ЮП 16 Одиссея хромого Берчика

               
                Махн а нодн ун а шудн...
                (Приданое без хлопот...)

            Это когда-то, чтобы выдать еврейскую девушку замуж, родители должны были копить а нодн в течение десятка лет. Все эти годы отец будущей невесты тачал сапоги, шил картузы, кроил отрезы,резал жесть, торговал в шинке или управлял подводой. Жена же сапожника или портного, жестянщика или балагулы на скудные денежки, остававшиеся от мужниной парнусы, на протяжении этих лет покупала кухонную утварь, постельное бельё, предметы домашней обстановки и всякое другое, что дало бы возможность её дочери с достоинством начать супружескую жизнь.
Чего только стоили перины и подушки-неизменные составляющие любого приданого!! Всё это время будущая тёща раз за разом терпеливо выщипывала пух-перо изо всех зарезанных шойхетом пернатых, которых съедала еврейская семья за долгие годы.
Вот так , пушинка к пушинке, собирались пышные подушки и мягкие матрацы, на которых позже зачинались потомки достойных людей. Потому и разводы в еврейских семьях были большой редкостью, ибо где было взять деньги для приданого в случае повторного брака?
       Однако всё течёт, всё изменяется. Советская власть плюс электрификация всей страны резко изменили систему ценностей и приоритетов на одной шестой площадки планеты Земля.  Сказалось это и на патриархальном укладе еврейской семьи.Теперь сбор каких-то предметов быта в качестве приданого показался бы смешным анахронизмом. Цивилизация ушла вперёд, и дети тех самых шапошников и балагул, сами ставшие родителями и дедами, семенящими шажками следовали ей вослед, стараясь ни в коем разе не попасть в ряды отстающих.
      Теперь завидной могла казаться невеста, в приданое которой была приготовлена квартира, машина (или хотя бы деньги на таковую) и уж обязательно-как математическая аксиома- диплом о высшем образовании. Все три фактора были по советским меркам очень затратными, поэтому обладательниц всех трёх степеней защищенности желанной невесты случалось не так уж много, даже в еврейской среде. Впрочем, не так уж и мало, если учесть, что а идишер тоте готов разбиться в лепёшку и сделать всё для своего чада так, чтобы  «не хуже, чем у людей».
      Именно к этому числу родителей и дедов относился хромой Берчик. Он был скромным тружеником на ниве извлечения кусочка масла на свой кусочек хлеба: собственноручно построенная и налаженная маслобойня приносила людям чудесно пахнувший золотистый боймале, а Берчику парнусу- деньги, которые, как это давно известно, совсем не пахнут...
       Так, в мире и согласии с потребителями, обожавшими вкуснейшую «ол1ю» старого Берла;  с начальством, которое в равной степени любило нежно благоухающее масло и тихо шуршащие купюры; в окружении детей, внуков и родственников, которые уважали и любили отца и деда и так же искренне –результаты его усилий, жил-поживал мой герой многие годы в небольшом украинском городке.

                А гройсер махер (большой деляга)!

         ...Высшеобразовательный марафон Берчика начался в 1965 году, когда школу закончила старшая дочь.Тогда «научный» ценз будущих невест был не столь высок и Берл за умеренную плату пристроил её  в Одесский пищевой техникум-продолжать фамильный бизнес. Тогда-то у него и возникло историческое знакомство с маклером-универсалом Леонидом Дреером.
О Дреере надо сказать особо. Лёня (а правильнее сказать, Лёйма - так звали его земляки) был родом из соседнего местечка. Он рано вылетел из родительского гнезда, покуралесил по гордам и весям родного отечества, невзначай отсидел пару лет в тюрьме и, наконец, обосновался в южном городе Одессе, где всё сопутствовало развитию его энергичной натуры.
Числился он снабженцем на каком-то заводе, но основным его занятием было посредничество (понятное дело, тайное) по всем отраслям человеческих нужд и чаяний.
Лёйма имел фантастические связи во властных структурах города, в республиканских министерствах и даже в самой Москве! По проблемам прописки в городе, усройства на блатную работу, поступления в институт, «отмазывания» от ОБХСС или прокурора, влияния на судебные инстанции и даже защиты ученой степени все, кого он знал (и другие по рекомендациям верных людей), обращались к Лёйме и не было задачи, которую тот не смог бы решить. Просителю же он давал лишь один блок информации:- « Это будет стоить столько-то.» После этого Лёйма произносил всегда одну и ту же фразу: «Если что-то делать, то только с гарантией сто процентов!»
После достижения согласия в цене Лёня доставал из кармана записную книжку с телефонами, которую владелец то ли шутя то ли всерьёз оценивал в миллион рублей, набирал первый из нужных номеров, и процесс трогался к своему благополучному завершению.
          Так, через Лёймин «Сезам, откройся», кроме уже упомянутой старшей дочери, монолитный гранит науки бросились штурмовать сын и младшая дочь Берчика, еще чуть позже-старший внук... По желанию «заказчика» Лёйма сопровождал учебный процесс в ВУЗ»е, обеспечивая сдачу экзаменов  по существующему там «тарифу». Если младшая дочь и внук сами управлялись с учёбой, то любивший кутнуть и поволынить сынишка влетел Берчику в приличную копейку, пока  отмучил несчастный гидромет...
          До поры до времени машина Дреера работала без сбоев. В середине восьмидесятых очередь дошла до самой любимой внучки Анжелки. Поднакопивший за шестилетний перерыв после устройства в институт последнего абитуриента деньжат, Берчик самоуверенно решил посягнуть на святую святых  в иерархии советских учебных заведений - медицинский институт. Задача оказалась несравненно более сложной, чем предыдущие. Первой неприятной неожиданностью был отказ всемогущего Лёймы от этого дела: для последнего наступили не лучшие времена – сняли друга-зампредисполкома, ушел на пенсию знакомый министр, посадили за взятки проректора  вуза... Сам Дреер еле открутился по делу посаженного проректора и спрятал своё сокровище-телефонный блокнотик -  в укромное место до лучших времен. Эра Лёймы Дреера завершилась...

                Отец и дед

         Прежде, чем продолжить сказ об устройстве любимой внучки в мединститут, нужно рассказать об Борисе Евсеевиче Мучнике (так называли в миру хромого Берчика - вариант ойф идыш - Берл дер кример) – ветерана войны, сына известного в своё время в еврейском местечке балагулы Хаима – шлейгера (драчуна).
          Конечно, Мучник имел хорошую работу, приносившую ему приличную парнусу (об этом уже было упомянуто ). Не был он лишен и человеческих слабостей: мог хорошо выпить на работе или в гостях, увлекался азартными играми, особенно домино. Но главное, кем был Берл  дер кример – это исключительным отцом и дедом.
И дело даже не в том, что он обеспечил трёх своих отпрысков всеми материальными благами по стандартам солидной еврейской семьи. Старшей дочери подарком к свадьбе был приличный домик в том же городишке, средняя дочь получила к свадебному столу ключи от кооперативной квартиры и твёрдое обещание «жигулёнка» через год тихой и мирной жизни молодоженов.
          Учёба и сопутствующие ей приключения младшего сына обходились отцу не дешевле, чем выдача замуж дочерей. И всё же, повторимся , не это делало его выдающимся отцом. Поражала его сиюминутная готовность ринуться хоть на край света , если у любимых чад возникали какие-либо проблемы или им , не дай Б-г, что-то угрожало,или просто из прихоти кого-нибудь из близких. При этом он готов был применить для защиты от врага (подчас мнимого) любые средства- от подкупа до кулачного боя . В его голове, как в кассе государственного банка, хранились все нужды и запросы  детишек: забросить старшей банку масла, средней – досок для ремонта дачи, внуку – гоночный велосипед, внучке – путевку в пионерлагерь...
         Предметом особых забот Берчика был младший сын, тогда студент Одесского гидрометеорологического института. Рома учился на метеоролога, то есть на предсказателя погоды. Но предсказать, какой номер может выкинуть сам Рома не мог никто, даже Союзное метеобюро. Ромчик перепробовал весь спектр нарушений дисциплины, включая приводы в милицию и фантастическую неуспеваемость практически по всем предметам, за которую любой субъект подлежал исключению из института.
И его исключали. Множество раз. И каждый раз бедный самоотверженный Берчик запрягал своего «боевого коня» - Москвич-412- и  в проливной дождь или в снежную пургу; темной ночью или в дни революцинных праздников мчался в Одессу – маму к своему отцу-благодетелю безотказному Лёйме. Технология аварийно-спасательных работ за эти годы была отлажена до автоматизма: Лёйма доставал свой знаменитый блокнотик, Берчик – пухлый бумажник; Лёйма звонил нужному человеку, Берчик отсчитывал нужную сумму; Лёйма успокоительно кивал головой и бережно прятал в карман своё рукописное сокровище. Берчик тоже убирал с глаз изрядно похудевший кошелёк... В душе Берчика наступал покой. До следующего раза.
При всём при этом сам Берл был человеком непритязательным, делал, что делал, не ожидая ничьей благодарности и зачастую так и не получая её. По этому поводу сосед по подворью Фроим Теслер, лет на десять старше Берчика, человек ироничный и даже язвительный, выговаривал соседу:
             -  Берале, вус раст ди фын зех штык (чего ты разрываешься на куски)? Ты что, рссчитываешь на благодарность детей? Такеого ещё никто не дождался. Зай колт ын ангыолтн (будь прохладен и сдержан) и ты сохранишь свою печенку.
             -  Фройця, ты-таки умный человек, нор сы фейлт дир... (но тебе немного нехватает...). Для чего же тогда жить, если не для счастья детей и внуков?
              -   Во-первых, кто тебе сказал, что оттого что ты мечешься как угорелый они станут счастливыми? Во-вторых, слушай сюда:
     «Один уже не очень молодой еврей не хотел жениться. Не хотел-и всё!! Его друг, а вейдл(хвостик) вроде тебя, уговаривает его:
              - Женись, заведи детей-будет в старости кому тебе хотя бы стакан воды подать, когда умирать будешь.
И он послушался своего друга, и женился, и родились дети, и пришла ему пора умирать. Здесь бывший холостяк просит позвать к нему своего друга – советчика и говорит:
              -  Ну вот, хавер мой, я и умираю...  Но что самое обидное – пить-то не хочется!!»
Послушайся старого Фроима – об а колты лейбер (имей холодную печенку), если хочешь потянуть подольше на этом свете!
           Сам Фройця был когда-то давно женат, затем то ли овдовел, то ли развёлся. В дальних сторонках жили два его сына, которые рано покинувшего их папашу не признавали. Да и сам Фройм не испытывал острой необходимости разыскать свои корешки, довольствуясь жизнью бобыля в нашем захолустье.
Нет, нельзя сказать, что он не пытался связать свою судьбу с какой – нибудь молодичкой или вдовой, но они все почему-то сбегали от сурового и колючего упыря. Так и тянулись годы. Сосед старел, но это было бы не страшно для привыкшего к одиночеству Фройце, если бы не одно,но трагическое обстоятельство – он начал слепнуть и болезнь стремительно прогрессировала.
          В 1984 году к семидесятидвухлетнему Теслеру приехал одетый по-столичному респектабельный мужчина лет под пятьдесят. Сын ( а читатель уже догадался, что это был старший сын Фроима) оставил доверенность на продажу частной собственности отца (захудалого домишки с небольшим садом за ним) ближайшему соседу Берчику Мучнику и увёз папу к себе в Ленинград.
          От Фройци пришло одно письмо, которое он как-то сам накорябал, где была понятная одному только Берчику фраза: -«Скоро, мой хавер, мне принесут стакан воды...»
Ну а тогда, во время «разборок» двух пожилых евреев за партией в домино, Берчик снисходительно поглядывал на брюзжащего соседа, который и не понимал того, что лишен самого радостного чувства – ощущения своей полезности и нужности всем родным и окружающим.

                Хождение по мукам.
 
          Неожиданный отказ надёжного «как весь гражданский флот» Лёймы оказался в равной степени большой неожиданностью и обескураживающим разочарованием. Привыкший за много лет к безотказной реакции и всемогуществу Дреера, Берчик впервые остался один на один с, может быть, самой большой из решаемых доселе проблем. Всё же медицинский институт – это вам не пищевой техникум или даже педагогический институт, который закончила младшая дочь.
Отказаться от этой идеи? Но старый Берл всегда клялся, что его фаворитка, самая любимая из всех детей и внуков, Анжела будет врачем. И хоть сама Анжелка особенно не рвалась в больничные палаты, на ночные дежурства и, разумеется, в анатомический театр, Борис Евсеевич остался твёрдым в своём намерении довести дело до конца.
         -  «Не бывает неразрешимых задач, а бывает недостаточно денег»- в справедливости этого афоризма хромой Берчик убеждался бесчисленное количество раз...
        Надо было испытывать варианты, ИБО НИЧЕГО ГАРАНТИРОВННОГО И НАДЁЖНОГО НА МЕСТЕ НЕ БЫЛО. Помощником себе в этом деле Берчик выбрал младшего зятя Митю. Здесь просто необходимо, хоть мимоходом, но вспомнить двух зятьев Берла. Муж старшей дочери Аркадий, отец Анжелки, был человеком неплохим, но тем, что по-еврейски называется «а пыстер халоймес». Он работал ревизором в каком-то овощеводческом объединении, и основной его заботой было ездить в командировки, пить водку и привозить акты ревизий, которые устраивали бы начальство. С этой задачей он успешно справлялся вот уже полтора десятка лет. Всё остальное ему было то ли «до лампочки», то ли «до фени», то ли ещё до какого – нибудь зашифрованного места.
Муж младшей дочери Митрофан (в просторечьи Митя) тоже звёзд с неба не снимал: работал ведущим конструктором в каком-то КБ; не пил, исправно приносил домой зарплату. Читатель удивится такому достаточно редкому имени вообще, тем более у чистокровного еврея. Придётся и об этом рассказать.
          Всему виной еврейский «ихэс». Ихэс, если попытаться перевести на русский язык, - это что-то сродни гордыне. В год, когда когда родился младший зять, в семьях его отца и матери случились беды: умерла любимая тётя отца Фаня и не менее обожаемый мамой её дядя Мотл(Митя). Так уж заведено у иудеев, называть новорожденных именами усопших, чтобы запечатлеть их след на земле.
Посколько новорожденный был первенцем в молодой семье, желания родных назвать его в честь того или иного усопшего столкнулись в непримиримом противоречии. У каждого претендента был свой довод: родители жены говорили, что мальчика нужно назвать в честь мужчины; их сватья резонно отвечали, что Фаня умерла на полгода раньше и, следовательно, заслужила приоритетное право на сохранении своего имени в потомке...
Уставший от дрязг «старших товарищей» отец ребёнка Ицык Шварц принял Соломоново решение. Помог ему в этом его сосед через дорогу, напарник ещё в детских шалостях, а нынче закадычный дружок на рыбалке, которую оба обожали. Вернее, помог не сам сосед, а его имя. Звали православного друга Митрoфан Зозуля. Ицык прикинул, что имя «Митрофан» как раз и удовлетворяет претензиям обеих семей:  Митя - Фаня! Как главнокомандующий в генеральной битве , он принял единолично решение и нарёк сына этим мужественным именем. В сочетании с отчеством это выглядело достаточно живописно – Митрофан Ицкович. Но дело было сделано и «именной мутант» начал свою сначала бессознательную, а потом и сознательную жизнь в обществе, где Лейбы числились Львами, Пини-Петрами, Сюни – Савелиями, а Хуны – и вовсе Александрами...
        Впрочем, вернёмся к главной теме повествования. Выбор на Митрофана (Митю) пал, главным образом, потому, что по счастливой случайности многие из его школьных и институтских друзей выбились в начальство. Это было, хоть какой ни есть, но зацепкой в деле поиска «а шлысл» («ключ» - по советско-еврейской терминологии – тайный ход для достижения цели).
Был выработан генеральный план кампании, предусматривающий последовательное исследование громадного региона великого Советского Союза с пунктами остановок там, где жили и трудились на номенклатурной почве друзья-товарищи Мити – Митрофана.
         Поездка чем-то напоминала вояж гоголевского Чичикова по городам и весям забулдыжной матушки Руси. Разница, конечно была – во времени ( лет эдак на полтораста) и, кроме того, предметом торга были не мёртвые души, а, наоборот, одухотворённые социалистической действительностью проходные баллы на вступительных экзаменах.
Начало, как и у Николая Васильевича, было сделано в Киеве у Митиного институтского дружка доктора технических наук, заведующего лабораторией какого-то НИИ Олега Божко.
Не обладавший деловой хваткой ни в юношестве, ни до, ни после защиты докторской, тем более опытом устройства в вузы советских митрофанушек ( это по Фонвизину, а не укол в сторону Мити), Олег Петрович, подобно Манилову, начал строить воздушные замки, игнорируя действительность.
Обрадованный приездом однокурсника и желая сделать доброе дело, он тут же устроил трезвон всем своим высоколобым коллегам, которые в процессе продолжительных бесед остудили энтузиазм кабинетного учёного, направив его в конструктивное русло. Глядя на неумелую суету товарища, Митя во-время скумекал, что «гений и злодейство (в данном случае блатное устройство в вуз) -  суть вещи несовместные».  Руководствуясь этой мыслью, концессионеры свернули свою акцию в антисемитском Киеве ввиду её полной бесперспективности.
Распив со смущенным собственной несостоятельностью Олегом бутылку коньяка и поблагодарив его за душевное участие, они отбыли вечерним экспрессом в Москву.
          В Москве проживал, причём совсем неплохо, неся свою суровую службу в аппарате Министерства Обороны Союза Митин однокашник и задушевный друг , полковник – без пяти минут генерал- Венька Кузнецов. Боевой офицер, прошедший трудную школу  жизни от комвзвода после военного училища  до начальника отдела советского Пентагона., карабкаясь по служебной лестнице, плечам и головам сослуживцев,  Венька был полной противоположностью аморфному доктору наук из Киева.
Четко уяснив боевую задачу, он собрал экстренное совещание в своем секретном отделе Минобороны. В процессе рекогносцировки на местности выяснилось, что сестра одного из подчиненных замужем за заместителем ректора Таджикского мединститута в Душанбе, а брательник другого был сам деканом такого же вуза в Куйбышеве.
Интересы обороноспособности страны потребовали срочной командировки майора Синькова в Таджикистан для инспекции прочности наших восточных границ. Вместе с ним на Восток отправились «искатели философского камня». Пробыв в общей сложности сутки в пути и выпив при этом три бутылки коньяка, тройка благополучно прибыла в столицу басмаческого края.
          Гостей встречали два кортежа: высокого начальника (майора!) из Москвы – черная «Волга», в экипаже которой кроме водителя были моложавый генерал и грузный полковник. Они торжественно приветствовали Синькова и тут же стремительно, по-военному отбыли с ним в заданном направлении.
Второй кортеж состоял из такой же не менее черной «Волги», но в его экипаже была лишь одна встречающая – сестра майора. Торопливо обняв делового и ценящего каждую минуту братца, милая круглолицая и полноватая (вылитая Коробочка!) женщина радушно пригласила в машину слегка смущенных столь пышными встречами Берчика и Митю. Через полчаса езды по проспектам и улочкам древнего города машина подъехала к шикарному в азиатском стиле особняку, сплошь увитому виноградными лозами. Во внутреннем дворе был сад, напомнивший  двум провинциалам седьмое чудо света – сады Семирамиды: диковинные деревья,пальмы, фантастической расцветки цветник-палисадник с беседкой-шатром посредине; уложенными рядышком наборами приспособлений и утвари для полного отдохновения.
         Гостей пригласили в дом, в гостиную с небольшим фонтанчиком в центре зала, мерно гудящими под потолком пропеллерообразными вентиляторами, стильной мебелью и персидскими коврами. Митя слегка оробел от этой роскоши, но Берчик на эти штучки не клевал – он ждал деловой части визита.
Путь до этой самой деловой части оказался долгим и по-своему тернистым. Часа через два  приехал с трудом оторвавшийся от академической деятельности, научный муж хозяйки (Коробочки) немолодой, но очень энергичный, типичный представитель коренной национальности товарищ Назар Рахматов.
Как позже выяснилось, учёным мужа Нины Петровны можно было назвать с большой натяжкой, Должность заместителя ректора мединститута не требовала больших учёных степеней, ибо сфера его деятельности  в вузе ограничивалась хозяйственными вопросами и строительством.
Это не должно никого вводить в заблуждение, ибо Назар Рахматов был важней для науки, а особенно для её ревностных служителей – докторов наук, профессоров, всяких там СНСов и МНСов больше, чем самый крутолобый академик. От Назара зависела закупка научного оборудования, конторской мебели, содержание помещений кафедр и лабораторий, и, чего уж греха таить , дешёвый домашний ремонтик, установка новой ванны, электроплиты и (мелочь, но приятно!) даже финского унитаза в квартире самого яйцеголового медицинского светилы.
          ...С приездом хозяина колесо истории завертелось гораздо быстрее; запылал мангал, появилась тушка молодого барашка, стол в беседке украсился дарами природы вечнозелёной Средней Азии: традиционные красавцы-огурцы, помидоры, редис (дело было в марте), экзотические перцы, репы, разноцветная капуста, пучки гигантского зелёного лука и чеснока и ещё Б-г весть что, о чём ошарашенные гости с Украины понятия не имели.
Начало дружеской трапезы состоялось, когда первый десяток шампуров с румяной бараниной и благоухающими овощами были поданы к столу. Брата Синькова , занятого высокими государственными делами, по прошлому опыту его визитов ждать не стали. Гостеприимный хозяин провозглашал тост за тостом, армянский коньяк лился рекой и восточная сказка Шехерезады продолжалась весь вечер.
           Митя с наслаждением поглощал всё, что ему накладывала гостеприимная хозяйка, а старый Берл, сам не дурак выпить, тем не менее не частил, экономя силы и соображение для делового разговора.
           Часов в девять вечера черная «Волга» с армейскими номерами доставила героического майора, которого хоть и шатало из стороны в сторону, но, который, надо признать , сохранил относительную ясность мышления. Догадливому читателю не стоит объяснять, что все эти часы инспектор из Москвы знакомился с условиями жизни и отдыха местного генералитета. Он-то и сформулировал своему азиатскому родственнику по-военному открыто, коротко и точно стоящую боевую задачу:
          - Наза, это друзья моего командира, а значит-это мои братья . У дяди Бори есть любимая внучка, очень умная девочка. Она мечтает быть врачом, а мечты ребёнка-это закон для родителей. Прошу тебя по родственному, поговори с дядей Борей и сделай так, чтобы мечты ветерана сбылись...
Назар Рахматов отвёл Берчика Мучника к стоящей в глубине двора «переговорной скамейке» и между ними состоялся разговор, содержание которого тесть поведал Мите.
          -  Послушай, дорогой аксакал, желание брата моей жены для меня свято и я всё сделаю, чтобы твоё дитя поступило учиться на доктора. В мае станет известно, кто попадёт в приёмную комиссию, тогда окончательно решим что, как и сколько...
          -   Спасибо, Назар. Я не спрашиваю сколько – здесь мы поймём друг друга. У меня один вопрос: какая гарантия?
          -  Понимаешь, батоно Боря, пока не буду знать всех обстоятельств, связанных с приёмом в этом году, говорить о гарантиях я не могу...
          -  Я понимаю, ты должен всё узнать и подготовить... Но у меня только один маленький вопрос- какая здесь гарантия?..
          -  Эй, старик, какой же ты упрямый человек! Я берусь за это дело, дал обещание брату жены. туркменеский закон так : дал слово-обязательно выполни! Какие разговоры- гарантия, гарантия...
Старый Берчик как-то проигнорировал лёгкое раздражение, прозвучавшее в последних словах Назара, и с настойчивостью, достойной лучшего применения, продолжал гнуть своё.
          -  Дорогой Назар, я уважаю твоё слово, я верю твоему шуряку, я готов заплатить дороже... Скажи мне только – какая гарантия, сколько процентов?
          -    О, Аллах всемогущий!!  Ананге саген (плохое слово-прим. автора)! Что я тебе, нехороший ты человек, калькулятор, ЭвееМ или бухгалтерские счёты? Какие –такие проценты: может семьдесят, может восемьдесят, может девяносто девять, а может я завтра умру и ты будешь иметь фигу – процент... Так сколько же тебе надо процентов, главный бухгалтер?!
И здесь задурманенный Лёймой Дреером Берчик совершил последнюю и роковую ошибку – он механически повторил риторическую фразу одесского жулика:
          -   Если что-то делать, то только с гарантией на сто процентов!
Большой человек, медицинский начальник товарищ Рахматов как подстреленный взвился с «договорной скамейки» и рысью помчался в сторону дома, отчаянно жестикулируя, вскрикивая и бормоча вперемешку ругань и проклятия:
          -   Старый шайтан! Уберите этого ишака подальше, а то я его зарежу – это я гарантирую на все сто процентов! Кунем ворот (очень плохое слово – прим. автора).
          Разумеется, никаких переговоров в тот вечер уже быть не могло. А утром уже Митя (старого Берчика Рахматов видеть не мог) с протрезвевшим Синьковом и немного успокоившимся Назаром решили, что вернутся к этому разговору в мае. На том и порешили, хотя каждый в глубине души понимал, что «из  этого роя уже не выйдет...» ничего.
          ...Обратный путь в Москву троица совершила на трезвую голову, а, следовательно, без всякого воодушевления. Результаты поездки Синьков и Митя докладывали Вениамину Ивановичу порознь.  Смущенный Митя признался  другу, что слишком пунктуальный тесть подпортил течение переговоров, тем не менее блатной источник представляется весьма перспективным и надёжным. Митя не знал, о чём докладывал шефу майор, но по хмурому Венькиному лицу смог предположить, что со среднеазиатским вариантом придется распрощаться.
Сам же Кузнецов, человек долга, решил довести начатое дело до конца – выписал командировку другому майору-Строгову- в город на Волге, где следовало проверить ракетное подразделение, стоящее на страже мирного неба.
Единственным условием этой поездки Веня поставил то, что Митя отправиться со Строговым один, без ветерана Отечественной дяди Бори...
          Поезка отличалась от первой только тем, что на вокзале гостей встречал брат майора декан Костя Строгов на собственном новеньком «жигулёнке». Внешне декан – косая сажень в плечах, грубоватое мужское лицо – может,и походил на гоголевского Ноздрёва, но добрым нравом был полной ему противоположностью.
          Далее всё пошло по выверенному сценарию с соответствующим национальным колоритом: вместо азиатского дворика –плёс на волжском берегу с видом на Жигули; вместо освежеванного барана – большой котёл с варящейся в нём в большом ассортименте рыбой – судак, щука, сазан , подлещик и всякая там мелочь для сладости. Выпитое приличное количество русской водочки под наваристую ушицу сохранило свежесть мысли и способность рассудить проблему , ради которой они и приехали в этот благодатный край.
Костя открыл сразу все карты .  По-волжски окая, он неспеша и обстоятельно объяснил:
        -  Конечно, дело оно не новое, однако, абитуриент приедет из Украины, а к тому же и непростой национальной принадлежности. Тут ужо мне придётся решать вопросы не только с экзаменаторами, но и с парткомом института. Дешевле от этого никому не станет.
Есть ещё одно пакостное обстоятельство. Для экзамена по русскому языку-сочинению- привлекают училок из средних школ, а здесь карта может выпасть не в масть... Ясное дело, что будет сделано всё возможное, но о вариантах придётся договариваться «на берегу».
          Так, на берегу, в прямом и в переносном смысле, стороны обсудили некоторые детали «проекта». Митя честно предупредил, что посколько его тесть, то есть ветеран Боря, является финансирующим субъектом, последнее слово будет за ним...
Затем друзья-товарищи выпили снова  чарку-другую горькой, заели жаренной прихваченной дымком от костра рыбкой, запили ещё горячей, прозрачной с медалями жира ушицей, досмотрели фантастически красивый волжский закат солнца и, наполненные до краёв хлебосольством и впечатлениями, отбыли ночным поездом в Москву.

                Сто процентов!

          Совместный вояж Берчика и Митрофана закончился в Москве. Накануне тесть и зять имели откровенную беседу, где выяснились серьезные разночтения в рассуждении текущего момента.
           -   Батя, пойми –публика с которой мы встречались , не махеры вроде твоего Лёймы, а солидные и достойные люди. Твой Лёйма мечтал бы иметь такие знакомства, но никто из них с этим шмаровозом не станет связываться. Венька хочет нам помочь и считает, что для успеха есть все основания. Но ты, извини меня, папаша, ставишь такие дурацкие условия, что народ от нас шарахается.
Они тоже люди и тоже любят дус гелт, но они могут его заработать и без помощи Берчика Мучника... А ты приклеился со своими ста процентами, как банный лист до одного места.
Впервые любимый зять увидел обычно сдержанного Берчика даже не раздраженным, а распалённым в гневе:
           - Плевал я на твоих больших начальников и великих ученых! Может в своём хедере(бурсе) они и Мичурины (других знаменитостей из мира науки Берл не знал), но в этом деле они понимают аз ын тухес ыз фынстер (что в «известном месте» достаточно темно). Мне не жалко денег, нор а шлысл даф зан фын азн (но «ключ» должен быть железным)!
           - Ну что же, -ответил обиженный за русскоязычную элиту Митя. – Езжай снова к Лёйме за своими процентами, а я заканчиваю поход. Останусь на денёк в Москве, хоть в театр схожу.
На том и порешили: старый Берчик уехал фирменным «Черноморцем» в солнечную Одессу ещё раз попытать счастья среди тех, для кого «сто процентов»- это норма.
       ...Успокоилась душа хромого Берла в хлебном городе Николаеве, куда он направился по наводке своего соседа Мойши Нехамкина. На квартире младшего брата того же Нехамкина Давида его познакомили с человеком, который по словам  Нехамкина-младшего может всё и даже чуть больше.
Маленький черненький еврейчик, извергавший сто слов в минуту, произвёл на Берла хорошее впечатление. Договариваться с ним было легко и просто.
         - Сколько? – задал Берл свой сокраментальный вопрос и, услышав в ответ увесистую сумму, привычно переспросил:- А какая гарантия?
         -  Все 99 процентов! – стремительно ответил бойкий брюнет.
         - Нет, так не годится.  – возразил последовательный Берчик. – Только сто процентов!
Нолик на секунду задумался, а затем успокаивающе изрёк:
         - О чем разговор: сто так сто!..
и прибавил к цене единичку с тремя ноликами. После этого деловитый маклер потребовал у Берла аванс на предоплату экзаменаторам и разные там накладные расходы.
          ...Анжела провалилась на первом же экзамене. Две недели впечатлительный Нолик переживал эту неудачу в одиночестве. Взбешенный Берл  нигде не мог его разыскать. Помог вор в законе Сёмка-клещ, с которым Берчик познакомился на зоне, когда попал туда на два года за какое-то, как теперь говорят, пустяковое экономическое преступление.  Сёмка сказал своё «фе» Нехамкиным, те передали это пребывающему в бегах и депрессии Нолику, и тот, благоразумно решив не испытывать судьбу, явился на ясные очи Берчика.
Тот ждал его на уже знакомой квартире Нехамкина, сидя за столом с прокурорским видом и с выставленным вперёд для устрашения протезом. В руке Берл грозно сжимал лакированную трость. И не зря. Нолик принёс только часть полученного аванса, ссылая на расходы и свой ущеб от несостоявшейся афёры.
От ярости Берчик заговорил на смешанном из трёх языков сленге:
          -  Ах ты, паскыдняк, фармазон бассарабский! Их об дир гымахт а шудн(я тебе нанёс ущерб)?! Из-за тебя моя девочка осталась ни сенды ни тенды. Я тоб! дав грош!, шо ти просив. Де ж тво! «сто процент!в», гопник с большой дороги?!
          -  Какие там проценты? Во-первых, перед самым экзаменом поменяли всех трёх экзаменаторов. Но и девочка была такой неразговорчивой на экзамене, как –будто губы у неё смазали клеем «Момент»... – вяло отругивался Нолик.
          - Послушай сюда, шлимазл. Что я тебя спросил-выфл сы даф костн (сколько это стоит)? И ты взял хорошие деньги за каждый процент. После такой «даты» девочке уже не обязательно сидеть на экзамене с открытым ртом:  это была твоя забота. Короче, гони гелт, пока я не перемолол твои кости в порошок для свиней!!
Берчик получил свои деньги назад, но по понятным причинам это его мало обрадовало.
         ...Б-г смилостивился над незадачливым старым Берлом: в Херсонском пединституте оказался недобор на отделение, готовящее преподавателей в школах для глухих и отстающих в развитии детишек. Не Б-г весть какая работа, но образование-то высшее! Отделавшийся «малой кровью» и за бесценок устроивший внучку в институт, Берл про себя поразмыслил:
       -  Нет худа без добра. Я-таки съэкономил приличную сумму на поступлении и оценки здесь будут стоить  подешевле, а оставшиеся деньги лучше пойдут Анжелке в приданое. Азой ви Гот фирт, азой ыз рехт(как Б-г ведет, так и верно).
       Так оно и вышло. Анжелка с божьей помощью закончила вуз, получила долгожданный диплом и тем же летом вышла замуж за шустрого молодого человека. Мама юноши, Анжелина свекровь, с гордостью говорила о своей высокообразовнной невестке. Бедные ученики в интернате для тугоухих детей, куда Анжелла получила назначение из института, так и не дождались новой учительницы...
          ...А потом всё вышло как у всех. Исход из Союза, эмиграция в Израиль, иная  жизнь, другие критерии и ценности... Детская и девичья страсть Анжелки вертеться перед зеркалом, краситься и подкрашиваться, носить маникюры-педикюры вдруг обернулась талантом к косметическому ремеслу. Теперь в приморском Ашдоде на пересечении двух центральных улиц в салоне красоты вам предоставят все услуги, способные сделать из прилично увядшей женщины, если не модель, то хотя бы  привлекательное существо.
Хозяйка же заведения и самый модный в нем косметолог – наша Анжелка. Вместо того ,чтобы «сеять разумное, доброе, вечное» за мизерные гроши, она подстригает , красит и разглаживает морщины, снимая со своих «посевов» приличный «урожай».
Впрочем сама Анжелка утверждает, что  знания и, хоть и небольшой, навык работы с умственно отсталыми и тугоухими детьми иногда ей здорово помогают в общении с  особо привередливыми и крикливыми клиентками.
         По большому счету сбылись все чаяния хромого Берла: внучка получила высшее образование, успешно вышла замуж и сейчас имеет ту самую парнусу, за которую всю жизнь, «не щадя живота свога» сражался сам Берл.
          
                Стакан воды.

              Осенью 1991 года клан Берчика Мучника начал «вострить лыжи» для выезда в Израиль. К этому времени крушение советской империи было в самом разгаре, «деревянный» рубль совсем ослаб и больше походил на вафельный. Пропорционально эволюции рубля произошло падение в семейной иерархии роли и значения уже три года как овдовевшего старого хромого Берла. Поэтому решение об эмиграции в Израиль принималось детьми и внуками при его молчаливом присутствии. Берчик в последний раз почистил зубным порошком боевые медали и орден, сложил их в коробочку и тем самым закончил счёты с прежней жизнью.
          Решено было дружной компанией направиться в Назарет, где уже много лет проживала семья младшей сестры Берчика Брони. Во время подготовки «эвакуации» и её совершения Берл безучастно наблюдал за хлопотами молодых, безропотно выполняя их приказы и поручения.
После приезда на место и радостной (единственная радость Берчика!) встречи с сестрой потянулись серые эмигрантские будни. Вдруг выяснилось, что дружба детей и внуков, такая нерушимая в Союзе, в условиях необходимости самостоятельного выживания оказалась не такой уж монолитной.
Сначала возникли трещины в отношениях между детьми, потом в межусобицу втянулись внуки... Кончилось это тем, что старшая дочь уехала в Иерусалим; сын подался в Тель-Авив, где завёл собственный бизнес, а любимая Анжелка с мужем и маленьким Ариелем, трёхлетним первым правнуком хромого Берла, переехала в неближний Ашдод.
Берчик остался с младшей дочерью Лизой, в семье которой прожил пять лет. За это время сын Лизы и Мити (пожалуй, самый толковый из всей мишпухи) выучился на программиста, прошел сложнейший отбор и попал на работу в большую компанию из Канады. Гена, так зовут парня, не только сам обосновался в Торонто, но и перетащил туда своих родителей, то есть дочь и зятя Берчика.
           На общем собрании детей хромого Берла было решено (так в общем-то считал и сам Берчик), что на первых порах ему удобнее остаться в Назарете рядом с сестрой, а попозже выясниться к кому  будет лучше податься...

       ...Нет ничего более постоянного, чем всё временное. Берчик прожил в Назарете ещё три года, За это время умерла его сестра , а у племянников, ясное дело, была масса своих забот. Старшая дочь, сын и Анжелка никак не могли согласовать , куда передислоцировать  отца и деда.. На очередном общем собрании детей и внуков, снова по собственному предложению того же Берчика, решено было определить его в приличный дом для престарелых, где лечение и обслуживание было «на высоте».
Там и жил, приближающийся к своему восьмидесятилетию старый хромой Берчик. Завелись новые друзья, работал телевизор, стучали костяшки домино... Медперсонал был внимателен, особенно молодая, похожая на Анжелку, нянечка по имени Мириам.
           Дети, занятые своими делами, навещали отца всё реже и реже. Дочь приезжала раз в два-три месяца, сын – каждые полгода, а Анжелку Берл не видел уже больше года. В последний приезд старшей дочери, сидя с ней в тенистой беседке и слушая постоянные жалобы на жизнь, на мужа-бездельника, на невнимательную к родителям Анжелку и сволочных соседей, старый Берчик поймал себя на мысли, что неплохо, если бы визит быстрее завершился: пойти  поиграть в домино с новым товарищем по несчастью Исаком, поболтать с Мириам, которая принесёт ему вечернюю дозу медикаментов...

          ...Вечером, лёжа перед сном в постели, Берчик, как обычно в это время, перебирал в памяти события прошедшего дня. Вдруг, безо всяких видимых оснований, ему вспомнился его давний спор с угрюмым соседом Фроимом Теслером. Впервые за все годы Берчик почувствовал, что не так уж злословен и упрям был старый еврей и не так уж безупречно прав был он сам. Теперь, когда и к хромому Берчику пришло время подумать о поданном стакане воды, пить ему тоже почему-то  расхотелось...


Рецензии