Светлан Голосеев гвардеец монгольского императ. 47

Глава 47. От Нинся до Хаалгана

– Борода чешется, сил нет.

– И не только борода! Все места важные жуть как зудят. Может, сотник баньку нам позволит? Злобыня, не сходить ли тебе к суннэй-тойону с таковой нашей просьбой? Он-то другого роду-племени, может они вовсе не моются.

– А какого он племени, кто знает?

– Вон, Прокл с ним о вере споры вёл. Прокл, из какого народу наш сотник?

– Из ясов*1 он. Говорит, аланин. И веры христовой, но неправильной.

– Про веру мы уже наслышаны. Кто знает, братцы, где те ясы проживают?

– В степях от устья Итиля и до Кавказских гор. Мне тятя о всяких народах сказывал, о ясах тоже. Говорил, шибко выбили их, когда завоёвывали.

– Вот чего ты из дому утёк, Веселин? Ведь хороший батя у тебя, умный, столькому тебя обучил. К этому сроку уже женил бы тебя на русой красавице, поди и дитё было бы. А ты тут с нами по своей воле.

– Зато я узнал уже столько, что тятя и выдумать не посмел бы, и ещё увижу народы и страны. Он больше по чужим рассказам знал, а я своими глазами. А про ясов говорил, что отважны они шибко, за что их ханы любят в войске держать. Злобыня, и вправду, попроси у сотника баню. Другие десятники робеют перед ним, никто не отважится.

– Ладно, попробую.


– Господин суннэй-тойон, позвольте спросить?

– Говори.

– Грязны мы больно, немыты давно. Как бы вшей не развести. Не прикажете ли мунча сотворить?

– Почему ты пришёл мунча просить? Честно говори!

– Другие арбанаи опасаются. У вас вид грозный.

– А ты, значит, не боишься?

– Должен же кто-то не бояться.

– Верно говоришь, арбанай Злобын. То, что чешутся кыштымы, сам вижу. В Нинся приедем, там помоемся. Скажи, пусть потерпят немного.

– Можно ещё спросить, вы на войне были?

– Пришлось. Почему спрашиваешь?

– Заметно. Кыштымы спорят, а спросить не решаются. А с кем же воевали?

– Нашлись недовольные правлением Кебек-хана*2. Усмирять ездили. А ты любопытен, арбанай.

– Да мне интересно.

– Что ещё тебе интересно?

– Вот мы всё вдоль стены ехали. А вчера проехали в проём. И никто его не охраняет. От кого же стена? Зачем её строили?

– Раньше её строили, чтобы защититься от монголов, а теперь от кого защищаться, если монгольский каган на троне и вся Земля ему подчиняется?

– Понятно стало. Откуда же по-нашему говорить умеете, господин суннэй-тойон?

– В одном сюне со славянами служил. Ну, иди к своим, смелый арбанай. Захочешь ещё что узнать, спрашивай.


– Братцы, столько ехали с этим суннэй-тойоном Сахиром, а не знали, что он по-нашему разговаривает! Сказал, что служил со славянами, и на войне бывал, и что баня нам в Нинся будет. Так-то. Не строг вовсе.

– Жаль, если его сменят. Было бы хорошо дружбу с ним свести. Видно, что толковый командир. Смотри-ка, за весь путь никого не наказал, а все слушаются. А ты про реку у него спросил?

– Не, не спросил. И так много для первого раза. Надо Гачая попросить, чтобы у карвончи выведал.

– Эй, Гачай, дело к тебе. Расспроси господина Сабира, что за река такая большая и почему такая грязная.

– Уже спрашивал. Говорит зовут реку Хуанхэ. По-местному значит Жёлтая. А грязная потому, что грязи много. Его толком-то не поймёшь, на всё у него один ответ – «Яхши».

– Ой, братцы, глядите, что это чудное во-он там, слева под горами? Будто из глины стога сена слеплены. Гачай, узнай, что за постройки необыкновенные. Может, храмы такие, кто знает, какова у этих народов вера.

– Карвончи говорит, то могилы. Ну, там внутри цари похоронены ихнего народа.

– Какого народа-то? Вокруг столько людей, а такие могилы первый раз видим.

– Это цари тангутов. Тут их царство было, пока каган Чингиз не разорил. А могилам тем много веков, так говорит. И монголы их не стали рушить, только ценное забрали. Он ещё говорит, если могилы эти проехали, то завтра в Нинся приедем. Говорит, Нинся раньше назывался Чжунсинфу, здесь царь тангутов сидел. Теперь Нинся*3 – главный город лу Чжунсин.

– Что такое лу, Гачай?

– Сейчас спрошу. Говорит, что-то вроде большой провинции.

– А спроси, отчего здесь холодно. Вроде пустыня недалеко, а не жарко вовсе. А трава зелена, будто у нас летом. Вот места – не понять, что за сезон.

– Говорит, будто сейчас самое хорошее время. В лучшее время мы этот переход сделали. Зима тут была, а мы в то время ближе на полудень шли, там теплее. Там жару миновали, здесь морозов избежали.

– Ого, здесь и морозы бывают?

– Говорит, два месяца назад, когда мы в Турфане были, тут река льдом покрыта была.

– Так у них здесь почти как у нас, смотри-ка. Ведь у нас теперь травный*4 месяц и здесь травушка зеленеет, стада тучные пасутся. Только горы сильно неприветливы и река неприглядна.

– Да, братцы, берёзок не хватает…


– Сюн! Слушать меня. Город проходим достойно. Не галдеть, пальцами в людей не тыкать, с людьми не говорить. В колонну по два, шагом, урагх!

– Братцы, и здесь храмы бога Будды. А вон, гляньте, какова пагода, красивая!

– А рынок богат, братцы, вот бы арбузов поесть…

– Молча ехать, кыштымы! Кто там по палкам заскучал?


– Вот и дождались баньки! Чудится, словно как змей шкуру сменил – нигде не чешется, легко, будто взлететь можно. Теперь бы в город отпустили. Видали, какие чернявенькие в садах управляются? Халатики расшиты, скуластенькие, глазки – во! А улыбки – сладко от них, словно от мёда!

– Уймись, Веселин! Что ты, о другом говорить не можешь, кроме девиц?

– Да ладно, Злобыня, больно строг ты. Нельзя что ли о хорошем поговорить? Обо всём уже переговорили, пока ехали – до тошноты! А о девках будто запрет? Что ж мы не мужики вовсе!

– Ты своею болтовнёй кыштымов задоришь, а вдруг кто сбежит?

– Не сбегут. Языком молоть одно, а ясу преступать – иное! Верно говорю, славяне? Только посмейте – самолично веселье отобью, палок не понадобится.

– Вишь ты каков стал, Веселин, а сам-то бегал.

– Дурак был. Да и тебя подводить не желаю. И другим не позволю. А вон сотник в нашу сторону, поди, работой озадачит.

– Дадите у огня погреться, кыштымы?

– Добро пожаловать, господин суннэй-тойон! Вот сюда садитесь, с этой стороны не дымно. У нас вот, темьян*5 заварен, желаете?

– Налей ковш. Зябко после заката. Как настроение, кыштымы?

– Хорошее, господин суннэй-тойон, чего же нам грустить, тем более после мунча.

– Ты, кыштым Веселин, всегда весел, а остальные как?

– Довольны, господин суннэй-тойон! А можно спросить?

– Спрашивай.

– Харчей получили на сорок деньков. Это куда же мы доедем за этот срок?

– До большого города доедем, там ещё подкупим и, даст Бог, после того через неделю в Ханбалык прибудем. Считайте, последний большой переход остался.

– Мы так и поедем вдоль этой реки?

– Жёлтая река течёт до самого моря. Но она отворачивает на половине нашего пути.

– Значит, если так вдоль неё ехать, до края Земли доехать можно?

– То не совсем край. За морем ещё земли есть, там тоже люди живут. Есть даже такие, которые кагану не подчиняются.

– Ничего себе! Как же он их не завоевал?

– Завоюет ещё. Монголы говорят, что Чингиз-каган им приказал всю Землю завоевать и все народы подчинить. Они его слушаются. И это завоюют. Может, и нам с вами достанется.

– А вы с нами остаётесь?

– Да, с вами поеду до Ханбалыка. А там как каган распорядится.

– Это хорошая весть.

– Отчего же, кыштым Веселин?

– А вы нам по нраву как командир. Вот и у огня с нами сидите. Зачем нам другой?

– Ни лесть ли напеваешь, кыштым Веселин?

– Да хоть сей час к лошадиному хвосту вяжите, господин суннэй-тойон! От чистого сердца говорю, и кыштымы подтвердят!

– Ладно, не обижайся, пошутил я. Нечасто добрые слова тойоны от кыштымов слышат. Но спуску за то не получите – всё по ясе!

– Так нам и не надо, нам и так ладно. Брюхо сыто, морды целы, работать не заставляют. Ещё бы…

– Веселин, заткнись! Позвольте ещё спросить, господин суннэй-тойон?

– Говори, арбанай Злобын.

– А карвончи нам нового дадут?

– Дальше путь хороший, потеряться нельзя. Без карвончи доберёмся. Я этим путём ездил однажды.

– Разве другой путь есть?

– Есть ещё путь. Он даже короче. Там, говорят, людей много живёт, лошадей пасти мало места. Не знаю тот путь. А тут знакомые места. Доедем, арбанай Злобын! Чего имя себе такое злое взял?
– Обидно, потому что. Семью сгубили.

– Ну, что поделать, война такое дело – много народу гибнет.

– Так если бы татары, а то ведь наш князь, русский, рать привёл, город пожёг, людей побил, в полон продал.

– От такого злость поднимается в человеке, по себе знаю. И такое не прощают. Носи в себе, может, Бог даст, отомстишь. Отдыхайте, кыштымы. Постоим тут с неделю. Лошадей перековать надо, да подкормить их тоже требуется. Хорошие лошади, пригодятся нам ещё.


– Братцы славяне, ведь не было ещё такого – более месяца едем, а ни одного городка или сельца – одни кочевья.

– У нас было, правда, Веселин? Помнишь Устюрт? Там и кочевий не было, ничего, кроме караван-сараев да крепостиц охранных.

– Так отчего же здесь городов нету? Земли ведь хорошие, травы сочны. Можно, поди, и хлеба сеять.

– Надо у сотника спросить, вон, приотстал. Спроси, арбанай.

– Господин суннэй-тойон, можно узнать?

– Говори.

– Отчего на всём пути после Нинся городов нету?

– Так мы же за стену в сторону полуночи выехали. А тут исконно кочевые места монголов. Им города без надобности. Вот вернёмся снова за стену к полудни, там землепашцы проживают, там и города-посёлки в большом количестве. Ясно ли объяснил?

– Яхши, господин суннэй-тойон. Понятно стало. Далеко ли до прохода в стене?

– Сегодня десятый день, как мы от Жёлтой реки ушли. Завтра подойдём к большим горам, там последний перевал, после него горы в стороны разойдутся. Ещё два-три перехода и город Хаалган*6 будет. Там стена, там и проход.


– Сю-юн, Стой! Слушать меня! Перед нами город Хаалган. Проезжаем молча. Жить будем в хуаране. Вольности походные забыть – всё по ясе! Не опозорьте меня, кыштымы. Шагом, в колонну по два – урагх!


– Непривычно под крышей, братцы! Мы ведь словно сыроядцы стали, жить привыкли под открытым небом. А приятно лежать на мягком, и ветер не поддувает.

– Тятя мне толковал, что человек ко всему привыкает, а я как-то не внимал – как это ко всему привыкнуть? Теперь вот, привык под небом жить, словно скотина, и ничего. Даже странно в хуаране этом.

– Да, братцы, интересна жизнь наша. Всё меняется. Может, так всегда и было?

– Да нет, раньше спокойно было, до войны татарской.

– Так войне уж сто лет. Смотри-ка, сегодня стену проезжали – ворота нараспах, и видно, что забыли, когда их закрывали. А были времена, когда стража каждого проверяла и на ночь проход запирала.

– Кыштымы, вы языки-то точите, да о деле не забывайте. Помните приказ сотника – одежду в порядок, чтобы чиста была, сабли начистить до блеска, упряжь починить, тетивы на луках проверить, может сгнили уже. Похоже, пришла пора наша, скоро предстанем пред каганом. Как с первого взгляда покажемся ему, так и жить дальше будем.

– Стараемся, арбанай Злобыня. Одёжка, хоть и красива, да потёрлась уже даже во вьюках.

– Пахнет как, братцы! Тогооч сегодня необычное что-то варганит. Скорей бы уже.


– Как устроились, кыштымы, всё ли ладно?

– Яхши, господин суннэй-тойон. Всё у нас хорошо. Одежду чиним, да запах вкусный больно, не даёт о деле думать.

– Сегодня по черпаку вина вам выдадут. Ради успеха нашего. Скоро конец пути.

– Вот радость-то! Чарочку под сытную пищу – милое дело!

– Господин суннэй-тойон, тут ведь крепостица нешуточная. Наверно, и война была?

– Рассказывал мне карвончи, с которым я в прошлый раз тут ехал, будто каган Чингиз тут тридцать туменов врагов положил*7. Но не в крепости, а в долине. Славное войско у него было.

– Вот это война – тридцать туменов! Это же представить трудно! Как же столько можно истребить?

– Мудрый командир и преданные воины – вот ключ к победе, кыштымы. И мы должны брать пример с тех монголов.


  *1 На Руси аланов называли ясами. Современные потомки аланов – осетины
  *2 Кебек-хан – хан Чагатайского улуса (1318—1326)
  *3 Нинся – название города в период империи Юань. Город сменил множество названий, с 1944 года называется Иньчуань
  *4 Травный – месяц май (древнерусское)
  *5 Темьян (древнерусское) – тимьян, чабрец
  *6 Хаалган – «врата» – монгольское название современного города Чжанцзякоу, который изначально был древней пограничной заставой в Великой Китайской стене и являлся главными воротами между территориями кочевников и оседлых народов
  *7 Сражение у хребта Ехулин весной 1211 года – первое крупное полевое сражение монгольско-цзиньской войны, в котором монголами под руководством Чингисхана была уничтожена кадровая армия империи Цзинь, насчитывающая 300-400 тысяч воинов