Спастись от матери

  С Иринкой мы были знакомы лет с семи. Вместе пошли в первый класс, вместе гуляли после уроков, вместе делали домашнее задание. Да и жили рядом - в соседних подъездах обычной пятиэтажной хрущевки. Друг про друга, казалось, знали все... Но мне и в голову не приходило, что ее мать Наталья Ивановна, ей не родная. Узнала я об этом только на похоронах, когда мы с Иришкой остались вдвоем, чтобы убрать квартиру после многочисленных посетителей, пришедших проститься с замечательной женщиной.
   Однако подруга с мытьем полов не спешила, достала потрепанный альбом и начала показывать мне фотографии, где они всегда были с мамой вдвоем — вот тетя Наташа провожает ее в школу, вот ведет в музыкальный кружок, вот они на рынке купили здоровенную тыкву, за которой Ирку и не видать почти…
- Постой, - остановила я поток воспоминаний. - Я не вижу здесь твоих детских фотографий! Ни дня рождения, ни садика.
- А мама мне родной теткой приходится. Она меня забрала к себе после смерти родителей, когда мне уже шесть исполнилось. - Ирка погрустнела, на глаза вновь навернулись слезы. - Я свое детство не хочу вспоминать, только оно все не забывается. Иногда перед сном лежу в кровати, и вдруг ледяная дрожь проберет, мурашки по рукам забегают. - Ирка и сейчас поежилась.
- А ты мне ничего про это не рассказывала. - упрекнула я ее. Она лишь пожала плечами. - Давай, колись, что там у вас произошло.
  Ирина налила две чашки крепкого чая и, немного помолчав, начала говорить:
- Родная моя мать, Светлана Ивановна, поссорилась с родителями и уехала в деревню с молодым мужем, моим отцом, которого бабка с дедом не приняли и не поняли. Он из секты какой-то был, потому со своей родней молодожены связи не поддерживали, не хотели пересудов и упреков.
  Отец запер мать с только что родившейся дочерью, мной то есть, в доме. Соответственно и порядки установил суровые. Но молодая жена не перечила мужу. Она во всем следовала за ним и поддерживала его веру.
  А вера их была ужасна. Родители постоянно, сколько себя помню, говорили о смерти, как об освобождении. За любую провинность начиналось самобичевание, чтобы смыть с себя грехи.
    И меня стали воспитывать в тех же идеалах. Я тогда совсем кроха была, потому и думать не могла, что есть другая жизнь, отличная от нашего узкого мирка. Людей я практически не видела, только пастора нашего  да послушников некоторых. Но они особо не общались со мной — поприветствуют кивком головы и начинают с родителями беседы вести, а я тихонько рядышком сидела или во дворе с щепками от поленницы играла. Еще соседка - бабушка Матрена иногда захаживала к нам в гости, приносила то молока от своей коровы, то муки или крупы какой мешочек. Отец дары принимал, но женщину все равно не жаловал, называл ее проклятой бабой, уж и не знаю почему. А Матрена добрая была, то пряник мне сунет тайком, пока отец не видит, то конфетку какую, то яблочко. Отец нам с матерью таких вольностей не позволял, говорил, что так нас бог любить перестанет и не видать нам царствия небесного. Кроме хлеба и воды, мы иногда ели картошку, а один раз на новый год, мне тогда уже 5 лет исполнилось, подарили целый пакет с мандаринами. Я, как сейчас, помню, думала что это свечки такие новые, я их как мячики по полу катала, других игрушек у меня отродясь не было. До сих пор не выходит из головы тот восхитительный аромат. А вот вкус не запомнила. Может и не удалось мне их попробовать, не знаю.
   Вообще-то я плохо помню своих родителей. Какими они людьми были, любили ли меня, ссорились ли между собой? А вот события последних совместных дней врезались мне в память навсегда.
  Лето в тот год позднее было, листочки только едва распускаться стали. В этот год отец огород не копал, в лес за маслятами не ходил, да и от даров Матрениных отказался, говоря, что не надо нам уже ничего.
- Время близится. О душе думать надо, а не о теле!
Я вопросов не задавала. Знала, что когда придет время, мама с папой сами мне все расскажут. Так и вышло. Как-то раз отец рано меня поднял, зорька только заниматься начала. Мать достала всем троим белые одежды и мы вышли во двор, сели кругом на траву. Как обычно, отец что-то долго бормотал себе под нос, а потом раздал нам плетки и мы начали бить себя по рукам, спине, ногам.
  Но этим утром мне все казалось, что должно что-то произойти, может потому что отец был еще более суров и хлестал  себя с каким-то уж особым остервенением. На его спине проявились кровавые отметины, которым, он, казалось, только радовался. Мать тоже в каком-то трансе пребывала, раскачивалась из стороны в сторону и все то на меня, то на небо поглядывала. Я не знала, чего мне ждать, поэтому на всякий случай хлестала себя изо всех сил, подражая родителям.
   А потом мы встали и направились за калитку, в лес по тропинке. Мне казалось что меня ведут в сказочный край, где огромные деревья сплелись верхушками, а трава была мягкая, как пух. Я все оглядывалась по сторонам, и мысли мои перепрыгивали с одной на другую.
- Что случилось? - спросила я, дергая мать за руку.
- Сегодня мы вознесемся в рай, где нас давно уже ждут!
- Кто? - я не могла понять ни слова из того, что мама мне говорила, просто верила ей на слово. Она была необычайно ласкова со мной в этот день, улыбалась, называла меня единственной, любимой дочкой. В эти минуты и я ее любила. Потому безропотно шла, куда она вела.
   Отец тоже шел за нами, но его вид тогда меня не то чтобы напугал, скорее, озадачил. Всегда спокойный, суровый, сейчас он едва поспевал за нами, плелся, понурив голову, ноги его плохо слушались, он то и дело спотыкался. На все мои вопросы папа не отвечал, лишь кивал головой своим мыслям.
   Скоро мы оказались на большой поляне, и мама, наклонившись ко мне, сказала, что сегодня  священный день, которого они с отцом ждали очень долго.  Пастор общины сказал, что их миссия заключается в том, чтобы расстаться со своей жизнью и поскорее попасть в рай.

   Мать достала из корзинки большую бутыль с мутным душистым отваром, сделала несколько больших глотков, потом передала его нам. Отец едва отхлебнул, а я выпила все до капли, вкус оказался терпким и сладковатым, именно такой, какой я любила больше всего.
   Через пару минут мне вдруг захотелось смеяться и я с трудом себя сдерживала, чувствуя какую-то торжественность момента. Потом на нас снизошло необыкновенное спокойствие и расслабленность. Мы словно в трансе читали молитвы, держась за руки.  Это было самое счастливое время. Родители улыбались, закрыв глаза и блаженно подставив лицо солнцу. По волосам пробегали тени от ветвистых лап сосен, а на щеках резвились солнечные зайчики. Я тогда подумала, что вот он, рай, о котором я так часто слышала, и мне сделалось так хорошо, так спокойно.
     Спустя некоторое время мама с папой взяли меня за руки и мы пошли, как сказала мама, к месту своей смерти.
    Они с отцом долго готовились к последнему ритуалу, искали место в лесу, вырыли широкую и глубокую яму, чтобы поместиться всей семьей, взяли с собой заранее сплетенные венки и красивые бусы, ведь смерть - это праздник, и наконец, мы все сможем быть счастливыми.
    Когда я заглянула в черный колодец, мне вдруг показалось, что мои родители что-то не правильно поняли - рай не может быть в этой яме. Он здесь, вокруг нас. Вот же, мы только что были счастливы, когда сидели держась за руки. Я не хочу умирать. Мне вдруг отчего-то стало страшно.
    Мама тем временем достала из корзинки нож, завернутый в белоснежное накрахмаленное полотенце и протянула отцу.
 Сначала он должен был убить меня, а потом они вместе покончили бы жизнь самоубийством.
  Я помню, как отец занес руку с зажатым в ней клинком над моей головой, но в последний момент остановился. Рука его дрогнула и опустилась.
- Беги. - почти одними губами прошептал он мне. А мама в ярости схватила лопату, которая валялась недалеко от могилы, и ударила отца со всей силы по голове. Брызги крови попали мне на лицо, и я ринулась бежать.
   Дальше все было как в тумане. В голове до сих пор крутятся какие-то обрывки видений. Вот я несусь между деревьев обратно в деревню, но бегу не к себе домой, а к соседке, бабе Матрене. На улице почти ночь, вероятно я не сразу нашла дорогу, плутала по местности. Несколько раз я падала и катилась кубарем по траве, сбивая коленки, исцарапала все руки о колючие кусты разросшегося вдоль дороги малинника. Дальше снова провал... И вот вижу, Матрена открывает дверь своей избушки и губы ее искривляются  не то в гримасе удивления, не то в ужасе...
  Что было дальше, я знаю со слов моей второй мамы. Это она рассказывала мне уже потом, когда я подросла и стала засыпать ее вопросами о той ночи.
   По ее словам выходило, что о гибели родителей ей сообщил по телефону участковый, он же попросил ее выехать как можно скорее, так как за дочкой Щавековых нужно было присматривать.
   Тетя выехала первым же рейсом единственного на всю округу автобуса и всю дорогу ломала голову, что же произошло с сестрой и ее мужем? Они не виделись семь с лишним лет, и Наталья ничего не знала о жизни родственницы. Детей у Натальи не было, поэтому она твердо решила забрать племянницу к себе и растить ее как родную. За такими невеселыми мыслями она взошла на порог дома Матрены. 
   Та сначала не хотела ее впускать, но когда поняла, что она родная сестра Светланы, распахнула дверь и позвала меня. Я сама очень смутно припоминаю,  что испугалась незнакомой тети, но потом освоилась и забралась к ней на колени. Женщины проговорили до позднего вечера, Баба Матрена все рассказывала и рассказывала о нашем житье-бытье, а Наталья пораженно качала головой. Потом меня уложили спать, а вскоре и сами заснули.
   Утром Наталью разбудили крики Матрены
- Иришка пропала! - голосила она.
   Женщины ринулись в комнату. Моя кровать была пуста, окно распахнуто, а на подоконнике виднелись кровавые отпечатки маленьких пальчиков.
   Едва Наталья провела пальцами по красным отметинам, как в ее голове вдруг возникло видение. Она отчетливо увидела, как среди ночи раздается стук в окно, и ее сестра Светлана манит свою дочь рукой. Потом хватает открывшую окно девочку и бежит с ней в лес.
  Я тоже помню этот момент. Я сопротивлялась, кричала, но мать была жестока ко мне, всю дорогу кричала, что я предала семью и должна умереть, чтобы все трое наконец воссоединились и были счастливы.
  Потом мама Наташа, рассказывала мне, как ринулась в лес, как металась из одной стороны в другую, пытаясь понять в какой стороне следует нас искать. И тут, прямо перед ней возникла сестра. Мама Наташа ее едва узнала, такой у нее был несчастный, измученный вид. Под глазами залегли темные круги, лицо покрывали брызги крови. Она зло зашипела на Наталью, цедя сквозь зубы, что не может обрести покой. И все из-за Ирки, которая сбежала, вместо того, чтобы как и положено послушной дочери, отправиться следом за родителями в рай.
- Она должна умереть! Только так мы воссоединимся на небе!
- Но ты же погибла! - закричала тетя Наташа, отступая. - Тебя нашли повешенной на березе! Так мне сказал участковый!
- Эта маленькая дрянь все испортила! - мать подняла лопату и замахнулась на тетю Наташу. - Я и тебя убью, если будешь мешаться мне под ногами!
   Тут выбежала я из-за здоровенного ствола старой сосны и повисла на длинном корявом черенке, не давая матери совершить еще одно убийство. Наталья закрыла голову руками, а когда не почувствовав удара, открыла глаза, озираясь как напуганный зверек, сестры уже не было, только я, плачущая и рассматривающая свои разодранные ладошки. Лопата валялась тут же, с красными следами на черенке.
   С тех пор я звала тетю Наталью мамой. Мы переехали в город и счастливо жили до сегодняшнего дня.
   Мама так и не смогла понять, что было явью, что ей только привиделось, в голове все смешалось. Она и не пыталась разобраться, чтобы не травмировать ни меня, ни себя.
   События прошлого никак не напоминали о себе, пока неделю назад мама не вышла утром на кухню с испуганным осунувшимся лицом.
- Мне Светлана приснилась. - сказала она мне, плюхнувшись на стул. Я попыталась обнять ее, успокоить, говорила, что это просто кошмар, но она все твердила. - Это было словно наяву. Сестра начала упрекать меня, что до сих пор не нашла покоя. Это я виновата в том, что ты еще жива… Я ее молила отступиться, говорила, что тебе еще рано умирать, что у тебя еще вся жизнь впереди. Но она твердила одно — чтобы ей успокоиться и попасть в рай, нужна еще одна смерть. И тогда я предложила взять мою жизнь в обмен на твою. Света громко захохотала и исчезла...
- Это просто сон. - твердила я, обливаясь слезами. - Пройдет время и все забудется.
   Я чувствовала себя виноватой, что нарушила тогда волю матери и убежала. И теперь хотела как-то искупить свою вину перед моей второй мамой, даже в церковь пошла. Но видимо не успела искупить свой грех. Когда возвращалась домой, позвонили из скорой, сообщали что у мамы случился обширный инфаркт и она умерла, не доехав до больницы всего сотню метров...
   Мы еще посидели несколько минут молча, каждый думая  о своем. Чай так и остался не выпитым. Я поставила кружки в раковину, протерла стол и сняла фартук.
    А потом отправилась домой, думая о том, что произошло в этой семье на самом деле много лет назад. Может все это только игра воображения?!