Несломленный. Глава двенадцатая

В глаза сразу бросилась разместившаяся в инвалидном кресле – каталке совсем ещё молодая красивая женщина.  Она была одета в длинную юбку, но с первого взгляда становилось понятно, что ног у неё нет.  Макс почувствовал на себе её цепкий взгляд и понял: ампутантка что-то хочет ему сообщить. Он тут же отвёл глаза, боясь разоблачения. Осознав, что такие мелочи мало интересуют людей,  давно уже вычеркнувших свою жертву из списка живых,  Соколов  ещё раз украдкой посмотрел на  женщину.
Она зацепила его взор, будто  магнитом и тут же повела  вниз. Вонзив взгляд Макса  в точку пола, находящуюся прямо перед инвалидной коляской,  женщина незаметно опустила руку и, осторожно разжав пальцы, уронила что-то почти невесомое на пол. Максим  попытался разглядеть предмет, но с такого расстояния при слабом освещении сделать это было невозможно. Бросив вещицу вниз, ампутантка тут же отъехала  в сторону, предоставляя Соколову простор для разворота. 

  Макс замер. Раздумья, как вырвавшийся из улья молодой пчелиный рой, сполохами пронеслись по сознанию. Конечно, он обречён, живым его не выпустят. Но, ликвидируют вовсе  не пулей в лоб. Похоже, «столб пыток» не только уже готов, но и опробован на предыдущих «клиентах».  И  ампутантка – жертва  бандитов, то есть их враг, это знает. «Если крокодил съел твоего врага, это ещё не значит, что он твой друг»,  - мысль мудра, но здесь не катит. Объединяться «против», всегда легче, чем «за». Я с ней дружить не собираюсь, но если человек, рискуя многим, а может быть, и всем, жаждет оказать поддержку, глупо отказываться.
 Она, без сомнений, понимает, что мне предстоит. И в той мелочи, которая упала на пол, скорее всего, ключ к спасению. Возможно, это просто коварный ход Кота, издеваться изощрённо они умеют. А если она и в самом деле хочет помочь?  Что ж, рискнём. Впрочем, я, по крупному счёту давно уже мёртв, просто пока временно не убит. И любые мои действия, по сути дела, лишены риска.  Мы не в Штатах, где человеку из присуждённых трёхсот лет лишения свободы скостили двадцать, а он искренне радуется, как ребёнок. Нам, кроме своих цепей терять нечего!      
  Будто полемизируя с пленником,  Кот, оценивающе осмотрев Соколова, произнёс.
 «Бояться смерти,  значит приписывать себе мудрость, которой не обладаешь. То есть возомнить, будто ведаешь то, что  постичь невозможно. Никто не в силах понять, что такое смерть. Не является ли она для человека величайшим из благ?! А её боятся, точно знают, что она самое страшное зло».
 «Ну, это мы уже проходили у краснокожих, - с сарказмом подумал Максим,- «сегодня хороший день, чтобы умереть». Нет, приятель, я не тороплюсь.  В  лучшем случае мне там всю жизнь на арфе играть, ну, то есть вечно.   А в худшем – вообще труба и думать не хочется. Как там псалмопевец утверждал? «Мудрые умирают ровно, как и невежды и бессмысленные погибают… он  уподобится животным, которые погибают».  Да и   Екклесиаст в том же ключе заявил: «Мёртвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния… В могиле, куда ты пойдёшь, нет ни работы, ни размышлений, ни знания, ни мудрости».
 

 «Давай, двигай!» – сзади его равнодушно подтолкнули  под локоть.  Макс медленно, будто волоча ватные ноги, тронулся с места. Получилось это настолько естественно, что враги не нашли оснований, чтобы придраться. Как завороженный, Соколов смотрел на приближающуюся точку,    на полу, отмеченную взглядом  секс-рабыни. 
Лезвие! Это была половинка безопасного лезвия для бритья! Бурные потоки мыслей лавиной пронеслись в голове. Оставался единственный вариант. Выверив расстояние, он, будто споткнувшись, упал на пол и, пружиня напряжённой грудью, слизнул языком с пола кусочек спасительного металла.
Тут же переведя лезвие в нишу между десной и верхней губой, он стал неуклюже подниматься. Враги не заметили подвоха и  беззлобно поддали ему пару пинков. Макс прекрасно знал, что обзавёлся непременным аксессуаром каждого уважающего себя зэка. Некоторые специалисты умудряются и есть, и спать, не вытаскивая грозного в иных случаях оружия изо рта.
 За полтора года нахождения в боевой четвёрке Соколов совершенствовался не только в приёмах владения огнестрельным оружием и навыками каратэ.  И сюрикэны, и  стальной шар, так удачно опробованный на Бандере: всё вызывало живой интерес у Максима, даже лезвие безопасной бритвы. Знал бы, где упадёшь, невольно вспомнил он, соломки бы постелил. Стелите везде, мелькнула шальная мысль, и не промажете.
Теперь, имея полоску остро отточенной смертоносной стали, можно было оценивать  ситуацию другим взглядом.
 *** 
ЕВДА, РЕТРОСПЕКТИВА.
Евда  смело  посмотрела  на директора и твёрдо произнесла.
-Нет!
 Он был настолько не готов к нестандартному поведению жертвы, что сразу даже и не понял смысл сказанного.   
 –  Что значит, нет? – Вадим Николаевич  удивился  вполне искренно. – Тебя начальник зовет! Ну-ка, смелее!
Евда уже сканировала обстановку, изучая как средства самообороны, так и пути отхода.
   - Становись рачком,  – совсем оторвавшись от реального положения дел,  директор привычно оперировал весьма ограниченным набором устойчивых клише,  беседуя уже скорее сам с собой, -  потекла, шлюшка, чувствую же, потекла!
Он втянул воздух широко раздутыми ноздрями в страстном желании ощутить запах возбуждённого женского тела и, явно не учуяв ожидаемых ароматов, продолжил развивать означенную тему.
 - Ты же любишь это дело, вижу вся в охоте. Да, слаба на передок, слаба, вон как завелась с полуоборота.  Ты получишь то, ради чего и пришла сюда, похотливая самка. Я вознесу тебя на вершину эротического экстаза.
Полёты  в облаках  зыбких фантасмагорий длиться вечно не могут,  и посадка на грешную землю  была неизбежной. Увидев в глазах официантки наглый вызов, Вадим Николаевич  взбесился.
-Ну-ка бегом, тварь, подошла! Или я тебе сейчас рыло раскровавлю.


- Не приближайтесь  ко мне, - решительно ответила Евда, - не смейте. Я на вас заявление напишу!
Евду  до глубины души возмутило  отношение к ней, как к вещи, как к рабыне: становись, раздвигай. Она   официантка, но вовсе  не наложница, и платят  ей за то, что   блюда разносит.  А бесплатно трахаться,  дураков нет. Каждая  женщина готова отдаться сильному, красивому мужчине. Такому, что возьмет её всю  и сделает с ней всё, что пожелает! Но вот только произойти это может лишь в том случае, если женщина сама хочет  близости.  Незыблемую истину с младых ногтей внушила Евде  родная мать, у которой  до сих пор  ещё от женихов отбоя нет.  А за насилие надо сурово карать!
Евда на мгновение вспомнила,   как мать однажды замели в ментовку. Один заезжий  фраер завалился на «палку чая», тянуть резину не стал, давай, мол, сразу к делу перейдём. Вроде он крутой, деревенская шлюшка за счастье должна принять, что ей реальный пацан вставить не отказался. 
Стены в избе один смех и Евда всё отлично слышала.  Так этот пёс шелудивый, на пидорах видно,  на зоне помешался, хотел «глину замесить».   Ну, мать ему и «замесила»! Маленькая чугунная сковорода на длинной ручке в умелых руках заменяет если и не томагавк, то уж молоток-то точно.
 Этот «альфа-самец»  едва за калитку вырвался, а так бы мать его добила.  На башке живого места не осталось. Сломанный нос и выбитый зуб уже довеском пошли.  Так он, дурашка, ничего лучшего не придумал, как ментам заяву накатать. И чему его на зоне учили? Видно,  и там двоечником был!  Начал грузить ментов, дескать, эта женщина    ни с того, ни с сего набросилась без всяких оснований и поводов, прошу    привлечь к ответственности  по всей строгости закона.
 Да вот только экспертиза  на теле несчастной жертвы,  отбившейся от пьяного насильника, обнаружила многочисленные синяки.   Дело быстро  повернулось задом наперёд.  Пришлось этому мудаку самому отдуваться. Адвокаты бесплатно работать спешить не торопятся, вот и пришлось  тачку продать по-быстрому за бесценок. Да какая  там тачка – ржавое корыто с болтами.   Так ещё и мать с него слупила за то, что  заявление забрала.


 Среди заповедей, что мать внушала дочери,    «не поддавайся  насилию»  была из важнейших. А  если не удалось сладить    с подонком, отомсти жестоко.    В большинстве случаев суд стоит на стороне женщины. 
– Что ты  напишешь, овца тупорылая?  – В голос засмеялся Вадим Николаевич. - Заявление! Я тебе, паскуда, покажу заявление!  Ты, идиотка, вообще понимаешь, где находишься? Да ты   отсюда никогда не выйдешь своими ногами. Только по частям. Зарою куски на заброшенном поле, удобрение будет!  Думаешь, кто-то станет тебя искать: нету тела, нет и дела! Заявление она подаст, дурища!   
- Вот же, стерва, - с этими словами директор выпрыгнул вверх, будто находился не на мягком диване, а на спортивном снаряде батуте. Вцепившись  в волосы  несговорчивой жертвы  рукой,  он потянул её вниз и вперёд.
Боль и обида захлестнули сознание. Весь комплекс социальных взаимосвязей и нарастающих проблем сузился до размеров луча, превратившегося в меч возмездия.
Евда ни на миг не усомнилась в реальности угроз. Если кому и предстояло проиграть этот поединок, то она не спешила пополнить список неудачниц. Она не стала  выть по-бабьи,  бестолково и  беспорядочно размахивать руками, даже царапаться и кусаться. Рука молниеносно скользнула вправо,  пальцы как стальные клещи сомкнулись над мраморной  пепельницей.
Это  оказалось настоящее произведение искусства.  Изделие, явно ручной работы, было любовно изготовлено умелыми руками мастера и гармонично сочеталось с общим интерьером помещения. Но в сложившейся ситуации вовсе не это являлось главным достоинством столь важного для курильщика предмета. Вес, а точнее масса пепельницы выходила  на первый план.
Евда не любила ни учёбу, ни спорт, однако схватывала всё на лету. Учитель физкультуры преподал ей не только азы половой жизни, но и многие навыки физических  упражнений.  Высокая и прыгучая, она безраздельно доминировала на баскетбольной площадке. Взмыв над баскетбольным кольцом, Евда не просто опускала мяч в корзину. Нет, она заталкивала, запихивала его: основательно, по-хозяйски, чтобы какая-нибудь хитрая дрянь не вытолкнула мяч обратно, коту под хвост, спустив всю проделанную работу.
Этот отлично  отшлифованный навык пригодился в тяжёлую минуту. Словно баскетбольный мяч в корзину, Евда опустила  увесистый кусок чёрного мрамора на голову насильника.  Он лишь тихо ойкнул, хватка тут же ослабла, пальцы безвольно разжались,  и тело точно мешок с отрубями повалилось на пол. Быстро проверив пульс, Евда приободрилась: раз не сдох, паскуда, значит, будет жить!


И откуда только силы взялись, поймала себя на мысли Евда,  и злости хватило.  Конечно же, от папашки,   тот не успевает  с зоны выйти,  так сразу  опять  на нары. В последний раз, и смех, и грех, получилось как в том анекдоте. Ограбили водочный склад. Водку вылили, бутылки сдали, на эти деньги купили водки. Напились, передрались и все всех заложили.
Вот и сел не по-детски. Тому сторожу хватило бы и хорошего подзатыльника.  Так нет же, для верности на глушняк. Ну, дед копыта и откинул.  А бабла там было, и сказать-то стыдно. И вот стоили ли эти крохи, чтобы за них мотать пятнашку строгача?   Идиотов не пашут и не сеют,  сами растут как сорняки, ещё хрен и вытравишь.  Но она, Евда, умом не в отца, а в мать! И красотой  в мать. Отца от этого, как его, будь он неладен, неандертальца, не каждый учёный с первого взгляда отличит. А вот злость  точно от родителя, хотя, если честно,  и мать обителью добродетелей назвать   язык не повернется. 
***
Пленника провели в соседнюю комнату, посредине которой стоял массажный стол. Никакой другой мебели на все двадцать квадратных метров  не было.  Естественный свет мог проникать в помещение только через единственное окошко, размером с  крупную   форточку.  Появился ещё один боец. Он направил ствол автомата прямо в лицо Соколова. Пленнику  тут же разомкнули наручники на левой руке и пристегнули правую  к батарее отопления. Все ушли, оставив Макса  в полном одиночестве. 
«Эта женщина, - как утопающий за соломинку, он хватался за спасительные мысли, - знает, что мне предстоит. Она считает:  этот кусочек лезвия даст мне шанс на спасение. Но в чём он выражается? Сталь наручников лезвием не разрежешь. Значит, они непременно заменят наручники верёвкой или чем-то подобным. Но зачем им это надо?!»
Рассуждения  заходили в тупик. Он тут же очистил мозг от обрывков любых размышлений, понимая, что для анализа просто не хватает фактов. И стал внимательнейшим образом изучать, каждую, самую малую деталь интерьера.
Окно смотрело на контур берега, возле причала на речной глади покоилась  моторная лодка. Расстояние до кромки воды не превышало  тридцати метров.   Выскользнуть в окошко было   делом двух - трёх секунд. 
 Тщательно осмотрев пол, стены и потолок,  пленник  не нашёл ничего, на  что можно было бы обратить внимание, и полностью сосредоточился на массажном столе. Он мало, чем отличался от своих многочисленных собратьев за исключением некоторых весьма странных деталей.     Отступив с обеих сторон от краёв стола сантиметра по три, кто-то аккуратно просверлил на уровне головы массируемого человека две пары дырок. Там, где чаще всего, размещаются кисти рук клиента. Ещё две пары отверстий были сделаны примерно в полуметре, как раз на месте расположения локтей. Точно такие же просветы находились на противоположной стороне стола. Макс  уже не сомневался: всё это предназначалось для фиксации рук и ног.


«От  стола попахивает дыбой,  - стараясь, прочь прогнать страх, подумал он, - главное не дрогнуть. Если они станут пытать меня на этом приспособлении, то, привязав руки и ноги верёвками, снизят бдительность. Надо просто быть готовым к контрудару каждую секунду. Но где же инструменты для пыток? Иглы для ногтей, щипчики, молоточки. Что эти твари заготовили для меня? Ну, нет, извините, подвиньтесь, вас тут не стояло!» 
Макс силой воображения расположил себя на столе, зафиксировал кисти, локти, лодыжки. Затем, также мысленно сдвинул лезвие языком, крепко зажал его между зубов и резко подал шею вправо. Полоснув лезвием по фиксирующему запястье шнуру, он тут же потянулся зубами к левой руке. В это время правая   выскальзывала из петли, зажавшей локтевой сустав. Резко поднявшись на колени, он разрезал, к тому времени уже зажатым в правой руке лезвием, шнуры, затянутые на щиколотках.
Он прокрутил ситуацию в голове несколько раз. На весь цикл уходило четыре секунды. Из них только в течение двух последних врагам становилось ясным, что бой уже начался. Соколов видел себя на спине и животе.  Предполагал наличие  в комнате двух – трёх - четырёх человек. В любом случае, какой-то шанс у него оставался.
Незаметно, хотя никто и не следил за ним, Макс не исключал наличия потайной видеокамеры, он стал разминать мышцы, связки, суставы. Он заставлял кровь быстрее бежать по жилам, давая пищу ожидающему   бешеного рывка телу. 


Раздалось несколько громких, радостных восклицаний и тут  же в комнату, где находился  одинокий пленник, вошла целая толпа народу. Они весело смеялись, цокали языками, тыча пальцами в сторону Соколова.
 Кто-то поставил табурет, на который сразу уселся длинный, худой боец с автоматом в руках. С первого взгляда  стало понятно, что в поисках радостей жизни долговязый давно уже перешагнул через анашу, как забаву для детсадовского возраста.
Следом внесли небольшой журнальный столик. Тут же появился низенький, убогий старикашка лет семидесяти пяти. Был он настолько тощ, что явно весил от силы пуда три. Старикан открыл чемоданчик и стал выкладывать на столик разнообразные инструменты.
«Неужели он?» - с удивлением подумал Макс, разглядывая, дедка. Красные слезящиеся глаза,  плешивый череп, туго обтянутый пергаментной кожей, морщинистое, как иссохшая  свёкла, лицо. Узкие, опущенные плечи, сутулая, почти горбатая спина, шаркающая походка просто не могли не вызвать отвращения. К тому же старик тяжело подкашливал и болезненно тряс головой.
 «Ну и мразь!» - в сердцах подумал Соколов. Держа Макса под контролем пары стволов, с него  сняли  наручники,  заставили раздеться догола и лечь на массажный стол животом вниз. Руки и ноги зафиксировали абсолютно точно по схеме, которую он вычислил. «Козлы, мы ещё повоюем!»- в сердцах молча,  выругался Соколов.
 Откуда-то издалека донёсся едва ощутимый запах жареного на углях мяса.  «Шашлык – машлык, падлы, готовят, - зло подумал Максим, - он вам ещё встанет поперёк глотки!» 


- Ну, что, Толяша, приступай, -  к старику властно обратился Кот, - а через часок заглянем полюбоваться твоим мастерством.
- За мной не застоится, - бодро ответил дедок, - не первый, не последний.
Кот бросил жёсткий взгляд на весьма вольно рассевшегося на табуретке охранника с автоматом и что-то  отрывисто произнёс. Долговязый мгновенно подтянулся, своим видом показывая решительность и дисциплинированность. Вскоре все вышли из помещения. Осталось лишь три человека: пленник, старик и охранник. 
«Придут через час, зрителей нет, - недоумевал Макс, - что же они задумали, похоже, не пытку?!» Его сомнения быстро развеял старикан. Он тщательно, со знанием дела провёл шершавой рукой по телу Макса от затылка до самых пяток.   Одобрительно цокнув языком, он довольно произнёс: «Хорошая кожа, молодая! По такой коже колоть одно удовольствие!» Дедок ещё раз погладил Макса и промолвил лишь бесконечно ёмкое слово  «Да!»
 «Кольщик! – осенило Соколова,  - он  просто кольщик. Он должен сделать татуировку на моём теле. Но зачем? Чёрт возьми, зачем?! Во-первых, он не из банды. Приглашён по контракту.  Кот говорил с ним, как с подчинённым без всякого уважения. Я для него не враг. Никто. Просто объект работы.    Меньше всего он готов от меня ожидать то, что я задумал».
Макс  потрогал лезвие языком. Тело будто пробило электрическим током. «Так, - роились мысли, - так. Надо немного выждать. Время ещё есть. Пока рано. Пусть чуть больше расслабятся любители шашлыка. Пусть».
Донеслась музыка. Приятный баритон сообщал что-то о «кумовой ментовке»,  пригретой на воровские денежки. Песня вполне соответствовала запросам публики,  но Макс прекрасно понимал, что верность воровской идее у этой своры ничуть  не больше, чем революционная сознательность балтийских моряков, громивших в октябре семнадцатого винные погреба Петрограда.


Толяша готовился к работе основательно. Разложив инструменты, он принялся разглагольствовать, словно полемизируя с невидимым собеседником. «Я-то, - откровенничал кольщик, - своему ремеслу учиться начал ещё в сорок восьмом  году в Баиловской тюрьме. В той самой камере, откуда Сталин сбежал. До сих пор ума не приложу, как можно было ускользнуть из этого каземата, не являясь невидимкой.  Первым учителем у меня был сам Пахан Кастрюли. Мастер   с большой буквы. Тогда он чалился уже по четвёртой ходке. А первый раз попал туда  же, в «Баилова» ещё до революции. Ну, так со Сталиным он в этой камере и сидел. Да только в те дни кто же знал, что за тип рядом. А я, получается, тоже человек исторический».
От кольщика исходило добродушие палача, вернувшегося к любимой семье после тяжёлой, изнуряющей смены. Соколов скосил глаза в сторону охранника. Тот  жадно вдыхал большими ноздрями запах шашлыка, притоптывая ногой и подпевая соратникам, затянувшим вслед за бардом «слышишь мама, я не виноват». Непризнание вины заключалось отнюдь не в отрицании совершения преступления. Вовсе нет! И бард, и его лирический герой и, конечно же, слушатели были до глубины души возмущены решением суда:  «за то, что этому менту по роже хлесть, меня на восемь лет упрятали в тюрьму». Уж они-то не сомневались, что  за избиение сотрудника органов правопорядка человека не наказывать надо, а наградить медалью или даже орденом. Да,  охранник  явно не был готов, к каким-либо неожиданностям и воспринимал своё положение как проявление несправедливости. Всем отдых, а ему работа.
«Сейчас-то уже не те времена, - бурчал себе под нос Толяша, - колют всё больше по трафаретам, да тушью. А вот Пахан Кастрюли, учил краску из сажи делать. Мешал сажу с пеплом  и сахаром, а разводил только на ссаках. И колол  почти  всё время   от руки. Ну, уж  если большая выходит картинка, то он её на газете вначале намалюет, а потом прямо через газету колет»
 Возможно, при других обстоятельствах  Соколов не без интереса выслушал бы воспоминания «исторического человека». Но обстановка явно не располагала к этому.
 «А уж сколько «ершей» под ножи, да под заточки попало, - с законной гордостью сообщил старикашка, - после того, как я их регалки проверил, - сейчас и не вспомнишь. А с некоторых, так и шкуру заживо сдирали вместе с порчушками, что умудрялись, кто по глупости, а кто и по беспределу себе  нанести. Не хуже, чем тебе…»
 Кольщик тут же осёкся, сообразив, что сболтнул лишнего. «Клиент» о своей дальнейшей судьбе не имел ни малейшего представления и в случае возникновения эксцессов, Толяше  вполне могли укоротить язык. «Падлы! Мрази!» – ужас охватил Соколова. Информационная лавина прокатилась по сознанию, цементируя волю, вселяя ярость. 
То обстоятельство, что давно уже за долги в качестве платы принимаются части человеческого тела, сегодня неведомо лишь жителям очень далёкой тундры. Особенно же ценятся парные органы: почки, глаза. Но  добрались и до кожи, что там тривиальная шкура аллигатора!
Для Макса не было большой разницы в том, собирались  из него  изготовить   прикроватный коврик или, исколов зэковской атрибутикой и порезав на куски, продавать, как раритеты Колымы. «Сволочи!» - едва сдержав крик, молча, простонал Соколов. Настало время действовать, и здесь не было места эмоциям. 


Кольщик продолжал болтать своё, охранник всей душой, а без малого и телом, пребывал на празднике, который просто бурлил буквально за дверью. Медлить дальше   не имело смысла. Точным  выверенным движением Макс зажал лезвие зубами. Тут же голова потянулась к запястью правой руки. Он не сбился с расчётного графика ни на долю секунды. Освободив руки, пленник  рывком поднялся на колени, спасительная бритва уже резала путы на щиколотках.
В этот миг Макс наткнулся на изумлённый взгляд кольщика. Толяша стоял, молча раскрыв рот, осознание произошедшего,  а вместе с ним трепет ещё не наступили. Он был просто растерян. Оттолкнувшись от стола пальцами ног и коленями, Соколов развернулся во время полёта без малого на полуокружность и просто нырнул на охранника. Тот успел лишь инстинктивно прикрыться автоматом. 
Кроме основной задачи, Максим  преследовал ещё одну цель: не наделать слишком много шума. Отводя левой рукой, ствол вниз, он полоснул зажатым в правой руке лезвием по выпирающему кадыку. Мягко  пружиня на пол, он схватил врага за волосы и подбородок, и резко повернул голову одновременно вверх и вбок.   Раздался хруст шейных позвонков.
Сжимая в руках автомат, Макс сделал длинный шаг в сторону старика и ударил его в лоб прикладом. В голове мелькнула присказка: «Я тогда взял камень в руку    и сказал я «старый хер, ты пойми, что я не сука, а советский пионер»
 Отомкнув магазин «калашникова», он надавил пальцем на верхний патрон. Магазин был полным. Пристегнув его обратно, Максим дослал патрон в патронник и поставил оружие на предохранитель.
За стеной раздавался нестройный хор пьяных голосов.  «Похоже, уже тризну справляют по убиенным Горилле и Хомяку, ухмыльнулся Максим, свадьба вроде бы не намечалась». Дверь в комнату закрывалась изнутри,  и не воспользоваться этим было бы неосмотрительно. Макс снял с охранника  кроссовки, брюки и куртку и тут же облачился, наконец-то скрыв наготу.  Одежда, хотя и оказалась явно не по размеру, придала сил и уверенности. «Дарёному танку в дуло не смотрят», трезво рассудил он и вновь усмехнулся. Эти боевые трофеи достались  ему недёшево и меньше всего были похожи на подарки.  Кольщик лежал бездыханно.  На мелочах все и попадаются, подумал Макс, а дьявол всегда кроется в деталях. Он вспомнил конец весны прошлого года и свою схватку с Мерином и Пухлым. И тут же одним коротким движением добил старика: «не выстрелит только мёртвый».


Бесшумно выскользнув в оконный проём, Соколов внимательно осмотрелся по сторонам.  Вечер в  ноябре наступает рано, к тому же, сырая, пасмурная погода ещё больше снижала видимость.  Сумерки едва оттеняли контуры предметов.  Поэтому стоявшего всего в нескольких шагах человека  беглец заметил не сразу.   Это был    тот самый мент, который так страстно желал сексуальной близости с ампутанткой.  Разумнее всего, на первый взгляд, Максу следовало  мчаться от этого страшного места как можно быстрей и дальше.   Но бежать было просто некуда. А за спиной он оставлял банду разъярённых преследователей. 
Кот, потеряв при взрыве  своих основных бойцов и провалявшись на больничной койке, смог собраться с силами и нанести контрудар. Что мешает ему повторить успех? «Лучше конечный ужас, взвесил складывающиеся обстоятельства беглец, чем ужас без конца». И сделал решительный шаг в сторону «оборотня в погонах», который в этот миг  собирался справить малую нужду. 
Однако видимо  проявляя уважение к хозяину и очагу, для решения столь деликатного вопроса  он, помня о чести офицера,  отошёл за угол.  И был в этот миг крайне занят собой. Несовершенство покроя должностных штанов, а именно наличие большого количества мелких пуговиц на ширинке,  не позволяло ни на миг отвлечься от дела. К тому же, несмотря на ещё молодой возраст, служивый, в результате ряда венерических инфекций и болезней мочеполовых органов страдал практически недержанием мочи.  И в дополнение ко всему  уже был изрядно пьян.
 «Что это, если не судьба?!» – успел подумать Макс,  занося приклад. Удар пришёлся в самый центр затылочной кости. Сотрясение мозжечка гарантировало летальный исход. Но, теряя драгоценные мгновения, Соколов перебросил обмякшее тело на спину и вогнал приклад в глабеллу.  Хруст надпереносья указывал на поражение лобных долей мозга.
«Дважды убитому не выжить!» - прагматично отметил  Макс, внимательно осматриваясь по сторонам. Не  истекло даже и половины часа, отпущенного кольщику Котом.   Пополнив арсенал табельным оружием мента и его мобильным телефоном,  беглец почувствовал себя ещё уверенней. Он минусовал уже трёх врагов, не израсходовав ни одного патрона. «Фил назвал бы это хорошей работой», подумал Макс и тут же сглотнул комок. Понимание того,  что  ты один-одинёшенек на всём белом свете, а рядом целая банда жаждущих прикончить тебя людей давило гнетуще.
Отринув мгновенную слабость, Максим  взял себя в руки. Осознание, что врачи не спешат лечить пациентов, а больше думают об их деньгах, вовсе не делает человека здоровым. Учителя часто безразличны к знаниям учеников – день да ночь, сутки прочь. Но разве это хоть как-то влияет на требования, предъявляемые при поступлении в вузы? Сотрудники органов правопорядка  из рук вон плохо борются с преступностью. Но имеет ли хоть какое-то значение это обстоятельство в тот момент, когда толпа вооружённых отморозков окружит вас в тёмном переулке?
 «А если зарплата вам жить не позволит, так вы не живите, ну кто ж вас неволит!», Макс вспомнил уличный вариант известной песни и крадучись стал приближаться к месту, откуда доносилась музыка.