повесть о Мангазее

М. Лола-Трубина
А. Болин-Монгкаси
И. Мангазеев
Д. Трубин
Повесть о Мангазее

Мы спрашиваем о Мангазее у    разных людей. Отвечают: «Не знаю! Не слышал или что-то слышал!» У Виктора Степановича Черномырдина не спрашивали, он сам сказал однажды: «Что там, в 1500 году было?  Ничего там не было! Это все происки!».

               
                Предисловие
Мы – авторы этих строк - живем в разных местах бывшего Советского Союза. Маргарита Лола – в Подмосковье в городе Конаково, Алексей Болин – в Санкт-Петербурге, Игорь Мангазеев – в Твери, Дмитрий Трубин – в Архангельске. И привело же нас познакомиться, подружиться и заиметь общий интерес.  Более разных  людей, чем мы, трудно себе представить, а общий наш интерес – страна и город Мангазея. С Игорем Мангазеевым ясно,  почему этот вопрос его интересует - потому что он Мангазеев, С Алексеем Болиными еще яснее – он энец, его родовые корни  там – в стране Мангазея, и имя его княжеского рода Монгкаси или Муггади. Маргарита Лола и ее брат Дмитрий Трубин выросли среди потомков Архангельских поморов, которые знали про Мангазею, и ходили туда за добычей по водному пути – «Мангазейскому ходу», через неласковый Гандвик* и еще более неласковые Баренцево и Карское моря.
Мангазея – это город. Какой? Большой или малый? Где он? Почему его нет на географических  картах? Почему многие люди не слышали о нем? Как мог исчезнуть с лица земли целый город? Может быть, его и не было вовсе?
Но город Мангазея был. Он стоял на правом берегу реки Таз, за Северным Полярным кругом. Построен он был в 1602 году по велению царя Бориса Годунова, в центре земли Мангазеи, изобилующей пушным зверем соболем, песцами, лисами. И звался город - Мангазея Златокипящая. Почему  такое необычное для Севера и для прошлых веков название? От слова «магазин»? Так такого слова в те времена в обиходе не было, тем более в этих краях.
Ученые-историки пришли к мнению, что название «Мангазея» произошло от энецкого племени «Монкосе». Так считал исследователь Сибири Г.Ф.Миллер. Другие исследователи называли это племя по разному: Муггади, Монгкаси, Монгкаси-я («я» по-ненецки – земля). В древнем сказании «О человецех незнаемых…» народ страны Мангазеи называют «Молгонзеи». В 1600 году в грамоте Бориса Годунова об освоении сибирских земель написано «Мунгазея». А в воеводских грамотах и наказах в последующие годы уже пишется «Мангазея». Когда на мангазейской земле  построили город, его, как и страну, стали звать «Мангазея».
Мы думали об этом городе, читали о нем все, что написано. Нам хотелось побывать на том месте, где он стоял.
В конце концов, наши размышления о Мангазее и удивление ею, вылились в ряд рассказов, очерков, рисунков, и получилась «Повесть о Мангазее», нам захотелось поделиться всем тем, что мы узнали, и тем, что сами придумали, со всеми людьми. Наши рассказы о рукотворном чуде света - городе Мангазее Златокипящей. Сейчас его нет, но этот город был, и остался в памяти и в воображении людей. Эта память передавалась от одних людей к другим и дошла до наших дней.
И страна Мангазея - есть. Как была она много веков назад, так и теперь лежит  в своих прошлых границах, которые можно обозначить  не только в нашем воображении. Это районы восточной части Ямала, бассейнов рек Таз и Пур, низовьев Оби и Енисея, западной части Таймыра, а по мнению других географов – весь Таймыр относился к Мангазейскому уезду. По современному административному делению страна Мангазея - это часть Ямало-Ненецкого и Долгано-Ненецкого национальных округов и северной части Красноярского края (Туруханский район). Такая огромная страна, только теперь не зовется она по-старому – Мангазеей, да еще Златокипящей.
Почему Мангазея называлась «Златокипящей»? Первое, что приходит на ум – позолоченные купола. Но еще было золото, поступающее в царскую казну от продажи драгоценного меха, добытого на просторах Мангазеи. По не проверенным данным к 1650 году 80% царской казны было наполненено за счет продажи пушнины, которая добывалась в  стране Мангазее! Вот почему – Златокипящая.
Но надо уточнить, Златокипящая – это страна или город? Что кипело золотом, давало золото Царю и всем тем, кто между Царем и источником этого золота. Можно назвать Златокипящей страну Мангазею – так вернее. И встает полузабытый этот образ из глубины веков и обретает новый смысл в наши дни, облекаясь в миллиарды кубометров и тонн нефти, газа, цветных металлов. Только не называют  страну «Мангазеей Златокипящей», а зовут эту древнюю страну «Новым богатейшим экономическим районом России» или еще как-то (регионом), но суть в одном – Страна Мангазея опять стала поставщиком богатства «Своему старшему брату» - России. И составляет она немалую часть могущественного государства в государстве под названием «ЗСНГП» (Западно-Сибирская нефтегазоносная провинция). А как живет Мангазейский народ – энцы, что сталось с княжеским родом Монгкаси, Манкасея, Муггади, от имени которого, возможно, образовалось название «Мангазея»? И как живут другие народы, населяющие землю, которая называлась  Мангазея, и объединяла  родственные между собой народы, в настоящее время  объединенные в автономные национальные округа и административные районы: ненцы, долганы, ханты, манси, нивхи, среди которых и тундровые крестьяне – русские, поселившиеся на Севере много веков назад… .  Об этом наши рассказы и очерки.





*) Гандвик – старинное название Белого моря и прилегающей к нему части Северного Ледовитого океана



К Мангазее через спорные территории

Россия – многонациональная страна. Но не всем народам повезло в географическом смысле. Кому-то выпало счастье жить в благодатных краях Причерноморья или Прибалтики, кому-то судьба подарила тучные черноземные просторы Поволжья. Не плохо живется там, где теплые степи восходят в отроги высоких гор и орошаются хрустальными водами горных потоков. Да и в самих горах встречаются уютные плодородные долины, где растут виноград, яблоки, любой другой овощ, а чуть повыше, на альпийских лугах пасутся бесчисленные отары жирных и мягкошерстных овец. Там, что ни долина такая, так и отдельная народность со своим языком, обычаями, историей. Даже в южных пустынях встречаются такие оазисы, где любая растительность благоухает. Сунь палку в землю – и вот уже дерево выросло и  осыпает тебя фиги-финиками или инжиром.
Самый большой  народ России – русские, солидно разместились на просторах Русской равнины, как и подобает «титульной» нации, в самом центре страны. Может, и не так благодатно, как в оазисах, но при некотором усердии тоже жить можно сытно и достойно. И причем просторно. Ведь чем богаче земля, тем гуще живет народ
А вот некоторым северным народам: ненцам, якутам, долганам, селькупам, алеутам, эскимосам -  достались вроде бы и огромные по размерам, но совершенно безжизненные холодные пространства, где еле-еле теплится жизнь. Тощая тундра чуть прикрывает бескрайние толщи торфяников и вечную мерзлоту тех земель. Жалкая лесная растительность проникает сюда тонкими жилками по долинам северных рек, жмется в низинах непроходимым, но высотой лишь по пояс стлаником и ерником. Редкое дерево возвысит свою крону выше человеческого роста. Немногие растения успевают здесь за два-три чуть теплых месяца распустить чахлые цветки и родить скромные плоды, а остальное время прозябают под снеговым покровом. Редкий зверь сможет здесь устроить логово и вывести потомство. Птицы только на короткое время залетают сюда. А вот те северные народы живут здесь тысячелетиями. Они приспособились  к суровому климату, познали скудную природу, научились пользоваться ее скромными дарами  и накопили огромный опыт выживания в экстремальных условиях, где представители других народов будут обречены на смерть. Эти северяне как бы солдаты форпоста, пограничники всего человеческого племени на границе с абсолютно безжизненной Арктики. Они обозначают географические пределы выживания.
Чтобы хватило для жизни тех скромных даров природы, северянам пришлось расселиться по тем краям очень редко. Подчас настолько редко, что некоторым землеведам из южных краев казалось, что там никто не живет.
По характеру народы мира очень разные. Южане – темпераментные, динамичные, энергичные, на общение реактивные, и поэтому знаниями обогащенные. Они очень воинственные, потому что благодатные земли всегда надо защищать, а при случае и приумножить за счет нерадивого соседа. Все войны в мире - это средство уравновешивания плотности населения в соответствии с индексом плодородия земли. Где возникает перенаселение, оттуда и война. Несмотря на свое воинственное уродство, эти народы полагают, что такие их национальные особенности и те черты характера – признак цивилизованности, и соответственно, другие народы – не цивилизованные. Северные народы – по характеру диаметрально противоположные. На холоде нельзя суетиться. Лучше сидеть недвижно, чтобы тепло, таким трудом обретенное,   из-под малицы не улетучилось. Зато подумать можно, как жить дальше. Общаться им не с кем, поэтому обмен знаниями происходит медленно, а одному до всего не додуматься, поэтому им трудно похвастать такими огромными объемами информации, какие накопились в благодатных землях. Северяне совсем не воинственные  потому, что на их земли веками никто не притязал. Они -  идеал миролюбия.
Так бы и жили они все и дальше, но человечество подошло к опасной черте. Успешные народы, проживающие на лучших территориях Земли, плодились очень быстро, достигли пределов роста и исчерпали там природные богатства. Им нужны новые территории, и невольно их взгляды обращаются к северным пустыням, тем более что, как указывалось выше, некоторым землеведам показалось, что они не населены, то есть свободны. И вот уже целое тысячелетие первопроходцы-разведчики якобы цивилизованных народов зондируют пустынный Север, столбят немереные холодные пространства гербами своих государств, прокладывают пути-дороги своим промышленникам и добытчикам природных ресурсов.
Еще в давние времена за северные пределы русских земель устремились предприимчивые и смелые новгородские и ростово-суздальские первопроходцы. За первую половину прошлого тысячелетия они основательно освоили земли, побережья и острова  поморья, стали искусными мореходами. По берегам северных рек появились крепкие русские деревни. Надежными узлами связали их городки-крепости: Каргополь, Великий Устюг, Сольвычегодск, Онега, Холмогоры, Новохолмогоры, которые потом стали Ахангельском, Кеврола, Пинега, Мезень, Пустозерск. На веки вечные утвердился здесь русский дух. Не понятно только, куда подевалось жившее здесь до их прихода легендарное племя «Чуди Белоглазой», была ли в тех землях или не была загадочная страна Биармия.
Пока степенные крестьяне обустраивали свои новые поселения да поминали исчезнувших первожителей, их непоседливые собратья стремились все дальше на Север и на Восток. А когда перевалили они за Урал, открылись им  просторы великой Сибири, большой «ничейной» земли. Могучие реки, невиданной широты и силы, степенно несли свои воды из дальних южных краев в Ледовитый океан-батюшку: Обь, Енисей, а еще дальше и Лена. И все эти просторы и богатства свободны и никем не охраняемы. Правда, встречались завоевателям редкие семейства аборигенов с большими стадами оленей, но незлобливые, а скорей удивленные и пугливые. А если дешевые подарки поднести, так и улыбались застенчиво и доброжелательно.
С удивлением смотрели аборигены, как выгружаются из больших лодок незнакомые, большие люди, по-хозяйски располагают на их берегах, там, где хорошо было бы чум ставить, свои становища, бряцают незнакомыми железными предметами, непонятные слова говорят. Что-де теперь они, местные жители -  подданные русского царя и находятся под защитой могущественного русского государства. Но за это они должны платить дань – ясак и помогать нам, государевым людям, тот ясак собирать, хранить и в Москву возить. Ясак платить можно деньгами, можно соболями или еще чем, им аборигенам совсем и ненужным, например, моржовыми клыками. А царю пригодится, и царь будет доволен.
Странно это все аборигенам. Долгими вечерами в чумах у огня, покуривая свои короткие трубочки, обсуждают они те слова, советуются со старыми людьми, с шаманами: «Быть подданными такого могущественного государства, конечно, хорошо. Но, вроде, никто их обижать не собирается, и защищать их не надо. Так ведь и ясак невелик. Подумаешь, шкурки соболиные! Кому они нужны? Только женщинам для украшений. А может,  пострелять тех государевых людей из луков, пока их немного и жить как прежде? Или сделать свое государство со своим ненецким царем? Нет! Пусть лучше царем будет Энец или Якут. А может царя сделать из Ханты или Манси? Нет, пусть они свое государство делают, если захотят, со своим ханты-мансийским царем! Но чтобы царю было где жить, надо же город сделать из больших домов! А как их делать, мы не знаем. А что за царь без города? Вон, был царь Кучум у лесных народов, пробовал воспротивиться русским пришельцам, даже их атамана Ермака убил, а что толку? Пришли на следующий год еще большим числом, столько людей поубивали! Да и убивать людей не хорошо! Пускай живут, однако. Может, чего хорошего для нас привезут с собой? Но, может, на всякий случай перегнать свои стада дальше на восток, к чукчам? Но там лучшие места тоже заняты местными оленеводами. Да и ушлые русские и туда ведь доберутся. Куда же податься бедным северным?».
Так и не могут аборигены решить, как жить с русскими пришельцами. Вроде и своя, родная земля, да уже  и не своя, и еще не чужая. Спорная какая-то! Нет у них своего царя, вот и не решается сложный геополитический вопрос. Есть, правда, старейшины рода, которые много знают. Некоторые даже себя князьями называют. Но какие они князья? Такие же оленеводы, ни власти, ни силы у них нет.
А русские первопроходцы все дальше и дальше на Восток по северу Сибири проникают. За ними другие идут: промысловики, добытчики, строители, кузнецы, землепашцы. То тут, то там остроги появляются, зимовья, займища, становища, а потом и города: Обдорск, Тобольск, Березов. И в каждом важный воевода, который может и казнить и миловать. А там и Мангазея златом закипела. От нее еще стремительней русский поход пошел по многотысячеверстным просторам Сибири. За какие-то два-три десятилетия вышли их ватаги на Енисей, Лену, а там и последние сибирские речки: Индигирка, Яна, Олекма, Колыма, Анадырь. Понастроили там острогов: Новую Мангазею или Туруханск, Хантайское зимовье, Енисейский острог, Илимское зимовье, Олекминское зимовье, Якутский острог, Жиганск, Оленекское зимовье, Зашиверск, Устьянское, Алазейское, Колымские, Анадырское и другие зимовья.
Оставалась последняя сибирская оконечность – Чукотка. И в 1648 году снарядилась большая экспедиция из Нижне                -–––––––---Колымска на семи кочах. Командовали ею приказчик богатого московского купца Федот Алексеев и прикомандированный «для смотрения государева интересу» атаман Семен Дежнев, родом из архангельских краев, из-под Пинеги. Да примкнула к ним ватага «беглых ленских казаков» во главе с Герасимом Анкудиновым. Тяжел был поход, были стычки с враждебно настроенными чукчами, но достигли отважные мореходы край земли, обогнули его и вышли в Тихий океан. В Беринговом море шторма разметали кочи экспедиции, многие погибли, и только небольшой отряд Семена Дежнева поздней осенью смог добраться до Анадырского зимовья, но уже с другой, восточной стороны.
Дивились аборигены отважным русским зелепроходцам и мореплавателям. Это надо же - такие длинные пути преодолевать с большими грузами и без олешек! Так ловко и быстро топорами толстые бревна рубить и такие огромные «чумы» из них строить! Так метко стрелять огнем и железом из длинных ружей.  Благоговели местные жители перед русскими пришельцами и больше не говорили о том, что надо своего царя завести, а русских пришельцев убить. Несли послушно государевым слугам шкуры всякие, чтобы заплатить ясак, а что оставалось, тут же обменивали на полезные вещи. Огненную воду попробовали – понра-а-а-вилось! Еще больше зауважали русских.
Неведомо им было, что со временем изведут они сами же для  русских всех ценных зверьков, а реки будут испачканы мазутом. Огромные железные машины будут ездить по тундре и сдирать ягель и морошку, выливать на них ядовитые жидкости, от которых заболеют олени. Будут раскапывать горы и тундру, и оттуда выльются потоки нефти и струи газа. Неспокойно будет в тундре. И сами пришельцы не будут хозяевами тундры, и местным жителям хозяйничать не дадут.


Страна  Мангазея

Издавна по Руси шла весть о Северной стране Мангазее, сказочно богатой  пушным зверем – песцом, соболем, лисами и бобрами, бескрайними охотничьими угодьями, оленьими пастбищами и разными чудесами, добывали там моржовую кость и находили кости мамонта. Слагались об этой стране легенды, былины, песни и сказки и не отличишь, где быль, а где небыль и потянуло людей посмотреть своими глазами на страну Мангазею и поживиться ее богатствами. Разносили вести о Мангазее вольные бродячие люди,  новгородские купцы, смелые архангельские мореходы - поморы. Земля слухом полнится, и стало известно о стране Мангазее, сказочно богатой и никем не занятой кроме племени Энцев –  охотников, «стрелков искусных и быстрых», которые могут наловить, сколько хочешь, пушного зверя, и отдать, кому хочешь, почти даром, за стеклянные бусы, щепотку табака, цветной лоскуток.
Сами энцы жили в чумах, кочевали с оленями. Олени давали им все: еду, жилище, одежду. Энцев было много, но и тундра – большая, много пастбищ для оленей. Гони их, куда хочешь, ставь чум, живи в нем с детьми, собаки и олени – рядом. Можно несколько чумов вместе поставить – это соседи, и о других земляках известно, где они. А если не поделили тундру с другими племенами – ненцами, селькупами – если набег, то энцы – воины встанут с меткими стрелами на защиту своих пастбищ, и чужих отгонят.
Но одолели хозяев страны   русские стрельцы и казаки с огнестрельным оружием, и  устремились в страну Мангазею разные люди морскими и сухопутными путями. В самом деле, нашли там богатую поживу, и повезли мангазейскую пушнину на шубы и шапки богатых людей. Узнал об этом русский царь Борис Годунов и приказал построить посреди сказочной страны город. Срубили город русские искусные мастера и назвали его, как и страну - Мангазея. На удивление всему миру рубили город мастера, и получился он на диво – дивный. Как Москва – столица, только в уменьшенном виде. Стал он над Тазом – рекой, недалеко от «Мангазейского моря» (так в старину называли заливы Обский и Тазовский - губы). 
 Город Мангазея стал править всей страной Мангазеей. Русский царь назначил своим указом своего верного наместника князя Мирона Шаховского магазейским воеводой, полновластным хозяином всего края. Назвали эту страну Мангазейским уездом для удобства управления ею. Только, нам кажется, что никакой это не уезд, а страна это, по размерам и значению. И населяли ее многие национальности, то есть выходит, что страна Мангазея была многонациональным государством, только не было там государственного управления. До прихода русских жили народы своими родами, повиновались тем, кто сильнее: князьям и князцам, старейшинам и шаманам. До 16-го века так было. Но уже в 1600-м году Борис Годунов  на челобитную промышленных людей отвечал им, называя Страну Мунгазеей: «Божией милостью, мы, Великий Государь и Великий Князь всея Руси Самодержец, и наш сын Царевич Князь Федор Борисович всея Руси, пожаловали есмя Двинского уезда, Пинежан и Мезенцев, Угрюмка Иванова да Федулка Наумова, и всех промышленных людей Пинежан и Мезенцев. Били нам они челом, чтоб нам их пожаловати, велети им ездити, промышляти и торговати, в Мунгазею, морем и Обью рекою, на Таз и на Пур, и на Енисею, и с самоедами, которые живут на тех реках, торговати повольно. И мы… всех промышленных людей Пенежан и Мезенцев, пожаловали в Мунгазею морем и Обью рекою, на Таз и на Пур и на Енисей, им ходити, и с самоедами, которые живут на тех реках… им торговати велели повольно…». Когда же город Мангазея был построен «промышляти и торговати» русскому люду на этой земле стало «повольно».
В 1608 году царь Василий Шуйский издал указ официально считать Мангазею городом. Воеводы собирали дань-ясак с местного населения пушниной. Отправляли в Москву. Немалая часть оседала за пазухами стрельцов и дьяков и уж, конечно, в сундуках воевод и их помощников. Тем не менее, и царская казна пополнялось богато за счет мангазейского мягкого золота.
 В 1619 году, по указу 23-х летнего царя Михаила Романова плавания в    Мангазею по северным морям и рекам (по «мангазейскому морскому ходу») были запрещены, чтобы европейские купцы не зарились на царскую пушнину. Некоторые историки считают этот указ неразумным. И в самом деле, после него начались сложности с доставкой в Мангазею товаров и с вывозом пушнины. Тем не менее, как уже говорилось, к 1650-му году казна русского царя на 80% пополнялась за счет мангазейской пушнины. У некоторых историков эта цифра вызывает сомнение, возможно, это преувеличение, но пополнение казны за счет мангазейского мягкого золота было весьма немалое. Это ли не чудо чудное, диво дивное. И, казалось, нет конца этому богатству, а конец оказался близок. Жадность людская привела к тому, что все меньше стало попадать в силки пушного зверя, а потом и вовсе он исчез. Остатки звериного населения, спасаясь от жадных людей, перебрались в восточную Сибирь. И нет городу Мангазее уже того почета, что прежде. Меньше стали завозить хлеба, припасов, пожары случились. Два воеводы между собой свару затеяли, войну начали в городе. К тому же у местного населения терпение лопнуло от ясачных поборов, взбунтовались, осадили город, дома принялись жечь. Стали уходить из Мангазеи люди, и к 1672 году совсем ушли. Это был конец города Мангазеи. Век его был недолог – 1602-1672 годы.
Многие авторы – ученые и писатели потрудились над описанием возникновения, расцвета и конца города Мангазеи.  Как говорил Дед Щукарь из «Поднятой целины» Михаила Шелохова: «Жизнь идет зиг-загой». Ученые-философы предпочитают другую формулировку – «жизнь движется по спирали». С Менгазеей не так ли? Была богатая страна. Еще Вещий Боян пел: «Из тыи Могазеи Богатыи…». О ней ли это?
Когда пришли русские на эту землю, она была богатая, а с их приходом еще разбогатела. Только богатства от пушного промысла стали утекать из страны Мангазеи – в царскую казну, в кошельки верных царских слуг, в купеческие карманы. Доставалось от этих богатств и простому люду – промышленникам (промысловикам): беломорским поморам, вологжанам, устюжанам, каргополам,, холмогорцам, пинежанам, мезенцам – всех не перечислишь. Одного хода в Мангазею хватало, иногда, удачливому промышленнику, чтобы разбогатеть, обеспечить себя на всю жизнь. Если живые и с добычей возвращались они на берега Двины, продавали задорого пушнину заморским купцам, или обменивали на товары.
  Примеры удачливых вдохновляли земляков. Как тут не пойти Мангазейским морским ходом, хоть и большой риск на пути по трем северным морям, волокам, «Мангазейскому морю». Не каждому повезло вернуться с богатой добычей, некоторые и вовсе не вернулись, но другие все равно шли. Когда уже был построен город Мангазея, и доходы от чудесной страны стали все более увеличиваться, задрожали руки у тех, кто богатствами пользовался  в первую очередь, т.е. у царя и царских слуг, они стали принимать   меры, чтобы богатства эти не уплыли мимо их рук.
В 1619 году Тобольский воевода Иван Куракин послал царю письмо: «По сибирскому смотря делу, немцам в Мангазею торговать  ездити позволить не мощно, да не токмо им ездити, ино-б, государь, и русским людям морем в Мангазею от Архангельска города до немцев ездить  не велеть, чтоб на них смотря немцы дороги не узнали и приехав бы воинские многие люди сибирским городам какие порухи не учинили». Царь внял воеводе, и повелел: «по нашему указу поморских городов торговым и промышленным людям морем в Мангазею ходить не велено. А велено им ходить через сибирские городы и через Камень (то есть Урал). А буде которые русские люди пойдут в Мангазею большим морем и учнут с немцами торговати помимо нашего указу, а тем их непослушанием и воровством и изменою, немцы или какие иные иноземцы в Сибирь дорогу отыщут, тем людям за их воровство и за измену быти казненными злыми смертями, а дома их велим раззорити до основания». Вот такая произошла переписка. Попробовал бы кто ослушаться. Через Урал путь был долог и труден, но более безопасен. Мало кто приходил с товаром в  Мангазею. Пошла на убыль торговля. Промышленники потянулись в новые еще не раззоренные сибирские места, о которых сообщали отважные землепроходцы. В городе начался голод, потом случился пожар. Какое-то время еще текло богатство, потом все пришло к концу. Такой вот завиток исторической спирали.             
               

Город Мангазея Златокипящая

Стоял  этот город за Северным Полярным Кругом, до 70-й широты «рукой подать», на вечной мерзлоте, на крутом берегу реки Таз, при впадении в него речки Мангазейки. Как и в каждом русском городе,                был в нем кремль-детинец. Кремль окружен неприступными стенами с четырех сторон, по углам – башни: Успенская, Зубцовская, Ратиловская, Давыдовская. Пятая – Спасская башня – проезжая, с крепкими воротами. Высокие башни, до 12 метров и между ними толстые высокие стены. Взять такой город приступом не каждое войско сумеет.
Это был Русский город, чудом возникшей в этой  стране – тундре. Он поражал воображение путешественников, которые волею судьбы или по своей воле прибывали в эту страну искать свое счастье. Мы не знаем, правда это или нет, но во многих рассказах о Мангазее написано, что купола ее церквей были крыты  «червленым золотом»! Если это так, то не было, и нет другого такого города   за Полярным кругом кроме как Мангазея. Однако крадется мысль, что не было золота на куполах. Блестели они на солнце свежесрубленной древесиной, дощечками-лемехом, коими крыли в те времена купола церквей, и казалось, что это золото блестит на солнце.
Внутри кремля, в центре, стояла пятиглавая соборная церковь Троицы, дом воеводы, таможня, царева житница, прочие необходимые постройки и, конечно, тюрьма. За городскими укреплениями, на посаде были еще две церкви в честь Успения Богородицы и Поморских Чудотворцев. Там же купеческие дома, гостиный двор, лавки, амбары, бани, кабак (как же без кабака!). От пристани к гостиному двору вела лестница. В ремесленной части посада располагались жилые дома, мастерские, кузницы, хозяйственные постройки. По улицам города были уложены деревянные плахи для удобств пеших переходов.
Могуча и богата Мангазея, «украсно изукрашена», форпост русского царя на русском севере – так говорят и пишут о Мангазее – и все это - правда, так оно и есть, вернее, было.

Городище Мангазея


Когда костер догорел, его потушили и ушли, то остается место, черный кружок – кострище. Когда город исчезает с лица земли, остается место – городище. Оно и рассказывает грустную историю упадка, запустения и конца. Город Мангазея исчез с лица земли, осталось городище Мангазеи. Оно-то и поведало о безвозвратно ушедшей жизни.
После двухсотлетнего забытья (1672-1862 гг) первым о Мангазее напомнил Юрий Иванович Кушелевский. Он нашел следы города, когда в 1862 году шел на шхуне, прокладывая путь от Тобольска до верховьев реки Таз. У городища Мангазеи экспедиция сделала остановку и Кушелевский,  найдя там остатки города, сделал его описание. Впоследствии многие исследователи отмечали, что Кушелевский первым сделал рекогносцировку  и обозначил местоположение города Мангазеи.
Кто такой Ю.И.Кушелевский? Во имя чего он совершил свою нелегкую работу, пройдя путь от Тобольска до места, где стоял ушедший в небытие город. Ю.И.Кушелевский родился в 1825 году в городе Ямбург (ныне Кингисепп Ленинградской области). Окончив гимназию в 1848 году, поступил на службу в Тобольской губернии. За 10 лет он дослужился до высокого чина, и некоторое время жил в Петербурге и Петрозаводске. Его многолетний опыт службы в Тюмени привлек внимание промышленников, осваивавших Север, и Кушелевского пригласили участвовать в экспедициях по изучению транспортных путей на Севере Сибири. Дело возглавляли поборники преобразования Севера промышленники М.К.Сидоров и В.Н.Латкин.
Что подвигло успешного, благоустроенного чиновника пуститься прокладывать опасные, трудные пути по Северным рекам Сибири. Сам Кушелевский так объяснял свое решение: «Я очень хорошо понимал, что другой кто менее знакомый с местностью, не скоро решился бы обречь себя тяжелым трудам и лишениям, сопряженным с моим предприятием, если бы я отказался от них. Наконец, признаюсь, что мне хотелось сделать хотя бы одно истинное дело в жизни и заслужить спасибо от благомыслящих людей». (Цитируется по работе Антуфьевой и Копылова).
Вслед за первой вехой, давшей начало изучению древнего города, открытию его тайны последовали вехи, поставленные многими отважными путешественниками и исследователями. Таким был русский путешественник В.О.Маркграф, который в 1900 году во время своих исследований рек Енисея, Оби, Урала, побывал на городище Мангазеи, видел остатки города, уточнил карту, составленную Кушелевским. В 1914 году на развалинах Мангазеи довелось поработать И.Н.Шухову, совершавшего экспедицию с целью зоологических исследований. Он путешествовал по реке Таз и не смог пройти мимо уникального городища, не сделав свои наблюдения вдумчивого ученого. Его записки приводит в своей книге «Мангазея» профессор М.И.Белов.
В 1927 году ученым-гидрологом Р.Е.Кольсом была предпринята очередная попытка проникнуть в тайну Мангазеи. Работая до 1917 года в полярных районах Сибири, Р.Е.Кольс обладал опытом работы на вечной мерзлоте. Под его руководством  экспедиция Географического общества обследовала городище, были сделаны описания остатков городских построек и военных укреплений.   
Далее, в 1947 году последовала экспедиция археологов Арктического научно-исследовательского института в составе четырех человек, под руководством В.Н.Чернецова. В.Н.Чернецов и  В.И.Мошинская сделали описание рельефа городища и составили его план. Экспедиция привнесла много нового, ранее неизвестного о старинном городе. Была собрана коллекция, позволившая В.Н.Чернецову написать: «Это было прочно обжитое место, где русские стремились создать привычный для них уклад хозяйства. Мангазея жила не только привозными товарами, хотя основной удельный вес в Мангазее имела все же торговля с поразительно широким для своего времени и места размахом». (Цитируется по книге М.И.Белова «Мангазея»). Но археологические  раскопки на городище Мангазея были впереди. Они дадут ответы на многие вопросы,  расскажут о многом.
1967 год. Морской поход Дмитрия Буторина и Михаила Скороходова на карбасе Щелья, весельно-моторном судне архангельских мореходов, по пути древних поморов, привлек внимание общественности к городу Мангазее. Буторин и Скороходов составили экипаж судна, как нельзя лучше дополняя один другого. Первый из них потомственный помор, мореход, охотник, рыболов, а второй - писатель. Такой состав позволил им решиться на рискованное плавание и преодолеть три тысячи северных морских километров, чтобы ступить на землю городища Мангазеи. Что подвигло их на такое рискованное предприятие. Никто их не гнал, никто не обещал уплатить большие, впрочем, и никакие деньги.
Проводить Буторина и Скороходова  из Архангельского порта пришло много людей. Большинство восхищались их смелостью, некоторые завидовали – вот бы мне пойти, а некоторые «бухтели»:
-Подумаешь, герои. Да мы завсегда этим ходом шли в Мангазею за пушным зверем.
-Кто это мы, Николай, я что-то не припомню, чтобы ты ходил.
-Я не ходил, а дед моего отца – ходил. Про Аверьяна слыхивал?
-Про Аверьяна-то слыхивал, а ты бы вот взял и пошел.
-Пошел бы, если бы надо было. Только нечего там теперь делать. Соболя  нет, на месте Мангазеи никто не живет, а стерляди я и в Двине наловлю.
 Но Дмитрий Буторин и Михаил Скороходов пошли, на утлом суденышке, повторяя «Мангазейский ход», некогда проложенный их предками – Беломорскими поморами. Они шли, а за ними наблюдала вся страна. Газеты печатали их сообщения,  посылаемые из мест остановок, в которых была почта. Иногда связь прерывалась. Радиостанции они не имели. Буторин и Скороходов прошли этот путь от Архангельска, вдоль берегов Ледовитого океана по трем морям, через реки и волока Ямала, по Обской губе - в Тазовскую губу, и на реке Таз нашли-таки город Мангазею, вернее, «городище».  На своем пути они встречались с жителями прибрежных поселков, с русскими и ненцами, геологами, охотниками, рыболовами и, конечно, с корреспондентами газет. Они наделали такого переполоху, что о Мангазее заговорили.
Впоследствии об этом путешествие   написаны книги – М.Буторин и Б.Воробьев – «Мангазейский ход»; М.Скороходов – «Путешествие на Щелье».
На следующий год после похода Буторина и Скороходова под руководством профессора  Михаила Ивановича Белова на городище Мангазея работала комплексная экспедиция Арктического и Антарктического научно-исследовательского института АН СССР. Раскопки продолжались в 1968-1970, 1973 гг. В первый год экспедиция  собрала коллекцию из более тысячи предметов. В последующие годы это количество утроилось.               
И вот  эти археологические находки - свидетельства прошедшей жизни,  рассказывают о том, что это  был настоящий  оседлый город, а не только форпост русских на Крайнем севере, становище промысловиков, перевалочная база купеческих товаров. Люди в городе Мангазее жили семьями, со своими детьми, об этом говорят игрушки, детская обувь, найденные при раскопках. Они держали домашних животных: собак, кошек, коров, лошадей, кур,свиней. В свободное время – играли в шахматы. Свидетельство тому - найденные на раскопках шахматные доски и шахматные фигурки. Жители Мангазеи занимались многими ремеслами: костерезным, кожевенным, сапожным, кузнечным, гончарным, столярным и плотницким. Найденные остатки книг и музыкальных инструментов говорят сами за себя. Обнаруженные приспособления для литья металлов свидетельствуют о мастерстве литейщиков.
Исследования ученого - доктора геолого-минералогических наук Н.Н.Урванцева позволили предположить, что в Мангазее существовало медеплавильное производство, а присутствие в меди никеля дало основание считать, что медная руда доставлялась из норильского месторождения, расположенного в около 400 км от Мангазеи. Несомненно, что у Мангазеи  были широкие связи (экономические, культурные, родственные) с другими северными поселениями.
В последующие годы изучение  Мангазеи продолжалось. Этот город притягивал как магнитом любопытных и любознательных, а также и любителей поживы в виде старинных вещиц для своих коллекций. Кто-то, может быть, мечтал найти клад, недаром же – Златокипящая и, что греха таить,  выгодно продать чего-нибудь из найденных реликвий.
Приходят на ум Пушкинские строки о чуде, которое увидели путешественники:
В море остров был крутой,
Не привальный, не жилой.
                Он лежал пустой равниной;
                Рос на нем дубок единый;
А теперь стоит на нем
    Новый город со дворцом,
С златоглавыми церквами,
С теремами и садами…
Все в том городе богаты,
Изоб нет, везде палаты…

Может, слухи о Мангазее навеяли поэту мысли о сказочных чудесах. Тем более, что один из воевод города носил фамилию Пушкин. И хоть в сказках Пушкина нет слова «Мангазея», вспоминается тот край, когда звучат-поют в ушах слова: «У лукоморья дуб зеленый…». Некоторые историки находят в Пушкинском «Лукоморье» сходство некоторых образов с описанием Мангазеи.

Игорь Мангазеев

В 1967 году семиклассник Игорь Мангазеев (в будущем журналист – соавтор этой книги) неотрывно следил за путешествием двух  храбрецов Дмитрия Буторина и Михаила Скороходова на лодке Щелья , моторно-парусном судне. Ведь они шли из Архангельского порта в Мангазею! Эх, если бы ему…
Когда Игорек подрос и научился четко произносить свою необычную фамилию, то стал думать, почему у него такая фамилия.  «Может, ты Магазинов?» - смеялись мальчишки. Если  он ссорился и дрался с верными друзьями, они дразнили его «мангазейка». 
Соседка бабка Евдокия говорила: «Пойду в мангазею» - и шла в магазин. Потом она так состарилась, что не могла сама ходить в магазин, посылала внука: «Ваняша, ты сходил бы в мангазею». «В какую еще мангазею, - сердился внук. – Сколько лет живешь, не научилась правильно говорить. Скажи магазин, тогда схожу». «Ладно, ладно. Научусь ужо. Ты хлеба купи, чаю, да сахару».
А Игорь думает – почему я Мангазеев. Учительница в школе как-то сказала, что на севере в древние века был город Мангазея, и мама, оказывается, знает о нем. Но еще раньше рассказал о Мангазее дедушка Степан Васильевич, коренной сибиряк, родом из села Колыван Мариинского уезда Томской губернии. С тех пор Игорь Мангазеев стал все узнавать о городе Мангазее. Чем больше узнает, тем больше удивляется. Когда Буторин и Скороходов пошли «Мангазейским морским ходом» в Мангазею, Игорь знал уже многое об этом городе и переживал, что скоро там все изучат, и ничего не останется на его долю.
Сам Игорь Мангазеев вырос в шахтерском поселке Красная Горка в г. Прокопьевске. В 1976 году окончил факультет летательных аппаратов Казанского авиационного института.  Первое десятилетие трудовой деятельности было отдано авиационной промышленности. Но потом потянули другие интересы: политика, история, журналистика и особо -  загадка города Мангазеи. А над всем этим спорт отважных – парашютный спорт. Более 400 прыжков в затягивающую бездну.
Всю жизнь не покидают Игоря мысли о Мангазее Златокипящей. Все уже читано, перечитано, но тянет этот магнит, «зов предков» и неугомон писателя-публициста. Он должен своими глазами увидеть то место, где стоял город, давший ему фамилию. Пока связался с писателем -  Владимиром Геннадиевичем Волковым, который изучал списки первостроителей Томска, и получил долгожданный неожиданный ответ. Да, была такая фамилия, вернее сказать – прозвище. И был такой конный казак Амоско Гордеев сын Мангазея, и он включен в книгу В.Г.Волкова «Первостроители Томска и их потомки». Исследования привели писателя В.Г.Волкова в Архангельскую губернию, в Важский уезд, где в старинных списках против многих имен стояли пометки «ушел в Сибирь», «верстан в казаки в Мангазею».
Повторенное многократно прозвище, полученное, очевидно, по месту службы, со временем превратилось в родовую фамилию. Мангазеевы стали довольно часто встречаться в Сибири и в других местах России, напоминая о Мангазее Златокипящей, не давая забыть то, что не должно быть забыто.
В 1994 году, взяв очередной отпуск, Игорь Александрович отправляется в путь до города Мангазеи (городища). Современные средства сообщения - это не те, которыми пользовались первооткрыватели новых земель. Менее чем за неделю добрался до Уренгоя. Это уже, считай, почти Мангазея. Осталось каких-то полтораста километров. Ничтожная часть проделанного  пути. Но все дело в том, что предыдущий путь был преодолен на поезде, на теплоходе, кое-где на попутном автотранспорте, а в Мангазею от  Уренгоя никакой наземный транспорт не ходил. Можно бы было нанять вертолет, но стоило это дороже, чем на ТУ-104 до Москвы. Можно было бы пойти пешком, но тогда не хватило бы отпуска, а на работу опаздывать нельзя. Пришлось вернуться. Из Уренгоя по «Мертвой дороге» на «Зеленой кукушке» - рабочем поезде до Пангоды. Поезд идет медленно, чтобы не сойти с колеи. Потом пешком и на попутках до Надыма. Железнодорожной ветки Пангоды-Надым тогда еще не было. Далее до Салехарда путь лежал по   реке Надым, Обской губе и по Оби на попутном 600-сильном буксире, что шел в Томск за картошкой. Недалеко от Салехарда, на другом берегу реки – город Лабытнанги, а в том городе – железнодорожный вокзал, и до Москвы ходит  – экспресс Лабытнанги-Москва. Считай, что уже дома.
Но до дома еще два дня, и есть время подумать. Думы всколыхнул кусок «мертвой дороги», по которому проехал часть пути между  Уренгоем и Пангодой. А вся дорога когда-то звалась Великая Северная магистраль. На карте железных дорог в 1949 году она значилась, как строящаяся. Ее планировали построить от Салехарда до Игарки, всего более 1200 километров. Задумал это грандиозное строительство сам товарищ Сталин.
Из истории Советского Союза Игорю Александровичу в общих чертах известно о «Великой Северной Трансконтинентальной магистрали», но видеть воочию то, что от нее осталось, не приходилось, а теперь довелось. (Фото из Интернета).


«Мертвая дорога»

В связи с активным освоением Севера потребовался большой порт для обслуживания Североморского пути. Мурманск и Архангельск были в начале пути и с большим трудом обеспечивали потребности возросших грузоперевозок. А далее много тысяч километров – и ни одного причала. Большой порт посредине - это была идея товарища Сталина, и она стала воплощаться в жизнь. Идея эта подкреплялась мыслью о том, что порты Мурманск и Архангельск расположены близко к враждебному капиталистическому миру. Иметь большой порт, расположенный на востоке страны с точки зрения военной стратегии тоже было необходимо. Сначала хотели построить порт в Обской губе, на полуострове Каменный мыс, и начали строительство железной дороги – ветки, которая была продолжением магистрали Котлас-Воркута. Но оказалось, что Каменный мыс не годится для большого порта. Несмотря на название каменный, он имел мягкий грунт, на котором нельзя возводить большие здания, а в Обской губе малые глубины для морских судов. Строительство почти готовой железной дороги было остановлено. Но тем не менее к 1948 году была построена 192-километровая  ветка Чум-Лабытнанги, соединившая низовье реки Оби с железнодорожной сетью Европейской части Советского Союза.
В 1949 году началось новое строительство Великой Северной магистрали Салехард – Игарка - прямо по середине страны Мангазеи, от запада до востока. Игарка и будет тем большим портом с судоремонтным заводом, который требуется для обслуживания Северного морского пути, а Великая Северная магистраль свяжет наземным путем этот порт с центром страны.
На земле Мангазея развернулось Великая стройка. У нас все было «Великое»: Великий Сталин, Великий Советский народ, Великие стройки коммунизма, даже кровавую бойню, унесшую миллионы людей, назвали Великой Отечественной Войной. Великая стройка Великой Северной магистрали велась с двух концов: от Салехарда и от Игарки. Это были поистине Великие мучения для 40 тысяч заключенных и стольких же вольнонаемных людей. Многие погибли от непосильного труда и непереносимых климатических условий. (Сорок тысяч заключенных – это только единовременно, а когда одни из них умирали, других присылали на место умерших, и общий счет шел на сотни тысяч несчастных). Дорогу стали звать «дорогой на костях». Очевидцы твердили, что под каждой шпалой – труп человека. Теперь Северную магистраль зовут «Мертвая дорога». Строительство, выполненное на 80%, со смертью Сталина было прекращено. Перепоясала трасса  Мертвой дороги страну Мангазею прямо по середине, и осталась лежать памятником себе самой, постепенно утопая в болотных топях, зарастая лесом, корячась ржавым железом рельсов, различных механизмов, паровозов и вагонов. По всей трассе несостоявшейся дороги – постройки, обнесенные колючей проволокой. Это «колонны»,  так назывались лагеря заключенных. Сейчас они тоже разрушились под воздействием  климата и времени.
Что же случилось? Почему почти готовая, стальная тысячекилометровая   магистраль стала не нужна? Разное говорят. Дорого достраивать, деньги на другое нужны. Трудно и  дорого поддерживать дорогу в рабочем состоянии. Вечная мерзлота ведет себя непредсказуемо: то начнет подтаивать – железнодорожное полотно проседает, то выпячивается, то водой зальет. Возможно, люди просто не научились пока строить железные дороги на вечной мерзлоте. И наконец, пришла мысль, что эта магистраль вообще не нужна. По ней просто нечего  возить. Но это тогда. Сейчас-то  нашли бы, что возить.
Теперь это «Мертвая дорога». Проходит она по стране Мангазея вблизи места, где стоял город Мангазея. Рационально мыслящие люди подсчитали, что дешевле было бы для страны дорогу достроить, чем бросить ее недостроенной. Другая часть людей, может быть, думает, что вот и хорошо, что перестали строить дорогу. Скольким десяткам тысяч осужденных по 58 статье это спасло жизнь. После  смерти Сталина и окончания Великой стройки , с нее было вывезено 50 тысяч выживших реабилитированных заключенных. Может быть, смерть Сталина  это чудо ниспосланное с небес? Страна Мангазея полна чудес.
Дорогу тянули с двух концов: с запада от Салехарда и востока от Игарки. Где предстояло встретиться двум строительствам? От Салехарда шли быстрее. Туда был лучше подвоз стройматериалов, техники, людей. Город (городище) Мангазея расположен ближе к Игарке. И вот, не дойдя до Мангазеи, оба строительства остановились, и несколько десятков тысяч людей остались живы. Может, это самое большое чудо, которое сотворил на мангазейской земле ее Мангазейский Святой, Чудотворец, Великомученик,  Василий Мангазейский. Может быть, мольба и муки десятков тысяч людей, доведенных до края, были услышаны Святым и переданы в Высшую инстанцию, и люди  остались живы. И случилось это благодаря смерти лишь одного человека – «Отца народов» Сталина. Это легенда, придуманная нами. Мы материалисты, в особенности старшая из  нашего авторского коллектива, Маргарита Лола. Но, начитавшись материалов о старинной жизни города и страны Мангазеи, мы всерьез стали размышлять о чудесах, описанных в старинных книгах, которые все же случаются, когда о них просят очень много людей. Нам стало казаться, что такие чудеса были, даже есть и еще будут.
Поплакав над гробом вождя, его бывшие соратники – остановили Великую стройку. Многие люди были спасены. Но…:
Прямо дороженька: насыпи узкие,
Столбики, рельсы, мосты.
А по бокам-то все косточки русские…
Сколько их! Ванечка, знаешь ли ты?
(Н.А.Некрасов Железная дорога)


    Если бы Гарриман знал…

Увидеть это имя в русской книге, да еще о древнем русском городе кому-то покажется странным. Но Гарриман Уильям Аверелл оказался причастным к истории о Мангазее. Он был послом США в СССР в 1943-1946 гг. Он хорошо знал Россию. Сам железнодорожный магнат – интересовался строительством дорог в СССР и развил перед Сталиным идею о соединении железнодорожным путем двух континентов: Америки и Азии. Через Берингов пролив он предлагал построить паромную переправу. Близость двух материков произвела на Гарримана впечатление еще в детстве, когда он, путешествуя с родителями, высадился на Чукотском побережье. Будучи послом  в СССР, Гарриман имел поручение от президента Рузвельта – налаживать дружеские отношения между США  и СССР. Как говорит история, в этом Гарриман добился больших успехов.
Идея межконтинентальной железной дороги, совпала с задумками Сталина о Северной магистрали. Ему были по душе мегапроекты, и он начал ее осуществление со строительства дороги от Салехарда до Игарки. Может быть, Сталин и сам, без Гарримана, додумался бы до этого, но консультации с железнодорожным магнатом какую-то роль сыграли. Если бы Гарриман знал, какой ценой строилась эта дорога, и какой получился результат, он наверняка отказался бы от своей идеи.
Но людей манит неосуществленная мечта. Если бы дорога строилась в наши дни, при современном обеспечении могучей техникой с неограниченным ресурсом горючего. Если бы ее строили не полуголодные, морально и физически надломленные люди, без вины осужденные на рабское положение. Если бы страна не лежала в руинах от недавно закончившейся войны. Если бы дорога строилась специалистами, по проектам, разработанным с учетом особенностей местности, где ей пролегать. Если бы насыпи были высоки и широки, если бы рельсы крепились к каждой шпале  не двумя костылями. Если бы железнодорожные мосты через реки были не деревянные, а железобетонные. Если бы дорога строилась не для того только чтобы каждодневно посылать любимому вождю победные рапорты о построенных километрах… Наверное Гарриман не предвидел, что Сталин обречет своих подданных на такое безумное строительство, в его Америке такими способами не строили, времена рабства там уже прошли.
Прошли годы. Когда о Великой Северной Магистрали стали забывать, а сама она превратилась в «Мертвую дорогу», опять вдруг вспомнили о железнодорожном транспорте по просторам Севера. О соединении транспортными путями Азии и Америки. И вот уже обсуждается проект тоннеля через Берингов пролив и постройка железной дороги Якутск, Магадан, Анадырь, Аляска, на этот раз в обход Мангазеи. И вот уже Роман Абрамович заказывает у немцев машину для проходки тоннелей диаметром 19 метров, по которому могли бы пройти высокоскоростная железная дорога, автодорога, линия электропередачи, газо- и нефтепроводы и оптоволоконная линия связи. Этот крупнейший транспортный коридор Мира построят заинтересованные страны: США, Россия, Китай, Япония, Корея. Мы точно не знаем, правда ли все это, но слышали. А пока, в настоящее время, на «Мертвой дороге» иногда появляются заинтересованные люди. Это корреспонденты, которые всегда впереди, это биологи-экологи, смотрят, что тут произошло с природой, это геологи, дорожники-путейцы, это нефтяники, газовики, строители. Они фотографируют, бурят, берут пробы грунта. Прикидывают, нельзя ли оживить остатки «Мертвой дороги» для благих целей. И вот уже появились «островные» куски дороги. «Зеленые кукушки» перевозят лесозаготовителей, строителей, охотников-промысловиков, случайных попутчиков. На такую вот «Кукушку»  Игорь Мангазеев сел в Уренгое. Спросил у машиниста, можно ли подъехать.
-А ты, чей такой будешь? – спросил машинист, а то мало ли кто шатается по тундре.
-Я геолог, - соврал Игорь.
-А! Я ваших вчера подвозил. Садись. Крикнешь мне, где тебе сходить, я остановлю.
-Мне до Пангоды.
Поехали. Дорогой машинист стрелял по уткам и один раз попал. Остановил поезд, сбегал, подобрал крупного селезня, поехали дальше.
К слову сказать, опыт строительства железнодорожного полотна по тундре у советского руководства к моменту начала строительства Великой Северной магистрали уже был. Это Северо-Печорская  магистраль Коноша-Воркута:

«А по ту-… по ту-… по тундре, по железной дороге,
Где мчится скорый Воркута – Ленинград…»

- пели об этой дороге те, кто остался жив. А.И Солженицын в книге «Архипелаг ГУЛАГ» писал, что из списочного состава заключенных, строящих дорогу - пятидесяти тысяч человек, по прошествии зимы 1942 года осталось десять тысяч.
Вдоль железной дороги Коноша-Воркута были построены лагеря – «колонны». Когда дорога уже была построена, некоторые из них превратились в леспромхозы, а другие стали не нужны. Один из таких лагерей на станции «Медведка», в пяти километрах от станции Ядриха, что под Котласом, отдали на дрова местной неполной средней школе. Учащиеся «старших» классов  5-го, 6-го и 7-го, среди которых была ученица 5-го класса Рита Трубина (Маргарита Лола, автор этой книги), в выходной день были  направлены на станцию «Медведка» разбирать постройки лагеря. Работали целый день. Семиклассники в основном – девочки. Их сверстники - кто уже в колхозе работал, а кто на фронт сбежал. А мальчики пятых и шестых классов еще учились, они-то с девочками семиклассницами и были основной рабочей силой, да еще военрук, демобилизованный по ранению младший лейтенант. Ломали крыши, разбирали стены. Девочки носили доски. Бревна им не поднять. Разобрали, раскатали лагерные постройки, сложили вдоль железной дороги. Можно домой. Это 5 километров до школы и еще 3 – до дома. В школе их ожидал сюрприз. Сварен обед, хоть и состоял он из одного блюда – супа из картошки и капусты. Больше в суп ничего не положили, но посолили круто. Хлеба не было, но суп этот был удивительно вкусным. Если бы не этот суп, работа по разборке лагерных построек на станции «Медведка» была бы стерта из памяти в череде голодных дней. Это все-таки - вклад в бесперебойную эксплуатацию железной дороги Коноша-Воркута. Станция «Медведка» ликвидировалась, бараки требовалось разобрать, а школу обогревать. 
Школьники в те годы работали по воскресеньям всю осень до самой зимы, то на уборке картошки, то по подбору колосков, но супа им больше не варили. Был ли прок от изнурительного труда 10-14 летних полуголодных детей. Когда кончилась война, им исполнилось по 13-14 лет, но они еще долго работали в колхозах по выходным дням, на каникулах, и в сентябре не учились.


Василий Мангазейский


В городе Мангазее после большого пожара в 1642 году вышел из земли гроб. Стали твориться над гробом чудеса. Город Мангазею населяли верующие люди-христиане. Когда из мерзлой, болотистой почвы, в неположенном месте, вышел из земли гроб с останками юноши, родилась легенда о Святом мученике Василие Мангазейском. Останки были объявлены святыми мощами. Над гробом  поставили часовню. Впоследствии Святые мощи  перенесли в Туруханский Троицкий монастырь. Василия Мангазейского стали почитать как защитника и помощника охотников и рыболовов. Слава о нем пошла по русским церквям и монастырям. Список чудес, сотворенных Василием Мангазейским, непрерывно увеличивался. О нем  сделали записи в церковных книгах и  написали иконы с его изображением, которые хранятся в разных церквах и монастырях и отличаются высоким художественным искусством. Василию Мангазейскому поклонялись не только верующие православные, но и коренные жители из самодийских народов тоже уверовали в чудеса, которые исходили от святых мощей. Василий Мангазейский стал первым святым на Сибирской земле. Его стихийная канонизация, а потом уже и официальная, способствовала распространению христианства на обширных просторах Сибири и освоению этого края.
Православие в Сибири начало распространяться задолго до возникновения города Мангазеи. Первые попытки приобщить к христианству коренных жителей Севера Сибири  предприняты в 13-м веке, когда северные поморы двинулись в Сибирь по «печерскому» пути через Урал. Хозяйственная колонизация всегда сопровождалась миссионерской. В составе первопроходцев или самостоятельно продвигались на восток духовные пастыри, которые проповедовали, что без Божьей помощи выжить в тех краях, куда они шли,  невозможно. Исполненные сочувствием к населяющим Сибирь коренным народам, не знающим Бога, эти пришлые люди проповедовали христианство. Впоследствии имело место и насильственное обращение в «истинную веру». Однако распространение христианства наталкивалось на самодийскую религию и на авторитет шаманов, и не редко аборигены умудрялись исповедовать обе религии.
Обретение первого Сибирского святого в лице Василия Мангазейского немало способствовало распространению христианства среди коренных жителей Севера, и в особенности среди жителей земли Мангазеи. Архивные документы свидетельствуют о том, что «с явлением гроба все обращавшиеся к божьему угоднику получали благодатную помощь и исцеление. Матери молились о здоровье своих детей, путники об избавлении от неминуемой гибели, от потопа. Охотники просили удачной охоты».
Составилось жизнеописание Святого Великомученика Василия Мангазейского. Родом он  из небогатой семьи ярославского торговца. Поступил, по велению отца, на службу к купцу в городе Мангазее. Был он старательный и богобоязненный юноша.  Однажды, когда Василий стоял службу в храме, лавку купца ограбили воры. Купец обвинил в этом Василия, бил и ругал его, пожаловался на него воеводе. Последний стал на сторону купца, подверг Василия пыткам, от которых он скончался. Юношу похоронили в простом гробу, в неположенном месте, возле приказной избы, без соблюдения христианского обычая. На месте, где он похоронен, положили доску «для удобства  прохода». Вскоре после большого пожара в 1642 году доска переломилась, и гроб появился из земли. Стали ходить рассказы о чудесах, которые происходили от общения с гробом, в котором находились останки юноши. В 1652 году стрелец Тимофей Сеченов построил на месте погребения часовню.
Рассказы и свидетельства о чудесах, происходящих от обращения молящихся к гробу с останками, привлекли внимание Отцов церкви. Установили, кто  погребен в этом гробу. К имени его – Василий было добавлено – Мангазейский, Святой Великомученик.
В 1670 году иеромонах Тихон перенес мощи Василия в Туруханский монастырь, в Троицкую церковь. В Москву направили прошение о подтверждении канонизации местного святого, но ответа не получили. Несмотря на это, почитание Василия Мангазейского продолжалось. Пишутся иконы с его изображением. Его имя встречается в Кайдаловских святцах. Сказание о Василии Мангазейском - первое литературное произведение Сибири. (фото икон из Интернета с изображением Василия Мангазейского).



Встреча через 338 лет

Не помню, когда я узнала о городе Мангазее. Мне кажется, что я знала о нем всегда, по крайней мере, со школьных лет, которые прошли в Северном крае. Северяне, еще те рассказчики – «баюнки», любят поведать о себе были и небылицы. Рассказывали они и о городе Мангазее, о путешествиях Архангельских поморов в те края, где в 16-м веке на берегу реки Таз был построен  город Мангазея. Сначала мы - дети думали, что это сказка. Как мог стоять за Полярным кругом, где вечная мерзлота, город с золотыми куполами. Но сказку слушали с интересом, а потом сами ее рассказывали друг другу, присочинив от себя разные подробности.
Когда мы выросли, то узнали, что такой город действительно существовал за Полярным кругом, и в самом деле там стояли церкви с золотыми куполами. За это Мангазею звали «Златокипящей». Когда я стала  взрослой, и прочитала о Мангазее в разных книгах и научных трудах, то не удержалась и сочинила рассказ о путешествии в послереволюционные годы на место, где стоял этот город, придуманной мной экспедиции. Экспедицией как бы руководил старорежимный профессор Василий Иванович, и в ней участвовал в качестве нанятого рабочего всем известный Остап Бендер, еще до своих приключений с «Двенадцатью стульями» и «Золотым теленком». В своем рассказе я не стала называть город Мангазеей,  но из упомянутых географических названий, всякий догадается, что речь идет о городе Мангазее.
О том, что моя смелая литературная придумка будет иметь продолжение – я и не подозревала. Но получилось так, что я узнала о Тверском журналисте Игоре Мангазееве. Меня поразила его фамилия, и я написала ему письмо. Сначала  подумала, что «Мангазеев»  его литературный псевдоним, но оказалось – родовая фамилия, которая его самого удивляет и интересует, как и город Мангазея. Изучая историю города Мангазеи и происхождение своей фамилии, Игорь Александрович познакомился с потомком коренных жителей страны Мангазеи Алексеем Болиным – современным молодым человеком – предпринимателем, живущим в городе Санкт-Петербург (прообраз А.Болина, соавтора этой книги), и меня познакомил с ним.
Алексей Болин откликнулся на мое письмо, назвал имя своего рода – Монгкаси-Монкасия-Мангазея. «Это именно моему роду принадлежала та самая земля Мангазея» - так написал Алексей в своем письме. Род был княжеский.
До чего же тесен Мир! И при этом до чего же жестоки его беззакония. Мне показалось, что в письме Алексея Болина сквозит обида за то, что так все получилось с его землей и с его народом.
Когда Русский царь узнал, что на земле Мангазее водится много пушного зверя, то послал туда своих подданных наловить ему соболей на шапки и шубы, а если достанет, то и продать за большие деньги драгоценную «мягкую рухлядь», «мягкое золото». Много соболей оказалось на земле Мангазее, но ловить их непросто. Вот местные жители – хозяева тех мест, умеют. Это северный народ – энцы. Сами себя они звали «эннэчэ», что значит – человек. Энцы – эннэче серьезные люди – пасли своих оленей, которых у них были большие стада, охотились на зверя и птицу, ловили рыбу. Иногда добывали соболя, если попадался в ловушки. Сами они соболиный мех не ценили. Что из него можно сделать? Опушку на женскую шапочку – «саву», подкладку в рукавицы.
Слух о том, что соболя в Мангазейской земле видимо-невидимо ширился и даже достиг иноземных государств. Стали наезжать жадные русские купцы и охотники, и из-за границы суда приходить, и все – за соболями. Русский царь, видит такое дело: «Мое это будет!» - сказал, и повелел построить город в самом центре соболиных промыслов, чтобы ловчее было управлять краем. «Чтобы самоядь привести под государеву руку и ясак с них ежегодно собирать соболями». А иностранным судам  запретил ходить  в город Мангазею. Ловить соболя царевы наместники стали заставлять северных местных жителей, которые на этой земле   прежде были хозяевами. Им объяснили, что земля эта царская, а они за то, что на ней живут, должны платить царю ясак соболями. Много соболей надо царю. Жители страны Мангазеи были добродушны и легковерны. Они подумали, что так оно и есть – «должны они» и стали ловить соболей, приносить их в город Мангазею и отдавать царским людям: воеводам, дьякам, стрельцам. Много царских людей жило в городе Мангазее и всем нужны соболя. Но все меньше становилось соболей в лесах вокруг города, а потом их и совсем не стало.
Русские люди ушли по другим местам. В одном из них даже построили город Новую Мангазею (Туруханск). Старый город обезлюдел, со временем разрушился и исчез с лица земли.
Ушел из города  и казак-Мангазей. Когда-то давно он пришел в город Мангазею с казаками и нес там царскую службу. Прозвали его Казак-Мангазей. Когда он уходил из города, то встретил в тундре молодого охотника эннэчэ и отобрал у него последнего соболька. «Ну, ничего, - подумал на своем родном языке эннэчэ, - вот пройдет 338 лет, и мой пра-правнук найдет твоего пра-правнука, Казак-Мангазей, посмотрит ему в глаза, и стыдно будет твоему пра-правнуку».
Эннэчэ стал дальше пасти своих оленей, и его сын пас, и его внук, и дети внуков пасли. А Казак-Мангазей продолжил свою кочевую службы, и его потомки осели где-то на просторах Сибири. Потом пришла революция. Оленей у энцев отобрали, согнали в одно большое стадо и сказали, что это будет колхоз имени Кирова. Тогда пра-пра… и еще 5 или 6 раз «пра» внук эннэчэ окончил школу и ушел из родных мест. В большом городе Санкт-Петербурге он окончил университет, стал директором крупного промышленного предприятия. Но все время он помнил завет предков и думал о том, что  должен найти пра-пра и еще 5 или 6 раз «пра» внука Казака-Мангазея и посмотреть ему в глаза.
А современный юноша Игорь Мангазеев все думал: «Откуда у меня такая фамилия – Мангазеев?». Долго думал и той порой выучился на писателя-историка. Все узнал про Мангазею, про Казака-Мангазея и понял, что это его дальний предок.  Узнал он также про народ, который 300 лет тому назад был хозяином местности Мангазеи, но обижен был теми лихими казаками. Ни русский царь, ни его подданные: воеводы, купцы, стрельцы, казаки, и не думали, что у этой земли есть хозяин. Они и не заметили маленького народа… Протопали по Мангазейской земле, «освоили» ее, как любят выражаться политики и писатели, и хвалят за это «Русских землепроходцев», «смелых и сильных людей». Ставят им памятники, рассказывают о них своим детям. А земля-то освоена была до них и хозяина имела заботливого и бережливого, только лишку скромного.
Долго думал  Игорь Мангазеев обо всей этой истории, и стало ему стыдно за те давние дела своих предков и решил он найти потомка того эннэчэ, у которого Казак-Мангазей отобрал последнего соболька и повиниться перед ним. Он даже поехал, пошел и полетел в страну энцев  Мангазею, чтобы разыскать его там.  Но на  полпути кончились у него дорожные деньги, и пришлось вернуться с досадой.
Однако нашелся потомок обиженного Казаком-Мангазеем эннэчэ, теперь уже энца прямо в центре страны. Он носил русское имя и фамилию, жил в Санкт-Петербурге, имел высшее образование, квартиру, автомобиль,  хоть и считал, что олени  лучше. И они встретились. Посмотрели друг другу в глаза, и ничего такого не произошло – не вспыхнула межнациональная рознь, не завязалась война. Они зашли в ресторан «Балтика», выпили «огненной воды», и между ними возникла «дружба народов».
-Ну, славен город Москва! – поднял бокал Игорь Мангазеев.
-Славен город Санкт-Петербург! – ответил Алексей Болин.
-А что ты скажешь о городе Мангазея?
-Знаешь, Игорь, это несправедливо, что все о Мангазее говорят, начиная с постройки города, т.е. с 1602 года. А ведь Мангазея существовала гораздо раньше. Земля Мангазея была всегда, и всегда на ней жили энцы, и водились соболя, и никто не ловил их десятками тысяч и не называл «мягкой рухлядью». 
И они стали мечтать и  создавать в воображении энецко-русские проекты обустройства страны Мангазеи. Первым делом они взяли географическую карту бывшего Советского Союза и нанесли на нее границы страны Мангазеи в том виде, в каком они были в 1600 году. Они нанесли границы с юга, востока и запада. С севера границы не было, там расстилались безграничные просторы Северного ледовитого океана. Кружочком отметили место, где стоял город Мангазея. Потом они написали «указ» об отмене царского указа  о запрете плаванья иностранным судам по морскому пути, называемому «Мангазейский ход». Дело в том, что этот царский указ так и не был отменен ни царской властью, ни властью рабочих и крестьян, то есть Советской, ни властью демократического государства, и значит, до сего времени имеет силу. Вот они его и отменили. Пусть теперь ходят иностранные суда, пусть люди смотрят на страну Мангазею, пусть удивляются. Но нельзя стрелять зверя – это тоже они в своем «указе» закрепили. 300 лет будет лежать запрет на охоту на пушного зверя, пока не восстановится его численность в прежнем виде, как было в 16-м веке.
-Алексей, давай на месте города Мангазеи построим отель или арктический санаторий, - предложил Игорь Мангазеев. – Рекламные мероприятия проведем. Иностранцы валом повалят.
-Туристские маршруты организуем, - подхватил Алексей Болин, - на оленях, на собаках. Чумы расставим со всеми удобствами. Рабочие места будут у местных жителей.
Они углубились в экономические расчеты. В результате оказалось, что доходы будут огромные. Больше,  чем от египетских отелей, на Красном море,  в городе Шарм-Эль-Шейх.
Но потом у них кончились карманные деньги, и они ушли из ресторана. Алексей пошел домой, а Игорь в гостиницу «Аврора». Утром каждый принялся за свои дела, но о проекте преобразования страны Мангазеи стали думать и думать. Каким-то образом этот проект стал известен в народе, и вот даже я о нем знаю и пишу эти строки. Пройдет немного времени, может несколько лет, а может десятков лет, может и столетий, и будут люди приезжать в Мангазею в отпуск, чтобы покататься на оленях и на собаках, подышать северным воздухом, в котором нет ни одного микроба, покормить ручных соболей, которые будут бегать по дорожкам арктического санатория.
Людям, которые живут в запыленных и задымленных  районах, и у которых завелась от этого болезнь легких, правительство будет выдавать бесплатные путевки для  лечения в  санатории «Мангазея» путем вдыхания арктического воздуха.  Научное обоснование этого способа лечения легочных и других заболеваний в настоящее время, должно быть, уже разрабатывается учеными. Наверняка они догадываются о том, что использование арктического дня в сочетании с арктическим воздухом, даст невиданный положительный результат. Вот поэтому люди станут приезжать в Мангазею
Люди будут приезжать в Мангазею полярным днем, когда вся страна на солнце и солнце не заходит целых полгода. А ветры там не содержат никаких вредных частиц, и кажется, что где-то недалеко находятся следы сказочной Гипербореи, и кажется, еще немного, еще чуть-чуть,и ее загадка будет разгадана.



     Хозяин Мангазейской земли Дёре Дигго

Старожилы Мангазейской земли – энцы. Жил этот народ по Енисейским берегам и в низовьях реки Обь с притоком реки Таз. Простиралась Мангазея от полярных льдов по тундре и лесотундре  до таежных лесов, куда гоняли энцы своих оленей пасти, и где охотились на лесного зверя. Как-то давно в центре Мангазейской земли по берегам реки Таз развелось несметное количество соболей. Соболиные шкурки  привлекли предприимчивых русских и даже заморских людей. Валом повалили незваные гости. Ловят соболя, у местных людей – энцев скупают драгоценные шкурки или выменивают их на дешовые товары, а то и отбирают силой. Задешево отдают шкурки энцы, или эннэчэ, как сами себя они называют. Зато продать их в Москве или заморских странах можно за дорого.
Много соболя было на Мангазейской земле. Тут и русский царь подключился. Наложил ясак на местных жителей и повелел построить острог. И вот уже стоит на реке Таз, в центре соболиного промысла город Мангазея. Сверкают золотом купола церквей, и зовется город Мангазея - Златокипящая. Перекликаются стрельцы на сторожевых башнях:
-Славен город Москва! – кричит один.
-Славен город Тобольск! - отвечают с соседней башни.
-Славен город Мангазея! – завершает перекличку главный караульщик.
Но недолог оказался век заполярного города. Переловили  всех соболей на земле Мангазее, начались распри,  один за другим случились два пожара в городе, и ушли русские люди  искать другие места, где можно поживиться еще богатствами северной земли. Некоторые не многие остались содержать редкие становища, продолжать оскудевшие промыслы, осваивать долины широких богатых рыбой рек. Да осталась память о городе Мангазее и удивление от его возникновения,  расцвета и погибели. И не умирает та память. Как магнитом притягивает к себе любознательных людей место, где стоял город Мангазея.
 Не ушли, конечно, и коренные  жители земли Мангазеи  из своей страны. Все они остались на коренных землях. Пасли оленей, охотились, ловили рыбу. В последнее время появились и новые занятия: работают на буровых – добывают жидкое и газообразное золото для великого русского народа. Об одном из них, его дочке и о его соплеменниках наш рассказ.
Народу в нашей стране – много. И много национальностей, народностей и национальных меньшинств. Есть и совсем малочисленные народности. Например вот они, энцы. По последней переписи их осталось немногим более двухсот человек. Но они есть, и есть у них энецкий язык, и энецкие обычаи, и привычки. Они привыкли жить в тундре и лесотундре. Здесь у них большие оленьи пастбища с привычными местами для стойбищ. Они привыкли, чтобы у них было много оленей. От оленей  еда, одежда и жилище. Но получилось так, что не стало у энцев оленей. Их уговорили собрать всех оленей в одно большое стадо, и всем вместе их пасти, ухаживать за ними. Их убедили, что так им будет легче, и они согласились. Энцы согнали своих оленей в большие стада и организовали оленеводческие колхозы. Сами они стали колхозниками. Для них написали колхозный устав и велели его соблюдать. То ли устав был не удачный, то ли его плохо соблюдали, но колхозы после перестройки распались. Колхозники превратились обратно в эннэче, но оленей у них не стало. Многие энцы в советское время выучились разным специальностям и уехали из тундры. Они стали жить и работать в больших поселках и городах, за едой они стали ходить в магазины и носить городскую одежду. Но многие остались жить на своей родине. Только не из чего построить чум – нет оленьих шкур, нет мяса для пропитания, нет мягкой шкуры, чтобы сшить одежду и обувь, нет пышного меха - украсить одежду.
Один энец не был колхозником, но имел своих оленей. Он жил  в своем чуме с маленькой дочкой. Мать девочки умерла вскоре после ее рождения. Энец похоронил жену, и от горя он перестал разговаривать, но стал растить свою дочку. Он поил ее молоком оленихи, а когда она подросла, стал кормить мясом. «Умрет!» - говорили соседи, но она не умирала. Когда энец уходил на охоту или к своим оленям, он приносил маленькую дочку к соседям, ставил около очага ее колыбельку и произносил непоняное: «Эн-эн-эн» и более ни слова не говоря,  уходил по своим делам. Хозяйка чума не удивлялась, что  он стал немым, а  другие энцы стали звать его «Дёре Дигго», что означает «речи нет». Хозяйка чужого чума ухаживала за дочкой немного, меняла мягкий мох, на котором лежала девочка, и давала ей сосать свою грудь, в которой было молоко для ее сына. А звала девочку она - «Эн».
Когда маленькая Эн научилась ходить и разговаривать, Дёре Дигго отвез ее в школу-интернат и оставил там. Ее не хотели принимать. Она была еще совсем маленькая, но ее отец не мог этого понять и не собирался ее забрать назад в тундру. Все дети учатся, пусть и его дочка учится и живет в интернате. Раз она уже умеет ходить и разговаривать, значит, ей надо учиться в школе. Директор школы знал Дёре Дигго и знал, что он живет один,  что он немой. Пришлось оставить девочку в школе. Дети полюбили маленькую Эн, играли с ней, как с куклой. Учили ее петь и танцевать, рисовать на бумаге цветными карандашами,  писать русские буквы и читать.
Когда в школе начинались каникулы, Дёре Дигго приезжал за дочкой, забирал ее в чум, и они вместе со стадом оленей кочевали по тундре. Эн привозила с собой книги, показывала их своему па, читала ему, что там написано. Дёре Дигго был немой, но он хорошо слышал и все понимал, что ему говорили на энечском и русском языках. Он смотрел на буквы и картинки, улыбался и удивлялся. Показывал на букву, и Эн понимала, что он хочет услышать какая это буква,  и называла ее. Так они выучили русский алфавит.  «Па,- говорила Эн,- ты, почему всегда молчишь?». Эннэче улыбается и пожимает плечами. «Ну-ка, скажи а-а-а!». Дёре Дигго ни в чем не мог отказать дочке, и сказал: «А». «Вот видишь!» - закричала обрадованная Эн.
Прошло много лет, Эн научила своего па говорить и читать. Дёре Дигго полюбил чтение. Он прочитал все учебники Эн, все плакаты в «Красном чуме», все газеты, все книги, которые попадали к нему в руки. Он прочитал устав сельхозартели и сказал: «Хорошо». Он прочитал также Конституцию СССР и сказал: «Очень хорошо». Потом он прочитал «Уголовный кодекс Российской Федерации» и сказал: «Это плохо».
Однажды Эн спала в чуме. У нее весенние каникулы, последние школьные каникулы в ее жизни. Она – в десятом классе.  Дёре – так стали звать энца после того, как он научился говорить - пошел посмотреть, что там снаружи чума. Собаки лают, рычит зверь. Дёре взял винтовку. Недалеко от чума в угрожающей позе стоял белый медведь. «Откуда здесь белый медведь?» - думает Дёре. Он знает, что нельзя убивать белых медведей. Они занесены в «Красную книгу». Дёре стреляет в воздух. Медведь должен убежать, но он скалит зубы, рычит и делает шаг навстречу охотнику. «Ничего не поделаешь, - думает Дёре, - надо открывать огонь на поражение», и стреляет в голову медведя. Когда он нашел в густой шерсти медвежьего брюха двух новорожденных медвежат, понял, что произошло. Медведица покинула свою родовую берлогу на берегу Ледовитого океана, испугавшись сильного взрыва.  Это был один из взрывов,  которые устраивали геологи, чтобы прослушать земную кору. Эти врывы сотрясали землю,  пугали животных и людей, оставляли после себя нарушенную тундровую землю.
Медведица, которую застрелил Дёре, вырыла себе берлогу в снегу, для того чтобы родить в ней медвежат, побыть с ними,  пока дети подрастут, а тогда уже выйти из берлоги и заняться воспитанием детей в привычной для медведя суровой арктической природе. Она была бы с ними, пока они не научатся охотиться на нерпу, станут сильными и самостоятельными. Но этим семейным планам не суждено было осуществиться. Взрыв испугал медведицу. Она вылезла из берлоги, и злобно рыча, пошла вглубь материка, пока не дошла   до стойбища Дёре, где меткая пуля  остановила ее. Медвежата родились за минуту до выстрела. А Эн удивилась, зачем па стреляет два раза, но не встала, повернулась на другой бок и хотела снова уснуть. Дёре забрал медвежат, принес их в чум.
-Па, кто это? – закричала девочка. – Какие противные!
Дёре заулыбался, укутал медвежат в теплое, схватил посудину, побежал к оленям. Он поймал важенку, у которой недавно родился олененок, надоил молока и вернулся в чум. А там дочка греет медвежат на руках.
-Па, они совсем не противные. -  Дёре улыбается.
-Па, ты опять молчишь?
-Нет, я не молчу, я кормлю медвежат. - Он вспоминает, как он кормил молоком оленихи маленькую Эн, когда умерла ее мать. Он не может одновременно кормить медвежат, вспоминать, как он кормил Эн, и разговаривать.
–Потом поговорим.
Медвежата растут быстро. Молока от одной важенки им уже не хватает. Отелились еще две, а молока опять не хватает. Дёре стал добавлять в молоко свежую кровь. Медвежатам нравится. Глаза у них уже давно открылись, прорезались зубы, а сами они покрылись красивым белым мехом.
-Какие хорошенькие! – Говорит Эн. – Как я их люблю.
Она тормошит медвежат, ерошит их шерстку. Медвежатам это  нравится. Но чем дальше, тем сильнее хмурится Дёре. Медвежатам все больше требуется еды. Это не олень, который довольствуется подножным кормом – оленьим мхом- ягелем. Им мясо подавай, или хоты бы рыбу. Где набраться. Надо избавляться от медвежат, отдавать «в хорошие руки». Дёре жалко медвежат, а как он скажет об этом Эн? И как он будет объяснять властям, откуда у него медвежата. Его спросят, где белая медведица. Охота на медведей запрещена. Нарушителям полагается большой штраф. Если медведь подойдет к стоянке оленеводов, или к буровой, или к расположению какой-нибудь экспедиции, людям полагается выстрелами в воздух отогнать медведя, но не убивать. Дёре это знает. Он согласен с законом об охране медведей. Он знает, что количество белых медведей уменьшается. Этот огромный зверь живет в самых тяжелых условиях, какие только можно представить. На краю жизни. И если охотиться на медведей, их скоро не станет. Поэтому и закон. Те места, где родятся медвежата в родовых берлогах,  объявлены заповедниками. Запрещено пугать медведиц, разорять их берлоги. Нельзя бурить скважины для газо- и нефтедобычи в местах расположения родовых берлог. Но… не все соблюдают эти законы. Вот и эту медведицу, которую застрелил Дёре, спугнул взрыв. Дёре жалко медведицу, но у него не было другого выхода. Если бы он этого не сделал, разъяренная медведица убила бы его, разломала чум, убила Эн. Но ведь не докажешь, что так все и было. А ведь виноваты те, кто взрывали, или те, кто приказал взрывать.
От медведей мысли Дёре перекинулись на его жизнь, и жизнь его сородичей. Энцы тоже находятся в суровых условиях и их гораздо меньше, чем белых медведей. Численность их катастрофически уменьшается, а уровень жизни снижается. Вот что пишет в своей статье Зинаида Николаевна Болина об энцах, живущих в городе Дудинка: «Энцы, постоянно живущие в Дудинке, работают на предприятиях и в учреждениях города. А среди поселковых энцев много неработающих, да и рабочих мест для трудоустройства в поселках как таковых нет. Женщины еще могут где-нибудь устроиться, а для мужчин вообще никакой работы нет. Поэтому они занимаются охотой и рыбалкой, в основном для пропитания семьи или хоть как-то свести концы с концами. Личных оленей ни у кого нет. Раньше в каждом поселке размещался заготовительный пункт, куда можно было за определенную плату сдавать рыбу, мясо, пушнину. Сейчас этого нет. Вы спросите, как люди живут без средств. Люди пожилого возраста получают пенсию, люди с детьми – детское пособие, а остальные – пособие по безработице. Так вот и живут».
Дёре знает Зинаиду Николаевну Болину. Как хорошо, понятно она пишет. Дёре тоже мог бы написать о жизни, о тундре, об оленях, о белых медведях. Но он не умеет писать. В голове у него много хороших, правильных мыслей, но Эн не научила его писать. Он бы мог написать письмо губернатору, о том, как плохо живется тем энцам, у которых нет оленей.
          А русский писатель Владимир Шаров в своей книге «Будьте как дети», что пишет. Будто бы на окраине Тикси, за портовыми складами энцы ютятся в хибарах, сколоченных из ящиков. Часть побирается, часть сторожит. Детей сдают в ясли. Повальное пьянство, грязь, треть детей – больны. Надо бы съездить в Тикси, посмотреть, правду ли пишет русский писатель Владимир Шаров. Он и сам – Дёре видит, что плохо живут его сородичи. Кто в этом виноват?          В Уголовном кодексе Российской Федерации есть статья под номером 125 «Оставление в опасности». В статье написано, что наказывается заведомое  оставление без помощи лица, находящегося в опасном для жизни или здоровья состоянии и лишенного возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие беспомощности, в случаях, если виновный имел возможность оказать помощь этому лицу и был обязан иметь о нем заботу либо сам поставил его в опасное для жизни и здоровья состояние.
Почему же никто не привлекается к уголовной ответственности по этой статье? Разве не оставлены без помощи энцы, разве не находятся они в опасном для жизни и здоровья состоянии, разве не лишены они возможности принять меры к самосохранению по малолетству, старости, болезни или вследствие беспомощности. Разве не имеют возможности оказать им помощь власть предержащие? Разве не поставили они в опасное для жизни и здоровья состояние целый народ?
Да если и привлекут по этой статье, наказание-то всего: штраф до восьмидесяти тысяч рублей или исправительные работы на срок до одного года, в крайнем случае – лишение свободы на срок до одного года.
Но ведь попавшие в беду люди-энцы являются гражданами Российской Федерации, и следовательно, за их жизнь отвечают соответствующие органы этого государства. Ближе всех к ним стоит администрация села, деревни, города, то есть, как это принято сейчас говорить, - поселения. Эта администрация может и должна обеспечить получение своим гражданам пособий, пенсий, предоставить им рабочие места, крышу над головой. Допустим, администрация все это делает. Но пенсии и пособия малы, рабочих мест нет, жилья тоже нет. Они бы и рады обеспечить, предоставить, выдать, но нет у них таких возможностей.
Но ведь кто-то должен спасти людей, спасти народ. Эх, дали бы власть Дёре, он бы знал, как это сделать. Дёре понимает, что администрация поселений не обладает властью изменить сложившуюся несправедливость. Это должны сделать люди, которых народ выбрал в правительство, и этих два парня президент и экспрезидент, нынешний премьерминистр. Дёре не знает, кто из них главнее. Их все слушаются: министры, губернаторы, Жириновский и Чубайс.
Наверное, люди в правительстве не знают, что здесь на Севере, на краю жизни, в суровых природных условиях погибают коренные жители этих мест: ненцы, энцы, селькупы, эвенки, долганы, нганасаны, вепсы, манси, нанайцы, саами, эскимосы, чукчи. Их становится все меньше. Нас – энцев в нашей стране 237 человек, а было в позапрошлом веке – больше тысячи. Дёре думает дальше. Если бы он не научился читать, то не знал бы о том, сколько триллионов кубометров природного топлива – нефти и газа находится в недрах его земли. Теперь он знает. Но сколько это стоит, представить себе не может. Он только понимает, что если бы люди потратили какую-то ничтожную часть этих богатств на создание хороших условий жизни для местного населения, то у них и не убыло бы, не заметили бы они. Может, они о нас не знают? Или им не до нас? Некогда им заниматься такими мелкими делами. Или они настолько жадны… Дёре оглядывается – не высказал ли он вслух эти свои мысли о том, что правительство жадное.
Сам Дёре может прокормить себя и Эн. У него есть олени. У него пятьсот оленей. У него всегда есть мясо, новые шкуры для чума и одежды. У него есть хорошая винтовка. Он сильный, быстрый, умелый охотник и пастух своих оленей. Он умеет делать всю работу, которую должен делать мужчина, и всю работу, которую должны делать женщины. Он бы мог построить дом в поселке, но он должен кормить оленей, и поэтому он должен кочевать. Не везде есть корм для оленей – олений мох. Во многих местах, где раньше были хорошие пастбища, работают геологи. Все больше становится буровых. Строятся новые поселки. Всюду прокладывают нефте- и газопроводы. Все труднее пасти оленей.
У Дёре было хорошее место для пастьбы оленей. Он откочевывал туда каждое лето. Другие оленеводы знали, что это пастбище Дёре, и не гоняли туда своих оленей.
Когда, в год окончания Эн школы, Дёре и Эн пригнали на пастбище оленей, пасти их было негде. Работали машины – бульдозеры, экскаваторы. Шла большая стройка. К Дёре подошел человек, спросил, не продавать ли он пригнал своих олешков. Дёре сказал, что он пришел пасти оленей, что здесь его пастбище, что он пасет здесь оленей уже десять лет. Человек засмеялся, и сказал, что на это место получена лицензия, здесь будет добываться газ. Его компания заплатила за право разрабатывать это месторождение полмиллиарда рублей.
-Не знал я, что мое пастбище стоит так дорого, а то бы сам его продал. На полмиллиарда рублей все энцы могли бы хорошо жить. И оленей бы пасти не надо было.
-Так ты энец?
-Энец. Что же мне теперь делать?
Вот так все и происходит. Как было 300 и 400 лет тому назад, так и теперь. Тогда в 17-м веке пришли русские казаки, стрельцы, промышленники, охотники и построили на берегу реки Таз город. Назвали его Мангазея по имени энецкого рода Монгкаси, владевшего этой землей. Есть и другое предположение. Некоторые люди считают, что слово это зырянское,  означающее «край земли» или «Земля у моря». И еще ее звали «Златокипящая» за позолоченные купола церквей, а, может, за богатства, которые давала эта земля. Русские строили город и не замечали, что место это занято, что тут уже живут какие-то люди. Когда заметили, обложили их налогом – ясаком, и заставили добывать соболя, которого в мангазейских лесах было великое множество. Но как ни много было соболей, умелые охотники переловили их всех, и в городе Мангазее русским людям стало нечего делать. Город был покинут населением и забыт. За 300 с лишним лет он полностью разрушился, а место, где стоял когда-то город Мангазея, стало археологическим заповедником. О городе Мангазея много написали ученые, писатели, путешественники. Написали о нем и летописцы, и пишущие люди тех времен, когда город еще стоял и процветал. Когда л0

+6юди в наши дни прочитали об этом городе, они поразились и стали наперебой восторгаться им и его строителями. Мангазею стали называть «могучей и великолепной». «Это мощный форпост русского освоения Сибири, благословенная царская вотчина. В нем отразилась эпическая удаль русского народа, народа-строителя, народа-воина, морехода, путешественника» - так говорили. И никто не повинился перед народом, жившим в стране Мангазея с далеких веков, когда этого народа было несколько тысяч. Приход русских нанес местному населению непоправимый урон. Так, численность энцев убавилась до 237 человек, многие из которых живут в бедности.
У Дёре большая забота – Эн кончила школу, получила аттестат зрелости. Дёре хочет, чтобы она училась дальше. Для этого нужно много денег. Дёре знает, где он возьмет деньги. Он продаст оленей и медвежат. Продаст медвежью шкуру. Она стоит 25 тысяч рублей. Этих денег хватит, чтобы Эн поступила в Томский университет и училась в нем. Но как будет жить Дёре без оленей? Как все живут. Будет охотиться и рыбачить. Может быть, поступит в геологическую партию рабочим. Грустно Дёре от этих мыслей, но радостно за Эн. Она будет образованной, как Зинаида Николаевна Болина. Будет жить в городе, ходить на работу в Дом Народного Творчества.
А пока Дёре должен достать из сундучка паспорт и свидетельство о рождении Эн. В паспорте написано, что он Дёре - Силкин Василий Иванович, 1970 года рождения, Место рождения – поселок Потапово. Дёре усмехается, в самом деле, не писать же в официальном документе, что место его рождения энецкий чум. А вот и свидетельство о рождении Эн – Силкина Анна Васильевна, 1993 года рождения. «Значит, Эн пятнадцать лет, -думает Дёре, - совсем уже большая. Пусть едет в город Томск, поступает в университет».
          Дёре вырастил Эн, он давал ей оленье молоко и мясо оленя, и еще он давал ей свою отцовскую любовь, он оберегал ее от холода и опасностей. Она выросла, получила аттестат зрелости, а Дёре понял, что не место ей в его чуме. Эн – человек XXI века, в котором люди живут в благоустроенных квартирах, у них есть телевизоры, телефоны, компьютеры. Люди имеют все это, потому что заработали. А разве он – Дёре мало работал? Почему у него нет этого. У него только чум и сытая жизнь. Но не та это жизнь, которой достоин человек 21-го века. Но ведь никто не виноват, что Дёре родился в тундре, в дымном чуме. Он долгое время жил один. Он даже привык молчать, и его стали звать Дёре Дигго. Поразмышляв еще о своей жизни, Дёре решил, что он сам во всем виноват. Он научился читать. Прочитал много книг, журналов и газет, ходил смотреть телевизор к своему знакомому из поселка Потапово, видел у него компьютер. И не то чтобы он захотел все это иметь. Лично ему не надо. Он хочет, чтобы все это было у Эн. Но самой Эн это тоже не надо вроде бы. Она любит тундру, любит оленей, любит кататься на собаках. Она любит «традиционную» энецкую жизнь.
Дёре сердится. Кто придумал употреблять это умное нерусское слово для обозначения жизни энцев и других малочисленных народов Севера -  «Традиционная жизнь»? Не лучше ли назвать их жизнь отсталой, примитивной, можно даже сказать – доисторической. Сейчас много грамотных людей, сочувствующих малочисленным народам Севера, озабоченных сохранением традиций. Традиционного способа хозяйствования, быта. Нашли о чем заботиться. Лучше бы объяснили людям, что можно жить по-другому. Более комфортно, как сейчас говорят. Чтобы не болели дети, чтобы не умирали люди в 35лет.
А вот что пишет об их жизни чукотский писатель Юрий Рытхэу: «Мои земляки по Северу находятся на грани полного вымирания, исчезновения с лица земли, - и совсем немыслимое он пишет, - этому немало будет способствовать претворение в жизнь закона «О гарантиях прав коренных малочисленных народов Российской Федерации». Почему он так пишет?
В статье 1 Закона – о народах, проживающих на территориях традиционного расселения своих предков, сохраняющих традиционный образ жизни, хозяйствования, промыслов, Юрия Рытхэу возмущает слово «традиционный». Он пишет: «Что это вообще за традиционный образ жизни? Жизнь в яранге, чуме? Отсутствие телефона, электричества, телевидения?
          «В этих определениях, которые при дальнейшей расшифровке еще больше показывают их зловещий смысл, исподволь протаскивается мысль о лишении представителей малочисленных народов их законного в общечеловеческом смысле права на прогресс, на изменение своего социального и экономического положения на основе достижений общечеловеческого прогресса. Получается, что Закон о «гарантиях» навеки приковывает людей к  прошлому».
Далее Юрий Рытхэу пишет, что пункт об «Этнологической экспертизе» вообще выходит за рамки общечеловеческой морали и невольно воскрешает в памяти гитлеровские методы определения чистоты «германской нации». «За этой «заботой» о «гарантиях» проступает расистский дух, возможно, непреднамеренно внесенный составителями этого закона. Они забыли, что чрезмерная забота, попытки как-то выделить в особую группу какое-нибудь этническое образование не что иное, как отдаление его от остальной части человечества, вытеснение его на обочину мировой цивилизации, узаконенное признание его второсортности». – Вот так пишет писатель Юрий Рытхэу, и Дёре с ним согласен.
«По этому закону получается, - говорит Юрий Рытхэу, - что если малая народность утратила источники существования и решила, к примеру, разрабатывать золотоносные участки, то согласно закона она автоматически выбывает из числа малых народов, принадлежность к которым определяется «этнологической экспертизой». Эта унизительная для людей процедура с удивительным спокойствием закрепляется законодательно, вопиюще противореча любым конституционным нормам цивилизованных стран, в том числе и Российской Федерации».
В статье 5 стоит: «К разработке и экспертизе проектов законов и других актов могут привлекаться уполномоченные представители малочисленных народов». То есть могут и не привлекаться, и без них обойдутся. Это тоже возмущает Юрия Рытхэу.
В статье 6 написано: «Предоставляется создавать на общественных началах, при органах исполнительной власти субъектов Российской Федерации, советы представителей малочисленных народов для защиты прав и законных интересов указанных народов».  Юрий Рытхэу на это отзывается: «Это все равно, что создавать общественную организацию оленей под контролем волчьей стаи». Дёре смеется: «Ох, и молодец этот писатель Юрий Рытхэу.
В статье 8 провозглашается, что малочисленные народы имеют право безвозмездно владеть и пользоваться землями различных категорий. То есть вечной мерзлотой они имеют право пользоваться, а то что под ней - это богатства всего народа, и к малочисленным народам отношения не имеют.
В заключении своего обсуждения закона о гарантиях Юрий Рытхэу написал, что создан документ не гарантирующий, а скорее, ограничивающий права малочисленных народов Севера.
Дере думает - надо ему поговорить с Эн. Объяснить все, о чем он  узнал из прочитанного. Надо чтобы Эн захотела жить так, как живут все люди на земле. Надо чтобы у нее была квартира со всеми удобствами. Дёре слышал, что ученье в городе теперь стоит дорого, но и слышал, что для национальных меньшинств есть льготы. Может быть, можно будет не продавать оленей.
Дёре пошел к начальнику партии геологоразведочной экспедиции Егору Федоровичу, который знает все на свете. Дёре попросил посмотреть в компьютере условия приема в университет для его дочери Анны Силкиной – представительницы малой народности Севера – энцев. Егор Федорович своего удивления не выказал, пригласил энца в дом, угостил чаем и настроил компьютер. Вместе они изучили вопрос. Узнали, что Эн может учиться бесплатно, получать стипендию и жить в общежитии.
Егор Федорович удивился, что энец такой грамотный, так хорошо разбирается во многих вопросах. Одновременно Дёре был по - детски наивен, когда речь заходила о стоимости жизни в городских условиях. Он был уверен, что если продаст оленей, то обеспечит Эн городскую жизнь, а что будет с ним, он совсем не представлял себе. Егор Федорович вник в положение дел энца, и пришел к заключению, что Дёре можно и не продавать оленей. Увеличив стадо, и взяв себе помощников, он мог бы получать доход  достаточный  для того, чтобы Эн жила и училась в городе, а он – Дёре, мог бы построить себе дом в поселке. В доме можно бы было проводить часть своего времени, провести туда электричество, тепло от общепоселковой котельной,  наладить водоснабжение, купить телевизор и компьютер. Помощники будут пасти стадо оленей, а Дёре – осуществлять общее руководство, организуя их попеременную работу. Помощники будут получать от Дёре плату за свою работу, и тоже могут жить в своих домах.
Дёре был настолько поражен таким проектом, что на некоторое время потерял дар речи. Потом сказал:
- Это значит, я буду пользоваться чужим трудом, а сам дома сидеть? Это же плохо! Это значит – эксплуатация!
Егор Федорович засмеялся:
-Вот что значит образование. Где ты прочитал такое слово?
-Я это слово много раз встречал, и знаю, что в Советском Союзе не было эксплуатации человека человеком. – Потом Дёре подумал и добавил, - не должно было быть! Потом опять подумал и сказал:
- Но я бы мог хорошо платить помощникам – пастухам. Много эннэчэ без работы. Я бы давал им работу. Как вы думаете, Егор Федорович, это будет справедливо?
-Ты молодец, Дёре, - сказал Егор Федорович, - все правильно понял! Давай организовывай свою бригаду на хозрасчете. Ты умный мужик, у тебя должно получиться.
Когда Дёре шел домой, он улыбался и говорил про себя: «Я -  «умный мужик», так сказал Егор Федорович». Дёре воспринял это как почетное звание. Мужиками зовут русских, когда они взрослые и самостоятельные. По дороге он встретил эннэчэ – Андрея, который стоял со своим чумом рядом с чумом Дёре. У Андрея был ветхий чум, весь в дырах. У него не было оленей и не было оленьих шкур, чтобы сделать новые «нюки» - пологи для укрытия чума. Он зарабатывал на жизнь охотой и рыбалкой, жил бедно, семья его голодала. Дёре остановил Андрея, поговорил с ним об охоте, рыбалке, погоде и предложил присмотреть за оленями.
-Я дам тебе за это оленины, - пообещал Дёре.
 Андрей обрадовался:
-Я посмотрю за твоими оленями, Дёре. Спасибо тебе за то, что ты дашь мне оленины!
 И первый наемный рабочий Дёре приступил к работе. А Дере думал: «Хорошо ли это я сделал? Но Андрей, кажется, доволен, а я смогу заняться другими делами».
Первое, что должен сделать Дёре – пристроить «в хорошие руки» медвежат. Медвежата выросли, стали ужасно озорными. Все время борются между собой, устраивают кавардак в чуме. Но это еще ничего. Они треплют  покрытие чума «нюки» - того гляди, раскроют его. Находят запасы мяса и рыбы, опустошают их. А тут еще Эн. Балует медвежат, не разрешает их наказывать и привязывать, говорит при этом:
-Па, они же еще дети, им всего три месяца!
Как Эн перенесет разлуку с мишками? Но Эн умная девочка. Она понимает, что медведям не место в чуме вместе с людьми. Она только просит: «Па, пусть они побудут с нами еще немного».
Дёре знает, куда он денет медвежат. Уже договорился с двумя русскими. Они заберут мишек и увезут в город в зоопарк. За каждого  они пообещали заплатить по три тысячи рублей. Дёре согласился, хоть и знает, что медведи стоят дороже в несколько раз.
Медвежью шкуру Дёре тоже намерен продать. Говорят, что она стоит 25 тысяч рублей. Дёре сомневается, что ему столько дадут. Чтобы ее продать, Дёре должен съездить в поселок за 100 километров. Там есть человек, который может купить шкуру. Дёре знает его имя и адрес. Теперь, когда у него есть помощник, он может все это осуществить.
С этого все и началось. Он продал медвежат и медвежью шкуру и повез Эн в город Томск. Ее приняли в университет, на исторический факультет, и она стала жить в общежитии. Купила себе спортивный костюм, кроссовки, белье и большое махровое полотенце. Кроме того, вместе с Дёре они купили для Эн обычную русскую или европейскую одежду, отчаянно сомневаясь и споря, пока продавщицы в магазине не подключились помочь со знанием дела.
Эн стала учиться на историческом факультете в группе по изучению быта малочисленных народов Севера. На первых порах Эн забавляло, что ее, выросшую в энецком чуме, учат, что представляет собой чум, а учат  преподаватели, которые, возможно, этого чума и в глаза не видели. Потом Эн поняла, что преподаватели знают много такого, о чем Эн не догадывается, и ей стало интересно учиться. Ее одногруппники полюбили Эн, звали Аня. Сначала были насмешливые, косые взгляды, что, мол, «чукча», но Эн не обижалась, и к ней стали относиться уважительно.
Когда наступили холода, Эн достала свои унты, которые они с соседкой сами сшили и украсили. Эн подумала и решила, что к этим унтам подойдет такая же самодельная сумочка из разного меха, кусочков кожи, замши, цветного сукна. Когда она пришла на занятия в своем наряде, девушки-студентки ахнули. Оценили элементы энецкого национального наряда в сочетании с европейским костюмом. Надо добавить, что Эн была подстрижена модным парикмахером, а природные свойства ее прямых черных волос делали прическу прямо-таки, что надо.
– Аня! Какая ты красавица!
– Где ты это достала?
–Такое сочетание – шмотки от «Кутюр», и эти национальные прибамбасы – это что-то. Отпад!
–Подожди ты, Верка, что ты несешь? «Шмотки, прибамбасы, отпад» - это совсем сюда не подходит. Анечка, ты ее не слушай. Твой костюм, твой облик, это прямо-таки высокое искусство.
–Где там высокое искусство? Дайте взглянуть, а то помру. – Вмешался мужской голос.
Парни протиснулись сквозь девчачью толпу.
–Ну, и что тут такого. Это же Анечка. Она всегда была такая красивая. Вы только заметили.
–А вы, стало быть, давно заметили?
Прозвенел звонок, и оживление, вызванное необычным нарядом Эн, улеглось.
Эн хорошо училась в университете. На каникулы она приезжала к отцу, помогала ему пасти оленей. После того, как Эн поступила в университет, Дёре на оставшиеся от поездки в Томск деньги,  закупил несколько десятков голов молодняка оленей у братьев Болиных. Дёре был счастлив. Спасибо Егору Федоровичу – он научил его, как нужно было поступить. Ведь Дёре думал, что ему придется продать оленей, и был готов к этому. Он рисовал в уме картины своей жизни без оленей. Как он будет зависеть от охоты и рыбалки, как обветшает его чум без новых оленьих шкур, как передохнут от голода его собаки. И вот ничего этого не случилось. Эн поступила учиться, а у него увеличилось оленье стадо, он дал работу своему земляку Андрею. И ведь это еще не все. Старейшина энецкой общины сказал, что Дёре может бесплатно получить лес для строительства дома…
Дёре стал мечтать о доме. Но чем дальше он думал о своем доме, тем больше он сомневался – нужен ли ему дом. Он привык жить в чуме. В чуме он всегда рядом с оленями. Если понадобится, он отпугнет волков или медведя. Окажет помощь оленю, если он заболеет или поранится. Найдет и загонит к стаду отбившегося оленя. Что же делать? Переложить все эти заботы на плечи чужих людей, хоть и земляков? Вот приедет на каникулы Эн, он с ней посоветуется. Эн женщина, но она все понимает не хуже Егора Федоровича. Егор Федорович сейчас в Москве, пишет отчет о работе своей геологоразведочной партии. Они открыли большие залежи нефти и природного газа. Дёре беспокоится – вернется ли Егор Федорович в поселок. Такой умный человек, какие хорошие советы он дал Дёре. Вот если бы Егор Федорович был губернатором их края, он научил бы энцев, как надо жить. Дёре помнит все, что слышал от Егора Федоровича, и сам он научился думать по-новому о своей жизни и о жизни своих земляков . Дёре построил-таки себе дом в поселке и купил телевизор. Дом отапливается от котельной, которая имеется в поселке. Топливо добывается тут же в неограниченном количестве. Теперь Дёре не надо заботиться о топливе, сидеть дни и ночи у очага, поддерживать огонь, чтобы не замерзла Эн и он сам. У него теперь освободилось много времени, и он занимается своим оленеводческим хозяйством. Теперь это бригада. В ней больше тысячи оленей и работает пять пастухов. Это соседи Дёре, раньше они ставили рядом свои чумы, теперь у всех – дома.
Еще много энцев и других северян ведут кочевой образ жизни. Сами пасут своих оленей, кочуют с семьями в поисках пастбищ. У многих – дети и их надо учить в школе. Теперь это все понимают. Во время учебного года дети живут в интернате, а на каникулы приезжают домой, в свои родные чумы. Как они счастливы, когда их привозят домой на каникулы на оленях или на снегоходах. Иногда на дальние кочевья – на вертолетах. Им хорошо в интернате, интересно учиться. Там тепло и их хорошо кормят, но по дому – по чуму они скучают, и ждут - не дождутся, когда придут каникулы.
Как-то Дёре пригнал партию оленей на буровую и повстречал там сына своих знакомых маленького Колю – третьеклассника. Сидит один, и видно, что еле сдерживает слезы. Всех детей развезли по стойбищам, по чумам. Колю должен отвезти рабочий Алексей Алешин на снегоходе – его очередь. Алексей артачится:
- Не повезу, метель начинается.
-Отвези ребенка, как тебе не стыдно, - кричит лаборантка Лена Лапина, - ему же домой хочется, у него  каникулы идут. Посмотри, он чуть не плачет!
– Ничего ему не сделается. Кончится метель – отвезу.
– Пока метель уляжется, у него и каникулы кончатся. Совести у тебя нет!
– Чего нет, того нет, - нагличает Алексей.
«Отвезу его утром на оленях, - думает Дёре, - плохой человек этот Алексей».
Утром Коли нет. Куда ребенок делся. Обшарили все кругом – нет его. Значит,  ушел. Один в пургу. Погнала его тоска по родному чуму. Вот тут все и забегали. На снегоходах делают круги вокруг буровой. В какую сторону он пошел? А Коля пошел, ринулся в пургу, в непроглядную белую кутерьму, повинуясь своему вековому чутью жителя тундры, своему внутреннему компасу, навстречу своему дому-чуму, своей радости от встречи с родней, с оленями, с собаками и за несколько часов дошагал до своего чума.
Через две недели Колин отец привез его на оленях обратно на буровую. Теперь его вместе с другими детьми довезут до поселка, где школа. Ничего, через два месяца опять каникулы, он опять будет в своем чуме. А сейчас его окружили рабочие буровой:
– Молодец! Кем будешь, когда вырастешь?
– Бурильщиком. И еще школьников буду развозить по стойбищам на снегоходе.
Лена обнимает Колю, целует в щеку.
– И ты никогда не откажешься отвезти школьника домой на каникулы? Да, Коля? И не испугаешься пурги, как некоторые!
Коля трет варежкой щеку, стирает Ленин поцелуй.
– Я не испугаюсь пурги.


Наши соседи

По соседству с Северным полярным кругом лежит наша страна – наша родина Северный край. Мы, ее обитатели, любим свою страну – холодную, хмуроватую, с тонким слоем почвы, со скромной растительностью на ней. Однако, как чудо, встречаются не хилые боры из трехсотлетних сосен, серьезные хмурые ельники – с вековыми елками и раскорячившимися над ними лиственницами, и уж совсем чудо из чудес кое-где - кедры. Давным- давно посадили их трудолюбивые монахи. Мало кедров на нашей земле, но те, которые есть, говорят о том, что могут они расти в наших краях. И еще по долинам рек – дары природы – заливные луга. А если не ленивые люди живут, то и хлебородные нивы встречаются среди таежных лесов.
Прожили мы свою жизнь в этом крае по соседству с совсем уже северными народами – нашими соседями: ненцами, коми, долганами, энцами, чукчами. Потеснили их в свое время, в далеком прошлом наши предки, подвинули  их ближе к Северу, даже кое-где за Северный Полярный круг, подальше от цивилизации.
Так вот с энцами получилось. Жил этот народ по Енисейским берегам и в низовьях реки Обь с притоком реки Таз. Страна их  звалася Мангазея. Простиралась она от тундры до лесотундры, и до таежных лесов, куда гоняли энцы своих оленей пасти, и где охотились на лесного зверя. Как-то давно, в центре Мангазейской земли, по берегам реки Таз развелось несметное количество соболей. Соболиные шкурки и привлекли предприимчивых русских и даже заморских людей. Все чаще стали наезжать незваные гости. Ловят соболя, у местных людей – энцев скупают и выменивают шкурки. Задешево отдают шкурки энцы, или эннэчэ, как сами себя они называют. Зато продать их в Москве или заморских странах можно дорого.
Много соболя было на Мангазейской земле. Тут и русский царь подключился. Наложил ясак на местных жителей, и повелел построить острог. И вот уже стоит на реке Таз, в центре соболиного промысла город Мангазея. Сверкают золотом купола церквей, и зовется город Мангазея - Златокипящая. Перекликаются стрельцы на сторожевых башнях:
-Славен город Москва! – кричит один.
-Славен город Тобольск! - отвечают с соседней башни.
-Славен город Мангазея! – завершает перекличку главный караульщик.
Но недолог оказался век заполярного города. Переловили  всех соболей на земле Мангазее, и один за другим случились два пожара в городе, и ушли люди  искать другие места, где можно поживиться богатствами северной земли. Но осталась память о городе Мангазее и удивление от его возникновения, до расцвета и погибели. И не умирает та память. Как магнитом притягивает к себе любознательных людей место, где стоял город Мангазея.
Притянул этот магнит и наших литературных героев. Было это примерно в 1923 году.
            




           Не состоявшаяся экспедиция

Больше месяца Остап скрывался от преследования служителей закона, переезжая со станции на станцию. На очередной остановке он пошел на другой конец перрона и записался в какую-то научную экспедицию рабочим. Назвался Петровым Юрием. Еле успел. Партия  уже сформирована, и вот-вот  отправиться на реку Томь, по которой   сплавится до Оби и дальше до самой ее губы. А там - по реке Таз до какого-то старинного города, от которого теперь ничего не осталось. Начальником этой партии был ученый дед, профессор Василий Иванович, которому уже давно пора на покой. Обо всем этом Остап узнал от парня Васи, по виду студента, который и записал Остапа четвертым по списку. Взглянув на его штиблеты, выдал  сапоги и комплект рабочей одежды. Вася страшно суетился, куда-то бегал, чего-то закупал, с кем-то договаривался. В состав экспедиции входила интеллигентная женщина средних лет, которая все время вздыхала, казалась расстроенной, иногда принималась вытирать набежавшие слезы.
Итак, парень суетился, женщина плакала, ученый дедок пребывал в радостном возбуждении, часто обнимал парня Васю, потирал руки. Рабочие, их было трое, безучастно курили самокрутки и безмолвствовали. Остап, пока, не мог разобраться, что к чему. Наконец, он отвел в сторону Васю и спросил, почему женщина плачет, отчего дедок радуется, чего Вася так суетится и кажется расстроенным и растерянным, а рабочим дела нет до всего, что происходит.
- Эх, расскажу тебе! Это мой дед. Отец моего отца. Он археолог. В архивах нашел  документы о том, что на севере, на реке Таз в 17  веке  стоял город с церквами, торговый город, центр соболиного промысла. Стоял, стоял, а потом всех соболей вокруг выбили, и люди город покинули. Город исчез с лица земли. Вот мой дед и стал мечтать добраться до места, где этот город стоял, и посмотреть, что там осталось, и сделать научное описание. Он ведь ученый-историк. Должно же что-то остаться. Дед много раз писал, просил организовать экспедицию. Но все нет и нет. Дед состарился, уже 80 лет. Стал тосковать об этом городе. Того и гляди, помрет от тоски. Даже плакать стал по ночам. Вот моя бабушка продала все свои драгоценности и шубу из соболя, и сказала: «Вот тебе деньги. Найми рабочих. Поезжай на реку Таз. Сделай раскопки».
Ну, дед собрался и едет. Я его до Томска провожаю. Там он должен встретиться с одним ученым – биологом, который в этом городе был и все там видел, поэтому мы такой крюк делаем, через эту станцию. В Томске судно подходящее найму. Я не могу с ним ехать. Учусь в университете. Вот отправлю экспедицию и обратно поеду. Много уже пропустил. Уговаривали деда отложить экспедицию до следующего года, чтобы летом. Нет, ни в какую. Боится, что умрет и не увидит это место, где город был.
- А женщина почему плачет?
-Лаборантка его Нина Петровна. Думает, что погибнут они в этой экспедиции. Но она его ни за что не бросит.
-Дед твой не понимает, что реки скоро станут. Зима же на носу.
-Надеется успеть. Его ничто не остановит.

 На поезде доехали до города Томска. Вася договорился с капитаном и владельцем крепкого быстроходного катера за хорошие деньги доставить экспедицию в реку Таз, на место бывшего города. Капитан оказался веселым громогласным парнем, звали его Володя. Узнав, что профессора зовут Василий Иванович, он, первым делом заорал:
- О! Как Чапаева! Молодец! – схватил за руку и долго ее тряс.
Потом все досконально выспросил о цели экспедиции, пришел в неописуемый восторг, одновременно возмутился и тут же решил, что надо делать: «Ты молодец, Иваныч, хоть и профессор! Это надо же такому случиться. Был Город с домами, церквами, лавками, кузнями и вдруг исчез. Нехорошо, несправедливо! О чем только царское правительство думало? Ну, мы это так не оставим. Советская власть не позволит. Построим обратно все, как было. Я тебе, Иваныч, так скажу – ты там осмотрись, как придем, и на бумаге все вычерти, как оно там есть. Ты чертить умеешь? Там должно что-то сохраниться. Это же не так давно и было – 17-ый век. Это же не до новой эры. И письмо товарищу Ленину – так, мол, и так. Поправить надо это дело. Мы все подпишемся».
Профессор чрезвычайно обрадовался такой поддержке, и сказал своей верной лаборантке Нине Петровне: «Вы слышите, Ниночка? Это глас народа. Володя сразу все понял. Какой умный и смелый. А на ученом совете не поняли, отказали в экспедиции. Мол, не время сейчас, нет денег, другие есть задачи – по важнее. Хорошо, что я их не послушался. Елена Евгеньевна тоже поняла. Достала денег. Проводила меня в экспедицию. Я так счастлив».
Нина Петровна ответила:
-Да, да, Василий Иванович, - а потом отвернулась и горестно вздохнула, но профессор этого не заметил.
-Вы знаете, Ниночка, когда Елена Евгеньевна  провожала нас с Васенькой на вокзале, она крестила меня и говорила: «Храни тебя Господь». И это при всем народе. Мне было так неловко. Но что поделать, она соблюдает старые традиции.
-Это ничего, Василий Иванович, старые традиции были неплохи. Например, пожертвовать для мужа своей жизнью или своим покоем, а уж про драгоценности и говорить не приходится.
-Я понимаю, Ниночка, на что вы намекаете. Ведь она, даже, шубку свою продала, а впереди зима. Может, я не прав, что пошел на это. Принял от Леночки эти деньги?
-Нет, нет, что вы, Василий Иванович, все правильно. А на зиму у Елены Евгеньевны теплое пальто есть.
Остап, прослушав все эти сбивчивые речи, тем не менее, уяснил суть происходящего и стал думать с досадой: «Влип я в историю. Ну, куда меня несет с этой гнилой интеллигенцией. За полярный круг. В город, которого нет. Профессору 80 лет, а если он там умрет. Васька уехал себе в свой университет. Деда на меня бросил. У меня, между прочим, в Москве Химический институт. Ежемесячная  стипендия. А я вот должен плыть с этим дедом. Если бы еще это был мой дед». – Но тут Остап вспомнил, почему он «влип в историю» и успокоился. Пересидеть свои неприятности за Полярным кругом – лучше не придумаешь. Уж там-то ЧК его нипочем не найдет.
Они отчалили от причала города Томска. На берегу стоял коллега и друг Василия Ивановича, махал рукой и вытирал глаза белым платочком. Судно быстро набрало скорость и бойко побежало вниз по течению, оставляя позади себя порт,  набережную и вскоре весь город исчез из вида.
Тут Остапа позвал капитан Володя: «Юра, слушай сюда – вот штурвал, вот подача топлива. Держи судно так, чтобы красные бакены были справа, а белые слева. Если навстречу судно, вот флажок, махнешь ему, чтобы разойтись. Да, что б ты знал, судно мое «Ореликом» зовется. Я спать пошел».
 Остап не успел рот открыть, а Володя уже нырнул в люк кубрика.
«Так, - подумал он, - кажется, я стал капитаном. Сбылась мечта моего детства. Только плывем мы совсем не в Рио-де-Жанейро и не на большом белом теплоходе».
Хоть это и был не большой белый теплоход, но судно – не простое. Остап вырос на берегу моря, вблизи порта и кое-что знал о морских судах. Он уже осмотрел Володино суденышко, причем с большим интересом. Мал золотник, да дорог – это подходило. Осматривая корпус и оснастку, Остап понял, что это когда-то было парусно-весельное судно, прочно сшитое с округлой формой днища. Вдоль борта на палубном настиле лежала мачта и паруса, а в нижнем отсеке – две пары весел. Но катер был моторным, зачем же Володя возит с собой паруса и весла? Мотор был «Дизель», похоже, с большим запасом мощности, превышающим потребности небольшого судна.  На корме стояли бочки с  горючим. Судно легко слушалось руля. Остап осторожно добавил оборотов, и скорость увеличилась. Тут же из кубрика вынырнул Володя:
-Ты что, кто тебе велел? – Оттолкнул Остапа, сбросил обороты. – Здесь нельзя. Войдем в Обь, тогда можно будет. А ты рисковый, что любишь с ветерком? Я сам такой.
-Дядя Володя, откуда у тебя такой катер?
-Только вот этого не надо, давай без «дяди». Нашел дядю. Ты сам дядя, посмотри на себя. А почему ты спросил про катер? Что ты в нем особенного нашел? Можешь не отвечать. Раз спросил, значит, понимаешь толк в судах. Я его сам сделал.
- Как сам?
- Ну не совсем сам. Его мой отец в Архангельске купил. Еще до революции. А сделали его холмогорские мастера. Это было парусно-весельное судно. Корпус без единой железки сделан. Я его каждый год в док ставлю,  днище смолю и конопачу. Ты видишь, я на него дизель приспособил. Если полные обороты дать, он на небо взлетит.
- Зачем же ты паруса и весла возишь?
-Насчет неба я погорячился. Но на большой воде, при попутном ветре, если я паруса поставлю, могу скорость до 50 узлов развить. В войну у меня его отобрать хотели, вернее отобрали. Только завести не смогли. Без меня его никто не заведет. Я почему взялся деда в Таз-реку доставить. Во-первых, кроме меня за это дело никто не возьмется, а если и возьмется, то до ледостава все равно туда не дойти на обычном судне. Во-вторых – я хочу возможности своего Орелика показать всему честному народу. Пусть знают! В-третьих – платят хорошо.
- Володя, тебе не кажется странным, что Василий Иванович туда под зиму идет.
-Не кажется. Сейчас он там осмотрится и весной сразу за раскопки примется. Я бы на его месте тоже так сделал. А если он весны будет в Петрограде дожидаться, потом добираться, рабочих собирать, на месте обживаться. Лето наступит, а лето там короткое. И не успеет ничего сделать. Нет, он все правильно делает. Даром, что профессор.
- Но как он там будет зимовать? Старый очень.
- Он же не один там будет. Петровна с ним, рабочие, ты. Как люди зимуют – обычное дело. Я за вами приду на Орелике под осень.
В Нижневартовске к Остапу подошли завербованные Васей рабочие: 
-Юрка, ты скажи   Иванычу, что мы дальше с ним не поплывем. Домой нам надо. Васька сказал на месяц, а мы слышим, они там зимовать собираются.
-Господа, то есть, товарищи, - перепугался Остап, - как прикажете понимать? Вы дезертируете? Вы наносите советской науке предательский удар в спину. На вас надеется Ученый совет Петроградского университета, Народный комиссариат просвещения, лично товарищи Ленин, Троцкий, Урицкий и Луначарский. Я как беспартийный коммунист немедленно сообщу о вас, куда следует. Прямо сейчас иду и пишу в ЧК.
-Ладно, Юрка. Не надо писать. Остаемся мы.
Мужики сбежали в Сургуте, где капитан Володя приставал на полчаса по своим капитанским делам.
«А я-то чего смотрю, мне бы тоже надо покинуть этот корабль», - подумал Остап,  и продолжал плыть по течению на Орелике в составе экспедиции, сократившейся до трех человек, в качестве единственного рабочего.
Капитан Володя сочувственно крутил головой, вздыхал, но призывал Остапа не падать духом, говорил: «Не боись, Юрка! Не пропадешь!»
«Хорошо тебе, капитан Немо, утешать меня, - думал Остап, - умчишься на своем  Наутилусе, а я хоть пропади с профессором и его лаборанткой».
Володя не просто крутил головой. Он что-то сосредоточенно взвешивал и прикидывал в своей голове. Потом позвал Остапа, сказав: «Слушай сюда», изложил свою программу. Он остаться зимовать с ними не может из-за судна. Его надо на леса поднимать, дизель снимать. А на пустынном берегу, малыми силами этого не сделаешь. Это только в порту можно. Еще не поздно вернуться всем составом. Он пробовал заикнуться об этом профессору, но оказалось – бесполезно. Профессор чуть не умер от возмущения. Значит, надо готовиться к зимовке, но зимовать надо в каком-нибудь поселке или стойбище оленеводов или охотников. Самим зимовье не построить. Нечего и думать. С этим профессору придется согласиться.
Подойдем  поближе, в устье Таза-реки поселок есть. Самоеды его Хальмер-Садэ зовут. Там русских много живет. Попроситесь к кому-нибудь на постой или найдете пустую избу. Там и причал хороший. Весной, как лед пройдет, наймете карбас с мотором или с парусами, да и на веслах можно, и дойдете до места назначения. Иванычу, пока, не говори. Готовить его будем. Петровне скажи.
-Есть, капитан! – ответил на этот план обрадованный Остап. – Я так понял, что у нас есть шанс живыми остаться.
-Это уже от вас зависит. Можно ведь и от скуки умереть. Если делом будете заниматься, то и не помрете.
-Каким нам делом заниматься?
-Ты же, Юра, не вчера родился. Еду готовить, печку топить. Дрова заготовлять надо. Там, куда мы идем, леса имеются. Тундра только начинается. На охоту будешь ходить. Собаку купи. Ружья у вас есть. Зверь там разный водится. Песцы из тундры забегают. Рыбачить можно. Оленя дикого завалишь – на всю зиму - с мясом. Поселок этот – самое подходящее место. Профессор пусть сидит, книги читает. Вон он их сколько везет. Сам пусть книгу напишет. За зиму как раз успеет. Только керосина вам надо прикупить. Лампа у него есть и стекла запасные. Все! Давай договариваться. Нас трое – против одного. Должны договориться.
-Но ты, Володя, имей в виду, он хоть и один, зато профессор-ученый. Мы можем его и не переспорить.
-Как это не переспорить, а здравый смысл? Он, как профессор,                должен понять, не дурак же он.
-Были такие ученые. Против них – все, а они на своем  стоят. Галилей, например.
-Знаю, знаю. Это  который потом сказал: «А все-таки она вертится».
Первым перед Василием Ивановичем выступил Володя. Изложил свои доводы. Особо он напирал на то, что если они пойдут вверх по Тазу-реке, то потом Володе не вырваться из ледового плена. Катер будет раздавлен, а сам Володя погибнет. Первого оратора сменил Остап, который сказал, что он не умеет строить избушки, ходить на лыжах, стрелять из ружья, имеет слабое здоровье, не переносит холода и обязательно умрет, если ему придется зимовать на пустынном берегу реки Таз, вдали от людей.
Нина Петровна сказала:
-Василий Иванович, я вас умоляю.
Профессор сдался.
Между тем Орелик добежал до дельты Оби и, аккуратно ее миновав, вышел на большую воду в Обскую губу. Это уже настоящее море. Ширина верст сто. С юга дует хороший ветер. Володя поставил парус и прибавил оборотов. Вот тут все и увидели, что это за корабль. Более чем триста верст до Тазовской губы они пробежали за четыре с половиной часа по Володиному хронометру. Там, где воды Оби и Таза соединяются, Володя с сожалением сбросил обороты, убрал парус и, сделав плавный разворот на восток, вошел в Тазовскую губу. На следующий день добрались до устья реки Таз и на левом берегу нашли поселение. Рубленые избы, ненецкие чумы, амбары, причал, люди ходят, дети бегают, собаки, олени, даже, лошадки попадают в поле зрения. На самой большой избе красный флаг. Жизнь.
Причалили. Выгрузились. Василий Иванович выдал Володе плату за рейс. Заставил расписаться. Договорились, что Володя придет за ними на следующий год в начале сентября. Простились, и Орелик побежал в обратный путь.
«Свершилось, - думает Остап, - давай превращайся в самоеда, а сначала иди во дворец с красным флагом и узнай, что этот флаг означает».
-Юра, вы куда? – Закричали хором Василий Иванович и Нина Петровна.
-Иду вручать верительные грамоты правителю этой страны. Заодно узнаю, где нам можно переночевать.
В доме под красным флагом, как точно рассчитал Остап, находился начальник всей округи от Оби до Енисея и от Северного полярного круга до Северного ледовитого океана. Назвался он председателем Ненецкого совета Петром Григорьевым.
Узнав, кто такие, велел поселиться в пустом доме рядом и приходить каждый день на занятия по ликвидации безграмотности.
-Мы грамотные, - обиделся Остап.
-Тем лучше. Будете учить грамоте население. Женщина пусть учит писать, ваш старший товарищ – читать, а ты, молодой товарищ, будешь преподавать математику. Про Пифагора слыхал?
-Слыхал. Это был портной. Он штаны изобрел.
-Григорьев долго хохотал. Оценил шутку. Потом сказал:
-Очень хорошо, что вы к нам прибыли, а то я один. Теперь я буду вести основной предмет – политграмоту. Оказалось, что председатель Ненецкого совета еще является директором школы и единственным преподавателем всех предметов во всех классах.
Василий Иванович хоть и согласился на зимовку в поселке, но все его существо, и душа, и тело, были против. Его неудержимо влекло туда, где был Город, и это было уже так близко. Каких-то триста верст, всего какая-то одна десятая часть их пути. И он стал тайно готовиться к путешествию. Ему нужно нанять лодку с гребцами. Он не пожалеет никаких денег. Пусть Ниночка и Юра останутся здесь дожидаться его обратно. Он доберется до Города на лодке и останется там хотя бы на несколько дней. Люди с лодкой  подождут его, и они все вместе вернутся обратно. Ему надо хотя бы дня три. Увидеть. Обойти Город. Сделать приблизительные замеры. После этого он уже будет спокойно дожидаться весны в теплом домике в поселке, готовиться к серьезной работе – раскопкам. Василий Иванович обошел поселок, договорился с двумя мужиками, которые за двести рублей согласились сходить с ним на лодке до Города и побыть там три дня. Место это они знали.
Остап и Нина Петровна узнали о готовящемся путешествии, решили, что дальнейшее сопротивление бесполезно – они пойдут с ним. Договорились еще с одной лодкой. Большую часть экспедиционного имущества и своих вещей они оставили в домике. Отправились налегке, с надеждой - до морозов вернуться в поселок.
И вот они высадились на правом берегу у впадения в реку Таз небольшой речки. Лодочники уверяли, что здесь и был когда-то Город. Профессор сделал стойку еще в лодке. Потом покрутил головой туда-сюда и воскликнул на самой высокой ноте, на какую был способен:
Да, да! Это он! – Больше он ничего не мог сказать, перехватило дыхание.
«От радости в зобу дыханье сперло», - подумал ехидный Остап, и помог профессору сойти на берег. Потом подал руку Нине Петровне.
Василий Иванович уже носился по берегу, словно гончая. Останавливался, всматривался под разными углами в окружающий пейзаж, ковырял землю. Наконец он угомонился. Сел на берегу, достал блокнот и стал быстро писать, поставив в начале листа значок «приблизительно». Исписав несколько листочков, он  вскочил и опять устремился осматривать местность, но уже более спокойно. Остап, заинтересовавшись, ходил за ним и слушал, что Василий Иванович говорил:
-Здесь у них был кремль-детинец. Видите, Юра, заметный земляной валик. Он ограждает квадратный участок, примерно с полдесятины. Должны быть сторожевые башни. Внутри кремля были избы разного назначения. Резиденция воеводы. Церковь и тюрьма.
-Церковь – ладно, а тюрьма им зачем, Василий Иванович? Вы еще скажите, что у них ЧК была.
-Что-нибудь такое было. Аналогичное. Тюрьмы и темницы существовали с древнейших времен. – И профессор прочитал небольшую лекцию о пенитенциарных системах.
Остап огорчился. Он думал, что за полярным кругом тюрем не должно быть.
Между тем стало темнеть, надо было подумать о ночлеге. Лодочники люди привычные к ночевкам, где придется. Два русских охотника и два ненца. Для них ночлег забот не составляет – развел костерок и сиди или лежи около тепла. Замерз один бок – повернулся. Собрали дрова. Профессор пересмотрел все сучки. Не сжечь бы какую историческую реликвию. Разожгли костер, перекусили,  попили чайку. Скрючились вокруг костра ночевать.
С рассветом Василий Иванович, храбро разогнув части тела, жизнерадостно объявил, что ночевка у костра – совсем неплохо.
-Можно всю зиму так прожить. Ничего страшного. Вот товарищи ненцы, наверное, часто так ночуют.
На это старший из ненцев сказал:
-Нет. Это плохо. Надо чум.
-А что, это замечательная идея. Зачем нам дом, изба. Чум – это прекрасно. Целая народность живет в чумах. Надо купить чум и зимовать в чуме.
На это тот же ненец сердито сказал:
-Нет, чум не купить. Не продается.
А русский охотник, владелец лодки категорически возвестил:
-Вы, господа хорошие, заканчивайте свою гулянку. В поселок идти надо. Ветер меняется. С севера подует, замерзнут реки, пешком потопаете да и утонете в полынье.
-Как же так! – Огорчился профессор. – Уйти сейчас, когда мы достигли цели. Пришли в Город и уйти, не осмотрев все, что здесь есть, что сохранили для нас четыре столетия.
-Чего тут смотреть. Мы тут каждую кочку знаем. От города одна труха осталась.
-Нет, вы не правы, товарищ. Здесь у самой поверхности можно сделать замечательные открытия. Найти свидетельства жизни, которая здесь кипела! – И пошел – поехал. На полчаса завелся.
Ни Остап, ни Нина Петровна не могли устоять против доводов и энтузиазма профессора, но не бывалые охотники – северяне и мореходы. Старший из них сказал:
-Если мы вас тут оставим, вы замерзнете, и вас съедят звери вместе с вашими тетрадками, а нас отдадут под суд и в тюрьму посадят. Нельзя терять время, в поселок идти надо.
И с этими доводами Остап и Нина Петровна согласились и были готовы плыть в обратный путь. Но не профессор Василий Иванович. Он стал на берегу, как памятник самому себе, и сказал:
-Я остаюсь!
Два русских и два ненца сделали друг дружке знаки отойти, сели в кружок и стали тихонько советоваться. Остап обеспокоился. Он подумал, что сейчас они вскинут свои ружья, возьмут их на «мушку» и под страхом смерти заставят сесть в лодки. Он готов был покориться, может, и Нина Петровна послушается, но профессор, кажется, скорее примет смерть, чем покинет Город своей мечты.
«Если бы это был Рио-де-Жанейро, тогда понять можно».
Но представители двух братских народов не стали открывать военные действия. Старший русский подошел к Василию Ивановичу и сказал:
-Мы уходим, товарищ профессор. Вернемся на оленях, когда река станет. Привезем чум, все ваше, провиант. Тут землянка есть. Вон в ельнике. Там ждите. Еду экономьте. На неделю вам хватит, а там, если ничего не добудете – зайца или оленя, поголодать придется.
Они собрали по карманам спички – отдали.
-Спички экономьте. Костер не тушите каждый раз.  Прыгнули в лодки и отчалили.
Эх, и весело же заскользили лодочки вниз по течению Таза-реки. Остап горестно вздохнул. Василий Иванович стоял счастливый, Нина Петровна радовалась, что он – счастливый, о себе не думала.
Отыскали землянку. Чтобы в нее войти, надо встать на четвереньки. Двери нет. Окна нет. Длина около сажени, ширина чуть больше полсажени. Однако от дождя и от снега спасет, а если заделать вход, то и от холода. Спать придется прижавшись друг к другу.
«Однако, - подумал Остап, - Нина Петровна женщина… Как-то того… общий номер на троих…» - и он стал думать, как бы устроиться поудобнее.
Первым делом он наломал еловых веток, устелил пол. Потом сделал из веток же, что-то вроде перегородки, навтыкав их заостренными концами в земляной пол, который еще не замерз и, таким образом, отделив треть землянки для Нины Петровны. Вылез из убежища и возвестил:
-Мадам, направо от входа – ваш будуар. Извольте осмотреть.
Нина Петровна заползла в землянку, оттуда послышался ее веселый голос:
-Юрочка, какой вы молодец и джентльмен. Я побуду здесь немного, распрямлю спину, а то у костра всю ночь скрючившись просидела.
А профессору не до бытовых проблем. Делает замеры. Осторожно, осторожно копает маленькой лопаткой. На предложение Остапа помочь ответил:
-Нет, нет, Юрочка, я сам, - и благоговейно расковыривает еле заметный бугорок, уже схваченный морозом. Откалывает маленький кусочек - берет пробу почвы.
Вообще-то это обязанность Нины Петровны брать пробы, делать пакетики и подписывать их, но пусть она сегодня отдохнет.
«Интересно, они есть собираются? Сейчас – время ленча. Остап справедливо решил, что если об этом не позаботится он, то и никто не позаботится».
Он раздул костер, вскипятил воду, заварил брусничный чай. Достал три сухаря, помня наказ экономить еду. Пригласил участников экспедиции «к столу». Бодро подошел Василий Иванович, устало приплелась Нина Петровна. Почаевничали.
-Не расклеивайтесь, Ниночка. Вы не заболели?
-Нет, нет, Василий Иванович, не беспокойтесь. Просто ночь вокруг костра меня подкосила. Но я уже отдохнула. Юра сделал для меня уютную спальню. Я уже могу вам помогать.
-Давайте завтра. Сегодня я один справлюсь.
Назавтра зарядил дождь со снегом. Замел костер. Намочил дрова. Все лежали в землянке. Если вылезут, то к имеющимся неудобствам прибавится еще мокрая одежда. Решили переждать дождь, а он льет и льет. День, ночь, еще один день. К утру третьего дня вся земля покрылась ледяной коркой.
-Это ничего, - бодро объявил Василий Иванович, - значит, скоро река станет и нам привезут на оленях чум и наши вещи.
«Привезут, если не забудут», - думает Остап, берет ружье и не менее бодро объявляет, - молодые мужчины нашего племени идут на охоту. – И покатился по скользкой поверхности к лесу. Там было не так скользко, можно ходить.
Стрелять я умею и, даже, метко. Но во что тут стрелять. Кроме елок, никого нет. - Ходил долго и вдруг увидел оленя. Остап замер. Олень стоял неподвижно, жевал ветку.
«И что? Я должен убить ни в чем не повинного оленя? Нет – хватит с меня убийств. Но что же делать? Если я в ближайшие дни никого не убью, нам будет нечего есть. Сухари скоро кончатся…»
Остап вернулся к землянке ни с чем, если не считать охапки относительно сухих сучьев. Профессор и Нина Петровна, скользя по наледи, ходили вокруг кремля.
-Юра! - Закричали они, - как охота? Убили кого-нибудь?
Остап содрогнулся от словосочетания: «Убили кого-нибудь».
-Нет, я промахнулся, и он убежал.
-Кто это был, Юра?
-Это был огромный медведь.
-Боже, - ужаснулась Нина Петровна, он же мог кинуться на вас.
-Конечно, - злорадно сказал Остап, - он мог съесть меня. По-моему он был очень голодный.
Костер удалось разжечь от одной спички. Они вскипятили воду. Побольше насыпали в котелок брусничного листа, даже попробовали пожевать его. Съели по сухарю.
«Если бы мне лодку и самодур, я бы мог ловить рыбу, а убивать «кого-нибудь», наверное, не получится. Если бы хоть заяц встретился. Зайца я, может быть, и убил бы. Зайцы, они ведь для того и существуют, чтобы их убивать: «пиф-паф, ой, ой, ой. Умирает зайчик мой» – это классика. Итак, я иду завтра на зайца».
И он его встретил совсем рядом с землянкой. Заяц сидел и доверчиво смотрел на Остапа веселыми глазками. Остап испугался.
-Ну, чего ты сидишь? – Сказал он зайцу, - я же могу убить тебя.
Заяц поскакал прочь. Остап выстрелил вдогонку и убил его.
-Юра, Юра! – К нему торопились Нина Петровна и Василий Иванович, - в кого вы стреляли?
-Зайчишку подстрелил, - небрежно сказал Остап, - вон он валяется.
-Ой, какой же вы молодец, - они схватили зайца, потащили к кострищу. Остап шел за ними, его мутило.
-В молодости я охотился. Вы увидите, Ниночка, как я умею обдирать и разделывать тушку.
«Ну, слава Богу, хоть это меня миновало. Каков профессор!»
Зайца ободрали, разрубили на куски. Половину мяса сложили в котелок, стали варить. Сначала съели печенку. Еле дождались, пока мясо стало мягким.
-Сольцы бы не мешало.
-Ничего, и так хорошо. Народности севера веками обходились без соли.
На следующий день Остап снова пошел на охоту, но ничего не добыл. Он нарочно шел шумно, ломал ветки, топал ногами.
«Сегодня можно и не убивать. Еще половина зайца есть, ее и сварим. Завтра «кого-нибудь» подстрелю. Хотя завтра можно сделать перерыв, а то каждый день мясо и мясо. Вредно это. Вот послезавтра можно будет подстрелить дичину, если попадется».
По утрам стали появляться ледяные закрайки у берегов. Сначала их отламывало  течением и уносило вниз, а потом лед стал крепче, закрайки шире, наконец, осталась только протока по середине русла, скоро и она замерзнет. Спустя две недели после высадки экспедиции на берегу Таза, на месте старинного города, река стала, и лед начал крепчать. Участники экспедиции все чаще вглядывались вдаль, не покажутся ли оленьи упряжки с чумом, экспедиционным снаряжением и их личными вещами. Дни истаяли. Их заменили короткие серые сумерки. Все трое выглядели мрачными и несчастными. Большую часть суток они проводили в землянке, в кромешной тьме. Они лежали молча без сна и без дела. И вот как-то однажды, Остап сказал:
-Хотите, я расскажу вам содержание одной книги, которую еще никто не читал.
-Хотим, - сказали хором, - а вы, Юра, ее читали? Никто не читал, а вы читали.
-Я ее тоже не читал. Я ее сочинил. Она у меня в голове. Это рассказ о казацкой строевой лошади чистокровной верховой породы.
Остап рассказал о том, как казацкая лошадь «Матушка» осталась одна в порту. Ее хозяин снял с нее удила, отпустил подпругу, поцеловал в лоб и уплыл куда-то на корабле. Других лошадей их хозяева – казаки пристрелили, а эту не смог пристрелить казак Кондрат Даренко, не поднялась рука, и она осталась стоять у причала. Она смотрела вслед кораблю, на котором уплыл ее хозяин, и плакала. Потом к ней подошел мальчик, дал ей кусок хлеба и погладил по щеке. «Матушка» пошла за ним и стала любить его так же, как любила своего прежнего хозяина. Мальчика звали Остап Бендер. Он жил на берегу моря в старой барже со своими товарищами Ваней и Борей, такими же бездомными сиротами, как и он сам.
Остап рассказывал свою книгу почти всю ночь. Перед утром они уснули. Когда наступил еле видимый день, Остап ушел с ружьем в лес. Вернулся он с хорошей добычей – с двумя куропатками и зайцем. Теперь у них,  почти, всегда было мясо и всегда – брусничный чай.
Василий Иванович и Нина Петровна с нетерпением ждали, но не мясной похлебки Они ждали продолжения книги о лошади «Матушке».
-Юра, вы замечательный рассказчик и у вас, определенно, есть литературный талант, - хвалил его профессор, а Нина Петровна согласно поддакивала. – Скажите, вы знакомы с героем книги  Остапом Бендером? Что же с ним потом стало?
-Я думаю, что он стал преступником, - безжалостно сказал Остап, - наверное, его посадили в тюрьму.
-Боже, какая жестокая несправедливость. Как же его жалко.
-Не переживайте, Нина Петровна. Если хотите, я придумаю счастливый конец для своей книги.
Остап рассказывал дальше. Они смеялись над смешным. Нина Петровна плакала в грустных местах. Когда Остап дошел до того, где описывались похороны Оксаны Даренко, она разрыдалась, а Василий Иванович категорически потребовал, чтобы Юра переделал этот эпизод.
-В книге переделать можно, а как быть с правдой жизни, - глубокомысленно изрек Остап.
-Но ведь это книга, литературное произведение, художественный вымысел. Такого же не могло быть в жизни. Писать надо о том, что бывает на самом деле.
«Ах, так! – Мысленно взвился Остап. – Ну, хорошо же! Сейчас вы у меня получите». – И далее следует рассказ о воспоминаниях героя книги Остапа Бендера о расстреле Афанасия Ильича Першина, доктора Гольдберга, убийстве всей семьи Вани вместе с малыми детьми, об избиении шомполами самого Остапа, и о страшной мести пятнадцатилетнего Остапа.
-Ну, это уже слишком, - сердито сказал Василий Иванович, - у вас, батенька, больное воображение.
А Нина Петровна испуганно промолчала.
-Дальше продолжать? Или уже достаточно изящной словесности? – Зло сказал Остап, а про себя подумал: «Как бы они меня не убили».
Хорошо, что на следующий день примчались оленьи упряжки. Стало не до литературных вечеров. Ненцы и русские те самые, что доставили экспедицию на лодках, выгрузили продовольствие, вещи, поставили чум. Они радовались, что все члены экспедиции живы и здоровы. Хвалили профессора:
-Молодец, герой!
И Остапа хлопали по плечам. Нину Петровну тоже похвалили:
-Не умерла? – Молодец.
Упряжки умчались. Потекли однообразные дни в ненецком чуме. Посередине – костер. Дым выходит в отверстие вверху. Дымно – в горле горчит. Горит лампа, воняет керосином. Снаружи чума – полярная ночь. Профессор явно упал духом. Бессмысленное сидение в чуме его убивает. Он все яснее осознает, что совершил ошибку, не вернувшись в поселок на лодках. Со стыдом вспоминает, как гордо стоял на берегу и торжественно произносил: «Я остаюсь». Вот и догордился. Заставил терпеть лишения женщину и молодого человека. Еще неизвестно, доживут ли они здесь до весны. К душевным мукам прибавились физические страдания и уложили профессора в постель, вернее – на оленьи шкуры.
Выбрав момент, когда Нина Петровна ушла за брусничным листом для чая, Василий Иванович попросил Остапа дать ему вычерченный вчерне план Города и поставил крестик рядом с Городом, за его пределами.
-Юра, если я умру, то вот тут похороните, за Городом, чтобы не повредить культурный слой. Я думаю, что раскопки рано или поздно будут осуществлены. Жаль, что без меня.
-Что вы, Василий Иванович, как же без вас. Вы уж крепитесь, не поддавайтесь болезни. По-моему, вы уже на поправку пошли. Вот план попросили. Давайте я вам чаю налью. – Остап говорил и говорил без умолку, и чем дальше, тем лучше становилось профессору. Он уже приподнялся и полусидел.
-Юра дайте мне мой блокнот, я должен кое-что записать.
-Вот и отлично, - обрадовался Остап, - а то взялись рисовать какие-то крестики на плане. Дайте-ка, я сотру. – И стер.
-Это была минута слабости. Вы не говорите Нине Петровне.
Профессор, умиротворенный и вдохновенный, долго писал что-то в своем блокноте, потом устроился спать и уснул. Утром он не проснулся. Они нашли его мертвым с закрытыми глазами и со спокойным лицом. Потрясенные, долго молчали. Потом Остап взял план Города и нарисовал там крестик, который накануне стер.
-Здесь он велел себя похоронить.
-Как это велел? – воскликнула Нина Петровна и заплакала.
Похоронили его на том самом месте, которое было указано на плане самим Василием Ивановичем. Остап выстрелил из ружья над могилой, и они стали собираться в путь в поселок Хальмер-Седэ. Здесь  им делать было нечего.
-Около трехсот верст, Нина Петровна, - говорил Остап, - не меньше недели надо идти на лыжах. Но идти надо. Нет у нас другого выхода. Здесь нельзя оставаться. Здесь нам нечего делать.
-Я не дойду, но я пойду с вами. Я умру дорогой. Я буду обузой вам, Юра, но я не могу здесь оставаться.
-Нина Петровна, а лет вам сколько?
-Сорок, а тебе, Остап? – перешла на ты, и назвала настоящим именем.
-Мне двадцать три, а почему вдруг Остап?
-Догадалась.
-Интересно, Василий Иванович тоже догадался?
-Нет, он всегда верил тому, что ему говорили. Ты назвался Юрой, он бы никогда не подумал, что может быть по-другому.
-Итак, я иду один. Приеду за вами на оленьей упряжке.
-Нет, Остап, не оставляй меня.
-Я вас оставлю. Вы же сами сказали, что будете мне обузой. Да еще умереть в дороге обещаетесь. Хорони вас потом, могилу копай. Один я в два раза быстрее добегу. Вы здесь и умереть не успеете.
-Я умру от страха.
Остап взял мешок с сухарями, спички, ружье, стал на лыжи, сказал: «Пока, не скучайте» и заскользил по припорошенной первым снежком, замерзшей реке. День быстро истаял. Остап шел при свете звезд. Шел и шел, пока не выбился из сил. По берегу чернели ели. Наломал лап, устроил постель, скоро уснул, успев подумать, что вот так можно и не проснуться. Решил долго не спать. Как начнет замерзать, встанет и пустится в дальнейший путь. Но  не замерз, спине было тепло, и он проспал дольше, чем предполагал. Рядом, прижавшись спиной к его спине, спала Нина Петровна. Она догнала Остапа, когда он уже спал.
Пошли дальше. Остап прокладывал лыжню, Нина Петровна шла за ним, немного отстав. Затем расстояние между ними стало увеличиваться. Остап, оборачиваясь назад, уже не видел ее. По тому, как он устал, решил, что второй день похода подошел к концу. И Нину Петровну давно не видно. Было темно, но на фоне снежной равнины увидел вдруг что-то. Подошел. Плавник. Сучья, ветки. Вот это подарок. Сейчас будет костер. Но нельзя торопиться. Надо сложить топливо, как надо. Растопочку терпеливо собрать, хорошо бы береста попала, но бересты не было. Насобирал, наломал сухих мелких веточек. Сделал пещерку – ювелирная работа. Должно загореться от одной спички. Дров много, он сложит большой костер, когда подойдет Нина Петровна, уже будет гореть. И вот костер пылает, разгоняет тьму, пышет жаром. Здорово! Вскипятил чай в котелке. Тут и Нина Петровна подошла:
-Остап, ты что так рано на ночлег остановился? Еще пяти часов нет. Часа четыре еще идти можно было бы.
Оказывается, она взяла часы Василия Ивановича.
«Ну и правильно. Зачем ему теперь часы. А я вот не подумал».
Она устроилась поудобнее, поближе к теплу. Достала блокнотик с карандашом, что-то посчитала:
-Примерно верст семьдесят пять за двое суток, за пятнадцать часов. Еще 225 верст осталось. Примерно. Вчера девять часов шли, а сегодня только шесть.
-Да я смотрю, вас не видно, а тут сушняк на берегу. Я и остановился. – Умолчал о том, что устал.
-А я подхожу, тут костер полыхает, чай вскипел. Завтра, после такой ночевки, мы должны не меньше пятидесяти верст пройти. Если бы еще ветер в спину да наст покрепче, можно бы и больше пробежать.
Да, если бы. А тут подул встречный ветер, мокрый снег пошел. На лыжи стало налипать. В конце концов, лыжи пришлось снять. Бредут с лыжами на плече. Версты три за час проходят. Из сил выбиваются. Отдыхают через каждый час. Не знают, сколько прошли за день. На следующий день – тоже самое. Но идут. Теперь уже вместе. Остап – впереди, Нина Петровна сзади след в след, Отставать нельзя,  след сразу заносит.
Наконец, приморозило. Стали на лыжи. Скорость увеличилась. Нина Петровна хорошая лыжница, а Остап, хоть раньше и не ходил на лыжах, но быстро освоил нехитрое искусство. На ночлег зарываются в снег. Сначала надо сделать ложбинку. На края нагрести валики из снега, сверху положить лыжи и все это укрыть снегом. В эту пещерку надо залезть ногами вперед и так до утра – спина к спине.
Идут четвертый день. Сколько прошли, определить не могут. Хорошо, если половину. Холодает. Если ударят крепкие морозы и встречный ветер зарядит, плохо придется. Нина Петровна выбивается из сил, но вида не подает. На пятый день стала отставать, Остап пошел тише и чаще делал остановки. Утром на шестой день она еле поднялась после ночевки, прошла немного и легла на снег. Остап уложил ее на лыжи, привязал покрепче, сделал постромки, впрягся и попытался тащить.
«Версты две за час, пожалуй, одолею», - подумал Остап и сел рядом с Ниной Петровной. Она посмотрела виноватыми глазами.
-Не надо смотреть виноватыми глазами, - строго сказал Остап, - я сам виноват.
-Почему? – еле ворочает языком Нина Петровна.
-Потому что не предусмотрел.
-Что?
-А то, что вы помчитесь за мной вприпрыжку.
-И что?
-Надо было вас стреножить, как лошадь.
-У меня две ноги.
-Тогда содноножить. Сделать вам путы. Связать морскими узлами. Вы наверняка не знаете, как развязать морской узел.
- Я бы разрезала.
- Ужасная женщина. За что только вас любил Василий Иванович.
- Вот за это и любил, что ужасная. Только он любил свою жену, Елену Евгеньевну.
- Да я не в этом смысле.
- Да я понимаю. Остап, иди в поселок. Развяжи меня, закопай поглубже в снег. Поставь палки, чтобы было заметно и приезжай за мной на оленях или на собаках. Я хоть отосплюсь. Честное слово, я не умру.
- Ладно, так и сделаем. Только я вас еще подвезу поближе к поселку, - и он повез ее из последних сил. Потом они заночевали в снегу, потом он тащил ее еще один день.
Наступил восьмой день их путешествия.
-Восьмой день. Я думал за неделю добраться. А если восьмой, значит, мы уже где-то близко к заветной цели. Вот что. Немедленно вставайте, надевайте лыжи. Мы должны войти в поселок на своих ногах с гордо поднятыми головами. А то что это за траурная процессия.
Нина Петровна молчала. Она думала, что не сможет сделать и нескольких шагов, но видела, что Остап сам еле держится на ногах. Если он еще будет тащить и ее, то свалится и не встанет. И она согласилась встать. Остап развязал веревки, помог подняться, одел лыжи. Она оперлась на палки. Оказалось,  что может стоять и, даже, двигаться маленькими шажками. Наверное, она все-таки отдохнула за эти два дня и, даже, набралась сил, пока ехала привязанная к лыжам. Хорошо, что у них было достаточно еды: сухари, сахар, жареная зайчатина. Вот если бы еще разжечь костер, попить горячего чая. Но топлива не было. Река стала заметно шире. Наверное, поселок уже близко. И точно! Вдали показались две точки и стали приближаться. Что это? У обоих заколотилось сердце. Стоят. А точки все ближе. Две собачки – лаечки. Подбежали, уставились любопытными, умными глазами.
-Собаченьки! Ко мне, ко мне! На, на! – Достали сухари, протягивают. Собаки подходят, но из рук не берут. Бросили в снег два сухаря. Схватили, захрустели и побежали обратно.
-Собачки, скажите там, что здесь люди погибают. – Нина Петровна плачет, Остап смеется.
- Зачем животных врать учите? Кто здесь погибает?
Нина Петровна тоже смеется. Они напрягают силы, устремляются туда, куда убежали собаки.
Вскоре их встречают в поселке:
- А, это вы. А дед ваш где? В Городе так и остался? Вот настырный.
- Дом ваш пустой. Идите, печь затопите. Дрова там есть
А они стоят. Тут люди поняли, что силы у этих двоих кончились, они сейчас упадут. Подхватили, помогли идти. Справедливо решили, что в холодный дом их вести не надо, завели рядом в теплую избушку. Стали поить чаем. Две женщины пошли топить печь в их домике. А они уже спят на лавках, как были в верхней одежде и валенках.
Они не заболели. Не простудились и не обморозились. Только очень устали и, кажется «тронулись головами». Когда выспались, поели горячей еды, выпили по десятку кружек чая, то стали смеяться, а Нина Петровна еще и плакать. Тогда им дали водки,  какого-то отвара, после чего они успокоились.
Пришел Петр Григорьев, стал расспрашивать, выполнили ли они план экспедиции и где профессор. Неужели еще остался  в Городе.
-Остался. Он остался там навсегда. Похоронили мы его.
-Ясно. Скончался на своем боевом посту. – Григорьев встал, и все встали. – Место захоронения отметили?
-На плане крестик стоит. Холмик заметный сделали и дощечку с именем поставили.
-Надо там памятник поставить, - сказал Григорьев и перешел к насущным делам. -  Так значит, вы отдыхайте, завтра занятия начнете проводить в школе…
Всю зиму они занимались ликвидацией безграмотности. Григорьев им, даже,  платил зарплату по семь рублей пятьдесят копеек в месяц.
Как-то Остап застал Нину Петровну за просмотром какой-то ведомости. На столе перед ней лежали стопки денег.
-Это экспедиционные деньги, - сказала Нина Петровна. – Вот твоя зарплата. Распишись. В скобках поставь свою настоящую фамилию. Мне кажется, справедливо будет, если за зимние месяцы я тебе  платить не буду. Ты ведь в школе получаешь.
Остап не возражал. Он вообще не ожидал ничего подобного, а тут ему выдали 350 рублей, да еще пообещали оплатить обратную дорогу до Петрограда.
«Лучше бы до Новороссийска», - подумал Остап, но опять не стал возражать.
-А вот эти деньги, - Нина Петровна показала на самую толстую пачку, - я отвезу Елене Евгеньевне. – Это не израсходованный остаток.
*   *   *
С тех пор прошли годы. Несколько экспедиций побывало на месте города Мангазеи. Это были уже не выдуманные, а настоящие экспедиции, которые открыли много тайн, но изумление от этого города не прошло, и не верится, что был город и исчез с лица земли, канул в небытие.





                Дёре  и его дочка Эн

Прошло много лет. Эн окончила университет. Дёре состарился – ему уже за сорок.
-И ты считаешь, что состарился?- Смеется Эн, - Посмотри в телевизор, артисты в твои годы играют молодых людей, и женятся по третьему разу.
Дёре некогда болтать о пустяках. В Москве проходит Интернет-коференция о правовом обеспечении эффективности использования лесных ресурсов в районах Крайнего Севера. Дёре следит за ней по Интернету. У него теперь есть дом, телевизор, компьютер, интернет. Дёре так и не научился писать, но он может набрать любой текст на клавиатуре компьютера и послать сообщение, куда ему надо. Когда Эн была на третьем курсе, Дёре дал ей деньги и велел купить Ноутбук, и они стали переписываться по электронной почте. Конференция о правовом обеспечении проводится Комитетом Совета Федерации по делам Севера и малочисленных народов. Комитет образован в 1994 году. С 2003 года его возглавляет Г.Д.Олейник. На Интернет-конференции – ему первое слово. Дёре интересно, что он скажет. Оказывается все эти годы «комитет активно и целенаправленно отстаивает интересы северных регионов». Далее Г.Д.Олейник, обращаясь к участникам конференции, говорит о северных лесах. Мало дохода они дают государству. Велика технологическая отсталость. Мал процент вырубки и вывозки древесины. Велик теневой доход от незаконной вырубки и вывозки. «Лесной бизнес криминализирован». Велика техногенная нагрузка на леса, страдает экология.
Но Дёре интересует, что скажут об оленеводстве. На конференции собралась рабочая группа по разработке проекта Федерального закона «О государственной поддержке северного оленеводства». И сам  Г.Д.Олейник пришел. Выступил на заседании рабочей группы. Первым делом объяснил, какое большое значение имеет оленеводство в жизни северных народов, и что «оленеводство сейчас единственная отрасль традиционного хозяйствования, в которой заняты только коренные малочисленные народы Севера».Кроме того, крупностадное тундровое оленеводство в Ненецком, Ямало-Ненецком, Чукотском автономных округах, Красноярском крае – на сегодняшний день – единственная из традиционных отраслей хозяйствования может быть товарной отраслью, а в условиях Европейского Севера России при правильной организации производства и рентабельной отраслью.
 С последним утверждением Дёре не согласен. Он считает, что и на азиатском континенте оленеводство может быть рентабельным. Его хозяйство тому пример и доказательство. Но Г.Д.Олейник говорит об оленеводстве в целом, должно быть он прав, но обидно, когда отрасль заранее записывают в нерентабельные.
            Далее говорится об упадке оленеводства, сокращении поголовья, слабом материально-техническом обеспечении оленеводческих хозяйств.
«Одна из животрепещущих проблем оленеводства – это проблема сохранения пастбищ. До сих пор не отражены в федеральном законодательстве вопросы договорных отношений при пользовании недрами, при проведении геологоразведочных работ на территории традиционного природопользования коренных народов». Вот это хорошо сказал Г.Д.Олейник, недаром у него такая подходящая фамилия. Теперь дело за законом. Только вряд ли это поможет. Дело не в законах (хотя законы нужны), а в умении. Вот он Дёре за последние два года увеличил свое оленье стадо. Дёре считает в уме, получается 300% . А в целом по стране – убыль поголовья. И во многих хозяйствах оленеводство убыточно. Дёре знает, как получить выгоду от своего хозяйства. Он не сидит долго в своем доме у телевизора, не пьет «огненную воду». Дёре ездит по буровым, предлагает оленину. У него покупают. Наладил выделку оленьих шкур и пошив обуви – унт. Этим занимаются несколько женщин поселка. Они шьют крепкие, большие унты для мужчин, и маленькие, красивые для женщин и детей. Дёре продает унты в городе, за них хорошо платят. Дёре не жадный, он берет себе деньги только за стоимость шкур, все что получает за счет работы женщин, делит между ними.
Женщины хорошо зарабатывают. Дёре мог бы иметь и больше оленей, но он боится, что не сможет реализовать продукцию от своего хозяйства: оленину, рога, изделия из оленьих шкур. Все-таки он хоть и хороший хозяин, но не бизнесмен. Не жадный. Нет у него такого азарта, как у бизнесменов. Зачем Дёре много денег. Ему хватает тех, что он зарабатывает. Эн теперь тоже зарабатывает деньги, у нее зарплата, плюс «северные».
Дёре по прежнему много читает. Сейчас люди часто пишут о Северных народах, называя их «малочисленные народы Севера». Каждого отдельного жителя Севера они называют «представитель малочисленных народов Севера». К чему это подчеркивать без конца, что они малочисленные? Если их всех назвать жители, или народ Севера, пусть хоть граждане, то не такие уж они и малочисленные – 244 тысячи человек.
Дёре читает «Концепцию устойчивого развития коренных малочисленных народов…», утвержденную Правительством Российской Федерации 4 февраля 2009 года. На основании этой концепции разработан план  по ее реализации. Тут есть, что почитать. Во введении излагается, какое это многонациональное государство – Российская Федерация, и состоит она из коренных народов, которые сыграли историческую роль в формировании российского государства. Изложив эту истину, далее авторы «концепции» переходят на вранье: Права малочисленных народов гарантируются Конституцией Российской Федерации, законодательством Российской Федерации в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права и международными договорами Российской Федерации.
-Нет ничего такого! – возмущается Дёре. -  Мое это было пастбище там, где теперь нефть добывают. На десять километров в округе все нефтью залили, тракторами все изъездили, не растет теперь ягель. За сотни километров  олешков гоняем. Следующее утверждение тоже не понравилось Дёре: «Российское государство на протяжении столетий оказывало поддержку самобытному социально-экономическому и культурному развитию малочисленных народов Севера». – И что же? Не получилось? Опять беремся на основании «Концепции…» за «устойчивое развитие».
Во втором разделе «концепции» Дёре читает о современном состоянии малочисленных народов Севера. Все народы сосчитаны, их 40, общая численность – 244 тысячи человек (от 41 тысячи – ненцы, до 240  человек – энцы). «В целом существует положительная динамика демографических процессов в среде малочисленных народов Севера, - сообщает «концепция» - хоть численность ряда народов сократилась, что объясняется как общей отрицательной демографической динамикой в Российской Федерации, так и выделением самобытных этнических групп….». – Понять из этого заковыристого абзаца, больше или меньше стало северного народа – невозможно.   
             Далее «концепция» сообщает, что в конце 20-го, начале 21-го веков произошел рост этнического самосознания малочисленных народов Севера. Возникли общественные объединения, учебные центры, ассоциации и профессиональные союзы, которым оказывается государственная поддержка. Воссозданы общины. Появились общественные лидеры и успешные предприниматели. В ряде мест (но, должно быть, не повсеместно) созданы «родовые угодья» - «территории традиционного природопользования» и закреплены «за представителями малочисленных народов» и их общинами.
           Далее в «концепции»: «Около 65% представителей малочисленных народов проживает в сельской местности. Во многих национальных селах и поселках общины этих народов стали единственными хозяйствующими субъектами, выполняющими ряд функций».  Неужели нельзя сказать проще и понятней? Еще Чеховский герой обижался: «Я вам не субъект какой-нибудь». Ну, допустим, речь идет о народных промыслах и ремеслах, может быть, здесь имеются в виду школы, больницы, административные учреждения. Кто это поймет, когда говорят, что в поселке обретаются «хозяйствующие субъекты». Абзац заканчивается так: «В соответствии с законодательством Российской Федерации, общины как некоммерческие организации пользуются рядом льгот (что не конкретно и сомнительно), и используют упрощенную систему налогообложения (а это уже конкретно, просто и понятно – плати налоги, а то тут тебе и налоговая полиция, и судебные приставы. С налогами у нас, в Российской Федерации – полный порядок.
Далее в параграфе 2 – «О современном состоянии малочисленных народов Севера» идет такое замечательное описание этого состояния, что граждане средней и южной полос России, города Москвы и Московской области, если прочтут  это повествование, то непременно захотят записаться в число представителей малочисленных народов. Дёре не сдается, он решил дочитать «концепцию» до конца. Второй параграф кончается не столь радостно. Надо отдать должное, что после слов: «Вместе с тем…» дается правдивая оценка действительного положения малочисленных народов Севера, которое «привело к развитию целого ряда заболеваний и патологий среди представителей малочисленных народов Севера. Значительно выше среднероссийских показателей среди этих народов показатели младенческой и детской смертности (в 1,8 раза), заболеваемости инфекционными заболеваниями и алкоголизмом. Параграф 3. Принципы устойчивого развития малочисленных народов Севера. Здесь все верно: и гарантия прав, и комплексность решения задач, и координация действий органов власти и самоуправления, и даже(!) «обеспечение участия малочисленных народов в достижении своего устойчивого развития». Далее о земле и природных ресурсах–все верно. Параграф 4. Цель, задачи и основные направления «концепции». Замечательные цели, наиважнейшие задачи и совершенно правильные основные направления. Дёре захотелось взять и выучить наизусть этот раздел «концепции».   В параграфе 5 Механизмы реализации «концепции» - все ясно и понятно. В параграфе 6 – основные этапы и ожидаемые результаты реализации «концепции», что называется «начали во здравие, кончили за упокой». Реализацию «концепции» предусматривается осуществить в 2009-2025 годах в три этапа. На первом этапе – 2009-2011 гг – осуществить комплекс первоочередных мер. На втором этапе – 2012-2015 гг – второочередных. На третьем 2016-2025 гг – все условия будут сформированы, и, самое главное, смертность детей первого года жизни будет снижена в два раза по сравнению с 2007 годом. А в 2010 году, 2011, 2012 и т.д. она не будет снижена? Только в 2025 году это возможно? Но ведь дети будут рождаться и в предыдущих 2025-му году годах. И ведь они могут умереть в первый год жизни. Может не надо реализацию концепции растягивать на три этапа. Может, сразу – сегодня обеспечить родильными домами Север, Сибирь и Дальний Восток Российской Федерации. Сегодня же провести разъяснительную работу среди народов, живущих в чумах, о пользе цивилизации, о преимуществе жизни на основе достижений науки и техники. Может,  малочисленным народам не надо быть детьми до их смертного часа. Может быть, им надо стать такими, как все люди XXI века цивилизованных областей земли: образованными, предприимчивыми, практичными, расчетливыми, но пусть они при этом сохранят свое детское добродушие, честность, легковерие, любовь к природе, животным, друг к другу, а многочисленные цивилизованные народы пусть у них   всему этому поучатся.
Егор Федорович вернулся в поселок. Он бы мог и не возвращаться. В Москве у него квартира, семья. Мог бы работать в родном НИИ, куда его зовут. Но он «заболел» Севером. Его, как магнитом тянет в эту холодную, малонаселенную местность -  тундру и лесотундру, к этим людям, которые подчас по своему развитию и образу жизни далеко отстали от обычных, привычных людей в городах, и даже в деревнях, но не все они такие. Среди нерусских коренных северян встречаются люди недюжинного ума, которые, наверное, получив образование, могли бы стать высококвалифицированными специалистами, учеными, предпринимателями. Взять хотя бы Василия Ивановича Силкина, или, как его зовут земляки, и как сам он себя зовет – Дёре. Как он, научившись читать, уже в зрелом возрасте разобрался в вопросах политики, экономики и во всей жизни.
Егор Федорович вспоминает многих из своих сезонных рабочих из числа ненцев и близких к ним северян. Многие из них удивляли его своей сноровкой, сообразительностью, необычайной выносливостью. Способностью находить дорогу в тундре, лесу, где нет никаких ориентиров, а небо закрыто тучами.
Как-то начальник экспедиции Дмитрий Владимирович Трубин (соавтор этой книги)порекомендовал Егору Федоровичу рабочего.
-Возьми, не пожалеешь. Он один стоит целого отряда.
Рабочий был из местных жителей.
-Ты ненец? – спросил Егор Федорович.
-Нет, я долган, - с достоинством ответил Алексей Ледков.
Он небольшого роста, и при нем не было ни рюкзака, ни котомки, не говоря уже о чемодане. Но в заднем кармане изношенных джинсов нашелся паспорт. В паспорте стояла отметка «рецидивист».
«Выдай ему спецодежду, оборудование, а он смоется» - подумал Егор Федорович, но выдал, на отметку в паспорте внимания обращать не стал. Однако спросил:
-Ты сидел?
-Нет, товарищ начальник, я не сидел. Молодой был - оленей пас, потом с геологами ходил, у геодезистов техником был. С теодолитом умею обращаться, кроки умею чертить. У меня глазомер хороший. С лесоустроителями люблю работать.
Такое вот реноме. Откуда у него в паспорте такая отметка, к тому же незаконная? Наверное, разозлил чем-то кого-нибудь в милиции, ему и вписали это зловещее слово. Так оно и было. Андрей, безошибочно ориентируясь в лесу, тундре, был совершенно беспомощен в городе, и, попав туда, терялся, терял несколько раз паспорт, свои вещи, и его забирали в милицию, как бродягу. Зато на работе он был умелым уверенным в себе. Поставили его прорубать срединные визиры* в кварталах. 4-х километровый визир он прорубил  за один день, отказавшись от напарника. Обычно такой визир рабочие тесали вдвоем, да еще и накривуляли бы. А он прорубил визир прямохонький, рационально узенький, всего на 5 метров свешился от точки предполагаемого выхода на противоположную параллель. Оба столбика поставил аккуратненьких, насобирал грибов, сварил, наелся и уставшим не выглядел.
Работал он всегда в одиночку и помногу. Как-то поручили ему прорубить «защитку» вдоль тракта – это узкие визиры вдоль дороги по обе стороны на расстоянии 250 метров от полотна. Тракт петлял между увалами, не имел ни одного прямого участка, поэтому на защитных визирах была масса углов поворота. Проложить их – это не простая задача для опытного техника-геодезиста и двух хороших рабочих. Андрей справился с ней один. Он получил от начальника отряда схему-абрис защитки с углами поворотов, вместо буссоли выстриг из картона хитроумную палетку в виде неравноугольного ромба с набором еще нескольких углов. Ее он клал на отправной квартальный столб и втыкал в нее три булавки. Две из них визировал на уже прорубленную визирку, а третью под соответствующим углом – в направлении следующего отрезка, который надо прорубить. По этому направлению ставил вешку и гнал визир определенное количество метров, указанное на абрисе. Внутренний его биокомапас тоже способствовал правильному прокладыванию визира, но чтобы быть уверенному, Андрей десятки раз сверял расстояние до дороги. Оно должно быть 250 метров, или 370 его шагов. По своей квалификации он вполне соответствовал должности техника – геодезиста, но, безусловно, в нем погиб талантливый инженер – геодезист.

Ночевал Андрей обычно под последней елкой своего дневного маршрута. Он был очень неприхотлив. Вместо ватного спальника пользовался брезентовым чехлом от него. На месте его ночлега, обычно, оставалось несколько примятых еловых веток, да совсем маленькое кострище. Видно, что на сучках котелок каши сварен, да «чифирьбак» закипячен. Одет он был в «энцифалитку» на голое тело и брюки к ней. Да привычные резиновые сапоги с шерстяной портянкой.
Как-то наступили ранние холода. Андрей пришел к начальнику партии потребовал аванс 10 рублей:
-Холодно стало, надо майку купить.
-Зачем тебе покупать? Возьми у ребят, вон их сколько валяется. Постираешь, оденешь.
-Нельзя чужое брать, сам куплю.
Вот вам и «рецидивист», а майку украсть не мог. А как купил Андрей эту не привычную для ненцев деталь туалета, да пододел ее под  «энцефалитку», так все ни почем ему стало:
-Теперь до снега тепло будет!
Сколько таких одиноких, неприкаянных, никому не нужных встретил на своем веку Егор Федорович. Они были готовы на любую работу. Работали старательно. Иногда среди сезонных рабочих попадались классные специалисты по своей глупости, или слабости характера, или в силу несчастных стечений обстоятельств попавших в свое незавидное положение, когда ни кола, ни двора, или ни чума, ни оленей. Обычно к ним относились с осуждением, чванливое начальство - с презрением, некоторые - с брезгливым сочувствием. Но не начальники партий всевозможных экспедиций, работающих «в поле». Для них это  обычный контингент, и они  не чураются подать  руки одинокому бродяге, вышедшему из леса, зачислить его в свою партию. Неважно, на  какой ступени общественной лестницы находятся эти люди, и какой национальности - они наши соседи.
*Визир- в данном случае узкая просека в лесу.


      
                Страна Мангазея в ХХI веке
Странно звучит такой заголовок – «Страна Мангазея в XXI веке». Где такая страна? На географических картах ее нет. Может, она на другой планете? Но мы уже говорили, что теперь это новый экономический район, включающий большой кусок севера Сибири – от Оби до Енисея. И направлены на него горящие глаза предприимчивых, смелых и умелых, как бывало в XV, XVI и XVII веках, когда добывали в стране Мангазее «мягкое золото» - пушнину. Сейчас добывают газ, нефть, металлы. Добывают в больших количествах, обеспечивают углеводородным топливом свою страну и Европу. Нас, обывателей, порой жуть берет. Что будет, когда все это кончится? Что скажут потомки? Но пока всего много. В месторождениях: Уренгойском газовом, Южнорусском нефте-газовом, Находкинском газовом, Ямбургском нефтегазоконденсатном, Еты-Пуровском нефтяном – миллиарды кубометров, миллионы тонн всего этого. Учтено уже большое количество месторождений, а сколько неучтенных. Проложены нефте- и газопроводы. Удобство! Это не то, что по железной дороге вывозить. Наливать в цистерны, потом выливать…
Возникают, растут и развиваются компании по добыче и продаже богатств страны Мангазеи…
 Мир поразило загадочное название ЛУКОЙЛ, и еще более изумили известия о сказочных доходах этой компании, громкие имена учредителей, их могущество в экономике  и государственной политике. Название ЛУКойл составлено из начальных букв городов: Лангепас, Урай, Когалым и английского слова oil – нефть. Все три города или на мангазейской земле, или близко от нее. Города растут и развиваются, постепенно превращаясь в культурно-экономические центры.
Возник и развивается город Ханты-Мансийск – столица Ханты-Мансийского автономного округа – Югры. Построен город в 30-е годы XX века, на месте густого кедровника. И в нем живет уже более 70 тысяч человек. Рядом с Мангазейской землей стоит или на границе с нею. Что чудо – спорить никто не станет. Нет в нем кремля-детинца, нет сторожевых башен и толстых стен, но зато есть все, что необходимо современному городу XXI века. И международные спортивные состязания проходят в нем, и главу ФИДЕ выбирают здесь же.
Светится в ночи яркими огнями страна Мангазея. Это горят факелы газовых месторождений. В них сгорают невостребованные фракции углеводородного топлива. Если посмотреть из космоса, то нигде местность так ярко не освещена, как Мангазея. Стараются найти общий язык народы, населяющие эту страну. Оленеводы – владельцы крупно-стадного тундрового оленеводства, охотники за пушным и  морским зверем, рыболовы, рабочие звероводческих ферм и охотники за полезными ископаемыми – геологи-поисковики, рабочие нефтегазодобывающих и металлодобывающих предприятий. И над всем этим народным хозяйством – власть «Газпрома», «Лукойла», «Роснефти», всех не перечислишь, среди них нефтяная компания «Мангазея»…
Когда же начался этот мощный виток исторической спирали? Наверное, c XXII съезда КПСС. Разве не поставил тогда отчаянный Хрущев задачу увеличить добычу нефти в пять раз, а добычу газа более чем в десять. Этот план тогда вызвал недоумение: откуда столько взять нефти и газа, а во-вторых – зачем столько. Как оказалось – есть откуда брать, и есть куда использовать. К тому же можно и продавать. Это просто. Стоит только построить газопровод «Ямал – Европа», протяженностью 4000 километров через Россию, Белоруссию, Польшу, прямо в Германию, а от этого газопровода – ответвления в страны Европы. И уже текут реки углеводородного топлива из Мангазейской земли и соседних с Мангазеей месторождений к многочисленным потребителям. Сгорает топливо, богатеют владельцы нефтегазовых компаний. Миллиарды кубометров превращаются в миллиарды долларов. Опять кипит золотом страна Мангазея, опять она «Златокипящая» - сказочная, немалая часть Западной Сибири, государства в государстве ЗСНГП (Западно-Сибирская нефтегазовая провинция) – родина северных народов: ненцев, селькупов, долган, в том числе энцев -- народа, когда-то насчитывавшего несколько тысяч умелых охотников и оленеводов, давшего свое имя этой стране.
А что осталось от города Мангазеи? Лежит он в археологических «раскопах», на правом берегу реки Таз, в Красноселькупском районе Ямало-Ненецкого автономного округа. Теперь это археологический памятник, охраняемый законом. Пустынная местность, заросшая мелколесьем. Людям с богатым воображением кажется, что стоит над Тазом-рекой сказочный город с золотыми куполами, слышится звон колоколов и стоит возле стены юноша с ясными глазами, в белых одеждах – Святой Василий Мангазейский.
(Фото из Интернета, рисунки)
И надо нам сказать о Красноселькупском районе, что ныне хранит уникальный памятник прошлой жизни – археологический заповедник городище Мангазею. Он расположен на юго-востоке Ямало-Ненецкого автономного округа. Район мало населен, а многие его жители ведут кочевой образ жизни. Район образован из нескольких кочевых советов. Административный центр района - село Красноселькуп. Село растет, в него переселились многие жители из небольших поселков. Из Сидоровска - почти все. Там осталось всего десять человек. Сидоровск - это исторический центр района, он был назван в честь энтузиаста освоения Севера - золотопромышленника Сидорова. Сейчас поселок приходит в упадок. В1975 году сельсовет Сидоровский  упразднен.
Красноселькупский район  занимает огромную территорию – более ста тысяч квадратных километров, хоть и малонаселен, но в нем ведется добыча нефти, развивается сельское хозяйство. Оленеводство, охота, рыболовство…И стоит на территории района, на правом берегу реки Таз, при впадении в нее реки Б.Ширта, памятный знак, обозначающий центр России. Местоположение этого центра определил великий русский ученый Дмитрий Иванович Менделеев в 1906 году. А в 1983 году в этом месте – центре России поставлен знак.
Это  ли неудивительно,  что Географический Центр России находится в центре земли Мангазеи! Что это означает? Центр России в центре Мангазеи. Довольно интересно, заставляет задуматься. Может быть, это какое-то знаменье? Может быть, в этом месте должна стоять столица России?! Не смейтесь! В стране Мангазее не бывает землетрясений, наводнений, опустошительных бурь, там не было всемирного потопа, и Тунгусский метеорит пролетел мимо. Это безопасное место. Правда, там холодно, короткое лето, полярная ночь, но там Северное Сияние, стада оленей, реки полны рыбы, водится промысловый зверь и птица, за короткое лето успевает поспеть тундровая ягода.
О столице  России – это, конечно, шутка, но что означают эти строки из былины об Илье Муромце и Калине - царе:
«Да из орды, золотой земли, из тоя Могозеи богатые, когда подымался злой Калин-царь, злой Калин-царь Калинович, ко стольному  городу ко Киеву со своею силою со поганою».
Неужели  в  Мангазее были такие воинственные  силы? Что еще скрывают прошлые века. Что ожидает это необычное, заставляющее задуматься, место, которого нет на географической карте, - Мангазейскую землю? Что ждет этот район и страну Мангазею на новом витке исторической спирали? Что ожидает людей, населяющих землю Мангазею?
Много всего в недрах страны Мангазеи, но когда-то это закончится, сгорит в машине цивилизации, разрушится неумолимой коррозией. Может быть, тогда спасет неразумное человечество его мать – планета Земля своей неистощимой щедростью – плодами своего «поверхностного слоя (почвы)  способного давать урожай растений». Даже на северной своей окаемке – полярной тундре - земля способна прокормить стада оленей на потребу человечества. Только не надо разрушать и загрязнять тундровую почву, вытаптывать олений мох, ведь он растет долго.
В 1929 году известный во всем мире ученый, академик Д.Н.Прянишников в статье «Резервный миллиард» обосновал возможности Севера России – нечерноземной зоны в развитии зернового хозяйства и показал пути к этому. Он имел в виду миллиард пудов зерна, который послужит страховым фондом от повторяющихся неурожаев на юге в засушливые годы, позволит освобождать часть южного хлеба для экспорта, удовлетворять  потребность населения в хлебе насущном. Может быть, надо так же по государственному, подходить к развитию оленеводства, рассматривая его как резерв жизнеобеспечения, и не только северного народа.
Однако в настоящее время первостатейным является вопрос о развитии оленеводства в пределах жизнеобеспечения местного населения – коренных малочисленных народов Севера. Свои мысли  об этом излагает в серии статей Алексей Болин – Монгкаси (соавтор книги) на примере положения  коренных народов на Таймыре. Огромный полуостров был частью Мангазейского уезда. Его населяет многонациональный народ. Это  русские, малочисленные коренные народы, составляющие  примерно 20% от всего  населения, другие национальности, в том числе, эмигранты из бывших союзных республик.  Но забота об оленьих стадах лежит на плечах коренных жителей Таймыра. Это работа не из легких, требует уменья, сноровки, напряжения сил, жизни в суровых условиях кочевья. Благодарная ли это работа? Хорош ли доход от нее? Богато ли живут оленеводы, а заодно и другие, коренные жители Таймыра? На первый взгляд кажется, что все хорошо. Люди довольны, улыбаются тебе при встрече. Средний заработок по официальным данным – 35 тысяч рублей. Но вот открытое письмо  к сенатору от Красноярского края Вячеславу Новикову о дискриминации коренного населения в вопросах трудоустройства. Письмо подписали 93 человека – коренных жителей Таймыра. В нем примеры вопиющей несправедливости при устройстве на работу. Низкооплачиваемые должности достаются «коренным», или они вовсе остаются  без работы. Долганы, ненцы,  нганасаны, энцы, эвенки – получают рабочие места в последнюю очередь, и они первые кандидаты на увольнение.  Огромное хозяйство  Таймырского Долгано-Ненецкого муниципального района требует рабочих рук для развития промышленности и сельского хозяйства, но при этом процветает безработица. Что порождает такое противоречие?
Многие из коренных жителей, не нашедшие себе работу, продолжают заниматься охотой, рыболовством, но попадают в положение бесправных браконьеров на своей земле. Алексей Болин приводит в своей статье возмущенный рассказ рыбака Валерия Салиндера о том, как у него и его напарника Павла Бетту отобрали улов сотрудники инспекции маломерных судов и рыбинспекции, оставив голодными их семьи. Случай этот не единичный. Такое происходит часто,  но рыбаки обычно откупаются от инспекторов рыбой. Валерий Селиндер, смелый и принципиальный, не пожелал  поступить так же, подал заявление в прокуратуру о допущенном нарушении закона. Он – председатель региональной общественной организации «Защита прав КМНС Красноярского края», но источником его жизни является рыбная ловля. Другой работы у него нет. Если он не заготовит рыбы, его семья будет голодать. Павел Бетту – преседатель местной организации «Союз эвенков», такой же рыбак, как и Валерий Селиндер.
Возможно, местные активисты и правозащитники сумеют помочь рыбакам, живущим за счет своего промысла, но как быть с оленьими пастбищами, превращенными в промышленные территории. Их не вернешь, Почвенный покров тундры тонок и уязвим, разрушенный, он может восстановиться только через долгие годы. Остается позаботиться о том, что пока еще осталось. За это надо бороться, надо сохранить территории – пастбища, покрытые оленьим мхом  – дары природы, способные  прокормить огромные стада оленей.
В настоящее время российское законодательство позволяет промышленное использование территорий без учета прав населяющих эти территории местных жителей – коренного населения. Люди лишаются прав на использование пастбищ, охотничьих и рыболовных угодий, превращаются в нарушителей «законов», то есть в воров, ворующих у самих себя.  Но это честные люди. Они родились здесь – в этой тундре, на этих реках, на этом холодном побережье Арктических морей. Почему они перестали быть хозяевами своей земли – источника их жизни? Почему их земля, с ее недрами, обогащает сообщество людей, живущих вдали от этой земли, в больших городах и теплых квартирах?
В декларации ООН о правах коренных народов записано:
Статья 20
2.Коренные народы, лишенные своих средств, обеспечивающих существование и развитие, имеют право на справедливое возмещение ущерба. 
Статья 26
1.Коренные народы имеют право на земли, территории и ресурсы, которыми они традиционно владели, которые они традиционно занимали или иным образом использовали или приобретали.
2.Коренные народы имеют право иметь в собственности, использовать, осваивать или контролировать земли, территории  и ресурсы, которыми они обладают в силу традиционного владения или другого традиционного занятия или использования, а также те, которые они приобрели иным образом.
3.Государства обеспечивают юридическое признание и защиту таких земель, территорий и ресурсов. Такое признание осуществляется с должным уважением  к обычаям, традициям и системам землепользования соответствующих коренных народов.
Статья 27
Государства, с должным признанием законов, традиций, обычаев и систем землевладения коренных народов, устанавливают и осуществляет совместно с соответствующими коренными народами  справедливый, независимый, беспристрастный,  открытый и транспарентный процесс признания и  юридического подтверждения прав коренных народов в отношении их земель, территорий и ресурсов, включая те, которыми они традиционно владели или которые они иным образом занимали или использовали. Коренные народы имеют право участвовать в этом процессе.
ООН – Организация объединенных наций. Страны, создавшие эту организацию, и вошедшие в нее, наверное, должны следовать ее декларациям. Но в последних статьях и программе главы правительства России нет ни одного слова о малочисленных народах Севера. Мы написали эту книгу для того чтобы напомнить о них - наших соседях – северных народах, которых уважаем, которым сочувствуем и желаем им лучшей доли.               




Об/авторах
Лола-Трубина Маргарита Владимировна – научный сотрудник в отставке, кандидат  наук, автор ряда работ по охране природы и нескольких художественных произведений. 1931г.р.
Болин-Монгкаси Алексей Владимирович – бизнесмен, общественный деятель, правозащитник коренных малочисленных народов Севера, эксперт финно-угорского информационного центра, потомок княжеского рода Монгкаси, 1979г.р.
Мангазеев Игорь Александрович – член Союза журналистов РФ, лауреат премии профессионального признания «Лучшие перья России», инженер-самолетостроитель, действующий спортсмен-парашютист, краевед, отыскавший свои родовые корни среди первостроителей Мангазеи. 1952г.р.
Трубин Дмитрий Владимирович (брат Маргариты Лолы) – главный лесничий Архангельской области в 1993-2007 годах, кандидат наук, автор ряда научных, научно-популярных и художественных произведений. 1949г.р.




























;