшными смертельными вирусами. Давно уже страны обособились друг от друга, самолёты ушли в прошлое вместе с ракетами, ведь никому больше не было дела до космоса или туризма. Люди, веками загрязнявшие планету, испытывавшие ядерное оружие, добывавшие нефть, теперь были заняты проблемами выживания, утилизации отходов, медицинских исследований. Из-за хранения большого количества опасных химических веществ, оружия, нефти, газа, происходили неоднократные взрывы по всему миру, стиравшие с лица земли целые города. Сама планета ополчилась на человека, посылая землетрясения, ураганы, цунами; каждый год появлялись новые заболевания, с которыми не справлялись врачи. Никакая защита и дезинфекция не помогали, потому что зараза проникала через воду и воздух, через то, без чего не научился обходиться ни один человек.

Люди давно уже стали уезжать из разросшихся как раковая опухоль загрязнённых городов - поближе к лесам и озёрам, потому что там было больше шансов нормально жить. Все мегаполисы оказались заброшены ещё лет двадцать назад, медленно, но верно они уходили под землю, покрывались мхом и рассыпались на кусочки, словно необожжённый глиняный горшок. Реки почти высохли, став тонкими ручьями, мосты обвалились, дерево гнило под дождём и редким солнцем, металл ржавел… Сообщение между городами и странами почти потеряло смысл, каждое государство боялось инородных заражений, чужеземцев и всего, что не было проверено и одобрено в пределах собственных границ. Хотя скоростные поезда, как и пароходы, соединявшие материки, продолжали ходить, доставляя редкие ценные грузы или ещё более редких путешественников, они так же оставались спасением на случай каких-то экстренных событий. Столицы больше были не нужны, хотя централизованная власть сохранялась во многих уголках земного шара, часто подрываемая местным самоуправством, больше в этом не было никакой практической пользы, ведь люди бежали прочь из промышленных городов. Если и можно было придумать нынешнею столицу для России, то каждый год эта локация менялась, но располагалась всегда в наиболее зелёной зоне, коей до сих пор оставалась Сибирь. В целом, было всего два варианта относительно безопасной жизни – удалиться в некогда провинциальные места, которые сейчас по населённости больше походили на муравейники, но всё же там ещё был сносный воздух и достаточно запасов воды, можно было выращивать овощи и фрукты, разводить животных. Большой сектор экономики (точнее, ого, что от неё осталось) теперь занимало сельское хозяйство и, так как валюта всё больше обесценивалась и перестала быть необходимым звеном, вновь в оборот включился натуральный обмен. Уровень технологий продолжал расти, наиболее успешные люди достигли высот в использовании солнечной энергии, силы воды и ветра, поэтому могли похвастать высокими многоуровневыми теплицами и фермами, оснащёнными автоматическим оборудованием. Раньше такие сооружения можно было представить себе только по романам Лема, Уэллса и Оруэлла, но сейчас это стало абсолютной реальностью. Другим вариантом, которым и воспользовался Николай, ибо это был наиболее простой и доступный ему способ – большую часть года проводить на кораблях. То осуществляя спасательные миссии, то доставляя жизненно важные (а такие ещё имелись, несмотря на всеобщую изоляцию) грузы, то контролируя государственные водные границы – он многое освоил за эти годы, и ходить по волнам ему давно уже было привычнее и приятнее, нежели ступать по страдающей земле.

Мысли Ника всё возвращались к Москве, к её некогда краснокаменным стенам Кремля, к широким улицам, цветам и величественным зданиям, и, конечно, к Большому театру… Он достал из сумки помятую программку «Трубадура» и заново перечитал написанные там строки. Как и тридцать три года назад, он не понял, о чём там идёт речь, но все эти годы ему было невероятно приятно перечитывать их снова и снова, возвращаясь мысленно к далёкой ночи перед вылетом в Америку. Николай слабо представлял, что он сможет увидеть в Москве – ныне стоящей на отшибе новой цивилизации, закрытой для свободного въезда, признанной зоной повышенной опасности, балансирующей на грани полного уничтожения. Ему было страшно, но он хотел… именно хотел увидеть родной дом, каким бы он ни стал за столько лет, поискать две затерянные могилы на кладбище, если оно ещё существовало, наконец – дойти до Большого театра, и просто посидеть на его руинах. Скоростной поезд уже давно забыл свой путь до Москвы, последние десятилетия он почти бесшумно пролетал мимо, соединяя Сахалин с Краснодаром, одну окраину материка с другой. Но сегодня, впервые за много лет, он сделал остановку, максимально близкую к прежней столице, а услужливый электромобиль, защищённый от радиации дополнительным слоем покрытия, доставил Ника до некогда Чистых прудов, от которых осталось лишь пересохшее дно, поваленные вековые деревья по берегам и заросшая редкой травой брусчатка. Там он прошёл до дома, где жил и радовался всему новому несколько десятилетий назад. Теперь это здание наклонилось на один бок, и, если бы не соседний, по всей видимости, более крепкий дом, давно бы рухнуло. Внутрь заходить было опасно: от лифтов и лестниц остались только руины, но одного взгляда в пустые глазницы окон было достаточно, чтобы ностальгия нахлынула вновь, а голубизна глаз подёрнулась дымкой слезы. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, он решил немного пройтись, до Пятницкого кладбища как раз было минут сорок пути.

По дороге ему не встретилось ни души - ни человека, ни собаки, ни кошки, только покосившиеся дома, лежащие столбы, пересохшие русла реки и умирающие деревья. Сквозь вечную пелену сизоватого дыма слабо светило солнце, но спасительные лучи так и не доходили до гибнущих листьев, как и последние потоки воды, ещё сохранившиеся глубоко под землёй. Николаю стало невероятно жалко эти несчастные деревья, эти бедные брошенные дома, всех этих людей, которые оставили своё родное жилище и уехали, или даже не успели уехать и поселились навечно здесь… Как ни странно, но кладбище, на фоне остального города, наоборот, выглядело весьма впечатляюще, если так можно выразиться. Там ещё сохранилось немного зелени, и, хотя большая часть могил смешалась и превратилась в бесформенную груду камней, земли и костей, некоторые надгробия ещё держались за поверхность, как бойцы, на последнем издыхании готовящиеся к ещё одному выстрелу. Бродя по завалам и зарослям сухих веток, он так и не смог отыскать могил своих родителей, которые погибли во время его плавания… От чего – он не знал, и вряд ли узнает когда-нибудь, ему на судно пришла сухая официальная бумага, которая лишь констатировала факт, и то с опозданием. А потом, Москву забросили окончательно, и теперь уже никто не знал судьбы некогда близких ему людей. С этими мыслями, которые медленно подползали к воспоминаниям о Маргарите, Ник шёл в сторону Большого театра, долго и печально. Иногда приходилось перелезать через стены и груды камней, иногда с крыш обваливались камни или сыпался песок, иногда ноги Николая уставали, с непривычки от хождения по земле, и он устало садился на фундамент дома или на упавшее дерево, чтобы отдохнуть.

Он уже почти дошёл до Большого театра, как вдруг услышал…песню! Да-да, ему не послышалось, над опустевшей Москвой летела, струилась и играла звонкая песня, наполняя жизнью воздух. Старая неаполитанская песня о любви, на чистейшем итальянском языке звучала в исполнении знакомого колоратурного сопрано… Он точно знал эту песню, ведь после встречи с Маргаритой всё изменилось, и практически единственное, что помогало ему поддерживать бодрость духа в море – была опера. Да, та самая опера, те арии и романсы, те мощные и пронзительные голоса, которые некогда вызывали головную боль и отвращение, теперь наполняли его жизнь волшебством. Песня, слышимая сейчас… доносилась прямо от стен театра, точнее от его руин. Странное дело – несмотря на всеобщий упадок города, на разруху и увядшие деревья, на отсутствие людей и машин, света и жизни – театр, даже находясь в руинах, по-прежнему имел величественный и гордый вид. Он напоминал развалины древнего храма, стоящего на возвышении, на месте легендарных битв и побед, на участке курганов и жертвоприношений. А со звучащей из него песней и вовсе казался миражом, возникшим посреди пустыни. Изумлённый Николай вдруг заметил худенькую фигуру у одной из колонн, в развевающемся платье, с такими же, как и раньше распущенными волосами, там сидела… нет, это давно уже была не девушка, ведь Маргарита была на пару лет старше его, но это сидела она. Хотя тонкие морщины покрыли её лицо, руки и ноги похудели, а кожа побледнела, всё та же загадка, всё та же красота ощущалась в этой женщине, а голос её по-прежнему был силён и прекрасен. Её глаза были закрыты, поначалу Николай решил, что она просто концентрируется на пении, но потом заметил в её руке стародавнюю тонкую трость и обратил внимание, что на ней нет очков, и понял, что она, вероятно, просто ослепла со временем.

– Ник, - позвала она. – Здравствуйте. Я знаю, что это Вы.

– Марго! – ответил он, подбегая к ней с той быстротой, на которую только был способен. – Это правда Вы?

– Весь мир горит в цветах неона, а ночь любви – теперь лишь мрак… – начала она своим певучим голосом читать знакомые строки.

– …душа под сенью Аполлона, поёт и ждёт, хоть умер сад, – продолжил Николай, чувствуя, как по его груди разливается тепло, и приходит осознание этих загадочных строк.

Он обнял её, наконец, впервые за тридцать с лишним лет, ощущая, как начали трястись её плечи.

– Как Вы добрались до сюда…если…если… – он не смог договорить до конца.

– Да, как видите, я окончательно ослепла, но за всё нужно платить: за любой талант, за любое счастье. Не переживайте, всё в порядке. Эта тема давно пройдена и уже не расстраивает меня. Я приехала на такси с дочерью… По дому уже научилась ходить сама, но сюда добралась с её помощью, она ждёт неподалёку. Я услышала о плане по снесению Москвы, вроде бы этот аварийный участок планеты хотят окончательно сравнять с землёй…И приехала к родным стенам, чтобы ещё разок…

Тут уже её речь прервалась на всхлипывания, но Николай всё понял, он погладил её по спине и ласково обнял.

– Как Вы жили все эти…эти годы? - дрожащим голосом спросила Марго.

– Жил музыкой и воспоминаниями, – ответил он. – Давайте не будем о прошлом.

– Так Вы тоже больны… – прошептала она, некоторое время удерживая его руку в своей.

– Да, всё потихоньку заболевает на этой планете, – тихо ответил он и попросил. – Пожалуйста, спойте мне... мой Ангел. Хоть что-нибудь, и это исцелит меня - как исцеляло прежде.

Она кивнула:

– Понимаю. Теперь и Вы нашли то единственное лекарство, которое спасает от любых недугов.