Бернес и Лиля

Давайте поставим пластинку Марка Бернеса. Если она у вас, конечно же, сохранилась. А если нет, каждый, кто слышал его когда-нибудь, кто изредка слышит его теперь в редких, увы, программах, без сомнения легко вспомнит, например, это:
- Пусть завтра кто-то скажет, как отрубит,
И в прах развеет все твои мечты.
Как страшно, если вдруг тебя разлюбят,
Куда страшней, когда разлюбишь ты.
Вспомнили? Слышите?
Вот теперь по высоким ступеням лестницы сталинской постройки на Малой Колхозной площади мы поднимаемся к той, о ком пел Бернес, чью любовь сторожил, с кем не мог расставаться, о ком сказал, умирая: «Если бы я мог взять ее с собой!».
Жена Марка Бернеса – Лилия Михайловна Бернес-Бодрова.
Фотографии в рамочках на стене да пианино в углу. Лилия Михайловна живет с внучкой. Девочку зовут Люся, ей пять лет. Квартира у них двухкомнатная. В той, что была гостиной, спальней и кабинетом Марка Наумовича, - все, как было тогда… Двадцать? Нет, можно сказать и тридцати, почти тридцать лет назад. Неужели так много? Да. Мы сами были удивлены, когда заглянули в энциклопедию, чтобы уточнить даты. «Бернес Марк Наумович, - прочитали, 1911-1969».
Комната, что когда-то служила детской, сегодня почти пуста. Не хотелось бы об этом, да и не сказать нельзя. Жена Марка Бернеса давно живет на обычную пенсию, а сегодня у нас какая самая маленькая?
Еще у них есть собака. Хорошая собака. Но очень старая…
Но постойте! Что-то мы начали с печальной ноты… О любви так нельзя! О любви надо говорить по-другому. Ну, к примеру: «За мной, читатель! Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!».
- Мы встретились в школе, куда привели детей в первый класс, первого сентября. Дочь Бернеса – Наташа и наш сын Жан сели за одну парту. Потом было собрание, и учительница попросила родителей сесть на место своих детей. Так мы с Марком оказались за одной партой.
Все началось стремительно, к ноябрю мы уже жили вместе. Но только со стороны, для чужих людей, все, что случилось с нами, могло показаться странным. Это были мучительные два месяца. Марк, словно обезумев, ездил по Москве и рассказывал, не стесняясь, как он влюблен! «Это выше моего разума, - говорил он. - Это то, что я искал всю жизнь».
Я же не чувствовала любви. Во мне была только злость на плохие отношения с мужем и желание отомстить ему. Мы всегда жили плохо. Семьи, как я ее понимаю, по сути, у меня не было. Хотя дом – богатый. Муж – дипломат. Ну, чего, казалось бы, еще надо!
А у Марка то время было самым тяжелым в жизни. Четыре года как умерла жена… Вконец испортились отношения с кинематографом. Его перестали снимать, не писали специально для Бернеса сценариев, даже на пробы не приглашали. ОН же считал себя, прежде всего, актером, потом – певцом. Безденежье, духовная изоляция…
Такими мы нашли друг друга.
Муж мигом узнал, что за мной ухаживает Бернес. «Это правда?» - спросил меня. Я не смогла солгать. Не поверите, столько лет, а как сегодня помню каждую мелочь этого вечера! Марк Наумович беспрестанно звонит – я ведь обещала решить и ответить ему. К телефону меня не подпускают. Тогда он едет, говорит мужу: «Мы не имеем права решать ее судьбу, не спросив ее. Пусть Лиля сама решит». И тогда я надела шубу и медленно сошла вниз. Села в машину Марка и попросила ехать. Я смертельно устала от всего этого и была к тому же после болезни…  Мы приехали в его дом на Колхозной, я присела на диван и … уснула.
Извините за ненужные, может быть, подробности, но мне не хочется вас обманывать. Мой уход был, скорее всего, эмоциональным, любви еще не было, повторяю. Утром, когда проснулась и поняла, что произошло, я подумала: вот ушла к совершенно незнакомому человеку.
- И пожалели об этом?
- Нет. Что вы, никогда не жалела! Надо знать Марка. Он удивительный человек. Каждая женщина, с которой он был в дружеских отношениях, могла думать, что он влюблен в нее. Так он умел относиться к женщине… Мне же он давал в сто раз больше. Хотя был человеком трудным, неуравновешенным. То безудержно весел, то вдруг мрачнел, погружался в себя, становился нервным и раздражительным.
Но я знала, что не ошиблась, потому что нашла в нем понимание в главном. Нам нужен был дом. Семья. Он старше меня на восемнадцать лет, знает цену человеческим отношениям, и будет ценить меня. А я – человек домашний. Мой дом – моя крепость, в нем все должно быть идеально. Это территория,  за которую я отвечаю.
Когда я вошла в его дом, он был совсем другим. Запущенным, полупустым… Распродала кой-какие свои вещи – с деньгами у нас тогда было туго – сделала ремонт. Помню, зашли к нам как-то его друзья – Богословский с Юткевичем. «И это все она?!» - удивились, оглядывая квартиру.
Но еще предстояло построить дом в ином понимании – людям, живущим вместе, должно быть хорошо друг с другом. У нас дети  от разных браков. Наташа – чересчур замкнута, необщительна. Жан – напротив, слишком свободен, безо всяких комплексов. Нужно было породнить их. Но и это, как мне кажется, удалось, потому что ни я, ни Марк не делили детей на своих и чужих, относились к ним, как к взрослым, все понимающим людям.
Разумеется, были конфликты… Но шли они от другого. Марк хотел, чтобы я растворилась в нем – полного растворения моей личности. У меня же всегда было свое «я». Если я была не согласна с ним, то обязательно говорила. Если была недовольна, то говорила: нет, так не будет. Марк получил от меня все, что можно получить от близкого человека: заботу, внимание, понимание. Но он ждал сумасшедшей любви и не хотел понять: если я растворюсь в нем как личность, если сделаюсь его тенью, хвостом, он потеряет ко мне интерес, он разлюбит…
«Любовь есть взаимное пожирание, поглощение. Любовь – это всегда обмен…  Поэтому, когда нечему обмениваться, любовь погасает. И она всегда погасает по одной причине: исчерпанности материала для обмена…».
Вы сейчас по-другому, но сказали, примерно, то же, что Василий Розанов в «Опавших листьях».
Есть, однако, противоположная точка зрения. Мы, признаться, ожидали услышать как раз ее. Вы ведь стали женой не простого мужчины. Женой Бернеса – яркого человека, популярного певца и актера, не будем бояться этого слова – Мастера!
- Вы хотите сказать, что Мастеру обязательно нужна Маргарита? Из меня Маргарита не получилась. Сумасшедшая любовь не в моем характере. Я ничто по сравнению с Марком, но я  - женщина.
Впрочем… Когда я пришла к нему, то занималась на курсах французского языка, работала. Марк сказал: «Это ни к чему! Будешь ездить со мной». И тут же поехал в бюро пропаганды советского киноискусства и оформил меня на работу. Он решил, что я буду вести все его концерты,  и что это у меня сразу получится. «Достаточно ее внешних данных, - говорил он. – Она уже только этим доставит удовольствие людям».
И с тех пор без меня ни одной поездки! Я знала, что без меня он дышать не может. Когда однажды пришлось ехать одному в Польшу, он тут же заболел, слег. И я понимала: этот не каприз, это действительно что-то большее!
Перед смертью он скажет: «Ты продлила мне жизнь». И это правда. С тех пор, как мы стали работать вместе, Марк вновь начал подниматься, к нему вернулся успех.
Все новые песни он сначала показывал мне. Обижался, когда я делала замечания, но принимал их. Если надо было что-то трешить, а меня не оказывалось рядом, говорил композиторам: «Подождите, я позвоню моей Лиле».
Он подарил мне много счастливых дней. Мы объездили с концертами всю страну. Выступали в роскошных залах и сельских клубах. Марку было все равно, перед кем выступать. А уж как его любили, как ждали, как принимали – надо ли говорить!
Тем не менее, как известно, ни в одну заграничную делегацию Союза кинематографистов Марк Наумович не входил…
- И все-таки мы объездили много стран! Самостоятельно, за свой счет. Зато каждая поездка была счастливой…
А что до официального признания его таланта, так это характер тому виной: Марк был ершист и прям. Напрочь лишен чинопочитания. Любимец всех поколений, он так и не получил звания Народного артиста СССР. Точней сказать, не дождался. Он умер 16 августа, это была суббота. А в понедельник ждали указа о присвоении ему звания Народного артиста СССР. После смерти этого звания не присваивают…
Не буду скрывать, Марк очень страдал от чувства недооцененности. Хотя я и говорила: «Марк, более народного артиста, чем ты, я не знаю». А концертная ставка в то время – шестнадцать рублей пятьдесят копеек за отделение. Лишь потом ему увеличили ставку – стали платить  25 рублей.
- Когда Марка Наумовича не стало, вы потеряли работу?
- Я потеряла все.
… Лилия Михайловна прошла на кухню, сварила кофе. Люся кинулась помогать, поставила чашки и печенье. Зашла соседка. «В магазине – сосиски. Надо?» - «Да, спасибо, если не трудно…».
- Когда Марка Наумовича не стало, я потеряла все. Работать больше не могла. Один раз попробовала поехать в смешанной группе и поняла, что больше не поеду. Мне предложили ездить одной, рассказывать о Бернесе. Я сказала, что это неприлично.
Первые два года были звонки, поздравления к праздникам… Потом – тишина.
Марк был не просто интересным актером. Он был безумно интересным человеком. У него был особый дар – уметь даже пустяком осчастливить любимого человека. Мне не надо было его спрашивать: любит ли он меня. Он показывал это каждый день. Ему нравилось, как я хожу, разговариваю, курю… Сам он не курил, но всегда покупал хорошие сигареты. «Ее в гроб забьют, - говорил, смеясь, - дым пойдет из-под крышки». Поэтому, когда кто-нибудь удивлялся, мол, у Марка было полно поклонниц, почему ты не ревнуешь, почему ты так уверена в нем, - мне нечего было сказать… Не знаю. Я никогда не была слишком самоуверенной, но он так относился ко мне, что я знала: никакой подлости по отношению ко мне быть не может.
Когда он умер, у меня кончилась жизнь…
- Но ведь в ту пору вам было лишь сорок лет!
- Сорок лет…  И двое детей – их надо еще растить. В один год они поступали – Жан во ВГИК, Наташа – в университет. Знакомые говорили: «Вот бы Марк поднял голову и увидел, как ты крутишься». Я же очень закомплексованный человек – в том плане, что никогда ни к кому не обращусь за помощью. Для меня это невозможно! Я – сама. И я сделала все, чтобы они учились.
- Были моменты отчаяния?
- Были. Но я сказала себе: «Надо сохранить дом. Дети не должны чувствовать себя хуже других». И вот теперь, когда 23 года живу одна, удивляюсь сама себе: как же на самом деле удалось сохранить дом в нормальном виде?
- Когда дети выросли и ушли, создали свои семьи, что помогало жить?
- Книги.
- И не было мысли, что еще молода, надо бы выйти замуж?..
- После Марка? После Марка никто не мог занять его место. Если бы я встретила человека лучше, чем он – может быть… Отчего бы не выйти замуж? Но дело в том, что лучше Марка мне встретилось человека. Думаю, это несправедливо – остаться одной…
Наташа сказала как-то: «Мама, это несправедливо. Ты отдала нам всю свою жизнь», «Что делать  - так получилось…».  Свои обязательства в жизни я уже выполнила.
- Но это не утешение.
- Сейчас утешение – внучка Люся, дочь Жана.
- Лилия Михайловна, говорят, жизнь делится на три периода: предчувствие любви, действие любви и воспоминание о любви. Вы сегодня в каком периоде?
- В середине! А вы думали, я отвечу, что живу воспоминаниями о любви? Я все время оглядываюсь на Марка, как он поступил бы сейчас, что сказал… Мне кажется, мы продолжаем жить как единое целое – дышим вместе, едим вместе, говорим вместе. Мне кажется, это и есть любовь – двое как одно целое.
- Вы поняли это теперь или знали раньше?
- Это можно понять, только прожив жизнь. Вы встречали таких мужчин? Его приглашают в Кремль на прием и присылают пригласительный на одного. Кто бы себе позволил позвонить туда и сказать: «Извините, но я женат. Я один не поеду». Жизнь, увы, устроена так, что один из двоих всегда любит больше, а другой – меньше. Это невозможно изменить. Страшно, правда? И ведь, признайтесь, хочется, чтобы любили вас. Больше – вас. И только прожив жизнь, начинаешь понимать, что другое важно – любить самому. Не спрашивая, любят ли тебя, не соизмеряя, кто больше – просто любить.
«Как страшно, если вдруг тебя разлюбят…». Вы помните эту песню? Все-таки разлюбить страшнее…

1992г.


Этот материал мы подготовили вместе с журналистом «Российской газеты» Ниной Семеновной Фокиной. Там же он был и опубликован. Живя в Москве, Нина долгие годы оставалась другом Лилии Михайловны. Она  забирала  собаку к себе домой, когда Лилия Михайловна ложилась  в больницу. Заботилась о вдове Марка Бернеса. Дочь Наташа уже жила в Америке, сын Жан не стал близким и родным по духу, у внучки Люсьены была своя жизнь. Лилия Михайловна была одинока. Может быть, поэтому в середине нулевых,  она и попала в сети  недобросовестного человека, отписав ему права на свою квартиру, хотя многие годы мечтала создать в ней   музей Марка Бернеса. Она очень страдала, осознав весь ужас произошедшего. Но при жизни сделать ничего не могла. Эта драма ускорила ее уход из жизни.
          В середине 90-х Лилия Михайловна добилась разрешения на установление памятной доски, посвященной Марку Наумовичу, на их доме в Москве.  В ГЦКЗ «Россия» был проведен вечер памяти Бернеса. Появились диски с записями песен в его исполнении. Если не ошибаюсь, то авторские права на них принадлежали уже не ей. Лилия Михайловна Бернес-Бодрова берегла и продляла память о любимом человеке так, как могла.
          Всегда вспоминаю ее как очень простого в общении, умного и доброжелательного человека. И вот что еще. Когда бываю на Новодевичьем кладбище,  всегда захожу навестить ее могилу. Особая аура царит над ней. Становится как-то легко-легко. Такое редко бывает на погостах.