Галина Вишневская Я могу делать все

   Галина Павловна Вишневская была в Омске всего один раз. Зато, каким был тот единственный раз! Несколько дней подряд – в 12 и 19 часов - она играла русскую царицу Екатерину II в спектакле МХТ имени Чехова «За зеркалом». Она успела дать мастер-класс в музыкальном театре, обошла все местные музеи, расспросила обо всех достопримечательностях города, в котором Достоевский отбывал каторгу, встретилась с журналистами. Мы же с Галиной Михайловной поговорили в гримерке,  за час до начала спектакля. 
   Очень простая в общении, Вишневская могла за секунду расположить к себе любого, кого захочет. Прикуривая очень тонкую сигарету, без ложной скромности, она поведала о том, почему все-таки они с Мстиславом Ростроповичем тогда уехали из СССР: «Я спасала мужа». Дело в том, что в последние годы его стали жестоко травить и сослали на работу в оркестр заштатного театра музкомедии, где бы он благополучно спился. Причину всему Галина Павловна видела в зависти коллег Ростроповичу, которого она – и не без оснований – считала гением.
После спектакля Галина Павловна собрала за одним столом в актерском буфете поварих, буфетчиков, официантов – и устроила обед, главным блюдом в меню которого был грибной суп, приготовленный  к окончанию спектакля по заказу примадонны. Много лет прошло, но до сих пор ту трапезу и общение с Вишневской хочется охарактеризовать как «барыня приехали». Без иронии, с большим добродушием и уважением.
- Галина Павловна, со стороны кажется, что у вас сильный, волевой характер. Не поэтому ли вас привлек образ Екатерины II?
- Не такая я уж сильная и волевая. Это преувеличение. А образ Екатерины – наша история. Эта женщина невероятно привлекательна во всех проявлениях. Самое главное, что этот спектакль – продолжение моей карьеры. Чувствовать себя снова дебютанткой не только волнующе, но и чрезвычайно приятно.
- Вы всегда эффектно одеты, роскошно выглядите. Еще до отъезда из СССР для многих были образцом элегантности. Свой неповторимый стиль – насколько это важная сторона вашей жизни?
- Никогда не задумывалась о том, что такое стиль, никогда не обращала внимания на этикетки.  Одеваюсь так, как мне нравится. Я могу купить себе самое дешевое платье – лишь бы хорошо себя чувствовать в нем. Есть, конечно, определенные цвета, которые мне не идут. Я их знаю и исключаю из своего гардероба.
- Галина Павловна, что вам как театральной оперной актрисе дал музыкант Мстислав Леопольдович Ростропович?
-  Прежде всего, он мне дал  само общение. Я всегда ходила на его концерты, это была моя жизнь. И ничего не нужно было специально давать – сидишь и слушаешь, этого достаточно. Заниматься с ним, никогда не занималась, так же, как и свои сольные концерты, никогда с ним не репетировала. Я  выходила на сцену, и он мне играл, и ни с кем другим после него я выступать уже не могла. Репетировать со мной у него и времени-то не было: свои концерты, студентов человек двадцать из консерватории. Поэтому здесь я не так много с ним выступала. Основное количество концертов было у нас за границей, там у него не было студентов, было больше свободного времени для нашего общения на сцене.
- И вот другая личность на вашем пути – Борис Александрович Покровский. В своей книге «Галина» вы пишите, что этот человек перевернул все ваши представления о театре. И, видимо, во много перевернул вашу судьбу?
- Моя судьба в Большом театре отличалась от судеб большинства актрис. Я начинала свой путь в оперетте, потом работала на эстраде как жанровая певица. Обожала Шульженко, ей подражала, пела ее репертуар. И, кроме того, любила драматический театр. Очень много ходила на спектакли, когда жила в Ленинграде, - если у меня был свободный вечер, то бежала не в оперу, а в драматический театр. Я пришла в оперу не как  певица, а как актриса – и тут такой режиссер, как Покровский, который, на мое счастье, оказался в этом театре! Если бы не он, я не знаю, как бы сложилась моя судьба на оперной сцене. Ведь мне опера была не интересна как театр. У меня были гораздо большие мечтания, я к большему стремилась на сцене – к большему драматическому выражению, чем то оперное искусство, которое я видела до встречи с Покровским. Хотя были, конечно, такие личности, как Лемешев, - это, в первую очередь, замечательный артист! – и, скажем, Пирогов. Но таких, как они,   было очень мало.
- Кроме Бориса Покровского, есть режиссер, оставивший в вашей судьбе заметный творческий след?
- Нет. Может быть, это плохое качество моего характера – максимализм. Если я прихожу в жизни к чему-то высокому, я не могу уже от этого опуститься вниз. То, что я ощутила в таком режиссере, как Борис Александрович Покровский, в таком дирижере, как Александр Шамильевич Мелик-Пашаев, уже не позволяло мне приспособиться к чему-то другому. Может быть, именно для меня они были  такими великими, а для других, как видите, нет, раз в Большом не захотели с ними работать, а с удовольствием работали с кем-то другим, с кем бы я и рта не открыла. Театр, что делать…
- Почему у нас в стране отсутствует традиция исполнения  западного оперного репертуара, Моцарта, например?
- Я думаю, что у нас, прежде всего, нет настоящей публики для Моцарта, если, конечно, мы не собираемся ставить его произведения как оперетту, где  будут только хохотать на словечки и шуточки. Вот  когда появится публика, тогда появятся и оперы, и певцы.
- Какие оперы из русского репертуара прижились за рубежом лучше всего?
- Прежде всего, «Борис Годунов». Это одна из самых репертуарных опер. Иногда «Хованщина», затем «Евгений Онегин». Когда мы выехали с Большим театром в Париж в 1969 году, то там «Онегина» никто не знал. Теперь еще «Пиковую даму» ставят, появился «Князь Игорь». Я поставила «Царскую невесту», она вообще там никогда не шла.
- Что подвигло вас на это?
- Я влезла в шкуру режиссера, потому что мне хотелось, чтобы «Царскую невесту» узнали. Я обожаю эту оперу. У меня был концерт с оркестром в Париже, я спела последнюю арию из «Царской невесты», и она имела успех совершенно сумасшедший. И во всех рецензиях отмечали именно эту арию. Но что они писали! «Римский-Корсаков – наш современный  Пуччини…»! Представляете?! Мне захотелось, чтобы публика, которая впервые увидит эту оперу на сцене, прежде всего увидела русский спектакль, а не что-то вроде мафии в «Риголетто». Потом уж пусть будут их собственные трактовки. Я поставила эту оперу, чтобы впервые ее открыть для зарубежной публики. Это был очень красивый спектакль.
- Где была поставлена «Царская невеста»?
- В Монте-Карло, Вашингтоне, Риме. Потрясающие были декорации! Я работала с художником над костюмами. Это было что-то феноменальное! Очень талантливый художник Браун, но что за эскизы он мне принес вначале?! Все бояре, включая Ивана Грозного, - в овчинах наизнанку и в лаптях… Пещерные жители! Я ему книги вытащила, костюмы русские, русские коллекции моих картин, фарфора. Столько ему рассказывала, объясняла! После этого он вернулся в Вашингтон, засел в библиотеке Конгресса на месяц и сделал потрясающие костюмы и декорации.
- А как музыканты освоили, в общем-то, чужой для них особый строй, стиль русской музыки?
- Дирижировал Ростропович, поэтому освоили.
- А какие еще оперы вы ставили?
- Несколько лет тому назад поставила «Иоланту» в Англии. И, кстати, поставила на английском языке. А «Царская невеста» была поставлена на русском. Но теперь она идет с титрами над сценой. Я сначала думала, что это будет отвлекать, но публика легко воспринимает текст со спектаклем.
- Галина Павловна, ваш отъезд из России, по-видимому, невосстановимая потеря не только для нас, но и для вас?
-Еще бы! Это была настоящая творческая трагедия! Совершенный переворот всей моей творческой жизни! Я никогда не готовилась стать эмигранткой и никогда в жизни сама бы отсюда не уехала. Я так и не смогла перестроиться на другой лад, встать на другие рельсы. Для этого надо было родиться или хотя бы лет двадцать просто жить там, начинать в тех условиях, привыкать к ним… Ну, и там, наверное, не была бы тем, кем я стала здесь, работая в ансамбле Большого театра, общаясь с такими людьми, как Мелик-Пашаев и Покровский, Шостакович. И, естественно, с моим мужем.
- Галина Павловна, есть ли для вас Россия, которая не потеряна, по которой вы испытываете ностальгию там, - речь не о той стране, что вас ломала, а о той, что жила здесь воспоминаниями о вас?
- Знаете, во мне тоже есть боль, которая не дает мне покоя. И я имею на это право. Ведь вы сами знаете: талантливейшие люди целыми пластами уходили, не проявив себя до конца, не сделав всего для своего народа. Это самая большая трагедия. Вот причина того, чему мы свидетели сегодня, что мы видим на улицах, и эти лица – тоже отсюда! Физически был изничтожен самый сильный пласт общества: ведь пьянь-то не уничтожали, а истребляли лучшего работника, умнейшего, честнейшего. Они ушли из жизни, часто не отдав свое семя, женщины так и не выносили их детей. А пьянь-то породила пьянь. И должно пройти очень много времени, пока народ опять обретет свою силу – моральную и физическую. Это трагедия страны, трагедия народа. А Россия до конца не исчезнет – как это можно?! Она будет подниматься. И внуки мои будут жить здесь, в России.
 - Трудно представить вас в роли бабушки…
- Что вы! Это потрясающее чувство. Когда приезжаю домой в Париж, сразу звоню младшей дочери, приглашаю всю семью прийти завтра на обед. Причем с каждым из внучат разговариваю по отдельности. Сережу, которому сейчас семь с половиной лет, всегда спрашиваю, что ему приготовить. Хотя заранее знаю ответ: борщ. Он без борща жить не может, две тарелки залпом съедает. Внуки меня любят и уважают. Всегда приходят в гости в пиджаках и при галстуках. Когда Ростроповича нет дома, старший внук Ванечка занимает за столом его место, рядом со мной. С другой стороны  садится Сережа, за ним четырехлетняя Настасья и двухлетний Александр. Все они, включая полуторагодовалого Олега, сына Ольги, замечательные ребята. Самое ценное, что мы оставляем в жизни, это наши дети. Все остальное уходит – и слава, и память. Остаются лишь наши потомки.
 - Неужели вы любите готовить?
- Правильнее сказать, я умею готовить. Я могу делать все. И никогда не понимаю тех, кто говорит: я этого не умею делать. Не умеешь – научись. Не хочу – это другое дело. У меня есть помощница, которая занимается хозяйством, но иногда появляется вдохновение и хочется что-то приготовить самой. Хотя я не могу сказать, что люблю этим заниматься. Но скорее предпочту готовить, чем убирать квартиру.
- Неужели вы любите готовить?
- Правильнее сказать, я умею готовить. Я могу делать все. И никогда не понимаю тех, кто говорит: я этого не умею делать. Не умеешь – научись. Не хочу – это другое дело. У меня есть помощница, которая занимается хозяйством, но иногда появляется вдохновение и хочется что-то приготовить самой. Хотя я не могу сказать, что люблю этим заниматься. Но скорее предпочту готовить, чем убирать квартиру.
- У вас счастливая, благополучная семья. При этом, вы всегда были и есть независимая женщина, все решаете сами. Не являетесь приложением к мужу.
- Я работаю на профессиональной сцене с семнадцати лет: оперетта, эстрада, Большой театр. Была не только актрисой, но и режиссером. Написала книгу. Я сделала достаточно много в жизни, это и дало мне право на независимость.
- В своих детях вы тоже воспитывали независимость?
- Конечно. Они достаточно независимы. Сама жизнь заставила их рано стать самостоятельными. Мы с мужем много гастролировали. Я уезжала в одну сторону, Ростропович – в другую. Таскать детей за собой мы не могли, они должны были учиться. И девочки жили одни, это стало для них хорошей школой.

Июль, 1994г., Омск