Светлан Голосеев гвардеец монгольского императ. 39

Глава 39. У газели нет греха, кроме её глаз

– Холодно уже ночами, замёрз я сегодня. Хорошо, сотник позаботился о тёплой одежде. Говорят, впереди ещё холоднее будет. Горы, вон, белы от снега. А ты как спал, Злобыня?

– Чего это тебе, Веселин, мой сон интересен? Плохо я спал полночи, и не потому, что холодно, а потому, что тебя не было. Если бы не ты, а другой из десятка ушёл, я бы уж тревогу поднял. Где шлялся?

– Ну чего ты шумишь, Злобыня? Потише. Куда я денусь, ты же меня знаешь. К девицам в гости ходил. Ну как от них быстро уйти, от таких хорошеньких? Да они и сами удерживали, говорят, не с кем словом перемолвиться, одни татары вокруг.

– Хозяин их не заметил тебя?

– Я тихонько, ползком. Там охранники из десятка Гачая, договорился с ними. Пошептались с землячками, ну там, поцеловались с одной… Пламеной*1 зовут. Не бойся, арбанай, не подведу тебя. Зато теперь весело ехать буду – в груди горячо от воспоминаний одних!

– Ты хоть меня предупреждай.

– Ладно. Не сердись, господин арбанай, всё хорошо! Жить хорошо!


– Ох други, надоело уже опасаться. Неужели ещё разбойники нападут?

– Кто ж их знает, может их вовсе больше нет, а может, ждут в засаде вон за той горою в ущелье.

– Знаете, кыштымы, как говорят у нас в народе, когда человек всё время боится? У нас говорят, лучше умереть за один день, чем умирать каждый день.

– Молитесь истово, тогда Господь руку вражью отведёт. А кто Бога истинного не признаёт, пусть на себя пеняет.

– Ай, акбаш, на том свете все равны – и правитель, и нищий, так наши старики говорят. Человек любой веры предстанет перед судом божьим. Не стоит злиться на других за то, что они иначе думают, нужно злиться на себя за то, что плохо думаешь о других.

– Уважаемый господин карвончи, поговорите с нами. Вы много знаете, нам расскажите.

– Отчего же не поговорить с хорошими людьми. Мне теперь всё равно заниматься нечем, кроме как разговаривать. Моё дело проводники каравана делают, я отдыхаю, а за работу вперёд уплачено.

– Куда мы теперь едем, уважаемый?

– В Джуль. Там крепость, караван-сараи, хороший город. Не большой. Купцы всегда там отдыхают после длинного перехода.

– Значит, долго до того Джуля идти?

– Дней двадцать пять будем тащиться с пешими, а может и дольше. Пленники медленно идут. Тут в горах они ноги о камни ранят. Пища хуже для них, чем в долине. Холодно стало. Скоро болеть начнут, ещё тише пойдём.

– Да, бедолаги…

– Чужую боль не ощутишь, чужого горя не почувствуешь.

– Уважаемый, вы столько поговорок знаете, откуда?

– В семье так говорят. Дедушка говорил, отец, мать говорили. Соседи тоже говорят. В нашем народе принято мудрыми словами подсказывать, как человеку жить.

– Вот вы нас научите уму-разуму, пока едем.

– Учение – это одно, а понимание – другое, так меня отец учил. Не просто слушать нужно, а внутри себя это переваривать, чтобы до сути докопаться.

– Уважаемый, а вы не знаете, что с нами будет там, куда нас гонят?

– Не знаю, акбаши. Я никогда в Ханбалык не ездил.

– А ещё таких как мы видели?

– Разных приходилось сопровождать. Один раз аланов вели. Ох безумные головы! Чуть обидели его – с голыми руками на саблю лезет! Говорили, на войну их посылают, отважно бьются. И других людей видел немало изо всяких народов набранных.

– И куда же их всех?

– Кого куда, сами знаете. Молодых на войну или на работы различные. Девиц, которые красивы – в гаремы, которые похуже видом – в прислугу или в работы всякие. У нас говорят: была бы цела голова, а тюбетейка на ту голову всегда найдётся.


– Вот, братцы, и до Джуля добрались. Неплоха крепость, хоть и земляная. Ров вокруг широкий, однако. А нас, как всегда, на отшибе поставили.

– А ты в караван-сарай, в подушки желал бы?

– Да мне и тут неплохо. Лишь бы лёжа. Седло под голову, укрылся и храпи под звёздами. Была бы похлёбка пожирнее вечером. Слышу, уже пахнет.

– Слышь, Злобыня, давай отойдём, скажу чего.

– Чего тебе, Веселин?

– Ты, это, не обижайся, я сегодня снова пойду к девчатам.

– Да ты каждую ночь к ним ходишь. Они-то днём в арбе отсыпаются, а ты с седла чуть ни падаешь.

– Понимаешь, влюбился я. Ну не могу я без неё! Ни о чём больше не думаю, о ней только…

– Ну, иди, что с тобой поделать. Не попадись только. Сотник недобрый – забьёт палками за порчу чужого товара, тут шутками не отделаешься.

– Ты же меня знаешь, Злобыня, всё будет как надо.


– Что, Веселин, не ходил, что ли? Не сонный, глаза блестят, будто вина выпил.

– Отойдём, расскажу. Я задумал её выкупить!

– Кого?

– Пламену! Соберу у всех наших дирхамы взаймы, они им всё равно сейчас ни к чему, и выкуплю!

– А хватит?

– Так вот, узнать бы надо исподволь, сколько хозяин за неё хочет.

– Давай, я с карвончи переговорю. Он человек хороший, караваны много лет водит, как с торговцами говорить знает.


– Веселин, поди сюда.

– Слушаюсь, господин арбанай!

– Пойдёшь со мной.

– Куда, господин арбанай?

– На кудыкину гору. К карвончи пойдём. Узнал он цену на твою зазнобу.

– Доброго дня, белоголовые! Заходите в мой шатёр. Говорил я с хозяином красавиц. Аккуратно расспросил, без намёков. Он надеется в Турфане выручить за каждую девушку девятьсот дирхемов.

– Ого! Злобыня, как думаешь, соберу у наших столько?

– Откуда, Веселин? Посчитай сам: каждому по одной монете дали – сто десять, раненым и отличившимся – ещё не больше сорока, а других денег с самого начала ни у кого не было. Полторы сотни против девятисот выходит.

– Уважаемый господин карвончи, окажите милость, дайте взаймы семьсот монет!

– Ай, акбаш, жалко мне тебя, очень жалко. Но не дело ты задумал. Даже если выкупишь красавицу, кто позволит тебе её с собою в сотне везти, кормить за счёт казны, лошадей на неё выделить? А на войну тебя пошлют, куда ты её денешь в чужих-то краях, на кого оставишь? А помочь я тебе не могу, если бы и хотел – нет у меня с собою таких денег. Да и не сможешь ты их вернуть.

– Тогда я сбегу с ней!

– Когда приходит гнев, уходит разум. Погубишь её и себя. Лучшее в таком случае – ничего не делать, просто ждать. Вдруг Аллах повернёт так, как и человеку не придумать. А не пожелает Всевышний, никакие деньги не выручат. За ночью приходит день – так у нас говорят. Терпи и жди.


– Сю-юн, стройся!

– Вот уж кому не отдыхается…

– Слушать меня! Шесть пленников сбежали из нашего каравана. Хозяин даёт пять дирхамов за голову, десять – за живого. Кто желает?

– Злобыня, поехали!

– Не хочу я пленных ловить, Веселин.

– Зачем ловить? Они, поди, уже далеко убежали да попрятались. Хоть посмотрим окрестности, да свободно поездим, куда вздумается, без надзора.

– Ну, если так, поехали. До вечерней пищи время ещё есть.

– Эй, я с вами!

– Ладно, Гачай, поедем втроём.



– Давайте вон на ту горку взберёмся, оттуда город хоть сверху посмотрим. Тут и тропка видна.
– Поехали. Какая разница, куда. Никто ж не знает, в какую сторону они побежали.

– Эх, красиво-то как! Карвончи говорил, эти горы Пёстрыми*2 прозываются. А как думаете, братцы, можно ли отсюда до Руси добраться, если сбежать, как они?

– Я сбегать не собираюсь.

– С тобой понятно, Гачай. Мы тоже не побежим. Просто интересно.

– Нет, всё равно поймают. Не тут, так в другом месте. На год пути вокруг одни татары, кто же поможет беглецу? И зачем они побежали, дураки?

– Эй, смотрите! Вон там, в ямке под скалою темнеется, вроде шевелилось сейчас.

– Веселин, обходи слева, ты, Гачай, справа объезжай.

– Эй, ты, не помышляй бежать! На месте сиди!

– Гачай, ты не пристрели его, отпусти тетиву. Ну, что, славяне, дороги ль нам десять серебряных на троих?

– Мне не надо…

– Ну, а тебе-то, Веселин, точно нужно.

– Ты что, Злобыня, за кого меня держишь? Он такой же как мы.

– Ну и ладно, братцы, поехали тогда обратно. Не видали мы того беглеца. Темно уже.

– Погоди. Эй, лови!

– Что ты ему кинул, Веселин?

– Еда, что на день дают. У меня осталось со вчерашнего немного.

– Погодите, я тоже дам. Эй, возьми!

– А ты что бросил, Гачай?

– Ножичек у меня малый был, подобрал как-то на поляне, где ночевали.

– Полезная вещь беглецу. Пусть боги ему помогут.


– Сю-юн, стоять ровно, смотреть прямо! Те, кто изловил сбежавших рабов, подойти ко мне!

– Смотри, Злобыня, твой побратим Лютой из четвёртого тоже отличился.

– Да вижу я. Не брат он мне давно.

– Слушать меня! Этим молодцам хозяин сбежавших даёт, как обещал, пятьдесят дирхамов. Делите между собой сами.

– Смотри-ка, значит, шестого не поймали. Наш-то утёк.

– Да тише ты!

– Уважаемый карвончи, что теперь станет с пойманными? Накажут?

– Шкуру спустят, забьют до смерти другим в назидание. Так заведено. Не накажешь, все разбегутся. А за них деньги плачены.

– Несправедливо это!

– Ах, акбаш, ещё дед мой говорил: когда деньги говорят, правда молчит.


– Эх, времечко летит незаметно: не успели оглянуться, уже к Джаркенту*3 подходим.

– Наши люди говорят: кто двигается, тот и степь, и горы перейдёт. По такой красоте едем, акбаши, душа радуется, потому и дни радостно проходят. Река Или – красавица, будто юная девица. Но бывает и неласкова, и грозна.

– Почему такое случается, уважаемый?

– Говорят, от людей зависит. Если плохие мысли у людей, река их видеть не желает, злится.

– Так что, в нашем караване все хорошие?

– Не все, конечно, но многие – наверно.

– Ересь это, язычество. Не может река думать и сердиться. Господь сердится и воду в реке подымает, чтобы грешных наказать.

– Прокл, я тебя палкой отхожу за неуважение к доброму человеку!

– Не стоит обижать палку, арбанай. Отец так говорил: если нет врожденного ума – побоями не научишь.

– Как думаете, господин карвончи, постоим в том Джаркенте?

– Неважно, как думаю я, важно, как думает ваш командир. Но можно предположить, что не задержимся, потому что в двух днях город знатный Алмалык.

– Чем же знатен тот Алмалык, уважаемый?

– Большой город, красивый. Когда мой отец здесь караваны водил, Алмалык был столицей улуса Чагатая. А столица – сам понимаешь, небольшой и некрасивой не бывает. Посмотрите вперёд, акбаши, минарет виден – то Джаркент уже. Наверно, сегодня хорошую пищу прикажут сварить.


– Ой, как кричит этот мулла с минарета, поспать не даёт! А утро росное, братцы – красота!

– Сю-юн, просыпаться! Лошадей седлать, вьюки крепить.

– Чего-то сегодня не по порядку. Куда спешить, если караван ещё не расшевелился?

– Сю-юн, в седло! По двое в колонну, шагом – урагх!

– Эй, Веселин! Стой! Куда ты, глуподырый?

– Я быстро…

– Арбанай одиннадцатого, ко мне!

– Арбанай одиннадцатого десятка Злобыня, господин суннэй-тойон.

– Почему твой кыштым из строя уехал?

– Господин суннэй-тойон… это я его послал, господин суннэй-тойон. Я там забыл…

– Врёшь мне! А своих не выдаёшь, потому прощаю. Знаю, куда он поехал. Езжай, верни. Головой отвечаешь.


– Эй, Веселин, хватит грустить. Ты же знал, что она останется в караване. Не сейчас, так позже, всё равно расставание.

– Но почему?! Хоть бы предупредили, что дальше охранять не будем. Я бы попрощался по-людски. А ещё этот татарин, хозяин её, с палкой на меня… Чуть не убил его.

– Брось, Веселин, девок красивых много на свете.

– Ты-то помолчи, Фотий! Не спрашивали тебя.

– Ты прав, акбаш. У нас говорят: какая польза от того, что мир просторен, если у тебя обувь тесна. Если у человека горе, неважно ему, что есть радости. А ещё говорят: не та красавица, что красива, а та красавица, что любима.

– Да бросьте вы, известно, девки – греховодницы. Небось, специально Веселина привадила, чтобы выкупил.

– Зря так говоришь, акбаш. Молод ты ещё. У газели нет греха, кроме двух её чарующих глаз – так мудрые люди говорят. Вот повстречаешь такие глаза и забудешь про всё, и это лучшее, что бывает в жизни у мужчины. А тебе, кыштым Веселин, скажу лишь одно: пока душа не покинула тело, всегда есть надежда.



  *1 Пламена – славянское имя
  *2 Ала-Тоо – Пёстрые горы (киргизское)
  *3 Джаркент – древний город на караванном пути, известен с Х века. Сейчас – город Жаркент Алматинской области Казахстана, недалеко от границы с КНР