Локомотив Люся

-Рраз…два…трри…четырре…Пять!

Иван Сергеевич смотрел на спину своей жены, объятую светлой материей в яркий синий цветочек - василёк, и думал о женском коварстве.

Вот ведь, рассуждал сын доцента кафедры философии и методологии науки, рождается на белый свет человек - без злобы и всякий там умствований, с чистой, незапятнанной душой, весь открытый миру, не подозревающий о лжи его, выгодах и пороках, живёт и радуется каждому дню, приносящему какое-то новое открытие, постигает, научается чувству дружбы и любви, а потом – бац! – и он уже женат!
 
И думает человек, что жизненного пути у него ещё впереди предостаточно и есть куда шагнуть, и он ещё шагнёт, а на самом деле и дорожка его недалёкая, и все шаги его маленькие, скоротечные, незаметные, словно перебежка по камням горной речки – неглубокой, но коварной: бывает страшно, но прыгаешь, перескакиваешь по валунам, и не помнишь, как с одного на другой перелетел, а как оглянешься назад, так оторопь иной раз берёт – и как только решился передвинуть ногу? Куда спешишь? На другой берег. А что тебе на прежнем берегу не жилось? Вот и оставался бы там чистым и незапятнанным, так нет же, по законам жизни требуется человеку на другой берег перебраться, и вся его бытность каким-то прыжкам и ужимкам посвящена…Не успел с друзьями во дворе песню душевную на одной струне перед девчонками отбрынчать, глядь, а у тебя уже…раз…два…

-Рраз…два…трри…четырре…пять!

Да ну, откуда столько-то? Нет!

Иван Сергеевич тряхнул головой, отгоняя утреннюю дремоту, и полез всей пятернёй левой руки в карман парадного трико, правой привычно их поддерживая. Да что ж у них такая слабая резинка? Люся – швея называется! Не может родному мужу резинку нормальную замастрячить.

Иван Сергеевич чиркнул зажигалкой, с силой втянул дым в лёгкие и с напором выпустил струю в синие цветочки – васильки,  а затем чуть выше – в крепкую шею своей жены, на которой выступили крупные бисеринки пота. Дым обволакивал покатые плечи густыми клубами и седой рванью опадал в цветочное поле. Иван Сергеевич довольно улыбался – такая невинная забава делала жену его очень похожей на локомотив.

-Рраз…два…трри…четырре…пять!

-Мама! – возмущённо вскричал девятилетний Егор, нервно дёргая рукой, крепко зажатой в кулаке матери, не сбавляя, однако, хода ; "Ух, вагончик!", - умиляясь, подумал Иван Сергеевич, - Скажи ему, пусть он заткнётся, - Егор, наклонился вперёд и посмотрел на своего младшего брата с откровенной неприязнью, - Задолбал!

Пятилетний Илюша – кучерявый ангелок с огромными голубыми глазами, был "прицеплен" к другой руке жены Ивана Сергеевича; свободной ручкой он прижимал к своему животику маленькую пластмассовую машинку и считал вслух проплывающие мимо гаражи, нескончаемыми рядами тянувшиеся по обе стороны дороги.

Иван Сергеевич открыл было рот, чтобы попенять сыну на его недостойное поведение, как налетел на синие васильки всем своим лицом – локомотив встал.
Иван Сергеевич охнул, подхватил трико и сдал назад. Недокуренная сигарета полетела в густую мураву.

-Ты чё, Люсь? – удивился Иван Сергеевич.

-Через баню не пойдём, - Люся даже не повернулась к мужу, а "вагончики" нетерпеливо переминались с ноги на ногу, не смея нарушить конструкции и отнять своих рук от основного состава.

-Каак это не пойдём? – Иван Сергеевич с трудом оторвался от образного восприятия окружающей его действительности и на всякий случай протёр кулаком глаза, пытаясь определить место упавшей сигареты, - А Михалыч? Сегодня пятница. Михалыч мне полтишок торчит. Что ж, мне ещё неделю ждать?

Воцарилась тишина. Илюша с восторгом наблюдал за воробьишками, которые весело ворошились на крышах гаражей, перелетая с место на место, и отчаянно горлопанили.

-Михалыч по-любому уже там, - убеждал Иван Сергеевич свою жену,- Что ж, я не знаю что ли? Заберу полтишок по-быстрому, и всё. Успеем мы в твой собес, куда он денется?

Локомотив тронулся, а Иван Сергеевич ловко выцепил сигарету из травы и пристроил её в уголок рта.

-Рраз…два…

Отлично, подумал Иван Сергеевич и взыграл духом. Ему отчаянно захотелось пошалить. Он подмигнул воробьишкам, ткнул ногой пустую пивную банку, застрявшую в мураве, и тут услышал вопрос жены:

-Ты в депо ездил?

-Нет, - на всякий случай Иван Сергеевич остановился, дабы избежать повторного падения лицом в васильковые заросли.

Локомотив начал остановку.

-Не ездил, - поспешил объяснить Иван Сергеевич с задорной улыбкой, - Я туда ходил. Да. Ну, чё ты встала, Люсь? В собесе обед с 12-ти, а если там очередя, как обычно? Не ездил, а ходил я в это твоё депо, успокойся! Вот, кстати, ты спрашивала меня с утра, где я был вчера весь день? Там и был. С утра как вышел, так и пошёл туда. Решил сэкономить на автобусе. А чего? Погода отличная. Да тут и не далеко…

-Через весь город? – последовало уточнение.

-Да! – вдохновенно врал Иван Сергеевич, - И дошёл быстро, а как пришёл – сразу в отдел кадров, так, мол, и так, желаю работать у вас на переезде. И сразу меня отправили к врачам на осмотр…

-В железнодорожную? – перебила его жена.

-Ага, - кивнул Иван Сергеевич, вспоминая, что железнодорожная поликлиника от депо находится в приятной для его повествования близости, с радостью обозревая растущие из-за гаражных крыш трубы городской бани, - И пошёл я по всем кабинетам, а там везде очередя, везде бабки сидят. Жарища, а они по больницам шляются. Делать им нечего. Нормальные люди к врачам ходят только в крайнем случае, а этим дома не сидится…Ну, вот прошёл я всех врачей, каких надо, и уже думаю: всё, буду работать на природе, на переезде – на нефтяном или на ветляновском, и тут – бац! – глазник мне говорит: всё, вы для нашей работы не годитесь.

-Это как? – Люся вошла в поворот, ловко маневрируя меж торчащих из земли кусков железных труб, призванных препятствовать проезду автомобилей.

-А вот так, - Иван Сергеевич сплюнул в одну из труб, - говорит, зрения у тебя считай что и нету. Очки, говорит, надо носить или линзы, лечиться надо…

-Пить меньше, - подсказала Люся.

-Нет, про это он ничего не сказал, - Иван Сергеевич нетерпеливо порывался вперёд – к главному входу общественной бани №2, возле которой – кто на лавочке, кто на корточках сидели мужчины с хозяйственными сумками разных расцветок – последние жрецы общественно-помывочного культа, как любила их называть продавщица банного буфета Ольга Вениаминовна.

Действительно, ещё не в такие уж стародавние времена общественных бань в нашем городке было три, и еженедельное мытьё в них было нормой для горожан: все три бани с вечера пятницы по воскресный день включительно были полны народа всякого возраста, который проводил свой досуг с пользой - общался и мылся, мылся и общался. В наполненных влажным паром коридорах царили смех и веселье – бегали к буфету за лимонадом ребятишки, в креслах возле парикмахерской комнаты делились своими тайнами женщины, а мужчины со знанием дела обсуждали политические вопросы в раздевалке за кружкой холодного пива.

Нынче же всё переменилось: даже в частных домах активно оборудовались ванные комнаты; как грибы после дождя повсюду появлялись частные бани, сауны и дома отдыха с полным комплексом услуг и удовольствий; в бане №1 был открыт гипермаркет. И только здесь горожанин мог окунуться в дорогую его сердцу атмосферу канувших в прошлое лет…

Завидев Ивана Сергеевича, жрецы встрепенулись, задумчивые лица их заиграли красками, а сумочки зашуршали под нетерпеливыми пальцами, утомлёнными ожиданием приветственного жеста. Михалыч – благообразный старик с окладистой рыжей бородой, даже немного привстал.

-Михалыч, - сразу взял быка за рога Иван Сергеевич проникновенным шёпотом, - дай полтишок! Я тебе сегодня верну.

Михалыч покосился на стоявшую неподалёку Люсю, понимающе просигнализировал глазами, опять немного привстал и полез в клетчатую сумочку, уютно расположившуюся у него между ног: где-то там между аппетитно пахнувшими вялеными  карасиками, малосольными огурчиками, термосом с самогоном собственного производства и банными принадлежностями покоилась старая женская косметичка с деньгами.

-Писярик? – одними губами спросил Михалыч, заботливо разглаживая на коленке банкноту достоинством в 50 рублей.

-Да нет! – Иван Сергеевич широко улыбался супруге и детям, а заодно и продавщице Ольге Вениаминовне, которая появилась в дверях бани, уперев кулаки в свои крутые бока, - Некогда сейчас писяриками баловАться. Учует…

-Мужики, кто орёл? – зычно крикнула Ольга Вениаминовна, - Айдате! Машина с пивом пришла.

Орлов среди жрецов оказалось совсем немного, и тем удивительнее было увидеть в их числе девятилетнего Егорку.

-Люся! – ругался Иван Сергеевич, давясь малосольным огурцом, - Ты чё рот раскрыла? Ты или пацана лови, или помогай машину разгружать!

Но Люся и дальше вполне обошлась без слов, и только когда баня скрылась за поворотом, а рубикон в виде автомобильной дороги был перейдён, она заметила:

-Вот теперь можешь спокойно показаться окулисту.

Иван Сергеевич, от самой бани старательно приглаживающий свою чёлку пальцами обеих рук, ловко отворачивался от встречных прохожих. Но сдаваться уже было нельзя.

-Эх, Люся, - весело сказал он,- не верить родному мужу – последнее дело, и с хорошей стороны этот факт тебя никоим образом не красит…Люсь! Ты ж меня знаешь. Если я говорю, что я был в депо, значит, я там был! Ну, чё ты хочешь? Хочешь из меня посмешище сделать, да? Чтоб потом тыкать, мол, вот какая я дура, что вышла за этого клоуна, а за мной полшколы бегало…

-Мама! – Егорка дёрнул рукой, - Я в школу идти не хочу!

Он с ненавистью смотрел на огромные окна общеобразовательной школы, на задний двор которой, приспособленный под спортивное поле, уверенным ходом заворачивал локомотив.

-А я – хочу! – радостно сообщил Илюша и стал считать то ли окошки, то ли вездесущих воробьёв, принимающих на площадке солнечные ванны, -Рраз…два…трри…четырре…пять!

-Вот видишь, Люся, до чего ты ребёнка своими тычками довела – он в школу идти не хочет, - распалялся Иван Сергеевич; движения его становились всё развязнее и хаотичнее, - Люся, так нельзя! Мне не веришь, сына затуркала…

-Заткнись, - беззлобно бросила Люся через плечо, с интересом глядя на одинокую фигуру атлета – зацепившись ногами за перекладину лестницы и скрестив руки на груди, он опускался, повисая головой вниз, и подымался. Изо всей одежды на атлете были только маленькие спортивные трусы алого цвета.

-Люсь, ну, ты чё? – Иван Сергеевич рванул вперёд и встал перед женой, загородив ей дорогу, - Ты чё, хочешь, чтобы я взятку доктору дал и устроился на тот вонючий переезд, да? Ты хочешь, чтоб я поезда под откос пускал?!

Люся спокойно обошла препятствие, а Иван Сергеевич задумался.

Если даже он теперь пойдёт в собес и будет беспрекословно выполнять все указания жены, расплаты за вчерашний день ему было не избежать. Он осторожно потрогал покрасневшую скулу и тихонечко пискнул – рука у Люси была тяжёлая. Кто ж знал, что у неё такая тяжёлая рука? Была себе маленькая, хрупкая, тихая такая красавица – самая первая красавица в школе. Да что там? Половина района за ней бегала. Сколько он парней от неё отвадил – не сосчитать! Одного даже бить не стал, пожалел -  тщедушный  очкарик из 15-ой школы, в чём только душа держится? Пальцем его ткни – не подымется, как такого бить? Люське всё стишки сочинял да сердечки рисовал, умора! Но пока Иван Сергеевич посмеивался да соперников отгонял, его высокомерная и недоступная Люся даже позволила очкарику проводить себя до дому. Правда, один раз…

На сердце Ивана Сергеевича приятно потеплело от воспоминаний.

-Люся, - сказал он примирительным тоном, - вот попомни моё слово – ты доиграешься! Не гневи Бога, Люся…

И осёкся – ни Люси, ни детишек рядом не было. Иван Сергеевич осмотрелся и нетвёрдым шагом двинулся к спортплощадки, где его сыновья стояли рядом с атлетом, отжимающимся от асфальтового пола на кулаках.

-Рраз…два…трри…четырре…пять! – радостно говорил Илюша.

-Двадцать семь…двадцать восемь…двадцать девять, - вёл свой счёт Егор.

В глазах мальчишек читался неподдельный восторг.

Люся стояла неподалёку, запутавшись в трубном переплетении лабиринта, и тот факт, что мускулистое, рельефное тело атлета было практически обнажено ( что там те трусы?), привёл Ивана Сергеевича в смешливое настроение  – он несколько раз хохотнул, хлопнул себя по ляжкам обеими руками, шагнул к ряду турников и остановился возле самого низкого – буквально для малышей - поплевал себе на ладони, но передумал и подошёл к среднему турнику, чья перекладина находилась в районе глаз взрослого человека.

Здесь Иван Сергеевич опять хохотнул, задорно подмигнул атлету, смотрящему перед собой ровно в пол, поплевал на ладони и опять передумал. Подошёл он к турнику самому большому, и Люся тревожно затопталась на месте.

"Бог с ним, с атлетом!",  - отчего-то тревожно подумалось ей, а Егор звонко воскликнул:

-Папа, а ты умеешь?

Иван Сергеевич чувствовал, что много чего умеет, но к этому моменту он уже вообще передумал идти и в собес, и в баню – знакомая лавочка в школьном парке под сенью лип представлялась ему самым желанным местом на земле. Но вопрос сына решил всё.

Внутренне приняв вызов, Иван Сергеевич осознал, что должен сказать своему сопернику напутственное слово. Качнувшись все телом, Иван Васильевич подошёл к атлету и, склонившись перед ним, внушительно произнёс:

-Мужик! Мы с тобой одинаковые – нас бабы не любят!

 Атлет замер на глубоком вздохе и удивлённо посмотрел на спину Ивана Сергеевича, который нетвёрдой поступью возвращался к большому турнику.

-Иван! – строго окликнула мужа Люся, но было уже поздно – в одном движении Иван Сергеевич подпрыгнул, уцепился обеими руками за перекладину и взмыл вверх.

-Крууто! – воскликнул Егорка, а Иван Сергеевич продержался ещё несколько секунд на вытянутых руках, а потом резко согнулся, резко выбросил обе ноги вверх, приняв положение свечки, и резко разжал пальцы.

Атлет рванул к падающему Ивану Сергеевичу, чиркая по асфальтовому покрытию обнажёнными подошвами ног. Люся рвалась из труб лабиринта. Егор кричал не своим голосом.

Проходивший мимо молодой человек с телефоном в руках автоматически набрал номер службы спасения…


-Я никак не мог предположить, что так случится, - сокрушался атлет, выходя из дверей отделения полиции, расположенного в знаменитой Красной общаге – непонятно как дожившего до наших дней пятиэтажного здания, на четырёх верхних этажах которого обитали люди, а нижний занимали различные службы.

-А я могла, - спокойно ответила Люся, ища взглядом на детской площадке среди прочей малышни своих сыновей. Впрочем, за Егора и Илюшу она в настоящий момент менее всего беспокоилась, равно как и за Ивана Сергеевича, который настолько пришёл в себя в машине скорой помощи, что начал петь песни – Люся подсчитывала убытки, которые сегодняшнее происшествие обязательно грозило нанести семейному бюджету, но поделиться своими мыслями вслух ей казалось неудобным.

-Дело в том, что я часто бываю в отъездах – соревнования отнимают массу времени, - извиняющимся голосом говорил атлет, страстно желая сделать что-то нужное для этой семьи, для этих детей, для этой женщины; множество чувств толпилось в его широкой груди, и всё было не об этом странном сегодняшнем дне, который уже подходил к концу, сменяя гнев на милость – полуденный зной на вечернее тепло, разливающееся по разномастным чашам потаённых уголков улиц и человеческих душ, - но когда задерживаюсь в городе, я тренируюсь именно на этой площадке…Мне нравится…Я привык…Давно, можно сказать со школьной скамьи…

Атлет запутался в словах, запутался в синих васильках, запутался в нахлынувших чувствах, покраснел и почти бегом бросился к своему автомобилю, припаркованному под сенью лип, в котором Илюша и Егорка успели порвать в нескольких местах обивку заднего сиденья, испачкать потолок и сломать кнопку стеклоподъёмника.

-Вот, - атлет протянул деньги Люсе, - прошу, возьмите! Это вся наличность, которая у меня есть, - Люся не заставила себя долго ждать, - остальное на карте. Если хотите, мы можем доехать до банкомата, или же я могу перевести на карту вам…

-Не надо, - Люся повела плечами, - Мне пора.

-Возьмите, - атлет протянул свою визитку, - Я буду очень вам благодарен, если вы позвоните мне и сообщите о здоровье Ивана Сергеевича, - Люся нахмурилась, но карточку взяла и даже согласно кивнула, - Я могу довести вас до дома, - Люся отрицательно покачала головой, - До свиданья! – синие васильки прощально качнулись и затерялись в тени лип…

-Рраз…два…трри…четырре…пять! – восторженно считал маленький Илюша купюры в руках своей матери.

-Шесть, семь, восемь, девять, десять, - продолжал деловито Егорка, - Мам, а это что такое? – он вертел в руках визитку, с одной стороны которой были отпечатаны имя и номер телефона, а с другой – много мелких букв, написанных от руки:

-Од-нажды ты воз-никнешь на пороге,
И я вернусь в по-терян-ный свой рай.
Растает всё – и годы, и тревоги…

успел довольно сносно прочитать Егорка, прежде чем мать забрала у него карточку, чтобы положить её вместе с деньгами в кошелёк.

-Мама, а мы купим папе в больницу кефирчик? – Илюша с удовольствием ухватился за крепкую руку матери; Егор привычно уцепился за её вторую руку, и локомотив тронулся в путь.

-Обойдётся, - перед глазами Люси стояла крепкая голая фигура атлета, и странные мысли бродили в её голове, - Пусть на больничных харчах посидит. Герой…

"Мы с тобой одинаковые – нас бабы не любят!"
Атлет повернул ключ зажигания и усмехнулся. Ох, уж этот сын профессора философии! Каким был, таким и остался – самонадеянным болваном, умеющим пускать пыль в глаза. Вот откуда этот алкаш, лентяй и балабол может знать, любят кого-то бабы или не любят, и нужна ли кому-то их любовь, когда сами бабы ни черта в этой любви не смыслят? Выбирают абы кого…

Атлет открыл перчаточный ящик и извлёк оттуда блокнот.

"Ах, Люся, Люся! – пробормотал он, водружая на нос очки.

Карандаш выводил в рифмы на чистом листе сотни раз передуманное, перечувствованное, высказанное…

Тёплый летний вечер тихо проплывал над маленьким провинциальным городком и его жителями.

Марина Новикова-Шведт

18.07.2022г.