Лихорадка

Возле костра собралось полсотни людей. Несмотря на недавние события, они мирно общались, веселились и излучали позитив. Один лишь я сидел в стороне с застывшим на лице безразличием и не знал, как себя вести в таком окружении. Мне не хотелось участвовать в их веселье – мешало чувство отчуждённости, выработанное двумя годами напряжённой жизни. Всё выглядело, как обычные посиделки в мирное время, отчего мне с трудом верилось, что я нахожусь тут наяву. Мне казалось, что цивилизация уже сгинула, оставив после себя только рассеянных по пустому миру бродяг. Но этот палаточный городок говорил о том, что даже в условиях постапокалипсиса люди останутся социальными существами. Я вот спокойно переносил странствия в одиночестве – даже не знаю, хорошо это или плохо? Опыт жизни в погибающем городе говорил в пользу второго.

Я сидел на бревне и неторопливо попивал чай из каких-то душистых трав. Отсутствие сахара совсем не смущало – за два года дефицита продуктов легко привыкнуть. Рядом валялись забитый под завязку рюкзак и старенький велосипед. Я остановился здесь днём, чтобы немного поспать, передохнуть и двинуться дальше. Ничто не сможет убедить меня задержаться хотя бы на секунду. Мимо проходит группа подростков – самых обычных, весёлых, шумных. На вид всего года на два-три младше меня. Я им в какой-то степени завидовал – они живут спокойно, словно над ними не висела тень смерти, я же в их возрасте превратился в оборванное, побитое, тоскливое существо. Один из них садится рядом со мной. Мне требуется время, чтобы сфокусировать взгляд, потому что сначала я его не узнал. Это же тот пацан, который ободрал коленку и всё время поправлял свою неумелую повязку.

– А, это ты, пациент. Вечер добрый, – Он дружелюбно кивает, и я перевожу взгляд на правую коленку. – Как повязка? Удобно, не жмёт, не спадает?

– Да, всё в порядке, спасибо большое.

Я прокрутил в голове дневной эпизод. Только-только проснулся и увидел перед собой впустую потраченный бинт – обёрнутый вокруг сустава, он смешно болтался и всё время спадал, из-за чего его поправляли каждые пять секунд. Смотреть на это издевательство было больно, так что я предложил свою помощь и перевязал царапину, точь-в-точь как учили. Руки ещё помнили. Хоть где-то эти умения пригодились.

– А вы учились на медика?

Задумавшись, я не сразу понял, что вопрос обращён мне. Непривычно, когда к тебе обращаются на «вы».

– А… Да. Учился… Когда-то.

Эти воспоминания не хотелось лишний раз ворошить, но они невольно замелькали перед глазами, словно вспышки полароида. Тяжёлый вздох – и я уже там, в прошлом, прямо посреди болезненных ран на душе.

* * *

Когда всё это началось, никто не придал ситуации значения. Вспышка какой-то пневмонии, подумаешь, и не такое переживали! Разве что власти забили тревогу и торопливо ввели массу ограничений, эффект которых был равносилен остановке вращения планеты. Локомотив жизни резко затормозил, и человечество от неожиданности слетело с мест. В бытовой словарь проникли такие странные для всех слова, как «самоизоляция», «пандемия», «антисептики» и «масочный режим». Жизнь, конечно, не застыла полностью, но сильно пострадала экономика, у многих произошли перемены в работе, учёбе и, конечно же, образе жизни. Улицы не опустели полностью, цены не взлетели до небес, те, кто мог работать дома – работали, кто не мог – не домоседничали. То есть, всё не так уж и плохо. Мне тогда это было даже на руку – я сидел в четырёх стенах и прекрасно себя чувствовал. Что происходило во внешнем мире, меня уже не беспокоило.

Первые полгода действительно прошли достаточно спокойно. Мир постепенно оправлялся после удара и готовился к следующему. Снова оживали полупустые улицы, возвращалась привычная рутина, огонь жизни разгорался с новой силой. Осенью мы вышли на занятия, но маски стали неотъемлемой частью нашей экипировки. Благо, что позволяли свободно ходить. Само собой, среди населения бытовало непонимание всех этих странных ограничений, в разговорах то и дело мелькала фраза «верхи только панику нагоняют». Ох, кто же знал, что они в итоге окажутся правы?..

Тем временем мы вышли на свою первую практику, и там произошло то, из-за чего я до сих пор продолжаю бороться за свою жизнь. Я стал работать бок о бок с девушкой, которую и так знал с первого курса, но особо ею не интересовался. Так получилось, что нас распределили по всему отделению, и два студента решили помогать постовой медсестре. Она была немного ниже меня, предпочитала халат хирургичке и старательно вела дневник практики. Всегда тихая, скромная и старательная, чего не скажешь обо мне тогдашнем. Пожалуй, она стала единственным близким мне человеком. Мы всё время находились рядом, старались работать сообща – как два ястреба на совместной охоте, много общались и даже обедали вместе. Она была не самой позитивной, но один лишь факт присутствия рядом хорошего человека грел душу.

Затем наступила зима, и ситуация начала набирать обороты. Мне, как студенту-медику, было видно то, что не поймёт обыватель, а именно – невероятно высокая скорость распространения вируса и задержка между заражением и первыми симптомами. Ударив единожды, вирус волнами расходился по всей планете, словно рябь на воде. К концу года в нашем общежитии начали появляться заражённые, и вот тут-то я впервые почувствовал страх. Складывалось ощущение, что пандемия просочилась даже на территорию моего уединения. И всё равно везде царило относительное затишье.

В это время я практически ни с кем не общался, не считая соседей по комнате, даже с новообретённой подругой максимум обменивался парой фраз. Мне не хотелось никуда выходить, пропал аппетит, испарилось желание учиться. Паранойя надолго загнала меня в стазис. Я будто впал в спячку, и, если так подумать, эта замкнутость в итоге и дала мне ещё пару лет…

Весной с приходом тёплой погоды у меня прояснилось в голове, тревога поутихла, улучшилось настроение. Должно быть, тому поспособствовало всеобщее оживление после меланхоличной зимы. Даже статистика заболеваемости пошла на спад, из-за чего многие выдохнули с облегчением. Я стал больше общаться с новой знакомой, со временем узнавал её лучше. Осенью она собиралась снимать квартиру неподалёку и найти работу. Но начавшийся кошмар поставил крест на её планах. Сначала, изучая статистику смертности, мы ничего не поняли – она просто взяла и поползла вверх. Потом уже стало известно, что зараза начала развиваться и эволюционировать – заполонив города, вирус пошёл по пути максимальной тяжести болезни. Обратный отсчёт начался.

* * *

– Вы слышали, что сейчас бывшие медики особо ценятся?

Паренёк своим вопросом вырвал меня из болота памяти. Я встряхнул головой, откидывая старые мрачные переживания.

– Ты о чём?

– Ну, люди же собрали в городе много бинтов, пластырей, лекарств там всяких. Вот и нужны те, кто умеет с этим обращаться. Врачи-то сейчас на вес золота, многих вирус убил.

Ага. Собрали. И заставили страдать несколько сотен пациентов, потому что государство при всём желании не могло обеспечить нас достаточным количеством медикаментов, а вот заброшенные аптеки могли хотя бы частично спасти положение. Но ни в городе, ни в его окрестностях мы не нашли ни единого бинта. На моих глазах несколько человек скончались, плюясь кровью, потому что не хватало цефотаксима, чтобы хоть немного приглушить болезнь, и банального арбидола с новокаином. Десятки трупов я лично вывез за город. Но я не сказал этого вслух. Как вообще можно делиться с кем-то своими мыслями? Не понимаю.

– Да, вы были бы очень кстати. Не думали остаться здесь? Те, кто живёт в палаточных городах, скоро начнут землянки рыть, огороды уже взошли. Попробуем сделать запасы на зиму. Может, и ваша помощь понадобится.

– А больные ещё есть где-нибудь?

– В каком смысле? А, эти? Нет, очень редко, и то – мимо проезжают. А вы работали с больными? Ну, которые вирус подхватили?

Я кивнул, и пелена воспоминаний снова накрыла глаза. В этот раз я там был не один.

* * *

Жизнь, только-только набрав обороты, начала угасать. Города стремительно пустели, билась в агонии мировая экономика, воздух наполнился запахом смерти. К осени погибло почти три миллиарда. Повсюду царила разруха и упадок, исчезли такие понятия, как закон и порядок. В мёртвых городах часто появлялись мародёры, но людей они не трогали – боялись подцепить вирус. Всё это время я так и сидел, отгороженный от внешнего ужаса, и не замечал стремительное течение времени. Колледж опустел намного быстрее города. Многие просто разъехались – кто домой, кто восполнять потери на производстве, кто помогать на медицинском фронте. Уход ребят из моей группы выглядел как быстро выцветающая фотография: кто-то из них обзавёлся чёрной ленточкой, но многие просто поблекли и растворились в пучине неизвестности. И к октябрю двадцать первого года группа состояла всего из двух человек: разумеется, условно, ведь колледж, как и всю образовательную систему, окончательно закрыли.

Каждый раз, проходя по пустым коридорам и кабинетам, я содрогался от наваждения: серое пространство внезапно приобретало краски, наполнялось молодыми жизнерадостными студентами, гробовая тишина сменялась смехом и возгласами. Скорбь по беззаботным дням охватывала душу и сковывала сердце, каждый шаг по этому мёртвому зданию давался с большим трудом. Мне никогда не нравилось спускаться вниз, потому что привычная апатия мгновенно превращалась в удушающую тоску. Я приехал на учёбу только чтобы перестать быть студентом.

Но рядом находился человек, которому всё это было в разы тяжелее переносить. Для юной девушки этот кошмар оказался очень сильным ударом. Несколько смертей среди родственников. Непоправимый удар по цивилизации. Риск оказаться следующей. Всё это вогнало её в сильную депрессию, отчего я впервые в жизни почувствовал ответственность за кого-то кроме себя. В такой ситуации я просто не мог оставить её на произвол судьбы. Вся планета страдала от полного краха экономики, обеспечение питанием и водой было на последнем издыхании. Искать продукты и вещи первой необходимости среди пустых домов – тоже не вариант, всё полезное уже давно растащили мародёры. Значит, нужно было искать работу, а с учётом направленности нашего обучения оставался только один вариант – больницы.

Треть человечества уже покоилась в земле, треть сосредоточилась во всех функционирующих больницах, а оставшиеся смиренно ждали своей участи. Несмотря на вездесущий развал цивилизации, медики продолжали доблестно сражаться за жизни больных, пусть и нечасто борьба шла в их пользу. Поток пациентов стал просто колоссальным, так что студенты-медики тоже не остались в стороне, даже зная, что болезнь может забрать и их. Постоянно нужна была помощь в уходе за больными, ценились любые волонтёры. Целый осенний вечер я просидел на скамейке, обдумывая возможность рискнуть жизнью. Конечно, будь я эгоистом – просто оставил бы девушку и уехал куда-нибудь на восток, где нет людей, и никто не чихнёт на меня. Но сейчас меня грызла совесть. Бедняжка и так дальше города никуда не может деться – у неё семья в пригороде, работать негде, а в больнице есть огромный риск присоединиться к пациентам. За эту опасную работу неплохо обеспечивали водой, провизией и необходимыми вещами, так ещё и выделялись квартиры с электроснабжением! Тут без вариантов – на следующий день я уже стучался в дверь администратора городской больницы. Мне, по большому счёту, терять было нечего, и я бы ни за что не пустил туда подавленную и забитую девушку. Сейчас всё, что я мог для неё сделать – оформить своим сожителем и заботиться.

Узнав, откуда у неё взялась квартира, и где я теперь работаю, она взбесилась и попыталась разбить мне голову. Я понимал её недовольство, но настойчиво убеждал, что другого выхода у нас нет. Она какое-то время думала и прямо высказала, что раз я так храбро решил рискнуть жизнью ради неё, то и она не будет сидеть на месте. Мои уговоры на неё, само собой, не подействовали. Ей тоже нужна была работа, а материальное положение её семьи оставляло желать лучшего. Я сам страдал схожей проблемой, поэтому и смирился. Что ж, будем, как раньше, работать бок о бок.

Я расстался с пробивающей на ностальгические слёзы комнатой в мёртвом здании общежития и вместе с напарницей занял небольшую квартирку в получасе ходьбы от больницы. В этой части города ещё кто-то жил – хотя бы больничный персонал да немногочисленные рабочие. С этого момента наша жизнь превратилась в долгий повтор одних и тех же картин. Лучи утреннего солнца, пробивающиеся в серую комнату. Мрачные заброшенные многоэтажки. Гробовая тишина в застывшем городе – лишь свист осеннего ветра, несущего пыль по дорогам. Мрачные коридоры первого этажа больницы, немного зеленоватые в тусклом освещении и похожие на мрачное подземелье, в котором сходятся миры живых и мёртвых. Палаты на втором этаже, до отказа забитые койками и каталками с хрипящими, сгорающими изнутри пациентами. Воняющая гарью и разложением окраина города, куда мы свозили трупы на сожжение. Работая в больнице, я только лишний раз убедился, что ограничения были приняты не зря. Ладно, если такой формой пневмонии болели бы максимум десять процентов населения, но с дикой скоростью распространения вируса больницы могли бы переполниться намного раньше. Разве что остатки человечества так и не смогли найти способ убить заразу. Она не поддавалась никаким противовирусным или антибиотикам, а разработка вакцины проводилась в спешке и, похоже, никогда не будет доведена до конца.

Крах производства сказался и на здравоохранении. Пока что медикаменты ещё как-то поступали, но работники уже и забыли о специальных костюмах. Работали кто в чём. В моём случае очень кстати оказались халат, хирургическая форма и многоразовая маска. Находиться среди больных было невероятно тяжело. Поток поступающих пациентов продолжал возрастать, постепенно затягивая в больницы остатки города, и когда закончились все свободные места, начиная от диванов в комнатах для персонала и заканчивая кушетками во врачебных кабинетах, мы начали работать прямо в коридорах. Каждый день – с самого утра и до позднего вечера – мы изматывались в этом склепе, помогали врачам, уходили ночью, чтобы хоть немного поспать. Больница изнуряла нас не только физически. Мы просто пропитались человеческим отчаянием, страхом и страданиями, своими глазами видели грань между жизнью и смертью. В какой-то момент у меня даже появилась паранойя, я весь день проходил убитый, опасаясь, что и сам окажусь за городом и навсегда обращусь в горстку зловонного пепла.

Близилась зима, ветра день ото дня становились всё холоднее, а желание жить – слабее. У меня выработалось полное безразличие к происходящему. Умирающие люди уже не вызывали сочувствия, вывоз мёртвых стал полной обыденностью, да и заботиться о себе тоже не хотелось. Плевать, умру я или нет. Но с моей подругой всё было иначе. Поначалу оправившись от домашних потрясений, она снова было обрела решительность, и к ней вернулся привычный колючий характер. Однако окружающие её страдания, болезнь и смерть едва не убили её психику. К концу года она стала подозрительно тихой и спокойной, как тогда, летом. Каждый раз, когда я выходил на улицу выкурить сигарету из своего табачного запаса, предусмотрительно собранного в пустых магазинах, она шла следом и просто стояла, прижавшись к моему плечу. Пока я разносил еду и медикаменты по палатам, она безмолвно шла следом, всегда старалась чем-то помочь. Я прекрасно понимал её – мир вокруг рухнул и сейчас рассыпался в прах, поэтому она так отчаянно цеплялась за единственного близкого человека, находящегося рядом. И только это не давало мне полностью отключиться от реальности, уехать домой или сделать что-нибудь похуже. Я не мог бросить её. Оставалось только терпеть. Апатично переносить муки своих пациентов и скрепя сердце смотреть, как падает духом девушка, которую я пытаюсь уберечь. Сколько времени так прошло? Я не считал. На наших глазах произошёл закат человеческой цивилизации, я почти поплыл по течению, а она находилась на грани безумия. Мы же ещё вчера были обычными подростками… Что с нами случилось?..

И вот, прошла зима, которую мы пережили благодаря хоть какому-то отоплению. Поставки медикаментов становились всё скуднее и реже, положение ухудшалось с каждым днём. В отчаянии мы с фельдшерами облазили все аптеки города в надежде найти хотя бы стандарт ибуклина, но везде нас встречала только зловещая пустота и валяющийся на полу мусор. Всё-таки и до лекарств добрались! Это было совсем плохо. Смертность резко подскочила, а мы в бессилии носились от одного больного к другому, кормили их остатками парацетамола и пытались успокоить. Теперь у нас не было ни антибиотиков, ни противовирусных, ни даже хоть чего-то, чтобы приглушить лихорадку. Каждый день на наших глазах десятки людей умирали, потому что их лёгкие просто разваливались. Начались потери среди персонала. Бедная девушка каждую минуту плакала, прислонившись к стене, и я забеспокоился ещё сильнее. Тут нельзя было оставаться. Я уже умер, как человек, и не мог допустить, чтобы это случилось и с ней!

Всё решилось в самом начале весны. Днём ей резко стало плохо, и я прекрасно знал, что тут не помогут пять минут внеочередного отдыха, поэтому вызвался отвести её домой. Однако, бледный, худой и осунувшийся, я не поспевал за ней. Отойдя от больницы метров на десять, она внезапно села на таявший снег и закричала – от боли, отчаяния, усталости. Мне было тяжело это слышать. Да, она пошла в больницу, потому что искренне хотела помогать в тяжёлой борьбе за жизни людей, но переоценила свои силы. Такой кошмар ломал взрослых людей, куда там двум подросткам! События последнего года ясно дали мне понять, что смерть – это не конец жизни, а её обратная сторона, грязная, мрачная и пугающая. Я упал на колени рядом с ней, обнял и попытался успокоить. Говорил, что пора отсюда уходить, уезжать куда-нибудь подальше, туда, где нет людей. Потом отвёл домой, а сам вернулся в больницу – сообщить администратору, что мы уезжаем.

Оставалось только одно – оповестить родителей. Единственный на всю округу автобус, к счастью, ещё ходил, хоть и раз в неделю, поэтому мы с ней обменялись адресами и условились встретиться, когда наши семьи будут готовы к странствию. Вещей у меня не было, остались только обрывочные воспоминания о них, поэтому я доехал до дома налегке и прямо с порога начал серьёзный разговор с родителями. Болезнь прошлась и по нашему посёлку, долго мы не размышляли. Уже темнело, когда я помог отцу собрать необходимые вещи и подготовить запасы бензина. Теперь со спокойной душой можно было отдохнуть. Я свалился на диван и провалился в беспамятство. Весь накопившийся негатив и стресс едва не отправили меня в кому. Сколько я так пролежал? Понятия не имею. Но судя по тому, что сквозь сон я услышал, как к моему дому подъезжает машина, прошло дня три, не меньше. Небольшой силуэт проскользнул в мою комнату и свалился рядом со мной. Мы взялись за руки, и сон снова поглотил меня.

Я очнулся, когда на горизонте начало светать. Она уже не спала. Накинув куртки, мы вышли на улицу и побрели по асфальту, смотря на восток. Этот рассвет был самым красивым, который я когда-либо видел. Глядя на него, хотелось уже поскорее покинуть эти места. Когда Солнце вышло в зенит, две машины отправились в путь. Мы ехали туда, где, по слухам, выжившие жители городов начали обустраивать деревню. Оказывается, пандемия – отличный повод, чтобы заняться дауншифтингом. Мир оживал после зимы, но пустая дорога казалось очень жуткой, когда я вспоминал, что теперь люди фактически стёрты с лица земли.

* * *

Я едва не вскочил, когда цепь воспоминаний в итоге привела меня к тому, из-за чего я сейчас здесь нахожусь. Залпом допил чай, закинул рюкзак на спину и схватил велосипед. Под недоумённые взгляды людей направился к дороге через палатки. Парнишка догнал меня и недоумённо спросил:

– Вы что, не останетесь?

– Я здесь не за этим, – небрежно бросил я в ответ и запрыгнул на свой педальный транспорт.

Когда и как это случилось, я точно не помнил – этот момент был словно в тумане. Она и её семья отстали от нас на подъезде к деревне. Сказали, что отдохнут минуту и тут же догонят. Но ночь заканчивалась, а я всё так же стоял на дороге и высматривал машину, которая должна была появиться здесь ещё днём. На следующий день я собрал немного еды и самые важные вещи, выпросил у местных велосипед и стал километр за километром прочёсывать дорогу. Что с ними случилось? Они заблудились? Потерпели аварию? Отправились обратно? Ни одно из этих предположений не было подкреплено хотя бы малейшей зацепкой. Предполагая лучшее, я доехал до мёртвого города, а потом и до её посёлка. По указанному адресу находился лишь пустой дом, в котором обитал один только кот. Я отправился дальше.

Прошло уже четыре месяца. Я давно выбрал другое направление. По пути мне встречались палаточные лагеря, в которых я отдыхал и пополнял запасы пищи. Заодно пытался разузнать что-нибудь о серебристой машине или низкой черноволосой девушке, но никто не видел кого-то похожего. Думаю, любой другой давно бы сдался. Но не я. Меня изъедала совесть, ведь я потерял подругу, которую оберегал целый год. Куда же она исчезла? Даже если ей больше не нужна моя поддержка, я должен был найти её. Не обязательно чтобы снова повести её за собой, а хотя бы просто убедиться, что с ней всё в порядке.

Свет костра стремительно удалялся. На старой дороге царила прохладная летняя ночь. Ясный, усыпанный звёздами небосвод словно призывал меня продолжить поездку. Что уж поделать, со своей торопливостью я полностью сбился с обычного режима, вот и придётся теперь колесить в темноте. Холодный ветер колол ледяными иглами – плохой знак. Надвигается осень. Внезапно пробрал озноб, а лёгкие едва не лопнули от сильного приступа кашля. Да быть того не может!.. Ладно, не буду об этом думать. Путь обещал быть очень долгим. Я один, передо мной – бескрайний пустой мир. Даже если человечество возродится из этих крохотных скоплений, мне там уже не будет места. Что ж, видимо, только и остаётся, что скитаться всю оставшуюся жизнь. Теперь на большее я не способен.

2020-2022