Уууу, понаехали...

Я стояла  на перроне Казанского вокзала со своим торопливо и неумело  собранным, почти сиротским чемоданчиком и отчаянно трусила.
... Вокзальная Москва бурлила вокруг, торопилась, огибая меня и незлобливо поругивая, и растекалась по площади маленькими ручейками.
Оказывается, сбежать из дома, приехать одной в заветную столицу - это был ещё не подвиг. Подвиг - это сделать шаг, не реветь, не просить по-детски ничьей помощи. Я снова беспомощно огляделась, сочувствовать и помогать мне явно никто не собирался. Выбора не было.
И я шагнула.
Да что описывать чувства юной провинциалки, прибывшей покорять Москву... Сотни фильмов, романов и прочих литературных произведений ярко и точно описали эту завязку судьбы. И у меня было всё,  в точности вписывающееся в логику жанра: растерянность на площади трёх вокзалов, раззявленный рот на абсолютно разную архитектуру вокзальных зданий (хотя и видела их множество фотографий на открытках и в журналах).л
Но в реальности они оказались громадными и совсем не такими игрушечными, как представлялось. А высившаяся слева Высотка добила меня окончательно. Дело в том, что я приехала из крупного города, но НЕВЫСОКОГО. Так как в Алма-Ате всегда была опасность землетрясений, строить дома выше пяти этажей при тогдашней технологии было нельзя.
И от этого город был совсем не по-столичному уютным, не тянулся к небу небоскребами, а ввысь стремились только буйно зелёные деревья, только  карагачи вырастали выше домов, а не наоборот, и  вдоль дорог журчали арыки с чистейшей ледниковой водой...
И с сопки Мохнатки, что круглилась возле Медео, просматривался весь город, чистенький, с прямыми улицами, утопающий в зелени, без всякого там хай тэка в архитектуре... И даже в самую жару город охлаждал ветерок с гор, с близких ледников.
   И вот из этого почти рая я рвалась в вожделенную столицу СССР...
   ЗАЧЕМ?
Чтобы дальше хоть что-либо стало понятно, мне надо как-то представиться, дать хоть какую-нибудь вводную информацию о себе и том времени. И не забывайте, что было всё это больше ПЯТИДЕСЯТИ ЛЕТ назад.
  Итак, мне семнадцать лет, я живу, простите, жила в столице Казахской ССР Алма-Ате. Идёт тысяча девятьсот шестьдесят пятый год, лето, и я приехала поступать в МГПИ, главный педагогический ВУЗ страны. Вот так, и не меньше.
 Алмаатинские, к слову, весьма приличные вузы, меня не устраивали. И, конечно, не уровнем образования, преподавания профессиональных знаний, а тупо и банально тем, что были - увы!- у родителей под боком. То есть, у мамы под контролем...
   А Я РВАЛАСЬ НА ВОЛЮ!!!
   Свободу, блин, Анджеле Дэвис...
Подготовку к побегу я задумала давно и неуклонно готовила сценарий.
   Моими родными мне был уготован путь в медицину. Двоюродная бабушка Таня была профессором в нашем меде и главным гинекологом города, дед был деканом факультета санитарии и гигиены, мама и тетя также были врачами, и другой дороги у меня просто не было.
   Но героика врачебной профессии меня ничуть не прельщала. И вообще у меня не было ярко выраженных талантов, как у брата Мишки, которому папа-скульптор готовил карьеру архитектора. Мои увлечения были какими-то бытовыми, что ли. Вокруг меня всегда крутилась малышня, я возилась со всякими животными, которых подбирала в неимоверных количествах по городу, занималась спортом, гимнастикой (была уже кандидатом в мастера спорта и выиграла пару республиканских Кубков) фигурным катанием, (бесславно, надо сказать, занималась, не то, что моя сестра Олька, которая, как грациозная стрекоза, порхала по льду.)
А была я, в основном, СТАРШЕЙ сестрой, на которой лежали обязанности по пригляду за младшими и ведению дома, т. к мама работала. Я в общем неплохо готовила, мне это нравилось, но идти из-за этого в повара даже и мысли не было.
Бог отмерил мне всякоразных малипусеньких талантиков совсем по чуть-чуть, но ничего выдающегося так и не подарил. Мои профориентационные посылы менялись в основном от эмоциональных факторов, так например, в 8 классе, когда предмет моих воздыханий решил быть модным геологом, я, не задумываясь, объявила, что нет ничего прекраснее романтики жизни геолога. И демонстративно напевала песенку о геологолюбви:
     Я уехала в дальние степи,
     ты ушёл на разведку в тайгу...
     Надо мною лишь солнце палящее светит,
     Над тобою лишь сосны в снегу...
Но предмет моих посылов не понял и коварно стал провожать хорошенькую Линку, которая вообще думать не думала ни о каких профессиональных карьерах, а просто мечтала о большой и светлой любви и куче карапузов...
Потом я вдруг не на шутку влюбилась в Янку Шварцмана, (хотя дружила с ним с первого класса), самого умного ботаника нашей школы, который твёрдо знал, что будет знаменитым физиком, но не зацикливался на этой самой физике, а прекрасно разбирался в музыке, имел все самые новейшие пластинки нашего времени, писал стихи, собирал марки и анекдоты про политику, и при этом был абсолютно равнодушен к общественному мнению о себе. Я разделить главное увлечение своего объекта не могла, т.к. была безнадёжным гуманитарием, для которого любые даже самые немудрёные физико-математические формулы имели почти сакральный смысл. Но и он, мой ботаник-супермен, запал не на меня, а на лукавую и весёлую красавицу Эльку, нимало не задумываясь о взаимности с ней интересов, физико-математических, я имею в виду.
 А  была, если честно, ещё одна из тайных девичьих мечт. Мне удалось ещё в 9 классе абсолютным дуриком поступить в школу-студию киноактёра, что открылась при Казахфильме, где я, увы, ничем особо не блистала, кроме, пожалуй, танцев, да придумки заковыристых минисценариев для этюдов. Снималась в массовках, и только пару раз судьба улыбнулась мне, доверив небольшую роли "со словами"в фильмах "Курмангазы" и "Перекресток".
Увы, актёрского дара и пыла я в себе при строгом рассмотрении тоже не нашла. Было обидно, но такова была жестокая реальность. Актёрская судьба мне тоже не светила.
   И тогда я поняла, что к выбору будущей профессии придётся подходить сугубо прагматично. Выбирать лишь то, что я смогу делать, ни под кого не подлаживаясь и не торопясь вслед за модой.
    Я провела жёсткую ревизию своих возможностей, и поняла, что мои таланты скромны и надо идти по пути наименьшего сопротивления и готовиться  в тот ВУЗ, который изо всех зол был бы самым не злым.
   А это была педагогическая стезя, просто мне казалось, что педагог, тем более дефектолог, из меня получится неплохой, особенно, если учитывать, что моя самая  младшенькая сестрёнка заикалась в детстве, и занятия с ней у логопеда были одной из моих главных обязанностей. И Нинин педагог мне часто говорила, что у меня талант понимать детей (хотела бы я посмотреть на старшую сестру троих младших отпрысков при работающих родителях, у кого бы не прорезался этот самый педагогический талант).
 Но при этом главной моей  непрофессиональной, заветной мечтой было всё-таки любой ценой вырваться из оков домашних обязанностей, получить вожделенную свободу и зажить, зажить, наконец, по-настоящему...
Просто мне казалось, что жизнь - это то, что бурлит где-то там, далеко от размеренного устоявшегося  быта моей семьи, от моего славного городка.
  В общем, обычная подростковая мечтательность, слегка глупая и слегка затянувшаяся.
  Но получить вожделенную свободу можно было только вдали от семьи, поэтому был разработан хитрый план. Я втихаря, заранее отправила запрос в Московский Государственный Педагогический Институт им. Ленина (я выбрала его, т.к только в нём, да ещё в Киевском и Ленинградском педе были дефектологические факультеты, и хотя в Киеве или Ленинграде поступить было бы проще, но меня манила только Москва). Вызов пришёл, естественно, в почтовый ящик, и так же естественно я это событие прошляпила, и письмо вынула мама.
   В доме, конечно же, началась малая гражданская война. Закончилась она тем,что меня заперли в квартире, отобрав ключи и запретив даже и мечтать о Москве.
   Моих доводов не слушал никто!
   Но я уже упрямо закусила удила, сдаваться не позволяла гордыня. И тогда я, в отчаянии от того, что рушилась Моя Заветная Мечта, задумала партизанский побег. Благо жили на первом этаже, на окнах вовек никаких решёток не было (они появились после, но не для защиты от вторжения извне, а от моих возможных последователей изнутри). Покидать в чемодан платьица-сарафанчики, пару свитеров и спортивный костюм было запросто, документы и деньги я выкрала из шкатулки в буфете, которые в нашей семье никто никогда не прятал, обиженную записку оставила на видном месте, ну а выпрыгнуть из окна хоть и высокого, но первого этажа, было для меня, гимнастки, раз плюнуть...
И вот теперь я, вся такая отчаянная, стою на площади трёх вокзалов в полной прострации и пытаюсь собрать мозги в кучку, чтобы хоть что-то, наконец, сделать, хоть такси взять для начала.
   Такси привозит меня на улицу Галушкина, высаживает. Там  находится общага МГПИ. Но вот её-то я найти и не могу. От усталости, стресса я глупейшим образом забыла, что в номере дома есть буковка "Б", 22-Б.
   Стемнело.
   Я в чужом городе, одна, наступает ночь, мне  негде ночевать и мне ужасно страшно... И тогда только я так отчаянно разревелась, что возле меня остановились два парня и участливо поинтересовались
  - Ты чего рыдаешь, девочка, маму потеряла, что ли?
  - Да общежитие не могу найти, поступать приехала...
  - Ооо, так мы уже взрослые, да? Студенты почти, да?
  - Не знаю, как вы, а я взрослая...
Всхлип, всхлип, всхлип....
   - Ну ладно, ладно, ты ж стоишь с ним рядом, дурёха. Пойдём, проводим.
   К слову, видок у меня был вовсе не студенческий: растрепавшаяся, плохо заплетённая в условиях побега и самолета, коса, детский южный сарафанчик, в котором я отчаянно мёрзла, детский же, ещё Артековский чемоданчик с наклейками...
Но судьба меня берегла.
И вот помощь пришла!!!
  Так я нашла своих первых друзей в Москве. Это были ребята-художники, вернее студенты художественно-театрального училища, их общага была через два дома от нашей. И с первых же дней нашего знакомства эти ребята, показавшиеся мне сильными, надёжными, уверенными НАСТОЯЩИМИ МОСКВИЧАМИ,  взяли надо мной шефство.
  А дальше закрутилась обычная абитуриентская жизнь. Пока оформляла документы, устраивалась в общаге, знакомилась с абитуриентскими правилами жизни, ну и конечно, с Москвой, время летело стремительно и  неожиданно быстро наступила пора экзаменов. Подготовиться я, конечно, не успела.
  Хорошо, что первым было сочинение.
  Причём проводили его для двух потоков одновременно не в факультетских классах, а в Главном корпусе, в огромной, так называемой Ленинской аудитории, полукруглыми уступами поднимающейся к самому потолку. Конечно, оробела, да и сам антураж торжественного зала с бликами от разноцветных стёкол кое где сохранившегося витража подавлял классической роскошью дубовых панелей, столов и скамеек.
Нам было предложено выбрать самостоятельно тему для написания. И конечно, я взяла свободную.
  О том, почему я выбрала для себя эту, такую редкую по тем временам, профессию.
  Стоило сесть за парту-стол, почувствовать себя обычной ученицей, как мандраж улетучился, и лихорадочно закрутились мысли о том, КАК писать; ЧТО писать - вопросов не было, три года занятий с сестрой, индивидуальных и групповых в спецдетсаду, дали такой объём  фактического материала, что на десяток сочинений хватит.  И самая большая проблема была в том, чтобы из десяти возможных сочинений отобрать материал всего на одно, поскольку талант писать ёмко, но коротко меня обошёл стороной.
  Писать решила, нарушая каноны классического  сочинения, а просто в форме рассказа. Времени осуществить задумку было катастрофически мало, и потому решила обойтись без обязательного черновика. Я так увлеклась, что напоминание о том, что до сдачи материала осталось 30 минут, застало меня врасплох. Проверять грамматику, пунктуацию и прочее соответствие правилам,  времени уже не было. Я с изумлением заметила, что нас, таких припозднившихся, осталось в аудитории всего десяток. Сдавала свою внушительную стопку листов уже  на последних секундах.
  Мои новые друзья, студенты-художники, уже истомились, нетерпеливо ожидая  меня, (ну что можно писать целых пять часов?!?)
  Мы должны были успеть на курсовой пленэр по теме "Московский дворик", а солнце уходит... Освещение меняется...
  И с нетерпением молодости, забыв начисто напряжение экзамена, я с восторгом окунулась в узнавание Москвы, такой притягательной для меня, такой волшебной...
Дворик в недрах и недоступных переулках  Чистых прудов, в который мы пришли,  эмоционально был ужасно похож на Поленовский, он был совсем не столичный, а патриархальный какой-то, почти сельский,  с  бревенчатым домом, увенчанным девичьей кружевной мансардой; заросший ярко зелёной мягкой травой, с непременными сарайчиками по периметру, верёвками с бельём, ветхим штакетником и высокими мальвами вдоль дорожек...
  И такой покой, такая милота, такая расслабленность была во всём этом пейзаже, какой я  в бегущей-спешащей, не всегда добродушной Москве  уже не видела больше нигде и никогда.
  Мягкое, совсем не южное солнце, кучевые округлые уютные облака, размытые тени...
   И рядом надёжные плечи моих  друзей...
Это одна из самых светлых картинок моей юности, которую я бережно храню в шкатулке своей памяти, как девчонка, которая прячет подальше от чужих глаз коробочку с  драгоценными цветными стёклышками...
   Этот день как-то в моей памяти  связал воедино мой экзамен и пленэр, там и там было ТВОРЧЕСТВО, и это такое чистое воспоминание, которое примиряет меня с той Москвой, которую я потом разлюбила, как обиженный ребёнок из-за эффекта несбывшихся личных ожиданий.
  Да - музеи, да - театры, да - вернисажи... Но нет той особой, доброй и понимающей души города, которую я намечтала жаркими южными ночами, нет сопереживания своим жителям. Столица была равноудалена от всех её граждан, как и положено приличному мегаполису.
  Москва оказалась жёстким тестом на выживаемость, она была  не для слабых, мечтательных провинциальных девочек...
  Вот такая вот иллюстрация к присказке "Москва слезам не верит"...
Хотя у меня всё сложилось поначалу вроде и неплохо. Аспирантура, семья, работа...
   Но, возвращаясь в те экзаменационные дни, я снова и снова переживаю такие бурные  эмоции, как будто всё случилось совсем недавно...
   Через три дня после экзамена вывесили списки оценок за сочинение. Толпа осаждала стенды, кто-то смеялся, кто-то рыдал, и все задавали друг другу вопросы о проходном балле, о числе претендентов на место среди москвичей и иногородних...
   Я, все дни бродившая с мальчишками по Москве, по легендарному Арбату, по закулисью некоторых театров, где они проходили практику, как-то слегка выпала из процесса и не особо волновалась по поводу экзаменационных оценок. Но здесь, заражённая всеобщей бациллой нервенности, лёгкой паники, начала усиленно и не совсем тактично проталкиваться поближе к спискам.
-  Оо, господи, ну куда тебя несёт!?
-  Эй, осторожнее, ну ты, резвая такая, тебе говорят... Брысь отсюда, спасу от вас нет нигде...
-  Ты что прилипла к спискам, подвинься, дай подойти...
-  Ты откуда такая борзая? Господи, а что ты  шаришь в списках москвичей, фря ты недоразвитая, понаехали вот такие из  зажопинска какого-нибудь, нормальным не                пробиться сквозь них..
Москвички были модно и красиво одетыми, пришедшими в большинстве с мамами, явно столичными дамами. Дамы и их отпрыски держались уверенно и слегка презрительно. И пахли они не "Красной Москвой", а совсем другими запахами, тонкими, почти неуловимыми, легендарными французско - аристократичными ароматами, что как бы давало им право с жалостью и лёгкой брезгливостью пробегать взглядом по нашим немудрёным одёжкам.
 Это всё вместе рождало робость и агрессию одновременно, грозя разразиться либо скандалом либо слезами, или и тем, и другим одновременно.
  Мои милые мальчишки, мгновенно просекли ситуацию, выдернули меня из  их толпы и плавно переместили к стенду иногордних.
  "Понаехавшие" вели себя тише, робели; плакали и смеялись вполголоса.
   Престижнейший ВУЗ страны давал нам первый урок неравенства выживания в столице.
   Я прилипла к столбцам фамилий, очки запотели от волнения, я их сорвала и начала просмотр уже с конца, не по алфавиту.
    МОЕЙ ФАМИЛИИ НЕ БЫЛО НИГДЕ!!!
   Я снова метнулась к стенду москвичей, надеясь, что вдруг где-то там  что-то перепутали, и по ошибке меня внесли в другие списки. Но...
     МОЕЙ ФАМИЛИИ НЕ БЫЛО И ТАМ!!!
  Сначала меня накрыла растерянность: ну не могла же я ТАК ПЛОХО написать, что мне поставили оценку ниже единицы?
   И тут я, вся такая небрежно-уверенная, даю свечу, рыдаю совершенно безобразно и горько, уже представляя своё позорное возвращение домой, упрёки и насмешки...
   И опять мальчишки спасли, оттащили меня к окну, к нише, успокаивая и утешая. Приведя меня в слегка приличное состояние, повели в кабинет приёмной комиссии.
   И тут началась полная фантасмогория.
   Секретарь, услышав мою фамилию, посмотрела на меня как-то странно, протянула стакан чая, усадила в уголок и куда-то умчалась. Подошедшая пожилая, очень интеллигентная дама, рассказала совершенно по моим понятиям немыслимую историю.
   Но чтобы в ней разобраться, надо немного пройтись по тем временам.
Хрущёвская оттепель с её анархично- шумной безалаберностью заканчивалась. А противостояние  с Америкой нарастало. Советский Союз в годы оттепели вообще часто огорчал США, то атомными подлодками, то мощнейшими ледоколами. То и вовсе - кузькиной матерью — термоядерной бомбой. В общем, все в русском духе.
   СССР в годы оттепели — это привкус кукурузы во всех продуктах и даже напитках, но страна реально победила голод.
     Это годы открытий и свершений. Это надежда миллионов людей на то, что ночной страх ожидания арестов, потери близких, обвиненных в измене родине, уже никогда не вернется.
Это была еще не свобода. А только ее привкус. Но те, кто помнят то время, кто жил в нем, говорят — даже последующие годы застоя, затем перестройки, а уж тем более нынешние дни, не вызывали в моих современниках такого энтузиазма.
   Но Хрущёва сменил Брежнев и принёс какие-то другие  веяния. В том числе и в области культуры. Брежневу хотелось сменить патриархальную парадигму литературы на более эпическую,  мощную, многотомную...
Время требовало отражения производственной тематики, где герой должен быть новатором, ироничным интеллектуалом, оно же требовало другого языка повествования, не партийно-суконно-прямолинейного, но более лёгкого, живого, жизненного.
Больше появилось свободы, чуть-чуть "позападнее" стала цензура...
   Страна стремительно неслась вперёд, к новым свершениям.
   И описывать их надо было другим языком, они требовали новых подходов, в том числе и в журналистике. И тогда был вброшен призыв, что-то типа "Новому времени - новые кадры".
Журфаку МГУ предложили поискать особо одарённых абитуриентов в других гуманитарных ВУЗах, где писали сочинения, проанализировать их и предложить попробовать себя самым талантливым поступать по спецконкурсу на журфак. Десант студентов-старшекурсников, аспирантов и преподавателей разбрёлся по институтам в поисках будущих светил журналистики.
Но я, как и никто другой, этой тайны не знала, более того даже помыслить не могла, что моё сочинение будет признано особо талантливым и меня разыскивают, чтобы предложить остальные экзамены сдавать уже в МГУ. И потому моя фамилия ПОКА убрана из списков, хотя моя оценка была очень высокой - 5/5.
  И если бы я сидела дома, а не бродила по Москве, мне бы всё это объяснили заранее, и удалось бы избежать стресса и огласки, чем очень были недовольны в приёмной комиссии.
  А теперь, на минуточку, представьте моё оглушённое состояние. На "быстро-быстро всё решить" мне было дано 15 минут. Ответ ни у кого не вызывал сомнений, такие предложения делаются только раз в жизни. Но кодекс провинциальной чести не позволил мне согласиться, так как в сочинении я писала, что прямо с пелёнок мечтала быть логопедом, что это моё призвание... 
   Согласиться на перевод было стыдно, ведь меня могут счесть предателем, а признаться, что в сочинении я про свою хрустальную мечту-призвание не слабо приврала, было ещё постыднее.
Меня раздирали противоречия, соблазн учиться в Универе был настолько силён, что я опять разрыдалась. И никто мне не мог помочь, все были уставшие, а от того равнодушные, а мои мальчишки остались за мощными дубовыми дверями снаружи. И я, раздавленная тяжестью выбора между порядочностью (по моим провинциальным меркам) и страстным желанием стать журналистом (хотя совершенно не факт, что остальные экзамены я бы сдала так же блестяще, уровень МГУ куда как выше всех остальных ...), выбрала, сцепив зубы, деффак родного МГПИ.
  Сказать, что мой выбор не одобрили ВСЕ, это ничего не сказать. Мне вслед те же москвички крутили пальцами у виска:
  - Вот уж, действительно, кретинка...
   Но я приняла решение, и никому, а в первую очередь себе, не позволила даже помыслить о его пересмотре.
   Да, это была благоглупость, и задним числом переживая всю эту фантасмагорию, я понимаю, что судьба, делая такие подарки, жестоко мстит за отказ от них. Вся моя жизнь может, и сложилась бы по-другому, я бы не вышла замуж за талантливого, но чересчур нестандартно-богемного художника, мой сын не был бы инвалидом, а мне бы не пришлось приносить себя в жертву  и терпеть то, что пришлось терпеть из ложно понятой порядочности в то время.
Хотя СЕЙЧАС я твердо знаю, что всё, что ни делается, все делается кем-то там, наверху, абсолютно правильно и по заслугам....
  Но сложилось, как сложилось...
И в этой ситуации был единственный плюс, я своим неожиданным отказом перейти на журфак МГУ, сразу выделилась из общего могучего многолюднейшего потока.
   Уже на следующем экзамене по биологии преподаватель, записывая меня в экзаменационный лист, как и вся комиссия, уже наслышанная о моём "подвиге",  благожелательно проглотившая мою легенду о призвании, не дала мне ответить даже на полбилета, поставила пятёрку, и, приведя в пример остальным, уважительно проводила до дверей.
   Остальные экзамены прошли по той же схеме. Все пятёрки.
   Круглая, блин, отличница...
Я была зачислена, более того мне сразу дали повышенную стипендию, 52 рубля 40 копеек. В копейках могу ошибиться, ведь ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТЬ ЛЕТ НАЗАД это было...
   И полетела многократно описанная, но у каждого своя, волшебная студенческая жизнь.
В которой были и победы, и поражения, работа в научном обществе и студотряды, вечеринки в физтехе и репетиции с премьерами в студенческом театре... Всё очень насыщенное, яркое, первое...
  И была мучительная и счастливая студенческая любовь, закончившаяся студенческим же браком,
тоже мучительным, но далеко не таким счастливым...
  И все последующие года, когда приходилось писать сценарии, или очерки в местные газеты, какие-то стихи для души и под заказ, я  тайно и горько жалела о нелепом своём выборе совсем не той профессии, к которой лежала душа, и к которой меня так усиленно и недвусмысленно подталкивала судьба... Но я, к сожалению,  не услышала её громкий зов...
   Тогда, более полувека назад...
   Но у истории -увы!- не бывает сослагательного наклонения...