de omnibus dubitandum 96. 367

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ШЕСТАЯ (1857-1859)

Глава 96.367. МАЧЕХА…

    Тем временем успеха добилась Мила. Она так долго дразнила и обрабатывала конец Ивана, что тот снова выпрямился и обрёл способность, наконец, отсношать её.

    Мила словно обезумела. Она сама держала себя за груди. Один за другим брала она пальцы Ивана и вкладывала себе в рот. Она опускала вниз руку, ловила «хобот» Ивана, нежно сжимала и затем опять втыкала его глубоко в себя. Она так подмахивала ему, что трещала кровать.

    Внезапно Иван нагнул голову, захватил одну из грудей Милы ртом и принялся лизать сосок, точно так же, как давеча мы поступали с его «хоботом». Мила плакала и причитала от сладострастия:

    – Сношай меня, сношай меня! – прерывающимся голосом выкрикивала она, – ты каждый день должен сношать меня… Этот дрючок, этот славный хобот… Долби крепче…Ещё крепче, ещё, ещё!.. Возьми и другую титьку… Другую титьку тоже соси, крепче, быстрее, ах, ах… А завтра ты тоже будешь меня сношать? Приходи завтра вечером… Ты каждый день должен сношать меня… Боже мой, как сладко… а-а-а… ах!

    Иван издал звук похожий на хрюканье и брызнул. Мила распласталась без чувств.

    Иван, без сомнения, был главным действующим лицом. Анна радовалась, что сегодня она, наконец, совокуплялась как взрослая. Только никто в этот день не обратил на это никакого внимания.

    А Иван рассказал нам, что живёт половой жизнью уже два года. Приучила его к этому мачеха. Его отец был парализован, а сам он спал в своей комнате. Однажды вечером, когда он находился у себя в комнате, а отец ещё бодрствовал, туда вошла мачеха. Начинало медленно смеркаться, и она вплотную придвинулась к Ивану. Они сели на диван рядом друг с другом. И тут она принялась гладить его: сначала по голове, потом по рукам, по бедрам, и, в конце концов, запустила руку ему в штаны.

    Его «жеребец» тотчас же встал на дыбы, едва лишь мачеха коснулась его. Она некоторое время поиграла им, а Иван, придя от возбуждения в неистовство, схватил её за грудь. Тогда она на секунду отпустила его, чтобы самой расстегнуть одежду, и позволила ему поиграть голыми грудями, затем подвела его руку к соскам и показала, как ему следует действовать. И при этом дышала так громко, что отец из своей комнаты крикнул, что-де там происходит. Мачеха быстро ответила: «Ничего, ничего, я просто сижу здесь у Ивана». При этом она держала Ивана за член и поглаживала его.

    Этой же ночью, когда отец спал, она вышла к Ивану в сорочке, забралась в его кровать, уселась верхом на него и воткнула в себя его "жеребца". Иван лежал на спине и не шевелился. Но, когда титьки мачехи оказались прямо перед его лицом, он схватил их и принялся ласкать, а она склонилась ещё ниже, чтобы он мог брать в рот то одну, то другую её грудь. Ему это очень понравилось и он сношался с мачехой до тех пор, пока та не достигла пика и не рухнула тяжело на него всем телом.

    Следующим вечером он снова сидел с ней в своей комнате, и они снова как вчера играли друг с другом; а ночью, когда отец заснул, она опять вышла и совокуплялась с ним.

    Так продолжалось и дальше. Один раз она, правда, не явилась, хотя перед этим он на кухне ласкал ее. Он не мог заснуть, и, сидя в постели, видел залитую лунным светом соседнюю комнату и обе кровати, в которых лежали его родители. И тут он разглядел, что его мачеха сидит верхом на отце. Она, совершенно голая, поднималась и опускалась. Время от времени она наклонялась вперёд, попеременно давая груди в рот мужу, который из-за болезни не мог к ним прикоснуться.

    Иван дождался, когда они кончат, потом крикнул мачехе, что ему худо. Она вышла к нему и сразу же поняла, что при лунном свете он, должно быть, наблюдал за всем сквозь тонкие занавески на стеклянной двери.

    «Ты что-нибудь видел?» – спросила она.

    Иван ответил: «Да… я всё видел».

    Она тотчас же дала ему играть своими грудями и легла к нему в постель.

    «На сей раз ты должен лежать сверху», – сказала она. Такого Иван ещё никогда не делал. Она показала ему, как он должен действовать, и сняла сорочку, оставшись совершенно голой.

    Иван со всей прытью молодости кинулся сношать её, потому что сладострастие буквально переполняло его. Но едва он успел вставить своего «жеребца», как отец закричал из комнаты: «Что там Иван хотел?».

    Мачеха крепче прижала его к себе и в ответ крикнула: «Он хочет побыть со мной». Однако отец не унимался: «Так чего ж ему нужно?».

    И мачеха, продолжая совокупляться, ответила: «Ах, ничего особенного, сейчас ему уже лучше». Вскоре отец заснул, и оба продолжили дальше своё занятие.

    Иван рассказал, что несколько раз им тогда пришлось останавливаться, потому что кровать под ними ужасно громко скрипела. Когда же он кончил, мачеха захотела повторить всё ещё раз, и поскольку колбаска у него встала не сразу, она взяла её в рот и сосала так долго, что от блаженства Иван, чуть было не закричал во весь голос.

    А потом он, по её указанию, должен был встать с постели и сесть в кресло, а мачеха так крепко угнездилась на нём, что едва его не раздавила. В конце концов, она снова надела сорочку и отправилась к мужу. А Ивану весь следующий день пришлось пролежать в постели, настолько он за минувшую ночь обессилел. Тут отец увидел, что парню и в самом деле было очень плохо.

    И вот уже два года, как Иван сношает мачеху чуть ли не каждый день.

    Мы прониклись к нему огромным почтением, когда он рассказал эту историю, и все готовы были опять совокупляться, ибо во всём этом деле нас больше всего заинтересовало находиться сверху.

    Однако Иван заявил нам, что есть и другие позиции. Он-де сношал мачеху и сзади, и я отметила, что это очень приятно, ведь он меня тоже уже так попользовал.

    Анна и Мила загорелись желанием полежать сверху. Анна для этой цели выбрала себе Колю, потому что его "колбаска" оказалась единственной, которая подходила ей по размеру, а Миле предстояло пройти «верховые» испытания со своим братом Павлом. Я тоже с удовольствием бы к ним присоединилась, однако у Ивана и у Марка не стояли столбики, и тогда я снова начала лизать Марка, пока он не позволил мне на себя взобраться и не обточил мне расщелину так, что на меня накатило.

    Один Иван больше не примкнул к совместному общению, потому что, как он выразился, ему надо было сохранить ещё кое-какой порох для мачехи, которая наверняка вечером снова к нему пожалует.

    Вскоре после этих событий Анна и Марк перебрались с отцом на другую квартиру. Теперь мы с Николаем остались одни. Мы никогда не совокуплялись, поскольку из-за матери не могли вести себя в нашем доме настолько вольготно и без стеснения.

    Я, как уже было сказано, спала рядом с родительской комнатой, и увлекалась тем, что тайком за ними подсматривала. Довольно часто мне приходилось слышать, как скрипит кровать, как пыхтит отец и стонет мать, однако в темноте не могла ничего разобрать. Всякий раз меня охватывало сильное возбуждение, и тогда я принималась пальцем играть в своей перламутровой раковине, так что со временем приобрела навык достаточно хорошо удовлетворять себя самостоятельно.

    Часто я также слышала очень тихие разговоры. Однажды вечером, а дело было в субботу, отец явился домой, когда все мы уже спали. Я проснулась и заметила, что он был навеселе. В комнате горела лампа. Мать поднялась с постели и помогла ему раздеться. Оставшись в одной рубашке, он начал ловить её за груди, мать от него отбивалась, однако он крепко сжал её в своих медвежьих объятиях и прошептал:

    – Иди-ка сюда, старуха, раздвинь ноги.

    Мать не хотела:

    – Угомонись, ты пьян в стельку.

    – То, что я пьян, ничего не значит…

    – Нет, я не желаю.

    – А? Что такое?

    Наш отец был сильным мужчиной, с большими руками и необузданностью во взгляде. Я увидела, как он загрёб мать, сорвал с неё ночную сорочку, сжал ей обе груди и повалил на кровать, и сам оказался на ней. Мать раскинула ноги поперек кровати и больше не сопротивлялась. Она только сказала:

    – Погаси свет!

    Отец же, повозившись на ней, прикрикнул:

    – Да ты вставишь его, наконец?! Чёрт подери!

    – Сперва погаси свет, неровен час, проснётся кто-нибудь из детей…

    Он промычал только:

    – А ерунда, они крепко спят.

    И остался лежать на ней, а вслед за тем начались его толчки, и я услышала голос матери:

    – Ах, как хорошо, послушай, какая большая у тебя сегодня кувалда, ах, помедленнее, лучше медленно вперёд и назад, и как можно глубже, как можно глубже… Теперь быстрее, быстрее… бы-ыстрее… а сейчас брызгай, брызгай, как ты умеешь!! А-а-а-а-а!

    Отец издал мощное рычание, и потом оба затихли. Спустя некоторое время они погасили лампу, и вскоре я услышала, как они в два голоса захрапели.

    Я выскользнула из постели и на цыпочках прокралась к дивану, на котором спал Николай, который засиделся у нас в гостях и остался ночевать.

    Он бодрствовал. И хотя со своего места ничего видеть не мог, однако всё слышал. Через мгновение он уже был на мне. Но я перевернулась, улеглась на живот, как научил меня Иван, и предложила обработать себя сзади. Мы действовали исключительно тихо, и нас никто не услышал. Но я при этом обратила внимание, что ночью и нагишом, как мы оба были, оказалось гораздо приятнее. Отныне мы понемногу совокуплялись, осмеливаясь на это по ночам и чувствуя себя увереннее, поскольку знали, что все спят.

    Через несколько месяцев после нашего расставания с Анной и её братом у нас появился новый сосед…