Попаданцы, или Пакт о ненападении. Часть первая

Все имена и события вымышлены. Совпадения случайны.


----- . . . -----

Москва, лето 2024 года.

Поздним субботним вечером в квартире сотрудника одного из департаментов Министерства иностранных дел Российской Федерации Фалина Юрия раздался телефонный звонок. С некоторым удивлением глядя на стационарный телефонный аппарат, хозяин квартиры, молодой мужчина лет около тридцати, коротко стриженый шатен среднего роста, судя по всему, склонный к ранней полноте, снял трубку.
– Я вас слушаю.
– Внимательно слушаешь?
Фалин улыбнулся. Звонил его лучший друг детства и далее по жизни Акимов Евгений. Их давняя дружба была обусловлена тем, что в очень раннем возрасте мальчишки оказались в одном из подмосковных интернатов. Оба не знали своей истории появления на свет, да и не очень-то интересовались этим вопросом. Правда, однажды, когда обоим было лет по двенадцать, в интернат приехал немолодой, как им показалось тогда, мужчина, и представился двоюродным дядей Евгения. Какого-то особого впечатления на мальчишку это не произвело, но в дальнейшем дядя Петя довольно регулярно стал посещать интернат, и даже несколько раз забирал на выходные дни племянника вместе с другом в Москву, чем расположил к себе обоих ребят. И Юра, и Женя, к всеобщему удивлению персонала интерната, оказались одаренными мальчиками, школу закончили с медалями и поступили в институт международных отношений. Оба окончили институт с отличием и затем некоторое время работали переводчиками с регулярным пребыванием в загранкомандировках. Женя – по линии Министерства внешней торговли, Юру сразу приняли на работу в Министерство иностранных дел. Оба до сих пор были холостяками. И тот, и другой придерживались мнения, что в такой взрывоопасной международной обстановке не время заводить семью.
– Привет, дружище! – Юрий взглянул на часы. – Не спится?
– Как же! Заснешь тут…
– Да уж… А ты чего звонишь не на мобильный?
– Ну, этот аппарат у тебя наверняка чист, а мобильный сейчас прослушать, сам понимаешь, как два пальца… – Есть предложение встретиться.
– Прямо сейчас? – удивился Фалин.
– Ну, а когда еще можно тебя отловить? Удивительно, что сейчас тебя дома застал.
– Ты прав. Давай ко мне!
Оба жили в шаговой доступности от станции метро Смоленская, недалеко друг от друга. Но Акимов твердо произнес:
– Нет, на нейтральной территории. Через пятнадцать минут на нашем месте, а там решим.
Это означало, что встреча произойдет на Арбате возле уличных художников с дальнейшим заходом в какой-нибудь ресторан поблизости.
Надо сказать, что спустя несколько лет после окончания института Акимов, в отличие от Фалина, разочаровался в своей работе. Попробовав себя в разных ипостасях, зарегистрировал в конце концов в популярной соцсети блог, в котором под ником «Осведомленный» вел репортажи с самого начала о событиях, связанных с отделением от Украины Крыма и кровавой бойни в Донбассе. За короткое время его блог стал суперпопулярным с миллионами подписчиков. Немаловажную роль в его высоком рейтинге играл тот факт, что лучший друг состоял на госслужбе в МИДе, который время от времени подбрасывал идеи для острых репортажей. И, конечно же, несмотря на специфичность программ, рост популярности блога в немалой степени был обязан женской аудитории. Впрочем, как и популярность самого блогера среди слабого пола. Еще бы! В отличие от своего друга с неброской внешностью Женя обладал практически атлетической фигурой, роста был явно выше метра восьмидесяти, этакий белокурый красавец с голубыми глазами. Он умело пользовался внешностью, снимая себя в видеороликах в полный рост. Ну, и, разумеется, красноречивость! Она сражала молодых девчонок наповал вне зависимости от того, насколько их интеллект позволял уловить смысловую нагрузку того или иного репортажа.

На двоих молодых мужчин, вошедших в столь поздний час в небольшой ресторан на Арбате, сразу обратили внимание две девушки, сидевшие за столиком недалеко от входа.
– Привет, девчонки! – коротко обронил Евгений. Но, увидев призывный взгляд одной из них, поторопился заметить:
– Не сейчас!
Они выбрали столик подальше от входа и сделали заказ.
– Изменяешь своим привычкам, Женя. Не похоже на тебя.
– Ты о чем? – Акимов сделал вид, что удивлен.
– Девчонок проигнорировал. Они ведь узнали тебя.
– Да ладно, пустое. Лучше скажи, когда закончится эта хрень? И чем закончится?
Теперь пришла очередь удивляться Фалину.
– А ты о чем?
– Да ладно, не прикидывайся. Я ведь знаю тебя, как облупленного, на лету все схватываешь. Мы же завязли по уши с этой операцией по принуждению Киева к миру. Твоя начальница каждый день либо в телеэфире, либо в соцсетях делает громкие заявления, обличающие запад в беспардонной лжи. Я в своем блоге делаю репортажи об армии в унисон с заявлениями симпатичной дамы об успехах нашей дипломатии и с каждой новой программой становлюсь все противней самому себе. Прошло два года, а Киев, Львов, да и вообще всю западную Украину не можем освободить от нацистов. Долго мы будем ссылаться на несчастных жителей этих городов, которыми якобы прикрываются бандеровцы? Мы же знаем с тобой, что те, кто не пожелал взять в руки оружие, давно уже выехали либо в Европу, либо в Россию, остались такие же нацисты, как и правый сектор, вооруженные до зубов. Поток оружия и боеприпасов, поступающий с запада, не иссякает. Не можем перекрыть? Не можем, выдыхаемся. Нас санкциями вот-вот задушат окончательно, никакие китайцы не спасут. А вы все какие-то переговоры ведете с умными физиономиями на смех всему миру.
Фалин с невозмутимым видом разлил в стаканы виски.
– Женя, ты выдернул меня из дома на ночь глядя, чтобы ставить в тупик своими дурацкими вопросами? Что нам эти санкции? Смотри, как пили виски до санкций, так и продолжаем пить. Как закусывали устрицами, так и продолжаем закусывать.
– Не юродствуй. Ты же не хуже меня знаешь, что простому россиянину по фигу виски с устрицами. Ему зарплаты и пенсии едва хватает на обычную жратву. Ты скажи, предатели, которые уговорили президента в четырнадцатом году придумать Минские соглашения и остановить ополченцев, готовых гнать нацистов до границы с Польшей, остались на своих местах, и продолжают рулить, инициируя переговоры с Киевом?
– Ну, что ты пристал ко мне, как банный лист к заднице, Женька? – Знаешь ведь, что не отвечу ни на один твой вопрос. Я же обычный рядовой клерк, из которых состоит наш департамент и министерство в целом. Анализируем, по результатам анализа делаем выводы, готовим проекты межправительственных соглашений, для руководства пишем тексты выступлений на различных заседаниях, брифингах. Только вся фишка в том, что пишем одно, говорим другое, а думаем совсем не так, как говорим и пишем. Это такая наша национальная забава, происходящая из далекой древности. В общем, я выслушал преамбулу и теперь готов слушать основную часть твоего выступления. Я ведь тоже знаю тебя, по твоему выражению, как облупленного.
Оба весело рассмеялись, выпили виски и продолжили закусывать устрицами.

----- . . . -----

Девчонки, которые настойчиво обращали на себя внимание друзей при их появлении в ресторане, бросили на прощание в их сторону несколько кокетливых, смешанных с легким презрением, взглядов и ушли, разочарованные. Евгений, глядя им вслед, вздохнул и миролюбиво спросил:
– Ты помнишь моего дядьку?
– Помню. Дядя Петя, кажется? Ты продолжаешь с ним общаться?
– Общались время от времени. Но недавно он умер.
– Жаль. Сколько ему было?
– Восемьдесят. Мог бы еще пожить, да доктора долбанные… В больнице после инфаркта, едва дядька оклемался, перевели его из реанимации в общую палату и не уследили. Он втихаря решил покурить в туалете. Это была его последняя сигарета.
– Ну, давай помянем, – произнес Юрий и разлил в стаканы остатки виски.
После того, как выпили, немного помолчали, затем Евгений продолжил.
– Во время последней встречи забавную историю дядя Петя рассказал. Он ведь метростроевцем был. Так вот, будто бы под гостиницей «Россия», на месте которой «Зарядье» выстроили, на глубине нескольких этажей находилась станция правительственного метрополитена.
– Это общеизвестный факт. Несколько линий были проложены к аэропортам на случай экстренной эвакуации правительства. До самого развала СССР вся система находилась в рабочем состоянии, содержался минимальный штат работников для поддержания готовности к эвакуации. Потом все законсервировали. В нашем здании из вестибюля можно было на эскалаторе спуститься в переход, который ведет к той станции. Но это совсем давно было. Правда, до сих пор виден замурованный вход на бывший эскалатор.
– Да, но это еще не все. Честно говоря, звучит, как бред, я так и сказал дядьке. Но он нисколько не обиделся, отнесся к моей реплике, как к мнению несмышленого пацана. Утверждал, что видел это своими глазами. Дядя Петя был инженером-электриком и занимался обслуживанием, проведением регламентных работ на всех электрических коммуникациях того метрополитена. И, хотя я и посмеялся над его рассказом, но не выходит он у меня из головы.
– Ну, так что он все-таки увидел такого невероятного своими глазами?
– Лифт.
– Лифт? И все? И что в этом лифте загадочного, он рассказал?
– Рассказал. Электронный пульт управления. Вполне себе современный, компьютерного типа, находился в кабине лифта постройки тридцатых годов прошлого столетия.
– Ну, мало ли для каких целей оснастили бортовым, так сказать, компьютером запасной метрополитен? Не вижу ничего необычного.
– Да, но после загрузки на мониторе высвечивались, со слов дяди Пети, даты. И можно было набрать любую комбинацию, то есть, год, месяц, день, время суток с точностью до минут и секунд. Подобные манипуляции легко проделывает сейчас любой современный ребенок, играя на отцовском ноутбуке.
– Погоди, сейчас угадаю: дядя Петя решил, что лифт этот является не чем иным, как машиной времени?
– Представь себе, именно так. И однажды не удержался, набрал-таки, чтобы не запутаться, год и дату своего рождения.
– И что? – Скептическая улыбка, не сходившая в течение всего разговора с лица Фалина, несколько потускнела.
– Когда дверь лифта открылась, на месте современного часового он увидел человека в военной форме довоенного образца. Насмерть перепугавшись, он все-таки сообразил и успел ввести исходную дату, чтобы вернуться назад. И знаешь, что его поразило?
– Что его поразило? – перестав улыбаться, но все еще со скепсисом спросил Юрий.
– А то, что вошел в лифт в послеобеденное время, а вышел утром, даже до начала рабочего дня. Чем и напугал сонного современного часового. То есть, дату набрал при возвращении правильно, а время суток стояло произвольное, на это он просто в спешке не обратил внимания. Как тебе это?
Фалин ничего не сказал, подозвал официанта и заказал триста граммов водки. Пили молча. Потом, основательно захмелев, пристально глядя в глаза друга, он произнес:
– Знаешь, как мы поступим?
– Как?
– Сейчас расходимся по домам. А завтра… Или после завтра… Ну, или позже, на трезвую голову, если ты слово в слово повторишь эту историю… – Юрий умолк, пытаясь понять, как следует поступить позже. Наконец, резюмировал: – Короче говоря, попробуем порешать этот ребус. Да, и вот о чем я хотел еще тебя спросить… – Он наморщил лоб, что-то вспоминая. – Ага, вспомнил. Ты когда последний раз видел дядьку?
– Месяца два назад. А что?
– Он в порядке был?
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, с головой дружил? Извини, Жень, все-таки девятый десяток разменял, понимаешь.
– Да полный порядок у него был с головой, отвечаю.
– А он рассказал тебе, как ты в интернате оказался? Кто твои родители?
– Понимаешь, Юра. Сначала я долго не решался поговорить с ним об этом. Да и встречались мы крайне редко – супругу его я недолюбливаю, очень высокомерная особа. Но однажды я все-таки задал ему вопрос. А дядя Петя как-то сник, помрачнел и обещал рассказать, но позже. Не успел. Зато я раньше кое-что узнал от него об общем родственнике, который был репрессирован в тридцатые годы. Причем, не простой был родственник. Насколько я понял, он приходился мне двоюродным то ли дедом, то ли прадедом. И об этом родственнике я тебе тоже намереваюсь рассказать в следующий раз.
– Хорошо, если это обязательно.
Выйдя из ресторана, они пожали друг другу руки и разошлись, каждый в своем направлении.

----- . . . -----

К удивлению Акимова, не прошло и недели, как поздно вечером позвонил Фалин.
– Привет! Чем занимаешься?
– Готовлю очередной репортаж. А тебе чего не спится? Хочешь что-то рассказать?
– Хочу, но не по телефону. Приходи на то же место.
Евгений взглянул на часы. Он в это время заканчивал собирать у своих добровольных помощников из различных районов Украины информацию о ходе боевых действий по уничтожению националистов.
– Юра, я раньше, чем через час, не смогу подойти. А это будет уже полночь. Не поздно?
– Первый раз, что ли? Ты же знаешь, ресторан открыт до последнего клиента. И потом… В общем, ты должен уже догадаться, о чем пойдет речь.
– Договорились.

Несмотря на поздний час, в ресторане тусовались молодые люди, несколько парней с девушками. Из обрывков разговора, доносившегося со стороны подвыпившей компании, Фалин с Акимовым догадались, что ребята побывали в военкомате и ожидают со дня на день призыва в армию. Поскольку их возраст был явно старше призывного, стало понятно, что это добровольцы.
– Ты видишь, что происходит, – со злом произнес Евгений. – Они не все вернутся, или даже все не вернутся оттуда. И, пока наш министр обороны приостанавливает так называемую операцию по освобождению Украины от фашистов во время очередного, неизвестно, какого по счету, раунда переговоров, украинская армия получают очередную партию оружия и боеприпасов от НАТОвцев.
– Вижу, не слепой. А ты уверен, что сейчас подходящее время заниматься поисками мифической машины времени, неизвестно, с какой целью, Жека?
– На первый взгляд, да, ты вроде бы прав. Но, с другой стороны, что бывает в подходящее время? Вот эта война, например? Или вторая мировая? Или Великая Отечественная?
– Не знаю, куда клонишь, но ты всегда был среди нас самым целеустремленным.
– Да я и сам толком еще не понял. Так… Мысли пока россыпью… Не получается собрать. Но обещаю, как только определюсь с планами, сразу доложу. Только смотри, что получается – мы с тобой уже полбутылки виски выпили, а ты так и не рассказал, зачем позвал.
– Вот незадача! Ты помнишь, в прошлый раз мы договорились, что ты на трезвую голову должен мне повторить слово в слово историю, которая приключилась с дядькой, и только после этого решим, что делать? А мы опять немного в нетрезвом виде. Как быть?
– Ладно, Юра, не выпендривайся. Ты ведь сам меня сюда выдернул.
– Хорошо, но ты обещал рассказать о каком-то своем родственнике довоенном. Типа, он каким-то крутым челом был.
– Расскажу, раз обещал, – подтвердил Евгений и разлил в стаканы остатки виски.

Акимов Кузьма Иванович был большевиком, хотя и с небольшим, всего лишь с тысяча девятьсот пятнадцатого года, но все-таки дореволюционным стажем. А вскоре после революции партия направила его устанавливать советскую власть в город Александровск-Грушевск, впоследствии переименованный в город Шахты. Трудно сказать, как могла сложиться жизнь Кузьмы Ивановича, не забрось его революционный ветер в этот забытый Богом южный шахтерский городок. Через несколько лет он вернулся в столицу уже зрелым партийным работником. Политическое руководство страны учло заслуги большевика Акимова перед революцией и партией Ленина и к середине тридцатых годов доверило ответственную работу, поставив во главе партийной организации одного из крупных столичных заводов.
Но беда пришла, как говорится, откуда не ждали. В двадцать седьмом году начались аресты руководителей, инженеров и технических работников шахт Донбасса и угольной промышленности Ростовской области по подозрению во вредительстве и саботаже. И в двадцать восьмом в Москве начался судебно-политический процесс, впоследствии широко известный как «Шахтинское дело». По приговору суда часть подсудимых была расстреляна, остальные получили различные сроки лагерей. Кузьма Иванович проходил по делу в качестве свидетеля. Казалось, пронесло, но пути Господни, как известно, неисповедимы. И в тридцать седьмом году последовал неожиданный арест, пятьдесят восьмая статья, и в результате – десять лет без права переписки.
Каких-либо подробностей по делу своего революционного деда Евгений не знал.

– И что? – спросил Фалин, выслушав рассказ друга. – Отсидел все десять лет?
– Да вообще, со слов дядьки, его больше никто с тех пор не видел. В то время приговор «десять лет без права переписки» во многих случаях означал высшую меру.
– Ну, а семья была у него?
– Была, конечно. Жена, дочь семнадцати лет. Жену тоже через некоторое время арестовали как члена семьи врага народа. Но на одном из допросов она умерла от сердечного приступа, не дожив до суда. А дочь вскоре вышла замуж, сменила фамилию, что, очевидно, и спасло ее от расправы. Только никто из родственников так ничего и не узнал о ее дальнейшей судьбе.
– Подозреваю, что есть у тебя, дружище, желание проникнуть в прошлое, чтобы встретиться со своим дедом и предупредить его об аресте?
– И это тоже.
– А что же еще, если не секрет?
– Понимаешь, Юра, я не сказал тебе самого главного: Кузьма Иванович был близко знаком с вождем всех времен и народов.
– Иди ты! С самим Иосифом Виссарионовичем? И насколько близко? В гости к Сталину ходил?
– Этого даже дядя Петя не знал. Но я должен узнать.
– И? – Фалин пристально посмотрел на друга.
– Об этом потом, – уклонился от ответа Евгений. – Может, ты наконец объяснишь цель нашей сегодняшней встречи?
– Ладно, слушай. Работает в МИДовском архиве один старичок-боровичок. Сколько ему лет, затрудняюсь сказать. Но, на мой неискушенный взгляд, столько не живут. Он еще до войны начинал службу в НКВД. Я долго ходил вокруг да около, не зная с чего начать, чтобы не выглядеть в его глазах идиотом на случай, если рассказ о путешествии во времени твоего дяди Пети был всего лишь плодом твоего больного воображения. Но, к моему офигительному удивлению, этот старичок раскололся так быстро, словно много лет ждал, когда к нему кто-нибудь подойдет с этим вопросом.
– Ну, ничего себе! – поразился Евгений. – Ну-ка, с этого места подробней, Юра! Как зовут этого старичка?
– Зовут его просто Петрович. Если официально, то Семен Петрович Матвеев. Но никаких подробностей нет, – с сожалением заметил Фалин. – Раскололся он в том смысле, что знает, где находится вход в коридор.
– В коридор?
– Ну, да. Он так выразился. И еще сказал, будто слышал когда-то байку про то, что можно перемещаться во времени посредством коридора. Но сам в это не верит.
– Погоди! Так ты всю тему выложил своему Петровичу?
– В том-то и дело, что ни слова, ни полслова. Просто спросил, что он знает о советском правительственном метро, а он отреагировал так, словно ожидал, что кто-нибудь проявит заинтересованность в этом вопросе. Я включил дурака, типа – не плохо было бы экскурсию совершить, чисто из спортивного интереса. А Петрович вдруг задумался, затем сказал, что ему надо подумать пару дней. И в понедельник будет ждать нас в полночь на углу Арбата и Большого Николопесковского переулка.
– Если не ошибаюсь, это возле театра Вахтангова. А почему – нас, а не тебя?
– Черт его знает. Наверное, предположил, что я не один такой любопытный.

----- . . . -----

Семен Петрович Матвеев, полковник КГБ в отставке, принадлежал к той категории советских граждан, чьи мысли и дела не расходились с лозунгами, рождаемыми в недрах святая святых – центральном комитете руководящей политической партии, и ее линией. В его случае – сначала в ЦК ВКП(б), затем КПСС после переименования на девятнадцатом съезде. В тысяча девятьсот тридцать седьмом году Семен Петрович по комсомольской путевке был направлен с первого курса сельскохозяйственного института в структуры Народного комиссариата внутренних дел, где с готовностью принял участие в так называемом Большом терроре, после завершения которого столь же горячо его осудил, а в сороковом году, будучи уже членом ВКП(б), искренне приветствовал расстрел своего бывшего руководителя Николая Ивановича Ежова, осужденного по обвинению в подготовке антисоветского государственного переворота. После прихода к власти Никиты Хрущева, развенчавшего культ личности Сталина, полковник Министерства государственной безопасности Матвеев Семен Петрович принял активное участие в работе по реабилитации лиц, подвергшихся политическим репрессиям, с удивлением обнаруживая в некоторых случаях свою подпись под расстрельными списками «врагов народа». С удивлением, но не более того, ибо в перечень эмоций, которые приходилось испытывать полковнику за свою долгую, полную увлекательных приключений, жизнь, угрызения совести не входили.
Правда, был один эпизод, не то чтобы совсем уж несимпатичный, но некоторый дискомфорт производил. В особенности, когда пришла пора начинать подводить итоги, проще говоря, подбивать бабки в преддверии завершения земного жизненного пути. Как настоящий коммунист, Семен Петрович был истинным атеистом, но в то, что однажды наступит вечная тишина, верить как-то не хотелось. А случай, о котором подлая память не давала окончательно забыть, был, в общем-то, рядовым, учитывая напряженную внутреннюю классовую борьбу и неспокойную геополитическую обстановку.
Был у Семена школьный друг Толик. Дружба между ними была именно та, о которой говорят «не разлей вода». И все бы ничего, но оба влюбились в одноклассницу, красавицу Катю, которая в конце концов остановила свой выбор на Толике, поступившем после окончания школы в военное училище летчиков. Вскоре сыграли свадьбу, на которой Семен громче всех орал «горько», вкладывая со всей пролетарской ненавистью в это слово горечь своего поражения, с которым так и не смирился, и по прошествии совсем короткого времени, как истинный патриот советской страны, написал на имя своего начальника рапорт о том, что лучший друг нелестно отзывался о советском истребителе И-16, сравнив его с немецким Мессером. Но сотрудником НКВД Семен был еще не совсем опытным, в результате не учел того, что вслед за Толиком по этапу пошла и Катя, как член семьи врага народа.
О существовании Кати и Толика Семен Петрович со временем забыл, но так и не обзавелся семьей, оставшись убежденным холостяком. И забыл, как оказалось, не навсегда. После увольнения из органов пенсионера Матвеева взяли на работу в архив внешнеполитического ведомства. Не особенно обремененного служебными обязанностями, память начала возвращать Петровича в прошлое, главным образом, в молодые годы, оставляя неприятный осадок в связи с доносом на лучшего друга. И, когда к нему с не совсем обычной просьбой обратился коллега по министерству Фалин, Петрович, вспомнив байку о коридоре времени, в которую, положа руку на сердце, не очень-то верил, все-таки задумался.
Чем черт не шутит, рассуждал Матвеев, вспоминая рассказ крепко подвыпившего знакомого ветерана во время празднования очередного юбилея родного ведомства, который в молодости служил охранником в правительственном метрополитене. Правда, на следующий день протрезвевший ветеран стал уверять Петровича, что пошутил, все это ему однажды приснилось. Даже пальцем покрутил у виска – дескать, не такой он идиот, чтобы верить в сказки. Семен Петрович согласился с этим тезисом, посмеявшись над шуткой. Но, вспомнив однажды болтовню ветерана, поймал себя на мысли, что начинает верить в реальность существования коридора времени. А вдруг?
Вряд ли престарелый полковник КГБ в отставке мог объяснить, чем была вызвана метаморфоза в его мыслях на эту тему. Известно, что возраст по-разному оказывает воздействие на людей – одни становятся излишне сентиментальными, другие – циниками. Кто-то начинает верить в чудеса. А Семен Петрович вдруг понял, что глубоко в подсознании стало зарождаться какое-то противное, и где-то даже гадкое ощущение чего-то необычного, никогда им не испытанного. В конце концов он догадался, что это есть не что иное, как чувство вины. Ну, как тут было не поверить в то, что чудеса существуют. Тем более, что коллегой по цеху было указано даже точное место входа в коридор. Нет! Лукавил старый пень, когда, спохватившись по какой-то причине, что сболтнул лишнего, сослался на дурной сон. И тут вдруг, в некотором смысле мальчишка, служащий министерства, подошел к нему с этим же вопросом. Это был знак свыше. И представлялся шанс, грех которым было бы не воспользоваться, чтобы исправить ошибку молодости.

Старый чекист неспроста назначил встречу любопытному парню через два дня – все-таки не хотелось ударить в грязь лицом перед какими-то сопляками. Ему повезло, ночь выдалась ненастная, дождливая. Да и энергетический кризис, вызванный западными санкциями, сделал свое черное дело – даже в столице ночью мелкие улочки и переулки без единого включенного фонаря погружались в темноту; после полуночи в них не было ни души. Не без волнения Семен Петрович поддел гвоздодером тяжелую крышку люка, ничем не отличавшегося от канализационного, с трудом сдвинул ее в сторону. В нос ударил резкий запах. Но не канализационный, усмехнулся Матвеев, включая фонарик, а просто запах подземелья, причем, настолько знакомый, что Семен Петрович невольно мысленно заматерился, пытаясь отмахнуться от всплывших воспоминаний. Но не тут-то было – перед глазами замаячили подвалы, которые клеветники сталинской эпохи окрестили кровавыми подвалами Лубянки. Задолго до того, как сам стал в силу должностного положения в отдельных случаях подписывать расстрельные списки, молодой сотрудник НКВД Матвеев приводил в исполнение приговоры суда в этих самых подвалах.
Металлическая лестница опускалась в глубину, которую можно было оценить лишь приблизительно при тусклом освещении карманного фонарика. Осмотревшись, Петрович на всякий случай перекрестился и со старческим кряхтением осторожно шагнул в бездну.

----- . . . -----

Весь вечер в столице шел дождь, который к полуночи усилился настолько, что видимость сократилась метров до ста, не больше. Двое мужчин стояли возле театра Вахтангова и вглядывались в черноту ночи, явно кого-то ожидая, несмотря на разыгравшееся ненастье. Наконец сквозь стену дождя проявилась сгорбленная старческая фигура, неуверенно продвигавшаяся по Арбату. Незнакомец, прикрываясь от дождя зонтом, в нерешительности остановился в нескольких метрах от молодых людей, пытаясь, очевидно, определить, им ли он назначил встречу в такой поздний час.
– Этот доходяга и есть твой Петрович? – спросил насмешливо Акимов.
– Да, он, – спокойно ответил Фалин, не обращая внимания на саркастический тон друга в прозвучавшем вопросе. – Подходи, Семен Петрович, не стесняйся.
Когда Матвеев подковылял вплотную к ожидавшим его друзьям, Фалин произнес:
– Знакомьтесь, это мой друг Евгений.
Семен Петрович вежливо кивнул, но руки не подал и некоторое время нерешительно топтался на одном месте, молча озираясь по сторонам. Возможно, в последний момент им овладели кое-какие сомнения, которые он намеревался изложить. А, может быть, прежде чем выполнить просьбу Фалина и его товарища, старику хотелось о чем-то с ними поговорить, но в то же время он понимал, что обстановка не очень располагала к дружеской беседе. Наконец просто тихо сказал:
– Пройдемте.
К прозвучавшему приглашению так и напрашивалось продолжение типа «для выяснения личностей» или, к примеру, «для дачи показаний». Друзья переглянулись, но без возражений направились за Петровичем, поковылявшим в сторону переулка, пересекающего Арбат. Остановилась вся процессия, завернув за угол и пройдя всего метров двадцать. Двое смотрели на своего необычного проводника в ожидании дальнейших инструкций, а тот продолжал молчать, поглядывая по сторонам, словно по-прежнему в чем-то сомневался. Наконец спросил:
– Не передумали?
– Нет, – поспешил ответить Фалин. – Давай, Петрович, не тяни кота за яйца.
Матвеев отошел к глухой стене театрального здания, что-то поднял с земли и вернулся с гвоздодером в руках.
– Открывай! – Он вручил инструмент Акимову.
– Что? – в недоумении спросил Евгений.
– Люк открывай, стоишь на нем.
Акимов посмотрел под ноги и увидел чугунную крышку канализационного люка.
– Уверен, Семен Петрович?
– Делай, что говорят, пока я не передумал, – добродушно ответил старик.
Евгений отдал Фалину свой зонт, в котором уже не было необходимости, поскольку дождь внезапно прекратился, и ловко сдвинул крышку люка в сторону. Увидев зияющую черную пустоту, друзья вопросительно взглянули на Петровича.
– Не сомневайтесь, – проворчал ветеран и достал из кармана пиджака фонарик. – Без него долго будете спотыкаться. Тоннель ведет в одном направлении, через полчаса будете на месте. Увидите лифт, заходите и на пульте набирайте пункт назначения и дату. – Семен Петрович немного помолчал. – И вот еще что. – Он протянул Фалину конверт. – Не позднее тридцать шестого года бросьте письмо в любой почтовый ящик. Это моя личная просьба. С Богом!

Когда друзья ощутили под ногами твердую почву и услышали, как громыхнула крышка люка, отделив их от внешнего мира, Акимов в свете фонарика рассмотрел надпись на конверте. Письмо было адресовано Матвееву Семену Петровичу.
– Самому себе старик написал письмо в прошлую жизнь. Кстати, Юра, почему он решил, что мы направляемся в тридцатые годы, не знаешь?
Фалин пожал плечами.
– Могу только догадываться. Дело в том, что мы с ним достаточно долго трепались, и тема нашей беседы в основном касалась периода, в котором проходили годы его становления как чекиста. А это как раз и есть конец тридцатых. Проницательный старик. А у тебя разве другие предложения имеются или я ошибаюсь?
– Не валяй дурака. Надо быть последним тупицей, чтобы не догадаться о намерениях друга после того, как ты услышал рассказ о его предке. Ладно, хватит болтать, пошли.
Они двинулись по тоннелю, осторожно наступая на шпалы, освещаемые тусклым светом карманного фонарика. Тоннель ничем не отличался от тех, по которым в настоящее время бегают поезда метрополитена, с той лишь разницей, что был абсолютно безжизненным, за исключением непуганых крыс размером с собаку. Завидев двуногих чудаков, невесть каким образом проникших в их вотчину, они прекращали свою крысиную возню и с любопытством провожали двух мужчин взглядами. Как и обещал Петрович, на дорогу ушло не более тридцати минут, а тоннель заканчивался платформой со стоящим рядом поездом.
– Ничего себе! – произнес Фалин, когда, взобравшись на платформу, они шли вдоль поезда. – Слушай, Жень, по-моему этот состав – ровесник твоего репрессированного деда.
– Ну, ничего удивительного в этом не нахожу, – отозвался Акимов. – Любопытно другое, как он сюда попал, если тоннель расположен в обоюдном тупике?
– Ты полагаешь, что в данных обстоятельствах это именно тот вопрос, на который хотел бы услышать ответ? – поинтересовался Фалин, когда остановились у последнего вагона. – Я, например, не вижу никакой конструкции, которая может напоминать лифт. Ну-ка, посвети на стену.
Луч света скользнул по серой бетонной стене тоннеля, выхватив из темноты неприметную металлическую дверь, окрашенную в цвет бетона. Друзья переглянулись, в нерешительности потоптались у двери, затем Акимов пробормотал:
– У меня такое ощущение, что эта дверь никогда не открывалась кем бы то ни было.
Тем не менее он смело потянул ручку на себя, и, на удивление, дверь легко подалась, несмотря на антивандальную, если можно так выразиться, массивность, не издав ни малейшего скрипа. В то же мгновение в открывшемся довольно просторном помещении, по объему напоминавшем грузовой лифт, включилось мягкое освещение, а на стене, противоположной входу, высветилось электронное табло. Первым вошел Акимов, за ним не без некоторого колебания перешагнул порог Фалин. Дверь сама медленно закрылась со звуком, напоминающим сработавшее запирающее устройство.
– Слушай, Женя, что-то мне стремно стало, – почему-то шепотом произнес Фалин. – Дядька твой рассказывал, что часовой охранял этот вход, а сейчас ни души. Тебя не напрягает этот момент?
– Не напрягает. Дядя Петя рассказывал о советском периоде, во-первых. Во-вторых, он был здесь утром, а сейчас глубокая ночь. Поэтому предлагаю выставить это же время суток.
– А год?
Акимов, не раздумывая, спросил:
– Съезд победителей в каком году состоялся, помнишь?
– Какой на хрен съезд? – удивился Фалин.
– Ну, не тормози, Юра! Семнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Его еще съездом расстрелянных называли.
– Да, конечно, помню. В тридцать четвертом, в самом начале года.
– Вот! А Сергея Мироновича Кирова, первого секретаря Ленинградского обкома и горкома партии, замочили в конце того же года. Поэтому цель нашего путешествия – тридцать пятый год, а дата… Ну, скажем, сегодняшняя. А со временем суток определились – полночь.
Пока Фалин пытался вникнуть в смысл слов друга, тот набрал на табло нужные цифры и с показной торжественностью нажал кнопку «Ввод».

----- . . . -----

Свет в лифте погас и через мгновение включился, но кроме этого больше ничего не происходило. Евгений взглянул на Фалина, в недоумении пожал плечами, затем еще раз нажал на ту же кнопку. В этот раз при нажатии раздался короткий звуковой сигнал, предупреждающий, очевидно, либо о бесполезности действия, либо о возникшей неисправности. Юрий, не произнеся ни слова, толкнул дверь. Выйдя на платформу, друзья осмотрелись, но ничего подозрительного не заметили.
– Ладно, – задумчиво почесав затылок, разочарованно произнес Акимов и взглянул на часы. – Черт возьми, еще и часы остановились! В этом склепе, видать, значения электромагнитного поля зашкаливают. Что делать будем, Юра?
– Возвращаться, что еще… – с явным облегчением отозвался Фалин, из чего можно было сделать вывод, что не очень по душе ему была идея перемещаться во времени и пространстве. – А с этим старым козлом я завтра постараюсь встретиться. Задам ему пару вопросов.
– Да уж, поговори с ним по душам. Объясни, что нельзя головы морочить интеллигентным людям.
Миновав по платформе состав поезда, они молча побрели по шпалам в обратном направлении. Но минут через пять Фалин спросил:
– Не объяснишь, чем вызван выбор времени, в которое мы пытались проникнуть?
– Долго объяснять, – не сразу отозвался Акимов. – Да и какой смысл, если ничего из нашей затеи не вышло.
Фалин не стал настаивать, но через некоторое время Евгений сказал:
– Я неспроста задал тебе вопрос о семнадцатом съезде партии. Мы же знаем с тобой, что после убийства Кирова начался большой террор. Большинство участников того съезда были репрессированы и практически уничтожены. Но ведь они были все большевиками. А что говорить о простых советских гражданах, оказавшихся в мясорубке репрессий? В общем, если бы мне удалось встретить своего деда, я бы постарался внушить ему, что его ожидает та же участь. И он должен что-то предпринять, чтобы избежать ареста в тридцать седьмом.
– Мысль, конечно, интересная. Но как ты себе это представляешь?
– Да в том-то и дело, что пока никак не представляю.
– Я понимаю так, что, когда разберемся с Петровичем и поймем, в чем прокол, мы повторим попытку?
– Конечно. Правильно понимаешь.
– Вот и продумай сначала план действий, насколько это будет возможно. Кажется, пришли к нашему колодцу.
Евгений в ответ ничего не сказал. Просто кивнул и начал взбираться по лестнице. Фалин устремился следом, но наверху наткнулся на ноги Акимова, который пыхтел, безрезультатно пытаясь отжать крышку люка.
– Ну, чего застрял? – недовольно спросил Юрий.
– Не открывается.
– Что значит – не открывается?
– А то и значит, – проворчал Акимов, – что не могу крышку поднять. Такое ощущение, что кто-то стоит на ней. Или завалили чем-то.
– Когда успели? Мы отсутствовали чуть больше часа. Да и кто будет заниматься этой фигней в такую ночь, да еще под стенами театра? Постучи зонтом по люку.
Но, сколько не стучал Евгений, какие-либо признаки присутствия наверху людей не проявились. Раздосадованный, он произнес:
– Слушай, Юра, звони этому гребаному чекисту, иначе до утра придется здесь торчать.
Спустя несколько секунд, Фалин с тревогой заметил:
– Бесполезняк, нет здесь сети. Попробуй со своего, ты выше. Я продиктую номер.
Но телефон Акимова тоже безмолвствовал. Он посмотрел вниз.
– Спустись на пару ступенек, я приму упор как следует.
Через мгновение, издав от натуги крик подобно тому, как кричат тяжелоатлеты, толкая штангу, Евгений плечом все-таки выдавил крышку, сразу же сдвинув ее в сторону. В ту же секунду на них посыпался какой-то мусор.
– Прикинь, нас досками какими-то завалили, суки.
– Не пролезть, что ли?
– Попробую.
Сантиметр за сантиметром, матерясь, Акимов раздвигал, загоняя в ладони занозы, беспорядочно разбросанные нестроганые доски, медленно продвигаясь через завал. За ним молча полз Фалин. Выбрались из завала метрах в четырех от люка. Отряхнувшись от опилок и прочего мусора, Фалин достал мобильник.
– Ну, Петрович, старый пень, держись!
В это время Акимов с удивлением разглядывал свой смартфон.
– Юра, а сети так и нет.
– У меня тоже. Ничего не понимаю.
– И темень, хоть глаз выколи. Вообще никаких огней не видать. Что произошло за это время, пока мы отсутствовали на поверхности? Хохлы Москву «Точкой-У» забросали?
– Типун тебе на язык! Не долетит эта ракета до столицы. А ну, пошли!
Они вышли из переулка на Арбат.
– Что за хрень? – проворчал Акимов. – Это что за столбы?
– Ну, если я не ошибаюсь, на этих столбах электрические провода для троллейбусов.
– Какие на хрен троллейбусы на Арбате? Когда мы с тобой родились, их здесь уже не было.
В это время со стороны Садового кольца послышались какие-то звуки и в тусклом свете единственного фонаря ничего не понимающие друзья увидели двух всадников в фуражках и белой форме, которые неспешно продвигались в их сторону. И тут звонкий цокот копыт в ночной тишине привел незадачливых путешественников в чувство.
– Твою мать! – воскликнул Фалин.
– Вот именно! – в тон ему отозвался Акимов. – Что делать будем? Дождемся этих ментов?
– Ага! И спросим, как пройти в библиотеку имени Ленина. Ты посмотри на свой прикид… И на мой тоже. До появления джинсов в СССР как минимум еще лет двадцать пять должно пройти. А если во время обыска увидят наши смартфоны, считай, что десять лет без права переписки нам обеспечены.
Оба попятились в сторону завала, из которого только что выбрались, и спрятались за досками. Когда всадники приблизились к театру, лошадь одного из них замедлила ход и фыркнула, явно чем-то обеспокоенная. Милиционеры переглянулись, о чем-то переговорили и проследовали дальше по Арбату.

----- . . . -----

– Ты, вообще, как себя чувствуешь? – спросил Акимов, в упор глядя на друга, пытаясь в темноте разглядеть выражение на его физиономии, после того, как стих стук лошадиных копыт.
– А ты? – в свою очередь полюбопытствовал Фалин.
– Ну, если ты имеешь в виду мое мнение о дальнейших действиях, я бы прошелся хотя бы по Арбату и его окрестностям.
– Шутишь?
– Нисколько. Неужели не интересно?
– Может быть, и интересно. Но я не могу понять, как получилось, что мы приперлись сюда без подготовки?
– Честно?
– Ну, разумеется.
– Ну, так вот… С самого начала, пока мы не оказались здесь, я не верил в эту хрень. После рассказа дяди Пети я, грешным делом, решил, что у него что-то с головой случилось от возраста. Просто любопытно было увидеть этот чертов правительственный метрополитен. Информация выживающего из ума старого чекиста тоже, как ты понимаешь, не показалась мне убедительной.
– Зато меня уговорить у тебя отлично получилось. Как я повелся, не представляю.
– Но результат, как говорится, налицо. Ну, так что, обследуем старую Москву?
Фалин ответить не успел. С той стороны, куда несколько минут скрылись конные милиционеры, опять послышался приближающийся стук копыт. Это был явный галоп.
– Надеюсь, не по нашу душу, – произнес Акимов.
Они присели, спрятавшись за горой досок. Когда стражи порядка были уже достаточно далеко, Акимов взглянул на часы.
– А ведь идут. И я думаю, что они не останавливались. Помнишь, мне это показалось, когда вышли из лифта.
– Помню. Все-таки телепортация заняла какое-то время, но мы его не ощутили физически. Только не об этом нам сейчас надо думать.
– Я тебя понял, Юра. Правда, раком ползти сквозь этот завал я не согласен.
– Догадываюсь. В таком случае – за работу, товарищи!

Не меньше часа ушло на то, чтобы осторожно, не создавая шума, передвинуть десятка два длинных досок для освобождения подхода к люку. И тут Фалин что-то вспомнил:
– Погоди, Жень, я сейчас.
Вернулся он через минуту.
– Письмо Петровича бросил в почтовый ящик, иначе обидится старик.
Задвинув за собой крышку, Акимов, спускаясь вслед за Фалиным, произнес:
– Надеюсь, к нашему возвращению рабоче-крестьянское руководство Москвы наведет порядок хотя бы на центральных улицах столицы нашей Родины.
– А ты уверен, что возвратимся?
– Почему бы и нет? Надо только хорошо подготовиться.
– Ты учти, что для начала неплохо было бы вернуться туда, откуда прибыли.
– А что может помешать?
Фалин не ответил, Акимов тоже не стал развивать тему. Мысль о том, что можно затеряться во времени или, по Альберту Эйнштейну, в пространственно-временном континууме, до этого ни одному, ни другому не приходила в голову. Оказавшись через полчаса у знакомой платформы с тем же, рядом стоящим, поездом, оба облегченно вздохнули и в ту же секунду явственно услышали звук чьих-то шагов. Не сговариваясь, они мгновенно нырнули под головной вагон поезда. По платформе с фонарем, судя по всему, шли двое. Шли молча и, лишь открыв какую-то дверь, ранее не замеченную затаившими дыхание друзьями, о чем-то тихо заговорили. Прошло минуты две после того, как за неизвестными захлопнулась дверь.
– Ну, что делать будем? – прошептал Фалин.
– Что-что! Когти рвать будем, пока еще кого-нибудь не принесло. Я первый.
Взобравшись на платформу, Евгений включил фонарик.
– Никого. Быстро за мной!
Странно, но конструкция, видимо, была такова, что снаружи вход в лифт не запирался. Так же после закрытия двери автоматически включился свет.
– Как бы не ошибиться, – нервно произнес Акимов. – Юра, в какое время мы сюда отбыли?
– Ну, смотри. Встретились с Петровичем в полночь. На все про все, пока добрались до лифта, ушло минут сорок-сорок пять. Набирай два часа ночи, не ошибешься.
– Ладно, диктуй. У меня что-то голова не варит, боюсь накосячить.
– Понятно, не хочешь брать на себя ответственность. Тогда слушай внимательно и запоминай. Две тысячи двадцать четвертый год, пятое июня, два часа.
Евгений набрал нужные цифры и хотел уже продолжить, как вдруг дверь лифта резко открылась и в дверном проеме возникла фигура человека в военной форме. Немая сцена длилась не более секунды, после чего рука незнакомца потянулась к кобуре, но Акимов, довольно долго занимавшийся боксом в интернате, затем в институте, его опередил, нанеся удар в солнечное сплетение. Молодой парень охнул и начал медленно оседать на пол. Евгений намеревался вытолкнуть его из лифта, но на платформе послышались стремительно приближающиеся чьи-то шаги. Решение было однозначным – Фалин захлопнул дверь, Акимов нажал кнопку «Ввод».
Боец толком не пришел еще в себя, когда Акимов с Фалиным вытащили его на платформу и его же ремнем связали за спиной руки. Евгений вытащил из кобуры револьвер системы «Наган» и спрятал его в карман джинсов.
– Вы кто такие? – спросил наконец ничего не понимающий парень, пытаясь в темноте рассмотреть лица осмелившихся напасть на него людей.
– Сейчас это не важно, все равно не поймешь. Вперед, по шпалам!
– Куда вы меня ведете? Вы ответите по всей строгости закона за нападение на сотрудника НКВД.
– Ты в каком звании, товарищ сотрудник? – спросил Акимов, рассматривая при свете фонарика нашивки на рукаве.
– Лейтенант! – ответил тот с вызовом.
– Значит, так, товарищ лейтенант, – как можно миролюбивей проговорил Акимов. – Меня зовут Евгений, моего друга – Юрий. Ничего плохого мы тебе не сделаем, а сейчас извини, но тебе лучше помолчать, пока не прибудем на место.
– А действительно, куда мы его денем? – спросил Фалин.
Услышав, что его куда-то должны деть, лейтенант насторожился.
– Что значит, куда денем? – удивленно спросил Акимов. – Не пугай парня. Приведем к тебе в гости.
– Почему ко мне? – возмутился Фалин. – Я работаю, у меня дома серьезные люди бывают, а ты – свободный художник.
– Хорошо, уговорил.

----- . . . -----

Оказавшись на поверхности, где опять шел проливной дождь, друзья раскрыли зонты и облегченно вздохнули, осмотревшись. Чего нельзя было сказать о лейтенанте, который, озираясь, испуганно спросил:
– Что это?
– В каком смысле? – рассмеялся Акимов
– В Москве дождей нет уже второй месяц, и не ожидаются. И вообще… Мы в Москве?
Что означала его фраза «И вообще…», друзья догадывались. Лейтенант, очевидно, был москвичом, хорошо знал город. И то, в каком виде предстал перед ним Арбат, даже в такую темную ночь привело парня в шок.
– Юра, вызови такси.
Увидев в руке у Фалина смартфон с засветившимся дисплеем, лейтенант задрожал от страха. Но тот вдруг спохватился.
– Ну, какое такси, Жень? Ты забыл об обстановке, в которой живем? Таксист сразу же полицию вызовет по твоему адресу.
– Ты прав, не подумал. Пешком надежнее, вряд ли в это время мы кого-то встретим за пятнадцать минут. Большинство питейных заведений позже двенадцати ночи сейчас закрыты.
При подходе к дому, где живет Акимов, лейтенант, очевидно, уже потерял связь с реальностью, а когда поднимались в лифте на двадцать второй этаж, был уже на грани обморока от полученных впечатлений, не в силах понять, что происходит. К этому времени друзья уже как следует рассмотрели лейтенанта. Это был молоденький белокурый парнишка с голубыми глазами, ростом и телосложением имевший отдаленное сходство с Акимовым, вероятно, не так давно окончивший школу. У обоих сложилось впечатление, что происходил он из интеллигентной семьи, и как оказался на службе в НКВД, можно было только догадываться.
– Как тебя звать? – спросил Евгений, когда вошли в квартиру.
– Виктор.
– А фамилия?
– Малеев.
– Ух, ты! – восхищенно воскликнул Акимов, вспомнив детскую книжку с названием «Витя Малеев в школе и дома». – Прямо литературный персонаж! А родители у тебя есть?
– Есть.
– Чем занимаются?
– Папа – хирург. Мама – учительница истории.
– Ну, вот. У родителей самые гуманные в мире профессии, а ты в НКВД служишь. По призванию?
Лейтенант с удивлением посмотрел на Акимова, совершенно не понимая, что тот имеет в виду. После непродолжительной паузы хмуро ответил:
– По комсомольскому призыву после окончания института.
– Факультет?
– Исторический.
Фалин, глядя на этот импровизированный допрос, не выдержал:
– Слушай, Жень, оставь парня в покое! Разве не видишь, устал он. Посмотри на время!
– Хорошо, – с улыбкой согласился Акимов. – Значит, говоришь – Витя Малеев… У тебя наручники есть, Витя?
– Есть, – с готовностью ответил лейтенант, словно у него попросили закурить. – В заднем кармане. Там же ключ.
Акимов развязал неожиданному гостю руки, но сразу же наручниками пристегнул к радиатору отопления, придвинув к нему кресло.
– Ты, Витя, не переживай. Это временная мера, чтобы не наделал глупостей, пока не врастешь в обстановку. Побудешь с Юрием, а я на кухне соображу что-нибудь перекусить. Ты, поди, есть хочешь?
Лейтенант отрицательно махнул головой, не в силах что-либо произнести, потому что Фалин в это время включил домашний кинотеатр с экраном размером около двух метров, где на одном из круглосуточных новостных каналов комментатор рассказывал о боях на подступах к Киеву.
– Да ладно! – улыбнулся Акимов. – Последний раз пищу принимал лет девяносто назад. Неужели не проголодался? В общем, я думаю, яичница с беконом всех устроит.

Чтобы снять с гостя стресс, Евгений налил в граненый стакан водки по самый поясок. Как и следовало ожидать, средство было выбрано верное. Едва успев покончить с яичницей, лейтенант, утомленный свалившимся на него происшествием, отключился прямо в кресле.
– Что делать будешь с этим чудаком? – спросил Фалин.
– Вообще или в ближайшей перспективе?
– И то, и другое.
Акимов посмотрел на спящего парня и понял, что вопрос друга был как нельзя кстати.
– Ну, если честно, я в растерянности. Надо подумать. А у тебя есть какие-нибудь предложения?
– Никаких абсолютно.
– Ну, что ж, утро вечера мудренее, – философски заметил Евгений. – Что-то придумаем. Для начала, мне кажется, лейтенанта надо по Москве прокатить. А то ведь этот бедолага так еще и не врубился в то, что с ним произошло.
– А что потом?
– Ты спрашивала шепотом: а что потом? а что потом? – процитировал, смеясь, своего тезку Евгения Евтушенко Акимов. – Наверное, решение будет зависеть от того, как он себя поведет. Самым правильным, я думаю, будет, так сказать, депортация лейтенанта НКВД в его историческую эпоху. И, кстати, только что мне в голову пришла гениальная мысль. Ведь Виктор может стать нашим проводником.
– Ну, да! Ты, как всегда, оригинален, – не без сарказма произнес Фалин. – Прямиком в застенки Лубянки времен наркома НКВД Ежова.
– Ладно, дружище, не парься. Я же сказал, что все будет зависеть от его поведения. Пока лейтенант находится, если можно так выразиться, в лагере неприятеля, нам ничто не угрожает. В общем, в обозримом будущем положись на меня. А у старого чекиста поинтересуйся, что он знает о Шахтинском деле, в котором был замешан мой дед. Конечно, во время тех событий Петрович был еще сопляком. А вот позже, скажем, в период реабилитации жертв сталинских репрессий, он мог каким-то образом соприкоснуться с этим делом. Чем черт не шутит, как говорится.
– Хорошо, Женя, ты и мертвого уговоришь. Не понимаю, почему я все еще продолжаю принимать участие в твоей авантюре. Кстати, не забудь переодеть парня в свои шмотки перед тем, как повезешь по Москве. Хотя, в этом дурдоме сейчас вряд ли кого можно чем-то удивить. – Юрий взглянул на часы. – Черт возьми! У меня на сон времени всего ничего. Не провожай.

----- . . . -----

Лейтенант открыл глаза и тут же часто заморгал от упавшего на лицо яркого солнечного луча. Именно в этот момент солнце, бывшее уже достаточно высоко над горизонтом, выглянуло в образовавшийся в облаках просвет.
– Ну, что, Витя, выспался? – как можно дружелюбней спросил Акимов, сидя в кресле напротив.
Лейтенант не ответил. Он взглянул на руку, прикованную наручниками к радиатору отопления, пытаясь, очевидно, воспроизвести в памяти ночное приключение. Затем привстал с кресла, посмотрел в окно и практически с высоты птичьего полета увидел прекрасный, незнакомый ему город с фантастически красивыми постройками, широкими оживленными проспектами, уходящими за горизонт, и мчавшимися по ним на огромной скорости диковинными автомобилями. И только башни Кремля невдалеке свидетельствовали о том, что из окна квартиры открывалась панорама Москвы. По всему было видно, что лейтенант заворожен представшим перед ним зрелищем, но в глазах по-прежнему стоял застывший с ночи испуг. Он опустился в кресло, не говоря ни слова, осмотрелся и остановил взгляд на телевизоре. Евгений понимающе кивнул и взял в руки пульт. На экране красивая молодая женщина рассказывала о том, что президенту надоело слушать вопли Европы, ежегодно обещавшей в течение двух лет отказаться от российских энергоресурсов, и со словами «Зачем же ждать два года, мы пойдем навстречу европейским коллегам» он дал команду перекрыть все экспортные нефтяные и газовые заслонки. В ответ на это послы практически всех европейских государств, за некоторым исключением, были отозваны из Москвы для консультаций по вопросу прекращения дипломатических отношений с Россией.
Услышав новость, Акимов воскликнул, обращаясь к ничего не понимающему лейтенанту:
– Нет! Ну, ты видал, что эти недоумки делают? Войну будут объявлять нам, что ли?
В следующее мгновение он схватил телефон.
– Юра, привет! Я не ослышался? Или это шутка была такая? – Выслушав Фалина, Евгений взглянул на лейтенанта.
– Нет, братан, не шутка. Ну, ладно, позже все поймешь.
В это время в прихожей раздался звонок. Акимов вышел и вернулся с двумя коробками пиццы.
– Слушай, Витя, ты чего молчишь? Оклемался или как? Если пообещаешь не делать глупостей, я освобожу тебя от наручников, а после завтрака покажу современную Москву, столицу нашей Родины.
Лейтенант тяжело вздохнул и, наконец, вымолвил:
– Я не понимаю, что происходит, в том числе – о каких глупостях вы говорите.
– Ну, хорошо. – Акимов освободил руку лейтенанта. – Вставай, провожу тебя в ванную. Пока ты будешь принимать душ, я сварю кофе.
Пицца явно понравилась Виктору. Уплетал он ее с завидным аппетитом, запивая крепким кофе, хотя сначала с недоверием поглядывал на незнакомый пирог. Прием пищи прошел все так же в молчании, но Акимов не хотел торопить события, давая парню возможность попытаться адаптироваться в новой обстановке самостоятельно. А после завтрака Евгений, порывшись в шкафу, достал джинсы, рубашку с коротким рукавом и новые кроссовки.
– Переоденься. В нашем мире трудно кого-либо удивить даже самыми экзотичными шмотками, в том числе военной формой образца тридцатых годов прошлого столетия. Просто в современном прикиде тебе будет комфортней.
По-прежнему не произнося ни слова, с удивлением рассматривая джинсы и незнакомую обувь, Виктор переоделся. А потом Акимов часа три возил гостя по городу на китайском внедорожнике, в который тот сел не без опасения. Он с удивлением узнавал знакомые исторические места и изумлялся при виде современных строений, а район Москва-сити вогнал лейтенанта НКВД в ступор. В заключении экскурсии, стоя в многокилометровой пробке на МКАДе, Евгений спросил:
– Ну что, Витя, как впечатления?
– Слишком ошеломляюще, чтобы быть правдой, – подавленно ответил лейтенант.
– Понимаю, – улыбнулся Евгений. – Без соответствующей подготовки – тяжелое испытание для психики нормального человека. Но не переживай, вернем тебя туда, где взяли, и ты вскоре забудешь об этом приключении, как обычно забывается кошмарный сон. – Взглянув на часы, он позвонил Фалину.
– Привет, дружище! Мы с общим знакомым проголодались. Ты как насчет того, чтобы пообедать на нашем месте?.. Ну, замечательно. С учетом пробок через час будем. А ты как себя чувствуешь? Не заболел? Что-то настроение твое мне не нравится… Совсем поспать не получилось? Ну, понятно, расскажешь на месте.
Неважное настроение Фалина, а если точнее, его обескураженный вид, стал понятен, когда в ресторане во время обеда Акимов спросил у него:
– Ты говорил с Петровичем о деле моего деда?
– Нет, не говорил.
– А что так? Когда поговоришь?
– Никогда, – угрюмо проворчал Фалин. – Нет Петровича.
– Что значит, нет? – удивился Евгений. – Умер, что ли? Когда успел?
– Нет Семена Петровича Матвеева и никогда не было в Министерстве иностранных дел такого сотрудника.
– То есть? – не переставал удивляться Акимов.
– Не доходит?
Евгений задумался, затем подавленно произнес:
– Черт возьми! Письмо…
– Вот именно! С нашей помощью отправив письмо в прошлое, ветеран конторы глубокого бурения изменил историю. Слава Богу, очевидно, только в части узкого круга лиц.
– Ай, да Петрович! Ай, да старый пень! – воскликнул вдруг Акимов. – Ну, спасибо тебе!
– Ты о чем? – пришла очередь удивляться Фалину, увидевшему внезапно возникшее воодушевление на физиономии друга. – Что-то придумал?
– Честно говоря, Юра, еще и сам не знаю. Но, думаю, скоро пойму. – Евгений посмотрел на лейтенанта, который все это время молча слушал разговор своих новых знакомых. – Ну что, Витя! Думаю, что нас с тобой вскоре ждут великие дела. И начнем прямо сегодня.
– Вижу, что в эти мгновения в твоей непутёвой голове рождается идея, – произнес Фалин. – Причем, вполне авантюрная. Надеюсь, поделишься с другом?
– Всенепременно, Юра! Без тебя отныне никакие, даже самые сумасбродные, идеи не осуществимы.

----- . . . -----

Акимов слукавил, когда на вопрос друга не ответил, сделав вид, что замысел в его мозгах еще не созрел. Он понимал, что успех задуманной им акции целиком и полностью зависит от того, насколько он сумеет расположить к себе гостя из прошлого столетия, а также, насколько Виктор обучаем. Но, учитывая непролетарское происхождение лейтенанта НКВД, решил Евгений, парень небезнадежен. Мысленно набросав для служивого план ввода в строй, Акимов без промедления приступил к его реализации, начав с привития элементарных навыков работы на компьютере в качестве простого пользователя.
Процесс обучения компьютерной грамотности сопровождался скачиванием из Интернета материалов Второй мировой войны и, разумеется, Великой отечественной. Внимание было уделено основным, ключевым сражениям, оказавшим влияние на исход войны. Но особый акцент Евгений сделал на Договоре о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик, а также участии европейских государств во Второй мировой войне на стороне фашистской Германии, предупредив лейтенанта, что к этой теме обязательно вернутся. Виктор к ликбезу, организованному неожиданным наставником, сначала отнесся с некоторым скепсисом, все еще не до конца веря в реальность происходящего, но постепенно им заинтересовался. А после просмотра документального фильма Романа Кармэна и Сергея Смирнова «Великая отечественная война» был просто потрясен. Проявил интерес и к документальному фильму «Нюрнбергский процесс».
В перерывах между виртуальными историческими экскурсами Акимов возил своего ученика по современным столичным достопримечательностям и обязательно организовывал походы в музеи, связанные с боевой славой и трудовыми подвигами советских людей в годы войны. Поездки в подмосковные города тоже вошли в программу «минимум».
Кроме всего прочего, Акимов не прерывал своей основной деятельности, освещая в блоге ход затянувшейся специальной военной операции российских вооруженных сил на территории Украины. В такие часы Виктор уже самостоятельно бродил по просторам Интернета, после чего забрасывал Евгения вопросами. Однажды спросил:
– Женя, а кто такой Галкин?
– А почему ты заинтересовался этим субъектом? – удивился Акимов.
– Да вот, я прочитал, как обсуждают его жизнь в Израиле. Голубым называют. Он что, голубых кровей?
– Можно и так сказать, – от души посмеялся Евгений. – Скажи, в твоем времени как бы назвали парня, который женился на тетке возраста своей матери?
– Ну, не знаю, – задумался Виктор. – Может быть, педерастом.
– Вот-вот. Этих ребят и называют в наше время почему-то голубыми. Но это не означает, что Галкин на самом деле педик. Просто термин этот давно уже приобрел чисто ругательное значение. Как, например, козел или мудак. Да ты не забивай себе голову всякими пустяками. Этих галкиных у нас после начала специальной военной операции на территории Украины оказалось много. Таким образом они выразили свое несогласие с российским руководством. Ведь после октябрьского переворота в одна тысяча девятьсот семнадцатом году тоже многие несогласные эмигрировали за кордон.
– Переворота? – усмехнулся Виктор.
– Ну, да. Большевики назвали революцией. Но по сути своей смена власти, произошедшая насильственным путем, есть не что иное, как вооруженный переворот. Согласен?
– Может быть, – после непродолжительной паузы с некоторым сомнением произнес Виктор.

Так и прошли незаметно несколько недель курса молодого бойца, как не без смеха охарактеризовал этот период Акимов. После более-менее подробного, насколько это стало возможным в столь сжатые сроки, освещения причин развала Советского Союза, в особенности, его последствий, кардинально изменивших геополитическую обстановку в мире, Акимов задал Виктору вопрос. Ответ на него лейтенанта НКВД в немалой степени должен был определить дальнейший ход задуманных Евгением шагов. В том смысле, оправдаются ли надежды на сотрудничество.
– Ты теперь понимаешь цену нашей дружбы с братьями по Коминтерну, впоследствии так называемому социалистическому лагерю?
Виктор сразу не ответил, возникла длительная пауза. Акимов, собственно, и не предполагал быстрой реакции, понимая, что у парня в голове такая каша, переварить которую в предлагаемых обстоятельствах нормальному человеку не просто. Но через пару минут Виктор произнес:
– Я видел в Интернете, что ваши… – Он вдруг смутился. – Ну, то есть, наши люди называют руководство этих государств предателями и политическими проститутками.
– Ну, и?
Во время немой сцены Акимов пристально смотрел в глаза Виктора. Но тот выдержал взгляд дотошного собеседника и, пожав плечами, спокойно сказал:
– Да я, в общем-то, с ними согласен с учетом той информации, которой ты меня нашпиговал. Только… – Он вдруг замолчал и подошел к окну, словно хотел в очередной раз убедиться в реальности происходящего.
– Что-то не так? – насторожился Евгений.
– Понимаешь, Женя, – не оборачиваясь, ответил Виктор. – Все то время, что я здесь нахожусь, меня не покидает ощущение, будто вижу затянувшийся кошмарный сон. Не могу привыкнуть. Вот кажется, сейчас проснусь, и все станет на свои места.
– А ты не хотел бы остаться в моем времени навсегда? – Акимов и сам не понял, зачем об этом спросил.
Виктор резко отошел от окна. В его глазах Евгений прочитал такое недоумение, смешанное с ужасом, что испугался за своего гостя.
– Витя, извини, я просто так спросил. Считай, что пошутил.
– Ведь у меня там родители, которые сейчас с ума сходят. Девушка, которую я люблю.
– Не переживай! – Акимов поспешил успокоить Виктора. – Вернешься домой в тот же день. Может быть, с незначительной корректировкой. В любом случае родители не заметят твоего отсутствия.
– С корректировкой, это как?
– Ну, смотри, ты же не один был, когда угодил, скажем так, в ловушку времени?
– Да, я провел нового сотрудника на ознакомление с маршрутом по пятому объекту, который назначен на мою должность в отдел по охране особо важных объектов. А меня перевели на оперативную работу. Так в чем дело?
– В том, что возвращаться будешь со мной. И, как ты понимаешь, наша с тобой встреча с кем-либо крайне нежелательна. Каким образом вы осуществляете охрану этого пятого объекта?
– Два раза днем и два раза ночью просто проверяем на отсутствие посторонних лиц. Я в ту ночь в двадцать три часа один проходил по маршруту. Так что именно в этот час можно будет возвратиться без проблем, никого не встретим.
– Без проблем не получится, – усмехнулся Евгений. – Там у вас на Арбате люк, через который мы с Юрием выбирались, завален досками. Мы еле вылезли с ним, и один я просто не справлюсь. Такое ощущение, что какой-то сарай собрались строить в центре Москвы.
– Ерунда! Подождешь какое-то время, я пришлю людей, освободят завал.
– Среди ночи? Кого ты найдешь в это время?
Виктор рассмеялся.
– Женя, ты забыл, в каком наркомате я служу. И потом, почему мы с тобой должны будем при возвращении корячиться в каком-то канализационном люке, если можно спокойно покинуть подземку через нормальный выход?
– Действительно. Чего это я? А разыскать человека ты мне поможешь? – без всякого перехода спросил Акимов.
– В Москве?
– Да.
– Если у человека есть имя и фамилия, то помогу.

----- . . . -----

Виктор заметно оживился, когда услышал просьбу Акимова. Он хотел расспросить о человеке, которого тот хочет разыскать, но зазвонил телефон. Евгений снял трубку.
– Привет, Юра!.. – Да, мы практически готовы… – Давай, через полчаса подскочу к тебе домой…
Он взглянул на лейтенанта.
– Поговорим позже, Витя. Вернусь не очень скоро, но к вечеру буду обязательно. Ты никуда не выходи без меня, иначе менты заметут в обезьянник, тяжело будет отмазывать.
– Куда заметут?
– Неважно. Потом объясню.
Отходя от дома, Акимов несколько раз останавливался, наблюдая за своим подъездом. В голову пришла вдруг шальная мысль, что лейтенант может принять решение самостоятельно вернуться домой. Ведь он знал, как попасть в арбатский переход, или коридор по выражению Петровича. Но, вспомнив, что уже несколько раз оставлял Виктора одного без последствий, успокоился. Сегодня, кроме того, что надо было уточнить некоторые детали, связанные с предстоящей телепортацией, Евгений должен был забрать у Фалина костюм, соответствующий моде тридцатых годов, который тот выпросил на время у одной своей подруги, работающей в отделе реквизитов на Мосфильме.

Через пару часов, перед тем, как проводить Евгения, Фалин спросил:
– Ты уверен, что безумную идею, которая родилась в твоем воспаленном мозгу, стоит осуществить?
– Слушай, Юра, не гунди. Мы с тобой данный вопрос уже обсуждали, решение принято. Кстати, а ты уверен, что на меня современники Ежова и Берии не будут смотреть, как на дикаря в этом костюме и шляпе. На бирке сорок седьмой год значится, а я в тридцать пятый отправляюсь.
– Ладно, не кипятись и не беспокойся по поводу костюма. В то время мода десятилетиями не подвергалась изменениям, а во время войны, как и в послевоенный период, вообще замерла. Во всяком случае, в Союзе. Может, посидим в кабаке на прощание? Честно говоря, меня гложет нехорошее предчувствие. Не увидимся мы уже после твоего возвращения, несмотря на предпринятые ухищрения. Ведь фактически мы окажемся как бы в параллельных мирах. У тебя, по крайней мере, настоящая фамилия, и о существовании дядьки узнал при его жизни, даже общался с ним. Деда вот пытаешься разыскать. Поэтому какой-никакой шанс встретить кого-нибудь из родни может представиться. А я подкидыш. Стопроцентный сирота. И что произойдет с нами после того, как ты накуролесишь со своим дедом, одному Богу известно. Ну и, может быть, товарищу Сталину. – Фалин нервно рассмеялся.
– На самом деле смешно, – улыбнулся Акимов и с сомнением посмотрел на часы. – Нет, Юра, давай посидим завтра с таким расчетом, чтобы в половине одиннадцатого быть на месте. И выброси из головы черные мысли.
– Ладно, не парься. Главное, чтобы наш лейтенант не выбросил какой-нибудь финт по прибытию, в результате которого окажешься в подвалах Лубянки.
– Не должен. Пообещал помочь в розыске деда.
– Ну, хорошо, после работы часов в восемь буду ждать вас в ресторане. И не забудь взять зарядное устройство к планшету.

Виктором накануне запланированного возвращения овладели смешанные чувства. Конечно, не терпелось наконец-то оказаться дома, чтобы понять, если это будет возможно, что же с ним произошло. Сохранится ли в памяти время, проведенное, если верить собственному зрению и ощущениям, в такой далекой будущей столице, причем, России, а не СССР? В то же время было жаль расставаться с этим замечательным городом будущего и двумя чудаками, случайно встреченными в подземке, по инициативе которых он здесь очутился. Что касается реальности происходящего… Если Евгений тоже отправляется в старую Москву, судя по всему, вполне осознанно и с какой-то определенной целью, это может означать, что в моем случае речь не идет о возникновении каких-то немыслимых иллюзий или измененном сознании.
За этими незатейливыми размышлениями и застал его вернувшийся Евгений.
– Что, не дают покоя мысли о завтрашнем дне? – словно угадал настроение лейтенанта НКВД Акимов.
– Ну да, – согласился Виктор. – Необычные ощущения. Пожалуй, не совру, если скажу, что не менее необычные, чем в ту ночь, когда тебя с Юрием встретил.
– Не бери в голову. Мы с Юркой дважды пересекли пространство и время, и вот что я тебе скажу. Не пытайся понять и уж тем более представить механизм такого перемещения, иначе можно спятить. Это, как какая-нибудь несовершенная компьютерная программа, которая начинает зависать, если одновременно вводить противоречивые команды.
– Пожалуй, ты прав. Хотя отделаться от подобных мыслей не так просто. Сейчас попробую отвлечься. Скажи, Женя, ты на самом деле хочешь кого-то разыскать в той… – Виктор на мгновение смутился, – моей Москве?
– Конечно. Именно с этой целью я и хочу там оказаться вместе с тобой. Ты ведь обещал помочь в этом мероприятии?
– И кто этот человек?
– Родственник. Конкретно – мой дед. Думаю, это будет не просто сделать, поскольку сведения о нем весьма скудные. Знаю только, что твоя контора отправит его в лагеря и, как говорится, с концами.
– Ты сказал, отправит?
– Именно. Потому как произойдет это спустя два года после того времени, в котором ты сейчас живешь. То есть, в тридцать седьмом. Поэтому и хочу разыскать деда, пока он на свободе.
– А за что будет осужден?
– Если б я знал! Кажется, пятьдесят восьмая – измена родине. А вообще-то ноги вроде бы растут из шахтинского дела. Что ты об этом знаешь?
– Знаю, что было такое в конце двадцатых годов. Саботаж, вредительство в угольной промышленности. Многих руководителей и инженеров тогда осудили. Даже часть расстреляли.
– Вот-вот! А дед мой проходил свидетелем по этому делу, он работал в тех краях на заре своей туманной юности. Большевик, между прочим. И, спустя почти десять лет, был арестован, будучи на партийной работе на каком-то столичном заводе.
– А имя и фамилия имеются у твоего деда?
– Шутишь? Даже отчество есть. Акимов Кузьма Иванович.

Продолжение следует.