Рут Ренделл. Хозяин вересковой пустоши

ХОЗЯИН ВЕРЕСКОВОЙ ПУСТОШИ

Master of the Moor

Рут Ренделл


Перевод: Елена Горяинова



1

Он впервые видел мёртвое тело. Сначала он испытал шок, сердце учащенно забилось. Потом опустился на колени, с интересом вглядываясь в мёртвую девушку. Её распухшее синевато-серого цвета лицо было отталкивающе искажено, глаза с лоснящейся натянутой кожей век вылезли из орбит. Судя по почти бесцветным бровям и ресницам, она была блондинкой, только волос не было, кто-то их срезал почти до черепа.

Она лежала спиной на траве, в проходе между девятым и десятым каменными истуканами по северной стороне. Было раннее утро, примерно половина девятого, он подумал, наверное, она пролежала здесь всю ночь. Светило солнце, и восточный ветер трепал облачка, чьи тени скользили по невысоким холмам и выходящим на поверхность пластам скальной породы. Параллельные тени от вертикально поставленных камней зубцами гигантской расчёски стелились по земле. Было холодно, жгучий апрельский холод центральной Англии. На девушке были джинсы, плотный свитер, и толстая стёганая куртка. Высокая стройная девушка, совсем ещё молодая. Он сразу понял, что она мертва. И вдруг кончиками пальцев тронул её лоб. Будто снова прикоснулся к мраморному ангелу на могиле Тейса у церкви в Чесни – тот был такой же холодный и неподатливый.

В первом порыве он хотел взять её на руки и отнести вниз, в посёлок. Это было бы нетрудно, он был достаточно силён. Но он вспомнил, что в книгах и фильмах жертву всегда оставляют на месте до приезда полицейских – то есть он должен сообщить в полицию. Ну и прогулка получилась! Он вышел из дома почти в восемь, оставив чашку чая рядом с Лин на прикроватном столике, прошёл по посёлку и поднялся на холм. Обычная для него прогулка по вересковой пустоши, уже много лет он бывал здесь два-три раза в неделю. О чём он тогда думал? О разном, например, о котятах. Как раз размышлял, не купить ли жене котёнка на день рождения, когда, в тысячный раз подходя к дольмену и приглядевшись, он заметил что-то вроде свёртка на земле. Неуместно яркое пятно на серо-зелёном фоне. Красное с синим тряпьё, и голова сломанной куклы.

Он поднялся с колен. Такое странное ощущение, словно он не дышал несколько долгих минут – хотя это не так. Глаза девушки были точь-в-точь как те бирюзового цвета стеклянные шарики, которыми они с Питером Ноллзом играли в детстве. Он глубоко вдохнул чистый леденящий воздух вересковых пустошей. В вышине ястреб выписывал круги. Ветер разметал облака, и в просветах показалось небо того же цвета, что её мёртвые глаза. Он резко развернулся и пошёл прочь. Возвращаясь тем же путём, он вышел через проход в ограждении, металлическая пластина на земле рядом которым с гласила: «Министерство охраны окружающей среды. Древний монумент. Фойнмены». Ястреб нырнул к земле и опять взвился ввысь, демонстрируя пёстрое оперение.

В этих краях, где холм называют фойн, а ствол шахты – соу, тропинки серпантином петляют вниз по склонам. Он спустился по той, что ведёт через холм Чесни-Фелл. По крутым зигзагам он спускался быстро, без особого труда. Его выносливое тело было хорошо натренированным в пустошах механизмом. На нём был анорак поверх толстого шерстяного свитера с отворотом высокого воротника, плотные джинсы и дорожные ботинки. В двадцать девять лет благодаря тёмным густым волосам и свежести кожи лица он казался моложе. В холодном воздухе изо рта шёл пар.

Когда он вышел на дорогу, часы на башне церкви Святого-Михаила-на-Пустоши пробили девять. Фургон молочника стоял на поле, из особняка Чесни-Холл миссис Саутворт с письмом в руке шла к почтовому ящику. Он прошёл по Джекли-Роуд до начала улицы Тейс-Вей. Крашеные под кирпич муниципальные дома двумя рядами в форме подковы отгорожены от посёлка стеной быстрорастущих кипарисов. За пределами впадины, где собственно и располагался посёлок Чесни, начинались вересковые пустоши, лучший вид на которые открывался из его дома – последнего перед поворотом дороги.

Мать Лин, всё ещё в халате, глядела на него из верхнего окна. Она помахала ему рукой, он ответил тем же. Помахал Кевину Симпсону, выезжавшему на машине, улыбаясь, словно ничего особенного не случилось. С пустоши налетел ветер, сгибая кипарисы, как траву.

Заслышав его шаги на дорожке, Лин отперла заднюю дверь. Уже одета, но волосы, как обычно на ночь, ещё завязаны конским хвостом. Её легко было принять за рослую девочку-подростка.

– Скоро же ты вернулся.

– Я недалеко ушёл. Ох, дорогая, ужасное дело. Девушка, мёртвая. Я нашёл её между Фойнменами.

Лин на миг подумала – и сразу забыла – что другие мужья постарались бы тактичнее выложить подобную новость своим жёнам. Она спросила его своим мягким, низким голосом:

– В каком смысле «мёртвая», Стивен? Думаешь, это несчастный случай?

– Нет, – он покачал головой. – У неё синее лицо, а волос нет. Кто-то их срезал.

В то время от страха или изумления Лин бросало в дрожь. Даже если голос её казался спокойным, начинали трястись руки, а порой и всё тело. Её мать считала, что всё это нервы, но с чего бы ей так нервничать? Вот и сейчас её била дрожь.

– Ой, Стивен, не надо!

– Ужасно, правда? Она убита, думаю, что задушена. Ручаюсь, что её задушили. Ох, я тебя здорово напугал.

– Нет, всё хорошо, – сказала Лин. – Собираешься звонить в полицию?

– Конечно. Прямо сейчас. Я скоро вернусь, постараюсь быстрее.

– Ой, Стивен...

Они стояли рядом, глядя друг на друга. Она крепко обняла его. Он не противился, сдерживая желание поскорее уйти, позвонить по телефону. Она разжала руки.





– Где это? – спросил человек у телефона.

Стивена всегда удивляло, до чего же местные плохо знали окрестности, собственно, свои родные края. К примеру, Симпсоны знали Фойнменов не лучше, чем Стоунхендж, а Батя хвалился, что не бывал в Вангмуре уже двадцать лет.

– У Фойнменов, – повторил он, – между девятым и десятым камнем по северному ряду.

– Будет лучше, если вы проводите нас, мистер Уолби. Оставайтесь на месте, мы к вам приедем.

– Лучше я подожду вас на поле. На Чесни-Грин, – предложил Стивен.

Пока он говорил по телефону, вошла сестра Лин, крепкая золотоволосая Джоан, в девятнадцать лет уже полгода как замужем. Если голос Лин был очень мягким, то у её сестры ровно наоборот.

– Мне лучше избегать таких потрясений, в моём-то положении.

– Жаль, что ты услышала, – забеспокоилась Лин.

– Да брось ты, душа моя, не поняла, что я шучу? Надо поскорее рассказать Кеву. А мама уже знает?

Стивен вышел на улицу. Джоан с матерью болтали на крыльце у дома Джоан. Не останавливаясь, он прошёл на поле и стал ждать, укрывшись от ветра за стеной церковного кладбища. Между аркой кладбищенских ворот и древней дубовой дверью церкви Св. Михаила была могила Тейса: белый мрамор, почерневшая бронза и скорбящий ангел Джакометти с крыльями, похожими на рыбий скелет. Прислонясь к воротам, Стивен стал ждать полицию. Квадратная башня церкви – впрочем, как и все дома, и особняк Чесни-Холл – была сложена из серовато-коричневого известняка, который здесь называют фойн, фойнстоун. Много лет назад его добывали в глубокой каменоломне, карьере Намбер-Хоул. Холм Намбер-Фойн высился горой булыжника посреди плоской равнины, усеянной безлистной серой массой тысяч невысоких берёз. Юго-восток Вангмура ещё тонул в тени плотных облаков, но север и запад уже освещало солнце, и в синеве неба стайки птиц кружили над холмом Биг-Аллен.

Ветер словно бритвой резал кожу. Вдали на белёсом полотне дороги, ведущей из Хильдербриджа, Стивен разглядел цепочку из трёх полицейских машин. Целая кавалькада – значит, ему поверили. Машины одна за другой парковались вдоль поля на дороге, ведущей из Холла к церкви. Уже появились любопытные, которым нечем было заполнить пустоту апрельского дня, мать Кевина Симпсона и старик, имени его Стивен не знал.

– Нам сюда. Надо подняться на холм, – сказал он полицейским.

Среди них были инспектор полиции, коренастый, крепкий рыжеволосый мужчина с красным лицом примерно его возраста, и долговязый темноволосый сержант помладше, треугольное лицо делало его похожим на грызуна. Были ещё полицейские по особым поручениям, например, для контроля за местом преступления, пока не уберут тело. Стивен повёл их вверх по извилистой тропе. Обычно он пошёл бы напрямик, но он привычней к ходьбе по горам, чем полицейские. И наверняка к холоду тоже. Поджидая его, они притоптывали ногами и хлопали руками.

Вдруг инспектор спросил его:

– Вы тот самый Стивен Уолби, автор колонки о природе в газете «Эхо»?

– «Голос Вангмура»? Да, да, это я.

Ему ещё не задавали подобных вопросов, и Стивен был польщён. Конечно, почти все здешние знали об этом. Он постарался спросить тоном настоящего писателя:

– Вы её постоянно читаете?

– Когда как, – сказал инспектор. Стивен вспомнил, его зовут Мансипл. – Вы должны знать местность как свои пять пальцев.

– Очень хорошо знаю, – не мог не похвастаться Стивен. – Думаю, в настоящее время я здесь главный знаток Вангмура.

Стивен был вполне серьёзен, но сержант с треугольным лицом коротко заржал. У него был неприятно резкий смех, да и вообще некрасиво смеяться в такой ситуации, как казалось Стивену. В молчаливой досаде он поджал губы. Инспектор не обратил на это никакого внимания.

– Вы наверняка будете глядеть «Суровый край» по телевизору. Автор этих книг Альфред Тейс, как говорят, изучил вересковые пустоши вдоль и поперёк.

– Альфред Осборн Тейс, – поправил его Стивен, и добавил, слегка поколебавшись, – это мой дед.

Оба изумились.

– Это точно? – спросил Мансипл, а сержант добавил:

– Небось вы получили уйму денег за экранизацию.

– Боже, вовсе нет! – Он был готов рассмеяться, впрочем, горьким смехом. – Собственно, я по женской линии... – начал он, не зная ещё, стоит ли откровенничать, но его уже не слушали.

Они взобрались на вершину холма, и вся равнина Фойнменз-Плейн была перед ними. Ветер беспокойными волнами бороздил заросли вереска, сухой травы и черники. На изменчивом фоне неба чернел дольмен.

– Вон там, смотрите, – махнул Стивен.

Они медленно пошли вперёд. Скоро все и всё увидят, спешить некуда. Ответственный за место преступления споткнулся, попав ногой в кроличью нору. Стивен любил ритуал уважительного общения с Фойнменами, проходя по аллее до Гиганта, самого большого из них; но сейчас был не тот случай. Они даже поленились пройти в ворота, и, перемахнув через невысокое ограждение, зашагали прямо к месту, где лежала девушка.

Сложив крылья, маленькое зелёное насекомое сидело у неё на лбу. Какое-то время все молча смотрели на девушку. Затем Мансипл, не прикасаясь к ней, даже не наклонившись, сказал:

– Несомненно, она мертва.

Один из тех, которого Стивен посчитал полицейским в штатском, а сержант назвал доктором, подошёл, заглянул ей в глаза.

– Конечно, она мертва, – сказал доктор, добавив, – Господи, убийство в пустоши. Рано или поздно такое должно было случиться.

Порыв ветра над равниной сдул насекомое, и, расправив крылья, оно улетело.





Большую часть дня он провёл в полиции Хильдербриджа. Мансипл исчез, и его допрашивал старший суперинтендант Мальм. Что он делал так рано в Вангмуре? Не холодно ли гулять в такую рань? Бывал ли он прежде у Фойнменов? Десятки, может даже сотни раз... Но почему пошёл именно в этот день?

Попробуй убедить такого Мальма, что можно любить пустоши и наслаждаться ходьбой, что можно привыкнуть к холоду. Сержант, которого звали Трот, вернулся и сел рядом с Мальмом. Они были подчёркнуто вежливы, любопытны и внимательны. Спустя примерно час Мальм сменил курс и стал расспрашивать, кого встретил Стивен утром во время прогулки, желая знать всё, что он видел.

– Я никого не встретил. Редко кого-нибудь вижу вообще. – Стивен решил добавить чуть иронии. – Хотя, я видел зайца, а после того, как нашёл тело, видел пустельгу, то есть ястреба-перепелятника.

На случай, если Мальм решит, что он не в своём уме, он повторил спокойно и серьёзно:

– Я рассказал всё, мне нечего добавить.

И опять пошли те же вопросы – что он там делал, почему не боится холода. Они не сказали ему, как зовут девушку, откуда она. Об этом он узнал по телевизору, когда вернулся домой. Лин вскочила, когда он вошёл.

– Вот к чему приводит желание помочь обществу, – делано засмеялся Стивен. – Они вели себя так, словно это сделал я.

– Не могут они так думать, Стивен. Просто у них такие манеры.

– Я бы меньше устал, целый день гуляя по пустоши. Знаешь, я впервые видел мёртвого человека. Это впечатляет. А ты видела покойников?

– Бабушку, мамину маму. Казалось, будто она спит. Хочешь чего-нибудь выпить любовь моя? Или просто чаю? Я приготовила ужин, можем поесть, когда захочешь.

– Включим телевизор, ладно? «Суровый край» начинается.

На двух подносах Лин принесла ужин и чай. Села рядом, взяла Стивена за руку. На экране появился Вангмур – словно они выглянули в окно. Но Вангмур летний, тихий, с листьями на деревьях. Стивен присутствовал на некоторых съёмках, проходивших в долине Аллен. Так странно видеть на фоне Биг-Аллена леди Ирэн в платье эдвардианской эпохи, Аластара Торнхилла в широком норфолкском жакете с поясом. А когда серия закончилась, уже сегодняшние пейзажи появились в выпуске новостей. Будто ничего, кроме пустошей, не существовало на свете.

Диктор сказал, что мёртвую девушку звали Мэрианн Прайс, ей было двадцать лет. Когда прошлой ночью она ехала домой из Бисса в Хильдербридж на велосипеде, её остановили и убили. На экране появилась её прижизненная фотография. Круглое лицо, высокий лоб и голубые глаза, прямой короткий нос и копна блестящих светлых волос. О Стивене ни слова.

Полиция искала пропавший велосипед, но ничего не сказали об исчезновении волос. Стивен выключил телевизор. Подошёл к окну и раздвинул шторы. Ярко сияла почти полная луна. Непроницаемый силуэт Биг-Аллена чернел на роскошном матовом фоне неба.

– В детстве я считал, что пустоши принадлежат мне, что я был кем-то вроде принца или наследника этих владений. То есть, когда не стало матери, мне понравилось так думать.

– Тебе пришлось чем-то восполнять свою потерю, – сказала Лин.

– Да, – он пожал плечами. – Наверняка для Фрейда, для его сторонников это компенсация потери матери. Не знаю, я привык считать пустоши своей собственностью, своим царством, я часто думал, где лучше построить столицу, какой лес больше подходит для охоты. И что по Ривз-Вей будет маршировать моё войско. Ты будешь смеяться, но я думал о коронации. Хотел бы короноваться среди Фойнменов, стоя на алтаре.

Лин не смеялась, он не раз говорил ей об этом, но забывал, что она слышит об этом не в первый раз. Его голос зазвенел.

– Это ужасно, не могу представить, что кто-то мог в пустоши совершить такую мерзость! Я готов взорваться от такого святотатства!

Ну а Лин спокойно сказала:

– Лучше бы её нашёл не ты.








2

Когда по воскресеньям при очередной депрессии Бате никуда не хотелось идти, он не приезжал к ним обедать. Его депрессия – это болезнь, а не чувство одиночества, и не раздражительность. В его случае это было таким кошмаром, какой другому трудно представить. Но в промежутках между приступами, в состоянии относительной эйфории, которую посторонние приняли бы за суровость, он садился в фургон и ехал из Хильдербриджа к ним.

Депрессия прошлой недели закончилась, как бывает с выздоравливающим пациентом, желанием есть и спать. Но следы её остались в виде тёмных кругов под глазами. Одетый в свой единственный приличный серый в белую полоску костюм, он привёз завёрнутый в бумагу внушительных размеров подарок Лин на день рождения. Он не поцеловал Лин, он никогда не касался женщин – мужчин впрочем тоже, но кажется женщин он избегал категорически.

Лин освободила от бумаги круглый, хорошо отполированный небольшой столик на изогнутых ножках, с резным узором каштановых листьев и колючих шишек на столешнице.

– Какой красивый, Батя! Ты нас балуешь.

– Только не ставьте горячее. Испортите.

– Прекрасная работа! – Воскликнул Стивен. – Ранний викторианский период, да?

– Поздний. Мог бы понять с полувзгляда. Чёрт возьми, ты в этом деле тоже вроде бы спец.

Родители Лин и сестра Джоан с Кевином всегда приходили днём в воскресенье. Мистер Ньюман был маленьким тихим человечком, ростом почти вполовину меньше Бати, весом точно в два раза меньше. Он провёл пальцами по резному дереву.

– Нам с вами нечем состязаться.

– И незачем, – сказала его жена. – Лин уже знает, что получит кардиган. Правда придётся подождать до среды.

Она принесла две воскресные газеты, каждому по одной, кроме Бати, который никогда ничего не читал. Круглолицая розовощёкая миссис Ньюман, чей здоровый вид унаследовала Джоан, сказала:

– Удивительно, но на землях Национального Треста, в их лесах и пустошах, постоянно случаются убийства. Странно, что у нас это впервые.

– Почему во множественном числе, мам? Насколько знаю, убита одна девушка.

– Пока. Одна сейчас, через пару недель другая. Люди боятся выходить из дома, женщины во всяком случае. Это какой-нибудь извращенец.

– Психопат.

– Да неважно. Мы их называли маньяками.

– Она прямо кровожадная вампирша, да, Том? – сказал мистер Ньюман.

Батя промолчал, как обычно неуклюже ухмыльнувшись. Он сидел сгорбившись, втянув голову в свои массивные плечи. Даже в привычной компании он был абсолютно беспомощен. Многие мужчины ростом не уступают отцам, Стивен вырос до шести футов, но всё равно Батя возвышался над ним. Втиснутый в кресло со сложенными длинными конечностями, он напоминал загнанного в угол паука. Он захотел узнать, чем кончился разговор Стивена в полиции.

– Я там подозреваемый номер один. Правда, так и есть.

– Он преувеличивает, – сказала Лин.

– Не возьму в толк, на кой он полез в это дело, – произнёс Батя.

– Раз уж я нашёл её, – сказал Стивен, – пришлось заявить.

– Я бы зажмурился, и пошёл дальше. А всё твоя привычка шляться по пустошам.

– Ну ты прямо как полицейский! Так трудно понять, что можно любить свой край? Это же просто удовольствие, совершенно безвредное, как я думал.

– Я же говорил ребятам, что Лин не соломенная, а вересковая вдова, – подмигнул родичам Кевин.

Кривая ухмылка тронула губы Бати.

– Пока там бродит маньяк, лучше не ходи туда, Стивен, – вмешалась миссис Ньюман. – И не называй её вдовой, Кевин, мне это совсем не нравится.

Джоан и Кевин, держась за руки, сидели на софе.

– Я знала эту Мэрианн Прайс, мам, я тебе говорила? И ты конечно её видел, Стивен. Она сидела за кассой в «Золотом цыплёнке».

– Теперь его называют «Маркет-Бургер-Хаус», Джоан.

– Да какая разница. Наверное, вы там обедаете, мистер Уолби?

– Я? Нет, мне лучше дома. Стивен молод ещё, ему нравится обедать на людях.

– Я же говорю, Стивен, ты мог её узнать, наверняка встречал сотню раз.

– Господи, Джоан, интересно, как? Там на камнях, без волос, она выглядела совсем иначе.

Тихонько вскрикнув, Джоан прикрыла руками пышные светлые волосы.

– Завтра её на месте точно не будет, – сказала миссис Ньюман. – Может они из уважения даже не откроются. Помню, когда Лин с братом были малышами, а Джоан только родилась, старик Крейн разбился на машине близ Лумлейда. Тогда они на два дня закрыли и магазин электротоваров, и его филиал в Биссе.

Но на другой день Маркет-Бургер-Хаус открылся, как обычно. Стивен специально обратил на это внимание, когда отвёз Лин на улицу Мутвок и оставил машину рядом на площади. Это был единственный ресторан в Хильдербридже, может и во всех трёх городах округи, где подавали завтрак. Кто-то ел, кто-то просто пил кофе. За кассой вместо Мэрианн Прайс сидела индианка в синем сари. Стивен через площадь пошёл к дому Уолби.

Батя жил один в трёхэтажном доме на Кинг-Стрит, в узком, в одну комнату глубиной строении из фойнстоуна, обогреваемом масляной печью. Мастерской ему служил каретный сарай по соседству, с помещением наверху. Над крашеными коричневыми двойными дверями надпись золотом гласила: «Уолби и сын. Реставрация изящной мебели». Облезлые буквы с другой стороны площади не читались, но и без того вся округа знала, кто такие Уолби. Их семья жила здесь с давних лет, и Батя в лучшие годы любил похвастаться, что сам Альфред Осборн Тейс был их клиентом, когда Уолби обновляли сиденья хэпплуайтских стульев для Чесни-Холла.

Стивен поздоровался с Батей, поднимаясь наверх к ожидавшему его с пятницы гарнитуру из трёх предметов. Батя курил, сжимая твёрдыми, как щипцы для орехов, губами небольшую самокрутку. Очень крепкие каркасы у старой мебели; намного лучше нынешних. Вынимая гвоздики, он сдирал старую, почти истлевшую обивку. Запах табака поднимался по лестнице. Батя курил, только когда был в духе, сигарет по сорок-пятьдесят в день, заработав в результате кашель и жёлто-коричневые пальцы. Батя мог быть совсем другим, подумал Стивен, если бы его не бросила жена. Или наоборот, бросила потому, что он такой человек? Однажды она исчезла, пока Батя был на работе, а он в школе – оставив на кухне записку и остаток денег на домашние расходы. Он был ещё мал и читать не мог, но и сейчас помнит тот стол на уровне своего плеча: сложенный тетрадный лист и три фунтовые бумажки с кучкой монет.

Прямо Батя никогда о ней не говорил. Однажды, теперь уже давно, Стивен пытался вместо привычно детского «Батя» называть его отец, папа, но он закричал, что если Стивен – это всё, что ему осталось – пусть будет добр беречь то, что ещё хоть что-нибудь значит. И порой с силой прижимал к себе Стивена, не давая ему дышать, выдавливая из себя какие-то слова нежности. В таком вот виде прорывались наружу его чувства брошенного, затем и разведённого мужа. В доме на Кинг-Стрит не было её фотографий, а те, что Стивен видел, он выпросил у миссис Ноллз. Стивен вообразил, что мать назвали в честь дочери леди Ирэн Невил из романа «Ренвуд». Стройная, золотоволосая, как Тейс – ничего общего с семейством Ноллзов.





Ветер стих, и белесые клочья холодного тумана повисли над рекой. Лин шла по мостовой через Старый Городской мост. Серебристые струйки чистой воды с тихим журчанием бежали по гладким коричневым камням. Пара лебедей проплыла к центру города.

Как обычно, было ещё рано на работу, но Батя любил, чтобы Стивен к девяти был на месте. Она коротала время, гуляя по улице Мутвок вдоль древней деревянной галереи и торговых рядов у реки Хильдер: оптики, парикмахерской, винного магазина, джинсов со свитерами, газетного киоска и зоомагазина. В витрине «Лоррейн» она заметила бледно-зелёный свитер, который могла бы купить. Этот светлый оттенок чистой зелени точно её цвет. На газетном киоске ещё висел плакат: «Местная девушка убита в пустоши».

Изредка проезжали машины по брусчатке, редкие прохожие спешили на работу. Столпотворение – это к северу от реки, в другой части города, там, куда к камнедробилке Картрайт-Кейджби стекается шестьдесят процентов трудового люда Хильдербриджа. А здесь, в старой части города, вечный мир и покой. Вдали на фоне свинцового неба едва видны гребни холмов, тонущие в тумане низкие склоны.

Появлялся свет в магазинах Мутвока, один за другим они начинали открываться. В витрине зоомагазина светло-жёлтыми глазищами на Лин смотрел кот. Он был в клетке над черепашками, сверху сидели вислоухие кролики. Глядя на Лин, котик открывал пасть в беззвучном мяуканьи.

Лин недолюбливала старика, державшего этот магазин. Он пялился на неё, а однажды вышел и спросил, не хочет ли она завести милого щеночка, чтобы согревал её по ночам. Его не было этим утром. Вместо него за стойкой молодой, примерно её возраста парень наводил порядок на полках с пакетами рыбьего корма. Она толкнула дверь и вошла внутрь.

– У вас в витрине появился котик.

– Симпатичный цвет, правда? – Он подошёл к ней.

– Я хотела бы рыжего котёнка, а этот не совсем рыжий.

– Скорее бежевый, да? Или персиковый. И уже не котёнок, он наполовину взрослый. Его принесли в субботу, хозяева сказали, что уезжают в Африку, хорошо бы я его взял.

– Это ужасно, – возмутилась Лин, – сдавать его в магазин. Мало ли кто его купит. Лучше было усыпить.

– Ну что вы. Этого зоомагазин не допустит. Пока я им заведую.

Лин взглянула на него. Она отучила себя глядеть на мужчин, а данном случае продолжать в том же духе было бы нетрудно. Невзрачный парень, невысокий и худой, мышиного цвета волосы – ничего общего с рослым темноволосым красавцем Стивеном. Но с какой стати она их сравнивает?

– Значит, вы тут хозяйничаете? А где мистер Бейл?

– В больнице, его оперируют. Грыжа. Я его племянник. Поработаю в его отсутствие. – Котик мяукнул, уже не беззвучно. Парень открыл клетку и взял его на руки. – Отличный здоровый кот, уже кастрирован. Думаю, ему около девяти месяцев.

– Я хотела котёнка, – сказала Лин. – Странно почему люди ищут, кому отдать котят, когда тебе не нужно, но никто – когда котёнок нужен?

– Берите этого, избавьте его от участи худшей, чем смерть.

Лин взяла котика. Чувствовалось, как он сжался от страха. В глазах его читалось горестное недоумение. Как всегда, она мигом приняла решение.

 – Я его возьму, – сказал она. – Но прямо сейчас не могу, мне надо на работу, в оптику Гиллмана. Я вернусь в час, когда закончу.

Она позвонила Стивену.

– И сколько за него просят?

– Представь, я даже не спросила.

– Это неважно, дорогая, – сказал Стивен, – если нравится, значит бери.

Он вернулся к креслам. Батя не хотел проводить телефон наверх, подзывая его всякий раз, когда ему звонят. Он всё делал по-своему, деспотично распоряжаясь жизнью Стивена: выбрал для него Лин, забрал из одной школы и перевёл в другую, затем вообще поставил точку в его образовании. Стивен хотел бы учиться дальше, хотя и без претензий на Оксфорд, Кембридж, или даже Ноттингем. Его бы устроил Технологический колледж Хильдербриджа. Если бы при поддержке школы, опираясь на постановление суда о неправомочности решения родителей, о котором столько было шума, он решил бы побороться, он мог бы там учиться. Но он никогда не перечил отцу. И чтобы порадовать Батю, добровольно – или почти – ушёл из школы, получив в награду подержанный мотоцикл, а на следующий год и машину. Потом выучился семейному делу Уолби. По крайней мере пытался. Он никогда бы не смог делать такие изящные инкрустации или тонкую резьбу, достичь такого зеркального блеска полировки – и всё это руками, похожими на лапы гориллы. Душа у него не лежала к этому делу. В основном он водил фургон, да обивал тканью диваны.

Он приступил ко второму креслу, когда Батя крикнул снизу:

– Стивен!

– Что такое, Батя? Опять к телефону?

– К тебе женщина, говорит, из газеты. Давай чёрт возьми вниз, разберись.

Стивен смутился, что при женщине, видимо репортёре из «Эха Трёх Городов», назвал отца так по-детски нелепо. И быстро спустился вниз. Отвернувшись, Батя вернулся к работе, выписывая тампоном с полиролью восьмёрки на уже почти идеальной поверхности стола красного дерева. Репортёром оказалась молодая женщина в джинсовом комбинезоне, красном вязаном пальто и в красной шерстяной шапке по самые уши.

– Мистер Уолби? Вы Стивен Уолби, который пишет для нас «Голос Вангмура», верно?

Стивен рассчитывал написать в своей еженедельной колонке о том, как он нашёл тело Мэрианн Прайс. Срок уже завтра, и он собирался заняться этим сегодня. Но девушка сказала, что это не пойдёт. Они хотят дать интервью с ним в новостях. Он был разочарован. «Голос Вангмура» приносил ему удовольствие, кроме денег конечно, а сейчас был шанс проявить себя в настоящей журналистике, помимо занудных описаний видов с вершины Биг-Аллена или первого кукования кукушки. И вот, писать будет не он, а эта девица двадцати двух– или трёх лет. И он подчёркнуто бесстрастно стал рассказывать, как он шёл, как её нашёл, как вернулся с полицией к месту происшествия.

Девушка записывала его рассказ скорописью, не стенографически.

– Когда в пятницу вечером она не вернулась домой, – сказала она, – родители решили, что дочь у своего парня, а он думал, что она дома с родителями.

– Слишком снисходительные у неё родители, – заметил Стивен.

– Ну, так он был её женихом. Собирались пожениться в июне.

– Если бы не спешили жить вместе до свадьбы, может, она была бы жива.

– Зачем так жестоко, мистер Уолби. Во всяком случае, чего не знаете, не говорите. Если бы родители и заявили о её пропаже той ночью, она бы все равно уже была мертва, разве нет?

Девушка явно пошла в атаку. Может, она сама вела подобный образ жизни, решил Стивен.

– Как зовут жениха? – спросил Стивен.

– Йен Стрингер. Он живёт в Биссе.

– У нас в школе был Йен Стрингер, – сказал Стивен. – Интересно, может это он и есть.

– Он примерно вашего возраста, – девушка убрала блокнот. – Мы хотим прислать фотографа, нужна ваша фотография. Вы не против? Скажем, около двенадцати?

Стивен не возражал, хотя тогда Батя будет уж совсем не в духе. Он выпроводил гостью, закрыв на засов двойные двери.

– Держись к чертям подальше от этих пустошей, – сказал Батя. – Сиди лучше дома.



* * *

Сменщица Лин в регистратуре после обеда зашла в раздевалку, где она надевала пальто.

– Пришёл человек, он сказал, его зовут Ник Фрейзер, хочет тебя видеть. Девушку с прекрасными волосами, – хихикнула она. – Он принёс тебе кота.

Такой отзыв о её внешности вынудил Лин покраснеть. Она сняла шарф и повязала им голову. Но затем передумала – зачем поддаваться на провокации? Она вернула шарф на шею и пошла к выходу. Ник Фрейзер стоял в дверях на улицу, в руках плетёная корзинка, сверху прикрытая решёткой.

– Я решил, будет лучше отнести его домой в этой корзинке.

Из-за решётки настороженно глядели золотистые глаза.

– Очень любезно с вашей стороны.

Она отцепила крышку корзинки. Кот не пытался сбежать. Она погладила его мягкую плотную шёрстку, тёплую на ощупь, хотя котик дрожал. Прямо как я, иногда и меня так трясёт, подумала Лин.

– Он очень напуган, сказала она.

– К вам он привыкнет. Принесёте корзинку обратно, хорошо?

По его тону было ясно, что корзинка была нужна лишь для того, чтобы ей пришлось её вернуть. Но как тут было не согласиться?

– Сколько он стоит?

– Я бы хотел подарить его вам. Я ничего не платил той африканской даме, но должен что-то заработать для дяди Джима. Например, два фунта?

Лин дала ему два фунта и закрыла крышку корзинки.

– Вам далеко идти?

– Не очень, – сказала Лин, поспешно добавив, – до свидания.

Автобус Хильдербридж-Джекли был на три четверти пуст. Лин достала котика из корзинки и прижала к себе. Я назову тебя Персик, подумала она. Дрожь прекратилась, но кот пока не решался мурлыкать. До неё дошло, что она держит Персика так, как женщины держат младенцев, и осторожно опустила его на колени.

Она вышла из автобуса у ворот церкви Св. Михаила-на-Пустоши, и пошла через поле, стараясь не раскачивать корзинку. Повсюду стояли полицейские машины, фургоны. Прямо за воротами Чесни-Холла был домик, где когда-то жила бабушка Стивена. Полиция заняла его под штаб чрезвычайной ситуации. За окнами был свет, ходили люди, и пока она стояла, из дверей вышел полицейский в форме. На воротах плакат: увеличенное фото похожей на Лин блондинки с распущенными волосами и чуть меланхоличным мягким взглядом.

Лин подняла свободную руку, коснувшись своих волос. Поняв, что это может заметить полицейский, она покраснела. Отвернувшись и бережно неся корзинку, пошла в сторону Тейс-Вей.








3

“Весьма вероятно, что множеству шмелей”, написал Стивен в начале четвёртого абзаца, “мы обязаны исключительной мягкости прошедшей зимы. Не всем им однако суждено избежать хищных клювов птиц Вангмура, одержимых выкармливанием своего потомства. Будем надеяться, что в этом году мы увидим увеличение популяции бабочек, особенно таких редких местных видов семейства голубянок, как фойнлендские синие”. Пожалуй хватит об этом. Закончил он так: “На следующей неделе я напишу о прогулках по вересковым пустошам, включая описание неизменно популярного маршрута к холму Тауэр-Фойн”.

Утром по пути к следователю он отнесёт в редакцию «Эха» свои записи. “Неизменно популярный” звучит не очень. Он хотел бы рассказать, как красота и величие Тауэр-Фойн манит и гипнотизирует людей, но разве об этом напишешь. Пусть остаётся так. Никогда и близко не удавалось ему передать читателю истинный дух вересковых пустошей, или свои чувства к ним. Казалось, их величие и дикость, бессмертие и покой терялись в его прозе. Он не мог сказать, почему его старания напрасны, был же у него писательский талант. Несомненно унаследованный, как и поразительное физическое сходство с Тейсом. Может, дело в том, что ему претил этот напыщенно болтливый провинциализм. Могло быть иначе, если бы ему позволили описать находку у Фойнменов.

Он скрепил листки вместе, и опустил их в конверт. Потом натянул чехол на пишущую машинку, навёл порядок, разложив пачку листов формата А4 и коробку копирки по углам стола. Книгу о бабочках – тоже на место. Уже более трёх сотен книг на его полках; там всё, что было написано о Вангмуре, его история конечно, геология, география и природа; плюс его школьные учебники и приключенческие рассказы времён его детства. Он не знал, зачем их хранит, разве что с целью заполнения полок. На почётном месте выстроилась серия романов об этих местах: «Квинилд-Манор», «Скалистый край», «Элизабет Невил», «Ренвуд», «Леди Ирен», «Последние увлечения». Здесь было как шикарное, в кожаном переплёте издание Международной библиотеки коллекционеров, так и книги в мягкой обложке, изданные к показу телесериала. Так что его кабинет, служивший ему по сути второй спальней, производил вполне солидное впечатление. На одной стене висела большая карта Вангмура, на другой репродукция единственной написанной здесь картины Констебля с видом церкви Лумлейда на фоне холма Биг-Аллен. Его пресс-папье и дверной ограничитель были сделаны из полированного фойнстоуна. Рядом календарь «Виды Верескового Края», изданный «Эхом»; на апрельской странице которого по чистому совпадению была фотография Фойнменов на закате.

На отполированном Батей небольшом круглом столике стоял бюст Тейса. Если не приглядываться, его можно было принять за бронзовый. На самом деле это очень искусно раскрашенное кем-то папье-маше. Стивен до сих пор помнит охвативший его восторг, когда на рынке в Джекли в палатке со всякой рухлядью он обнаружил этот бюст. Звучит глупо, но он мог поклясться, что его подозвал иронично прищуренный взгляд Тейса, а подвижные губы приказали: «Купи меня!» И всего-то за смешные полтора фунта. Хотя и в комнате, и в доме было полно прекрасных вещей, сделанных или отреставрированных Батей, его душе дороже всего был этот бюст. Эти черты: высокий умный лоб, прямой нос над красиво очерченным ртом были настолько сходны с его собственными, что странно, почему этого никто не замечал.

Он закрыл дверь кабинета и перешёл по лестничной площадке в ванную. Лин уже приняла ванну и была в постели, а новый жилец, кот – его подарок на день рождения – рядом на полу, в корзинке.

– Это пока он не привыкнет к нам.

– Господи, дорогая, я ничего не имею против.

Стивен принимал ванну по утрам. Он вымыл руки, почистил зубы наполняемым водой ирригатором, купленным на подаренные Батей к Рождеству деньги. Был уже двенадцатый час, он устал, но он не засыпал, не почитав хотя бы несколько минут. Сейчас он перечитывал биографию Тейса, её автор умер, описывая его тридцатилетие, так что завершённым остался лишь первый том. Он почитал минут пятнадцать под боком у Лин, потом она закрыла свою книгу и положила её на пол обложкой вниз, рядом с корзинкой. Стивен вложил кожаную закладку с гравированным изображением холма Тауэр-Фойн в свою книгу, и выключил лампу у кровати.

– Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, Стивен, – отозвалась Лин. – Сладких снов.

Патологоанатом доктор Пол Флейш рассказывал, как умерла Мэрианн Прайс. Он упомянул много замысловатых терминов, типа «перстневидный хрящ», а суть дела была в том, что её задушили. Убийца сделал это голыми руками. Перед этим свои показания, как свидетель дознания, дал и Стивен. Рассказывая, он не волновался, говорил спокойно, не торопясь, а когда закончил, с интересом выслушал и остальную часть процесса.

Йена Стрингера, сидевшего рядом с родителями убитой девушки, от узнал сразу. Школьный игрок в регби стал крупным дородным мужчиной. Когда процесс прервали, Стрингер на улице подошёл к Стивену.

– Не знаю, помните ли вы меня. Бисс, средняя школа. Кажется, я учился годом позже.

Стивен кивнул, пожимая протянутую Стрингером руку.

– Я только хотел... хотел бы вас спросить, как она выглядела, когда – я хочу сказать, умершие таким образом имеют вид... то есть их лица...

– Господи, да ничего подобного. Она выглядела так, будто спит.

Стрингер вряд ли поверил ему, но был благодарен за эту милосердную ложь. Они прошли по Хай-Стрит до Маркет-Плейс, где и расстались, Стивен пошёл в мастерскую Уолби, Стрингер – на камнедробилку Картрайт-Кейджби, где работал бригадиром. Бати не было, он уехал в Джекли-Манор, работать над резным орнаментом перекрытий эпохи Тюдоров. До обеда Стивен занимался креслами, затем перекусил сэндвичем в Маркет-Бургер-Плейс, и, погрузив в фургон разные мелкие заказы, поехал развозить их клиентам. Каминный экран начала девятнадцатого века следовало отвезти на Тринити-Стрит. Стивен оставил на парковке машину и отнёс экран. Рядом с Тринити-Чёрч, где венчались его родители, одна пожилая пара содержала дом престарелых под названием «Саннингдейл». Хозяйка дома, добродушная особа, позволяла посетителям приходить, когда захотят – не слишком большое беспокойство, ведь желающих много не бывало.

Хелена Ноллз была в комнате отдыха с дюжиной старушек и всего двумя стариками. В округе Трёх Городов, как и везде, мужчины умирали, а женщины продолжали жить. Работал большой цветной телевизор, двое-трое смотрели программу, рассчитанную на семилеток, но большинство просто сидели. Одна женщина вязала, мужчина читал «Дейли Миррор». Миссис Ноллз была из тех, кто просто сидел.

Глядя на неё теперь, Стивен старался не забывать – хотя ни в фигуре, ни во внешности ничего от прежней её красоты не осталось – что она была любовницей Альфреда Осборна Тейса. Некогда дородное тело стало дряблым и костлявым. Пухлое невыразительное лицо, неопределённый взгляд, расплывшийся рот. Пышную копну белоснежных волос кое-как обкорнал местный парикмахер. Сейчас – такая путаница здесь обычное дело – на ней был серый кардиган, принадлежавший явно меньшей в размерах пациентке, длинная коричневая юбка, коричневые чулки в складках на всё ещё узких лодыжках, и синие мягкие тапочки.

Когда-то она была жизнерадостной красоткой с талией в двадцать три дюйма, второй горничной в Чесни-Холле, где Артур Ноллз работал помощником садовника. Артур был отцом нескольких их детей, кроме старшей. Миссис Ноллз поместили в Саннингдейл, потому что её сын Стэнли был членом совета Хильдербриджа, так что он использовал своё влияние. Иначе, имея столько детей, она бы жила с кем-нибудь из них. Но на деле протянуть ей руку была готова только Лин. Стивен пресёк её порыв ещё до того, как об этом узнал кто-то, кроме него, и теперь он внушал окружающим, что бабушку они не взяли потому, что это не по силам его жене. Ребёнком он звал миссис Ноллз «Баба», но в отличие от «Бати», ему удалось изменить своё детское к ней обращение.

– Как поживаете, бабушка? – спросил он.

Он принёс ей коробку фруктового желе, единственную оставшуюся у неё страсть. Она взяла её своими трясущимися, в старческих пятнах руками, с подозрением вглядываясь в имя фабриканта.

– Как ваши дела?

– Всё так же.

– Кто-нибудь вас навещал?

– Никто ко мне не ходит, – покачала она головой, снимая целлофановую обёртку. – Ни одна душа.

– Ну, миссис Ноллз, это неправда, – возразила старушка в соседнем кресле, та, что вязала. – Только вчера заходил ваш сын Лесли.

– Нет у меня сына Лесли, да, Стэнли? – Сказала миссис Ноллз, роняя целлофан на пол.

– Леонард. А я Стивен.

– Вот медсестра вам задаст, – проворчала вязальщица. – Вечно вы мусорите.

Миссис Ноллз съела малиновое желе, потом зелёное. Она никому не предложила угоститься, пережёвывая свою жвачку с коровьим удовольствием на лице. Стивен так ни разу не поговорил с ней об её отношениях с великим писателем. Ему было за двадцать, когда он узнал об этом, и он был слишком молод, чтобы решиться спросить бабушку, как это было, что она чувствовала, о чём они говорили. Теперь мог бы спросить, но уже слишком поздно. Тем не менее он поискал повод перевести разговор на Тейса.

– Вы конечно смотрите передачу «Суровый край», да, бабушка?

– Извини, какую? – спросила она с набитым ртом.

– По телевизору, вечером по субботам.

Отозвалась глядевшая на экран женщина:

– Я смотрела одну серию в гостях у дочери. Так славно. Миленькие наряды.

– Почему же здесь не смотрите?

– А мы уже в постели, – сказала вязальщица. – В восемь нас укладывают спать.

– Очень жаль, – продолжал гнуть своё Стивен. – Вам бы понравилось, бабушка.

– Как Розмари, Кит? – спросила миссис Ноллз.

– Если вы имеете в виду Лин, с ней всё в порядке. А я Стивен.

Он смотрел на неё без надежды. Теперь перед ним вялая безликая масса, забывающая имена своих близких. Однажды он попытался выжать из неё нечто большее, чем подробности романа с Тейсом. Она владела ключом к прошлому, которое ему необходимо было понять. Унаследовав помимо высокого роста и цвета волос ещё и отцовский темперамент, он пошёл в атаку, набросился на неё в прямом смысле слова. Но это было более чем полжизни назад. Он встал.

– Мне пора идти.

И тут миссис Ноллз заговорила, хотя и поздно, словно с неё вдруг слетели оковы:

– Хорошо, что ты пришёл, дорогой. Спасибо за желе.

Вязальщица помахала ему рукой. Стивен не сомневался, что бабушка уснула прежде, чем он вышел из комнаты. Начался дождь, и скоро уже поливал вовсю. Видимо, с досадой заметил Стивен, чтобы вечером он не бродил по пустошам. Было обидно, как в детстве, когда из-за непогоды вдруг отменяли пикник.





Лишь в конце недели Лин вернула корзинку. Открытки с поздравлениями ко дню её рождения уже два дня лежали на каминной полке, и Лин решила их убрать. Отдельные строки в них намекали если не на старость, то на пустоту и быстротечность жизни. Например, эта строка у Джоан: «Ты прожила уже четверть века», а у Стивена – «Моей дорогой жене». Её смущал предстоящий визит в зоомагазин. Ник Фрейзер казался ей молодой версией своего дяди, волчонком на месте старого волка. Но если корзинку не вернуть, он явится за ней сам. Удивительно, что пока не пришёл. Сидящий на подоконнике Персик следил за стекающими снаружи каплями дождя, пытаясь хватать их лапками. Словно ловил насекомых. Лин погладила его, обещая, что к обеду вернётся.

Ник Фрейзер закрывал двери, когда в час дня она подошла к магазину. Сейчас он показался ей совсем не таким, каким остался в памяти. Он озадаченно смотрел на неё, прежде чем узнал. Может потому, что она – намеренно – убрала волосы в тугой узел на затылке. Это тот самый хищник с двусмысленными намёками? Он убрал корзинку, спокойно поблагодарил, и снова запер дверь магазина. Обезоруженная его искренне дружеской, тёплой улыбкой, она согласилась пообедать с ним в «Голубой лагуне» почти не раздумывая.

Они шли вдоль реки. Дождь почти прекратился. «Голубая лагуна» оказалась неизвестно зачем переименованным «Красным львом» на углу Бэнксайд и Тринити-Стрит. И вдруг она передумала.

– Мне пора домой, к Персику. Его теперь так зовут, – сказала она.

Он опять улыбнулся.

– Главное преимущество кошек в том, что они тебя не связывают.

Пока он ходил за пивом и крестьянским ланчем, Лин сидела за столом. Сняв перчатки, она увидела, что на левой руке ничего нет. Когда утром она мыла руки, видимо сняла обручальное кольцо и оставила его на раковине. Такие кольца надо снимать перед мытьём рук, а это инкрустированное платиной золотое Стивен специально заказал по совету Бати. Снимая, она постоянно забывала его. Брат Кевина, их доморощенный психолог, уверял, что случайно такие вещи не забывают, то есть подсознательно Лин не хотела его носить – следовательно, не считала себя замужней.
 
Ник принёс еду и питьё на подносе.

– И как поживает Персик?

– Думаю, он вполне счастлив. И больше не дрожит.

– В отличие от вас, – заметил Ник.

Это правда, её руки дрожали, она с трудом удерживала стакан. Неестественно засмеявшись, она на минуту опустила руки на колени.

– У меня что-то с нервами.

На это он ничего не сказал. Но она заметила, как серьёзно и внимательно он на неё смотрит, собственно, с момента встречи у магазина. Словно она ему интересна как человек. Но он стал говорить не о ней, а о Персике, чем его кормить, какие добавки ему нужны, и, хотя он прошёл обычную вакцинацию, в год её нужно повторить, а ещё сделать прививку от нового кошачьего вируса.

– Откуда вы столько знаете, вы же всего неделю работаете в магазине.

– Так ведь, – и снова эта мягкая, открытая улыбка, – я ветеринар.

– В самом деле?

Обстоятельства детства Лин – мать уборщицей в Чесни-Холле, отец работником в Картрайт-Кейджби – внушили в ней если не трепет, то почтение к образованию. Но она только спросила:

– Почему же вы здесь работаете?

– Я только что получил аттестат, – пояснил он, почти извиняясь. – Не всё сразу. В Лондоне меня ждёт работа, но надо потерпеть до августа, когда прежний работник уйдёт на пенсию. Поэтому я в Хильдербридже у дяди Джима.

– А вы живёте над магазином?

– Кажется, дядя хотел, чтобы я жил в двух задних комнатах, но обезьянка и попугай так пахнут, что я перебрался в его квартиру. Там очень мило, заходите взглянуть.

Три дня назад за эту фразу она бы его записала в хищники. Теперь это прозвучало просто по-дружески. Но она ничего не ответила. Опасаясь расспросов о себе, поинтересовалась его учёбой, планами на будущее. Он стал рассказывать. Они ели хлеб с сыром. Руки Лин больше не тряслись.

– Хватит обо мне, – сказал он, – расскажите о себе.

Мне двадцать пять, я замужем, мы венчались в церкви, и я живу с мужем уже четыре года, так что считаюсь замужней, но детей нет и быть не может, хотя я всё жду, жду, сама не зная, чего...

– Нечего рассказывать, – сказала она.

И незачем. Через две-три недели вернётся мистер Бейл, так что ни к чему эти встречи с Ником Фрейзером.

– Теперь мне правда пора идти.

Пока они сидели в пабе в дальнем от окна углу, дождь превратился в такой ливень, что за пару минут вымокнешь до нитки. В дверях Ник остановил её.

– Вы меня подождёте? Я очень быстро.

И действительно скоро вернулся с зонтом. Проходя сквозь вращающиеся двери, сорвал с него пластиковую упаковку.
 
– Вы же специально его купили!

– Чтобы проводить вас домой, нужен зонтик.

– Но я живу в Чесни, – сказала она. – Я поеду на автобусе.

– Значит, чтобы проводить вас до остановки.

Подобного оборота она не ожидала, и была почти в смятении. Зонт сближает, так что вскоре он взял её руку и просунул под свою. В точности как Джозеф Ашер в романе «На склоне горы», за что Изабелла Торнхилл дала ему пощёчину и убежала под проливной дождь. Лин поняла, что краснеет. Она чувствовала его руку, его тепло, а всем боком твёрдость его тела. Он говорил о городе, о здешних местах, где прежде никогда не бывал, что ему надо бы познакомиться с пустошами. Тут ей следовало бы сказать, что её муж большой специалист по Вангмуру, собственно он внук Альфреда Осборна Тейса... Она не смогла. Вообще не могла говорить. Лишь изо всех сил старалась дышать ровно, сдерживая дрожь теперь, когда их руки сплетены, а тела так близко.

Её спас автобус. Когда они повернули на Ривер-Стрит, он уже спускался с холма, а следующий будет почти через час.

– Другого не будет целый час! – прокричала она.

– Это так ужасно?

– Ну да, конечно. Спасибо за угощение, большое вам спасибо. До свидания!

Он стоял на тротуаре, растерянно улыбаясь, описывая зонтиком в воздухе круги. Щёки её пылали, и она отвернулась от окна. Автобус сквозь дождь уезжал к пустошам.




 
Неделя прошла до субботы, прежде чем Стивен снова пошёл в пустошь. Был выходной, после череды дождливых дней сияло солнце, но он не встретил ни души. Даже две недели назад, когда было холоднее, были группы гуляющих, рыбаки с реки Хильдер, велосипедисты на Лумлейд-Роуд, туристы с походными газовыми плитами и одеялами за спиной. Этим утром Вангмур был безлюден. Трудно не посчитать это следствием убийства.

Поначалу эта мысль его рассердила. Значит, за прошедшие дни пустошь перестала быть чем-то уникальным и прекрасным, теперь это место, где убили девушку. Но когда он пересёк Лумлейд-Роуд и спустился в долину Аллен, он уже думал иначе. Безлюдную местность легче представить своим владением, воплотить детскую фантазию, назначив себя хозяином дикого края.

Биг-Аллен, наивысший пик этих каменистых земель, чаще скрытый в тумане или маячивший вдали синеватым силуэтом, этим утром являл взгляду каждую расщелину и скалу, каждый куст черники или вереска на склонах. Таким чистым воздух бывает лишь после продолжительных дождей. Извилистая тропинка на склоне петляла бурой лентой между пятен лилового, с серебром и зеленью вереска. Отсюда в долинах видны остатки старых рудников. Ни кусочка свинца не добыли в Вангмуре за прошедшие сто лет, но постройки для моторов и водяных колес, некогда казавшиеся столь уродливыми, в виде руин обрели своеобразную красоту. Поднявшись по низким склонам Биг-Аллена, он остановился, глядя на запад. Отсюда Фойнмены скрывались за холмом Рингерз-Фойн, с его похожей на колокол скалой на вершине. Чтобы увидеть их, пришлось бы взобраться на пару сотен футов повыше. Зато отсюда ниткой серебряной мишуры внизу вилась река Хильдер, скрываясь то за ступенькой скалы, то за гигантской каменной опорой бывшего акведука, некогда поставлявшего воду к домам на шахте Гафдейл. Вода в реке бурлила и искрилась, через пороги прокладывая путь к городу. А далее, в сиянии солнца, блестел пластинками серебра шифер крыш Хильдербриджа, и застыли шпили частоколом острых игл, словно рассыпанных неловким кузнецом.

А ниже на западных склонах холма, между грудами фойнстоуна и пустой породы с шахты Гафдейл, образовались лабиринты подземных пустот, галерей и ходов. Последние шахты закрылись где-то ко времени рождения Тейса, входы в подземелья давно перекрыты или засыпаны рухнувшей породой. Стивен спустился вниз к Лумлейду. Часом позже он уже был в Чесни, не встретив ни одного живого существа, кроме двух шмелей и грача. И занятый полицией надвратный дом у въезда в Чесни-Холл сегодня тоже казался пустым. Владелец особняка Дэвид Саутворт, племянник вдовы Тейса, обустроил этот домик для матери своей жены, но после её смерти он пустовал. Пройдя по дорожке, Стивен заглянул в окно. Он не был там с отъезда Хелены Ноллз, покинувшей дом после смерти мужа. Прежние обои в настурциях в гостиной, букеты цветов с «символами верности» в холле исчезли, теперь стены выкрашены белой краской. Не осталось тех укромных мест и полок, буфетов или тёмных углов, где мальчик пытался отыскать какие-нибудь следы своей беглой матери.

Сидящий за письменным столом мужчина печатал, другой стоял у книжного шкафа. Оба спиной к нему. Стивен отошёл прежде, чем они могли заметить, что кто-то загородил им свет в окне. И через тихий, пустынный в этот час посёлок вернулся домой.








4

В машине лопнул ремень охлаждения, поэтому Лин опоздала на работу. Стивен его скрепил, но не очень надёжно, так что ехали они в Хильдербридж медленно и осторожно, чтобы не перегреть мотор. А мистеру Гиллману пришлось самому заниматься своими пациентами. Он сказал Лин:

– Утром вас спрашивал парень из магазина Бейла. Вообще-то он хотел видеть «мисс Уолби», но я его поправил.

Лин сняла пальто, вернулась к столу с пишущей машинкой и журналом записи посетителей. Вошли две женщины, велев подождать, она дала им несколько журналов. С чего бы так расстраиваться, если она всё равно собиралась сказать Нику, что замужем, можно просто показать ему левую руку с обручальным кольцом, оно сегодня на месте. Она представляла, как он был шокирован словами мистера Гиллмана, как молча вышел и вернулся в зоомагазин, одинокий и разочарованный её коварством. А может вообще не переживал? Невозможно узнать, не расспрашивая мистера Гиллмана. Мог даже посмеяться, узнав эту новость – «Я не знал, что она замужем». Или даже «Замужем? Значит, мне повезло». Он в самом деле мог чувствовать облегчение после того, что наговорил ей в пятницу, купив зонтик и провожая её под ручку. Может, она видит в этом гораздо больше, чем было на самом деле. И не хватит ли об этом думать?

– Мистер Гиллман ждёт вас, – сказала она старшей из женщин, заботливо сопроводив её в приёмную.

Всё же вряд ли Ник испытал облегчение. Наверняка он приходил пригласить её на свидание. Вдруг ей пришло в голову сбегать в обед в зоомагазин, чтобы извиниться, как-то всё исправить... Но нет, это нелепо. Извиняться перед мужчиной за то, что замужем за другим? Допустим, она извинится, что дальше? Она окажется не замужем? Стивен исчезнет? И чего ради, сходить в кино с Ником Фрейзером?

Она могла бы стать незамужней. В любой день за эти четыре года. Хватило бы заявления и простой очевидной проверки. Она часто думала об этом, но всякий раз её останавливало лицо Стивена, его по-детски ранимое, беззащитное лицо.




* * *

Тридцатого апреля поначалу было пасмурно, но к полудню прояснилось, и уже в пять часов ярко светило солнце. Примерно в половине шестого Стивен шагал вверх по склону, по той же извилистой тропе, по которой три недели назад он вёл полицейских. С самого детства он ни разу не упустил случая встретить кельтский праздник Белтейн рядом с Фойнменами.

Хотя смотреть было почти не на что. Ход лучей солнца с 29 апреля по 1 мая почти не отличался, но традиция относила праздник на канун майских дней. Перед тем, как солнечный диск уйдёт за склон холма Рингерз-Фойн, его лучи коснутся центра алтаря. Очень давно, может тысячи лет назад, на плоской поверхности этого камня были высечены руны, их едва заметные отметины и сейчас доказывают их связь с тенями Фойнменов на закате. Конечно, когда-то Белтейн здесь сопровождался священными обрядами. Стивен любил стоять здесь, воображая ритуальные церемонии друидов, неподвижно ожидая в полном молчании, когда солнце исполнит предначертанное ему действо.

Ему не всегда удавалось наблюдать этот феномен в одиночестве. Другие приходили тоже. Однажды явилась группа туристов, нарушая тишину оханьем и смешками, они карабкались от автобуса вверх по тропинке. Если Белтейн выпадал на пасмурный день, он всегда был здесь один, но никогда в такой отличный вечер, как этот. Тем не менее он не встретил ни души, никого на всей равнине Фойнменз-Плейн. В последние дни люди рискнули понемногу появляться в пустошах, но видимо в другой вечер и в другом месте.

С предыдущего его визита потеплело, холоднее было и в прошлом году. И ни ветерка. Стоячие камни отбрасывали длинные чёткие тени, сходные по форме с древней арфой, удлиняющиеся по мере того, как лучи солнца падали под всё более косым углом. Высокие облака собирались за Биг-Алленом, но к западу небо сияло чистой перламутровой лазурью. Стайка птиц пролетела в вышине над Рингерз-Фойн. Тонкие полосы перистых облаков тянулись над горизонтом, и солнечный диск между ними обретал вид тёмно-красного огненного шара. Было без пяти восемь.

Стивен не испытывал страха или отвращения лишь потому, что тут лежало тело Мэрианн Прайс. Как обычно здесь, или у Биг-Аллена, он погружался в состояние безмятежного покоя и отстранённости, когда слияние с природой и давним прошлым делало всё происходящее в низине ничтожным.

Лучи уходящего солнца скользили по заросшей лишайником поверхности камня, окрашивая гранит кармином. Пока Стивен глядел на часы, они коснулись центра алтаря, где виднелись руны. На минуту их озарило потоком ярко-красного света. Пока солнце отдыхало на горизонте, тени камней растянулись на максимальную длину. Затем огненный шар стал медленно исчезать за краем земли. Внизу в Чесни часы на церкви Святого Михаила начали отсчёт ударов... шесть, семь, восемь... и вот алое сияние, вспыхнув, погасло, арфа исчезла, алтарь превратился в наполовину ушедший в землю камень. Священному слиянию древних рун и лучей закатного солнца надлежало ждать следующего года.

С заходом солнца поднялся ветер, покрывая рябью луга, сгибая до земли кусты вереска. Стивен спустился вниз, перейдя через Хильдербридж-Роуд чуть южнее Чесни. Дорога делила Вангмур пополам, а к северу от посёлка под прямым углом шла Лумлейд-Роуд, и это пересечение дорог делило регион примерно на четыре части. Эта, юго-восточная часть, ему казалась самой неинтересной, однако он не появлялся здесь уже несколько недель, а ему нравилось держать под контролем все здешние пустоши. Местность была более-менее пустынной, иногда болотистой, с единственным в этой части широким и низким холмом Намбер-Фойн, издалека казавшимся просто грудой камней. Вдалеке за холмом, где земля становилась богаче, виднелись огороженные каменной кладкой поля.

Сперва Стивен пошёл к карьеру, к остаткам каменоломни Намбер-Хоул, где нашли велосипед Мэрианн Прайс. Насколько он мог понять, следов поисков или находки не осталось. Быстро сгущались сумерки. Пейзаж утратил свои краски, на серой мерцающей поверхности земли лишь кусты и деревца выделялись чёрными силуэтами. Чуть голубело небо в просветах надвигающихся облаков. Цвет неба не был серым, для него не подобрали слова, но на его пока ещё ярком фоне уже появлялись луна и звёзды. Хотя внести свою лепту в освещение пейзажа эта пятнистая красноватая пародия на солнце, что на его глазах поднималась из вересковой пустоши над горизонтом, пока не могла. Поначалу больше солнца, уменьшаясь в размерах и становясь ярче по мере удаления от горизонта, она наконец осветила долину жёлтым светом. За что он сказал луне спасибо, удаляясь к подножию холма.

Здесь он решил, что ему пора обратно. Если он не вернётся до одиннадцати, что бывало с ним крайне редко, Лин будет волноваться. К северу и западу, в прямом углу между двух дорог, была заросшая деревьями равнина, называемая Бэнкс-ов-Намбер. Здесь росли тысячи чахлых низкорослых берёз, каждая не выше человека. А между ними кусты дрока, и конечно же вездесущая черника. Около получаса Стивен шагал туда, держа путь на Чесни.

Фосфоресцирующая в лунном свете равнина походила на бледное, усеянное чёрными тучками небо. Когда луна совсем исчезала за облаками, становилось так темно, что Стивену стоило больших трудов продолжать путь.

И вот, когда лунный свет вернулся, Стивен увидел человека. Он был далеко, ближе к дороге, и стоял неподвижно, словно ждал – или наблюдал. Конечно, почему бы не прогуляться по пустоши весенним вечером, вот только обычно никто, кроме Стивена, этого не делал. Но главное, он не шёл, а стоял на месте; неподвижный силуэт на фоне низких берёз, прямо на тропе, по которой собирался пройти Стивен. Хотя был виден лишь силуэт, Стивен не сомневался, что человек неотрывно следит за ним, шагающим по напоминающей тундру земле. Очевидно, у него нет фонаря, или он им не пользовался, а значит, он знал пустоши не хуже самого Стивена. Он чувствовал, как в нём вскипает негодование. Хотя он видел лишь чёрную фигуру, было ясно, что перед ним соперник за право обладания пустошью.

Стивен не представлял, что делать, когда они встретятся. Между ними оставалось не больше ста ярдов. Страха не было, хотя его явно поджидали, не двигаясь с места. Стивен уже почти бежал. Человек ждал, словно дразня его, но вдруг отпрыгнул в странном танцевальном па – и будто растворился в зарослях.

Вышла луна, потом её жёлто-пегий диск снова скрылся за тучами. И тут в темноте, споткнувшись о корни, Стивен упал головой вперёд.

Упал удачно, и сам поднялся, но в темноте его охватила дрожь. Где тот человек – исчез, или ждёт за деревом, не узнаешь. Протянутой руки не видать. Смутно представляя, где находится, он медленно заковылял на запад, иногда цепляясь за стволы берёз. Однажды ему почудилось какое-то движение слева, будто бы шаги по траве. А позже, как показалось, спустя целую вечность, где-то почти у дорог, ему послышался рядом чей-то тихий вдох.

Только в полночь Стивен был дома на Тейс-Вей. Лин была в кровати, но не спала. Она спустилась к нему, дала горячее питьё, потрогав его пылающий потный лоб.





Как бывало и прежде, если он допоздна бродил по пустошам, то на другой день он лежал в лихорадке, со спутанным сознанием. Оставив его в постели, Лин взяла машину и поехала на работу, обещая вернуться пораньше и накормить его обедом. Попытка успокоить совесть, подумала она, во искупление своей одержимости Ником Фрейзером.

Они больше не встречались, но она думала о нём постоянно. Мысленно говорила с ним, рассказывая о своей жизни, о повседневных делах, вела с ним долгие интимные диалоги. Напрасно она убеждала себя, что он чужак, что уже позабыл о ней. И неизменно возвращался страх, что он уедет отсюда, не повидавшись с ней, что больше она его никогда не увидит.

Все эти дни к концу смены она собиралась сходить в зоомагазин, чтобы положить конец своим сомнениям. Но и сегодня не пошла, а поехала домой. Она боялась холодной встречи, он мог притвориться, что не помнит её.

Стивен был ещё в постели, но сидел, разложив вокруг на покрывале книги о Вангмуре. Лин накрыла поднос салфеткой, расставила тарелки и, следуя внезапному порыву, поставила маленький голубой ирис в вазочке. Глаза Стивена блестели сильнее обычного, румянец ярче, но в целом казалось, что ему гораздо лучше. И обед он съел, как голодный школьник.

– Я тебе рассказывал, Лин, как однажды в детстве спускался в старую шахту?

Она покачала головой. Слушать про Вангмур ей было скучно. Иногда окрестности действовали на неё угнетающе. К удовольствию Стивена, из окна их спальни открывался самый шикарный вид на пустоши с улицы Тейс-Вей. Когда раздвинуты шторы, наградой за каждый взгляд в окно была всё та же серо-буро-зелёная панорама под блёклым покровом небес.

– А там не опасно? – заставила себя спросить Лин.

– Дети об этом не думают. Были слухи, что где-то на склонах Биг-Аллена есть вход в шахту Гафдейл. Вообще-то об этом есть в книгах серии «Суровый край», но тогда я их ещё не читал, мне было лет двенадцать. Со мной пошёл кузен Питер.

– Питер Ноллз?

– Сын дяди Леонарда, – кивнул Стивен. – Начали искать в летние каникулы, весьма методично, представь себе. За день проходили определённый кусок, который отмечали колышками. На эти поиски ушло несколько недель.

Он поколебался. Начиная разговор, он хотел было рассказать Лин всё, но раскрывать место входа в штольню и то, что там происходило, ему вдруг расхотелось. Бате он рассказал, где это, правда лишь примерно, но ни слова бабушке. Питер наверняка тоже ничего не сказал дяде Леонарду и тёте Мидж. Зачем же откровенничать сейчас?

– Мы нашли этот вход, – сказал он, и соврал, – но и только, вниз идти не рискнули. Там слишком страшно.

– Ну и ладно, – сказала она.

– Удивительная находка, правда? И Батя так подумал. Сначала сказал, ну на кой вы столько времени угробили, а потом дал мне пять фунтов.

– Очень на него похоже.

Она поправила ему подушку, убрала поднос. Не стоило спрашивать, надо ли задёрнуть шторы, всё равно скоро он спустится вниз, скажет, что с ним всё в порядке, и опять пойдёт туда же. Может, стоит написать Нику и объясниться? В чём собственно? Письмо она может и напишет, но никогда не отправит.





– Ты не угадала, что через пару недель будет другое убийство, мам, – сказала Джоан в воскресенье после обеда. – Кажется, уже прошло шесть.

– Да ты оказывается считаешь, – сказал Кевин. – Благодари Бога, что не было.

– Ну конечно, я и благодарю. Как раз хочу сказать, вряд ли будет другое.

– Ещё рано, – сказал мистер Ньюман. – Может, ему пока никто не попался.

Джоан вскрикнула. В её огромном животе буянил ребёнок. Женщины умилялись, мужчины – Батя особенно – смущались, когда эти толчки, как уверяла Джоан, раскачивали тарелку у неё на коленях. Стивен сказал, что этим утром видел в пустоши одинокую девушку.

– Некоторым не мешает проверить мозги, – заявил мистер Ньюман. – Надеюсь, нашим двум девицам хватает здравого смысла держаться от тех мест подальше.

Батя, постепенно приходя в себя после депрессии, внёс свой вклад в разговор:

– Совершенно верно, лучше сидите дома.

Качнув животом, Джоан с усилием поднялась на распухшие, словно у больного водянкой, ноги.

– Ну вот ещё, я же каждый день прыгаю по холмам. Как горная коза, правда, Кев?

Все засмеялись, мистер Ньюман чуть смущённо. Джоан взяла ещё печенья, нынешнюю в её положении прихоть. Стивен не знал, что сказать. Проснувшись, он первым делом подумал, что сегодня 25 мая, день рождения матери. И весь день не переставал думать об этом, впрочем, как и каждый год. Где-то на другом конце света она празднует этот день. Она, её муж, и Барнабас с Барбарой...

– Ты нам ничего не говорила о мистере Бейле, Лин, – сказала миссис Ньюман. – Оказывается, у него после анестезии инфаркт. Я узнала об этом от матери Кевина.

– Как я могла рассказать то, что сама не знала?

– Ну, я думала, если ты работаешь рядом, или близко вроде бы, может знаешь. Что ты краснеешь, словно бог весть что услышала.

– И что, он умер? – спросила Лин.

– Нет, конечно, не умер. Я бы так и сказала, но мать Кевина говорит, он в критическом списке.

Разговор, в котором ни Стивен, ни Батя участия не принимали, пошёл об этом «критическом списке» – сказано ли это в переносном смысле, может просто так выражаются в больницах, или в самом деле существуют такие зловещие списки. Стивен гадал, помнит ли Батя, какой сегодня день. Он же ничего не забывал, с его поразительной памятью. Но невозможно знать, что скрывалось за этим нахмуренным массивным лбом, под маской отвращения к жизни.

Стивену вспомнилось совсем другое семейное собрание на Тейс-Вей, где он впервые задумался о своём происхождении.








5

В тот день в ноябре Артур и Хелена Ноллз отмечали свою золотую свадьбу, почти одновременно с двадцать первым днём рождения Стивена. До того дня он не знал, когда у них была свадьба. Ну а кто, кроме изучавших свою родословную, мог назвать дату бракосочетания своей бабушки? День рождения матери он запомнил, когда в начальной школе написал ей поздравительную открытку. Которую помнил до сих пор: дом на картинке, дерево, и солнце в окружении лучей, похожее на морскую звезду. А три недели спустя она сбежала с водителем-дальнобойщиком.

День её рождения – двадцать пятого мая, а её родители поженились в ноябре, хотя не факт, что предыдущего года. Они женаты пятьдесят лет, но сколько было его матери – сорок девять, или же сорок восемь? Не у кого спросить. Не у отца же! И он пошёл в церковь Пресвятой троицы, просмотрел там метрические книги и узнал, что свадьба его родителей была тоже в мае, двадцать седьмого. Даты рождения отсутствовали в метриках, только возраст. Его матери было двадцать пять, то есть родилась она в 1926-м, и ей было двадцать семь, когда он родился. Но Стивен был почти уверен в том, что ей было двадцать девять, когда он родился и тридцать четыре, когда она сбежала. Возможно, путаница возникла потому, что дни её рождения и свадьбы были так близко.

Он ломал голову, изучая даты на обороте фотографий – казалось, большинство из них сделаны в мае. Пытался выпытать у тёток точную разницу в возрасте между их родителями, между матерью и дядей Стэнли. Ответы были, «несколько лет», или «ох, три или четыре года».

Точные даты он узнал, когда совсем этого не ждал. Разыскивая своё свидетельство о рождении перед свадьбой, в письменном столе на Кинг-Стрит он нашёл и мамино тоже. В метрике церкви была ошибка. Бренда родилась в мае 1925-го, следовательно, была зачата в августе предыдущего года, когда Хелена ещё была второй горничной в Чесни-Холле.

Вторым откровением стала фотография Тейса в газетной статье. Это случилось спустя несколько недель после его свадьбы, в период сомнений и размышлений о своей жизни. Внезапное озарение укрепило его дух. Глядя на фотографию Тейса, он словно бы увидел себя в зеркале.

Конечно так и должно было быть! Он всегда сомневался в своём родстве с Ноллзами. Уолби другое дело, это честные труженики, уважаемые мастера своего дела. Но родство с Ноллзами, с болтунами в зале заседаний местного совета вроде дяди Стэнли, или тощим полуслепым дядей Леонардом – это невыносимо, это просто неправда. Его мать не может быть дочерью Артура Ноллза, она дитя вспыхнувшей одним летом страсти между красавицей служанкой – и одним из самых замечательных писателей двадцатого столетия.

Тейс был женат, так что о браке с Хеленой не могло быть и речи. Но он выдал её за помощника садовника, обеспечил пару жильём, назвал дитя именем самой милой из своих героинь, Бренды Невил из романа «Ренвуд».

Стивен мало интересовался половой жизнью. Раньше, когда мысли его обращались к сексу, как у всякого юнца, тело им не подчинялось. Ему мешал образ хрупкой золотоволосой матери, подмятой под себя сначала Батей, затем водителем грузовика. И потому не сексуальный, но романтический аспект появления на свет матери питал его воображение. Он грезил о встречах любовников в пленительном месте, может в рощах долины Бэнкс-оф-Намбер, или, подобно леди Ирэн и Аластару Торнхиллу, в сумерках на тропе Ривз-Вей, что идёт по долине Аллен чуть в стороне от дороги. Дитя любви, как он читал, всегда красивее, счастливее в жизни, чем рождённое в браке. Он не сомневался, что его матери это касается тоже. Её потерю он восполнял сначала воображаемым другом по имени Рип, потом любовью к пустоши, но неизменно в мае он думал о матери с тоской необычайной силы.





Довольно скоро после появления в Чесни Персик отважился выходить из дома. Больше всего он полюбил столик с листьями каштана, и комод красного дерева под окном на лестничной площадке, где он часами мог лежать, глядя на холмы и долины далёких пустошей.

Он заметно подрос, его щёчки и живот округлились, и ничего от прежнего котёнка в нём не осталось, словно выпавшие на его долю испытания до срока оборвали его детство. Только по вечерам, сидя на коленях Лин, он мог подремать под собственное довольное мурлыканье. Впервые выйдя на улицу, он прогулялся не далее сада. Во второй раз он вышел и исчез. Когда спустя два часа он так и не вернулся, Лин вообразила, что он нашёл дорогу обратно в зоомагазин, тем самым пытаясь заманить её туда. В её фантазиях благодаря коту она снова встретилась с Ником, и так, словно в сказке, она соединилась с возлюбленным.

Но Персика не был ни в зоомагазине, ни в прежнем своём доме в Хильдербридже. Вернувшись вечером, он положил у ног Лин полёвку. Пришла мать Лин с известием, что Джоан лежит в предродовой клинике Сент-Эбба с высоким давлением и угрозой эклампсии. При виде даже мёртвой мышки миссис Ньюман взвизгнула и взобралась на стул. Персик забрал обратно свой подарок и уселся с ним в зубах, пытаясь издавать недовольное ворчание.

Стивен записал для «Голоса Вангмура»: “Вопреки мнению тех, кто жалуется на скудность животного мира окрестных пустошей, наш домашний рыжий кот принёс полёвку, землеройку, и даже водяную крысу”. Всего лишь авторская вольность, сказал он себе, хотя и поколебался насчёт водяной крысы. “Дикорастущие цветы тоже встречаются в изобилии, не только круглые розовые с зеленью соцветия черники и радующей нынешней весной обильным цветением uva-ursi – толокнянки обыкновенной, но и некоторые цветущие орхидеи. Мне повезло увидеть отличные экземпляры листеры, или тайника сердцевидного Лессера и малую белую орхидею – редкость для столь южных мест в это время года. Читатели романов великого писателя родом из этих мест, Альфреда Осборна Тейса (а в эти дни и зрители экранизаций!), наверняка помнят сцену поиска Брендой Невил этих орхидей для своего свадебного букета в романе «Ренвуд»”.
 
Он и в самом деле нашёл небольшие соцветия этих орхидей, выросших неподалёку от реки Хильдер на сырых каменистых пластах между холмами Биг-Аллен и Моттл-Фойн. Он случайно наткнулся на них, сойдя с тропы и пробираясь между кочками по болоту.

Небо над ним, ему казалось, идеально подходило этой туманной местности: сплошные массы облаков, словно колонны – башни, бастионы! – казались не скоплениями пара, но не иначе как кирпичными сооружениями. А под ними пустошь в блёстках цветов на траве, с крохотными ползучими растениями, вестниками зарождения новой жизни. И орхидеи, само совершенство на мокрых камнях, между пышными шапками зелёных мхов, хрупкие кремовые трёхдольные цветочки. Стивен с трудом верил своим глазам.

Тейс, описывая эти орхидеи в своём романе, рассказал, где их можно найти, так что в пустоши уже спустя несколько лет ни единого клубня или растения leuchorchis albida не осталось. Эта местность близ реки Хильдер была наиболее отдалённой от указанного в «Ренвуде» ареала их произрастания. Стивен поступил куда благоразумнее своего деда, сообщив читателям о своей находке без указания точного места.

Он не сказал этого даже Лин. Она любила цветы, растила их в саду, но он часто подозревал, что она не любит пустоши. Когда она спросила, хочет ли он навестить с ней Джоан, он отговорился необходимостью написать статью, так что Лин уехала с Кевином.

– Ты умница, я тебе скажу, что не связалась с этим делом, – говорила Джоан, с трудом подвинув своё громоздкое тело под простынями. – Если вдруг дашь-таки слабину, просто вспомни обо мне. Знаешь, меня могут продержать тут до рождения ребёнка.

– Не продержат, – сказала Лин, – кроватей не хватит.

– Она сама виновата, слишком много ест, – сказал Кевин.

Впервые Джоан даже не огрызнулась на него. Она вздохнула.

– Это всё жидкость, они говорят. Малыш не очень-то большой. А я словно тот водяной матрас – воткни иголку, и всё вытечет. Жаль, что нельзя.

Лин оставила их вдвоём. Родильный дом Сент-Эбба был вниз по Норт-Ривер-Стрит, далеко от основной части Хильдербриджа, но на его парковке не оказалось свободных мест. Поэтому Лин оставила машину у бестолкового каменного здания с башенками, бывшего некогда работным домом округа Трёх Городов. Было солнечно, почти в восемь ещё совсем светло, но прохладно, как часто бывает в начале июня. Больничный парк утопал в пышной зелени, солнце у горизонта сверкало сквозь листву серебром и золотом. Лин свернула в парк по гравийной дорожке, шагая навстречу солнцу, она поневоле смежила веки. Очков от солнца у неё было много, спасибо работе у Гиллмана, но она забыла взять хотя бы одни. На ней был подаренный матерью кардиган поверх платья в синюю с белым полоску, распущенные волосы поверх кардигана.

Навстречу ей к воротам на Норт-Ривер-Стрит шёл невысокий мужчина в джинсах и футболке, но её слепило солнце, и она его не узнала. Увидев её, он остановился. Она прикрыла глаза рукой, глядя на него. Поняв, что это Ник Фрейзер, она сделала то, чего никак от себя не ожидала – видимо, сказались эти недели рефлексии, желаний и сомнений. Не раздумывая, она бросилась к нему. Протянув руки, он схватил её в объятья, и они замерли на дорожке сада, словно давние, знавшие друг друга много лет страстные любовники при случайной встрече после долгой разлуки.

– Я постоянно о тебе думаю, каждый день, – сказал он.

– Да, я знаю, знаю, – отозвалась она.

– Я понимаю, почему ты не приходила, и ты знаешь, почему я не мог прийти к тебе. Это тупик, я не знал, что делать. Я даже мечтал, чтобы этот чёртов кот сбежал и вернулся, чтобы у меня был бы повод позвонить тебе.

– А я мечтала, чтобы он вернулся к старой хозяйке, я бы пошла к ней, и ты тоже, мы бы там встретились.

– Правда? Я тоже об этом думал. Мы просто безумцы, Лин. Лин, Лин – я впервые зову тебя по имени вслух, я сотни раз звал тебя так про себя.

– Я навещала здесь сестру, – сказала она ровным голосом, хотя руки её тряслись, словно марионетки на верёвочках. – Мой зять ещё с ней, но в восемь посещения заканчиваются, и я должна отвезти его домой. Я приехала с ним, так что придётся.

– Пусть возьмёт машину, останься со мной.

– Это невозможно.

Они стояли под клёном, Ник обнимал и целовал её, но она отпрянула, когда его губы приоткрылись и она почувствовала вкус его рта. Реакция собственного тела испугала её. Она сказала уже не таким спокойным, как прежде, голосом:

– Я должна отвезти Кевина домой. Может мы... может, мы увидимся завтра?

– В обед в «Голубой лагуне»?

Она кивнула.

– Не хочу тебя отпускать, но знаешь, я так глупо счастлив. Я ведь не сплю, нет? Не одурел от скуки у постели дяди Джима, я правда не заснул? Конечно нет, со мной такого не бывает. Завтра закрываемся рано, целых полдня будем вместе.

Она улыбнулась ему и быстро пошла по дорожке к парковке. Скучая в ожидании её, Кевин курил сигарету, опёршись на крышу машины.

– Что ты о ней думаешь?

Лин сморгнула, взглянув на него. Он появился из другого мира.

– Что, извини?

– Я говорю о Джо. Что скажешь о ней?

– Кажется, всё в порядке. Ну а что я могу сказать?

Он сел рядом с ней в машину, долговязый неуклюжий парень, огромные руки-ноги. Она впервые поняла, что ей не по себе, даже страшновато рядом с крупными людьми. Вот Ник ей подходит, они оба одного рода и племени.

– Ничего, если мы захватим Трева?

Близнец Кевина работал то ли на каком-то заводе, то ли на камнедробилке на севере Хильдербриджа, постоянно перерабатывая сверхурочно. Он ждал на Джекли-Роуд в пабе под названием «Страус», и был абсолютной копией Кевина – пока не отрастил усы.

– Куда подевался старина Стив, Лин?

– А ты как думаешь? Я ж говорю, она не соломенная, а вересковая вдова.

– Да, Лин, но с чего бы ему туда бегать? Что не так в реальной жизни?

– Пустошь вполне реальна, как мне кажется. – Ей не хотелось обсуждать Стивена.

– Это или тяжкий случай клаустрофобии, или наоборот, супер-эго заставляет его бороться с агорафобией.

– Не пора ли тебе потребовать грант для получения степени по психологии в колледже? – спросила Лин.

Тревор принялся объяснять, почему нет, почему официальное образование бесполезно там, где всё зависит от интуиции, и к тому же на своих шарикоподшипниках он очень здорово зарабатывает в сверхурочное время. Но она не слушала. Она думала о Нике, о Стивене. Но не всё ли равно её мужу? Она его ни в чём не обездолит, не лишит ничего из того, что у него есть, что ему нужно.





Тёмнорунное, длиннорогое стадо овец породы Биг-Аллен-Блэк паслось в долине. Наземные постройки заброшенных шахт, старые лебёдки, межевые камни, руины копров тёмными силуэтами виднелись на равнине в лучах заходящего солнца.

Способен ли он спустя семнадцать лет отыскать лаз, ведущий в шахту Гафдейл? Ему казалось, он примерно помнит, где это: почти у основания обращённого к нему склона Биг-Аллена с северной стороны, чуть правее его середины. Где-то среди известняковых скал, образовавших широкий выступ на каменистых склонах.
 
Тейс назвал этот лаз «Эпсли-соу», то есть водостоком, каналом Эпсли. Его расположение он указал в полумиле ниже реального, очевидно, сам он никогда его не видел. И он не мог быть предназначен для сброса воды – зачем же лить воду внутрь шахты? Джозеф Ашер, персонаж книги Тейса, скрывался в этой шахте в пещере, но когда голод и жажда прогнали его наружу, он сдался суду и был казнён. Направляясь к горе, Стивен пересёк долину по тропе, идущей на запад от руин машинной станции. С заходом солнца стало свежо, даже почти холодно. Овцы поднимали головы и молча смотрели на него, когда он проходил мимо.

В год, когда ему исполнилось двенадцать, август был жарким. За время поисков этого лаза они с Питером Ноллзом загорели так, словно отдыхали на каких-то неведомых испанских или итальянских пляжах. Питер в прямом смысле наткнулся на вход в пещеру. Они бегали, это была игра или ещё какая-то затея – не каждый же миг каждого дня они изучали каждый сантиметр под ногами – когда он, зацепившись ногой за корень, растянулся на земле. Сквозь плотный ковёр из листьев, травы и веток, покрывавших перед его глазами пустошь, сквозь эту сетку он заметил ещё кое-что: загадочную непроглядную черноту. Когда он вплотную приблизился к сплетениям растений, перед ним под нависшим, похожим на гриб утёсом, незаметная прежде чернела расщелина, которую они упорно искали уже тридцать дней. Он вскочил на ноги, вскинул вверх руки и закричал – они только что изучали в школе закон Архимеда – «Эврика!»

И где же Питер теперь? Его дяди и тёти наверняка знали, но Стивен не слыхал от него ни слова с тех пор, как в восемнадцать тот уехал учиться в Лондон. Для Стивена известие, что этот парень, совсем не умнее его, поступает в университет, было большим ударом. И реплика Бати – иногда он изволил замечать существование клана Ноллзов – ничем не смягчило горечь его обиды. «Какая польза парню в лавочке Ноллзов от того чёртова диплома». Но Питера никто и не ждал за прилавком магазина мужских товаров, ни тогда, ни после.

Но если честно, в их поисках успеха тоже добился Питер, а не он. Питер нашёл вход в пещеру, пусть и случайно. Он имел право крикнуть: «Я нашёл её!»

На другой день они вернулись с верёвками и книгой по скалолазанию, взятой в библиотеке: предстояло научиться вязать узлы. Батя запер бы Стивена дома, если бы знал, что они затеяли. Слишком чувствительные дядя Леонард и тётя Мидж слегли бы с нервным расстройством.

Вход в шахту не был вертикальным. Иначе они бы не решились зайти далеко. Выкопанная, а может образованная естественным путём штольня шла вниз под углом тридцать градусов, так что, держась за верёвку, они фактически могли спуститься в шахту шагом, хотя такое описание превращало величайшее приключение их детства в скучное и заурядное дело.

После длительного спуска проход немного расширился, и фонари осветили внутреннее устройство шахты, её южное завершение. Они оказались в помещении со сводом высотой в семь-восемь футов, где чувствовался довольно свежий воздух. Было холодно, по сравнению с жарой снаружи, и ощущался застойный, сырой металлический запах. Они зажгли принесённые с собой свечи и пошли по проходу, ведущему из этой камеры, молча разглядывая – он не помнил, чтобы хоть одно слово было сказано под землёй – сводчатые известняковые стены, временами возникавшие ответвления от основной штольни, а однажды вышли в широкую галерею, блокированную обвалом породы. И вдруг свечи погасли. Они не почувствовали каких-то изменений в воздухе, однако пламя погасло.

Не сказав ни слова, они стояли в темноте, пока Питер не зажёг свой фонарь, а затем повернули назад, радуясь, что скоро снова сумели зажечь спичку. Стивен поднимался наверх первым, на этот раз повиснув всем весом на верёвке. Карабкаясь вверх по штольне, он думал, что будет, найдут ли их вообще живыми, если верёвка сорвётся с выступа скалы, к которому привязана. Но страха не было, его гнала прочь чисто детская смелость и полная уверенность в собственном бессмертии.

Выйдя на белый слепящий свет, он испытал шок. У входа в пещеру стоял какой-то парень, наблюдая за колебанием их верёвки. Взрослые в такой ситуации непременно заговорили бы с ним, но не дети. Стивен не знал, кто этот парень, что он делает здесь, на Биг-Аллене, и не произнёс ни слова. Парень ничего не сказал им тоже. Постояв чуть в стороне, пиная щебёнку, он прошёл между руинами башен в долину. Стивен и сейчас помнил то пекло, слепящую синеву неба, и волны жаркого воздуха над сухой жёлтой травой.

В сумеречном неясном освещении всё стихло. Он шёл по гребню холма, пытаясь воскресить в памяти то место, где споткнулся и упал Питер. Однажды решив, что нашёл его, он опустился на колени и раздвинул руками вереск, но за ним была лишь щебёнка с проросшими сквозь неё побегами. Стало слишком темно и холодно, чтобы продолжать поиски. Лёгкая дрожь поторопила его повернуть к дому.

 






6

Они собирались обедать, по крайней мере так предлагал Ник. Он сказал, что надо подняться в квартиру и взять пиджак, потом сходить пообедать и поговорить, может посидеть у реки. Был первый по-настоящему жаркий день лета. Лин первой поднялась по лестнице в большие обшарпанные комнаты с арочными окнами, с видом во всё небо.

Ник вошёл, и она повернулась к нему. Он казался намного моложе, чем на самом деле, худенький парнишка с карими волосами и стрижкой, как у монаха, но без тонзуры. Загорелая кожа, светлые ореховые глаза. Одной рукой держась дверь, другую он протянул ей. Она посмотрела на его тонкую изящную кисть, светлый пушок на загорелой тыльной стороне, и приблизила лицо к его лицу.

Он поцеловал её. Откинул назад её волосы, придерживая их рукой, целовал её сначала нежно, потом крепче, приоткрытым ртом, и на этот раз она не отпрянула. Сердце её учащенно забилось, руки дрожали, но под его поцелуями и объятиями, под ощущением его сильного тела дрожь постепенно прекратилась, и она расслабилась, став удивительно податливым материалом в его руках. Когда он положил ей руки на грудь, она тихо вздохнула.

Мерцающие блики отражённого от реки солнца беспокойно скользили по стенам и потолку спальни, по телу раздевающейся Лин, по смуглой коже ожидающего её Ника. В руках, в её теле была томная слабость, словно она ещё не отошла ото сна. Его руки гладили её нежное, покорное тело, она приникла к его губам, позволив ему войти внутрь.

И резкая боль. Отвернувшись, она старалась не закричать. Её тело изогнулось и напряглось, когда наконец она открыла глаза, то встретила его изумлённый взгляд. Он замер внутри неё. Тогда она, идя ему навстречу, сделала ответный шаг, о котором читала, разведя ноги, и, обхватив его тело, прижавшись к его губам, она начала наслаждаться собой, им, происходившим с ними. Она хотела этого, получила то, что хотела; улыбаясь, лаская и целуя его, она почувствовала его содрогания и затем вздох облегчения. Казалось, в дрожащем свете реки теперь пульсировала вся комната. Где-то внизу на улице смеялась женщина, с реки доносился гортанный лебединый крик.

– Это у тебя первый раз, – обняв её, тихо сказал Ник.

– Да.

– Не могу этого понять.

– Я тоже, – сказала она, – но так и есть. Врачи помогают, только если пациент этого хочет.

Подступали слёзы, и она села, обхватив руками колени, спрятав в волосах лицо. Он молчал. Она подумала, если он скажет что-нибудь не то, между ними будет всё кончено. С неё довольно бестактных слов её родных, матери, сестры, кричащих там, где ангелы и слова не скажут шёпотом; довольно с неё неуклюжих рассуждений Стивена. Хоть одна шутка о девственности, о своей удаче или импотенции, или предложение подкрепиться после таких трудов – она оденется и уйдёт, и на этом всё закончится. Она в отчаянии повернула к нему заплаканное лицо.

Он словно бы ничего не замечал, прикрыв глаза и улыбаясь.

– Давай поспим немного вместе, – сказал он, нежно обнимая её. Он не сказал, что любит её, но, – Я думаю, мы будем любить друг друга, Лин.





Из отвислых, растянутых карманов единственно приемлемого для воскресных визитов костюма Батя извлёк серебряное с дымчатым топазом кольцо для Лин, и нож для нарезки сыра с перламутровой рукояткой для Стивена. Они вряд ли помнили, что завтра шестилетний юбилей их помолвки, но он со своей уникальной памятью забыть не мог.

– Это я вас свёл, – сказал он после их слов благодарности. – Если бы не я, вы бы и не взглянули друг на друга.

И это правда. В известной степени он устроил их брак, как иногда думала Лин. После окончания школы Уолби стали первыми, у кого она работала в приёмной – звонки-ответы-чай-кофе – эту работу она получила благодаря своему дяде Бобу, самому близкому, насколько такое возможно, другу Томаса Уолби. Ни до, ни после неё Батя не брал на работу девушек, и теперь Лин считала, что он, без их ведома, выбрал её специально для Стивена. Молодые и неискушённые, они оказались в руках опытного мастера по превращению сырого или негодного материала в нечто стоящее.

Батя, внимательно изучив столик с каштановыми листьями, свой предыдущий дар, на наличие белых пятен от горячего, сигаретных отметин и грязи в резьбе, обошёл комнату, рассматривая ножки мебели. Он конечно этого не сказал, но Лин знала, что он ищет следы когтей Персика. Котик любил посидеть на резных листьях столика, испортив однако их не более, чем пухлая подушка или футляр для ночной рубашки. Сейчас Персик серьёзно глазел из своей корзинки, где благоразумно отсиживался по воскресеньям, если оставался дома. Лин примерила кольцо и сказала, что оно ей в самый раз.

– Я ведь знаю размеры твоих прелестных пальчиков наизусть, – сказал Батя, большой мастер поставить другого в неловкое положение.

Позже пришли Тревор Симпсон и дядя Лин Боб со всей компанией. Едва хватило всем стульев. Батя забился в угол, поджав свои паучьи ноги. Дядя Боб заметил, что, насколько он помнит, Том с самого детства не любил котов.

– Значит, у него слабая форма айлурофобии, – сказал Тревор.

– Слушай, парень, – огрызнулся Батя, – какая к чёрту слабая, нет у меня ничего слабого.

Безразмерная Джоан, только вчера из больницы, сидя поедала шоколадное печенье.

– Если будешь продолжать в том же духе, – сказал Кевин, – недели не пройдёт, как ты окажешься там снова.

– Это же не от еды, а от жидкости. Я тысячу раз уже тебе говорила, всё дело в жидкости.

– Для лошадей шоколад просто яд, знаешь? Там есть какое-то такое вещество, теобромин. Скаковые лошади умирают, если им дать шоколад.

– Ты считаешь, у меня есть что-то общее со скаковой лошадью?

– Когда вы были маленькими, в коттеджах Холла жила женщина, – вмешалась миссис Ньюман, – которая кормила семью кошачьей едой. Из баночек, я имею в виду. Собачий корм «Педигри» тоже, но в основном кошачий. Ей нравилось рыбное меню.

– Нет, спасибо, Лин, – сказал ей отец. – Хватит с меня бутербродов.

– Потом у неё родился ребёнок с родимым пятном в виде кошачьей морды на животе.

– У нашего это будет батончик «Марс».

– Это наверняка правда, – сказал Тревор. – Может, редкая форма импринтинга, или даже стигмата.

Персик вскочил на колени Лин и улёгся, мурлыкая. Рыжий полосатый хвост свисал вниз, кончик его иногда подёргивался. Батя ушёл первым. Он прибыл без фургона, так что Боб Ньюман предложил его отвезти. Он отказался, решив вернуться на автобусе. Джоан с матерью задержались у своих смежных ворот, продолжая сплетничать с таким усердием, словно расставались на полгода. Лин помыла посуду и вынесла газонокосилку на газон позади дома.

– Знаешь, дорогая, – сказал Стивен, – пожалуй, я пойду стряхнуть паутину, надо прогуляться немного.

– Хочешь, я пойду с тобой?

По его уклончивому взгляду она поняла, что он этому не рад.

– Тебе будет неинтересно. Лучше полежи, отдохни.

Она кажется ещё пыталась что-то спасти? Чего-то ждала от него?

– Мне двадцать пять лет, – ответила она небывало резким для неё тоном.

– Извини, мне не стоило этого говорить. Я просто заметил, что у тебя усталый вид. Может, куда-нибудь съездишь? Возьми машину.

– Может быть и съезжу.

В голове мелькнули слова Ника: думаю, мы будем любить друг друга.

– Ладно, тогда ты не против, если я вернусь поздно? – Стивен явно ждал её одобрения.

– Разумеется, я не против.

И он ушёл, беспечно насвистывая. Сквозь листья жёлтого клёна, который так находчиво выбрал Персик для камуфляжа, за ним следили золотистые глаза. Стивен прошёл по Джекли-Роуд, минуя перекрёсток, вышел к долине Аллен. Стоял бесцветный день под тёплым тусклым солнцем и белёсым безоблачным небом.

Машина стояла у края дороги слева, по направлению к северу. Странное место для парковки выбрал водитель, как казалось Стивену, мешая проезжающим, ведь чуть дальше можно бы остановиться на конной тропе, идущей по долине параллельно Ривз-Вей. Это был маленький жёлтый фольксваген. Стивен не мог видеть его номерного знака. Возможно, сейчас из колючих кустов дрока выскочит вырвавшейся на свободу пёс. Но вокруг, кроме тихого гипнотического гудения пчёл, царила полная тишина и покой.

Он поднялся к тропе Ривз-Вей и повернул на север, к долине Гафдейл. Хозяина машины не было видно на всём пространстве равнины, хотя жёлтая точка по-прежнему маячила вдали у края дороги. Насыпной вал возвышался над пустошью, но спустившись в низину Гафдейла, он видел лишь остатки построек шахт, да нижние склоны Биг-Аллена.

Ему понадобилось почти два часа, чтобы найти вход в пещеру. Память его обманула. Ему казалось, что они с Питером привязали верёвку к выступу скалы, поэтому он искал что-то подобное. Но в местности, где находилась эта штольня, все уступы песчаника были гладкими. Всё же он нашёл единственное место, где они смогли бы надёжно укрепить верёвку. Это было на склоне горы между уступом и щебёнкой, на которой поскользнулся Питер. Пробираясь вдоль уступа, он искал лаз глазами, ощупывал камни руками. И вот нашёл – намного дальше, и совсем не там, где ему казалось, но вход был именно здесь, в расщелине у подножия горы, под выступом скалы.

Он лёг на землю и заглянул вниз. Ничем не интереснее кроличьей норы, просто уходящий в темноту туннель. Пахло землёй. Поднявшись, он прошёл назад по долине, проверяя заброшенные шахты, не осталось ли где-нибудь открытых входов в подземные выработки шахт Джорджа Крейна, и герцога Келси, и шахты Гафдейл. Он и раньше это делал, с Питером тоже, и ещё много лет спустя он осматривал здесь каждую кочку, но, как и сейчас, ничего не находил. Шахты опасны, не должно быть входов для всякого любопытного посетителя. Значит, как и в тот раз, он нашёл наверняка единственный вход в паутину туннелей, в альтернативный мир под пустошью.

Солнце село, и сумерки поглотили пространство. Стивен предпочёл бы вернуться через долину Аллен и равнину Фойнменз-Плейн, но он был без фонаря, а сегодня будет светить лишь тонкий месяц. И он пошёл по Джекли-Роуд, где уже почти не было движения.

И с удивлением увидел на прежнем месте жёлтую машину. Она стояла здесь минимум три часа, а скорее всего и больше, ведь наверняка её здесь оставили до вечернего часа пик. Бывало, что желающие избавиться от старых машин бросали их в пустоши, что невероятно бесило Стивена. Но это был не тот случай. Судя по номеру, ей всего три года, в хорошем состоянии, передние шины новые. Он заглянул внутрь через ветровое стекло, потом через водительское. Через спинку пассажирского кресла перекинут шерстяной вязаный кремовый свитер, на торпедо полосатый шёлковый шарф – кремовый, с красным и чёрным. Стекло в водительской двери немного опущено. Он потянул её ручку – не заперта. Но глядеть там было не на что, и он снова закрыл дверь.

Хозяин машины должен быть где-то неподалёку. Может это одинокий любитель пикников или долгих прогулок, прилёгший отдохнуть, да крепко заснувший. Хотя, шагая через перекрёстки, спускаясь по дороге к Чесни, он больше думал о том, кто одним прыжком исчез за деревьями. Он долго вглядывался в такой же блёклый, как тогда, безлунный равнинный пейзаж Бэнкс-оф-Намбер. Только сейчас между деревьями никого не было.

Утром он взял фургон в Хильдербридже, и через Бисс кружным путём поехал в Джекли, отвезти последнюю кушетку с новой обивкой. Потом в Хильдербридже предстояло заехать на Тринити-Роуд, так что пришлось свернуть в кондитерскую и купить коробку фруктового желе. Было холодное серенькое утро, и роса перед восходом солнца.

В лёгкой дымке каменистые холмы – зрелище мистическое. Их вершины словно парят в воздухе. Проезжая вдоль долины Гафдейл по главной дороге к югу, он подумал, может жёлтый фольксваген всё ещё там. Он и был там, стоял ярким пятном у поворота перед перекрёстком. Но теперь он был не один. Окутанные остатками тумана, вокруг него с полдюжины машин и фургон, среди них две машины с надписью «полиция» и синими спец-сигналами. Стивен затормозил. Человек в плаще стоял позади фольксвагена, другой, сидя на корточках, заглядывал под него.

Стивен съехал на обочину противоположной стороны дороги. Вышел из кабины. Теперь видно, что в каждой полицейской машине водители. Он перешёл через дорогу. Стоящий в плаще тотчас его окликнул.

– Спасибо, сэр, но не стоит беспокоиться. Здесь работает полиция.

Полицейским был тот самый детектив, сержант Трот. Оба уже узнали друг друга, но смуглое рубленое лицо Трота осталось непроницаемым, только жёстче сжаты губы, выше вздёрнут подбородок. А заговорил тот, кто, поднявшись с корточек, оказался инспектором Мансиплом.

– Доброе утро. Мистер Уолби, не так ли?

Стивен кивнул.

– Тут ничего... никакой беды не случилось, надеюсь?

– Какую беду вы имеете в виду? – Резко спросил Трот.

– Вам не помешает знать, – сказал Мансипл, – пропала молодая женщина из Джекли. Замужняя. Это её машина.

– И вы думаете...?

– Ничего мы не думаем, – отрезал Трот с подчёркнуто местным акцентом. Его лицо, заметил Стивен, сильно испорчено прыщами, словно он всё ещё подросток. – Пока не думаем. Мы не спешим с выводами.

– Обычно к исчезновениям мы не сразу относимся всерьёз. – Мансипл словно бы извинялся за грубость коллеги. И посмотрел смущённо, когда Трот повернулся к ним спиной. – Но после вашей апрельской находки иное дело. Работают две поисковых команды. Кажется, одна из них вон там, в долине.

Стивен вернулся в фургон и поехал в Хильдербридж. В «Саннингдейле» в комнате отдыха он нашёл ту же компанию старичков, примерно в том же порядке смотревших телевизор. На экране яркая блондинка в очках в красной оправе учила свою аудиторию делать профитроли. Один старик читал «Дейли Миррор», вязальщица вязала, Хелена Ноллз спала, приоткрыв рот со скособоченным протезом. На ней было розовое хлопковое платье, очевидно не своё, а той необъятной толстухи, которую иначе как спящей Стивен никогда не видел.

Миссис Ноллз просыпалась так же легко, как и засыпала. Вязальщица толкнула её в плечо, она села и открыла глаза. Стивен поцеловал её.

– Как делишки, бабушка?

– Да всё так же, – сказала миссис Ноллз. – Ты принёс мне желе?

– А ты как думаешь? Но чур, не налегать! – Он положил коробку ей на колени. Она заворчала, зарывшись пальцами в целлофан. – Пожалуй, надо тоже взять одну, я немного голоден. А как насчёт этой дамы?

– Да ладно, – сказала вязальщица, – как не стыдно её дразнить.

– Леонард любитель подразнить, – заявила миссис Ноллз, отправляя фиолетовое желе в рот. – Его отец пытался выбить из него эту дурь, но ничего не вышло.

– Прогонишь одного чёрта, другой тут как тут. Это я вам точно говорю, – сказала вязальщица.

– Как поживает Мидж, Питер?

– Если ты о Лин, то хорошо, а я Стивен. – Он понизил голос. – Кажется, в пустоши очередное убийство.

– Что, прости? – переспросила миссис Ноллз с набитым ртом.

– Мы тут все слегка глуховаты, дружок, – сказала вязальщица.

– В пустоши ещё одно убийство, – повторил Стивен погромче.

Старик опустил газету. Толстуха открыла глаза, и снова закрыла. Хелена Ноллз колебалась между красным и жёлтым желе, и наконец взяла жёлтое.

– Меня в дрожь бросает от всего этого, – округлив глаза, сказала вязальщица. Ещё одна девушка, да?

– Похоже, так. – Стивен вскочил. – Вообще-то я спешу присоединиться к поисковому отряду. Они сейчас ищут тело.

Он только что принял решение. Подсознательно это было у него в голове с того момента, как он соскочил с кабины фургона и заговорил с Мансиплом. Пожалуй, надо вернуться и поговорить с Батей. Он должен ему выходной за работу над чиппендейловскими сиденьями в весенние банковские каникулы.

– Им нужен кто-то вроде меня, кто знает пустоши как свои пять пальцев.

– Мистер Тейс знал, – сказала миссис Ноллз ностальгически, – он был там свой человек. В самом деле их любил. Приятный был человек, таких один на миллион. Пока, Стивен. Не забудь передать привет Лин.

Солнце казалось белым диском на бледном небе, только более ярким. Туман уже рассеивался. И никаких следов поисковой партии. Стивен всегда держал в машине анорак и пару удобных ботинок. Припарковавшись в Лумлейде, он пошёл по тропе между холмами Лумлейд-Фойн и Биг-Аллен, где, как сказал Мансипл, и должен быть отряд. Получается, вблизи места, где он нашёл белую орхидею. Он вышел к реке Хильдер рядом с опорами акведука.

Он смотрел, как река несётся прочь от ключей у холма Пирс-Фойна, где берёт своё начало. Топкое место; кочковатый камыш, сквозь вереск чернеющий торф. Вдали безлюдная на вид долина Ластли-Плейн. Он перешёл реку по выступающим из воды камням, гадая, осмотрели они или нет развалины шахт. Моттл-Фойн – второй по величине после Биг-Аллена, и единственный холм, на котором росли деревья – низкорослые сосны пятнами чернели на склонах. Пока горб холма скрывал северные изгибы реки и всю равнину Ластли-Плейн. Спустя пару миль он увидел цепочку людей на правом берегу реки.

Их было человек сорок-пятьдесят. Некто сотворил зло, и вот они здесь, в пустоши, вдали от дома и работы. После одной убитой пропала вторая, и они словно послушные рабы явились по его зову. Стивен второй раз по булыжникам перешёл через реку. Двое или трое оглянулись, никто ему не помахал. Дородная фигура приблизилась к нему. Это был Йен Стрингер.

– Пока не везёт? – крикнул Стивен.

– Что ты называешь везеньем?

– Господи, ты же понял, что я имею в виду. Я подумал, надо прийти помочь. Ты же знаешь, я в своём роде эксперт по пустошам.

Стрингер пожал плечами. Его синяя рубашка, в расстёгнутом вороте которой чернел пучок густых волос, была влажной от пота на спине и в подмышках.

– Видишь того низкого темноволосого парня в зелёном? Это её муж, Роджер Морган. Надеемся, пока есть шанс, что она бросила машину и пошла собирать полевые цветы. Он говорит, что она их любила, словом – вдруг заблудилась, потеряла сознание, или что-то ещё случилось.

– Тогда она бы вряд ли всё ещё оставалась там, да?

– С нами двое полицейских. – Стрингер указал на них. – Вроде как руководят операцией.

Стивен надеялся, что это он будет руководить. Но когда отряд направился к равнине Ластли-Плейн, он пошёл с ними.

– Как она была одета? – спросил он её мужа.

– Не могу быть полностью уверен, но кажется, на ней красная рубашка, джинсы. – Судя по речи мужа, он образованный представитель среднего класса. Его лицо посерело от усталости.

– Мы ищем её с пяти часов, – сказал кто-то.

– Она поехала повидаться с родителями в Хильдербридж, а я остался со своими в Джекли. – Морган выдавил из себя кривую усмешку. – Мы не слишком ладим со свойственниками.

– Мы начали от Фойнменов, – тихо сказал Стрингер, когда Морган был за пределами слышимости.

– Ну и правильно. Господи, всё верно.

– Мы уже ходим... – Он взглянул на своё мускулистое, поросшее чёрным пушком запястье, – наверное девять часов. Здесь ещё два отряда, один идёт на юго-восток, другой в сторону Пертси.

К полудню они были у склонов Ластли-Фойн. Стивен не чувствовал голода, поиски его возбуждали. Не так часто удавалось провести целый день в пустоши. Карабкаясь по скалам, раздвигая кустарник и ежевику, чтобы заглянуть в расщелину, он услышал над собой вибрирующий гул вертолёта. Вглядевшись, обнаружил его летящим медленно и очень низко, казалось бы, почти касаясь вершины Биг-Аллена.

– Этот вертолёт принадлежит приятелю его тестя. – Стрингер указал пальцем на Моргана. – Если она лежит где-то на виду, сможет найти.

Ветка ежевики хлестнула Стивена по шее. Потрогав это место, он увидел на пальцах кровь. Бессмысленно взбираться на холм, её там не могло быть. Они рассредоточились у начала равнины Джекли-Плейн, но Роджер Морган был уже без сил. Не то чтобы потерял сознание, но сидел, закрыв голову руками. Ему больше других нужен бал запас сил, но он был мал ростом, и не готов к долгой ходьбе и физическим нагрузкам. Стивен почувствовал укол презрения к нему.

– Простите, – угрюмо сказал Морган. – Я без сил. Не спал с позапрошлой ночи. – Он вгляделся в Стивена. – Вы один из Уолби, верно? Вы с отцом были у нас, когда меняли обивку кушетки.

Стивен не слишком любил такие напоминания на людях.

– Ну да, Джекли, Сент-Эдмунд-Авеню.

Морган кивнул.

– Пожалуй, надо продолжать.

– Посижу с вами немного, – сказал один из полицейских, – Потом спустимся вниз к дороге. Машины стоят через каждые четверть мили от Хильдербриджа до Джекли.

Стивен пошёл дальше, остальные за ним. Он не собирался возиться с Морганом. Вертолёт пошёл на второй круг над головами, его тень гигантской чёрной саранчой скользила по залитой ярким солнцем долине.





Они стояли, любуясь друг другом.

– Ты такая красивая, – сказал Ник.

– И ты тоже.

– Тебе было хорошо, правда?

– Ты же сам знаешь, разве нет? – Она покраснела с непривычки к таким разговорам. – Я не знала, что так может быть.

– Мне странно слышать такое. Удивительно, верно? Ты больше моя, чем если бы была с другими, или реально с мужем.

– А ты больше мой, – кивнула она.

– Останься со мной, Лин. Не на всю ночь, я знаю, что нельзя, но на весь вечер.

– Нет. – Она одевалась; синие джинсы, белая футболка на прямых худых плечах, словно защитный панцирь. – Уже семь. Мне следовало быть дома два часа назад.

Ник сказал мягко, не желая уколоть её:

– Ты ему не мать.

– Я ничьей матерью не буду. – Она порылась в постели в поисках слетевшей с волос ленты.

Ник расчесал её волосы, неумело, слишком свободно связал их лентой. Оделся, спустился с ней вниз. На месте Персика в витрине была змея, свернувшейся клубком на соломе. В полутьме магазина Лин бросилась в объятья Ника и поцеловала его. Кожа змеи подёргивалась, реагируя на колебания воздуха.

Она спешила на автобус в семь пятнадцать, волнуясь, словно опаздывающая к возвращению сына из школы мать. Пассажиры автобуса обсуждали количество полицейских машин на дороге, и кто-то сказал, что пропала ещё одна девушка.

Вбежав в дом на Тейс-Вей, она поняла, что Стивен ещё не вернулся. Похоже никто здесь не появлялся с тех пор, как она ушла к Нику. Был только Персик, проникший через кошачью дверцу, проделанную Стивеном в нижней части задней двери. Сложив лапки и подобрав хвост, он терпеливо сидел на кухонной тумбе, не сводя глаз с двери в кладовку. Покормив его, она заварила чай, отрезала кусок хлеба для тоста, взбила в миске яйца с тёртым сыром. В девять включила телевизор, чтобы послушать новости.

Первым делом сообщили, что обнаружено тело Энн Морган. Её нашла поисковая группа, обследовавшая северо-западный регион Вангмура и район Пертси. Она была в каменной хижине, в старом пороховом складе давно заброшенной шахты герцога Келси. Её задушили, срезав длинные светлые волосы до корней. Лин выключила телевизор, когда через заднюю дверь вошёл Стивен.








7

Отпечатки пальцев взяли у всех жителей Трёх Городов от шестнадцати до шестидесяти. Затем также у всех человек в белом халате взял образцы крови из пальца. Трот отмечал имена по списку. Он так же пристально, как на отца Лин или Тревора Симпсона, взглянул на Стивена, словно видел его впервые.

Стивен уже много лет не бывал в надвратном домике. В детстве он проводил здесь половину своего времени, когда после бегства матери присматривать за ним стала миссис Ноллз, хотя отец, и раньше не любивший Ноллзов, по понятной причине теперь их просто ненавидел. Он уже пробыл в школе год, но его оттуда перевели в начальную в Чесни, чтобы он мог оставаться у Хелены до шести, пока не приедет Батя в фургоне и не заберёт его домой.

Ноллзы как правило молчали, если он заводил речь о матери. Но только не Хелена. Она любила его поддразнить. Если дядя Леонард и впрямь был провокатором, то понятно, откуда это у него.

«Она вон там, на луне!» – так Хелена отвечала на его вопросы, или – «может она на Северном полюсе, с белыми медведями».

Когда Хелена уходила в магазин, а Артур Ноллз дремал в старом потёртом кресле, необъяснимо пахнущем мокрой псиной, Стивен пытался найти письма, фотографии, адреса. И не находил. Он ничего не нашёл. Хелена показывала ему только то, что, по её мнению, ему на пользу: фото Бренды в юности, прядь её светлых волос, скрученных в кольцо и связанных тонкой красной лентой.

– Где она, Баба?

– Любопытство сгубило кошку, – отвечала Хелена.

У Стивена взяли отпечатки пальцев, образец крови. Ничего личного, обычный тест для всех мужчин. На покрытом зелёным сукном стенде висели пришпиленные булавками карты. Когда-то здесь были обои в настурциях, хотя до сих пор, как казалось Стивену, слегка ощущался старый запах варёных овощей, пчелиного воска и немытой шерсти. Он вышел на солнечный свет, к запаху свежескошенной травы.

Лин поехала на работу автобусом на час раньше, Стивен проводил её на остановку и ждал вместе с ней. Теперь ни одна женщина не рискнула бы остаться одной в пустоши и окрестных деревнях, даже среди бела дня. Уже за сотню ярдов Стивен увидел стоящую у дома полицейскую машину, в ней Мансипл с парнем помоложе, и водитель. Когда Стивен приблизился, он вышел из машины.

Даже с более пристыженно-виноватым выражением лица, чем обычно. Его всегда красное лицо словно заливала краска стыда.

– Не хотите ли пройти в участок, мистер Уолби, – неловко, извиняющимся тоном заговорил он. – Надо поговорить.

– О чём?

– Об этих делах. Насчёт мисс Прайс и миссис Морган. Всякие вопросы в неформальной обстановке, мистер Уолби.

Пришлось сесть в машину и ехать с ними. Он сидел сзади с тем, кто помоложе. Мансипл с пассажирского сиденья объявил, что сегодня день хороший, будет тепло. Больше до Хильдербриджа не было сказано ни слова.

На этот раз его отвели в комнату поменьше, на первом этаже и с голыми стенами. Здесь был металлический стол, три гнутых стула, две скамьи, календарь на одной стене, и план улицы в рамке на противоположной. Он просидел здесь полчаса в одиночестве. Однажды, к концу этого получаса, он открыл дверь и выглянул наружу, нет ли там кого-нибудь. Очень странное ощущение он испытал при виде сидящего прямо у двери полицейского в форме. Так обычно сидят охранники в фильмах о тюрьмах.

Старший суперинтендант Мальм резво вбежал с извинениями, словно совестливый председатель, опоздавший на заседание совета. Извинения без объяснений. Едва он сел за стол напротив Стивена, вошёл Мансипл и сел на третий стул. В комнате уже становилось жарко, большое окно в металлической раме, с заросшими грязью стёклами, было обращено к солнцу. Мальм был в сером костюме, Мансипл в дешёвом на вид тонком пиджаке спортивного покроя.

Стивен не слишком верил словам о неформальной беседе, но разговор Мальм начал весьма непринуждённо, спросил, в котором часу Стивен ушёл на пустошь в воскресенье, зачем, и когда вернулся. Тон был вполне вежливый и благожелательный, но с ноткой удивления, словно прогулки Стивена были чрезвычайно странными для человека на отдыхе. Только тут Стивен понял, что он подозреваемый. Его привезли не ради вопросов о ком-то другом, но потому, что подозревают его. Когда убили Мэрианн Прайс, он в шутку сказал семье, что для полиции он подозреваемый номер один. Теперь так оно и есть.

– Я даже не был в той части пустоши. Я шёл по долине Гафдейл.

– И где же это?

Стивен понял, что Мансипл знал, но он молчал. Стивен объяснил. Мальм заговорил о шахтах. Он знает, где находятся шахта герцога Келси и старый пороховой склад? Стивен пояснил, что он знает всё в пустошах, все воздухо-и-водоотводные штольни, и все закрытые уровни для лошадей тоже. Мансипл глядел на него своими голубыми глазами, их цвет усиливал контраст с его красным лицом и рыжими волосами.

– Вы знали Энн Морган, – сказал Мальм.

– Видел однажды, несколько месяцев назад.

– Морган говорит иное. Если верить ему, вы были у них в доме в феврале, и ещё раз в конце марта, когда его не было дома.

Это прозвучало так, будто Стивен приходил потому, что знал: мужа не будет дома. Стивен ничего не ответил, лишь пожал плечами. Солнце грело ему спину, и он вспотел, но сидящим напротив Мальму и Мансиплу оно светило в лицо, так что им было отнюдь не легче. Мансипл вышел, а вошедший с Тротом человек принёс поднос с тремя чашками кофе и тарелкой с печеньем. Трот вполголоса что-то сказал Мальму, и все ушли, оставив Стивена одного перед чашками кофе. В их отсутствие Стивен снял пиджак, повесил его на спинку стула, и закатал рукава рубашки.

Трот вернулся, взглянул на руки Стивена так, словно тот сделал нечто неприличное – разделся догола к примеру – и открыл окно. Мальм сел.

– У миссис Морган был фольксваген, – сказал он. – Маленький жёлтый фольксваген, который она оставила на Джекли-Роуд. Вы его видели, когда ехали мимо?

– Да.

– Вы его трогали. Отпечатки ваших пальцев на водительской двери.

Мальм кивнул Троту, и тот забросал Стивена вопросами. Как именно он остановил Энн Морган? Помахал рукой, или она сама его узнала? Стивен знал, что его подозревают, тем не менее был шокирован неприкрытой наглостью обвинений.

– Я её даже не видел. И не останавливал машину.

– Она вышла из машины к кому-то знакомому.

– Она остановилась, вы поговорили, потом открыли ей дверь, – сказал Мальм.

– В машине никого не было, когда я открыл дверь, – сказал Стивен.

– Вы всегда открываете двери машин, когда вам захочется, правда?

Разговор в таком духе продолжался очень долго. Стало душно, несмотря на открытое окно. Пот стекал по бокам от подмышек. Тот же человек принёс ещё кофе, сыр и сэндвичи с пикалилли. Стивен видел, что на полу появилась тень, когда солнце стало перемещаться на другую сторону, и подумал, хорошо бы передвинуть туда стол и стулья, однако этого никто не предлагал.

Когда сэндвичи были съедены, Мальм предложил Стивену размять ноги. Стивен решил, ему предлагают сходить в туалет, и они туда сходили, но не только. Мальм и Трот отвели его на улицу, где показали точно такой же фольксваген, хотя не жёлтый, а зелёный. На нём он продемонстрировал, как открывал дверь машины Энн Морган, как и что делал. Он не сомневался, что ему не верят, просто издеваются, подталкивая к чему-то.

Вернувшись в комнату к столу и гнутым стульям, Мальм заговорил о Мэрианн Прайс. Совпадение ли это, что Стивен имел отношение к обеим погибшим девушкам, нашёл тело Мэрианн, а потом машину Энн Морган? Стивен ответил, что ничего в этом нет странного, если знать, как часто он обходит эти пустоши.

– Может, слишком часто, – заметил Мальм.

Стивен не привык к двусмысленностям, и не понял намёка. Поэтому он тупо сидел, пока Трот не вышел, и вошёл худой человек, которого он никогда не видел. Пока вошедший рассматривал его, Мальм спросил, чего ради он потратил рабочий день на участие в поисках. Зачем ему это было нужно? Он надеялся найти тело Энн Морган?

– Затем, что я знаю пустоши, – сказал он. – Я думал, что от меня будет больше пользы, чем от тех, кто ни разу не был за пределами Хильдербриджа.

Глубоко внутри тихий голос шептал: потому что это моё, я должен знать, что там происходит, должен держать всё под контролем – вот почему.

– Вы часто обедаете в Маркет-Бургер-Хаузе?

– Был там раз, или два.

– Значит, вы знали, что Мэрианн Прайс работает там?

– Да ради всего святого! Все знают, что она работала там.

– А что вы делаете с их волосами? – Вкрадчиво спросил тот, другой.

Стивен вскочил, оттолкнув стул, и он с грохотом упал.

– Если это будет продолжаться в таком духе, я требую моего адвоката!

– Он у вас есть? – сухо спросил Мальм, но даже он понял, что тот человек перегнул палку, так что разговор продолжил Мансипл, речь пошла снова об автомобиле, времени выхода Стивена из дома, времени его возвращения обратно.

Он знал, что все его описания воскресного вечера не противоречили друг другу. Выслушав то же самое в четвёртый раз, они оставили попытки добиться от него признания. Принесли три чашки чая и тарелку песочного печенья. Солнце ушло из комнаты, но было так же душно и жарко. В пятый раз Стивен повторил, как он увидел машину с приоткрытым окном, в ней шарф и свитер, как открыл дверь, а потом закрыл.

Мансипл спросил, откуда у него царапина сбоку на шее.

– От ежевики, когда я ходил с поисковой партией, – объяснил Стивен, повернув в сторону голову и оттянув ворот рубашки, чтобы им было видно.

– Или от женских ногтей, – заключил Мальм.

Стивен устало пожал плечами. Это было слишком нелепо. Забыв о царапине, снова заговорили о машине. В пять часов они сказали, что на сегодня хватит, он может идти домой, его не задерживают. Если он готов подождать минут пять, его отвезут на машине. Стивен сказал сердито, что он не станет ждать, а пойдёт домой пешком.

– На вашем месте я бы избегал пустошей, – сказал Мальм. – Если всё же хотите пройтись семь-восемь миль, хотя вас охотно подвезли бы, идите по дороге. А пустоши до поры до времени обходите стороной, ладно?

Перед стойкой с дежурным офицером разговаривала девушка из «Эха Трёх Городов», которая в апреле брала у Стивена интервью. Сейчас, в летнем платье и бледно-голубом кардигане, она казалась куда симпатичнее. Сине-зелёный с белым шифоновый шарф, повязанный вокруг головы, сзади на шее скреплён узлом. Когда он был почти у дверей, она подошла к нему.

– Это вы целый день помогаете полиции в расследовании?

– Господи, видимо так, – Стивен коротко рассмеялся.

– Я позвонила в Пи-Эй.

– Что такое Пи-Эй, изъясняясь простым языком?

– «Пресс Ассошиейшн». – У неё был изумлённый вид. – Я думала, это каждый знает. Человек помогает полиции расследовать убийства в пустошах: это будет во всех главных газетах.

– Надеюсь, без моего имени?

Она отрицательно покачала головой. Они вместе вышли на улицу. Было тепло и солнечно под безоблачным небом.

– Они стараются избегать обвинений, – сказала она. – Вы же можете подать иск.

– Конечно следовало бы!

– Вы не против рассказать мне, о чём вас расспрашивали?

Как хорошо было снова оказаться на солнце, на свежем воздухе! Он словно побывал в тюрьме, вернее, тогда в душной комнате ему казалось, оттуда дорога только в тюрьму. Вспомнив как-то услышанное жаргонное словечко, он весело сказал:

– Я вам дам настоящий эксклюзив!

Они шли по рыночной площади. Маркет-Бургер-Хаус был самым подходящим местом выпить чашку чего-нибудь с выпечкой, но этим угощеньем Стивен был сыт до конца жизни. Салон-бар «Келси-Армз» как раз открывался. В приступе редкой отваги он распахнул перед ней входную дверь.

Внутри было всего двое посетителей, мужчина и женщина. Стивен взял себе и девушке по полпинты пива. Она сказала, что её зовут Гарриет Крозье. Ему польстило, что она помнит его как эксперта по Вангмуру – позабыв, каким ремеслом он зарабатывает себе на жизнь. Она считала его писателем, пишущим о природе. Понизив голос, он неожиданно признался, чьим внуком является.

– Я могу это использовать?

– Господи, тогда лучше сказать «потомок».

Он представил, какой шум поднимет дядя Стэнли. Он всегда внимательно читает «Эхо Трёх Городов». Там часто бывает что-нибудь о нём самом.

– Например, «как его потомок, можно сказать, он унаследовал частичку его таланта» – что-то в этом роде.

Стивен рассказал ей о двух беседах с Энн Морган, умолчав о доставке стула с новой обивкой, а потом о том, как из чувства социальной ответственности присоединился к поисковой партии.

Гарриет всё записывала, как она выразилась, стенографией, но что Стивену показалось просто словами без гласных. Она быстро допила пиво, а потом сняла свой шарф, потому что больше не в силах терпеть это на голове в такую жару.

По её плечам рассыпались длинные и густые, почти как у Лин, золотистые волосы. Она откинула их с лица назад. Он оцепенел, а она рассмеялась. Ничего общего в её хитром проницательном лице с Лин – веснушчатый нос, кошачьи зелёные глаза.

– Не могу же я всю жизнь ходить с повязанной головой, – сказала она.

Она держала в руке пустой стакан. Стивену не хотелось снова заказывать ей пиво. Ему было не по себе, он привёл женщину в паб, угостил пивом, их может быть заметили. С ним такого ещё не было, он чувствовал, это не совсем честно по отношению к Лин.

– Пожалуй, мне пора.

– Может ещё один стаканчик, – удивлённо предложила она.

– Нет, нет, никак нет, – сказал он, – мне далеко идти.

Вопреки им сказанному, можно бы избежать прогулки, если бы автобус в 6.15 не ушёл. Но шагать по дороге так скучно. Что значила последняя фраза Мальма? Его отлучили от пустошей? И как надолго? Разве полиция имеет право налагать запреты на невиновного? В нем вскипало беспомощно-мстительное, презрительное чувство влюблённого, отлучённого от своей возлюбленной. И, как истинно влюбленный, он считал, что под таким запретом не стоит жить. После бегства матери пустошь стала его убежищем, его владением, в некотором роде более близким другом, чем любое человеческое существо. Отлучение породило в нём почти тошнотворное ощущение пустоты.
 
Но пришлось идти по дороге. Слева были Фойнмены, справа равнина Бэнкс-ов-Намбер, но ему нельзя ни к стоячим камням, ни к берёзам – словно невидимую стену воздвигли между ними. И всё из-за убийцы девушек, отнявшего у него Вангмур, ставшего более могущественным хозяином пустошей, чем он сам.

Был чудесный вечер, мягкий неподвижный воздух, отдалённые холмы в голубой дымке. Но Стивен не сводил глаз с белеющей впереди дороги, словно зашоренная лошадь, словно по обеим сторонам стояли ряды одинаково скучных домой. Дойдя до остановки у карьера Намбер-Хоул, он остался ждать автобуса в 7.15.








8

На другой день из Управления уголовных расследований за ним пришли опять.

В этот раз всё было похоже на сеанс психотерапии, по крайней мере Стивену так это представлялось, только психотерапевтов было трое, а их жертвой – один пациент. Мансипла не было. Вместо него был старший инспектор по имени Крук, и в основном говорил он. Видимо, его пригласили потому, что он знал это дело, был мастер задавать бьющие в цель вопросы, и наверняка мастер ломать людей. Только как сломать того, кому не в чем признаваться?

Крук хотел бы услышать побольше о жизни Стивена. То есть хотел знать в точности, как он проводит свой обычный день. Что такого особенного в пустошах, чем они притягивают его? Правда ли, что он привык ходить по десять, даже двадцать миль? Давно ли он женат? И почему нет детей?

– Не вижу, какое это может иметь значение.

– Ну, вы что, стесняетесь говорить об этом? Тут нет ничего стыдного. Многие говорят, что и без того полно желающих увеличивать население.

– Тогда считайте это моим ответом.

Крук сказал, как он понимает – так ему сказали – что Стивен внук Тейса, писателя из Вангмура. Как так может быть, если точно известно, что Тейс был бездетен? А, был внебрачный ребёнок. То есть, он внебрачный внук Тейса?

Кофе с печеньем появились в десять. Сквозь утренний туман солнце, к величайшему облегчению Стивена, светило бледно. В холодной комнате пахло каким-то антисептиком, видимо добавляемым в воду при мойке полов. Трот был обеспокоен наличием прыща на подбородке. Он его не ковырял, но без конца осторожно трогал пальцами жирную, в рытвинах кожу вокруг него. Крук был высоким, и мог бы считаться красивым мужчиной, если бы не бесформенный боксёрский нос. Пил он забавным образом, держа чашку кофе обеими руками. Посреди серии вопросов, он ни с того ни сего, как бы между прочим, без всякой связи со сказанным раньше спросил, глядя на него прищуренными глазами, и ткнув в него пальцем:

– Мы ищем психопата – вы согласны с этим? С тем, что человек, убивший девушек лишь за то, что у них длинные светлые волосы, готовый убивать только за это человек – психопат?

– Я думаю, что да.

– Он молод и силён, привычен к монотонной работе, поскольку с другой он просто не справится. Этот человек живёт в мире иллюзий, одержим манией величия и болезненным интересом к смерти. Я вам описал определённый тип психопата. Вы себя не узнаёте, Уолби?

Стивен ничего не ответил. Что он мог сказать?

– Итак, у нас есть трафарет, которому вы вполне соответствуете – или мне так кажется. Как думаете, должен непредвзятый наблюдатель с этим согласиться? Наш кандидат знает Вангмур. Настолько хорошо, что может бродить и в темноте. И он настолько силён, что, зная эту местность, может перенести тело за много миль даже ночью.
 
– У меня нет болезненного интереса к смерти. – Стивен постарался пренебрежительно рассмеяться, и кажется успешно. – И что мне следовало делать, найдя тело Мэрианн Прайс? Не заявлять об этом? Пойти домой, словно ничего не случилось?

– Вопросы будем задавать мы, Уолби, – сказал Мальм.

Стивен ещё не видел, чтобы Трот улыбался, или смотрел дружелюбно, но сейчас, почтительно усевшись в стороне от других, неустанно проверяя рукой красную шишку с жёлтой точкой, он изобразил на лице нечто, похожее на удовольствие. Не улыбку, даже не довольную гримасу, но некую искру в глазах. Трот получал удовольствие от спектакля унижения беззащитного человека.

Верный своему слову, Мальм обрушил на него град вопросов. Теперь они касались географии пустошей, и Мансипл, знавший местность лучше них, был привлечён к делу. Стивену казалось, что он уже десятки раз рассказывал, куда и как ходил, как и куда взбирался, но они хотели слышать всё это снова и снова. Потом открылась дверь, и кто-то вошёл. Стивен даже не стал глядеть, в уверенности, что принесли очередные сэндвичи. Но это был не поднос, а сообщение шёпотом – видимо, типа вчерашнего, превратившего его в психопата и убийцу. Мальм, Крук и Мансипл вышли из комнаты. Стивен остался наедине с Тротом.

Трот повёл себя так, словно никого больше не было, проделав то, чего человек не станет делать в присутствии другого, если только тот другой в его глазах не полное дерьмо. Зеркала в комнате не было, но висела схема улицы в рамке под стеклом. Трот поднялся, найдя приемлемое своё отражение в стекле, он двумя пальцами выдавил прыщ на подбородке, глухо хрюкнув от боли. Брызнула кровь, красная капля появилась на стекле.

Стивен сидел и ждал. Стоящий за его спиной лицом к окну Трот действовал ему на нервы. Он решил, что бы не случилось, пусть его здесь продержат ещё часы, даже целый день, он не станет говорить с Тротом. Он протянул ноги и подвигался на стуле. Всё его тело онемело. Но ведь они с ним ничего не сделают, верно? Они просто блефуют, нельзя же обвинить невиновного.

Ему казалось, прошли часы, но на деле спустя минут двадцать появился Крук. Он был один. Трот уже сидел за столом, вытирая подбородок грязным, запачканным кровью платком.

– Ладно, мистер Уолби, можете идти. Спасибо за содействие.

– Вы хотите сказать, на сегодня всё?

Крук сделал недовольное лицо. Судя по всему, он был расстроен: он проиграл.

– Я хочу сказать, мы на этом закончим.

– Почему? Что случилось? Это всё, что вы скажете после «допроса третьей степени с пристрастием»? Отняв у меня целых два дня?

– Никакого допроса с пристрастием не было.

– По крайней мере скажите, почему меня отпустили, а не подвесили на крюк.

Трот заржал, как уличный пацан, и вышел из комнаты. Невольный каламбур Стивена произвёл впечатление? Крук что-то промямлил насчёт его показаний, но гнев мешал Стивену слушать. Он был так взбешён, что, если бы мог догнать Трота в коридоре, врезал бы ему как следует, невзирая на последствия. Но того нигде не было. Зато появился Мансипл, он сказал, что хочет объяснить ему кое-что насчёт «небольшого недоразумения».

Они только что получили результаты полного анализа крови из-под ногтей Энн Морган. Пока Морган говорил, Стивен явственно чувствовал зуд и жжение в месте царапины на шее. Кровь была группы В – его группы, такая кровь только у шести процентов населения. Призвав на помощь некие хитроумные судебные методики, Мансипл объяснил, что теперь группу крови можно значительно сузить, и дальнейшие анализы показали, что по этим параметрам кровь под ногтями жертвы Стивену не принадлежит.

– Жаль, что не раньше, – сказал Стивен. – Я просто не могу понять, почему, без серьёзных на то оснований, со мной обращались, как с преступником.

Но теперь всё позади, он не наделал глупостей, и он свободен. Ему даже не угрожало завтрашнее продолжение этой эпопеи, теперь они знали, что это не он, им нужен другой. Облегчение было куда сильнее теперь, чем днём ранее, когда он выходил отсюда с Гарриет Крозье. Звучит нелепо, но выглядело так, словно он и правда это сделал, убил двух девушек, но всё-таки избежал правосудия.

Появилось солнце, и день становился жарче. Туман погружал в золотистую дымку дальние вершины холмов. Он мог бродить там снова, он свободен и запретов нет, он мог гулять где угодно, взбираться наверх, делать всё, что захочет.

Он пошёл в магазин скобяных изделий на другой стороне площади, напротив Келси-Армз, чтобы купить верёвку. Это был магазин самообслуживания, и на стойке электротоваров он увидел туристические фонари. Он выбрал большой фонарь с ручкой, как у кувшина, цилиндрический элемент и батарею, гарантирующую несколько часов работы. На полке для товаров с уценкой он взял два больших джутовых мешка – могут пригодиться.

Теперь в библиотеку, за книгой о старых горных выработках. В наличии нет, ему сказали, но можно заказать. Стивен решил, что не стоит, не факт, что понадобится. В двенадцать лет при спуске в шахту они обошлись, зачем же она ему теперь?

Наверху в мастерской Батя непрерывно курил свои сигаретки. С крайней осторожностью он менял отделку бисером на заново остеклённых дверцах шкафчика. Сейчас, на эмоциональном подъёме, в зените своего переменчивого состояния, он даже отважился острить, что бывало с ним от силы раз в год. При виде верёвки его лицо исказила ухмылка щелкунчика.

– Кажется, в этой стране уже давно не вешают.

Стивен искренне рассмеялся. Нормальная реакция на шутку того, кому она редко удаётся.

– Ну, Батя, могу обрадовать, лезть на дерево я не стану. Меня отпустили, я вообще вне подозрений.

– Так ещё бы, чёрт их побери. – Батя, подхватив каплю клея, нанёс его на нужный участок резьбы палисандровой дверцы. Поглядел на Стивена.

– Тебя искала твоя тётка. – Батя никогда не звал родичей из клана бывшей жены по именам. – Миссис Петтитт её зовут. – Это было сказано так, словно она вообще не имела права на имя. – Она хотела тебе сказать, что твою бабку положили в больницу Хильдербриджа с инсультом. – Он помедлил минуту, стирая клей с пальца. – Эта старуха Ноллз, – и добавил со злостью, – сука, старая сука.





Тогда полицейский фактически назвал его психопатом. Когда эйфория прошла, Стивен со злостью вспоминал их болезненные оскорбления. Хотелось предъявить им обвинение, привлечь к суду, получить публичные извинения, но он подозревал, что всё происшедшее не подлежит разглашению в суде. Там в участке во время следствия они могут говорить, что угодно, им за это ничего не будет. А если бы они узнали, что однажды в приступе ярости он напал на свою бабушку?
 
Её жизнь почти подошла к концу. Наверное, её положили в больницу умирать. Сколько ей сейчас лет? Пожалуй, около восьмидесяти. Она всегда казалась ему старой, как те холмы, даже когда он всё ещё изводил её вопросами о матери.

– Почему ты не говоришь, где она?

– Потому что не скажу. У неё другая семья, мальчик и девочка, ей не нужны из-за тебя неприятности. И хватит об этом!

– Но ведь она вышла замуж за... – он чуть ли не сказал: за нас.

– Ну так что. Теперь её муж мистер Ивэнс, у неё есть Барнабис и Барбара.

– Я тебе не верю!

– Не смей говорить, что я вру, парень.

Тогда он ещё был мал, малыш Стивен, ростом едва ей по плечо. Годом позже он был уже на шесть дюймов выше, а ещё через год...

– Скоро он будет выше меня, – сказал Артур Ноллз, – представьте, я буду смотреть на него снизу вверх.

– Дай мне её адрес. Я буду ей писать.

– Я не дам, Стивен, имей совесть. Оставь прошлое в покое.

Она повернулась к нему спиной. В ту же минуту он превратился в зверя, потеряв рассудок и самоконтроль, а она – кем была она? Он не знал тогда, не знает и сейчас. Может воплощением женщины. Но он любил своих родственниц, и Лин, и память о своей матери. Выходит, зло он видел лишь в некоторых женщинах. Перед ним был женский силуэт в ореоле мягких женских волос, затем всё слилось в смутное пятно, когда он бросился вперёд, хватая её за горло...

Теперь Стивен редко вспоминал об этом. Ничего подобного больше не случалось. Полиция, впрочем, сделала бы кое-какие выводы, с их топорной психологией. По-видимому, следствие стало для него определённым шоком, даже облегчение было недолгим. Несколько ночей он плохо спал, ему снились кошмары. Раньше такого не случалось. По телевизору показывали мать Энн Морган, она просила помочь опознать вангмурского убийцу. Кто-то должен его знать, кто-то мог заметить, что этот мужчина, друг, жилец, сосед ведёт себя странно. Она умоляла этого человека, всех людей, не оставаться в стороне. Он видел её во сне. Ему снилось, что они в аллее между Фойнменами, и она отказалась подтвердить полиции, что во время убийства дочери они были вместе в Келси-Армз. Стивен кинулся на неё, схватил за горло и начал трясти, но тут его разбудила Лин. Она сказала, что он кричал и метался во сне.

Прогулка по пустоши для него всегда лучшее лекарство. У него есть верёвка, мощный фонарь, пачка свечей, так что в выходные он решил спуститься в Эпсли-Соу. Но в субботу после сухой погоды пошёл дождь, на целый день сильный ливень в разгар лета. На другой день холмы едва виднелись за пеленой то ли тумана, то ли дождя.

Стивен писал для «Голоса Вангмура»:

“...Теперь, в разгар лета, Фойнланд может показать вам многие свои достопримечательности. Исторические сады имения Джекли-Манор открыты для посещения каждое воскресенье вплоть до 30 сентября, с 14 до 17 часов, а мистер Дэвид Саутворт по многочисленным просьбам впервые открывает сады и отдельные комнаты особняка Чесни-Холл по субботам, также с 14 до 17 часов. Посетители смогут увидеть кабинет, где создавались знаменитые «Хроники Сурового края», а также, насколько я знаю, одну из подлинных ручек, которыми они написаны…”






– И почему же Золушка в этот вечер не спешит к своему очагу? – спросил Ник.

– Стивен навещает свою бабушку. Он вернётся поздно.

– Могла бы сказать. Сходили бы куда-нибудь. А то мы кроме вот этого ничем другим не занимаемся.

Лин села в постели и рассмеялась.

– Я конечно мало об этом знаю, но мне казалось, такие вещи мужчины никогда не говорят.

Он был серьёзен. Взял её руки обеими своими руками.

– Но неужели лишь на окраине твоих утех я жить должна?

Она вопросительно посмотрела на него.

– Это из «Юлия Цезаря». Кажется, так Порция говорит Бруту, своему мужу: «Но неужели лишь на окраине твоих утех я жить должна?» У меня такое же чувство. Я надеялся стать для тебя чем-то большим. Думал, мы будем больше значить друг для друга. Может это тоже для тебя новость, что мужчины говорят такие вещи. Я не вижу особого смысла в случайных связях.

От изумления и испуга сердце у неё забилось сильнее. Ей расхотелось смеяться.

– Но ведь когда твой дядя поправится, ты уедешь. Ты в любом случае в августе уедешь.

– И больше ничего? У меня будут другие женщины, а у тебя мужчины?

Она не ждала такого ответа. Она сама не знала, что хотела услышать.

– У меня уж точно никого не будет, – сказала она. – Как не было и раньше. Я тоже не вижу смысла в случайных связях.

Он поднялся, надел футболку и джинсы и ушёл на кухню, она услышала, что он готовит кофе. Вернувшись, он сел рядом с ней на кровати, взял её на руки и прижал к себе. Его слова её удивили.

– Ты никогда не ходишь в пустоши одна, так ведь, Лин? Обещай, что не пойдёшь туда.

– Обещаю, – сказала она.





Без поддержки старика и вязальщицы Стивен не знал, о чём говорить с бабушкой. Она была в постели во время посещений в отделении леди Клары Стиллвуд, казалась слабее, и в целом в худшем состоянии, чем в «Саннингдейле». Лицо скошено на одну сторону после инсульта, рот искривлён. Кожа словно покрыта тусклой плесенью. При виде него она махнула рукой, издав какой-то невнятный звук.

Стивен положил коробку желе на белое покрывало рядом с ней. Одна рука миссис Ноллз была парализована. Хотя он никогда не любил её, не испытывал к ней привязанности, а со временем с чувством вины появилась даже ненависть к ней, у него сжалось сердце, когда она с расстроенным искажённым лицом одной рукой беспомощно пыталась снять целлофан, пока вторая рука без пользы лежала рядом. Он распечатал коробку, дал ей оранжевое желе, потом зелёное, вытерев разноцветную струйку, появившуюся в углу её рта.

– Как дела у Мидж, Леонард? – произнесла миссис Ноллз новым, невнятным голосом.

– Я Стивен.

Больше говорить было не о чём. Он дал ей красное желе, которое ей удалось съесть, не пуская слюни. А он думал о том, как держал её за горло и тряс, как зверь добычу, чтобы сломать ей шею. Пытаясь освободиться, она цеплялась за его руки, отдирая пальцы, задыхаясь, силясь сказать ему адрес. Он разжал руки, нервно всхлипнув, и она повторила адрес в Ванкувере, глотая слова.

Он был готов извиниться, встать на колени, если потребуется. Отцовский нрав и ярость, вскипевшая в нём, обернулись ничтожным пшиком. Она поднялась с мрачным презрением, потирая шею, поправляя одежду и фартук. Задняя дверь открылась, Артур Ноллз вернулся, закончив свои, как он выражался, «общественные дела». Она молча стала готовить чай, и никогда, никому не сказала об этом ни слова.

Более чем полжизни назад! Сейчас неприязнь к ней была даже сильнее, чем тогда, но он регулярно навещал её, чаще, чем её собственные дети, так что в семье считалось, что он «добр» к ней. Зачем он пришёл к ней? Зачем ходить раз за разом, сидеть рядом, кормить сладостями, пока она не умрёт? Потому ли, что она была единственной ниточкой к матери и тому пресловутому наследию? Всё ещё надеялся на её откровения, может на сюрприз? Или на весточку из Канады, теперь уже ненужную? На байку о Тейсе?

– Артур не зашёл ни разу, – сказала миссис Ноллз.

Стивен не решился напомнить, что её мужа нет уже восемь лет.

– Он не очень хорошо себя чувствует.

В чём-то это было правдой. Но она похоже уже забыла о муже, о своём недовольстве, вглядываясь в него мутно-голубыми глазами на безжизненно белом лице. Положив ещё одно желе ей в рот, он поцеловал её, похлопал по плечу, и пошёл. Она махнула ему так же, как при его появлении. Спускаясь по лестнице, он встретил своих тёток Джоан и Кей, они поднимались наверх с бутылкой витаминизированного «Лукозейда» и с букетом люпинов из сада Петтиттов.

– Стивен всегда так добр к бабушке, – сказала миссис Петтитт.

– О тебе столько пишут в газетах, Стивен, – сказала миссис Брейсбридж. – Очень кстати ты сказал им, что твой отец работал на мистера Тейса.

Видимо так они поняли фразу журналистки об их близких отношениях с писателем. Старое поколение Ноллзов не отличалось грамотностью. И тут он почему-то вспомнил, что именно хотел у них спросить.

– Что-нибудь слышно о Питере?

– О Питере?

– О моем кузене, Питере Ноллзе.

– Об этом лучше спроси своего дядю Леонарда, – сказала миссис Петтитт. Это было явным предостережением другу детства блудного сына. – Нам никто ничего не говорит, верно, Кей?

И они, перешёптываясь, на цыпочках пошли наверх. Тётки его из тех, кто в больнице ведёт себя, словно в церкви. Стивен сел в машину, и поехал домой кружным путём, через Бисс и Лумлейд. Дождь прекратился, было тепло и сыро, небо разрисовано перистыми облачками. Вечернее солнце позолотило далёкие равнины. Стивен думал о бабушке, о письмах, которые подростком он отправлял Бренде Ивэнс в Томбермори-Парк-Роуд, Ванкувер, и на которые он не получал никакого ответа. Возможно бабушка дала ему фальшивый адрес. Но теперь какое это имеет значение? Ему уже всё равно, детские глупости давно позади.








9

Чесни-Холл, особняк середины восемнадцатого века, во всю высоту дома украшал центральный портик с двумя ярусами коринфских колонн и окон в рамах из тёсанного камня, между которыми виднелось синее блюдце – табличка с надписью: Альфред Осборн Тейс, писатель, жил здесь с 1883 по 1949 гг. Однако вход для посетителей был сбоку, через зимний сад, откуда, как казалось Стивену, они почти украдкой пробирались в кабинет, потом гостиную, и наконец в библиотеку, не приближаясь к занимаемым семейством Саутворт помещениям. Он уже почти жалел, что пришёл, хотя теперь, когда появилась такая возможность, немыслимо ею не воспользоваться. Он вспоминал рассказы о том, как отлучённые или непризнанные наследники проникали в фамильные дома под видом слуг, или в ещё каком-нибудь унизительном обличии. Примерно так он здесь себя чувствовал.

Саутворт присутствовал здесь собственной персоной, но, как он выразился, не имел чести проводить экскурсию лично. Это было в компетенции его гостя, профессора английского языка из американского университета. Слышали, как Саутворт говорил пастору церкви Св. Михаила, что в том, что касается Тейса, его друг – мировой авторитет. Это был рослый поджарый бородач в джинсах и свободной блузе по моде художников девятнадцатого века. Когда Стивен вошёл в кабинет, тот стоял в центре полукруга посетителей, большинство из которых ничего не слышали о Тейсе до появления на телеэкране сериала «Суровый край». Его умная, с акцентом Среднего Запада эрудированная речь доносилась откуда-то из буйной серо-коричневой массы волос; вся его растительность сливались воедино, оставляя свободными лишь несколько сантиметров у носа и между глаз. Слушатели в полном замешательстве проследовали за ним в гостиную.

Бродить вслед за толпой Стивен считал для себя оскорбительным. Всё в профессоре его раздражало: его учёность и энтузиазм, показное безразличие к слушателям как к отдельным личностям. И всё же раз или два он был готов заговорить с ним, если бы удалось заткнуть этот фонтан слов, если бы он мог представиться, как потомок Тейса. Но наверняка единственное, что захотел бы знать профессор, это какой университет он закончил – крайне болезненный для Стивена вопрос.

Лин ходила вокруг, любуясь мебелью, картинами, первыми изданиями, но Стивен лишь всё больше раздражался. Особо унизительным было стояние в общей очереди на просмотр фотографий в серебряных рамках: Тейс с родителями, Тейс в Оксфорде, Тейс с женой. Гостиная была просторной, с высоким потолком, с белыми и светло-зелёными панелями на стенах, и тем самым гарнитуром со стульями, которые, по словам Бати, реставрировались фирмой Уолби. Над мраморным камином портрет писателя кисти Джона, за стеклянными дверцами шкафа его любимые книги: Гиббон, Филдинг, Дефо.

У него колотилось сердце при мысли, что всё это могло принадлежать ему, и, если бы в двадцатых годах законы были такими, как сейчас, возможно так и было бы. Совсем недавно он читал в «Эхе» о незаконнорождённой дочери умершего без завещания человека, мать которой в момент её рождения даже была замужем за другим, и тем не менее эта дочь унаследовала всё имущество отца.

С такими мыслями всматриваясь в фотографию Тейса и леди Оттолайн Моррелл, сделанную в Гарсингтоне, он встретился взглядом с Гарриет Крозье из «Эха». Она стояла у рояля, делая записи в маленьком блокноте. Одетая сейчас в джинсы и белую блузку, волосы она повязала тем же сине-бело-зелёным шарфом.

– Я пытаюсь проникнуться атмосферой для рассказа. Как-то связать её с телесериалом, – сказала Гарриет. Указывая на фотографию, она наивно спросила, – Это ваша бабушка?

– О нет, Господи. – Стивен загадочно улыбнулся. – На моей была бы чёрная косая полоса. – Она видимо не поняла, и он пояснил, – Знак внебрачной связи.

Она смутилась. Он хотел продолжить, но подошли миссис Ньюман и Джоан. Он с трудом узнал сестру Лин. Те же необъятные размеры под свободным хлопковым балахоном, но коротко остриженные кудряшки совершенно преобразили её лицо.

– Кевин сказал – потеряв голову, по волосам не поплачешь.

Когда Гарриет Крозье поняла шутку, она нервно рассмеялась.

– Может стоило ещё и перекраситься в чёрный? Вы не против, если я напишу об этом? О трёх девушках из Трёх городов, которые решили подстричься и выкрасить волосы. Я репортёр. Получится отличный рассказ.

И обиженная поначалу Джоан в итоге милостиво согласилась. Все вместе они вернулись на Тейс-Вей. Пока Лин заваривала чай, Гарриет расспрашивала Джоан, фиксируя в блокноте «хохмы», как она выразилась, на которые не скупилась миссис Ньюман.

– Ну а вы? – Спросила она Лин. – Бросаете вызов, не собираясь подстричься?

– А вы сами? – спокойно отозвалась Лин.

– Я их прячу. Я же не расхаживаю, словно Алиса из Страны чудес.

Хотя до темноты было далеко и вовсю светило солнце, Стивен проводил Гарриет до автобусной остановки. Последний из посетителей Холла ушёл, и они встретили шествующего домой профессора.

– Он только что напечатал биографию вашего деда. Хотя для вас там наверняка нет ничего нового. «Муза страсти. Жизнь Альфреда Осборна Тейса, автор Ирвинг Дж. Скайлер».

Хотя Стивен о книге впервые слышал, признаваться в этом не собирался.

– Я пока её не прочёл.

– «Эхо» получило один экземпляр, – Гарриет опять нервно рассмеялась. – Интересно, а по их мнению, кому стоило бы написать отзыв? Вы не хотите прочесть? Я принесу книгу, когда покончим со всем этим.

На секунду он надеялся, что попросят его, но напрасно. Он был задет.

– Я думаю, мне пришлют экземпляр, – сдержанно сказал он.

Ему показалось, или она впрямь разочарована? Может он ей нравился, в смысле чувств, каких он сам никогда к противоположному полу не испытывал. Как выразились бы Кевин или Йен Стрингер, она «запала» на него. Он отстранился от неё может из страха, или отвращения.

Автобус появился не больше, чем через пять минут. Он с облегчением следил, как он удаляется. Не самый приятный день, полный унижений, постоянного раздражения и досадных моментов. Но, перебирая в памяти последние недели, он понял, что то же самое можно сказать и о его жизни, сам уклад которой пошёл вразнос, и даже его брак, некогда такой стабильно ровный, необъяснимым образом изменился. И он знал, с каких пор это началось. С того апрельского дня, когда он нашёл тело Мэрианн Прайс.





Может вследствие жары, или предвещая дождя, но на другое утро белая дымка тумана накрыла Вангмур. Стивен встал рано, и ушёл до пробуждения Лин. Поверх свитера и анорака сзади висел рюкзак с верёвкой и большим новым фонарём. Ещё он взял две свечи с коробком спичек, блюдце и две булочки с сыром Гауда внутри. Он любил брать в пустошь запас провизии, с Питером они всегда брали с собой еду, отправляясь на поиски Эпсли-Соу. Стивен присел, решив позавтракать. Он прислонился к одному из вертикально поставленных камней, по форме сходных с могильными монументами, которых в долине было несколько. В былые времена ими обозначали собственника жилы свинцовой руды, или же её название. На этом была выгравирована буква К, то есть герцог Келси.

От него вплоть до каменистого уступа, окаймляющего Биг-Аллен, тянулось плоское кольцо камней – похожим образом заросли окружают пруд. Сейчас местами оно скрыто дёрном и вереском, а в его заросшем травой центре паслись тёмнорунные овцы. Они с Питером часто гадали, что это за круги, думали, они такие же древние, как Фойнмены. Теперь Стивен знал, они на много столетий младше, это кольцо из обломков, образованных тяжёлыми камнями, которые по кругу волочили лошади, выбивая свинцовую руду из более лёгкой породы. Он шёл к скалам не то чтобы неохотно, но с неким чувством беспокойства теперь, когда пришло время спуска в шахту.

Справа от него над стволами шахты видны два заброшенных копра, в которых горняки держали свои инструменты. Один уже превратился в груду камней, но другой, хотя почти без крыши, всё ещё стоял. Стивен и раньше не раз заходил туда, проверяя, надёжно ли заблокированы старые шахты. Он оставил свой рюкзак в каменной постройке, известной как копёр Джорджа Крейна, и – верёвка на плече, фонарь в руке, свечи в кармане – пошёл искать лаз.





На этот раз он нашёл Эпсли-Соу без труда. Он зацепил верёвку за выступ на краю пещеры, как они с Питером проделывали семнадцать лет назад. Но теперь он был не так беспечен, как в тот раз. Насколько он мог помнить, тогда их мысли были заняты только тем, как проникнуть в шахту, а в голове лишь предвкушение приключений. Теперь же он медлил, впитывая солнечный свет, проникавший сквозь лёгкий туман, вглядываясь в прекраснейшую панораму Вангмура, по его же определению, простиравшуюся вдали позади него. Любуясь этим видом может быть в последний раз, словно подземелье могло поглотить его навеки.

С верёвкой, фонарём и запасом свечей он, надо думать, был в безопасности. И глупо было прятать рюкзак, когда больше ни души во всей пустоши. Никого он не встретил с тех пор, как вышел из Чесни, только в посёлке видел молочника, да парня, разносчика газет. Пустошь и впрямь опустела после второго убийства. Кроме немногих поверхностных следов человеческой деятельности, кругом покой и пустота, словно до появления человека, а то и животных вообще, – и по утрам таинственная пелена тумана.

Он раздвинул кусты у входа в шахту, и заглянул вниз. Темнота, камни, запахи земли, и ничего не видать. Держась руками за верёвку, он стал спускаться, нащупывая ногами вырубленные в каменной стене углубления для опоры. Шахта была узкой, примерно в два с половиной фута в диаметре наклонной трубой, идущей от основания горы.

Он уже порядочно спустился вниз, прежде чем зажёг фонарь. Свет снаружи сначала превратился в далёкое пятно, потом исчез, когда шахта изменила наклон, и Стивен оказался в темноте. Фонарь светил ярким и мощным светом, разве что слегка холодным и зловещим. Удивительно, но он не испытывал страха. Было то же возбуждение, как некогда в детстве.

Разница была в том, что он стал намного выше, а камера, к которой вела шахта, оказалась не более шести, а не восьми футов высотой, как ему помнилось, поскольку он едва мог в ней выпрямиться. Подняв фонарь повыше, он осмотрел своды, «шрам» в скале, оставшийся после того, как вынули рудоносную жилу, обнажив голый тёмный песчаник. Отсюда шёл туннель, из-за сходства по форме именуемый «гробовым», по которому они с Питером и проследовали дальше, пока им хватало воздуху. С тех пор Стивен узнал, что «гробовым» его называют из-за скошенного профиля вверху и внизу, в соответствии с формой тела человека. Шахтёры чаще не так уж высоки, и ему приходилось сутулиться, пробираясь вперёд.

Он совсем забыл о том, что немногим позже этот туннель, или гезенк – штрек для вентиляции, по которому он пришёл, – сливался с другим под острым углом, образуя по сути два зубца вилки; и теперь с фонарём над головой он продолжал путь по её своего рода ручке. Здесь стояла полная тишина. Разумеется, в прошлый раз было так же, но благодаря присутствию Питера это ощущалось меньше. Теперь он узнал, что такое абсолютная, глубочайшая тишина. Наверху в пустоши было тоже тихо, но с ощущением внизу никакого сравнения. Там посвистывал ветер, щебетали птицы, жужжали насекомые, пролетали самолёты. Здесь стояла тишина подземная, воистину могильная. Где впечатляет не столько отсутствие звуков, как полный покой. Словно ты совершенно оглох. Он постоял минуту, прислушиваясь к поразительной тишине, когда можно услышать мысли в собственной голове.

Ниже по проходу слева была та самая широкая галерея, в дальнем конце заблокированная завалом. Он немного прошёлся в ту сторону. Все было как семнадцать лет назад, ничего на его взгляд не изменилось, ни единого камешка, ни кусочка сланца ни убавилось, ни прибавилось в каменном завале. И так будет ещё тысячи лет. Цивилизованный мир погибнет, земля встанет дыбом, но лабиринт останется прежним, и вряд ли даже пылинка сдвинется в этом царстве покоя.

Где-то недалеко отсюда у них погасли свечи. Стивен зажёг свечу и выключил фонарь. Он пошёл вперёд, держа свечу на блюдце. Вот ещё один туннель, вентиляционный штрек с низким сводом, в котором они с Питером не были. Он шёл от главной галереи с малым, но стабильным наклоном вниз, и скоро Стивен заметил, что куски сланца на полу стали сырыми, потом мокрыми, и наконец покрылись водой, словно галька во время прилива.

Он поднял свечу, вглядываясь в огромную полость впереди – очевидно естественного происхождения зал внутри горы – настолько широки и высоки были его своды. Пол отсутствовал, вернее, был скрыт под неподвижной и чёрной как смола водой, заполнявшей камеру. Стивен вновь зажёг фонарь, и при ярком освещении с благоговением взирал на тихую чёрную поверхность под огромным сводом. Вряд ли доводилось ему хоть раз видеть, чтобы в стоячей воде совсем не было растительности. Здесь же ни пучка травы, ни веточки мха, ни плавающего листика, лишь угольно-чёрное мерцание воды. Вероятно, перед ним было то, что горняки называли «Бездной», бездонной ямой.

А это означало, что он был в шахте Джорджа Крейна, то есть далеко от Биг-Аллена. Возвращаясь по наклонному штреку, он вновь зажёг свечу, потом он свернул налево в «гробовой проход», но прошёл лишь несколько ярдов. Огонёк свечи съёжился, превратившись в слабый язычок света, и погас. Тогда в детстве он этого не заметил, но теперь явственно почуял особый запах смеси шахтного газа и серы. Возможно из-за воды, не откачиваемой из штолен уже столетие, в соединении какой-то породой образовался газ.

Он пошёл обратно тем же путём, опустив свечу в карман и вновь полагаясь на свет фонаря. Снова остановился послушать тишину, нарушаемую лишь его шагами, и пока так стоял, он понял, насколько счастлив. Депрессия прошедших дней, тяжесть навалившихся бед с момента обнаружения тела Мэрианн Прайс исчезла, сменившись блаженным успокоением. Он не мог бы объяснить, начав спуск, зачем он так стремился в эту шахту. Искал приключений? Хотел убедиться, что тут ничего не изменилось? Ответ был: в поисках счастья, и оно здесь. В безвременьи и покое подземелья он познал блаженство. Здесь он понял, под землёй не будет ни бед, ни страданий, ни унижений. Его вздох отозвался в тишине громким рычанием.

Он пошёл дальше, мимо пещеры с обвалом, к той развилке туннеля надвое. Здесь Стивен понял, что забыл, который проход ему нужен – левый, или правый? На вид они одинаковы, два узких «гробовых» штрека с округлыми сводами в следах от ударов киркой. Один ведёт к Эпсли-Соу с его верёвкой, другой чёрт-знает-куда вглубь Биг-Аллена. А если он свернёт не туда, как скоро он это поймёт, сможет ли вернуться назад?

Со школьных времён он помнил рассказ о Кносском лабиринте и Минотавре. Тезей брал с собой моток верёвки, оставляя позади себя размотанную её часть. Он жалел, что не подумал о том же раньше, никакого монстра, полубыка или получеловека тут не встретишь, но какой путь ведёт к выходу, он не знал.

Если он заблудится и не найдёт верёвку, здесь его не станут искать. Никто не поймёт, что он здесь, ведь даже рюкзак он намеренно спрятал за за четверть мили отсюда в копре Джорджа Крейна. Он был счастлив под землёй, но умирать тут не хотел. Как и скитаться по лабиринту штреков, пока совсем не лишится сил, пока не сгорят свечи, батарея не разрядится, пока он не рухнет замертво в темноте...

Сравнивая в свете фонаря входы в штреки с зарубками на стенах, он гадал, какой выбрать: левый, или правый. Была бы монета, чтобы кинуть... И решил так: если спички в правом кармане, пойдёт направо. Опустив руку в левый карман, он нашёл там лишь свечу и блюдце. Больше не колеблясь, Стивен свернул в правый туннель.



* * *

Долгое время ничто не говорило о том, что он идёт к Эпсли-Соу. Стены, как у всех три столетия назад вырубленных штреков, и у всех «гробовых», имели рифлёную поверхность. Как и тот, по которому он шёл от входа, но он не помнил, чтобы тот штрек так сильно извивался – но в том-то и дело, что не помнил. Но он же сможет вернуться. Скоро, если путь верный, он окажется в широкой и не очень высокой камере, в которую он спустился. И похоже она появилась. Даже его мощный фонарь не мог светить настолько далеко, но он увидел расширение туннеля, а за ним темноту.

Стивен не чувствовал особого страха. Есть свет и чувство направления – впрочем, только что изменившее ему – нелепо бояться того, что он заблудится и попадёт в ловушку. Дойдя до конца туннеля, он поднял фонарь в поисках свисающей верёвки и понял, что это камера, только не та. Здесь не было выхода к Эпсли-Соу.

Но не только по этой причине у него вырвался возглас изумления. Он считал шахту пустой и необитаемой, но оказалось, это не так. Кто-то здесь уже был, кто-то сделал из сводчатого зала – что – спальню, убежище? Святилище? С удивлением он ощупывал лучом фонаря стены, пол, дальние углы помещения. Здесь было вполне свежий воздух, сухо, ничем не пахло. В дальнем конце груда щебня вероятно блокировала выход. Между ним и большим уступом песчаника, выпирающим из стены, на расстеленном на земле тенте лежал наполненный воздухом надувной матрас, на нём застёгнутый и свёрнутый синий спальный мешок. Стопкой лежала одежда: камуфляжная куртка, ирландский свитер, похожий на тот, что у него был когда-то, брюки, коричневые вельветовые, и серые поношенные из твида. На перевёрнутом деревянном ящике в горлышках молочных бутылок две свечи, почти целая и половинка.

И это ещё не всё, что было в пещере. Несколько минут Стивен просто смотрел, стоя в конце туннеля, потом сделал несколько шагов по расстеленным мешкам и зажёг обе свечи. Эффект от их огромных мерцающих на стенах теней получился зловещим. В совершенном изумлении он медленно озирался. Тот, кто здесь жил и ночевал, не страдал без еды и питья. В картонной коробке, где когда-то было две дюжины банок гибридной малины с ежевикой, теперь лежали пакеты с печеньем, две банки маринованной солонины, банка консервированного лука и четыре банки пива в пластиковой упаковке. Стивен нагнулся, изучая припасы. В другой коробке оказался чайник, консервный нож для банок, в пластмассовой таре сухое молоко, пакетики чая и столовые приборы.

И кое-что ещё виднелось на дальней стороне за выступом скалы. Это была ещё одна картонная коробка из-под бакалеи, четыре загнутые боковины которой, одна под другую, служили ей крышкой. Может там ещё какая-то одежда или посуда конечно, но чудно, почему так тщательно закрыта эта коробка, если другие открыты. Он поднял её, она оказалась совсем лёгкой.

Видимо в камере был весьма ощутимый сквозняк, пламя свечей, колеблясь и мерцая, порой устремлялось к потолку. Стивен раскрыл крышку коробки. Внутри на розовой бумаге лежали всякие женские принадлежности: заколка для волос, карандаш для бровей, чёрно-белый пластмассовый браслет, флакон духов, смятый носовой платок с инициалами, салфетка с пятнами помады, и карандаш с кисточкой. Всё это источало странный для подземелья, похожий на кешью запах пудры.

А под этими вещицами, укрытые несколькими слоями розовой бумаги – две пышные пряди блестящих волос, срезанных под корень. Одна цвета белого золота, другая потемнее, цвета спелого зерна, каждая аккуратными кольцами лежала в отдельном гнёздышке, словно спящая змея.








10

Итак, здесь всё же был Минотавр, был монстр, получеловек, полузверь, поселившийся в этом лабиринте. Пламя свечей, а следом световые пятна по стенам беспокойно заметались. Словно кто-то вошёл в камеру, принеся с собой ветер. Стивен вскочил, сердце его колотилось, но никого не было – ничего, кроме постели, банок с едой, да коробки со странным содержимым.

Он взглянул на две пряди волос. Осторожно опустив руку, потрогал их. Затем вынул на свет более светлую прядь. Чья она, Мэрианн Прайс или Энн Морган? Он не мог знать, как и то, кому из девушек принадлежали те или иные вещи в коробке, кроме носового платка с инициалами. Почти неохотно уложив пряди волос на место, он обошёл камеру в поисках ножа или ножниц, которыми мог воспользоваться тот человек, но ничего не нашёл. Будет что рассказать полиции, такой букет улик вряд ли часто падает им в руки. Стивен представил себе лицо Мальма, когда он бесстрастным видом сообщит ему о своей находке, и даже Трот проникнется к нему уважением.

Поймёт ли тот человек, что кто-то был здесь? Стивен поставил коробку примерно так, как ему казалось, она стояла раньше. Он зажёг свой фонарь и погасил свечи. Можно заметить, что они стали ниже, но тут уж ничего не поделаешь. Скорее всего он приходит сюда не каждый день, и даже не дважды в неделю. И вряд ли он живёт здесь, тут не место отдыха, подумал Стивен, это убежище, где он прячется от внешнего мира.

Вернувшись по туннелю к развилке, он свернул в другой рукав.

На этот раз спустя несколько минут он уже был там, где его ждал конец верёвки. Он стал подниматься наверх, когда впереди показался свет, убрал фонарь. Светило солнце, туман растаял, пока он был в шахте. Яркий свет ослепил его на время, и он лежал на траве, закрыв глаза руками, пока не привык к свету. Под недовольное блеяние овец забрал свой рюкзак из копра Джорджа Крейна. Ему казалось, он пробыл в шахте полдня, а взглянув на часы, понял, что прошёл всего час, было только десять. Батя должен как обычно прийти на воскресный обед. Так что пора возвращаться.

До его прихода он не успеет в полицию. Скорее всего это займёт весь день, начнутся расспросы, потом спуск в шахту и путешествие по штольне до «тайной камеры». Он мысленно смаковал это слово. Почему он не додумался до такого убежища? Он позавидовал незнакомцу. Ему бы что-то вроде святилища в пустоши – внутри пустоши, где не помешают ни дождь, ни туристы. Где можно отдохнуть, подкрепиться, поспать, подобно лисе скрываясь в своей норе.

Но поздно. Кто-то его опередил. Когда Батя и другие уйдут, он пойдёт в полицию и скажет Мальму – или Мансиплу, неважно кому – что был в шахте в полдень, а потом сразу пошёл к ним. Это наверняка поможет им найти убийцу девушек. Улик среди одежды, еды и прочего должно быть предостаточно, это словно побывать у него дома. Интересно, где его дом? Стивен подумал, что он мог бы знать этого человека. Они с Лин знали, по крайней мере в лицо, большинство обитателей Трёх Городов, или их родственников, говорили с ними – или говорили о них. Конечно, он мог быть из пришлых, появившись здесь, скажем, перед первым убийством в апреле, но тогда, как он мог знать о шахте? Когда его арестуют и полиция заберёт улики, он, Стивен, сможет вернуться и занять тайную камеру.

Фургон фирмы Уолби уже стоял у дома. Что-то рановато Батя приехал. Сменив рубашку, Стивен мыл руки, раздумывая, стоит ли рассказать за обедом о тайной камере в шахте. Или лучше дождаться, пока все уйдут, и тогда сказать Лин? Он не мог пойти в полицию, не объяснив Лин, зачем.

На обед было баранье жаркое. Лин всегда готовила его по воскресеньям, ведь именно этого они с Батей ожидали. Преамбулой к предстоящему рассказу Стивен завёл разговор о вангмурском убийце и его жертвах, но Батя, бросив нож и вилку, закричал:

– На кой чёрт говорить об этом за столом!

Позже на кухне он хотел пошептаться об этом с Лин, но ей было не до него, она безостановочно сновала туда-сюда. Ньюманы вошли через заднюю дверь, затем пришли Джоан, Кевин, и Тревор. Стивен попробовал заговорить о свинцовых рудниках, хотел понять, стоит ли говорить сейчас о том, что постоянно держал в уме не только эти полдня, но уже долгие годы.

– Не надо о туннелях, – сказала миссис Ньюман. – Я их просто не выношу. В Лондоне, когда девочки были маленькими, я даже не спускалась в метро, верно, Лин? И моя мать тоже. Она жила с вашей тётей в Финчли, и как-то раз они поехали в Лондон на метро, а дело в том, что поначалу оно идёт не под землёй. Когда поезд тронулся и тётя сказала, что скоро он нырнёт под землю, мама дёрнула тормозной шнур.

– В метропоездах это рукоятка, – сказала Джоан.

– Пусть рукоятка, называй как хочешь. Поезд остановился, был большой скандал, мама в туннель так и не попала, но ей выписали штраф. Не помню подробностей, но ей пришлось его заплатить. Я туннели ненавижу тоже.

– А некоторые любят, – сказал Тревор, – и все знают, о ком речь.

– Мы знаем, а не все, парень, – нахмурившись, сказал Батя.

Тревор начал объяснять что-то о возвращении в лоно матери, но как-то путанно, не решаясь в присутствии Бати и Ньюманов озвучивать такие термины, как «женское начало», «обратное фаллическому». Стивен обдумывал свой визит в полицию: может лучше сперва позвонить? И вообще, найдёт ли он кого-то в ранге Мальма или Крука при исполнении в воскресный день? Когда все ушли, был восьмой час, и он решил, что сейчас уже поздно. Пока к ним доберёшься, да пока объяснишь, потом доедешь на машине к ближайшей точке, будет уже темно. Лучше сходить туда завтра.

Но утром отсрочка представлялась ему ещё более необъяснимой, так что тем более было поздно. А потом решил, что вообще не стоит заявлять, может он никогда всерьёз и не хотел. Теперь сама мысль пойти в полицию казалась ему странной. Как это вообще пришло ему в голову? Он и впрямь собирался выдать этим Крукам и Тротам расположение тайной камеры?

Что на сей момент только он и убийца знают о её существовании, он не сомневался, и раскрывать такой ценный секрет будет просто предательством. Хотя кого он этим предаст, он бы затруднился сказать. Если он скажет полиции, даже Лин – любому, больше он туда не войдёт. Шахту закроют на годы, может навсегда. Он представил себе, как для надёжности вход Эпсли-Соу будет зацементирован так же, как в прошлые годы блокировали входы под копрами, как старый спуск для пони у холма Намбер-Фойн. Наверняка так и будет, если они узнают.

Решив не ходить в полицию, Стивен почувствовал себя легче, свободнее. Помогать тем, кто оскорблял его, называл психопатом? Если он пойдёт в шахту, то только один.





Войдя в комнату, Лин убрала со стёганного покрывала землеройку, завернув её в кусок бумаги. Персик, с выразительным помявкиванием следовавший за ней наверх, видимо намекая на свой подарок, выгнув спинку и задрав хвост следил за его уничтожением.

– Неужели ты ждал, что я её съем, – сказала ему Лин, смывая маленькое бархатное тельце в унитаз. – Знаешь, это недостойная тебя добыча.

Возмущённый Персик удалился в кабинет Стивена и прыгнул на столик с бюстом Тейса. Стивен не любил впускать его сюда. Лин вошла, чтобы забрать кота, и её взгляд упал на календарь «Эха» с видами пустошей. Июльская страница: река Хильдер близ Лумлейда. Календарь... Даты, дни... теперь она была одержима их подсчётом. Третий или четвёртый раз за день она высчитывала, сколько дней прошло с двадцать четвёртого июня. Проще это делать по календарю, но уж слишком безжалостен результат. Десять дней. Утром в уме она насчитала девять, но нет, точно десять. Разве что она ошиблась на неделю, и считать надо от 1 июля. В этом случае такое с ней впервые, хотя раньше задержки попросту не имели значения.

Она подхватила Персика. Мягкое тёплое тельце, золотистая шкурка, шелковистая и прохладная на ощупь. Прощая отвергнутый подарок, он звучно замурлыкал. Она опять посчитала дни по календарю – десять или три, но конечно же десять. Она не чувствовала внутренних перемен, просто цикл прервался, ожидая... Прижимая к себе кота, она медленно поднялась наверх. Был тёплый полдень, то солнце, то облака, и почти безветренно, что порой предвещает наступление жары, но Лин повязала голову шарфом, спрятав под ним непослушные прядки. Загрузив в печь курицу с рисом Стивену на ужин, она поставила таймер на пять часов. Как всегда, она не оставила записки: после известной драмы своего детства Стивен не любил записок.

Она прошла по Тейс-Вей, по лугу церкви Святого Михаила, и стала ждать у ворот автобус из Джекли. Она подумала, что возвращаться придётся затемно, чего Ник не допустит, он отвезёт её в фургончике Бейла. Одной в Чесни ей было страшновато на улице даже днём. Она опасалась, что убийца девушек мог отслеживать длинноволосых блондинок уже заранее, так что не имеет значения, спрятаны сейчас волосы, или нет. Впрочем, здесь она была не одна. Перед ангелом на могиле Тейса стоял американец, профессор в широкой фетровой шляпе, синих джинсах и сандалиях от «Доктора Шолла». Выйдя на дорогу, он галантно приветствовал её, приподняв шляпу, не имея представления однако, кто она такая.

Пришёл автобус, она села впереди. Ей не терпелось увидеть Ника, хотя они виделись и этим утром, и прошлым вечером. Иногда, вспоминая о Стивене, она жалела, что встретила его вообще. Все эти десять дней она металась от страха, что беременна от Ника, к надежде на то, что это правда.





На другой день началась жара. Ранним утром над Вангмуром повис туман, потом взошло солнце на чистом небе без перистых облачков, привычно приглушающих его синеву. Жара накрыла долины Аллена и Гафдейл, и день следующий был жарче предыдущего, лишь с короткой полосой облачной без дождей прохлады. Потом жара вернулась.
 
Стивен каждый вечер уходил в пустоши. С тех пор, как он решил держать свою находку в секрете, его отношение к тому, кто нашёл и обустроил тайную камеру, стало меняться. Он вообразил, что оказал незнакомцу большую услугу, что это их сблизило. Раз он не выдал его, они стали союзниками. Теперь он не испытывал ни страха, ни отвращения к нему. Стивен даже возомнил, что сможет разделить с ним убежище, как вполне приемлемый компаньон.

Спустя примерно неделю вернувшись в камеру, он попытался понять, нет ли здесь перемен. Свечи выглядели так же, словно он их только что погасил. На этот раз он принёс линейку, чтобы измерять огарки с точностью до сантиметра. В одном было восемнадцать с половиной, в другом только шесть сантиметров. Постель и принадлежности похоже никто не трогал. Ничего из коробок не исчезло, и ничего не прибавилось, стопка одежды была ровно той же. И пряди волос мирно спали в своей могиле, свернувшись кольцами.

В тот вечер он долго сидел на корточках в кустах вереска на склоне Биг-Аллена, выслеживая незнакомца. Что именно он сделает при его появлении, взберётся ли на уступ, или спустится в шахту, Стивен не знал. Не стоило и гадать, потому что никто не появился ни тем, ни следующим вечером. Просидев на склоне до захода солнца, он потом искал дорогу домой в темноте.

Он бродил по долине уже с полудня, и может от напряжённого ожидания, может от солнечных ожогов, потому что его лицо и руки горели, у него начался приступ горячки. Ночью он проснулся в мокрой от пота пижаме с криками «хозяин пустошей, хозяин пустошей!»

И никакого ослабления жары. В среду, в короткий день, Лин и Ник поехали в Вангмур, они сходили к Фойнменам, к реке Хильдер, в долину Бау-Дейл – Ник хотел увидеть всё. Они посидели на траве в тени стоячих камней, любуясь Биг-Алленом и видом на равнину Фойнменз-Плейн, вплоть до сверкающих крыш Хильдербриджа. Взбираясь по скалам вверх, спускаясь с холмов вниз, они не встретили ни души. Всеобщий страх подарил им уединение.

– Я не была здесь много лет, – сказала Лин, – и думаю, нескоро появлюсь опять. У меня тут холодок по коже даже в такой жаркий день.

– Здесь красиво.

– Змея в твоём магазине тоже красивая, но я не хотела бы с ней жить.

– Значит, ты не хочешь здесь жить?

– Трудно сказать, я же больше нигде не жила.

Она отвернулась от него. Задержка три недели. Завтра она съездит в Сент-Эббу, отвезёт кровь на анализ, и тогда узнает точно – хотя не сомневалась уже сейчас. Ребёнок родится в феврале, когда Ника уже полгода здесь не будет. Она не говорила ему о ребёнке, и не скажет никогда. Обдумав их будущее, она всё решила за себя, за Стивена, и за ребёнка.

Ник коснулся её плеча, повернул к себе её лицо. Поцеловал в губы.

– У тебя не трясутся руки.

– Уже нет.

– Я думаю, ты самое нежное создание на свете, – сказал он.

– Ты имеешь в виду, самое слабое.

– Вовсе нет. Нежная и сильная. Лин, так не может продолжаться, ты согласна? Нельзя всё время молчать о твоём браке, о том, что мы будем делать дальше. Я должен уехать в следующем месяце. Посмотри на меня, Лин.

Она встала и пошла прочь, протянув ему руку. Даже рядом с Ником в пустоши ей было страшновато. В тишине и безлюдье скрывались невидимые наблюдатели, шеренга каменных истуканов глазела на её волосы. И когда Ник догнал её и обхватил руками, она прижалась к нему покрепче.

– Ты не выносишь эти места, верно? – спросил он. – Никогда не ходи в пустошь без меня.

– Но я живу в пустоши, – ответила она, напомнив, что солнце уже садится. На краткий миг ей стало зябко. Кто-то ходит по моей могиле, вдруг подумала она, но ничего не сказала, не желая расстраивать Ника.





Подобно добытчикам свинца в старину, Стивен легко передвигался под низкими сводами узких штреков. И он предусмотрительно захватил с собой запасную батарею фонаря на случай, если первая разрядится. В сравнении с раскалённым к вечеру воздухом наверху, в шахте было холодно и сыро, издалека доносился запах стоячей воды.

Шагая по проходу к камере, он ощутил внезапный приступ не страха – его почти не было – но вброс адреналина в кровь. Он приготовился увидеть свет свечей в конце коридора. И что тогда – побыстрее вернуться и выбраться наверх? Или выйти на свет и подойти к хозяину, согнувшемуся над припасами, рядом с жутким секретом в коробке? Стивен считал себя вполне крепким и сильным, чтобы не уступить другому при любых обстоятельствах. Но он не думал, что дело дойдёт до драки. Идея зародившегося тайного союза между ними уже крепко засела в его в голове.

Но не было света в конце туннеля. Стивен медленно обвёл фонарём камеру. Насколько он мог судить, постель не тронута. Куртка и две пары джинсов лежали стопкой на полу, но в точности так же, или нет? А вот ирландский свитер точно исчез. Он взглянул на свечи, и здесь нет ошибки, незачем даже измерять их. Короткий остаток исчез, вместо него стояла новая свеча, а вторая теперь была не более пальца в высоту.

Итак, он был здесь.
 
Поел немного печенья из пакета, выпил банку пива и принёс полдюжины журналов, все воскресные приложения. Стивен был доволен. Немного возбуждён конечно, но больше радовался тому, что камера обитаема, это не покинутая берлога, в которой однажды кто-то скрывался. Он сложил еду и пиво обратно в коробку, как это было до его прихода. Затем ему в голову пришла дерзкая мысль. Почему бы не показать этому человеку, что он был здесь, оставив какие очевидные знаки? Можно заменить свечи на две новые, например, или оставить свою вещь на ящике, который служит столом – скажем, перочинный нож. Он решил, что не стоит. Пещерный житель положим смельчак, но может и насторожиться, ожидая ловушки. Он не может не думать о полиции. Глупо настраивать его против себя, в то время как он смолчал, не выдал его полиции. Пока не стоит вмешиваться, уважая его право на тайну.

Передумав уходить, он сел на матрас, наслаждаясь тишиной и покоем. Съел печеньку, всего одну. Погасил фонарь и зажёг свою свечу, поставив её на блюдце. Удивительно уютное, спокойное место, где, несмотря на шанс встречи с незнакомцем, он чувствовал себя в безопасности. Прислонясь к стене спиной и закрыв глаза, он спрашивал себя, давно ли он был так счастлив – больше двадцати лет назад? Вернувшись по туннелю и поднявшись наверх, он удивился, как долго оказывается он пробыл в шахте. Солнце село и уже стемнело, лишь на горизонте ещё алело небо между чёрными полосками перистых облаков.

Пейзаж долины Гафдейл в этот час был более зловещим, чем грозный строй священных Фойнменов. Каменные отвалы, скелеты лебёдок и копров – на сером фоне равнины отсутствие теней маскировало их чёрные фигуры. Царила та же глубокая тишина, как и под землёй. Никакого движения. Даже овцы сейчас паслись на другом пастбище.

При ясном небе на луну надежды не было, на небе будет лишь серебряный месяц. Решив возвращаться домой по дороге, Стивен пошёл по долине на восток. Небо окрасилось пурпуром, появились звёзды. Было досадно, что дома его ждала Лин, будь он один, мог бы ночевать под землёй за ночью ночь, пока не встретил бы того, другого. В нём росла неприязнь к Лин, он устал от неё, от семейных уз, от работы и жизни в долине. Он глубоко вдохнул ночной воздух. А если сейчас, обернувшись, он увидит фигуру на склоне холма, заметную в сумерках лишь благодаря белому ирландскому свитеру?

Он обернулся. Никого. Ни на склонах Биг-Аллена, ни в долине. Перед тем, как скрыться в кустах дрока, он обернулся в последний раз, но в наступившей темноте уже ничего не мог увидеть.








11

Фары автомашины осветили потолок комнаты двойными пятнами света. Мотор потарахтел и умолк, но фары не погасли. Лежа без сна, Лин первым делом подумала о полиции. Она взглянула на часы, было чуть больше пяти и скоро начнёт светать. В постоянных мыслях об убийствах, о допросах Стивена трудно не думать о полиции.

Она встала, подошла к окну. Машина неотложки стояла у дома Симпсонов, потом она увидела свою сестру. Носилки не понадобились, она шла сама, опираясь на руку Кевина и улыбаясь водителю. Видимо начались роды, подумала Лин, осторожно погладив руками свой плоский живот под тонкой ночной рубашкой.
 
Стивен спал. Лин проследила за скорой, развернувшейся на Тейс-Вей в сторону Хильдербриджа. Солнце уже вставало, озаряя бледно-голубое небо, обещавшее очередной жаркий день. Ещё час она лежала рядом Стивеном, думая о Джоан и о себе. В феврале, где-то в середине месяца, может также на рассвете, к ней тоже приедет скорая, и она выйдет под руку с мужем. На эту сцену ей не хватало воображения. Себя под руку она видела исключительно с Ником. Она встала, спустилась вниз приготовить чай – её тут же стошнило.

Стивен выслушал новость о Джоан без эмоций.

– Кстати о больнице, дорогая. Пожалуй, после работы я заскочу проведать бабушку. Меня мучает совесть из-за бедной старушки.

– Хочешь, я пойду с тобой? – спросила Лин. Трудно понять почему, но он никогда не брал её с собой.

– Господи, не надо, ну зачем тебе тащиться куда-то, в такую жару. Да она и не узнает тебя, дорогая. Она всех нас путает.

– Ну, как хочешь.

Она должна быть рядом, когда ему нужно, но не наоборот. Он исчезал на долгие часы и дни, а когда возвращался, она должна ждать – его крепость, его гавань, его мать. Она поняла эту сторону их брака, эту черту характера Стивена, лишь узнав Ника.

Может всё изменится, когда в доме будет ребёнок. Стивен наверняка будет хорошим отцом, он полюбит ребёнка, ведь в нём самом так много детского. Словно в какой-то момент он отчасти остановился в развитии. Но в какой собственно части? Не в физической, с его телом всё в порядке. И не в умственной, у него живой, действенный мозг. Может в той, в Библии да стариками упоминаемой загадочной части, где находится душа.





День за днём, медленно и неотвратимо над Батей сгущалась тьма. В воскресенье он пришёл на Тейс-Вей к обеду, но без подарков, и почти не ел, глубоко забравшись в кресло. Видимо ему было так плохо, что он головы не повернул, глазом не моргнул, когда Персик, распушив хвост, на все четыре лапы уселся на столик с каштановыми листьями. И не произнеся ни слова, вскоре ушёл вслед за Ньюманами.

Депрессия редко мешала ему работать. Труд не мог исцелить, и не приносил облегчения, но это единственное, на что он был способен в самые тяжкие из своих чёрных дней. Но в этот раз он был в полнейшей апатии. Перед ним овальный ореховый столик, он окунул тампон в политуру, но пальцы выписывать восьмёрки по его поверхности отказывались. Стивен нашёл его в таком неподвижном состоянии, тампон в руке, хмурый невидящий взгляд – обессиленный Самсон у мельницы.

Так проходили дни. Но однажды, охваченный жаждой наверстать упущенное, он в бешеном нетерпении начинал погонять Стивена. А потом щедрыми подарками старался загладить вину. Но это потом, сейчас его мысли слишком далеко, чтобы пенять ему за прогулы. Стивен решил промолчать и поднялся наверх к горе мебели, сильно подросшей за неделю в ожидании новой обивки.

В мастерской было прохладно, окон почти не было, а солнце в этот угол площади редко заглядывало. Батя исчез за соседней дверью где-то после полудня, и скоро Стивен, пропустивший перерыв на обед, решил уйти тоже. Посещения в больнице с трёх до пяти. Потом можно до темноты оставаться в долине, в пустоши. Как в прошлые вечера, до полуночи ждать обитателя тайной камеры. Луна уже во второй четверти, что немного поможет наблюдению.

Половина площади Маркет-Сквер была в тени, половина на солнце. Выйти из тени дело нелёгкое, настолько обжигающим было солнце. Словно раскалённый лист металла на теле, который не сбросить; от его знойного дыхания сохла кожа. Стивен не помнил подобной жары в августе с тех давних лет, когда мать исчезла, а у него появился воображаемый друг Рип. Тогда, и ещё во время поисков Эпсли-Соу с Питером, тоже стояла жара, но с этой её не сравнить.

Руль оставленной на солнце машины раскалился настолько, что к нему невозможно было прикоснуться. Он обернул его платком, открыв все окна. Поглядел на раскалённое бледно-голубое небо. Сушь стояла уже двадцать дней, появились объявления с запретом поливать шлангами. Стивен проехал по Хай-Стрит, свернув после Норт-Ривер-Стрит к парковке у больницы.

И уже поднимаясь по лестнице в гериатрическое отделение, он вспомнил, что забыл купить желе. Ближайший магазин в полумиле, так что ничего не поделаешь. Был шанс, хотя и маловероятный, что кто-то другой мог принести ей любимое лакомство.

Старушки не спали. Поникшие головы, заскорузлые руки цепляются за шали и одеяла – никакой жар не греет их застывшую кровь – сидение в креслах хоть как-то помогало бороться с пролежнями. Окна распахнуты, цветастые шторы раздвинуты, но жаром полон весь просторный зал, словно больница стояла у открытой печи.

Стивен с порога понял, что у бабушки два посетителя. Его тётя Джоан и видимо какая-то её подруга. Он не слишком этим огорчился, наедине с бабушкой ему куда труднее находить слова – к тому же он забыл купить желе.

 Увидев его, миссис Петтитт вскочила на ноги. Все трое сидели в креслах рядом с кроватью, но лишь миссис Петтитт лицом к нему. Она вскочила, явно шокированная. Довольно странная реакция на его появление в четыре часа, но Стивена мало интересовало поведение миссис Петтитт, впрочем, как и людей вообще. Поздоровавшись с тётей Джоан, он подошёл поцеловать бабушку.

Она была куда бодрее, чем во время предыдущей встречи, даже голова не болталась. Подавшись вперёд, она вцепилась в подлокотники, а когда он выпрямился, то прочитал на её лице такое живое злорадство, словно они вернулись во времена Чесни-Лодж, словно старческая дряхлость, сделавшая её мягче и добрее, мигом улетучилась.

Собираясь её поцеловать, он извинился, что не принёс желе, и поэтому принял выражение на её бесцветном лице за недовольство. Однако, услышав за спиной причитания «Господи, о Боже мой» тёти Джоан, он обернулся. Другая гостья, полная женщина лет пятидесяти с крашеными золотистыми волосами, хихикая, как школьница, прикрывала платком рот.

До той минуты миссис Ноллз молчала, дрожа от возбуждения и желания что-то сказать, подавшись вперёд к самому краю кресла, поскольку говорить не получалось. Но наконец скрипучим голосом, с ноллзовским ехидством она смогла выдавить несколько слов. За многие годы он привык к намёкам Ноллзов после телефонных звонков – а знаешь, кто это был? К помахиванию конвертами – угадай, от кого письмо? А теперь...

– Не думаю, что ты её узнал, – прохрипела его бабушка.

Толстушка перестала смеяться, прижав ладонь ко рту. Объяснять ситуацию пришлось миссис Петтитт.

– Мы совсем не ждали твоего появления, Стивен. Я чуть не упала в обморок. Знаешь, я понятия не имела, что они приедут, пока не получила телеграмму, и вот она тут, с Фредом и Барбарой. Вообще-то она хотела увидеть твою бабушку, поэтому выбрала этот тур по пяти странам, и вот они здесь. Ты не думай, что от тебя что-то скрывали, просто всё было в такой спешке...

И можно было не добавлять, «... правда, Бренда?» Он уже понял, кто это. Она была такой же толстухой, как Хелена до того, как усохла от старости. Когда она убрала ладонь от лица, перед ним было в точности лицо Хелены, только в слишком ярком макияже. На ней был блестящий в обтяжку жакет и аляповатая с оборками юбка из камчатной заморской ткани, а по бокам из подмышек расплывались пятна пота.

Он хотел закричать – этого не может быть! Но ставшим механическим голос пробормотал лишь – Господи Боже!

И наступила, казалось, бесконечная тишина. Жаркий ветер колыхал шторы. Пот мелкими каплями выступил на лбу и верхней губе, раздражая кожу. Бренда Ивэнс прервала молчание.

– Мы так давно не виделись.

Джоан Петтитт выдохнула целую вечность сдерживаемый воздух.

– Что скажешь, ты бы его узнала, Бренда?

– Он немного подрос.

Хелена визгливо рассмеялась. Сильней подавшись вперёд, она поднялась и теперь стояла без поддержки, вероятно, впервые за последний год. Она так сияла от счастья, словно ждала этого всю жизнь. Словно наконец увидела пресловутый Неаполь, и ей больше нечего желать. Качаясь и хихикая, она поворачивала голову от неё к нему, затем обратно. А потом Стивен увидел то, чего не сможет забыть никогда: ужасное зрелище апоплексического удара.

Будто бы подавившись смехом, она замолкла с искажённым спазмом лицом. Словно от удара сзади невидимым молотом. Взмахнув руками, она подалась вперёд, затем шумно рухнула на пол.

Вскочив на ноги, миссис Петтитт закричала. Бренда Ивэнс восклицала, зажав ладонью рот:

– О Боже, Боже!

Кто-то из пациентов позвал медсестру, и та примчалась.

Стивен вышел из палаты, словно во сне.





В тот вечер, с разницей примерно в час, родилась Шанталь Таня Симпсон, и умерла Хелена Беатрис Ноллз. Лин пригласили выпить шампанского с Кевином и его родителями, но она не пошла. Вернувшись домой, она обнаружила Стивена в состоянии шока, не способного выдавить ни слова, хотя Хелена была ещё жива. Когда позвонила Джоан Петтитт и сказала, что та умерла, Лин постаралась как можно деликатнее сообщить ему об этом. Но кажется, при этом известии ему не сделалось ни лучше, ни хуже.

Сидя рядом, он сжимал ей руку с такой силой, что у неё заныли кости. Кажется, никогда она не была ему так нужна. Он словно черпал из неё внутреннюю силу, заряжался её спокойствием. И долго не произносил ни слова. Затем стал рассказывать о бабушке, о её нелёгкой жизни, об ужасном конце и смерти. Лин никогда не слышала, чтобы он так говорил о ком-то. Она думала, он навещает её лишь из чувства долга, может в надежде узнать что-нибудь об их отношениях с дедушкой. Так странно было слышать от Стивена откровения о любви, о жалости, что ей стало неловко, но потом она начала понимать, что говорит он не о бабушке, что его слова о страданиях, жестокости и пренебрежении относятся к кому-то другому.

Он опустился на пол и положил голову ей на колени, обхватив Лин руками. Вряд ли раньше хоть раз были между ними такие интимные моменты, такая близость. Лин вздохнула. Положив ему руку на голову, гладила его волосы. Но теперь всё иначе между ними, менялось и её тело, и мысли, теперь вряд ли она сможет служить ему опорой. Ей требовалась взаимность, она тоже нуждается в его поддержке. Она боролась с искушением рассказать ему о ребёнке, о своих планах на будущее, слова были готовы сорваться с её губ. Она сдержалась. Стивен был бледен, глаза закрыты. А в мыслях перед ней было желанное, улыбающееся лицо Ника, антипод этой безжизненной личине, и, склонившись над Стивеном, шепча ему какие-то слова, она тихо плакала.





Похороны Ноллз сопровождались пышной расточительной церемонией. Ноллзы отличались особым вниманием к похоронам и кремациям, ради соблюдения показного почтения к своей особе некоторые копили деньги на собственные похороны всю жизнь. Артур Ноллз с четырнадцати лет, едва став помощником садовника в Чесни-Холле, до самой смерти платил по пенни в неделю какому-то страховому фонду, но, когда его час настал, оказалось, как пренебрежительно заметил его сын Стэнли, что он копил, да не накопил.

За катафалком его вдовы следовали четыре чёрных даймлера. Клан Ноллзов решил сперва собраться у дяди Леонарда, затем устроить скорбную трапезу у Брейсбриджей, а перед этим провести траурную службу в церкви Святой Троицы, и ещё одну в часовне крематория в Биссе. Так много цветов: хорошее время мама выбрала, чтобы умереть, заметила миссис Петтитт в типично ноллзовском духе.

Леонард Ноллз, единственный из них настоящий богач, жил в западном Хильдербридже, в районе, называемом Каллоуфорд. Остальные Ноллзы тоже селились поблизости, но дом Леонарда был гораздо больше, а улица куда шикарнее. Стивен приехал к ним рано. Принесённый с собой букет красных георгинов с гвоздиками он оставил в холле, рядом с другими букетами. Поцеловав его, тётя Мидж сказала, как мило, что он пришёл, он всегда был так добр к своей бабушке, затем поднялась наверх поправить тюрбан из чёрного кримплена. Он видел в саду дядю Леонарда с сестрой и зятем Сидни Петтиттом, рассматривающих клумбы с цветами. Показывать сад посетителям, даже родственникам, которые каждый день видят его из своих окон, было одной из обязательных по особым случаям традиций Ноллзов. Стивен заметил, что фотография его кузена Питера, ещё в прошлый его визит стоявшая на столике в холле, теперь исчезла. Он открыл дверь в гостиную.

Застеклённые до пола двери из комнаты вели в сад на лужайку, вдалеке поросшую чахлой травой. На этом фоне спиной к нему, провожая взглядом чинно шествующие фигуры родни, стояла Бренда Ивэнс. Она была одна. Её пышные формы были плотно упакованы в облегающее чёрное плиссе, на ногах чёрные открытые туфли на высоких каблуках и чулки со стрелками, одна из которых совсем сползла набок. Голова пока без шляпы. Маленькая блестящая чёрная шляпка из соломки, может купленная специально для этого случая, лежала рядом на подлокотнике кушетки. Её завитая жёлтая, словно хризантема, голова была явно только что из парикмахерской.

Она не слышала, как он вошёл. Стивен остался у входа, не сводя глаз со спины женщины, стоящей у выхода в сад. Его лицо менялось, пока перед ним, словно на киноэкране, пробегали картины давнего прошлого: горка монет на уровне глаз на столе; собственные руки, сжимающие старческое горло бабушки; синие письма авиапочты, безответно канувшие в почтовый ящик на Чесни-Грин.

Жара туманила его взгляд, Стивен видел лишь пышную фигуру на фоне окна, режущий глаз свет из которого менял зелёный на его противоположность, кроваво-красный. Он поднял руки, как клещами свело его пальцы. Он почти было бросился вперёд. Услышав его дыхание у себя за спиной, она обернулась.

– Неужели Стивен! Как мило.

Он прижал руки ко лбу, размазывая пальцами пот. В голове барабанная дробь. Объясняя свой жест, сказал механическим голосом:

– Господи, какая жара!

– И отлично, – сказала Бренда. – Это как раз по мне. Когда мы вернёмся из Европы, мы с тобой обо всём поговорим. Ужасно хочу увидеть твою жену Линду – так, кажется? Чистая правда, Стивен, пока у меня ни одной свободной минутки, так не ко времени эти мамины похороны. Но с другой стороны, как кстати я оказалась здесь, даже не пришлось приезжать. – Изменилась она или нет, но перед ним настоящая Ноллз. – Они хотели отложить похороны до понедельника, но твой дядя Стэнли настоял на церемонии «до отъезда моей сестры в Париж». Так что они сдались.

– Ну, желаю отлично отдохнуть, – откликнулся он механически.

– Мы этого заслужили. Двадцать два года не были за пределами Канады. Дорогой, а как твой отец?

– Отлично. Как огурчик. Занят всё тем же делом, как известно.

– И ты его правая рука. Уверена, ты теперь совершенно не заменим, да?

– Вот уж не знаю.

И тут на него напал смех. Скоро Стивен уже не сдерживался, раскачиваясь, сидя на кушетке, он со слезами на глазах смеялся до боли в груди. Он видел её изумлённый взгляд, но не мог остановиться. Наконец он встал и бросился к дверям, столкнувшись с Брейсбриджами и тёткой Мидж. Заметив скрывающие его глаза руки с платком, они решили, что он плачет.

– Стивен всегда был добр к своей бабушке, – сказала миссис Брейсбридж.

Позже они решили, он видимо слишком расстроен, чтобы оставаться на обед. Стивен собирался поработать после полудня, и после крематория свернул к рыночной площади, даже притормозил у офиса Уолби, но не остановился. Пока его мать здесь, он не в силах встречаться с отцом, вдруг он знает, что она приехала. Стивен не представлял его реакцию, не хотел и думать об этом.

Он переоделся в машине и углубился в пустошь, стараясь держаться тенистых склонов долины Аллен. После двадцати четырёх дней без дождей здесь тяжкий, полный испарений воздух, лишь белые облачка на синем небе у горизонта.

В такую жару, да ещё среди бела дня, Рип вряд ли мог появиться. Почему он называл его так? Как-то совершенно случайно убийцу девушек и обитателя пещеры он стал звать именем своего воображаемого друга детства. Но имя подходящее, в нём есть отвага и бесстрашие. Рип. Когда он убивал Энн Морган где-то здесь поблизости, тоже был день, но наверняка пустошь была такой же безлюдной, как сейчас.

Стивен укрылся от солнца в копре Джорджа Крейна, растянувшись на ломкой пересохшей траве. Торфянистая почва превратилась в пыль, утекая сквозь пальцы, словно соль. Вибрации далёкого грома, ощущаемые телом, можно было принять за слабое землетрясение. Лёжа в разрушенной башне, он ждал появления Рипа.
 




Кто-то купил серого попугая и кроликов, так что в магазине, кроме них двоих, живым существом была лишь змея. Магазин они заперли, жалюзи опустили. Ник сел на край прилавка, Лин на мешок зерна. Он так пристально глядел на неё, что она подумала, вдруг он узнал, догадался. Но нет, он ветеринар, а не врач, и она женщина, не собака. Она чуть улыбнулась при этой мысли.

– Я люблю тебя, Лин, – сказал он. – Я вернусь за тобой. Буду приезжать каждые выходные, пока ты не скажешь, что уйдёшь от него и поедешь со мной.

Верно, так будет неделю, две, или три. Но на расстоянии в двести миль, когда вокруг столько нового, долго это не продлится. И он забудет.

– До понедельника я не уеду. Когда передумаешь, знай, я жду у телефона.

– Я не передумаю, – сказала она. – Может, напоследок прогуляемся, или зайдём куда-нибудь выпить?

– Только не в последний раз. Не говори, что на этом всё. Лин, мы только сейчас стали узнавать друг друга.

Она встала. Пока такая же стройная, она ощущала в себе тяжесть ребёнка. Они шагнули из магазина в жар и духоту. Около стеклянных боксов в витрине случился малоприятный инцидент. Всегда словно неживая змея, которую Лин видела не иначе как неподвижно растянувшейся, или свернувшейся кольцами, вдруг подняла верхнюю часть тела, мелькнул раздвоенный язык, и она с шипением ударилась головой о стекло. Вздрогнув, Лин отпрянула, схватив Ника за руку.








12

И в доме, и на улице ощущалось приближение грозы. Едва проснувшись, Лин ощутила тяжесть атмосферы и вспомнила, что прошлым вечером она окончательно рассталась с Ником. Рядом всё ещё спал Стивен. Он казался намного моложе во сне, только уголки рта опущены.

Уже было жарко, хотя солнце едва просвечивалось сквозь облака. Она встала, приняла душ, заварив чай, принесла чашку Стивену.

– Большое спасибо, дорогая, – сказал он, взяв чашку из её рук.

Но прозвучало это словно бы издалека, мыслями он был чем-то занят. А ей нужно было сочувствие, утешение, ей хотелось открыться. Она никогда не умела откровенничать с матерью, Джоан была в больнице, так что оставался только Стивен. А Стивен пил чай, глядя в окно на пустошь с выжженной солнцем травой под бледным небом.

Она отвернулась и ушла наверх. Подошёл Персик, потёрся головой и золотистым плечиком о её ноги. Она взяла его на руки, в задумчивости прохаживаясь по комнате. Через полгода родится ребёнок, и она уже не будет одинока. Только как прожить эту и все следующие недели без Ника. Персик мурлыкал у неё на руках. Она опустила его на подоконник, глядя на тихое, нависшее над ними небо.

Только вспомнить, сколько раз Стивен искал у неё утешения? В последний раз, когда его бабушка умерла. А её он сможет утешить? Почему-то ей казалось, что нет, но проверять она никогда и не пыталась. Может она сможет деловым тоном изложить ему свой план, но она боялась заплакать, едва начав разговор. И тем не менее, придётся ему сказать. Вдруг она поняла, что не представляет, как он к этому отнесётся.

Она слышала, что он встал, ходит наверху. Она поставила чайник на огонь и накрыла стол к завтраку. При виде масла и сливок на молоке её начало мутить. В эти дни она была не в состоянии завтракать. Но тошнота прошла, так что она сидела за столом и пила чай, когда вошёл Стивен.

Насколько она могла вспомнить, уже неделями и месяцами он не только за завтраком, но вообще с ней не разговаривал. Треволнения сделали её крайне ранимой. Каким-то неживым, граммофонным голосом он заявил, что идёт в кабинет писать статью для «Эха».

Она вымыла посуду, временами опираясь на мойку и закрывая глаза. Чашка со звоном упала, словно взорвавшись, разбилась на три части, ручка отлетела в сторону. У дверей кабинета слышен прерывистый стук пишущей машинки Стивена. Она постояла в дверях, прислушиваясь. Пару секунд стук по клавишам, пауза, потом снова стук. Перебирая в уме слова, продумывая свою речь, она поднялась наверх убрать постель. Машинка внизу помолчала какое-то время, и застрекотала опять. Она поняла, что не в состоянии хладнокровно, без эмоций озвучить свои решения. У неё вновь, как до Ника, тряслись руки.

В кабинете было тихо. Она чуть было не постучала в дверь, но велела себе не дурить, всё-таки это её супруг. Он сидел за столом, глядя на свои записи, такой красивый, темноволосый, видный мужчина. Она подумала, что никого привлекательней его не встречала. Он перевёл на неё взгляд синих глаз с тем же странным, что и раньше, пустым выражением.

– Что случилось, дорогая?

– Я хочу тебе кое-что сказать.

– Это может подождать?

Едва держа себя в руках, она покачала головой. Ей бы лучше сесть, но она осталась на ногах, и протянув ему руку, повторила:

– Я должна кое-что тебе сказать.

– И что?

– Стивен, я беременна. У меня будет ребёнок. – Ей не хватало воздуха, слова застревали в горле. – Он родится в феврале. Этот человек, его отец, я любила его, очень, но мы больше не увидимся. Этому конец. Мы с тобой – мы никогда – ты сам понимаешь, о чём я, но это может быть наш ребёнок.

Он покраснел. Когда Стивен краснел, его лицо становилось малиновым.

– Ты бы хотел ребёнка, правда? – спросила она, – Он был бы наш, ведь наши чувства... мы же любим друг друга, да, Стивен?

– Ты со мной шутишь, – сказал он тем же механическим голосом.

– Ты же знаешь, что нет. Это правда. Прости, если это для тебя такой удар.

– Такой удар... – повторил он, подойдя к окну и повернувшись к ней спиной. – Ты это на самом деле сказала? Я не сплю?

– Стивен...

Она коснулась его руки, но так осторожно, что не смяла даже рукав рубашки.

Обернувшись, он со злостью смахнул её руку. От услышанного потом ей хотелось кричать. Она сжала руки. Он говорил тоном, какого она никогда от него не слышала. С такой же в точности детской яростью, и те же самые слова, которые она слышала от своего шестилетнего брата, когда беременная сестрой мать сказала им, что скоро у неё родится ребёнок.

– Если ты принесёшь в этот дом ребёнка, я убью его!

Она сдержала крик. Пыталась сказать, задыхаясь:

– Стивен, послушай...

– Я его убью, ты меня слышишь? Убью, утоплю, разрублю к чертям на куски и растопчу его!

Его лицо почти почернело от прилива крови, он перешёл на крик. Она задохнулась от ужаса. Он поднял правую руку и наотмашь, со всей силы дал ей пощёчину. Лин отлетела назад и упала на пол, опрокинув круглый полированный столик с бюстом Тейса.

Она заплакала от боли в спине и боку, но её первая мысль была о ребёнке. Со стоном она села на пол, скорчившись, обхватив себя руками.

Стоя на коленях с головой Тейса в руках, Стивен рассматривал трещину в черепе из папье-маше, что-то в расстройстве бормоча себе под нос. Лин содрогнулась. Она осторожно встала на ноги, опасаясь появления ужасных последствий падения между ног, но крови не было, или пока не было. Сердце её бешено колотилось.

А он, всё ещё на коленях, пытаясь соединить края разлома, откинул голову в отчаянии, когда трещина в хрупком материале пошла дальше и кусок отвалился. Ей казалось, он забыл о ней, но тут он повернулся к ней и так же по-детски визгливо закричал:

– Ты сломала мою статуэтку!

Сжав лицо руками, она с ужасом смотрела на него. Затем выбежала вон и заперлась в своей спальне.





Первые молнии в доме на Тейс-Вей были заметны не больше, чем огонёк спички, который вспыхнув, тут же гаснет. И лишь спустя несколько секунд донеслись далёкие раскаты грома. Гроза шла издалека, озаряя сполохами небо, пока чернильные грозовые тучи неторопливо собирались с силами.
 
Стивен ещё долго не выходил из комнаты, пытаясь починить голову Тейса. Он думал только о том, как вставить выпавший кусок и остановить трещину, пока ремонт ещё возможен. В идеале надо бы позвать Батю. Стивен попробовал два типа клея, что были у него в комнате, обычный, и цементный, для не деревянных поверхностей. Часть папье-маше уже раскрошилась, осыпавшись мелкой пылью. Склеив детали, пусть и не идеально, он постелил лист бумаги и поставил бюст под слабые лучи солнца сушиться.

Потом вышел из дома и пошёл в пустошь. Было жарко и сухо, и он остался в сандалиях. Воздух был напоён электричеством. Казалось, природа ждёт лишь удара молнии, чтобы взорваться. Фойнмены стояли бледными истуканами на фоне темнеющего неба, постепенно приобретая пурпурный оттенок.

Опустив голову, Стивен прошёл по проходу между ними и лёг на алтарь, лицом в сухую ароматную траву. Раздался гром, его раскаты казались гулом из-под земли.

Гул стоял и у него в голове, может в наказание за то, что он ударил Лин, но это же просто пощёчина. Пустяк по сравнению с её поступком, с этим ребёнком, который представлялся ему шустрым шестилетним нахалом, который назло ему вот-вот выскочит наружу, Стивен в ярости ударил кулаками по плите песчаника.

Потом стих в бессильном отчаянии, опять уткнувшись лицом в тёплую травянистую шкурку пустоши. В запахе земли и травы было что-то успокаивающе утешительное. Остаться бы навсегда в тёплой близости к земле, и никогда не возвращаться. Жить в одиночестве – отшельником, как Батя – оградить себя от треволнений внешнего мира. Хорошо бы вернуться в пустой дом, хорошо бы она исчезла из его жизни так, как исчезли Хелена и Бренда. Он до боли хотел бы больше никогда не видеть её.

Наэлектризованный воздух набирался сил. Пустошь замерла в ожидании дождя. Раскаты грома доносились теперь со всех сторон, по всему периметру. Но Стивен не двигался, прислушиваясь к слабому ритмичному шуму в своей голове. Пустошь была его тёплой постелью под одеялом атмосферы. Первая капля дождя упала на ладонь его вытянутой руки.

Но дождь не начинался. Упало ещё несколько капель, словно посыпались стеклянные ампулы, и снова сухо. Стивен опустил голову на руки, надеясь уснуть, но сон не шёл, хотя он лежал долго, вслушиваясь в пульсирующие ритмы в своей голове и в природе, пока раскаты грома ружейными выстрелами не раскололи небо прямо над его головой. И следом над Биг-Алленом ветвистым огненным деревом вспышка молнии на фоне чёрных туч, и опять удар грома. Пока он лежал, стемнело, словно наступили сумерки. Если верить часам, он три часа провёл в пустоши. И всё ещё день, всего половина третьего.

Ему меньше, чем когда-либо хотелось домой. Допустим, она ещё там, подойдёт и прижмётся к нему... И подобно древним друидам, или как звали тех, кто воздвиг здесь Фойнменов, он взывал к самому гигантскому: пусть она уйдёт. Пошёл дождь, потоки воды лились со скал на землю. Но он бы остался, если бы не страх перед ударом молнии. Пять лет назад в грозу в долине Бау-Дейл молния убила пастуха.

Теперь они сверкали над долиной Аллен. Стивен шаг за шагом спускался к извилистой тропе. И где-то на полпути к Чесни-Фелл полило уже всерьёз, словно громы-молнии раскололи наконец небо, распахнув ворота потопу. Он зашагал чуть быстрее, но бороться с тысячами блестящих розг, хлещущих его сквозь рубашку и джинсы, стекающих струйками по лицу, было бесполезно, он лишь смахивал их мокрыми руками. Молния попала прямо в торчащий впереди у него на пути валун: вспышка и затем треск, словно выстрел, казалось, камень вздрогнул от удара. Гроза буйствовала прямо над ним: потрясающее зрелище битвы стихий.

Спустившись на дорогу, он пошёл быстрее. Он знал, что нельзя прятаться под деревом, да и уже поздно искать укрытие. Нигде ни души, посёлок опустел. Теперь дождь лил сплошной стеной, и в окнах домов на Тейс-Вей зажигали свет, словно уже наступил вечер. Канавы превратились в бурные реки. Но в его доме темно, это прибавило ему сил, и он бегом по обочине, обогнув свою машину, поспешил к задней двери.

Которая оказалась приоткрытой. Угол коврика у входа застрял между косяком и дверью, не позволив ей закрыться. Сердце нервно колотилось в прерывистом ритме. Скинув сандалии и распахнув дверь настежь, он прошлёпал по кухонному полу к открытой двери в гостиную.

И остановился. В тусклом свете он увидел Лин, она стояла у окна, глядя на улицу, в темноту и дождь. Её прекрасные длинные, спускавшиеся по спине светлые волосы в полутьме сияли ярче, чем на полном свету – словно золотое руно. Она не слышала, как он вошёл. Его тело напряглось, словно у бегуна перед стартом. Он видел лишь окно и на его фоне женский силуэт в ореоле волос. Облик женщины расплывался перед глазами, словно мираж. Он содрогнулся, в воспалённом мозгу прошлое слилось с настоящим, босиком перескочив комнату, он схватил Лин за горло, сжимая пальцы до тех пор, пока они не сошлись, словно клещи.

Задыхаясь, она пыталась кричать, но его руки мигом заглушили эти потуги. Она подалась вперёд, словно в нелепом поклоне, потом упала на колени, и наконец рухнула лицом вниз на пол. Не в силах разжать пальцы, словно привязанный к её шее, он лежал на её теле, чего никогда не было в их жизни, так глубоко погрузив пальцы в её горло, что боялся отнять их вместе с головой. Когда же наконец смог их разжать, на ладонях остались борозды, словно от тяжёлого груза.

Стивен перекатился лицом вниз, и как был, в мокрой одежде, мгновенно провалился в глубокий сон.








13

Гроза ушла, тихо шуршал дождь. Стивена разбудил кот. Он проснулся, когда Персик потёрся о его откинутую в сторону руку. Если верить часам, он проспал полтора часа. Хватило, чтобы обрести способность мыслить, не обманываясь в том, что он сделал. Наощупь, не глядя, он неуверенно протянул руку в сторону Лин, пока не коснулся её пальца. Он был холодным.

Умывая мордочку, Персик сидел на ковре между жизнью и смертью. Стивен встал и прошёл на кухню. Задняя дверь теперь была открыта настежь. Кто угодно мог войти. Это заставило его подумать о последствиях. Налил в стакан воды и выпил. Запер заднюю дверь. Поднялся наверх и снял с себя холодную и мокрую, мятую одежду, надел чистую рубашку и джинсы. Пройдя в свой кабинет, он отыскал тот уценённый мешок, что купил вместе с верёвкой и фонарём. Склеил голову Тейса он явно неудачно, и теперь казалось, что кумир глядит в окно на пустошь с дырой от шрапнели в голове.

Он отнёс мешок вниз. С высоты книжного шкафа Персик безмятежно следил за ним светящимся жёлтым взглядом, слегка подёргивая кончиком опущенного вниз хвоста. Стивен не выдержал, заперев кота на кухне и отвернувшись – в этот раз зрелище мёртвой его не привлекало, в отличие от найденной Мэрианн Прайс – он затолкал тело в мешок и завязал его пришитыми наверху верёвками.

Было пять часов, но стало гораздо светлее, и в домах напротив уже не горел свет. Пока он смотрел, по улице, разбрызгивая в стороны лужи, проехала машина Кевина, свернув к их дому. Кевин и миссис Ньюман, накрыв головы одеждой, поспешили в дом. Но Джоан с ребёнком в машине не было, заметил Стивен. К счастью, иначе ему было бы трудно, почти невозможно объяснить отсутствие Лин.

Он поднял мешок и перенёс его к стене, придвинув кушетку так, чтобы ничего не было видно. Пусть пока полежит здесь, он должен подумать, что делать дальше. Вообще-то пострадала только Лин, нет никаких следов происшедшего в комнате, только опрокинут табурет и упала подушка. Он поднял табурет, положил на место подушку, мысленно примеряя к себе слово «убийца». Трудно в это поверить, но он совершил убийство, сделал то же самое, что и Рип – они равны. Он опустил руку за кушетку и ощупал сквозь мешковину окоченевшее тело, чтобы убедиться в этом. Это правда, придётся поверить, что он убийца.

Ну а коли так, почему бы ему не избавиться от тела на тот же манер, оставив его в каком-нибудь приметном месте в пустоши? Почему бы не случиться очередному, третьему убийству девушки, тоже молодой длинноволосой блондинки?





Хотя на этот раз убита его жена, полиция вряд ли станет подозревать его. Не будет допросов в тесной душной комнате. Разве Мансипл не сказал, что по какому-то фактору его кровь отличается от крови убийцы Мэрианн Прайс и Энн Морган?

Стивен сидел, опираясь на зелёные бархатные подушки, за которыми лежало тело Лин, и гадал, что же теперь делать. Его машина стояла в проезде у дома, капотом к дороге. Пожалуй, стоит дождаться темноты, чтобы отнести мешок в багажник. Мэрианн Прайс лежала среди Фойнменов, Энн Морган в пороховом складе шахты герцога Келси. Может, теперь это будет копёр Джорджа Крейна, или карьер Намбер-Хоул? Но слишком рискованно таскать тело у всех на виду по Гафдейлу, а тёмной безлунной ночью, да ещё после дождя, это просто невозможно.

Внезапный стук в заднюю дверь заставил его вскочить. Он быстро оглядел комнату, чтобы убедиться, всё ли в порядке. Кот прошмыгнул мимо него, когда он вошёл на кухню. Сквозь узорчатое стекло он узнал фигуру миссис Ньюман. А если бы он не закрыл дверь, когда её тело ещё лежало рядом, пока он спал?

Его тёща вошла, развязывая шнурки пластиковой шляпы, поставив зонтик в раковину.

– Я даже не припомню такого дождя. И какие молнии! Моя тётка боялась грозы, всегда занавешивала зеркала. Во время войны у них было убежище... Моррисона или Андерсона? Как-то так, а когда война закончилась, она попросила мужа оставить его, чтобы было куда прятаться во время грозы. А где Лин?

– Она собралась в Хильдербридж ещё до того, как это началось, и подозреваю, не рискнула возвращаться в такой дождь.

– Почему же она не взяла машину? – начала было миссис Ньюман, но вдруг сменила тему. – Вообще-то я зашла сказать, что мы не придём завтра. Джоан и Шанталь утром уже будут дома, и Кевин сказал, чтобы вы с Лин зашли вечером, мы вас приглашаем. Вы же ещё не видели мою малышку внученьку, правда?

Стивен вдруг брякнул, не подумав:

– Господи, мы же приглашены на завтрашний вечер.

Миссис Ньюман изумилась, и не без оснований. Когда это они вместе ходили в гости по вечерам, тем более в воскресенье? Он поспешно добавил:

– Честно говоря, вчера после похорон нас пригласил дядя Стэнли, в такой ситуации я не мог отказаться.

Его нервировал всё ещё озадаченный вид тёщи, но тут уж ничего не поделаешь. Ему в голову пришла другая, более удачная мысль. Он с трудом дослушал перечисление, с загибанием пальцев, других подходящих дней недели для знакомства с малышкой Шанталь.

– Пожалуй, я возьму машину, – сказал он, едва она остановилась, чтобы сделать вдох, – поеду в город, может найду Лин. Наверняка она так и сидит под навесом на Норт-Ривер-Стрит, ждёт автобуса в шесть-пятнадцать. Съезжу, заодно захвачу разбитую статую, отвезу отцу. Больше её никто ведь не починит.

Здорово, что его осенило как раз в нужный момент. А истинную Ньюман как раз такое детальное планирование совершенно не удивило – она сама поступала именно так.

Дождь ещё продолжался, но уже не проливной. Когда миссис Ньюман ушла, он запер за ней заднюю дверь, отодвинув кушетку, вытащил мешок. Конечно, отнести его не составит труда. Лин весила меньше ста фунтов.

В гостиной Ньюманов зажгли свет. Хотят проследить, как он будет садиться в машину. Он нёс мешок вертикально, головой вверх. Однажды около городского клуба в Биссе он видел, что так несли статую, в подобном мешке, в ожидавший неподалёку фургон. Он поднял заднюю дверь и осторожно положил мешок в багажник. Заперев машину, вернулся домой за кухонными ножницами и фонариком.

Из-за дождя и низких туч было пасмурно, почти как в сумерках, но ещё нескоро стемнеет настолько, что можно будет без опасения перенести тело в пустошь. Он прикинул, что отсутствовать следует часа четыре. Поехал на север от Чесни, в сторону Джекли. Машина может стать уликой, хорошо бы обойтись без неё, но как ещё вывезти тело из дома?

Было чуть больше шести, пожалуй, он уже девять часов без еды. Но голод дал о себе знать только сейчас. Остановиться и перекусить он не рискнул, слишком опасно оставлять машину. На последней заправке после Джекли он налил на пять фунтов бензина, затем развернулся и поехал в сторону Пертси, остановившись в тени Тауэр-Фойн.

Время тянулось медленно. Он ничего не взял почитать, превратившись в узника капсулы с исполосованными дождём стёклами. Иногда, разбрызгивая лужи, по дороге проезжали машины, их тусклые фары казались глазами каких-то рептилий. В семь он снова тронулся в путь; но не потому, что решил, куда поедет, просто колёса машины начали погружаться в воду. С таким грузом безопасней в движении. На парковке Джекли с новым покрытием не скапливалась вода, так что он просидел здесь ещё около получаса. Постепенно дождь начинал стихать, превратившись в морось, серой ватой заполнявшую пустошь, и Стивен поехал по дороге в Хильдербридж, стараясь сообразить, где оставить тело, когда стемнеет.

Проблема была в том, где незаметно оставить машину, пока он отнесёт тело так, как это сделал бы Рип, и в такое место, которое выбрал бы сам Рип. Если он оставит машину на любой гористой тропе долины Аллен, её увидит каждый проезжающий по главной дороге. Кроме того, сейчас вся местность могла превратиться в болото. Можно бы оставить машину где-то в переулках близ Лумлейда, но как унести тело, и никому не попасться на глаза? Оставалось только укрыться в березняке Бэнкс-ов-Намбер. На перекрёстке он свернул налево, на дорогу к Тёрлтону, но ещё не выходя из машины понял, что и этот план не выполним. Сами склоны холма, как и тысячи курганов – холмиков в долине, как говорят, бывших захоронений – были сухими, но между ними вода. Тысячи небольших озёр и тысячи холмиков.

Реально оставить сейчас машину можно только на шоссе, на твёрдом покрытии. Он проехал Тёрлтон и свернул на дорогу по полям долины Бау-Дейл, вокруг холма Намбер-Фойн. Дорога довольно пустынная, однако не заброшенная, и оставалось надеяться, что в ближайшее время здесь никто не проедет. Но тут Стивен вспомнил одно место, где спрятать машину легче, чем в горах или рощице.

Если не считать шахт Гафдейла, в Вангмуре была ещё только шахта Стоуни-Бау-Майн, в долине Бау-Дейл, к востоку от холма. Ничего от неё не осталось на поверхности, кроме входа в так называемую «старую штольню пони». Дорога шла поверх фронтона из трёх каменных блоков с выбитой наверху датой 1819, и небольшой насыпи у края дороги.

Стивен вышел из машины, оставив её на «мостике» над фронтоном, и спустился вниз по склону. Место было высокое, и вода стекала вниз, но не в хорошо забетонированную штольню, а дальше в долину по дренажному стоку. Почва была даже не слишком сырая, хотя, он сразу понял, и здесь невозможно спуститься на машине вниз, не оставив улик в виде отпечатков колёс.

Пока машин не было; он следил за дорогой, оставаясь внизу. Взобравшись наверх, осмотрел дорогу по обе стороны от «мостика», вся её серая лента, похожая на брошенную на землю гибкую струну, была пуста – ни машин, ни людей. Было ещё далеко до темноты – но какая разница, если тебя никто не видит? Если нельзя спуститься на машине в штольню, что мешает ему отнести туда тело?

Только риск, что кто-то проедет мимо, что водитель увидит его машину, а потом об этом вспомнит. А фронтон был именно тем местом, которое одобрил бы сам Рип, если бы он совершил третье по счёту убийство. Фойнмены, пороховой склад, старая штольня пони – весьма логичная последовательность. Но вдруг кто-то проедет мимо? Это возможно в любую минуту. Хотя с этой точки наблюдения у него пять минут форы. Ни души в обоих направлениях, а в сумеречном освещении извилистая дорожная лента видна лучше, чем при солнечном свете. Пяти минут до появления машины более чем достаточно.

И всё же он нервничал, через заднюю дверь вытаскивая мешок. На дороге никого. Он стал спускаться, стараясь ступать на пучки высокой травы, чтобы не оставлять следов. Это непросто, с мешком на плече, но он спустился широкими шагами, и в двух шагах от каменной арки изо всех сил швырнул мешок в жерло туннеля. Вынуть из мешка тело – ни на это, ни на что другое времени не было. Он взобрался наверх, цепенея при мысли, что мог как-то пропустил машину – за поворотом дороги, к примеру – и тогда через минуту она окажется на «мостике».

Но никого не было. Лента дороги уже еле видна в сгустившихся сумерках. Первую машину он встретил по пути на Тёрлтон спустя десять минут. Водитель болтал с пассажиром, так что Стивен был уверен, он его не рассматривал. В сельском клубе Тёрлтона было какое-то собрание, на дороге и парковке рядом с ним полно машин. Стивен припарковался посреди этой компании, а сам пешком, избегая дорог, по тропе через пустошь пошёл к старой штольне.

Эту часть пустошей он знал хуже всего. Но ориентиром был низкий и длинный, увенчанный булыжником гребень холма Намбер-Фойн. Луны не было, но и на тёмном небе его очертания выделялись чёрным силуэтом. Было удивительно тихо. За весь путь он видел лишь две машины, вернее, свет их фар в чернильном воздухе.

Подходя со стороны долины Бау-Дейл ко входу в штольню, он включил фонарик. Свет показался ему слабеньким, он уже привык к тому новому, более мощному, и сравнение было явно не в пользу этого. Но собственно ему и не нужен яркий свет. В другом кармане лежали ножницы.

Встав на колени на пол штольни, устланный плоской сланцевой щебёнкой, он развязал верёвки, стащил мешок с тела. Она лежала ничком, лица не видно под шапкой спутанных, чуть мерцающих в свете фонаря волос.

Наверху через «мостик» проехала машина. Стивен застыл. Выключив фонарь, скорчился в темноте туннеля. Но никто и не думал тормозить. Оценив расположение дороги и туннеля, слегка сходного с железнодорожным, Стивен понял, что его фонарик невозможно заметить. Тем не менее машины действовали ему на нервы.

Помедлив, он снова включил фонарь. Достал ножницы из кармана, срезал все волосы почти под корень. Ещё одна машина проехала над ним, как можно было понять по вибрации свода туннеля. Одну густую прядку он свернул в кольцо и, опустив её дно, закатал в мешок.








14

На другой день было тихое, серенькое утро. Перед тем, как выйти из дома, Стивен позвонил Бате, собираясь предупредить его, что Лин приболела и обеда не будет. Но Батя и без того погружался в чернейшую стадию очередной депрессии. Он снял трубку и молчал. Стивен понял, что он у телефона, когда гудки прервались, и послышалось тяжкое, прерывистое дыхание.

– Батя? Это Стивен.

– Не ждите меня. Я не приду. – Голос был слабым и отстранённым.

– Ладно. Тебе лучше знать, Батя.

– Ну да. Лучше знать, когда на тот свет.

Персик сидел на кухонной тумбе, уставившись на холодильник. Стивен вспомнил, что он не кормлен с вечера. Он открыл банку кошачьей еды и Персик, казалось бы никогда не терявший достоинства, набросился на еду. Придётся с ним что-то делать, подумал Стивен. Гуманней его ликвидировать, чем искать другой дом. Завтра он этим займётся.

Он достал прядь волос из мешка и положил в карман куртки на молнии. И тут ему пришло в голову, что в доме может быть обыск. Хуже нет, если у него в кармане найдут чей-то светлый волосок. Он завернул волосы в кусок упаковочной плёнки и переложил их в рюкзак, рядом с верёвкой и фонарём. Кевин на машине выехал на дорогу, поедет в Сент-Эббу забирать Джоан с ребёнком. Стивен подождал, пока он уедет, потом ушёл из дома тоже.

В пустоши, словно утолившей великую жажду, под пологом низких туч царило сонное успокоение. Дорога была уже сухой, казалось, земля в пустоши тоже, хотя порой ботинок попадал в глубокую лужицу. Ему встретился рыбак с удочкой и зонтом, успевший порыбачить на реке Хильдер. По тропе Ривз-Вей шли два мальчика с немецкой овчаркой. Люди осмелели, снова бродят по Вангмуру, но, когда завтра-послезавтра найдут тело Лин, они исчезнут, и уж наверняка навсегда. Вот тогда пустоши станут исключительно его и Рипа владениями.

Бледные тучи клочьями истрёпанной сети накрыли склоны Биг-Аллена. Тишина в долине была такая, словно весь пейзаж с остатками мощёных дорог, копров и лебёдок затаил дыхание в ожидании очередного акта драмы, трагедии, преступления. Любой порыв ветра вмиг развеял бы это впечатление, но в насыщенном влагой воздухе не было ни ветерка.

Теперь, пожалуй, он смог бы спуститься в Эпсли-Соу и без верёвки, но всё-таки привязал её ради безопасности. Внизу было холодно, стены шахты леденяще липкие. Спустившись вниз, он пошёл не в камеру Рипа, а по второму, ведущему под копёр Джорджа Коу туннелю. Если на поверхности столько воды, так сколько её там после ливня, намного ли выше уровень воды в озере? Сланцевый щебень уже не менее чем на дюйм в воде, а ближе к озеру вода сочилась по стенам туннеля.

Но его больше интересовало не озеро, а камера, выход из которой был завален камнями. Там, под грудой щебня, он закопал мешок. Он заметил, что дышал чаще и с трудом, а когда зажёг свечу, пламя сразу сникло и погасло. Скорее всего обильные осадки как-то повлияли на воздух в шахте, уменьшив содержание кислорода.

Хотя там, откуда он пришёл, воздух был достаточно хорош, и свеча горела нормально. На развилке он свернул в правый проход, тут единственным следствием погодных перемен наверху был более явственный металлический запах, возможно из-за остатков свинца. Стивен шагнул через порог в пещеру Рипа, осветив пламенем свечи её пространство.

Увиденное побудило его погасить свечу и зажечь фонарь. В бутылках были новые свечи, и добавилась третья, в медном подсвечнике. Стояла непочатая бутылка сидра, рядом пивная кружка, между ними коробок спичек «Swan Vestas», а на нём горелая спичка. Но что заставило Стивена восхищённо ахнуть, это наполовину расстёгнутый спальный мешок и подушка в старенькой белой наволочке с отпечатком головы. Прошлую ночь Рип провёл здесь.

Стивен прошёл дальше. Печенье и отварная солонина исчезли, пиво выпито. Раньше присутствие Рипа было не так ощутимо. Казалось, он ушёл лишь за минуту до появления Стивена – может, пока он был в другом конце шахты, где закопал мешок? Или они разминулись, как призраки, не слыша, не замечая друг друга; один вышел по одному проходу, другой вошёл в опустевшую камеру по другому. Стивена трясло от возбуждения. Он опустился на пол, и глубоко дыша, сидел на мешках вместо ковров, пока не успокоился.

Немного погодя он заглянул в тайную коробку. Ему пришло в голову, что надо бы принести сюда какие-то вещи Лин, заколку, например, брошь, или подаренное Батей кольцо с дымчатым топазом, чтобы добавить это к вещицам Мэрианн Прайс и Энн Морган. Но самое главное не забыто. Он осторожно развернул длинную шелковистую прядь волос. Ему казалось, цвет её был где-то между теми двумя, темнее почти белых волос Мэрианн, но светлее цвета спелого зерна локона Энн Морган. Он положил прядь рядом с другими, пытаясь представить себе реакцию Рипа в следующий раз, когда он откроет свой ларец и увидит такое чудо своими глазами. Удивление, изумление, восхищение, может даже смех – он почему-то не думал, что это будет страх.

Он закрыл коробку. И подумал, стоит ли ещё как-то показать Рипу, что он был здесь. Но надо ли? Любое другое действие – перемещение предметов, или записка – лишь испортят изящество проделанного им.

Пройдя на выход по узкому «гробовому» проходу и свернув в левый туннель к камере, он всё время ждал, что Рип вернётся, он был в готов к встрече. Поэтому вышел в духоту на белый свет со странным чувством разочарования, вспоминая тот самый первый раз, много лет назад, и незнакомое лицо конопатого мальчишки наверху. Почему-то беспокойные предчувствия и не исчезали, омрачая его размышления. Чем ближе к дому, тем тревожнее было на душе. Словно всю свою изобретательность, все ресурсы он истратил на манипуляции с телом Лин и прядью волос в пещере Рипа, и близился час расплаты. Всегда сперва надо думать, потом действовать, и он понял, что обдумано его дело плохо.

Это Рипа не беспокоили подобные нюансы. Следовало убить, отрезать у жертвы волосы, а потом прятаться в шахте, пока не решит, что может без опаски вернуться к обычной жизни. Но Стивен убил собственную жену. Это его жена пропала, так что, подобно Йену Стрингеру и Роджеру Моргану, ему бы следовало первым начать её поиски.

Он пытался представить себя не убийцей, но мужем пропавшей в Вангмуре женщины. Которая отсутствует уже около суток. А прошлым вечером он сказал её матери, что едет встречать её в Хильдербридж. Если не встретил, не нашёл её там, разве не следовало об этом сообщить? Пусть на тот момент не полиции, но её родителям?

Почему-то раньше Стивену это не приходило в голову. Ему стало не по себе, мурашки пошли по коже. Был второй час, когда он вернулся в Чесни. Ведь любой житель посёлка, где за три месяца убили двух девушек с длинными светлыми волосами, обязан подозревать то же самое, если его длинноволосая блондинка-жена не вернулась домой. Ему следовало сразу связаться с её родителями, заявить в полицию, организовать её поиски, но вчера его голова была занята другим. Почему прошлым вечером он не заявил о её исчезновении? Он нашёл тело первой жертвы и перенёс изнурительные допросы в полиции, он как никто должен понимать опасность – так почему он ничего не сделал за эти сутки?

Выйдя на Тейс-Вей, он увидел в саду Симпсонов толпу людей. Было поздно пережидать, пока они не войдут в дом. Миссис Ньюман уже махала ему рукой. Он шёл к ним, и единственный вопрос стучал у него в голове: что сказать, если спросят, где Лин? Что он может сказать?

– Стивен, ну наконец-то. Куда подевалась Лин?

– Она не дома? – сказал он, слегка запинаясь.

– Её с утра нет дома. Я велела Джоан позвонить и сказать, пусть зайдёт взглянуть на Шанталь. И она позвонила, но никто не ответил, да, Джоан? Я решила сходить, вдруг телефон барахлит, или что там ещё, но дом закрыт, и никаких следов Лин.

Его свояченица сидела в инвалидном кресле, видимо поставленном специально для неё, на руках она держала краснолицую малышку с мокрым от слез или слюны личиком – может тем и другим вместе. У неё были тёмно-синие глаза в покрасневших глазницах и пушистые рыжеватые волосики. Кевин разговаривал с соседями, а его брат с семейной парой с другого конца Тейс-Вей, но стоило Джоан заговорить, как все умолкли и уставились на него.

– Не помню, чтобы Лин не было дома воскресным утром. Что с ней происходит? Я думаю, это она нарочно. Я вернулась с ребёнком, а её нет дома, и мама говорит, что вечером вы идёте в гости.

Стивен не ответил. Джоан глядела на него, у неё дрожали губы.

– Это что, ревность? Нет, правда? Она всего раз пришла в больницу, а ведь работает рядом, она там бывала. Чего она ждала, что у меня тоже не будет детей, раз у неё их нет?
 
– Джоан, – начал было её отец.

– Ну хватит, любовь моя, – вмешался Кевин. – Конечно, как только Лин вернётся, она сразу к тебе придёт, правда, Стив?

Оба соседа незаметно исчезли. Джоан громко зарыдала, а следом заплакал ребёнок. Она вскочила и исчезла в доме.

– Типичный послеродовой невроз, – изрёк Тревор.

Миссис Ньюман взглянула на Стивена, склонив голову на бок.

– Где всё-таки Лин?

– Я не знаю.

– Ну, если она вернётся, скажи, чтобы зашла к нам. Джоан нельзя так нервничать, у неё пропадёт молоко. Когда все мои трое были маленькими, в доме за церковью жила женщина, которая...

Что сталось с этой женщиной, Стивен не узнал. Не сказав ни слова и резко повернувшись, он перешёл дорогу и в парадную дверь вошёл в дом. Он понимал, что в его ситуации глупо уходить таким образом, но, если бы он остался, могло быть ещё хуже. Его трясло, он потерял голос. Он выпил воды из-под крана и стоял, глубоко дыша. Если Лин в скором времени не появится, миссис Ньюман или Джоан непременно придут сюда. Они захотят узнать, где Лин. И он не знал, что им сказать.

Поскольку в их семье пили очень мало, принесённый Батей алкоголь так и оставался в шкафу. Стивен обнаружил почти полную бутылку виски, и налил себе побольше. С непривычки, да на пустой желудок, спиртное тотчас ударило ему в голову. Он опустился на зелёную бархатную кушетку.

Почему тем вечером он не пошёл в полицию? Теперь уже поздно, а тело Лин могли найти в любую минуту. Когда найдут, когда его опознают, Ньюманы, Симпсоны и соседи обязательно припомнят, как он стоял, как дрожал, как ни слова не сказал о том, где Лин. Миссис Ньюман вспомнит, как он нёс в мешке что-то побольше разбитого бюста Тейса.

Он опустил голову на руки. Скорее паника, чем отчаяние охватила его. Его трясло так, что он вскочил и нервно забегал по дому. Выпил ещё виски. С каждым часом его молчание об исчезнувшей жене становилось всё подозрительнее, а обнаружение её тела всё вероятнее.

Похоже, её родня считает, что прошлую ночь она провела дома, в своей постели. Именно так он дал им понять, если не словами, то своим поведением. И они вспомнят об этом, когда их будет допрашивать Мансипл, Мальм или Трот. Пошатываясь от выпитого, он поплёлся в свой кабинет и рухнул в стоящее у стола кресло. Тейс с дырявой головой глядел на него с циничной ухмылкой на перекошенном лице, или же это были причуды освещения.

Прошлым вечером он перестарался, подражая Рипу, глупо прячась за его спиной вместо того, чтобы первым делом заявить о пропаже Лин. Даже после одиннадцати, спрятав её тело, был шанс оправдаться и всё исправить. И какое имеет значение то, что кровь убийцы Мэрианн Прайс и Энн Морган другой подгруппы? Мальм поймёт, как было дело, Крук догадается, что он убил жену, и хочет свалить вину на убийцу других девушек.

Стивена трясло от страха. Он всегда верил в свою силу и смелость, но эта вера рухнула. В отчаянии он скулил, что не к кому пойти, некому помочь. Два с лишним десятка лет от Бати никакого толку. Он с ненавистью вспомнил и мёртвую бабушку, и толстуху, скачущую по Европе в туристическом автобусе.

Он у Лин всегда искал любви и утешения, и он убил её. Опустившись на пол, он положил голову на кушетку, словно ей на колени.








15

Опасаясь того, что он сейчас услышит, Стивен включил новости в 5.45. Уже по заголовкам было ясно, что тело Лин ещё не нашли. Немногие теперь рискуют ходить по пустошам, думал он, стоя у окна и глядя на улицу так, как тогда стояла она. Снова пошёл дождь, стало слишком темно для раннего августовского вечера. Прослушал новости в семь на другом канале. Пока ничего.

Был конечно шанс, что без заявления о пропаже тело Лин найдут спустя несколько недель. Ведь для этого надо если не войти в туннель, то хотя бы спуститься в овраг. Но как объяснить родным Лин её отсутствие... В полдень, поднявшись наверх выпить виски, он иногда отключался, впадая в хмельное забвение. Все двери заперты, что тоже отклонение от обычного. Из спальни он слышал, как миссис Ньюман стучит в заднюю дверь. Через минуту кто-то звонил уже в переднюю. Дважды звонил телефон. Не реагируя на эти сигналы, он понимал, что всё глубже падает в своими руками вырытую яму.

У него разболелась голова. Но он не мог остаться, сказав тёще, что они с Лин идут в гости к дяде Стэнли. Он заставил себя надеть чистую рубашку и пиджак на случай, если за ним следят с другой стороны улицы, вот только он не мог предъявить им Лин. Уже почти на выходе он услышал какой-то шум у задней двери, и подскочил, едва не вскрикнув. Но это Персик вернулся через кошачью дверцу, оставляя следы мокрых лап на полу. Стивен в одиночестве садился в машину, понимая, что это видели все.

Выезжая на дорогу, он понятия не имел, куда направится, но скоро желание проехать над старой шахтой пони стало неодолимым. Просто какое-то наваждение. Позже у проезжавших в то же время спросят, что они видели, какие машины. Но его неодолимо тянуло туда, в нервном возбуждении он хотел убедиться, что тело на месте, утащить его подальше в туннель, спрятать, даже вытащить и перевезти куда-то ещё.

Доехав до Тёрлтона, он припарковался на том же месте, что и в прошлый раз, рядом с клубом. Дальше он не поедет. Всеми силами надо противиться этой навязчивой тяге. Он просидит в машине час, два часа. Двух часов вполне хватит для воображаемого визита вежливости. Два часа он потерпит, потом вернётся домой, отключив телефон, запрёт обе двери.

Без тепла работающего мотора в машине стало холодно, словно зимой. Где-то вдали под дождём пустошь сливалась в единое целое с серым небом. Он подумывал о побеге. Закрыть бы дом, сесть в машину и уехать, куда глаза глядят. У него есть деньги в банке, около пятисот фунтов. Если он решится, можно ночью забрать тело и рвануть куда-нибудь на юг...

Что угодно, лишь бы избежать недоверчивых расспросов родных Лин. Раньше он о них почти не думал, теперь понял, до какой степени он ненавидит родню Лин, которые ничем не лучше Ноллзов, всех Ноллзов. Эти люди созданы, чтобы терзать и сбивать его с толку. Что говорить, когда его спросят, где она? Он не сможет сбежать, не может уехать отсюда. Немыслима его жизнь без пустоши, это хуже, чем остаться без глаз, без ног, без рук.

Нескончаемый дождь довёл его до отчаяния. За мокрыми окнами у него началась клаустрофобия, чего никогда не бывало в шахте или пещере Рипа. Что, если мать Лин позвонит дяде Стэнли? А почему нет, она может. Они знакомы всю жизнь, отец Лин и Стэнли Ноллз дружат со школы. Что сказать, когда он вернётся, если её мать опять спросит, где Лин?

Я не знаю. Я не видел её со вчерашнего утра. Не знаю, куда она делась. Она не вернулась из Хильдербриджа. Беспомощные ответы без конца крутились в его голове, пока вдруг не созрел тот, что не казался безнадёжным. Он приближался с осторожным упорством, в нерешительном ожидании, ухватится ли он за эту соломинку.

И наконец созрел верный ответ:

Я не знаю, где она. Она бросила меня.





Что-то мешало ему вспоминать тот важный эпизод с Лин, возможно то, что этот придурок Тревор назвал бы эмоциональной блокадой. Он подсознательно вычеркнул этот кусок из памяти. Теперь он велел себе вспомнить, что такого сказала Лин, из-за чего он ударил её, а она толкнула и разбила бюст Тейса. Не почему он убил её, это уже другое, это за гранью понимания. Он ударил её потому, что она ему изменила. Следовательно, был другой мужчина.

До сих пор Стивен об этом почему-то не думал. Того, что она его обманула, хочет родить и принести в его дом ребёнка, ему было достаточно. Только теперь он подумал о том, кто оставался в тени, о любовнике Лин. Он мало знал о таких вещах, его это не интересовало, он не думал, что его это коснётся. Но кто же не знает, что браки распадаются, мужчины уходят к другим женщинам, а женщины к другим мужчинам. Могла бы уйти Лин? Почему не сказать им, что Лин ушла от него к другому?

В самом деле, если бы он не вмешался, может так и было бы. Другой мужчина существует. Когда найдут её тело, они подумают, что она ушла из дома в субботу утром, чтобы встретиться с ним, например, в Хильдербридже, но, опоздав на автобус, согласилась, чтобы её подвезли...

Стивен завёл машину и включил дворники. В чистых секторах на стекле мелькали брызги алого заката в разрывах облаков. Он поедет домой, никто не ждёт, что человек, от которого ушла жена, станет наносить визиты. Выезжая задом со стоянки, он повторял слова, которые должен им сказать.

Какое облегчение вновь оказаться дома. Он зажёг свет, раздвинул шторы, и стал ждать появления миссис Ньюман. Персик подкрался в надежде за неимением Лин посидеть у него на коленях. Стивен слегка оттолкнул его ногой. На столике с каштановыми листьями лежала книга, значит, туда коту нельзя тоже, и обиженный Персик с недовольным видом уселся в кресле. Конечно, ждёт Лин, подумал Стивен, ну и пусть, какая разница, если жить ему осталось дни или часы.

Было всего девять вечера. Он включил телевизор, отыскал новостной канал. Ничего об убийствах в Вангмуре, тело Лин не найдено. Стивен гадал, почему не идёт миссис Ньюман. Она знает, что он вернулся, и конечно хотела бы видеть Лин, узнать, что с ней случилось. Он раздумывал, не сходить ли к ним, сказать, что Лин ушла от него, но передумал. Такой порыв совсем не в его характере.

Тогда он поднялся к себе в кабинет и попытался закончить статью для еженедельной колонки «Голос Вангмура». Перед этим он отпер заднюю дверь, даже приоткрыл свой кабинет, чтобы не пропустить стук или звонок в дверь. В спальне Симпсонов горел свет, в остальных комнатах было темно. В гостиной Ньюманов сквозь задёрнутые шторы виден свет включённого телевизора.

Вернувшись в кабинет, он не мог сконцентрироваться. Почему днём они не раз пытались что-то узнать о Лин, а вечером вдруг перестали? Что, если они считают его убийцей, и теперь затаились, доложив полиции о своих подозрениях?

Нет, это невозможно. Откуда у них подозрения? Вероятнее то, что они обиделись. Но уклонение от встречи с ним и отсутствие вопросов раздражало больше самих расспросов. В двадцать минут одиннадцатого свет в гостиной погас, но загорелся на лестнице и в спальне. В кабинете горел свет, а Стивен стоял и смотрел, и тут между портьерами спальни появилось лицо миссис Ньюман. Взгляды их встретились. Она резко задёрнула шторы, но Стивен успел прочёл на её лице злость и обиду, в чём виновным конечно был он.

Спать он не мог. Стоило прилечь, как его начинало трясти, перед глазами плыли круги и мелькали искры. Он боялся, что уснёт, его разбудит громкий стук в дверь, с бьющимся сердцем он встанет, подкрадётся к окну, увидит фары полицейской машины и Мансипла с Тротом у ворот. Заснуть он не мог, но выключить настольную лампу не решался. Если он видел свет в доме у Ньюманов, они видели свет его лампы тоже. Он хотел бы скрыться с их глаз, исчезнуть совсем, провалиться под землю.

И к утру, на исходе ночи, он не выдержал. Он поднялся, походил по дому, заварил чай, пробовал читать, ещё раз попытался закончить свою статью для «Эха» – “Следом за наводнением, случившемся в эти дни, можно ожидать появления пышной растительности в пустоши…” Краска на лице Тейса высохла, теперь он как новенький. Дождь прекратился, с рассветом мир не казался таким безнадёжно серым.

Стивен снова лёг в постель, но так и не заснув, в восемь встал опять. Ну вот, ещё один день без работы, настолько ему было худо. Если миссис Ньюман не появится здесь в течение получаса, он сам пойдёт к ней. Интересно, он хоть раз ходил туда по доброй воле? Наверное нет, но сейчас особый случай. Его бросила жена. Вы что-нибудь слышали о Лин? Мы расстались, она меня бросила, уехала с мужчиной, которого по её словам она любит. Как, убедительно звучит, или нет? Тут пугающая мысль пришла ему в голову. Будь Лин жива, сказала бы она матери, что решила его бросить? А вдруг она ей звонила?

Он вздрогнул, когда кот влетел в дом через свою дверцу, словно цирковой тигр сквозь бумажное кольцо. Собака стала бы усердно искать свою хозяйку, рыская по углам, заглядывая под мебель, вынюхивая у дверей. Персик, даже не шевельнув усиком, не повернув красивую мордочку, степенно прошествовал через комнату с поднятым кверху хвостом. Затем грациозно запрыгнул на подоконник и уселся ждать Лин, неважно, из дома она появится, или с улицы. А не странно ли, миссис Ньюман, что Лин уехала, не взяв с собой Персика?

Было уже девять, но никто не появлялся. Стивен пытался позвонить Бате, хотел сказать, что болен, что у него какой-то вирус, но тот не отвечал. Он видел, как уехал на работу Кевин, затем мистер Ньюман. Через пятнадцать минут появилась Джоан, выкатив высокую белую коляску на лужайку перед домом. Стивен надел походные ботинки и куртку на молнии. Едва он вышел из дома, миссис Ньюман появилась тоже, и он содрогнулся, когда она, глянув в его сторону и передёрнув плечами, неторопливо вернулась в дом.

Стивен велел себе пройти к воротам, закрыть их за собой, и идти по Тейс-Вей в посёлок. Голова гудела, мешая ему думать. Ноги подгибались, будто лишившись костей. Пару раз он даже споткнулся на ровном месте. Вопреки всему, внезапно разучившиеся ходить ноги упорно вели его к той части пустоши, где лежало тело Лин. Спотыкаясь, он шёл к Бау-Дейл и Намбер-Фойн.

За перекрёстком он свернул в берёзовую рощу, не глядя на покрытый галькой холм с зеленеющей за ним долиной. Здесь в тот единственный раз он видел Рипа, словно танцем зовущего его куда-то. Стивен чувствовал, Рип знал бы, что делать, а если бы они встретились и он пошёл бы с ним, они бы стали друзьями. Стивен подумал, что Рип велел бы ему делать то же, что делал он после убийства: провести ночь в пещере, затем вернуться к нормальной жизни обитателя Трёх Городов. Словно ничего и не было. В его случае, словно жена и в самом деле сбежала от него неведомо куда.

Стивен брёл между деревьями, даже в безветренный день без устали шелестевшими листвой. Прислонившись к берёзе, он почти повис на её узловатых ветвях – было слишком сыро, чтобы сесть на землю. Бледные трепещущие листья и бледное его лицо отражались в лужицах между корней. Выходит, что пока он всё делал правильно. Для него естественно не хлюпать носом, не сочинять сказок, но на прямой вопрос давать прямой ответ: его жена ушла к другому. Страх постепенно отступал, он почувствовал себя спокойней, чище, свободней. В пустоши ему всегда становилось лучше. Разве не дух пустоши спас его прошлой ночью у Тёрлтона от безумия? Закрыв глаза, он отдыхал, повиснув на ветвях, вдыхая влажный аромат трав и листвы.

Дождь пошёл снова, когда он вышел из рощи и повернул обратно. Тихий тёплый дождик из тысячи тысяч бледных туч, несущихся по небу скоплениями галактик. Он медленно шёл, подставляя ему лицо. Он конечно муж Лин, но его никто не заподозрит, ведь почерк тот же, жертву найдут у приметного места в пустоши, она задушена, волосы коротко обрезаны. Он не может быть Рипом, у него другая кровь. Пусть они похожи, оба любят пустоши, одиночество и риск, оба сильные, крепкие мужчины высокого роста, но у них слегка разная кровь. Могли быть братьями, хотя не близнецами. Другая кровь – его спасение.

Он подумал, что теперь сможет заснуть. Поесть немного, лечь в постель и забыться сном. А завтра, отдохнув и придя в себя, вернуться к работе. Может тело Лин вообще никогда не найдут, и со временем от неё ничего не останется, даже кости уйдут в каменистую землю пустоши...

Тротуары Тейс-Вей блестели от дождя, крупные капли срывались с листьев деревьев в садах вдоль дороги. За домом миссис Ньюман стоял фургон с надписью зоомагазина мистера Бейла. Это напомнило Стивену о том, что надо избавиться от Персика. Придётся подождать до завтра, но это естественное решение для брошенного мужа. Он и в самом деле читал где-то, хотя может быть в романе, что отец Элизабет Браунинг то ли хотел, то ли в самом деле убил её спаниеля после её побега с Робертом Браунингом? Веди себя как должно. Избавиться от любимца сбежавшей жены – это нормально.

Войдя в дом, он прошёл через кухню, слишком усталый, чтобы есть. Миссис Ньюман должна наконец прийти, она же видит, что он вернулся. Он запер заднюю дверь, снял телефонную трубку, разулся, разделся и поднялся наверх. Прямо в джинсах и рубашке лёг в постель, натянул на себя покрывало. Пару минут лежал, вслушиваясь в тихий шёпот падающих капель, потом заснул.

Трудно сказать, долго ли он спал, его разбудили звуки снизу. Всё так же моросил дождь. Где-то в доме хлопнули дверью, и послышались шаги. Неужели он всё же забыл закрыть заднюю дверь?

Миссис Ньюман не стала бы подниматься к нему наверх, но шаги были уже на лестнице. Стивен сел, едва распахнулась дверь в спальню. Вскочил с кровати и прижался к стене, вскрикнув от ужаса.

В комнате перед ним стояла Лин.








16

Нервы у него совсем ни к чёрту, подумала она. Он глядел так, словно перед ним призрак. Не отдаляясь от двери, она осторожно заговорила.

– Извини, что напугала тебя, Стивен. Я пришла забрать свои вещи и Персика.

Он молчал, прижавшись к стене, упираясь в неё ладонями, словно лишь эта преграда мешала ему отступать дальше.

– Я видела машину, но подумала, ты вряд ли на работе, скорее где-то в пустоши. Я бы не зашла сюда, зная, что ты здесь.

Он молчал. И страх к ней вернулся. Она справлялась с ним какое-то время, убедив себя, что не стоит бояться бедного параноика Стивена, поэтому не позволила Нику пойти с ней на Тейс-Вей. Но тут страх сковал её снова. Сделав усилие, она шагнула к нему и заговорила ровным голосом.

– Мне не стоило убегать в твоё отсутствие в субботу. Но я была в панике. – Она не напомнила, что он ударил её, но невольно коснулась подбитого глаза.

– За эти два дня я поняла, что ты будешь рад избавиться от меня, правда, Стивен? Тебе больше не нужна... мать, верно?

Он отошёл от стены, и она чуть вздрогнула. Но он не пошёл к ней. Он сел, вернее почти упал на кровать и отвернулся. Она поняла, что разговора не будет. Шкаф с её одеждой был с его стороны кровати, всё же она, сдвинув двери, несмотря на холодок по спине схватила наугад кипу одежды. Она снова боится. Повернувшись, протянула ему руку, не собираясь, впрочем, к нему прикасаться.

– Ты ничего не хочешь мне сказать, Стивен? Ведь мы можем больше не увидеться.

Он отскочил от неё за кровать. Это было бы смешно, если бы не было так страшно. На четвереньках он перелез в проход за кроватью, свалился на пол и опрометью бросился в свой кабинет. Она слышала, как повернулся ключ в замке.

Ник вынудил её дать слово, что она не будет носить чемоданы. Она посмеялась над ним, но обещала. Она и ребёнок, оба пережили нападение Стивена, и теперь они едут с Ником в Лондон. Если бы не милосердная жалость к Стивену, она бы запела от счастья, спускаясь с ворохом одежды к своим чемоданам.

Из дома напротив пришла её мать.

– Я поняла, тут что-то не так, когда он наплёл про визит к дяде Стэнли. Я сказала твоему отцу, зачем Стэнли Ноллзу гости, их же надо чем-то кормить и поить.
 
– Я вам звонила, – улыбнулась Лин, – но вы были в саду и не слышали. Я понимаю, вы волновались, но к счастью в обед я до вас дозвонилась.

Миссис Ньюман отнесла чемоданы в багажник фургона.

– Не могу не поплакаться тебе, Лин. У нас в семье никто не разводился. Лучше бы ты вообще не выходила за него, никчёмный из него муж. Когда все вы трое были малышами, в коттедже на Тёрлтон-Роуд жил мужчина вроде него...

– Мам, не терзайте его, ладно? Не надо его бойкотировать.

Джоан была в саду, рядом с коляской. Лин подошла к ней, они неуклюже обнялись, впервые за много лет поцеловались.

– Я буду скучать. Просто умру без тебя от скуки.

– Я же не в Австралию еду, – возразила Лин. – Не на край света.

– Да почти что. Ах, как я тебе завидую, ты счастливица.

– Да, я знаю, знаю, – сказала Лин.

Она сняла Персика с ветки жёлтого клёна, обняв его, отнесла на пассажирское сиденье фургона. Он сидел, вытянув шею и оглядываясь. Развернувшись, Лин помахала матери и сестре. Она видела, как мать, махнув ей на прощанье, в слезах убежала в дом. Но она лишь на миг помедлила, выруливая на Тейс-Вей. И вот уже по обеим сторонам пустоши, справа Чесни-Фелл и равнина Фойнменз-Плейн, слева гнётся под порывами ветра берёзовая поросль. Она не будет скучать по пустоши, но возможно, бывая в гостях, как-нибудь увидит её снова. Однажды вскоре после свадьбы они шли со Стивеном по Ривз-Вей, и она нашла на земле сброшенную кожу гадюки. Теперь пустошь казалась ей собственной оставленной позади кожей, а впереди иные места, иная жизнь.

Морщинистая и бугристая, как та старая кожа, пустошь растаяла вдали, когда через мост по Норт-Ривер-Стрит Лин ехала в Хильдербридж к Нику и к поезду, который увезёт её на юг.





Потрясённый Стивен ничком без сил лежал в кабинете. Он слышал шаги Лин по дому, слышал их неразборчивый, словно щебетанье птиц, разговор с матерью, как хлопнула входная дверь. Он уже знал, что это была Лин, сама Лин, не призрак, не больное самовнушение, и не муки совести. А если это была Лин, значит, он её не убил в ту субботу.

Он встал, прошёл по коридору в спальню и выглянул в окно. Фургон Бейла исчез. Коляска стояла на лужайке, но обе женщины ушли в дом. Дождь перестал, и солнце смутно виднелось сквозь облака. Он ясно помнил события субботнего дня. Он пришёл домой и увидел у окна Лин, в синих джинсах и белой футболке, волосы по плечам, и без причины, без ясного намерения убить, в каком-то неодолимом порыве бросился на неё и задушил. Однако он только что видел и слышал её.

Он сошёл с ума? Его мозг не перенёс последних потрясений? Смерть Хелены, измена Лин, появление матери. Он свихнулся, ему мерещится то, чего он не совершал? Вообще-то не так уж чётко он всё помнит. Ясно видит свои пальцы так глубоко в горле Лин, что казалось, её голова сейчас отвалится. Но почти не помнит, как ехал к мостику и шахте, что и когда он делал после убийства вообще. Полчаса назад он бы поклялся, что спрятал её тело, но теперь и это помнилось смутно, словно утром после пробуждения. От самого убийства в памяти только пальцы на её шее. Выходит, и это может быть ложная память, как сон...

Крук говорил, он фантазёр, у него галлюцинации, значит он психопат. Так или нет, но перепалки с ним больше не будет. Он не убивал Лин, не срезал её волосы, не клал их в мешок, ничего не закапывал в шахте. И не оставлял её прядь в пещере Рипа рядом с теми другими, с головы Мэрианн Прайс и Энн Морган. Всему причиной – копна её блестящих светлых волос.

Он не знал, радоваться этому, или сожалеть. Какое-то время он считал себя равным Рипу, видимо выдавая желаемое за действительное. Чтобы встать рядом с Рипом, он внушал себе, что сделал то же самое. Стивен сухо, безрадостно рассмеялся. Надо прийти в себя, учиться держать себя в руках и никогда, никогда не давать волю чувствам.

Он спустился на кухню, приготовил яичницу и чашку кофе, отрезал два куска хлеба. Может его галлюцинации от голода. Поев, он почувствовал себя намного лучше, спокойнее, даже голова прояснилась настолько, что ему стало смешно вспоминать свои иллюзии. Он в самом деле засмеялся вслух. Дома, в одиночестве, он хохотал так, что у него закололо в боку, когда он поднимался по лестнице.

В кабинете он порвал лист бумаги, на котором прошлым вечером напечатал несколько беспомощных строк. Новый лист заправлен в пишущую машинку. После смерти Хелены ему незачем встречаться с кем-то из Ноллзов. Теперь он всё выложит начистоту, и это будет покруче рассуждений об окончании засухи или описания грозы. На этой неделе очень кстати день рождения Тейса, самый уместный предлог для статьи.

“Дед автора этой статьи по материнской линии, Альфред Осборн Тейс, на этой неделе отмечал бы свой девяносто восьмой день рождения, если был бы жив. Его единственный потомок отметит день рождения великого человека как обычно в одиночестве, устроив в один из погожих августовских дней скромный пикник среди красот обожаемых пустошей…”

Далее Стивен добавил несколько фраз о своих родственных связях с Тейсом, вдобавок сочинил парочку историй, якобы в детстве услышанных им от бабушки. Он конечно не мог похвастать тем, что помнит Тейса, что дед качал его на коленях, ведь Тейс умер за три года до его рождения. Закончив статью, он решил, что это лучшее из написанного им. Опустив листок в конверт с адресом «Эха», он отнёс его в почтовый ящик на краю поля.

Со двора церкви Святого Михаила лучший во всём посёлке вид на холм Намбер-Фойн. Глядя вдаль, Стивен прислонился к стене надвратного дома. Он в самом деле, обмирая от страха, сидел в машине в Тёрлтоне, ехал к через «мостик» к арке над входом в шахту, ворочался без сна в постели – или ему всё это померещилось? Он долго глядел на пустошь. Усилился западный ветер, его порывы невидимой расчёской то ворошили, то приглаживали листву берёз в роще Бэнкс-ов-Намбер. Почему бы не сесть в машину и не съездить на «мостик»? Может это утром были глюки, а не в субботу, и тело Лин лежит там, а живая – лишь сон наяву...

Это смешно, хватит валять дурака, забудь эти дикие фантазии. Вернувшись домой, он расхаживал по комнатам, раздумывая, что можно поменять теперь, когда нет Лин, когда дом всецело принадлежит ему. Завтра надо купить еды, наполнить холодильник, молока можно меньше, и не забыть про хлеб. Какое-то время он развлекал себя уборкой на кухне, переставляя вещи, выкинул кошачью еду и миски в мусорное ведро.

Повтор субботней серии «Элизабет Невил» начинался в семь тридцать. Стивен включил телевизор, шла ставшая уже знаменитой музыкальная заставка сериала. Который начинался с того, как Джозеф Ашер нашёл Эпсли-Соу, гуляя со своим грейхаундом по Гафдейлу. Забавно, но где этот вход в шахту, режиссёр и сценарист знали не больше, чем сам Тейс. Стивен рассмеялся в сценке, где актёр, игравший Ашера, глядит на дырку в земле размером с кроличью нору, а неподалёку виден копёр Джорджа Крейна. Затем показывают шахту внутри, и это уже далёкие о реальности декорации в студии. Стивен подумал, может Рип тоже сейчас смотрит и посмеивается. Дальше в фильме обошлись без пустошей, только интерьеры и «миленькие наряды», как выразилась соседка Хелены в «Саннингдейле».

Ему стало неинтересно, потому что сценарий был далёк от написанного Тейсом. Он опять думал о той, что в шахте пони – там ли она, или нет. И всё же, стоило закрыть глаза, и она лежит лицом вниз, в слабом свете фонаря её голова со срезанными волосами. Он видел, как встал на колени, срезал волосы, свернул их и закатал а мешок. Как на другое утро достал их из мешка, чтобы переложить в карман своей куртки. Но подумал, что это неразумно, ведь волосы могли остаться на ткани. В ожидании, пока Кевин уедет на работу и путь будет свободен, он завернул прядки в кусок плёнки и положил в рюкзак, рядом с верёвкой и фонариком. Да, вчера утром именно так всё и было.

Он выключил телевизор и пошёл к шкафу в холле. Его куртка висела на месте. Отнёс её к окну в гостиной, но в пасмурный день было плохо видно. Под яркой люстрой в центре комнаты он вывернул карман наизнанку. Действительно, один светлый волосок прилип к нейлоновой подкладке.
 
Стивен снял его и бросил на ковёр. Надев куртку, вышел на улицу, сел в машину. Глубоко дыша, посидел пару минут, пока руки не стали вновь слушаться, пока сердцебиение не пришло в норму. Наконец поехал по Тейс-Вей в посёлок, стараясь унять дрожь в руках.

Солнце село, день сменился серыми сумерками, но по дороге через пустошь разве что самый благоразумный водитель включил бы фары. Машин почти не было, лишь одну он встретил на пути до Тёрлтона. Сильный ветер в долине прижимал к земле траву и вереск, сгибая дугой редкие кривые деревца вдоль дороги. Серое тяжёлое небо на западе ещё алело между туч остатками заката.

И вот, он ехал туда, куда его так тянуло с этой субботы, но его душа уходила в пятки. Хотя, тот волосок мог попасть в карман с висевшей рядом в шкафу одежды Лин, или же при стирке. Рядом со старой шахтой пони страх не давал дышать. Но он не мог тормозить, нога ему не подчинялась. Он проехал Тёрлтон, затем первый пологий холм в пустоши, где свернул на петлявшую через Бау-Дейл дорогу. И вдруг там, в начале поворота у холма Намбер-Фойн, где открывается вид на долину, он резко ударил по тормозам, словно перед капотом возникло препятствие. Машина дёрнулась и остановилась.

У «мостика» было светло от множества фар. Казалось, их неподвижные светящиеся конусы впивались прямо в небо. Если судить по нервно мигающим синим огням полицейских машин рядом с аварийными жёлтыми, можно было подумать, что на тихой дороге столкнулось множество машин.

Там в сумерках суетились силуэты, превращаясь в людей в свете фар. Стивен замер, покрывшись потом. Мотор заглох. А у мостика перекликались синие с жёлтыми огоньки, симпатичные и манящие, словно на рекламной вывеске. Но ведь Лин жива, он её слышал и видел наяву, в ореоле золотистых волос!

Поехать туда и узнать...? Невозможно. Вряд ли он способен на это даже физически. Глубоко вдохнув, он со второй попытки завёл машину. Руль стал мокрым от пота. Когда он развернулся, а свет, суета и машины остались за спиной, он включил фары. Медленно поехал обратно, в напряжённой позе согнувшись над рулём. В Тёрлтоне мимо промчалась полицейская машина, сверкая сигнальными огнями.

Он полчаса расхаживал взад и вперёд, ожидая десятичасового выпуска новостей. Но вдруг ничего не скажут ни сейчас, ни завтра, вообще никогда? Если суета в Бау-Дейл такая же галлюцинация, как и убийство Лин? Он встал на колени, в поисках брошенного волоса стал изучать ковёр. Поначалу вместо волоса он обнаружил коричневую кожаную сумку Лин, упавшую за спинку кресла. Но вот после долгих поисков нашёлся и волосок. Он натянул его между пальцами, как тетиву. Это конечно же волос Лин, или так ему казалось. Если пойти в пещеру Рипа, найдётся её прядь рядом с другими, или он клал её в коробку тоже в воображении?

Если ничего не скажут в новостях, он пойдёт в Гафдейл, в шахту, и проверит, есть там её прядь, или нет. Даже в чёрную безлунную ночь, всё равно пойдёт. Он нажал кнопку, на экране появилось лицо телеведущей. Его часы должно быть отстают, он пропустил заголовки.

Скорчившись на кушетке, он смотрел, как президент Соединённых Штатов тряс руку африканскому премьер-министру, а профсоюзные боссы планировали забастовку на железной дороге, как искали выживших в авиакатастрофе в Турции. Больше ничего, ничего, он видимо сошёл с ума. Он поёжился, сжимая кулаки.

Но вот снова ведущая на экране. Подвинув лежавшую на столе газету, она сказала тем же ровным мягким голосом: «Тело третьей жертвы убийцы из Вангмура найдено в полдень у входа в старую свинцовую шахту близ Тёрлтона. Как было установлено, его жертвой стала журналистка местной газеты, Гарриет Джейн Крозье, двадцати четырёх лет...»

Вскочив на ноги, Стивен громко расхохотался.








17

Она была здесь с той самой субботы, мешая коту занять его любимое место, но лишь сейчас Стивен увидел книгу на столике с каштановыми листьями. «Муза страсти. Жизнь Альфреда Осборна Тейса – Ирвинг Дж. Скайлер». Теперь он всё понял. Как и обещала, Гарриет Крозье принесла ему эту книгу. Лин ушла, оставив заднюю дверь открытой, а потом попозже пришла Гарриет с книгой. Дома никого не было, но тут разразилась гроза. Задняя дверь была не только не заперта, но даже приоткрыта, и она решила переждать дождь. Тут он и увидел её, стоящей у окна, одетую, как Лин, в джинсы и футболку, как тысячи девушек одеваются летом.

И коричневая кожаная сумка, которую он нашёл, принадлежала не Лин, а Гарриет. Он взял её с кресла, куда сам и положил, заглянул внутрь. Там был сложенный сине-зелёный с белым шарф, репортёрский блокнот, кошелёк, кредитная карта и чековая книжка, несколько карандашей, ручек, косметика, и монетки россыпью. Он снова не удержался от смеха. Это так невероятно смешно! И в смысле безопасности для него всё складывалось как нельзя лучше. Он взял книгу. Посвящений не было, ничто не указывало на принадлежность книги Гарриет или «Эху». С превеликим облегчением он взял её с собой наверх в спальню, где и уснул, наутро обнаружив её всё там же на покрывале, открытой посреди первой главы. Он настолько крепко спал, что даже не сдвинул её с места.

Было поздно, десятый час, глупо отправляться на работу. Он приготовил себе сытный завтрак, яйца, бекон, помидоры, поджарил хлеб, открыл банку колбасы. Впервые за эти дни он как следует поел. В зеркале на него смотрело похудевшее лицо с ввалившимися щеками.

После завтрака – и после ванны, одиночество не повод опускаться – он прошёл в кабинет, рассудив, что человеку в здравом уме и в спокойной обстановке склеить голову Тейса не проблема. Пока сох клей, он снял все книги с полки, смахнув с них пыль, расставил по-новому. Дождь всё так же лил, пришлось не выключать свет.

Остатки краски хранились в шкафчике под раковиной. Нашлось полбанки чёрной грунтовки. Разложив листы старых выпусков «Эха» на полу, он поставил на них бюст и принялся аккуратно наносить грунтовку, особо тщательно на повреждённую голову. Пока красил, он заметил страничку «Эха» со статьёй Гарриет Крозье о местных девушках, состригших и перекрасивших свои волосы, и снова рассмеялся. Как же он ошибся! Но ведь было так же темно, как было бы сейчас, если выключить свет, к тому же ни в гостиной, ни в шахте он не видел лица жертвы.

Закончив окраску, он достал пылесос, почистил ковры и мягкую обивку в доме. Затем комнаты. В половине второго пообедал остатками колбасы и тостами с сыром, сел в машину и поехал в Хильдербридж за продуктами. В городе было полно полиции, машины и полицейские повсюду, а когда он вернулся в Чесни, в надвратном домике горел свет, а вокруг полицейские машины.

Ему была приятна чистота и порядок в доме. С пяти часов он смотрел телевизор, потом съел готовую курицу с чипсами и салат из пакета. Почти весь вечер он что-то жевал: шоколадные батончики, чипсы, орешки. И смотрел все новости, переключаясь с канала на канал. В своём интервью заместитель начальника местной полиции оправдывался в том, что не обратился за помощью в Скотланд-Ярд. Было и другое интервью с человеком по имени Мартин Смит, который пару раз встречался с Гарриет, а теперь винил себя в том, что не был с ней в ту субботу, предпочёл футбол, хотя ту важную игру сезона всё равно отменили из-за дождя. Стивен лёг спать не раньше полуночи.

Прошёл ещё один спокойный день, только без покраски и магазинов. Дождь временами ещё шёл, но к вечеру прекратился. Стивен прогулялся до холма Рингерз-Фойн и обратно, а остаток вечера смотрел телевизор, поужинав пирогом со свининой и помидорами. Потом перед экраном ел шоколадные батончики и чипсы. Не сказать, чтобы с детства, но уже много лет он не ел так много. В девять часов главный инспектор Мальм в новостях на Би-би-си уверенно заявил, что на этот раз убийцу из Вангмура они точно поймают. Есть основания для оптимизма. Через несколько дней, если не часов, этому положат конец.

На другой день, хорошо позавтракав, Стивен пошёл на работу.





Батя не настолько ушёл в себя, чтобы игнорировать Стивена. Оторвав взгляд от инкрустации, сказал:

– Значит, решил поработать. Милостиво соизволил вернулся к нам. Ещё какой-то вирус подцепил, а?

– Вроде бы, Батя. Прости, но вечно со мной что-то не так, верно?
 
– Да уж, а как ты будешь жить, если фирма Уолби разорится, ты подумал? Заметил, сколько мелких фирм в округе в этом году вылетело в трубу, а? Думаешь, один я всё это потяну, с моими больными мозгами?

– Господи, Батя, мозги у тебя нормальные.

Батя отвернулся и сплюнул в опилки.

– У тебя жена, помни об этом, может будут дети. На что вы собираетесь жить, если мы разоримся тоже?

– Вообще-то у меня нет жены. Больше нет. – Стивен широко улыбнулся неестественной улыбкой. – Она бросила меня, мы расстались. Она ушла от меня в субботу.

Стол скрипнул, когда, поднимаясь, Батя опёрся о него. Глядя на Стивена, он стоял, опустив ручищи.

– Что ты сказал?

– То, что слышал, Батя. Лин меня бросила.

– Я тебе не верю!

– Боюсь, что придётся. Господи помилуй, Батя, не мы первые разводимся. Как-нибудь переживём.

– История повторяется. Дети в ответе за грехи отцов, – с горечью сказал Батя глухим голосом.

Стивен и не понял, как это случилось. Секунду назад он стоял рядом с Батей, пряча глаза, а теперь оказался в его медвежьей хватке: он сжал его ручищами, бормоча те же слова, что много лет назад, когда от него сбежала Бренда.

– Что отец, то и сын, – бормотал Батя, – мы теперь всё друг для друга, у нас одна жизнь, моя и твоя.

Эта сцена напугала его больше, чем в первый раз. Тогда ребёнку это казалось искренним. Теперь объятия гориллоподобного, по собственному признанию почти безумного мужчины его ужаснули. В детстве он боялся ему возражать, не желая ранить его чувства, со временем привык ради спокойствия во всём ему подчиняться. Ему всегда казалось, что он любит Батю. И только сейчас понял, до какой степени он его ненавидит. В приступе гнева он резко отшатнулся, напрягшись всем телом и толкнув его локтями в грудь так, что тот отпрянул – да, мощный гигант Батя не устоял, как-то утробно замычав. Стивен кинулся наверх, укрылся за кушетками и креслами. Прижавшись к стене, он прислушался, но снизу не доносилось ни звука.

Немного погодя он на цыпочках подкрался к краю лестницы и глянул вниз. Батя сидел в кресле восемнадцатого века, всем телом навалившись на стол, голова между вытянутых вперёд рук. Стивен отошёл на цыпочках, занялся викторианской кушеткой «любовное гнёздышко», к которой не прикасался с прошлого четверга. К обеду Бати уже не было, хотя Стивен не слышал, как он ушёл. Он тоже решил пообедать, но на площади у Маркет-Бургер-Хауса кто-то тронул его за рукав.

Это был Трот.





– О нет, опять всё сначала, – Стивен рискнул высказать недовольство, хотя зачем, если жертвой была не Лин? – Хотите меня допросить ещё раз?

– Откуда вам знать, чего мы хотим, – сказал Трот с самодовольным видом, который каждый дурак напускает на себя в уверенности, что взял верх над противником. Свежие угри не добавляли ему приятности, Стивен слегка отстранился. – Я ещё ничего не сказал. Может я хотел оштрафовать вас за парковку на жёлтой линии. Так должен бы думать ни в чём не повинный человек.

– Да ладно, я умею читать, я смотрю телевизор. Любой в моём положении сразу бы понял, что речь пойдёт о последнем убийстве. Так чего ждать? Вперёд, не тяните.

Трот ничего не ответил. Они были в сотне ярдов от полицейского участка. Стивена повели не в комнату для допросов, как в прошлый раз, они прошли в кабинет со столом, стульями, шкафами с документами, с видом на крыши Хильдербриджа. В сером лёгком костюме, загоревший по-видимому за прошедшую солнечную неделю Мансипл сидел за столом, а у окна лицом к свету стоял Мальм. Он казался усталым. И, что бы там он не говорил с экрана, не было в нём ни оптимизма, ни уверенности.

Мансипл извинился за то, что Стивена привели сюда.

– Постараемся не держать вас больше необходимого, мистер Уолби. Поймите, мы делаем свою работу.

Стивен пожал плечами. Ему не нравилось, как Мансипл смотрел на него, словно читая его мысли. Пожалуй, это самый проницательный взгляд, каким на него смотрели в полиции. Похоже, он что-то знал. Стивен отвёл глаза.

– Мистер Уолби, – заговорил Мальм, – вашу машину видели дважды в Тёрлтоне в эти выходные, в субботу ночью, и в воскресенье вечером, оба раза на парковке у местного клуба. Не скажете ли нам, что вы там делали?

Стивен поначалу упёрся. Сказал, что это их не касается. Но конечно, когда расследуется убийство, их всё касается. Он не имеет права молчать. Пришлось признать, он был в Тёрлтоне, в клубе. Когда его спросили, что он там делал, он сказал, что слушал концерт. И ему повезло, он угадал.

Затем Мансипл спросил, хорошо ли он знал Гарриет Крозье.

– Я встречался с ней три раза.

– Этого достаточно для начала отношений, – сказал Мансипл, добавив, – по крайней мере, в наше время.

Стивену стало смешно. Настолько это было далеко от его жизненных устоев и целей, что он в самом деле улыбнулся.

– Вас что-то рассмешило? – Спросил Мальм.

– У меня нет «отношений» с женщинами. Я всегда был верен своей жене.

Очевидно, такой достойный отпор вынудил их на время прикусить язык. Затем Мальм порассуждал о близости Тёрлтона к старой шахте пони, затем эстафету перехватил Мансипл, детально изложив, как тело Гарриет оказалось там. Он описал с ужасающей точностью всё, что в самом деле проделал Стивен, как он оставил тело в туннеле, убедившись, что в пределах видимости в обоих направлениях не было ни одной машины, как припарковал машину в Тёрлтоне и вернулся пешком, чтобы срезать волосы. Стивен испугался, он твердил себе о разнице в каких-то параметрах крови, и что ему ничего не грозит.

– Полагаю, вы не помните, какую музыку слушали в клубе, – сказал Мансипл своим извинительным тоном.

Об этом Стивен не имел представления, и промолчал. Это заявление – именно заявление, хотя подразумевался его ответ – лишило его способности соображать. Но что-то следовало ответить. Ну да, кого-то из гигантов прошлого должны были уважить.

– О, Бетховена, Баха, классическую музыку.

На их лицах он ничего не смог прочесть. Ни насмешки над нелепостью его ответа, ни изумления его точностью, однако его сразу отпустили. Без обещаний будущих встреч, без обнадёживающих намёков, но и без угроз.

Он вышел на улицу, твердя себе, что всё в порядке, ведь у него другая кровь. Это его волшебный спасительный плащ. Два часа он провёл в полиции, и впервые за два часа никто не принёс ни кофе, ни печенья, ни бутербродов. Впрочем, у него всё равно пропал аппетит. Какое-то время он просидел в машине, как тем воскресным вечером, но теперь на улицах было полно полиции, и в форме, и в штатском, но всё равно безошибочно распознаваемых. Стивен чувствовал пристальный интерес к своей персоне, одиноко сидящей в машине на парковке.

Батя исчез. Стивен поднялся наверх с ещё меньшим, чем раньше, желанием работать. У набивки кушетки из конского волоса, рядом с «любовным гнёздышком», над которым он работал, появилось два стеклянных графина с вытравленным на них рисунком. Под ними лист бумаги с надписью: От Бати.

У Стивена от злости перехватило горло. Подарки Бати приносили больше неловкости, чем удовольствия. Разбить бы эти графины вдребезги, оставив осколки ждать возвращения Бати, когда и откуда тот изволит появиться. Но две вещи удерживали его от этого; остатки жалости вкупе с презрением, и вошедшее в его плоть и кровь почтение к красоте творений человеческих рук.

Но графины и записка каким-то смутным образом помогли ему принять решение, уже зревшее в нём, пока он сидел в машине, переходил площадь и поднимался по лестнице. Он больше не хотел работать на фирме. Он не выносил свою работу, всегда её ненавидел, хотя не так сильно, как сейчас. Конечно, он найдёт чем заняться, может чем-то связанным с пустошью. Если ему оставят шанс делать что-то, если он будет свободен…

Он небрежно обернул графины газетой и спустился с ними на улицу. Почти церемонно закрыл и запер на ключ большие двойные двери. Повернулся к пустоши. Вряд ли найдётся в Хильдербридже место, откуда её не видно. Вот и сейчас, пока он шёл через площадь к машине, между двумя фасадами магазинов на Маркет-Хилл он видел голубоватую вершину холма Хильдер-Фойн.

Стивен с детства не бывал в церкви, но есть два псалма, начальные строки которых знают все. С трепетом в душе он едва слышно повторял, «Возвожу очи мои к горе, откуда придёт помощь моя...»





Свобода от брака, свобода от работы – ему бы воспарить духом, но его словно свинцом придавило к земле. В любую минуту он ждал, что появятся полицейские и начнут свои расспросы, потом его схватят и потащат отвечать на другие вопросы. Около семи зазвонил телефон, кто-то ошибся номером. Он решил сделать очередной шаг к полной свободе и сел писать письмо в адрес Службы телекоммуникаций, с просьбой отключить его телефон. А зачем он ему? Кто ему будет звонить? Он написал на конверте адрес и решил сейчас же отнести письмо в ящик на поле, хотя раньше утра его оттуда не заберут.

Снова толпа полицейских у надвратного дома со входом в Чесни-Холл. Стивен всерьёз испугался за Рипа. Когда столько охотников, тебя поймают, сбежать не удастся. Однажды в детстве, когда они жили в этом доме с бабушкой, они встретили гончих, гнавших лисицу с Вангмура на луг. Её было очень жаль, это нечестно, когда так много врагов на одного.

А утром, когда он шёл по долине Аллен к тропе Ривз-Вей, его остановили люди в джинсах и футболках. Сказали, что они из полиции, и попросили объяснить, по какому делу он идёт. Он их не знал, но, когда неохотно назвал своё имя, почувствовал, что им оно знакомо, причём явно не в позитивном плане. Он не понял, зачем они здесь, и что ищут. Они посоветовали возвращаться домой. Он вроде бы подчинился, но, потеряв их из виду, свернул к Пертси и Тауэр-Фойн. Он не мог без пустоши, и не позволит отнять её опять.

Тейс родился в этот день девяносто шесть лет тому назад. Стивен размышлял о нём, о вере в реинкарнацию – если это правда, могла в нём жить душа писателя? Весь день он ходил, иногда отдыхая на подсушенной солнцем гальке на склонах холма, а когда солнце стало припекать, зашёл в пороховой склад, чтобы поспать в тени и прохладе. Домой он вернулся только к вечеру.

Около его дома стояла полицейская машина, внутри сидели Мансипл и Трот.








18

Мансипл расположился на кушетке. Трот не стал садиться, шагая по комнате, он рассматривал вещи с самым нахальным, с точки зрения Стивена, видом. Взял подаренный Батей серебряный нож для сыра, изучил его пробу, потом снял с одного из графинов обёртку, постучал по нему, прислушиваясь к звону стекла. Стивен был очень рад, что отнёс сумку Гарриет наверх.

Он не понимал, зачем они пришли. Вроде не арестовать его, не забирать в полицию. Какое-то время могло казаться, это всего лишь дружеский визит, но выпить кофе или чаю они отказались. Говорил почти исключительно Мансипл. Скрестив ноги и вытянув одну руку вдоль спинки кушетки, он подробно, без спешки рассказывал Стивену, как в понедельник Гарриет хватились на работе и как, поскольку она сказала Мартину Смиту, что в субботу собирается в поездку на автобусе по пустошам, была послана поисковая команда, которая в четыре пополудни нашла её тело. А ещё она сказала не Мартину Смиту, а своей подруге, что есть один мужчина, живущий в пустоши, который ей очень нравится, только он увы женат.

В его рассказе не было обвинительных или провокационных интонаций, он будто бы докладывал о деле криминалисту, которого могут интересовать такие детали. Трот расхаживал, изучая обстановку, словно оценщик. Потом Мансипл велел ему ждать его в машине. Стивен думал, последует решительный отказ. Трот поставил на место столик с каштановыми листьями, который вертел у окна в руках, поглядел на Мансипла, изогнув одну бровь. Потом пожал плечами.

– Ну, ладно, – сказал он, – как хотите.

– Сам дойдёт, – сказал Мансипл, когда Стивен двинулся было к дверям. Входная дверь со стуком захлопнулась. Стивен остался у окна спиной к свету, там, где стоял вначале Трот. Мансипл добавил своим понимающим примирительным тоном, – Ну стойте, если хотите, это займёт минут пять.

Стивен присел на подлокотник кресла. И Мансипл продолжил разговор вроде как приятельским тоном.

– Вам знакома эта музыкальная заставка перед сериалом «Суровый край»? Пам, памм... – Он промычал начальные аккорды, достал бумажку из кармана и прочёл, – Отрывок из Вивальди, «Времена года».

– Разумеется. Конечно, это Вивальди. – Стивен всегда вскипал, когда его глубокие познания ставились под вопрос. И это помешало ему разглядеть ловушку.

– Странно, что вы её не вспомнили, ведь именно это исполняли на концерте в Тёрлтоне субботним вечером.

Стивен почувствовал, как краснеет и покрывается потом.

– Это странно для потомка и поклонника Тейса, и у вас есть телевизор... Естественно предположить, что вы пошли на концерт послушать именно эту музыку. Но ведь там вас не было, верно, Уолби? Вы ходили на шахту пони, чтобы срезать волосы с головы убитой. – Он якобы не замечал, что у Стивена перехватило дыхание. – Завтра утром первым делом мы хотим обыскать ваш дом. Вы не против?

– И я должен вам помогать?

– Да нет, если не хотите. Я возьму ордер на обыск, но думаю вы пустите нас в любом случае. Надеюсь, вы не сбежите? В этом нет смысла без уймы денег и хороших друзей где-то как можно дальше отсюда.

Стивен молча покачал головой. Закрыл за Мансиплом входную дверь. Он действительно ещё был в шоке и немного напуган, но не более того. Без улик они ничего не докажут, это типично полицейские хитрости. Но конечно они придут сюда утром, так что не стоит держать ту книгу в доме.

Светило солнце, рисуя золотые фигуры на коврах, на стенах. Вечер обещал быть хорошим, небо над Биг-Алленом очистилось. При мысли о бегстве он ухмыльнулся под нос, потом вслух рассмеялся. Сбежит – он? Куда, интересно? Где ещё он сможет жить? Какие же хреновые психологи эти полицейские!

Он надел куртку на молнии, спрятав под ней «Музу страсти» Ирвинга Дж. Скайлера. Как минимум надо убрать её из дома, а потом уже думать, как уничтожить. За ним следовал мужчина, по крайней мере, по посёлку он шёл позади него. Одинокий незнакомый молодой человек вполне мог быть полицейским. А мог и не быть. Когда Стивен пересёк луг и вошёл в церковные ворота, человек тоже прошёлся по лугу, сел в стоящую там машину и уехал.

На тропе вдоль церковной стены стояла машина с тремя полицейскими. Трудно сказать, следили они за ним или нет. Двое в униформе стояли у надвратного дома. Но Стивен перестал бояться. Страх отступил с полудня, сейчас полностью пропал, и почему-то было ясно, что больше он не вернётся. Он полон сил и ничего не боится, он непобедим. Это было как во сне, когда ты преступник, но что бы ты ни делал, тебя не поймают, не смогут достать.

Объёмистая книга впивалась в тело, надо от неё избавиться, пока он не знал, как, но не сомневался, что найдёт способ. Лучше всего было бы спрятать в шахте, но, если за ним действительно следят, не хотелось бы привести их туда. Он не может подвести Рипа. В полицейской машине заурчал мотор, развернувшись, она покатила с холма в сторону Хильдербриджа. Стивен вернулся на поле, подошёл к почтовому ящику и сделал вид, что опускает внутрь письмо. Вечерний воздух был тихим, сырым и душным, тёмно-зелёный шатёр деревьев вокруг церкви застыл неподвижно, получив передышку в серии непрерывных дождей.
 
Двое полицейских вернулись в дом. Стивен вышел на тропу, ведущую к Чесни-Фелл и равнине Фойнменз-Плейн. Где-нибудь да найдётся яма, кроличья нора или небольшая пещерка, прикрытая камнем, куда он сможет засунуть книгу. Но подходя к ведущим в Холл воротам, он увидел, как из остановившейся рядом машины вышел водитель. Это был профессор Скайлер, поспешно скрывшийся в доме.

Очевидно, он что-то забыл. На заднем сиденьи машины кучкой лежали книги, папки, потрёпанные портфели, пачка скреплённых между собой рукописных листов. Быстро оглядевшись, не следит ли кто за ним, Стивен извлёк «Музу страсти» из-под куртки, и небрежно бросил книгу в эту кучу. Его распирал смех. Среди книг был и другая работа профессора, он заметил глянцевую обложку мемуаров Форда Мэдокса Форда.

Затем Стивен легко, почти радостно стал взбираться по извилистой тропе. Никто за ним не последовал. У них не хватит ни сил, ни духу карабкаться за ним на гребни холмов. Он смеялся, поднимаясь всё выше, раскинув руки, словно пытаясь обнять и небо, и каменистые холмы, и зелёные горы. Возвожу очи мои к горам, откуда придёт помощь моя...

Нет против него никаких доказательств. Всё, что они знают, это то, что в эти выходные он дважды был на парковке в Тёрлтоне. И останутся в дураках, впустую потратив время и силы на обыск в его доме. Может стоит взять себе адвоката? Но зачем? Зачем зря тратить деньги, если против него ничего нет? Вернувшись, он осмотрит машину. Вдруг наука докажет, что там нашли один-два волоска, не принадлежащих Лин.

Пожалуй, после всей этой истории он продаст машину. Зачем она ему, если он не собирается работать у Бати? Ему некуда ездить, и ничего не нужно, кроме пустошей. Машина всего лишь обуза, не менее разорительная, чем лошадь, которая понапрасну стоит в стойле.

Он поднялся на гребень, и, стоя на высшей точке тропы, глядел через долину на ряд чёрных каменных истуканов на фоне неба в пятнах золота и синевы. Слишком грандиозное и фотогеничное зрелище, когда природа копирует искусство. Как тут не вспомнить ту страничку календаря от «Эха»? Стайка птиц пролетела высоко в небе над головой – сотни чёрных точек в организованном порядке. Стивен медленно спустился по траве к перилам у входа к истуканам. Ему показалось, он заметил какое-то движение позади Гиганта, однако присмотревшись, никого не увидел.

А войдя в ворота, вроде бы почувствовал запах табачного дыма. Если кто-то курил здесь ещё в полдень, дым в тяжком влажном воздухе не рассеется и за несколько часов. Длинные тени зубцами расчёски протянулись через тропу между камней. Он прошёл дальше, и снова уловил запах дыма. Блаженство одиночества нарушено, и он резко обернулся посмотреть, кто его преследует.

Вокруг никого. Стивен сморгнул и смежил веки, чтобы солнце не слепило глаза. Снова обернулся, прищурившись, вгляделся в дальний конец прохода, и тут на фоне неба появилась скрывавшаяся за Гигантом фигура в ореоле золотистых лучей. Это был очень высокий мужчина с копной тёмных волос, с бородой, в тёмных штанах и белом, или почти белом свитере, который слегка позолотило солнце.

Стивен не двигался. Мужчина вынул сигарету изо рта, но не выбросил, загасив её пальцами, он спрятал окурок в карман.

Он спускался по проходу, ступая по теням. Стивен втянул воздух, почти присвистнув. И пошёл навстречу бородатому божеству в золотом нимбе, шествовавшему к нему из собора друидов.

Голос прозвучал, словно колокол:

– Стивен!

Магическое продолжение ритуала, этот высокий, выше их с Батей, даже выше Йена Стрингера человек в ирландском свитере знает его имя, он зовёт его. Но онемевший Стивен просто шёл и смотрел.

– Я понял, что это ты. Я узнал твою походку даже спустя столько лет. – Он провёл рукой по массе вьющихся волос и бороде. – Ты кажется не узнаёшь меня, под всем этим? Я Питер. Питер Ноллз.








19

Они сидели на алтаре, наблюдая закат. Солнце малиновым шаром покоилось на горизонте, и едва оно скрылось, алым пламенем окрасилось небо. Питер зажёг сигарету, вдавил спичку глубоко в землю.

– Путешествуя, я всё время мечтал о Вангмуре, – сказал он. – Он навсегда внутри, если ты тут вырос. Я объехал весь свет, чаще пешком, на автобусах, иногда попутчиком, но чем дольше я ходил по миру, тем больше думал о пустоши. Представь себе, я по ней скучал.

– Как долго тебя не было? – Спросил Стивен.

– Годы. Я жил в Катманду, два года на так называемой Фрик-Стрит. Я и был фриком, вечно на наркоте, только представь. Там был врач, он сказал, что скоро мне конец, если так будет продолжаться. Так что я вернулся. Даже нашёл работу.

– Здесь? – Спросил Стивен.

– В Лондоне, сторожем в больнице. Господи, Стивен, я жалею, что не обучен ремеслу, как ты. На кой мне мой диплом, а?

Стивен смотрел на него в изумлении.

– Когда ты вернулся из... Катманду?

– На Рождество, кажется так.

– Они убрали твоё фото у дяди Леонарда. В последний раз, когда я там был, оно уже исчезло.

– Вроде как я для них умер? Ты ведь не думал, что я буду жить с ними, когда вернусь.
 
– Можешь пожить со мной, – сказал Стивен.

– Но ты женат, да?

Стивен яростно потряс головой.

– Я бы хотел, чтобы ты жил со мной. У меня большой пустой дом, полно комнат. Если надумаешь вернуться в пустошь, всегда можешь жить со мной.

– Мне есть где жить. – Питер искоса взглянул на него, приподняв одну бровь.

– Со мной тебе это ничего не будет стоить. Можешь уходить и приходить, когда захочешь.

– В Лумлейде есть одна девушка, – сказал он вместо ответа. – мы знакомы с детства. Я собственно к ней сюда приехал. – Он поднялся. – Пойдём, скоро стемнеет, а мне далеко идти.

– Но мы ещё встретимся?

– Конечно. Почему нет?

Они пошли вместе на выход. Стивен спросил, когда Питер вернётся. Не раньше воскресенья. Он хотел спросить о девушке, может у неё длинные светлые волосы, но не посмел, поэтому спросил, как её зовут.

– Стелла. Стелла Крейн. У её отца магазин электротоваров. Однажды детьми мы были там, покупали аккумулятор для фонаря, помнишь?

Как не помнить! Сердце Стивена ликовало, он радостно рассмеялся. Ему хотелось остановиться и сжать руками бока, ему было больно от смеха.

– Что тут смешного? – Питер оглядел его с недоумением.

– Я попросту счастлив, – Стивен задыхался. – Господи, такое счастье, я смеюсь, не зная почему. Я так рад видеть тебя, это здорово. Мне это очень нужно, понимаешь?

– Не знаю, да или нет. – Питер закрыл ворота, постоял у развилки тропинок. Одна спускалась по холму в Чесни, другая петляла по равнине Фойнменз-Плейн. Отчего-то смутившись, он сказал, – Я рад, что мы встретились, Стивен.

– Позвони перед тем, как вернёшься. Мой телефон есть в справочнике.

– Ладно. Конечно позвоню, Стивен.

– Нельзя терять друг друга из виду.

Он протянул ему руку, толком не зная, с какой целью, для рукопожатия или удержать его, но похоже в темноте Питер этого не заметил. Может сначала Стивен хотел бы остановить Питера, но потом сказал:

– Спокойной ночи. Мы же встретимся? – просительно повторил он опять.

Уходя, Питер засмеялся. Его слова в сумеречном безветрии прозвучали совершенно ясно:

– Ты знаешь, где меня найти. Спокойной ночи.

Он оглянулся и помахал рукой. И пока он не исчез из виду, Стивен долго следил за мелькавшем белым свитером Питера на плоской равнине к востоку от Рингерз-Фойн.

Они не упоминали ни шахту, ни Эпсли-Соу. Не было необходимости, думал Стивен, а может слишком важной была для них эта тема, чтобы бросаться словами при первой же встрече. Кроме того, Питер упомянул покупку батареи для фонаря в тот памятный для обоих день, когда они нашли вход в шахту. Это был намёк. Может Питер прав, если не спешит жить в его доме. Дом – это западня для таких людей, как они. Свобода важнее, им лучше встречаться на просторе, вот как сейчас. Может быть, Питер позвонит ему завтра. И тогда они вместе пойдут в шахту.

Ночью снова пошёл дождь. Тихий приятный дождик. Стивен поднялся в спальню, стараясь не забыть, что завтра утром «первым делом» полиция начнёт обыск. В ногах его кровати на откинутом покрывале лежала сумка Гарриет Крозье.

Он не спеша выложил её содержимое на постель. Вещи небольшие, самым крупным был блокнот, и тот не больше шести дюймов на четыре. Стивен задумался. Ему негде это сжечь, в доме нет камина. Выбрасывать в мусорное ведро не годится. Может Лин просила мать переслать ей оставшиеся вещи, но пока миссис Ньюман здесь не появлялась. Так что в доме полно вещей Лин. Поколебавшись немного, Стивен оставил пустую сумку рядом с тремя другими сумками Лин, помаду и карандаш положил в ящик с косметикой, монеты отправил в свой карман. Может и остальное завтра держать при себе? Будут обыскивать квартиру, а не его лично.

Спал он крепко, но проснулся рано, и в семь был уже на ногах. Полиция начала своё дело в восемь тридцать, и Стивен думал, наверняка Трот озадачен зрелищем моющего после завтрака посуду Стивена. Преступнику не до посуды, когда полиция ищет доказательства его виновности в убийстве. Время от времени Стивен, чуть ли не посмеиваясь, похлопывал по своему карману с кошельком, кредиткой и блокнотом Гарриет Крозье, хотя конечно не в присутствии Трота и остальных.

Но ещё пару часов спустя он настолько уверился в том, что они ничего не найдут – а тут есть что находить? – что наблюдал за их манипуляциями с его одеждой и ползаньем по полу уже почти посмеиваясь. Ковыряя свой прыщик, Трот спросил, где собственно его жена? Стивен сказал, что не знает, она его бросила.

Лицо Трота напряглось, глаза ещё больше сблизились. Стало явно не до смеха. Он ясно видел ход его мыслей, и к какому выводу Трот пришёл.

– Я-то конечно не знаю, где она, – сказал Стивен, – но моя тёща в курсе. Можете перейти через дорогу и спросить.

Вид у Трота был такой, что тут уж Стивен рассмеялся. Приятно было знать, что Трот его теперь не презирает. Скорее боится, как минимум опасается. Они закончили обыск к половине двенадцатого, и даже более-менее расставили вещи по местам. Трот не высказал желания увидеться с ним позже, и не ждал его в полиции. Он всё-таки зашёл к Ньюманам домой, но может минут на десять.

Дождь накрапывал всю ночь и всё утро. В доме, как говорится, словно поработали домушники, но Стивен был не в настроении опять доставать пылесос и наводить порядок. Он пошёл в кабинет и составил черновик объявления для «Эха» о продаже машины. Опустив его в конверт и наклеив марку, в почтовый ящик всё же не пошёл, ведь он мог пропустить звонок Питера. Он должен позвонить сегодня или завтра, если в воскресенье ему надо на работу в больницу.

Но как же быть с работой? С другой стороны, а ему это нужно? Статьи «Голоса Вангмура» приносят не бог весть что, но этого хватит на еду; без жены, без машины, а может и без дома... Начиналась иная жизнь, и это его воодушевляло. Он написал на карточке: Продаётся, 1200 фунтов, добавив Торг уместен, потом скотчем прилепил её на ветровое стекло. Лишний шанс продать машину, может даже прежде, чем выйдет следующий номер «Эха».

Несмотря на дождь было тепло, и ему не терпелось пойти в пустошь. Но он вернулся домой, и за обедом воображал, как полиции, нашедшей массу светлых волосков в доме, в машине, на его одежде, в постели, с неохотой придётся признать, что всё это волосы Лин. Представил, как Трот звонит по телефону, который дала ему тёща, не сомневаясь, что никакой Лин там не знают, однако трубку снимает сама Лин... И опять рассмеялся. Хохотал в голос над полицейской глупостью.

В полдень дождь стих, а когда выглянуло солнце, от земли пошёл пар. Стивен распахнул застеклённые двери, выходящие в сад. Кто теперь будет заниматься садом, если Лин ушла? Дом и сад – это обязанности, с ними больше проблем, чем они того стоят. Если до семи не будет звонка, он сходит, или съездит в Лумлейд в магазин Крейна, и найдёт там Питера. Он сидел у открытых дверей в сад, ел жареный арахис и пил чай. В половине четвёртого зазвонил телефон. Он оживлённо продиктовал свой номер, затем сказал – Стивен Уолби у телефона.

Звонил Батя.

Стивен молча положил трубку. Плохо, если телефон отключат прежде, чем позвонит Питер, но сразу после – пожалуйста, в любой момент. Но вообще это досадно.

Он готовил себе ужин, разбивая яйца для омлета, когда в дверь позвонили. Первая мысль, полиция вернулась, но никакой полиции в окно он не увидел, машин вообще не было. И вдруг понял, кто это может быть. Возможно, у Стеллы Крейн нет телефона, а из магазина он почему-то не мог позвонить. Он поспешил в холл навстречу Питеру. Душа его ликовала, он был счастлив почти как в пещере Рипа, поедая печенье и чувствуя себя в полной безопасности. Сердце колотилось от возбуждения, пока он с улыбой открывал дверь.

Мужчина средних лет у порога походил на Питера Ноллза лишь своей бородой. Стивен разочарованно узнал в нём профессора Ирвинга Дж. Скайлера.





– Мистер Уолби?

Стивен кивнул.

– Надеюсь, мне простится непрошенный визит. – Низкий голос с сильным акцентом заморского интеллигента. – Возможно, вы догадались, о чём я с вами хочу поговорить.

Он сразу вспомнил о книге, которую оставил в машине Скайлера. Но пока нечего бояться, если профессор пришёл к нему, а не в полицию. Миссис Ньюман смотрела на них из окна первого этажа. Стивен облизнул губы.

– Пожалуйста, заходите.

– Весьма любезно с вашей стороны.

Он прошёл в холл, профессор был в футболке и тех же сандалиях. В руках у профессора Стивен увидел коричневый конверт, очевидно с большой книгой, который он всё это время держал за спиной.

– Очень милая эта деревенька, Чесни. Большая честь для меня быть гостем мистера и миссис Саутворт, позволивших мне осмотреть владения Альфреда Осборна Тейса. Дикая природа Вангмура исключительно красива, вы согласны? И какое точное, какое удачное название для него нашёл Тейс – «Суровый край».

– Прошу вас, присаживайтесь, – сказал Стивен.

Скайлер одобрительно оглядел комнату. Вид на далёкий Биг-Аллен из окна
вызвал у него почти лукавую улыбку. Он приветствовал холм взмахом руки, словно старого друга на другой стороне улицы.

– Чтобы вы не сочли американских учёных бездельниками, скажу, что я уже полгода в творческом отпуске. Месяц здесь, месяц у Бронте в Хауорте, небольшой тур по Озёрному краю, потом обратно к моим любезным хозяевам. Прекраснейшее лето.

Стивен смотрел на книгу, выскользнувшую из конверта. Щёки его горели. Скайлер положил фолиант на колени, мечтательно его созерцая.

– Что ж, мистер Уолби, я перейду сразу к делу, не отнимая у вас времени больше, чем это необходимо. Не знаю, насколько вам известен мой глубочайший интерес к Альфреду Осборну Тейсу. Я читаю курс о нём моим студентам, и написал пару книжек о нём и его книгах. – Шутливо добавил, подняв свою книгу с колен и как бы взвешивая её. – В их числе эта, последняя, «Муза страсти». Собственно говоря, я не знал, что у меня в Челси тоже есть экземпляр, этот по счастью нашёлся в моей машине. Надо признать, учёный люд славится своей рассеянностью.

Какое облегчение. Зачем бы профессор сюда не явился, но явно не с целью помахать перед ним важнейшей уликой в деле об убийстве Гарриет Крозье.

– Мне довелось прочесть вашу статью в «Эхе трёх городов», которую моя хозяйка любезно предоставила этим утром. Интереснейшая штука, если можно так сказать. Теперь, надеюсь, вы понимаете, к чему я веду.

– Господи, конечно. К тому, что Тейс мой дедушка?

– Да, именно, мистер Уолби. Если честно, я просто зачарован. Хотя мистеру Фаулеру это не понравится, но я заинтригован.

Тут Скайлер стал рассказывать, насколько хорошо он изучил Тейса, исследуя каждый аспект жизни писателя. Он считает себя без преувеличений одним из ведущих авторитетов в изучении жизни и творчества Тейса, и тем не менее...

– Боюсь, наследник зачат, – прервал его Стивен, – не под тем одеялом.

– Как, простите?

– Господи, я о том, что моя мать незаконнорождённая.

– Какое интересное выражение, – сказал явно изумленный Скайлер. – Не под тем одеялом. Да, понятно, откуда оно взялось. Надо посмотреть в хозяйских словарях. Однако это удивительно, если ваша мать побочная дочь Тейса. Должен сказать, я изумлён. Тейса считают человеком строгих моральных принципов, знаете ли, почти пуританских. Признаюсь, я расстроен, что мой герой уличён – в чём, в лицемерии? То есть уже не безупречно чист. Рыцарь пока без страха, но уже не без упрёка. Можно узнать дату рождения вашей матери?

– Май 1925-го, – сказал Стивен. – Май двадцать пятого.

– Ну, становится всё интереснее. Предыдущим летом и осенью, как известно, ваш дед был в Соединённых Штатах, где прочёл знаменитый курс лекций. Можно проверить даты вот здесь... – Профессор открыл книгу и пролистал одиннадцатую главу. – Ну да. Курс, мне бы следовало помнить без подсказки, начался в июне 1924-го, и триумфально завершился в ноябре. Может, ваша бабушка была американкой? Или его спутницей – глубоко законспирированной, должен сказать – сопровождавшей его в путешествиях?

Стивен молчал. Он взял книгу из рук Скайлера, и просмотрел даты. Буквы прыгали у него перед глазами. Это крайне интересный оборот для всех изучающих Тейса, говорил Скайлер, хорошо бы в не столь далёком будущем Стивен смог бы порадовать его стихами или главой, а может рассказом о своей бабушке, или же собственными воспоминаниями – чем именно, необходимо обсудить. Ведь вся жизнь Тейса в свете этого открытия подлежит пересмотру...

– Простите, но я вынужден вас покинуть, – резко оборвал его Стивен. – Мне пора идти.

– Конечно, – вскочил Скайлер, он очень извиняется, он всё понимает. – Я и без того отнял у вас много времени. Позвольте оставить вам эту книгу. Но мы должны встретиться. Вы не представляете, мистер Уолби, какие перспективы открывает перед нами эта новость.

Стивен проводил его к выходу, закрыл за ним дверь. Зрелище вновь водружённой на столик с каштановыми листьями книги вызвало у него приступ смеха, хотя ему было не до веселья. Он сам не понимал, как он мог смеяться, когда всего за десять минут испарился сам фундамент его существования.

Немного спустя он сел на кушетку и попытался прочесть касающуюся его часть одиннадцатой главы. Но обнаружил, что не способен понять написанное. И решил, что вряд ли когда-либо станет это читать. То, что было бы важно внуку Тейса, неинтересно потомку Артура Ноллза. Задыхаясь от жажды, он пошёл на кухню налить стакан воды, где с недоумением увидел миску с яйцами, венчик и ломти хлеба на тарелке. Кажется, он собирался поесть? Еда казалась теперь столь же странным и чуждым ему делом, как чтение.

Он поднялся наверх. Ему нельзя уходить, должен позвонить Питер. Солнце садилось, сероватая дымка от горелой древесины затягивала небо. Всё раньше и раньше заход, вот уже и осень скоро. Открылась входная дверь Ньюманов, вышла его тёща и перешла дорогу. Позвонила в дверь. Вероятно, она хотела бы забрать вещи Лин. Не обращая внимания на звонок, он пошёл в свой кабинет, и сел писать письмо в Совет сельского округа Хильдербриджа, извещая их, что по окончании этого месяца он намерен прекратить аренду дома номер 23 по Тейс-Вей, Чесни-Мурсайд...
 
Снова звонок в дверь. Он пошёл открывать, всё равно когда-то придётся её впустить. Но это была не миссис Ньюман, а Тревор Симпсон. Что случилось с машиной, почему Стивен отдаёт её почти даром?

Раньше Стивена возмутили бы такие расспросы, но сейчас ему было всё равно. Он пожал плечами. С машиной всё в порядке, никогда не было с ней хлопот.

– Дело в том, что я уезжаю, – сказал он. – Полная перемена обстановки. Здесь меня ничего не держит. Я покидаю этот дом, а машина мне ни к чему. Есть интерес?

Интерес у Тревора был. Он поднял капот, сел на водительское сиденье. Стивен не возражал против пробной поездки, если только без него. Он должен ждать звонка Питера. Когда довольный сделкой Тревор вернулся к дому, письмо было написано, конверт запечатан, и марка наклеена. Он может дать Стивену чек на пятьсот фунтов сейчас, а остальное в понедельник.

– Да ладно, можешь не спешить, – сделал Стивен широкий жест. – Машина твоя, считай что продана. Слово закон, свыше я же не потребую.

Тревор ответил понимающим взглядом, а уходя, сказал:

– Ты же понимаешь, что от себя не убежишь, Стив.

Смеркалось, было почти темно. Сегодня Питер уже не позвонит, придётся ждать до завтра. Стивен забрал бюст Тейса из кабинета, а из гостиной книгу «Муза страсти» – Гарриет Крозье экземпляр, оставленный ему профессором.

И вышел в сумеречный сад, под густо-фиолетовое небо. Он как-то читал, почему звёзды совсем не дают света, но сейчас ничего не помнил. Звёзд на небе была масса, толку от них никакого. Словно кто-то проколол множество дырок на бархатном куполе неба. Он открыл шкаф у задней двери, в котором Лин хранила садовый инвентарь, и отыскал лопату.

Может у бордюра и росли цветы, однако ночью все кошки серы. И в эту серую растительную массу он вонзал лопату как попало, наугад. Теперь ему вечно что-то мерещилось, сейчас, например, лицо в окне кухни, глядящее на него из полумрака. Он отвернулся и продолжал копать. Вырыв яму примерно в два фута в глубину, и три в длину, он опустил туда книгу, потом бюст Тейса.

И долго стоял, опираясь на лопату и глядя в эту яму, потом не спеша вынул из карманов всякие мелочи из сумки Гарриет Крозье, побросал всё туда же, в яму. Сверху полетели куски растений, дёрн, земля, словно в могилу.

Стивен очистил лопату, вернул её на место, и ушёл в дом. Он мог бы поклясться, что не включал свет на лестнице и в холле. Он уже начал догадываться, что тут было, пока он был в саду, а в спальне ему всё стало ясно. Двери шкафа настежь, вещи Лин исчезли. Миссис Ньюман их забрала.

В том числе сумку Гарриет Крозье. Стивен рассмеялся, когда понял, что эта сумка окажется у Лин. Когда же от смеха растянувшись на кровати он закрыл лицо руками, он понял, что плачет.








20

Иногда в последние дни словно верёвкой стягивало ему мозг под черепной коробкой, от глаз до затылка. Но вдруг вечером или ночью натяжение её резко слабело, и наступала желанная лёгкость. Он расхаживал по комнате, гадая, что делать с мебелью. Может, Батя все заберёт и продаст, может что-то понадобится Лин. Теперь он не желал ей зла. Написав записку Бате, и записку Лин, он оставил их на столике с каштановыми листьями. Его опять разбирал смех. Прощальные письма на столике, словно он готовил самоубийство, а не начало новой жизни.

И ни звука от Питера. Конечно, когда-то в течение дня он позвонит, но Стивену не терпелось, он не мог ждать. Может ему стоило съездить в Лумлейд, отыскать его там. Но он мог быть с той девушкой, мог опасаться, что она узнает лишнее. И пока он вспоминал, что именно Питер говорил о ней, в его памяти всплыло другое, но очень важное, что затерялось в его мозгу под ворохом сказанных ими слов.

Он сказал, «мне есть, где жить», и «ты знаешь, где меня найти». Какой же он дурак! Только дурак мог не понять, что он имел в виду. Конечно, у него есть убежище, и конечно, Стивен знает, где – в шахте: приходи, встретимся в шахте. Он возвращается в Лондон в воскресенье, значит, сегодня он будет ждать его в пещере Рипа...

Стивен едва сдерживал возбуждение. Он задыхался от смеха. На минуту смех стих, и он было подумал, что Питер мог ждать его там со вчерашнего дня, и ждать напрасно. Но нет, вчера была пятница, Питер наверняка считал, что он на работе. Конечно, он имел в виду субботу, всё говорит об этом. И возможно прямо сейчас Питер шагает по долине Аллен.

Смеялся однако он уже не так весело, когда ещё раз обошёл дом, осматривая вещи. Возможно, он никогда больше не вернётся сюда. И нет смысла тратить время на прогулку к почтовому ящику. Письмо с отказом от аренды можно оставить рядом с теми двумя. Но что взять с собой? Смену одежды конечно, и одеяло на ночь. Еды в пещере достаточно. Позже, например в понедельник, когда Питер вернётся в город, наступит его черёд пополнять запасы. Придётся купить себе спальный мешок и матрас. Он станет наводить порядок в пещере, чтобы Питеру было приятно туда возвращаться...





Последним, что он видел, покидая Тейс-Вей, была коляска на ярко-зелёной лужайке у дома Симпсонов, и последним, что он слышал, был крик ребёнка Джоан. Я отряхнул прах этих мест с моих ног, сказал он себе, я отряхнул их прах. Фраза была так хороша, что он некоторое время шёл, подпрыгивая и стряхивая «прах» со своих ног, повторяя те же слова, а затем, на другой стороне Джекли-Роуд, поднял взгляд к вершинам холмов.

За спиной в рюкзаке была верёвка, большой фонарь, свечи и одежда. Под мышкой скатанное и перевязанное верёвкой одеяло. Решив подобно Питеру отращивать бороду, он побрился в последний раз. Никто за ним не шёл, он был один, как и всегда в пустоши. Позади по дороге на Джекли проехала машина, затем другая на Хильдербридж, но впереди его ждал Вангмур, где ни дорог, ни души. Пустота и тишина, даже птицы не поют на исходе лета.

Долина Аллена встречала его жёлтыми цветами дрока. Странность в том, что дрок расцветает конечно же весной, но вплоть до глубокой зимы ты встретишь хотя бы один его жёлтый цветок. Хорошо бы написать об этом в «Эхо», но уже слишком поздно. Вряд ли он что-нибудь ещё напишет для «Голоса Вангмура». Этим займётся кто-нибудь другой, а он, находясь почти рядом, будет далёк от прежних дел. Ему понравилось мысль, что теперь он вне закона, современный Робин-Гуд. Он и Рип – банда, хотя совсем не ради грабежей они будут спускаться с холмов.

Золотистому туману над зарослями вереска уже пора бы рассеяться, но напротив, он становился не по-летнему всё плотнее и холоднее. Холм смутным серым силуэтом возвышался над плоской равниной. Копёр и лебёдку, показавшихся из тумана, можно было принять за приближающихся мужчин.

Привязав верёвку к выступу скалы, он спустился в Эпсли-Соу. Стены шахты были сырыми, но к облегчению Стивена, вода по ним не текла, и под ногами не хлюпала. Порой в последние дни он опасался, что шахты зальёт водой.

Единственным следствием дождей под землёй был усилившийся кисловатый химический запах. Шагая по туннелю, он гадал, если Рип уже здесь, может ли он слышать звук его шагов сквозь толщу скал. Воздух был свежее, чем обычно, холод ощущался кожей. Горло перехватывало от возбуждения, но он шёл размеренным шагом, не спеша, чтобы Рип успел морально подготовиться.

Как он заметил после поворота, в конце туннеля, в тамбуре перед камерой было темно. Если Рип здесь был, то уже ушёл. Или сидел в темноте. Стивен вспомнил, Рип ведь не знает, что он его зовёт Рипом, это тайное имя, и громко окликнул его во весь голос:

– Питер! Питер, это я, Стивен!

Ответа не было. Он ещё не пришёл. Стивен подумал, что Рип мог испугаться, обнаружив волосы третьей жертвы, и ради безопасности убрал всё из пещеры. Ведь он ещё не мог знать, кто убил Гарриет Крозье. Стивен поднял фонарь. И увидел, что всё без перемен, как было, коробки, бутылки сидра, одежда, постель, свечи, в бутылках и подсвечнике.

Какое счастье, что здесь, в пещере, всё по-прежнему. Он присел на кровать, раскатав одеяло, и зажёг все свечи. Как частый гость и близкий приятель хозяина, а теперь тоже жилец, он мог немного и похозяйничать. Зажёг газовую горелку. Нашёл чайник, полный воды. Будет греться целую вечность, но когда-нибудь он дождётся горячего чая. В коробке с консервами и печеньем Рип оставил две пачки сигарет, и Стивен опять почуял запах табака, как тогда у ворот, у Фойнменов.

С горелкой стало чуть теплее. Пока вода закипала, Стивен жевал печенье. Молоко было только сухое, но какая разница. Необходимость выкручиваться, обходиться без чего-то всегда на пользу пикнику. Ему мерещилась целая вереница пикников с Рипом, когда чем труднее, тем слаще чай с раскисшим печеньем и с трудом извлечённым из банки мясом. Он плохо спал прошедшей ночью, похоронив Тейса, а здесь лёг, накрылся одеялом, и уснул.

Когда он проснулся, на часах было уже далеко за полдень. В шахте всегда тихо, без перемен, во все времена года. Он сел, прислушиваясь, немного задеревеневший от холода. Эти свечи почти сгорели, но была ещё целая в подсвечнике, да и с собой он принёс четыре штуки. Он зажёг ту, что в подсвечнике, и ему показалось, что он его где-то видел. У них дома в детстве? Или нет, скорее в надвратном доме у Хелены, потом он мог достаться Леонарду, а от него Питеру. В полумраке подземелья бронза мерцала, словно золото.

Уже пятый час. Рип должен прийти засветло, зачем ему ждать темноты? Чтобы убить время, он откинул створки тайной коробки, и мог поклясться, что три мотка волос лежали так же, как он их положил. Значит, Рип не заглядывал с тех пор в коробку, он не знает, что здесь волосы третьей жертвы? Ах, как же здорово они заживут с Рипом! Вместе жить, вместе прятаться, вместе по-волчьи спускаться с гор за добычей. В его фантазиях они были так же быстры, сильны, лохматы, с красной кровью на белых зубах. Первой их жертвой пожалуй будет Стелла Крейн, её не так трудно выманить из Лумлейда.

Он засмеялся, представив эту картину, хотя от холода у него уже стучали зубы. В пять он встал и заходил по камере, хлопая руками, топая ногами. Становилось всё холоднее, но ему не хотелось ещё раз включать горелку и расходовать топливо. Понадобится утром вскипятить чай. Он решил пройтись, размяться. Какая смешная мысль, прогулка в подземелье, во чреве земли. Он прошёлся до развилки и немного далее, туда, где гасли свечи. И тут узнал, как он ошибался в уверенности, что шахту затопить нельзя. Где была сырость под ногами, теперь стояла вода. А озеро, эта «бездонная яма», уже заполняла всю пещеру, собираясь затопить и туннели. Стивен посветил фонарём вглубь пещеры и присвистнул. Какой глубины озеро понять было невозможно, но от чёрной поверхности воды до сводчатого потолка туннеля оставалось около фута.

Чернота озера не была спокойной, он видел, что вода прибывала. Неужели наверху опять дождь? Может он лил все время, пока он спал, а может и до, и после? Он впервые задумался над тем, насколько крут подъём обоих туннелей от развилки – и того, что заканчивается пещерой Рипа, и другого, ведущего к выходу. Кажется вода доберётся туда нескоро, а может и никогда. Возможно, озеро таким образом заполняется при каждом сильном ливне, а потом вода постепенно просачивается в пустошь.

При мысли о реально близкой опасности он похолодел. Не столько от страха, как от угрозы их с Рипом счастью. Так может, поэтому Рип не пришёл? Потому что наверху такой же ливень, как тогда в грозу? Стивен решил посмотреть. Он пойдёт к выходу проверить, идёт дождь или нет.

И тут батарея его фонаря разрядилась. Конечно, он благоразумно взял запасную, надо лишь вернуться к рюкзаку, в пещеру Рипа. Может надо отнести одеяло и рюкзак наверх? Пожалуй, пока нет, пожалуй вообще не стоит, ведь Рип обязательно придёт. В полной уверенности, что вернётся, что Рип придёт, он оставил гореть свечу в медном канделябре.

Ещё раз он прошёл до развилки, свернув во второй туннель, прошёл к выходу из шахты. Вода с журчанием струилась сверху, но не текущие по полу ручейки заставили его в изумлении броситься вперёд.

Верёвки не было.





На пару секунд он отвёл фонарь в сторону – будто бы закрыл глаза. Затем снова осветил в спуск в шахту. Верёвки не было. Он подошёл ближе, глядя наверх. Большая капля воды шлёпнулась ему на лоб. Можно представить себе сильный ливень наверху, потоки воды, текущие по склону ко входу в шахту. Могла вода смыть привязанную верёвку? Но тогда она бы не исчезла, а упала вниз, в шахту. Кто-то отвязал её.

Пару раз сходив в шахту, он, казалось бы, настолько наловчился, что мог бы выбраться наверх и без верёвки. Пришла пора это проверить. Стоит ли сходить за рюкзаком? Конечно нет, Стивен не собирался оставаться наверху, он вернётся в шахту. Но фонарь надо взять, его можно повесить на руку.

Первые шаги обнадёжили. Внизу хорошей опорой для ног служили выступы скалы, а потоки воды не особо и мешали. Но после пяти-шести футов подъёма стены стали ровнее, шахта стала похожей на скользкую канализационную трубу. Зря он не учёл последствий таких дождей. Хватаясь не понять за что руками, он прижался к стене на высоте в шесть футов, боясь переместить ногу. А когда решился, под руками оказалась лишь жидкая грязь, ноги не удержались, и он сполз вниз, обдирая руки о липкую каменистую поверхность.

Он сделал вторую попытку. Потом ещё две, но сдался, вывихнув левую лодыжку. Одежда покрылась грязью, руки кровоточили, и он разбил стекло фонаря. Какая глупость, впустую приложить столько усилий, потратив столько нервов, рискуя переломать ноги – и зачем, если скоро придёт Рип? Конечно же со своей верёвкой.

И с разбитым стеклом фонарь светил отлично. Стивен медленно ковылял обратно по туннелю. Добравшись до наивысшей точки в попытках подъёма, он, как ему казалось, слышал рёв ливня, превратившего равнину в океан. Но тут внизу царил вечный покой. Он слышал только шум своих шагов.

Нет, не только. Он застыл на месте, но всё равно слышал чьи-то негромкие шаги. Кто-то шёл перед ним к пещере от развилки – может быть, спустившись другим путём?

Это Рип, ну наконец-то. Стивен не мог понять, как, но ведь он спустился в шахту, и уже должен быть в пещере, где ещё должна была гореть свеча. Стивен мог бы в нетерпении броситься к нему бегом, если бы не вывих. Теперь было больно даже опираться на эту ногу. Он заковылял изо всех сил к развилке, потом по другому туннелю. Ещё на подходе он увидел свет и почуял табачный дым.

– Рип, я иду, – закричал он, споткнувшись о порог.

Силуэт склонившегося над тайной коробкой человека, стоявшего спиной к нему, отбрасывал на стену чудовищных размеров тень. Он замер в таком согбенном положении, словно не в силах разогнуться. Потом медленно повернулся к нему. Стивен выронил фонарь, он упал, разбился и погас.

В пещере Рипа был Батя.








21

Надо было рассказывать всё, или ничего. Долгое время они молчали. Стивен добрался до матраса и почти что рухнул на него. Он вдруг понял, что ирландский свитер на Бате – его старый свитер, который он оставил в доме на Кинг-Стрит, когда женился. И вспомнил, что подсвечник – из коллекции антиквариата Уолби.
 
Батя смотрел на коробку, где лежали волосы. Взял прядку Гарриет Крозье, долго и пристально смотрел на Стивена. Вынул сигарету изо рта и бросил её на пол. Он курил только в хорошем настроении.

– Ты убрал мою верёвку? – Стивен хотел как-то начать разговор.

– Ну да. Разве я знал, что она твоя? Я же не знал, что ты тут.

Стивен поёжился.

– Тогда как ты попал сюда?

– Да как обычно, чёрт возьми. Через Эпсли-Соу.

– Но Эпсли-Соу – там, где была моя верёвка.

Батя пожал массивными плечами.

– Как-то много лет назад ты пришёл и сказал, что нашёл лаз в шахту, Эпсли-Соу. Когда мне понадобилось убежище, своя нора, я пошёл искать, и нашёл лаз – вот и всё.

Значит, есть два входа – и два выхода. Стивен поднялся. Боль пронзила всю левую ногу, но он её почти не замечал. Только сейчас он заметил, что Батя насквозь мокрый до пояса, словно вышел из воды.

– Я уйду, – сказал Стивен, – если ты скажешь мне, где ты вошёл. Это твоё место, и я больше не приду.

Но для него это конец, он словно дошёл до самого конца. В попытке выбраться из этой западни он сорвётся вниз и разлетится на куски. Батя отшвырнул в сторону прядь волос, и она упала, сияя, как подсвечник.

– Мы уйдём оба, – сказал Батя низким голосом, добавив философски – куда отец, туда и сын...

Он протянул Стивену свечу и зажёг свой фонарь. Стивен оставил рюкзак и одеяло здесь. Батя молчал, пока они не дошли до развилки, Стивен ковылял за ним следом. Батя указал рукой вперёд.

– Нам нужно туда, но предупреждаю, что там вода. Когда я шёл сюда, вода доходила мне до живота.

– Но там нет воздуха, даже спички гаснут, – возразил Стивен.

– Да ну? Я не проверял. Я всегда там ходил и дышал, туда и обратно, и я ведь жив – к сожалению.

Всего через несколько ярдов вода была уже до щиколоток. Становилось всё глубже, ледяная вода прибывала. Холод ощущался как боль, поднимаясь все выше и выше, до бёдер. Когда вода была по пояс, свеча стала угасать. Он шёл вперёд, пробиваясь сквозь воду, следуя за спиной Бати, словно за громадным быком. Пламя свечи сникло, потом дёрнулось и погасло.

Он сказал совсем по-детски:

– Батя, я ничего не вижу, свеча погасла.

Батя резко повернулся, волной окатив Стивену грудь. Осветил его фонарём. Воздух был хуже каменноугольного газа, они словно дышали парами металла. У него начался кашель.

– Будет ещё глубже?

Батя не ответил. Может быть не знал. По его помрачневшему лицу стало ясно, насколько глубже стало уже сейчас.

– Стивен, – сказал он, – лучше я пойду один, дружок, я же выше. Когда выберусь отсюда, я брошу тебе верёвку.

Стивену следовало бы сказать – конечно, хорошо, но слова застревали в горле, он выдавил из себя:

– Здесь же будет темно!

– Ну, тут уж ничего не поделаешь.

Он стоял в воде по плечи, глядя, как пятно света исчезает вдали. Ни он, ни Батя не умели плавать. Поначалу впереди в узком пространстве между водой и каменным сводом ещё виднелась голова Бати, чёрная, словно голова Тейса, но потом всё исчезло за поворотом туннеля.

Во тьме Стивена трясло, в чёрной воде ему хотелось кричать. Но он только скулил, прокладывая путь туда, откуда пришёл, слепец в невидимой воде.

Полная тишина, кромешная тьма. Скоро он лишь кожей ещё что-то чувствовал, хотя конечности в ледяной воде онемели. И ещё металлический вкус. Всё же он медленно двигался назад. Если он не ударится в панику, если сможет продержаться на ногах, у него будет шанс на спасение, шанс добраться до верёвки в Эпсли-Соу. Стиснув зубы, сдерживая рыдания, он хватался за воображаемую верёвку.

В тишине раздался далёкий грохот. Как глухой раскат грома в грозу над Фойнменами в тот день, когда он убил Гарриет. Такое он слышал впервые, но сразу понял, что где-то в шахте рухнула в воду скала. И едва грохот стих, остатками чувств он почуял опасность. Инстинктивно он прижался к стене туннеля, вцепившись пальцами в её ребристую поверхность. И вовремя, мощная волна пронеслась над ним, с головой погрузив его в воду. Если бы он не успел уцепиться за стену, вода увлекла бы его за собой. Прижавшись к скале под водой, он в эти секунды подумал: вот как оказывается тонут. Но волна прошла, и он вскинул голову, хватая ртом ледяной свинцовый воздух.

Вторая волна была поменьше, она ударила его по лицу каким-то предметом. Он сумел схватить его, и наощупь понял, что это Батин фонарь.

Откатившись назад, вода успокоилась, и он снова зашагал к выходу, одна рука на стене, другая с фонарём. Вода опускалась всё ниже и ниже, от талии к коленям, и он снова почувствовал холод и боль в лодыжке. Теперь он был на развилке, здесь воды не было. Он с грохотом швырнул на каменный пол фонарь.

И не было смысла поворачивать налево, его не ждала там верёвка. Он заточён в шахте навечно. Он двинулся к пещере Рипа, но скоро встал на четвереньки, пополз, как животное, стремясь хоть ненадолго увидеть свет. Пусть не солнце, но хотя бы один час света перед вечной тьмой. Он ползком пробивался к этой мечте.





В сплошных потоках дождя Гафдейл тонул, словно в тумане. Мужчины поднимались вверх от тропы Ривз-Вей между кругом дроблёной щебёнки и копром. Они несли верёвки, кирки и лестницу, и сквозь стену льющейся воды казались призраками древних горняков, добытчиков свинцовой руды. Впереди шагали Мальм и Мансипл.

– Нам повезло, – сказал Мальм, – что эта женщина видела, как он вечером закапывал какие-то вещи в саду.

Мансипл кивнул.

– Будем надеяться, он скажет, кто убил тех двоих.

– Если конечно знает. – Мальм поднял воротник пальто, поёживаясь от сырости. Он споткнулся о камень. – Надеюсь, вы правы, и он в самом деле тут.

– Могу поклясться, что он здесь.

Они приблизились к подножию Биг-Аллена. Мансипл смотрел, как дождь хлестал по щебёнке, стекая потоками по склонам холма. Затем сказал в своей обычной неуверенной манере:

– И могу поклясться, что найду это место, хотя прошло столько лет. – Его глаза оживились, словно эти годы смыло водой. – Я был ещё пацаном. Как-то бродил здесь в пустоши, и вдруг увидел верёвку, опущенную в лаз. Я конечно заглянул вниз, а там как раз этот парень поднимается наверх... Ага, вот и лаз, и верёвка к нашим услугам.

– Ну, давай туда, за ним.