Цена цепной реакции - 3

Таинственный Эдгар Хениш недолго оставался загадкой для Френка Гарди. Следующим же днём юный физик накинулся на профессора Голдвина с расспросами.

— Хениш? Верно... Кажется, в тридцать восьмом или тридцать девятом попадалась на глаза его статья в «Физикал ревью». Можете потом поискать — о пузырьковой модели ядра. Что же, вы его уже знаете?

— Виделись мельком, — задумчиво протянул Френк. Видимо, так себе физик, раз статья всего одна, да и пока профессор не упомянул её, Френк Гарди так бы её и не узнал. К тому же некая «Глобус Компани» вряд ли была институтом? Одна морока с этими бывшими физиками... Молодой человек покачал головой и добавил невпопад:

— Я ещё подумал, чего не видел его раньше... А, профессор, давайте лучше пойдём, как хотели, глянуть на частицы в циклотроне!

Вместе с профессором Голдвином Френк изучал мюонные и электронные нейтрино — и ускоритель частиц, который, как гордо рассказывал некогда Эрнест Лоуренс, первым появился именно при университете Беркли. Этот же циклотрон стал первым устройством такого типа вообще в мире — так что несколько месяцев назад Френк Гарди, который только знакомился с экспериментальной физикой, старался даже дышать осторожно рядом со столь почтенным инструментом.

— И правда, — согласился Голдвин и, помедлив, добавил:

— Если хотите, можете обращаться просто «Бен».

И почему у профессора взгляд стал как будто грустный? Но стоит ли спрашивать?

— Как скажете, профессор... То есть Бен, — улыбнувшись, добавил Френк.

Так потянулись учебные будни. Юный физик по-прежнему не жаловал бейсбол и прочую беготню с мячом, убеждал Джо в письмах, что быть студентом в университете «вовсе не скучно, и там можно завести немало друзей». Друзей... А что же, профессор Голдвин, то есть Бен, вот очень по-дружески относится! Не машины же с Роджером Холлом обсуждать...

Но о Роджере Холле Френк брату не рассказывал, зато как мог подробно расписал, как они с Беном наблюдали в облачной камере распад ядра лития, хоть часть снимков Френк случайно и испортил: ну забыл и забыл про кружку кофе, ну задел случайно — стол ведь уже отмыли! Но Бен всё равно запретил с собой брать кофе, и даже бутылки с водой велел закрывать накрепко...

И тем не менее учёба Френку Гарди полюбилась, и начинающий исследователь по-прежнему мужественно боролся со сном на лекциях философа и листал номера «Физикал ревью» в библиотеке или за столом в кабинете профессора Голдвина... Нет, Бена. В самом деле, разве всего лишь профессор позвал бы ученика домой перекусить остатками запечённых овощей? В тот день их наблюдение за треками частиц в облачной камере затянулось, с собой поесть юный физик ничего не брал, живот урчал мотором... Френк уж думал, как бы наиболее вежливо отлучиться; однако Бен внезапно предложил, махнув рукой:

— Наверно, утомил я вас. Заглянете ко мне на ужин?

— Э... — Гарди растерялся. Школьные учителя никогда не думали общаться со своими подопечными ближе, чем положено; но и не соврёшь ведь, что «вовсе не голоден»! Ато, что пообедать не успел... Но ведь еда есть! Хоть и дома...

— Если только я вам мешать не буду... — пробормотал наконец Френк, но профессор Голдвин лишь тепло улыбнулся:

— Ни в коем случае.

...Приглашение это не стало последним, так что нередко вечера Френк Гарди проводил не наедине с очередным номером «Физикал ревью», а слушая потрескивание «Эмерсона», кажется, ещё довоенного, на кухне Бена. Под этот треск, сквозь который иногда доносились и обрывки песен или новостей, супы или запеканки от миссис Голдвин казались ещё вкуснее. Самое то для ужина! Тем временем днём, помимо экспериментов, не забывал Френк почитывать и более массивные книги, одной из которых стала «Страх, война и бомба». Заголовок, на взгляд юного физика, куда больше подошёл бы для очередного романа про шпионов и диверсантов; однако некая острота сюжета была и в этом аналитическом труде.

Книгу эту Френк, впрочем, дочитал лишь до десятой главы. Возможно, автор и правильно заметил, что «сброс атомных бомб был не столько последним военным актом второй мировой войны, сколько одной из первых крупных операций холодной дипломатической войны с Россией, которая сейчас продолжается». Но разве отец не смог вернуться домой так рано и не отправиться потом в Японию, если бы вся японская война не закончилась к сентябрю? Разве не помогли тут атомные бомбы? Хотя... На города с мирными жителями, наверно, и в самом деле такое сбрасывать было бы жестоко... Но Исидор Раби вот вообще заявил, что правильные цели выбрали, а «скулёж по Хиросиме не волновал бы и саму Хиросиму»...

Раздумывая так о книге, Френк хотел было подойти к Бену — юный физик слышал, что профессор Голдвин в своё время не просто участвовал в Манхэттэнском проекте, но и видел саму «Тринити» в Аламогордо. Но вскоре Гарди отказался от этой затеи. Наверно, если бы Бен хотел со всеми делиться гордостью за столь успешно завершённое дело, к тому же дело необычайной сложности, он бы куда охотнее рассказал всё и раньше? А лезть к старшему с расспросами, хоть тот и позволил называть себя фамильярно Беном, Френк не решился бы ни за что. И почему эта физика оказалась такой сложной?

Той же весной помимо физики Френк столкнулся с новым испытанием. На танцы Гарди так и не ходил; но в скромном кафетерии при кампусе как не засмотреться на прелестную девушку с солнечно-льняными пышными локонами? И улыбается всем, даже негру-уборщику, так тепло, словно фея из детской сказки... Но — у неё одна только сумка кажется более дорогой, чем весь костюм на Френке... Нет, у неё, верно, уже есть кто-то вроде Роджера Холла, с «Кадиллаком» каким... Нет уж, лучше вместе с Беном нейтрино мюонное в циклотроне ловить — куда как более предсказуемо и куда как точнее даст себя поймать!


...Тем временем в далёком от Сан-Франциско Новосибирске, где из-под снега только начали пробиваться первые ещё нежно-зелёные мягкие травы Илья Степанычев после уроков раздумывал, чем именно хотел бы заниматься. А думать надо, скоро уж пятнадцать лет целых будет! Но определённого пока что Илья ничего не придумал, хоть и слушал, куда поедут остальные товарищи. А слушать было что: разумеется, все одноклассники вполголоса или вовсе шёпотом говорили о загадочных и почти мифических закрытых городах на Урале.

— Я слышал, вся по-настоящему техническая наука сейчас там, — рассказывал Илье Сашка Самойлов, когда они с Ильёй бродили вдоль Оби под сизым небом. Лёд всё ещё сковывал воду, но видно было, что ходить по нему разве что кошка сможет, а никак не человек, зато камнями лёд поломать можно. — Я вот точно хочу туда попасть потом!

— А что ж там такого толкового? — Илья недоверчиво нахмурился, сдвинул шапку назад и запустил пальцы в тёмные волосы. Конечно, от родственников матери, иные из которых жили в Челябинске, и по скудным сведениям из газет подросток догадывался, что там находились некоторые заводы и лаборатории и что часть этих лабораторий и заводов была связана с теми новостями двадцать девятого августа тысяча девятьсот сорок девятого года; но чтоб те новости были важнее, чем строительство электростанций, Илья не представлял.

— Как же, — фыркнул Сашка и запустил булыжник в реку; но тот не долетел до льда и свалился в рыхлый бурый снег. — Слыхал, что в августе сорок девятого было? Так вот, всё там изготовили, это потом Семипалатинск появился. Так что туда надо непременно!

— А, физика эта ядерная, — хмыкнул Илья. Разумеется, о Курчатове и о его работе теперь не слышал разве что какой-нибудь отшельник из глухой тайги. — Эффектно грохочет, это верно. До сих пор вон по радио о грохоте том передают... Только сама наука почти и не наука.

— Ну уж скажешь — не наука! — Сашка размахнулся было швырнуть ещё камень, но булыжник выскользнул и покатился по снегу, пока не ударился о массивный булыжник. — Города целые строят, заводы громадные, а не наука? И людей сколько занято, академиков!

— Не наука! — упрямо повторил Илья. — Я про неё немного читал. Там цепная реакция — два с половиной нейтронов, да и вся наука на этом.

— И что с того?

— Как же, — Илья натянул шапку почти по самые глаза и приготовился объяснять как понял: уж в физике-то он разобраться успел. Но где физика, а где атомы ломать зазря, чтоб в итоге не создать ничего, а только взорвать всё? И всё же Илья продолжил:

— Вот электроника, то же радио собрать: тут и знать, как ток подвести, и знать, как антенну поставить, и знать, как настроить, чтоб волны принимать, и поставить такой динамик, чтоб звук был слышен как надо. Материал, значит, тоже обдумать. Вон сколько всего надо знать! А физика эта, ядерная? Два нейтрона — вся теория. Глупость же! А если один нейтрон выскочит? Всё, потухнет физика, и реактор тоже. Или если их сразу три или четыре? Оно ж разнесёт в клочки всё, и куда сильнее, чем надо!

— Так что же, — удивился Сашка. — Вовсе ей не заниматься? Или там академики что же, глупостями балуются?

— Отчего же? — Илья пожал плечами. — Не глупостями! Там, наверно, и куда более серьёзные законы есть, почему всё именно так работает или почему все атомы рано или поздно не распались, раз уж есть те, которые распадаются. Вот их и стоит изучать...

Илья потянулся, схватил с земли камень и кинул в реку; лёд под ним треснул и разломился, показалась особенно тёмная под бело-прозрачным льдом вода. «Скорей бы лёд уже совсем растаял!»

— Их стоит... — задумчиво проговорил Степанычев. — Но уж без меня...