Светлан Голосеев гвардеец монгольского императ. 44

Глава 44. Оплот на пути ислама

– Я была в Китае три года назад, – продолжила Майя. – Конечно, я ездила ради приобщения к истокам буддизма. Лучше было бы посетить Тибет, но у меня не хватило денег. Тибет остался мечтой, и он у меня впереди, да! Я была лишь в Синьцзян-Уйгурском автономном районе и в провинции Ганьсу. И ещё ездили в Иньчуань, главный город Нинся-Хуэйского автономного района. Всё это места древнего буддизма.

– По этим районам и проходил Шёлковый путь, – вставила Лира Павловна.

– Да-да, нам постоянно говорили: «Мы едем по Великому Шёлковому пути!», будто это самое важное. Они там помешались на этом Шёлковом пути – и гиды, и туристы. А на главное внимания не обращали.

– А главное там что? – спросил я.

– Да вы что! Главное – конечно буддизм!

– Я как-то запутался, наверное. Я читал, что уйгуры – самый многочисленный народ Китая, исповедующий ислам.

– Ну да, конечно, сейчас там мечети на каждом шагу. Но с начала нашей эры Турфанский оазис был одной из колыбелей буддизма – да! И уйгуры были буддистами вплоть до пятнадцатого века! Пока мусульмане не завоевали и силой не принудили! Кстати, ислам так промыл им мозги, что они теперь считают, что буддистские храмы в Турфане построили неверные калмыки, которые в прошлом жили на их землях. А то, что они сами полтора тысячелетия… Ну, это на их совести. Своё не забыть бы.

– Так вы откуда начали путешествие? – попытался я вернуть Майю в русло. Меня-то Шёлковый путь как раз интересовал.

– Мы прилетели в Урумчи. Это столица Синьцзян-Уйгурского района.

– И как вам город?

– Ужасно! Жара умопомрачающая! Город гигантский – три с половиной миллиона жителей, дома чисто европейские, смог висит, духота. Там два дня были, почти всё время в гостинице под кондишкой просидела. Медитировала.

– Неужели не интересно?

– А что интересного? Главная достопримечательность знаете что? Самый большой во всём национальном районе рынок! Ну, есть там геологический музей, но мне это не любопытно. Ещё музей автономного района… Пагода на горке стоит девятиэтажная. Так к ней не протолкнуться, издали посмотрела. Мечеть – тем более не моё. Наших на второй день возили в горы на какое-то маленькое озеро, я не поехала. Фотки видела – не экстраординарно. А горы ничего – скалы, ёлки даже растут кое-где.

– В такой жаре ёлки? – я сразу вылавливаю неувязки.

– Так это Тянь-Шань. На высоте прохладнее. Ещё предлагали ехать смотреть лавандовые поля. Почти все отказались, на рынок пошли. А я медитировала, мне этот рынок, знаете ли…

– Майка, не расплывайся по древу, повествуй по сути.

– Вот ты, Лирка, совершенно не эмоциональна и к тому же нетактична. Если бы ты была не ты, я бы обиделась. Тебе только факты важны. Ладно… Из Урумчи повезли нас в Турфан. Там километров сто пятьдесят. Снова: «Шёлковый путь, Шёлковый путь…». Голые горы, камни, песок, жара. Не представляю, как эти торговцы там на верблюдах ездили. Турфан – это да! Это реально, вторая родина буддизма! Там меня удивила зелень. Да, деревья на улицах, даже озеро небольшое в центре, метров двести в поперечнике, но всё-таки вода! И думаете откуда?

– У них там подземные акведуки, – не удержал я своих знаний.

– Да! Представляете – десятки километров подземных галерей, даже нет, говорили, кажется, тысячи! Система называется кариз. Нас в музей водили всей группой, именно музей кариза – «Водный музей» называется. И вот с помощью этих галерей они собирают воду и выращивают фрукты-овощи, и в дома воду подают. Потрясающе! И это было в древности ещё. Вообще город мне понравился больше, чем Урумчи. Во-первых, он намного меньше и не столь по-европейски выглядит…

– А там ещё что-то материальное с древности сохранилось, кроме кариза? – мне хотелось, чтобы она говорила о том, что меня интересует.

– О, да! Вообще рядом с Турфаном, в десяти минутах езды уникальное Цзяохэское городище. Это прелесть!

Тут я вспомнил объяснение Лиры, что такое «прелесть», и мы с ней понимающе переглянулись. А Майя продолжала.

– Этот город построен три тысячи лет назад! Он самый древний в тех местах, да. И вообще самый древний глинобитный город из сохранившихся в мире. Всё из глины! И он был буддистским городом! В нём было сто одна пагода! Их строили в стиле индийских ступ, вот как я себе хочу сделать. И там была уйма храмов. Монахи, учившиеся в них, расходились по всему Китаю и несли чистое знание в массы, как говорится. Из Турфана буддизм и попал в Китай, это доказано. Многое из построек ещё до сих пор можно разглядеть, по крайней мере, алтари хорошо узнаваемы. Вот посмотрите, – Майя стала «листать» снимки на экране смартфона.

Поскольку Майя показывала мне, Лира вынуждена была придвинуться вплотную и дышала мне в ухо, что сильно отвлекало мои мысли от пагод и алтарей.

– Вот это – какая красота! Видите, какой профиль классический? – продолжала Майя. – Я уходить не хотела. А наши же спешат, им, видите ли, скучно и жарко. Нет, что жарко – то да! Там, в Турфане китайский полюс жары – пятьдесят градусов бывает!

– Пятьдесят градусов даже представить трудно, – вставил я.

– Ну, при нас пятидесяти не было, было до тридцати семи. Но с непривычки – да! Потом нас повезли в Гаочан. Тоже недалеко, полчаса на автобусе. Это тоже развалины. Говорят, был большой город, столица государства Гаочан. Эти гиды ещё так объясняют, иногда думаешь, а знают ли они это наверняка или выдумывают на ходу. Нам сказали, например, что когда буддисты перешли в ислам, а это выходит, в пятнадцатом веке, он все ушли из этого города, потому что храмы в нём повёрнуты не в ту сторону. Конечно, это похоже на правду: мечети смотрят входом на Мекку, а главные входы буддистских храмов – на восток. Но ведь это не повод вообще покидать город.

– Гаочан так назывался не всегда. Его кто только не завоёвывал по причине нахождения на Шёлковом пути, – вставила своё слово Лира. – по-китайски он назывался Огненный город – Хо-чжоу, сами уйгуры называли Караходжа.

– Да, «Хо-чжоу» нам говорили, но там столько говорили, что всего не упомнить. Как у тебя эти названия в голове умещаются?

– Ещё бы мне не знать! Там же, рядом с Гаочаном кладбище Астана, – Лира сказала это так, будто мы всегда знали об этом кладбище. Я смолчать не мог.

– Лира Павловна, вы знаете все кладбища Китая или только Уйгурии?

– Не ёрничайте! Некрасиво выставлять напоказ свою неграмотность, да ещё и бравировать этим. Это знаменитое на весь мир кладбище. Тысяча гробниц на площади десять квадратных километров, датируются они с четвёртого по восьмой век.

При этих словах я приуныл, поскольку века «не мои», а Лира непременно пожелает рассказать об этих могилах, поскольку они знамениты и заодно чтобы уязвить меня. Похоже, она распознала мои мысли, потому что продолжила, глядя прямо мне в глаза – чтобы никуда не делся!

– Там ужасная сушь на протяжении тысячелетий, поэтому многие артефакты прекрасно сохранились, которые не разграбили, конечно. И мумии даже вполне сохранились. Но главное не в том. Среди погребального инвентаря, который сопровождал покойника в мир загробный, было много бумажных муляжей различных вещей, сделанных из использованных документов. Туфли, ремни, шляпы для покойников, даже гробы делали из бумаги!

– Лира Павловна, не слишком ли просвещённое общество проживало полторы тысячи лет назад в оазисе посреди пустыни?

– Получается, что так. Представляете, в те времена уже было столько бумаги и люди так много писали, что можно было из макулатуры делать погребальные вещи. Там даже гробы стоят на пачках документов! Само собой, как только узнали европейцы, сразу попытались это добыть. В разные годы раскопками на том кладбище занимались экспедиции разных стран, в том числе немцы, японцы, русские. С 1959 года китайские археологи провели там много археологических экспедиций и нашли среди прочих интересных вещей две тысячи документов со свидетельствами жизни людей того далёкого прошлого. Это же клад подлинный!

– Они все в Китае и их не прочитать?

– Те, что обнаружили немцы – в Берлине, у них около восьми тысяч документов. Английские находки хранятся в нескольких научных учреждениях Великобритании. Японские пошли по рукам, по частным коллекциям, их частично выкупил Токийский Национальный музей, и часть документов оказалась в Южной Корее. А то, что раскопала русская экспедиция Сергея Ольденбурга в 1909-1910 годах, это четыре тысячи документов, находится в филиале Института востоковедения в Санкт-Петербурге и в Эрмитаже. Я их там видела!

– Здорово, Лира Павловна! И они тоже на тюркском? Удалось прочитать?

– Нет, к моему сожалению, это кладбище служило для захоронения китайских поселенцев Гаочана. Но историческую значимость этих документов даже невозможно оценить. Майка, прости, что я тебя перебила.

– Да ты рассказала столько, сколько не знают и сами гиды, которые толпами водят экскурсии по этим гробницам. И чего я туда ехала, нужно было тебя расспросить, да и всё.

– Но я же не знаю буддизм.

– Да! Буддизм. Я уже говорила, что Турфан – вторая родина буддизма. И, как нам вещал гид, там вообще родина всего – не уверена, верить ли. Вроде бы там и художественная проза высокого уровня, и поэзия, и музыка, и танцы, и театральное искусство, и всё это распространялось по территории Китая и, якобы, даже в Корею и Японию. Но что важно – турфанский буддизм долго сдерживал распространение ислама и в конце концов из-за этого ислам не стал господствовать в Китае. Я считаю, что это – превосходно! Это несомненная победа чистого знания! Хотите, я ещё сделаю салат? У нас есть ещё полчаса.

– Почему полчаса, мы должны уезжать?

– Ну как вы не знаете? Будда рекомендовал ограничивать время приёма пищи. Самый лёгкий режим для нас, избалованных легкодоступностью пищи, питаться в промежутке с девяти до восемнадцати. Это, кстати, весьма стройнит.

Я от салата отказался, а Лира промолчала, поскольку вопрос был адресован мне. Майя продолжила свой рассказ.

– Потом нас возили к Красным горам. Смотрите, как красиво, это на закате. Они и так красноватые, да ещё освещаются заходящим солнцем – это прелесть! Лира, смотри, тебе разве не интересна эта красотища?

– Что-то я утомилась, не обижайся, Май. Давай мы к тебе ещё приедем. Судя по маршруту твоего тура, ты нам ещё половины не рассказала.

– Ну, ладно. Жаль конечно. Я готова в любой день. Кроме часа утренней медитации – это у меня свято.

Прощаясь, Майя подошла ко мне:

– Вы мне понравились, мы так замечательно пообщались! Я вижу, у нас много общего. Давайте встречаться. Знаете, люди, просветлённые буддизмом, могут изменить мир к лучшему, вы согласны?

Как я мог не согласиться с очевидным?


Назад мы с Лирой Павловной поехали электричкой, поскольку Майя хотела остаться на даче «помедитировать и почистить чакры». До станции было недалеко, и мы с удовольствием прошлись пешком.

– Мы с Майкой познакомились на курсах карвинга, – сообщила Лира.

– Я боюсь снова показаться профаном, но я не знаю, что означает это слово.

– Вам и знать бы не надо. Сейчас столько всяких новомодных словечек, за которыми скрывается подлинная фигня. А карвинг – это художественная резка по овощам и фруктам. Да! Даже представляю, что вы хотели бы сейчас сказать. Я в тот период желала удивить одного человека и представляла, как он будет восхищён моими умениями. А он пришёл, сожрал, не разглядывая, всё моё искусство, и полез обниматься. Какие вы мужчины, всё-таки, самцы…

А Майка занималась долго. Она все фрукты и овощи покромсала. Вся квартира была завалена, пока не заплесневели эти произведения искусства. Она даже в выставке участвовала. А потом разругалась вдрызг с самим коучем. Коуч – это по-старому преподаватель. Так он себя позиционировал. Манерный эдакий мальчик. Ну и всё, забросила она это дело как вражеское.

– Одинокие женщины все так активно-агрессивны?

Лира не стала в позу, ответила спокойным, мне показалось, даже усталым голосом.

– Тут ведь непонятно, что первично – то ли агрессивны из-за одиночества, то ли одиноки из-за агрессивности. Про себя я так и не решила. Но вы не можете считать моё признание слабостью!

«Да кто бы осмелился», – подумал я.