de omnibus dubitandum 98. 277

ЧАСТЬ ДЕВЯНОСТО ВОСЬМАЯ (1863-1865)

Глава 98.277. ПРОКЛЯТАЯ ЧЕРТОВКА...          

    На дворе между тем стемнело. Я прилегла отдохнуть, а дедушка сделал то же самое у себя в спальне. Однако через некоторое время он явился, снял рубашку и нагишом забрался ко мне в постель.

    Сначала он не собирался иметь меня, но гладил по всему телу, целовал соски, что доставляло мне огромное наслаждение. Затем увлажнёнными кончиками пальцев он по груди и по животу провёл вниз до моей перламутровой раковины, так что я просто зашлась от сладострастия.

    Я опасалась, что кто-нибудь может придти домой раньше, чем наша игра завершится, поэтому попросила его:

    – Давайте, дедушка, поторапливайтесь, с минуты на минуту кто-нибудь может придти.

    – С чем поторапливаться? – спросил он.

    – С этим… – шёпотом ответила я ему.

    – Нет, ты только её послушай! – Он уселся в кровати, положил меня на колени перед собой и попытался в темноте разглядеть моё лицо. – Нет, ты только её послушай… – повторил он, – я же тебя уже три раза сделал, а ты теперь опять хочешь?

    – Нагишом… – с робкой надеждой прошептала я.

    – Погляди на свое сокровище, – возразил он, – да оно ж у тебя совершенно износилось за сегодняшний вечер…

    – О, это не только за сегодняшний, – сорвалось у меня с языка.

    – Так? А с каких пор? – Он соскользнул пальцем мне в норку, и это необычайно взволновало меня. – И с каких же пор? С кем это ты совокупляешься? Мне, однако, кажется, что ты слишком много забавляешься этим! Скажи мне, с кем?

    Он продолжал буравить меня пальцем, от чего я точно голову потеряла. Тем не менее, я молниеносно обдумала свой ответ и решила выдать господина Эльцына. Он ведь тоже был взрослым.

    – Итак, кто же это тебя так износил? – спросил дедушка, низко склонившись надо мной и ковыряя пальцем в моей кунке. Он явно сгорал от любопытства. – Кто? Ты должна мне сейчас же это сказать…

    – Эльцын… – ответила я.

    Он захотел узнать все подробности:

    – Пивной барышник снизу?

    – Да.

    – И сколько времени?

    – Уже давно.

    – Раньше, чем с тобою сношался я?

    – Нет, позднее…

    – Где же? Где ты ему попалась?

    – В подвале…

    – Н-да, и почему он тебя так извёл?

    – Потому что у него такой длинный стержень…

    – Насколько длинный? Длинней моего?..

    – Да, гораздо длиннее, но не такой толстый.

    – И сколько раз он сношал тебя за один приём?

    Я солгала:

    – Раз пять он мне это всегда делал…

    Дедушка очень возбудился:

    – Давай, – пропыхтел он внезапно, – давай-ка, я ещё разок в таком случае тебя отпудрю.

    Я скользнула под него, он перевернулся и теперь обнажённым лёг на моё маленькое голое тело. Ничего, однако, не вышло. Его член был мягким и даже не собирался стоять.

    – Проклятие, – прошептал он, – я действительно хотел бы…

    – Я тоже, – ответила я и старательно выгнулась ему навстречу. Однако и это не помогло.

    – Знаешь что, – сказал он, – возьми его снова в рот, тогда он тотчас же встанет…

    Я попыталась, было, оказать поддержку рукой и нафаршировать мягкую мясную кишку. Но он повторил:

    – Возьми его снова в рот… у Эльцына, поди, ведь тоже сосала, а?

    – Да… – призналась я.

    Дедушка подвинулся по мне вверх, а я, поняв его намерения, сползала в кровати всё ниже, пока он, продолжая лежать на мне, не поднёс член к моим губам.

    Таким образом, я, в этой позе особенно недвусмысленно, уподобила свой рот влагалищу. Ибо дедушка целиком сунул мне между губ свою палку. Его живот оказался у меня на лице, почти перекрыв мне свободный доступ воздуха. И, тем не менее, я трудилась старательно, как только могла, потому что меня подстёгивал страх того, что вдруг воротившиеся домой близкие помешают мне.

    Он уткнулся головой в подушку, тихо-тихо стонал и приподнимал седалище, как во время совокупления. Я лежала под ним и сосала, и лизала, и оглаживала языком его член, ходивший у меня во рту взад-вперёд.

    Это продолжалось довольно долго. Пот ручьями струился с меня, и губы уже болели. Наконец, я почувствовала, как копьё распрямилось, почувствовала, что оно стало круглым, упругим, большим и твёрдым. Наконец оно уже не полностью помещалось мне в рот, наконец, я ощутила, как оно начало пульсировать.

    Подобно ящерице я проскользнула под ним выше, пока его тёплый жезл не оказался между моими ногами. Там я торопливо схватила его и погрузила в кунку, насколько ему хватило места. Оставшийся снаружи отрезок, а это была большая часть, я удерживала обеими руками, нежно сжимая его и радуясь тому, как он двигался туда и обратно.

    Дедушка сношал меня с подлинной яростью:

    – Я никогда б не поверил, – тяжело дыша, говорил он, – я никогда б не поверил, что мы исполним ещё один номер.

    – Толкай лучше, – просила я, – толкай лучше!

    – Ну, погоди, – шепнул он мне, – я тебя так отдеру, что ты услышишь пение ангелов… Ну, погоди…

    Он положил мне ладони на грудь и мокрыми кончиками пальцев играл моими сосками, от чего озноб блаженства прошиб меня до самых пяток.

    Я подмахивала кункой навстречу члену, чуточку ослабив сдерживающую хватку рук, и почувствовала, как тот проник глубже.

    – Ну, погоди у меня теперь, – прохрипел он. – Ах ты, шлюшка, негодница, паршивка, сладострастница, подъебушка, мокрощелка!.. Ну, погоди ж ты у меня, шалава, я тебе покажу, где раки зимуют…

    Он прижал рот к моему уху и принялся вылизывать мне ушную раковину. В этот момент меня охватило такое состояние, что я готова была изойти криком. У меня было ощущение, будто он сношает меня шестью членами одновременно: во влагалище, в рот, в оба уха и в оба соска. Я из последних сил сдерживала громкий крик, но не говорить я не могла:

    – Боже мой, дедушка… это здорово… это здорово… я всегда позволю вам сношать меня… всегда только вам… боже мой, у меня подходит… у меня подходит… войдите совсем глубоко… так…

    Я снова ещё немного впустила его в себя, и хотя это уже вызывало боль, я не обращала на неё внимания.

    – Погоди, – шептал он мне на ухо, продолжая между словами орудовать языком в ушной раковине: – Погоди, впредь я буду тебя так дрючить, что век не забудешь… ты у меня перестанешь больше по подвалам шастать… пудриться на бочках с пивным барышником… погоди… я тебя сейчас так отсношаю, как сношал когда-то свою жену… так… так… и если ты после этого сразу родишь ребёнка… меня это не смущает, голуба… долблю себе… так… чтобы ты мне подмахивала… что скажешь? Уже почувствовала… да?

    Я настолько утратила контроль над собой, что в ответ ему лепетала безостановочно:

    – Нет, дедушка… нет… я никогда больше в подвал не пойду… я больше не позволю… Эльцыну меня сношать… никому больше не позволю… только вам… только вам одному… и больше ни Мойше… ни Коле… и Ивану никогда больше… и никакому солдату тоже никогда больше не позволю… только вам…

    – В тебе уже так много хоботов побывало?

    – Да, – сказала я, – так много хоботов… и ещё гораздо больше… ещё целая куча других мальчишек…

    Он сношался неистово, словно шёл на штурм.

    – В таком случае мне стесняться нечего… ты меня не предашь…

    – Нет, дедушка, – в экстазе пролепетала я. – Вас нет! Но вы каждый день должны сношать меня так… ах, как хорошо… как хорошо чувствовать в кунке такой член… а-а, на меня снова уже накатывает… на меня накатывает… только не останавливайтесь… только продолжайте толочь… только продолжайте… покрепче…

    – Если возникнут последствия, – сказал он, – ты скажешь, что это был Эльцын… понятно?

    – Да, но вы должны сношать меня каждый день…каждый день…

    – Я буду работать с полной отдачей, – крикнул он, – всё будет, как я захочу, уж я тебя так высношаю, что мой дружок ещё целиком войдёт…

    И затем мы уже без слов продолжили трахаться в согласном ритме. Ладони мои горели, кунка горела, в ушах стоял шум, дыхание отказывало. Дедушка же пудрил дальше как паровой молот. Я уже не двигалась, лежала пластом и только периодически отваживалась на вопрос:

    – Ещё не скоро закончите?

    – Нет, – сопел он и продолжал отбивать членом чечётку.

    Во мне уже всё отзвучало. Последний раз, когда на меня накатило, я почувствовала скорее боль, чем блаженство. Меня лишь слегка передёрнуло, и словно быстрая судорога пробежала по пальцам ног, так что я конвульсивно вытянулась. И я ощутила жжение всей стёртой чуть не до крови кожи.

    – Ещё нет?

    – Теперь скоро.

    Через некоторое время:

    – Ну, пожалуйста, дедушка, мне уже больно.

    – Сию секунду, мышка моя… на тебя ещё разок не накатит?

    – Нет… на меня больше совсем не накатывает… Ну, кончайте, пожалуйста, дедушка… кончайте…

    Завершающим аккордом он нанёс такой удар, который, я думала, в клочья разнесёт мою кунку. Потом у него началось извержение. Влага в таком изобилии вливалась мне в раковинку и с пузырьками воздуха снова вырывалась обратно. Вся постель была мокрой. При этом он совершенно тихо лежал на мне тяжёлым чурбаном и хрипел как умирающий.

    Изловчившись, я выскользнула из-под него, когда он закончил, еле живая от усталости. Он подтолкнул меня и пробормотал:

    – Как я погляжу, ты делаешь успехи, шлюха паршивая, чертовка проклятая…

    Я ничего ему не ответила, а как была голая пошла в комнату, надела рубашку и бросилась на свою постель. Моя перламутровая раковина внутри и по краям горела огнём. Я подумала, что она вся изранена, поэтому зажгла лампу и осмотрела себя в ручное зеркальце.

    Раны или крови, разумеется, не было, однако я всё же испугалась того, какой красной оказалась кунка, как широко зияла она и очень болела. Я прилегла, задула лампу. Буквально через две минуты пришли мои близкие. Я сделала вид, что сплю, заглушая в себе голод, пока они ужинали, а позднее, и в самом деле, уснула.